Онлайн чтение книги Щупальца спрута
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. Таинственный вирус

ГЛАВА I

Ночь. Улицы безлюдны. Лишь изредка в тишине отчетливо прозвучат шаги запоздалого прохожего или прошуршит шинами автомобиль. На перекрестках одиноко маячат милицейские посты. Город погрузился в сон. Только одно окно трехэтажного дома светится в этот поздний час. В кабинете тихо. Монотонно тикают стенные часы. Решетов задумчиво смотрит на сонный город. Легкий ветерок шевелит сильно поседевшие волосы. Он машинально дотрагивается рукой до кармана кителя — привычка, появившаяся в последние дни. С тех пор как уехала в Сибирь на практику единственная дочь Валя, Решетов носит ее фотокарточку с собой, в минуты тоски по ней разглядывает снимок. Но сейчас он только проводит рукой по карману, а мысли его заняты анализом недавних событий. Взгляд карих глаз полковника устремлен вдаль. Открытое, немного скуластое лицо порой хмурится, и тогда на переносице появляется упрямая складка. Снова и снова возвращается он к происшествию на морском берегу.

Попытка иностранной разведки инсценировать неудавшуюся высадку диверсантов и таким образом прикрыть переброску через советскую границу главного шпиона не удалась. Завеса, прятавшая тайну той мглистой туманной ночи, сорвана.

А операция, предпринятая врагом, и впрямь была задумана с дьявольской хитростью и отличалась странной жестокостью.

Дозорные катера и пограничники на суше несли охрану морских рубежей. А в это время на большой глубине к советскому берегу крался враг. Достигнув назначенного места, подводная лодка остановилась. По условленному сигналу туда же подошла вторая подводная лодка и круто свернула на юго-восток, а первая продолжала двигаться на юго-запад. Теперь первая лодка приняла сигнал. Он означал, что ей пора было отвлечь от себя внимание пограничников. Когда радиолокатор обнаружил и засек лодку, с нее были высажены диверсанты. Люди эти не подозревали, что организаторами диверсии они заранее обречены на смерть. Гибель, однако, постигла и лодку, что уж никак не входило в расчеты врага.

Тем временем вторая лодка, надежно, как казалось, прикрытая, выполняла основное задание. Но флагман дозорных катеров уже располагал ее координатами и возглавил погоню. Лодка была настигнута еще в советских водах и атакована. Она получила пробоину, но не потеряла хода и скрылась в нейтральных водах.

Дорогой ценой вражеская разведка высадила на наш берег диверсанта. Но сохранить высадку в тайне ей не удалось.

Вскоре жертвой диверсанта стала семья Силантьева.

Следствие установило, что Силантьев был надзирателем гитлеровского «Лагеря смерти». Его захватили части Советской Армии в момент, когда он вместе с немцами пытался бежать. При допросе Силантьев чистосердечно во всем признался.

Он был осужден на десять лет тюремного заключения. Находясь на тяжелых работах, он выделялся трудолюбием и старанием. Было видно, что человек хочет искупить свою вину. После пяти лет заключения его досрочно освободили.

Силантьев вернулся в родные края. Здесь он женился на вдове, у которой было двое детей. Вскоре у них родилась двойня. Жили Силантьевы дружно. И вдруг семья погибла. Что смерть насильственна — следствие установило сразу. Никого не обманула версия о случайном отравлении консервами. Решетов и другие сотрудники Комитета разделяли мнение Вергизова, что враг пытался завербовать Силантьева в сообщники, но потерпел неудачу; опасаясь разоблачения, диверсант отравил всю семью.

Похищение «Доджа» и находившихся в нем людей было делом того же шпиона и его сообщников. Одним из них оказался убитый во время операции в лесу обходчик Круглов. Будучи раскулаченным, Круглов затаил злобу и во время оккупации совершил ряд преступлений. Завербованный немцами, он затем перешел на службу к другой иностранной разведке. Работая на отшибе в лесу, Круглов затаился и по-прежнему продолжал свое черное дело. Он втянул в преступную авантюру и Андрея Вяткина. Этот парень был осужден за бандитизм, бежал из заключения и укрывался у Круглова.

То обстоятельство, что именно Круглов служил лесничим в районе предполагаемой базы, подтверждало правдивость показаний Белгородовой.

Личность другого сообщника, которого убил во время стычки младший лейтенант Михайлов, установить не удалось.

Полковника беспокоило еще одно обстоятельство: почти двое суток находился в засаде капитан Завьялов, а кроме лесничего и его «приятеля» никого не обнаружил. Откуда же могли взяться напавшие на машину люди? По-видимому, база действительно существует и служит основным опорным пунктом диверсантов. Раскрытие этой базы по-прежнему остается одной из основных задач операции.

Тревожила судьба шофера Звягинцева.

Из донесений капитана Завьялова можно было сделать вывод, что Белгородову диверсанты скорее всего припрятали в Лубково. Очевидно, они рассчитывают выпытать, что из ее показаний стало известно органам госбезопасности. Потом ее, разумеется, уничтожат. Однако Белгородова слишком умна, чтобы попасться на такую удочку. Ну а если ранение очень тяжелое и она вообще не способна на какие бы то ни было показания? Тогда, возможно, ее сбросили с обрыва в «Додже». Но и в этом случае диверсант рискует многим. Ведь пустив с обрыва машину с Белгородовой, он выдаст тем самым свое присутствие на нашей земле. А по всему видно, что он верит, будто его высадка остается для всех тайной и ему не хочется терять такой козырь.

Какой же маневр предпримет враг сейчас?

Чтобы разгадать это, необходим подробный отчет Вергизова. Решетов взглянул на часы. С минуты на минуту майор должен прибыть с аэродрома.

Зазвонил телефон, полковник взял трубку:

— Здравия желаю, товарищ генерал! — Решетов непроизвольно подтянулся, как если бы собеседник находился рядом. — Да, слышимость хорошая. Так. — Прижимая плечом трубку к уху, он делал записи в блокноте. — Ясно. Будет выполнено! Да. Обязательно! Докладывать буду ежедневно! До свидания!

Решетов положил трубку и пробежал глазами сделанные записи. В дверь постучали, и в кабинет вошел Вергизов.

— Прямо с аэродрома, Василий Кузьмич?

— Так точно, Михаил Николаевич.

— Все закончили?

— Да, полностью.

— Что со Звягинцевым?

— Звягинцев погиб…

В комнате наступило молчание.

Решетов закурил, несколько раз подряд затянулся.

— Докладывайте, — нарушил, наконец, тяжелое молчание полковник.

— Когда я звонил вам, — начал Вергизов, — водолазы уже начали работы по подъему «Доджа». Дно в этом месте оказалось довольно глубоким. Машину все же удалось извлечь. Повреждений почти нет. В ней ничего не обнаружено.

— Труп Белгородовой найден?

— Нет, Михаил Николаевич… Только тело Звягинцева…

Вергизов умолк.

— Продолжайте, Василий Кузьмич, — тихо попросил Решетов.

— Мы организовали обследование морского дна.

— Что же удалось найти?

— Все инструменты, диск без покрышки и вот это, — Вергизов осторожно положил на стол металлическую квадратной формы коробку.

Решетов внимательно осмотрел ее. Крышка, державшаяся на петлях, была плотно пригнана. Казалось, стоило приложить небольшое усилие и она откроется. Но Решетов, не выпуская из рук коробку, нажал кнопку звонка.

— Срочно отнесите в лабораторию, — распорядился Решетов, вручая коробку дежурному. — Предупредите лично начальника: принять строжайшие меры предосторожности… С учетом бактериологической диверсии.

— Есть! — дежурный удалился.

— Что показало вскрытие тела Звягинцева?

С минуту Вергизов молчал.

— Никаких следов насилия на теле не обнаружено, — доложил он. — Эксперты утверждают, что Звягинцев был жив в момент катастрофы. Похоже на самоубийство…

Наступило молчание. Полковник тщательно взвешивал услышанное.

— Дорогу и обрыв на месте катастрофы обследовали? — наконец спросил он.

— Да, обследовали все вокруг. Ничего существенного не найдено.

— Как вы расцениваете, Василий Кузьмич, нападение на машину?

— Думаю, враги случайно натолкнулись на нее. Когда в машине остались только двое, они воспользовались этим и внезапно напали. Основная их цель — вырвать из наших рук Белгородову.

— А что вы думаете о смерти Звягинцева?

— Здесь явная попытка инсценировать какую-то причастность Звягинцева к исчезновению Белгородовой и к катастрофе. Только этим и можно объяснить, что на теле Звягинцева нет следов насилия. Создается впечатление, будто все произошло с его согласия, и не было никакой борьбы в машине. Очевидно, Звягинцев оказался в таком положении, что ничего не мог предпринять, то есть потерял способность сопротивления… Более того. Я полагаю и убежден, что диверсант охранял Звягинцева не только от увечья, но даже от царапины. Потом он пустил машину с обрыва. Расчет такой: по извлечении тела из воды экспертиза определит, что Звягинцев в момент катастрофы был жив. А раз так, раз на теле никаких знаков насилия нет, значит сам он, по своей воле, ринулся с обрыва. Значит, он похитил и отпустил шпионку и никого другого из вражеского лагеря на нашей земле нет. А Звягинцев, дескать, совершив преступление и почуяв погоню, решил покончить жизнь самоубийством. Враг хочет, чтобы мы именно так представили себе происшедшее. Нет, Михаил Николаевич, — решительно закончил Вергизов, — самоубийство Звягинцева исключается…

— Полностью с вами согласен. Убийство Звягинцева совершено с целью сбить нас на неверную дорогу и выиграть время… Как же удалось шпионам парализовать сопротивление Звягинцева во время нападения на машину? Что сделали они с ним, заставив ринуться на полном ходу с обрыва? Чтобы ответить на эти вопросы, попробуем проследить весь ход диверсионной операции.

Решетов подошел к сейфу, достал небольшую папку, раскрыл и показал Вергизову два фотоснимка. Это были те самые снимки мертвых диверсантов, которые Вергизов привез из Приморска.

— Обратите внимание, Василий Кузьмич, на одинаковый оскал рта у убитых.

— Убитых? — Вергизов удивленно вскинул глаза на полковника.

— Да, именно убитых. В этом заключается важная деталь плана, составленного врагами.

Решетов взял фотоснимки и, указывая па трупы диверсантов, продолжал:

— Эти двое были обречены на смерть еще тогда, когда замышлялась операция. Но об этом они, конечно, не подозревали. Их, как и всех остальных, хорошо обучили, инструктировали, снабдили амуницией и вооружением, нужными документами, деньгами и всем прочим, необходимым для диверсии. Подводная лодка доставила и высадила их на наш берег. До последней минуты своем жизни они были уверены, что предназначены для действий. А на самом деле с момента вступления их на подводную лодку они уже были мертвецами.

Когда диверсанты покинули подлодку, с бортом их соединяли тонкие хорошо изолированные тросы, прикрепленные к водолазным костюмам. К тросам, в месте их соединения с водолазными костюмами, и был подключен смертоносный аппарат на предохранителе. Как только диверсанты вышли на берег, сработал предохранитель, и смерть мгновенно настигла их. В ту же секунду тросы автоматически отцепились и намотались на установленную на подводной лодке бобину. Таким образом, причина смерти оставалась тайной.

Решетов достал папиросу, постучал мундштуком о портсигар и закурил.

— Следующей задачей было, — продолжал он, — отвлечь внимание дозорных катеров от второй лодки, чтобы дать ей возможность без помех выполнить основное задание — высадить диверсанта…

— Вы, значит, тоже того мнения, что высажен только один диверсант? — спросил Вергизов.

— Несомненно, один. На протяжении всей диверсионной операции можно проследить, так сказать, почерк того же самого лица. Забрасывая одного человека, иностранная разведка, очевидно, рассчитывала на сообщников, которые либо ранее заброшены к нам, либо были у диверсанта по его прошлым связям. А по всему видно, что заброшенный агент не впервые в наших краях. Он прекрасно знает местность и, вероятно, связан с кем-то из местных жителей… — Решетов на мгновение задумался. — Ну, а выполнение второй задачи, то есть отвлечь на себя внимание и дать возможность незаметно высадить настоящего диверсанта, не составляло особого труда для подводной лодки. Наши катера сами обнаружили се, едва она вошла в радиус действия радиолокатора. Третья задача — подольше задержать катера и постараться увести их в сторону от высадки диверсанта. Но тут существенные коррективы внесли наши боевые корабли. Лодка не успела улизнуть и была потоплена. Экипаж понадеялся на отличную маневренность лодки, в самом деле являвшейся последним словом техники. Но эти стратеги недооценили новую технику и не учли подготовку наших кораблей.

Еще до потопления первой подводной лодки была обнаружена и вторая. Из данных, которыми мы располагаем, известно, что и она потоплена. Таким образом, одна из основных целей иностранной разведки — инсценировать неудавшуюся попытку забросить на нашу землю диверсантов — не была достигнута. Из рук врагов выбит один из основных козырей в их плане… Мы знаем, что диверсант заброшен на нашу землю. И если собака не брала след, то это не потому, что следа не было. Диверсант снабжен специальной обувью.

— А как объяснить случай с пограничником на посту «Горбатый великан»? — спросил Вергизов.

— Утверждать что-либо определенно пока нельзя, но думаю, диверсант снабжен каким-то химическим веществом, дающим возможность мгновенно усыплять бодрствующего человека. Подозреваю, что при захвате машины и к Звягинцеву применено это вещество, а за руль сел диверсант.

— Это более чем вероятно, — подхватил мысль Вергизов. — Теперь понятно и заключение медэкспертов о том, что в момент падения Звягинцев был жив. У самого обрыва диверсант выскочил из машины, пустил ее своим ходом, а сам скрылся в расселине между скалами, где, возможно, имеется сообщение с катакомбами. Мы тщательно обследовали скалы и пока ничего не нашли. Поиски хода в катакомбы не прекращены. Умно действует, ничего не скажешь!

— Несомненно, к нам заброшен матерый волк. Об этом говорят его действия. Иностранная разведка, видно, возлагает на него большие надежды.

— Неужели Гоулен?

— О нет, Василий Кузьмич! Возможно, один из крупных шпионов. Но Гоулен? Нет, это птица другого полета. За несколько минут до вашего приезда звонил из Москвы генерал. Он того мнения, что Гоулен обязательно пожалует к нам, но скорее всего легальным путем. Однако вернемся к нашей задаче.

— Капитан Завьялов нащупал пристанище врагов в Лубково.

— Следовательно, сфера наших действий отныне распространяется также на Приморск и его окрестности. Приморскую группу возглавите вы, Василий Кузьмич. Свяжитесь с товарищами из Приморска. Здесь работой будет руководить капитан Смирнов. План действий обеих групп обсудим утром. А сейчас — отдыхать!

ГЛАВА II

Варшавский вышел из медпункта и быстрым шагом направился на улицу Глинки. Он опаздывал на вызовы, а это было не в его правилах. Правда, задержал случай, из ряда вон выходящий, но ведь не станешь объяснять, да и больных это интересует меньше всего.

В доме № 49 Семен Яковлевич пробыл недолго: больной поправлялся. Варшавский направился на Комсомольскую улицу к маленькой пациентке, у которой был перелом ноги. Не успел он сделать и двух шагов, как его остановил невысокий пожилой человек. В косящих глазах старика, смотревших на Варшавского с мольбой, застыл испуг.

— Доктор, ради бога, извините, пожалуйста, — он робко коснулся руки врача. — У меня в доме несчастный случай… Очень вас прошу…

— Что у вас произошло? — тревога старика передалась Семену Яковлевичу.

— Большое несчастье, доктор. Идемте скорей, пожалуйста…

— Где вы живете?

— Тут недалеко, скорее…

Варшавский шел за стариком, припадавшим на одну ногу, и с огорчением думал, что сегодня больным приходится слишком долго ждать его. Однако ничего не поделаешь. Долг врача обязывает оказать пострадавшим неотложную помощь. Но старик не говорит ничего вразумительного о том, что случилось в его доме.

Косоглазый невнятно бормотал что-то о «проклятой ревности, от которой и до смертоубийства недалеко».

Жил он на самой окраине Лубково. Слабо освещенная улица была пустынна. Они прошли в калитку обнесенного частоколом двора. За стоявшим в глубине домиком виднелась высокая железнодорожная насыпь. Хозяин отпер дверь, пропустил врача вперед и набросил крючок. Спертый воздух, полумрак и какая-то гнетущая тишина, царившие в доме, заставили Варшавского насторожиться. Косоглазый плотно закрыл ставни и зажег свет. В большой, заставленной старомодной мебелью комнате никого не оказалось. Как бы отвечая на немой вопрос врача, старик поманил его в соседнюю комнату. Единственное окно в ней было закрыто ставнями. Свисавшая с потолка электрическая лампочка старательно обернута лоскутом пестрой ткани. В комнате, кроме стола и двух стульев, стояла кровать. На ней кто-то лежал, прикрытый одеялом.

Варшавский подошел к постели, осторожно приподнял край одеяла и увидел женщину. Мертвенная бледность ее лица усиливалась тусклым светом лампочки. Она медленно повернула голову и посмотрела прямо в глаза Варшавскому.

От неожиданности он едва заметно вздрогнул: где он видел эти большие голубые глаза, это лицо?..

Женщина молча сдвинула одеяло. Неумело сделанная повязка покрывала грудь. Бинты насквозь пропитались кровью. Врач осмотрел рану. Да, ранение несомненно пулевое; пуля попала в мышечную ткань и застряла там. Во время войны — на фронт он ушел с четвертого курса института — Варшавскому приходилось часто делать очень сложные для его звания операции. Но в данных условиях он имел право оказать только первую медицинскую помощь. Раненую необходимо отправить в больницу.

— Я сейчас сделаю перевязку, и немедленно отправляйте пострадавшую в Приморск, в больницу. Пожалуй, придется мне самому везти. Рана серьезная.

— Вы сделаете все здесь и притом немедленно, — прервал врача низкий приглушенный голос.

Варшавский оглянулся и увидел высокого человека с пистолетом в руке. Широкополая шляпа скрывала его лицо.

С минуту Варшавский стоял над кроватью, а потом молча раскрыл саквояж и начал доставать инструменты.

— Вскипятите воду в чистой посуде, — обратился он к неподвижно стоявшему в углу хозяину.

Тот кивнул головой и исчез за дверью. Верзила в имя не отошел в темный угол и остановился там, скрестив на груди руки. Варшавский понял, что у странных обитателей этого дома есть серьезная причина, из-за которой они стараются не оставлять его наедине с пострадавшей. Варшавский тщетно пытался вспомнить, где же он видел эту женщину.

Врач включил настольную лампу, которую по ею требованию где-то раздобыл хозяин, и приступил к операции.

Раненая вся напряглась, ее лицо исказилось от муки, но ни единого стона Варшавский не услышал. Далее у мужчин он не часто встречал такое самообладание: операция проводилась без всяких обезболивающих средств. Невольно Варшавский снова посмотрел в глаза женщины, но в них было столько нестерпимой боли, что он быстро отвел взгляд. Наконец швы и повязки были наложены. При помощи хозяина врач перенес раненую со стола в постель. Он облегченно вздохнул и стал складывать свои инструменты. Сейчас, когда операция была закончена, его стали осаждать мысли, от которых сердце забилось сильнее, а нервы натянулись до предела. Было совершенно ясно, что перед ним жертва преступления. Варшавский взвешивал, следует ли ему сказать о том, что врач обязан доложить следственным органам об оказанной помощи пострадавшему от огнестрельного оружия. Решив, что не обязан об этом говорить хозяину, Варшавский начал одеваться. В углу по-прежнему стоял человек в шляпе и наблюдал. Когда Варшавский вышел в соседнюю комнату, косоглазый, забегая вперед, пригласил его закусить. На столе стояла бутылка водки и закуска.

— Присядьте, доктор, — вкрадчиво говорил он, — подкрепитесь. Вы много работали…

— Благодарю вас, я есть не хочу.

— Нет, доктор, как хотите, а вы должны с нами поужинать. Очень вас прошу. — Хозяин стоял так, что мешал Варшавскому пройти к двери.

— Извините, я тороплюсь. Меня ждут больные, — Варшавский отстранил хозяина и шагнул к двери.

— Сядьте, наконец, когда вас добром просят! — резко заговорил человек в шляпе. — Хотите вы или нет, а поужинав вам с нами придется.

Варшавский отличался уравновешенным, спокойным характером, но, услышав этот крик, почувствовал, как в нем закипает гнев. Он повернулся и пристально посмотрел на верзилу. Однако поля шляпы по-прежнему скрывали лицо. Врач понял, что этим людям действительно ничего не стоит убить его.

— Что вам от меня угодно? — спокойно спросил он.

Человек молча стоял на прежнем месте. Вместо него заговорил косоглазый.

— Будьте сговорчивее, доктор, — заискивающе начал он. — Поверьте, ничего плохого мы вам не желаем. Посидим маленько, по рюмочке выпьем, а там и дело решим. Уверяю, мы вас очень уважаем.

— За уважение спасибо. А ужинать не буду. Есть ко мне дело — говорите, слушаю вас.

Старик вопросительно посмотрел на верзилу. Тот кивнул.

— Вы хорошо потрудились, да еще в неурочное время. Мы не хотим оставаться перед вами в долгу. Поэтому вот… Пожалуйста… — старик взял со стола пакет и протянул врачу. Нетрудно было догадаться, что там деньги и немалые, судя по объему пакета. Это была попытка дать взятку за молчание.

— За визиты я платы не беру. Спрячьте ваши деньги и не оскорбляйте меня. Завтра зайду и сделаю перевязку. Но имейте в виду, возможны осложнения, больная потеряла много крови. — С этими словами Варшавский шагнул к двери.

— Нет, деньги вы возьмете обязательно, — верзила выступил из угла. — Думаю, в прятки играть нам нечего. В ваших, — он подчеркнул это слово, — в ваших интересах молчать об оказанной помощи. Если хоть один человек узнает о раненой, мы вас и под землей разыщем. Не только вы, но и ваша сестра в живых не останется. А деньги возьмите, хотя бы за то, что вы будете заходить к больной до ее полного выздоровления. Если какие лекарства нужны — не скупитесь.

Тон стал несколько мягче, но в словах и поведении этого человека звучала откровенная угроза. Варшавский понял: этот, не задумываясь, выполнит свое обещание.

— Денег не возьму, а угрожаете вы мне напрасно, я не боюсь.

В руках человека снова блеснула сталь пистолета.

— Учтите, почтенный, эта штука стреляет бесшумно. Еще одно слово, и оно окажется последним в ваших устах. Берите деньги и уходите.

С минуту Варшавский колебался, затем молча взял деньги и направился к выходу.

— Одну минуту. Не забывайте, что с сегодняшнего дня каждый ваш шаг нам будет известен. Советую не пробовать нарушить наш договор…

Варшавский ничего не ответил и взялся за ручку двери.

— Я провожу вас, доктор, — засуетился косоглазый, — пожалуйте сюда.

Он повел Варшавского не к воротам, а к глухому забору. Там, в зарослях ежевики, оказалась потайная калитка. Мимо насыпи по едва заметной тропе они вышли на окраину улицы. Тут старик остановился:

— Дальше найдете дорогу сами. Завтра вечером, как стемнеет, приходите на это место. Я вас буду ждать.

Варшавский быстро зашагал прочь, чувствуя на своей спине настороженный взгляд косоглазого,

ГЛАВА III

По телефону Завьялов сжато доложил об обстановке. Он высказал убеждение, что диверсантов следует искать в Лубково и что «Додж» ушел из Лубково уже без раненой. Завьялов заверил, что, несмотря на ранение, он сможет продолжать работу. Решетов дал понять, что поисками «Доджа» уже занялись, а Завьялову необходимо проверить свои предположения и установить, где находится раненая.

Завьялову стало ясно, что у Решетова имеется четкий план действий. Условившись о связи, Завьялов вышел из телефонной кабины переговорной и лицом к лицу столкнулся с Корниловым. Они отошли подальше от почты. Корнилов рассказал, что поездка в район плавней никаких результатов не дала. «Додж» мог уехать только в сторону Приморска. Корнилов с людьми направился туда же. Шофер шедшей из Лубково машины сообщил, что видел «Додж» с зеленым брезентовым верхом около поселка. Корнилов поторопился в Лубково, однако «Доджа» здесь не обнаружил. Об этом он и намеревался доложить Решетову.

Завьялов сообщил Корнилову адрес медпункта и условился о встрече.

После разговора с Решетовым Завьялов попросил Римму покатать его по Лубково. Из окна «Победы» он внимательно осматривал улицы, стараясь хорошенько запомнить их названия и расположение. Ему не терпелись начать поиски. Но прежде надо было встретиться с врачом. Раз диверсанты оставили раненую в Лубково, они неизбежно должны будут обратиться к единственному здесь врачу, то есть к Варшавскому, и попытаются подкупить его или запугать. Варшавский может не сдержаться, вспылить, а вспыльчивость — плохой советчик в таких случаях. Ведь Варшавский не знает, кто такой Завьялов. Как быть?

Для начала капитан выбрал такой вариант; нужно сделать вид, что он безоговорочно подчиняется предписанию врача — будет спать в медпункте, а завтра поедет е Приморск на рентген. Вечером же попытается поговорить с Варшавским.

Римма решила, что ее пассажиру, видимо, плохо и потому он так болезненно морщит лоб и хранит молчание.

Когда они вернулись в медпункт, Варшавского еще не было. Завьялов отказался от ужина и в изнеможении растянулся на койке. Римма принесла подушки и заботливо положила их ему под голову. Завьялов благодарно посмотрел ей в глаза, отчего Римма покраснела и торопливо удалилась.

Варшавский, споткнувшись о порог, выронил саквояж. Завьялов открыл глаза. Комната была залита светом яркой электрической лампочки. Варшавский подошел к окнам и закрыл ставни. Завьялов сразу заметил, что доктор чем-то сильно взволнован.

— Как вы себя чувствуете, товарищ Сергеев? — рассеянно спросил он.

— Ничего, доктор, спасибо, мне лучше. Может, и в Приморск не придется ехать.

— Посмотрим, посмотрим, — неопределенно проговорил доктор и прошел в соседнюю комнату.

Капитан думал, как начать разговор. Сейчас, пожалуй, не время, врач чем-то заметно расстроен. Может, погодя, разбудит врача? Это, пожалуй, насторожит Варшавского. Придется дожидаться утра.

Завьялов выключил свет и, поколебавшись, открыл ставни. Во дворе, под навесом, стояла «Победа». Левее, ближе к воротам, темнел сарай. Ночь скрадывала очертания предметов. Завьялов ощупью достал папиросу, нагнулся и, прикрывая ладонями огонек, прикурил.

Сон не приходил. Капитан придвинул стул к окну и доля» сидел, облокотившись на подоконник.

* _* *

Варшавский взял книгу, но читать не мог: мысли были заняты событием в доме косоглазого.

Необходимо немедленно заявить об этом преступлении. Однако в Лубково всего-навсего милицейский пункт, а этого недостаточно, чтобы изолировать бандитов. Дом имеет не один ход, да и кто знает, сколько там человек. Придется ехать в Приморск. А как быть с сестрой? Бандиту ничего не стоит осуществить свою угрозу.

Когда все легли спать и в доме стихло, Варшавский встал с постели, оделся и бесшумно вышел. Заурчал мотор «Победы». Машина плавно подкатила к воротам. Не выключая мотора, Семен Яковлевич вылез из машины, чтобы открыть ворота. Не успел он повернуть в замке ключ, как кто-то схватил его за руку.

Варшавский отскочил в сторону, схватил лом, лежавший у стены сарая и… увидел Завьялова. Тот вынул торчавший в замке ключ и, приложив палец к губам, знаками показывал, чтобы Варшавский поставил машину на место.

Варшавский решил, что Завьялов и есть тот самый человек, которого бандиты приставили следить за ним. Ничего не подозревая, Завьялов продолжал жестами показывать, что машину надо поставить на место. Наконец он потерял терпение и подошел к машине, намереваясь сесть за руль. Варшавский замахнулся ломом, Завьялов успел отскочить в сторону. В следующее мгновение здоровой рукой перехватил лом. Оба стояли с устремленными друг на друга злыми глазами. Первым опомнился Завьялов и выпустил лом.

— Ради бога, доктор, не делайте глупостей. Это может вам стоить жизни, а цели вы не достигнете.

Ошеломленный Варшавский продолжал стоять с ломом в руках.

— Поставьте машину на место и возвращайтесь в дом. Там поговорим, — шепотом сказал Завьялов и ушел.

— Не зажигайте света, Семен Яковлевич, — тихо сказал Завьялов, когда Варшавский вошел в комнату.

Он дружески положил руку на плечо врача. Оба несколько минут молча курили, собираясь с мыслями.

— При таких обстоятельствах, Семен Яковлевич, — тихо начал Завьялов, — любой опрометчивый шаг может причинить человеку большую, подчас непоправимую беду, а делу — вред…

— Откуда вам известно мое имя? — насторожился Варшавский.

— Успокойтесь, доктор. Мне его сообщила Римма.

— А о каких обстоятельствах вы говорите? — все так же настороженно спросил Варшавский.

Завьялов понимал, что врач относится к нему с недоверием. Возможно, даже подозревает в нем врага. Как разубедить его?

В целях конспирации капитан назвался чужой фамилией. Но сейчас необходимо предъявить свое удостоверение личности, иначе Варшавскому ничего не будет понятно.

— То, о чем вы собирались сообщить в Приморское управление милиции, вы можете сделать здесь, — после непродолжительной паузы сказал Завьялов. — Надо полагать, что за вашим домом и всеми его обитателями следят. Малейшая неосторожность — и с вами расправятся. Давайте спокойно все обдумаем.

Варшавский подошел к окну и закрыл ставни. Потом взял с дивана байковое одеяло, тщательно занавесил окно и включил свет.

— Откуда вы знаете, что я собираюсь что-нибудь сообщать в милицию? — садясь за стол против Завьялова, спросил Семен Яковлевич. Зрачки его темных глаз расширились. Руки беспокойно теребили волосы. Было видно: он хочет верить, что в эту тяжелую минуту перед ним сидит друг.

— Вас пригласили к раненной огнестрельным оружием, вы столкнулись с преступлением…

Варшавский в изумлении уставился на собеседника. Вместо ответа Завьялов протянул ему удостоверение личности работника органов госбезопасности. Варшавский долго вертел его в руках. Когда он поднял на Завьялова глаза, в них светилась радость.

— Как видите, Семен Яковлевич, мы оба заинтересованы в одном и том же. Вы — по долгу гражданина, а я, кроме того, — по долгу службы.

— Но почему госбезопасность? — как бы про себя удивился Варшавский. — Ведь бандиты…

— Это диверсанты и шпионы, заклятые враги нашего государства., — раздельно произнес Завьялов. — Вы можете сейчас же рассказать мне обо всем случившемся с вами? Я очень прошу вас, доктор, не упускать никаких подробностей. Малейшая деталь может иметь огромное значение, а каждая потерянная минута — стоить кому-нибудь жизни.

— Хорошо… — Варшавский заглянул в удостоверение личности, которое все еще не выпускал из рук, — хорошо, Александр Константинович, я расскажу подробно обо всем.

* _* *

Когда забрезжил рассвет, Завьялов по телефону доложил Решетову, что Белгородова находится у некоего Запыхало и за домом установлено скрытое наблюдение. Полковник приказал не предпринимать никаких мер для задержания Белгородовой и обитателей дома и продолжать наблюдение.

ГЛАВА IV

День клонился к вечеру. Неяркие лучи заходящего солнца искрились в переливах волн. Море было величественно спокойно. Бросив последний взгляд на быстро меркнувшие краски моря, человек поднялся со скамьи, стоявшей у самого обрыва, и направился к остановке. Трамваем он доехал до центра города. Улицы были запружены людьми, вышедшими погулять в прохладный вечер. Человек смешался с толпой. Он спокойно шагал по улицам, разглядывая витрины магазинов, скользил взглядом по рекламам, расклеенным на тумбах. На нем был серый, в синюю полоску, летний костюм, бордовый галстук, на ногах — легкие туфли.

На перекрестке человек остановился, взглянул на часы и свернул к кафе. Затем направился к улице Советской Армии — одной из самых оживленных в Приморске. У вывески ресторана «Шторм» остановился, разглядывая нарисованные волны, захлестывавшие небольшое суденышко. Человек неторопливо посмотрел вокруг и открыл дверь ресторана.

Крутые ступеньки вели вниз, в заполненный посетителями зал. Людской говор заглушал оркестр. В воздухе плавали облака дыма. Скатерти пестрели следами пищи и пролитых напитков. Но официантки в белых накрахмаленных кокошниках и воротничках выглядели нарядными и скрашивали обстановку. Вошедший занял свободное место и в ожидании официантки стал разглядывать посетителей, Это были преимущественно портовые рабочие. Среди них выделялись моряки — матросы рыбачьих шхун. Обветренные и загорелые, они жестикулировали и разговаривали так громко, будто старались перекричать оркестр.

— Что будете заказывать? — обратилась к нему молоденькая девушка. Ее золотистые волосы были тщательно причесаны. В ушах сверкали позолоченные серьги.

— Осетрину в маринаде, сто граммов водки, пиво и отбивною…

Официантка записала заказ и, ловко лавируя между столиками, направилась к буфету.

Посетитель взял с соседнего стола пепельницу, достал трубку и, зажав ее в зубах, обеими руками стал развязывать кисет. Трубка изображала голову Мефистофеля, а со стержня свисал на тонкой цепочке крохотный кортик.

Набив трубку, он закурил. Когда в зале включили дополнительное освещение, он заглянул в запотевшее зеркало, висевшее над его столом. В зеркале отразилось продолговатое лицо, подстриженные «под бокс» волосы. Человек поправил прядь волос, падавшую на лоб и закрывавшую небольшой рубец. Официантка принесла ужин, и посетитель принялся с большим аппетитом за еду, обильно приправляя отбивную горчицей. Казалось, посетитель был целиком поглощен этим занятием, но он все время чувствовал на себе настороженный взгляд сидевшего неподалеку человека и ждал, ни единым мускулом не выдавая своего волнения.

Когда посетитель покончил с ужином и снова закурил, к нему подсел человек, сидевший до этого за соседним столом. Это был Минухин. Наливая пиво, Минухин внимательно посмотрел в лицо соседу. Но гот спокойно продолжал курить.

— Не обижайся, парень, что подсел, скучно одному, — громко заговорил Минухин.

— Пожалуйста, — благодушно ответил парень, — рад компании.

Минухин подозвал официантку и дополнительно заказал выпивку и закуску на двоих.

Ведя разговор на отвлеченные темы, они прощупывали друг друга, юлили, но оба понимали, что главное — впереди.

Каждый хотел поскорее выяснить, что следовало, и покончить с этой игрой, но оба обходили основную тему, и ни один не хотел первым коснуться того, что должно было сразу связать их в тугой узел. Ибо, кто знает, развяжется ли этот узел, и кому из них двоих суждено остаться в живых…

Они основательно затягивали время, не спеша изучали друг друга, стараясь запомнить черты лица, голос, цвет волос и глаз. Никто из них не подозревал, что в это самое время еще один человек из-за спин посетителей ресторана пристально следит за ними. Он был одет в простой комбинезон-робу, застегнутый до подбородка. Рыжие волосы небрежно причесаны, а пальцы больших волосатых рук переплелись на столе. Занимая столик у самого выхода, рыжий мог в любую минуту незаметно уйти.

Два таинственных собеседника все еще не решались заговорить о главном.

Они обрадовались, когда подвыпивший здоровяк стал громко рассказывать знакомому, сидевшему за соседним столиком, о происшествии на берегу моря.

— Ты понимаешь, Василий, — кричал он, — «Додж» шел со скоростью полных девяносто километров. И, не сбавляя скорости, сиганул с обрыва прямо в море. Аж страшно вспомнить…

— А ты сам видел? — с недоверием спросил Василий.

— Так он же меня обогнал на повороте и свернул к обрыву. Поверишь, прямо сердце похолодело…

Двое слушали разговор с безразличными лицами, в то время как рыжий, пряча улыбку, не сводил с них глаз.

— А с чего это он в пропасть кинулся? — спросил Василий. — Пьяный был или жизнь надоела?

— Не иначе как преступление какое-нибудь совершил и решил покончить с жизнью… А я бы не так…

— А как бы ты? — поинтересовался Василий.

Но Минухин и его сосед уже не слушали говоривших. Погасив трубку, молодой человек положил ее на стол перед собой и вопросительно взглянул на соседа. Тот ответил ему таким же взглядом и, взяв трубку, внимательно осмотрел ее.

— Дядю давно видел? — тихо спросил Минухин. Оба почувствовали всю бесполезность вопроса, однако понимали, что без этого обойтись нельзя.

— Дядя пошел рыбу удить, — так же тихо ответил молодой человек. Оба как-то обмякли, напряжение прошло.

— Я тебя десятые сутки выглядываю, — заговорил Минухин. — Еле дождался.

— Не мог раньше. С работы не увольняли.

— За это время я для тебя хорошую «Победу» приобрел. За углом стоит, у забора. Давай расплатимся — и айда. Отвезу тебя к хозяину гаража, познакомлю, и начнешь сам работать на ней.

— Ладно, — тихо ответил молоди человек. — А как звать тебя?

— Дореq \o (о;ґ)гой все скажу. Ну пошли…

Они рассчитались и направились к выходу, Но рыжий опередил их. Он быстро вышел и сел в стоявшую у подъезда светлую «Победу». Вместо комбинезона на нем уже был хороший костюм. Воротник рубашки светился белизной, ярко выделялся темный галстук.

Рыжий проследил глазами за Минухиным и сопровождавшим его парнем, подождал, покуда их машина вырулит на площадь, и, стараясь оставаться незамеченным, поехал следом.

ГЛАВА V

Лидия помнила, как там, в лесу, ее внезапно обожгла боль, точно к груди прикоснулись раскаленным железом. Падая, она сильно ударилась обо что-то и потеряла сознание. По пути, уже в машине, Лидия несколько раз приходила в себя, но кровь, сочившаяся из раны на лбу, заливала глаза, а нестерпимая боль в груди не позволяла двигаться. Потом ее уложили на что-то мягкое и укрыли.

Очнувшись в незнакомой комнате, Лидия не выразила никакого удивления. Долго лежала и смотрела в потолок. Кто-то уже смыл кровь, и можно было открыть глаза. В комнате никого не оказалось, и это тоже не удивляло. Несколько оживил се приход врача. Варшавского она узнала сразу, но виду не подала. Где она и к кому она попала? Как попал сюда Варшавский? Впрочем, не все ли равно. Ее хотели лечить — она не возражала.

Операция причиняла мучительную боль. Лидия стиснула зубы — только бы не застонать. На Варшавского боялась взглянуть — как бы не узнал. Наконец бинт туго стянул грудь, и боль немного утихла.

Опытная разведчица, Лидия с одного взгляда оцепила обстановку: нет, она не у советских разведчиков. Кто эти косоглазый и верзила и каким образом она здесь очутилась — предстояло еще выяснить.

После ухода врача в комнату возвратился верзила в шляпе.

— Как вы себя чувствуете? — Лидия поняла, что он, как и при разговоре с врачом, старается изменить свой голос. — Почему не отвечаете? Вас спрашивает друг.

— Дайте воды, — попросила Лидия.

Незнакомец подал раненой воды. Лидия с трудом повернула голову, но увидела только спину верзилы. В тусклом свете лампочки, обернутой каким-то лоскутом, успела разглядеть затылок, заросший рыжими волосами, и, не прикасаясь к воде, отвернулась.

— Что вы делали в лесу?

Лидия молчала. Слабость во всем теле и ноющая боль в груди лишали сил, туманили мозг. Но Лидия напрягала память, стараясь вспомнить, при каких обстоятельствах и кто доставил ее к машине. Кто вынес ее из леса? Кто доставил ее в этот дом? Узнать все это было крайне необходимо.

— Вы слышите меня? Почему не отвечаете? — Рыжий заметно терял терпение.

— Ни на какие вопросы отвечать не стану… — это было сказано тихо, но твердо.

— Отвечать придется, если я спрашиваю. — В голосе прозвучала угроза. — Повторяю: с вами говорит друг.

— Зря стараетесь, отвечать не буду. А в друзья я к вам не напрашивалась.

— Если я задаю вопросы, значит у меня есть на то основания.

— Кем вам дано право допрашивать меня? — Лидии стоило усилий каждое слово. Противная тошнота подкатывала к горлу.

— Неужели вы до сих пор не поняли, что я — посланец оттуда? Как-то плохо вяжется эта ваша недогадливость с блестящей лекцией, которую вы читали нам в школе. Где же прозорливость агента, когда нужно безошибочно определить, кто перед тобой. Может быть, вам напомнить девиз: «Победа и деньги»?

Это был пароль. Теперь Лидия точно знала, с кем имеет дело, однако отвечать не спешила. Ослабевшей рукой она взяла стакан с водой и поднесла к губам. Но голову поднять не смогла и, сделав глоток, пролила воду на подушку. Незнакомец, пристально наблюдавший за ней, не пришел на помощь — он по-прежнему не хотел показывать свое лицо.

— Я понимаю, что вам тяжело разговаривать, — несколько мягче заговорил «Рыжий», — но мне необходимо кое-что узнать. Что вы делали в лесу и какое отношение имеете к людям, доставившим вас к машине?

Итак, Лидии стало ясно: вынесли ее из леса работники госбезопасности. Но о том, что она прибыла в лес с советскими разведчиками, «Рыжий» не знал. Очевидно, во время прибытия оперативной группы в лес и в момент перестрелки он находился на базе, под землей. Это создавало очень выгодные для нее условия. Надо только умно воспользоваться ими. Сейчас очень важно убедить «Рыжего» в том, что Лидия никакого отношения к этим людям не имела, внушить ему твердую уверенность, что она по-прежнему преданно служит иностранной разведке.

— Хочется верить, что вы в самом деле кое-что усвоили из моей лекции, — устало произнесла Лидия, — по крайней мере, некоторые знания, обязательные для разведчика, попавшего в трудное положение… Тогда вам псе станет ясно. Дело в том, что явочная квартира, где была рация, провалилась. Необходимо было пробраться на приозерную базу, чтобы воспользоваться рацией. Меня не успели связать с человеком, знающим туда дорогу… — Лидия умолкла. Она взяла стакан, но не удержала, он упал на пол и разбился. Лидия провела язь-ком по пересохшим губам. «Рыжий» и на сей раз не пожелал помочь ей.

— Моя попытка, — заговорила вновь Лидия, — самостоятельно найти путь на базу кончилась, как видите, плачевно. Я натолкнулась на перестрелку и угодила под шальную пулю… Стреляли из-за деревьев. После этого я не была уже в состоянии что-либо замечать… — Она умолкла и со стоном отвернулась к стене.

«Рыжий» собирался задать очередной вопрос, когда дверь отворилась и в комнату вошел косоглазый.

— Я, кажется, не звал тебя! — резко повернулся к нему «Рыжий». — Выпроводил благополучно? Подай больной воды.

Старик принес вместо стакана эмалированную кружку. «Рыжий» недовольно заметил:

— Неужели стакана не нашлось? Впрочем, ладно. Иди, Лукьян, отдыхай. Нужен будешь — позову.

Наступило молчание. Измученная Лидия тяжело дышала.

— Да-а-а… влипли в историю… — в голосе «Рыжего» послышались примирительные нотки. — Хороши вы были, когда вас, окровавленную и беспомощную, волокли к машине. Ни один из наших не поверил бы, что знаменитая разведчица может являть собой столь жалкое зрелище. — Он немного помолчал. — Благодарите судьбу, что в эту минуту я оказался поблизости. Не будь меня, вы находились бы сейчас в большой опасности.

Он умолк, наблюдая, какое впечатление произведут его слова. Лидия резко повернула голову и тут же зажмурилась от боли.

— Да, да! Да будет вам известно, ценою жизни своего помощника и с большим риском для себя я спас вас от неминуемой гибели…

— Не преувеличивайте своих заслуг, любезный! — прервала его Лидия. — Попади в вас пуля, вы выглядели бы не лучше. А не рисковать вы не могли. Ведь бежать из леса при сложившихся обстоятельствах вам надо было обязательно. Ну а подвернувшаяся машина — наилучший способ скрыться. Тем более, что здесь вы убивали и второго зайца: за мое спасение вас ожидает награда покрупнее, чем за операцию, осуществляемую вами.

В наступившей тишине отчетливо слышно было тиканье ходиков на стене. Лидия ждала, что собеседник резко возразит, но этого не случилось. Она насторожилась.

— Пожалуй, вы правы, — примирительно сказал он. — Еще один вопрос. В управлении долго гадали о причинах, заставивших вас впервые не выполнить задания. Ведь самолет взлетел — это известно из газет. В чем же дело? Чем объясняется провал операции?

В его голосе послышалось сочувствие, Лидия поняла, что «Рыжий» старается вызвать ее на откровенность, чтобы первым узнать то, что так интересовало все управление разведки. Для этого он даже применил эту неумную лесть. Лидия презрительно усмехнулась.

— Перед одним человеком я отчитываюсь: шефом. Если можете — свяжите меня с ним. А сейчас… оставьте меня в покое. Я устала.

«Рыжий» с ненавистью посмотрел на эту выскочку, надменную даже в своем поражении.

— Согласен. Я предоставлю вам возможность поговорить с шефом гораздо раньше, чем вы этого ожидаете.

С этими словами он покинул комнату.

* _* *

Утром Лидия почувствовала себя немного лучше. При дневном свете комната выглядела не так отталкивающе. Она поднялась. Голова слегка кружилась. На столе ее ожидал завтрак, приготовленный чьими-то заботливыми руками. Лидия принялась за еду. Не успела она поесть, как дверь отворилась и в комнату вошла старушка с девочкой лет пяти. Бросилась в глаза какая-то неестественная бледность женщины.

— Здравствуй, дочка… — тихо поздоровалась старушка.

— Здравствуйте, — также тихо ответила Лидия.

— Вот теперь на человека похожа, А вчера, когда привезли тебя, аж страшно было: вся в крови, еле отмыла… Ой! — схватилась она за живот, — приболела я что-то. Рыба, наверно, несвежей была…

Лидия отметила, что женщина разговаривает с южным акцентом, мягко растягивая слова.

— Присядьте, пожалуйста, — Лидия глазами указала на стул.

— Спасибо, дочка, не могу сесть. Боюсь, не подымусь больше… Плохо мне… Ох! Вот привела… — она не договорила.

Девочка, все это время молча стоявшая у двери, вдруг с плачем бросилась к Лидии:

— Мамочка… моя мамочка приехала… — она ткнулась лицом в колени Лидии, обхватила их пухлыми ручонками. Превозмогая боль в груди, Лидия машинально прижала к себе теплое тельце.

Старушка отдышалась.

— Нет у нее мамы… померла при родах, — объяснила она. — Я ее выходила, жалко было сиротку. А когда подросла — сказали ей, что мать уехала. Верно, думает, что мать вернулась… Бедненькая… Ой! — старушка опять схватилась за живот. Ее лицо из бледного стало серым. — Пойду я, однако, а то как бы не упасть здесь… За Аннушкой приглядите. Потому и привела, что побоялась оставить ее с собой…

Не переставая охать, скорчившись от боли, она едва добрела до двери.

Лидия долго сидела, не решаясь заговорить с ребенком. Боль в груди как будто утихла, а девочка ни на минуту не отнимала ручонок, точно боялась, что «мама» может вновь исчезнуть.

Когда Лукьян Андреевич пришел с работы, девочка подбежала к нему и радостно закричала:

— Дедушка, мамочка вернулась!..

Лидия видела, как побледнел старик. Он так растерялся, что даже не ответил ребенку.

— Говорил же старой ведьме не приводить в дом дите, — наконец глухо произнес он. — Не послушалась, проклятая… — Сильно припадая на ногу, косоглазый выбежал вон из комнаты.

Лидия взяла Аннушку за руку и усадила рядом с собой на постель. Почему так встревожился косоглазый? Вдруг Лидию осенила догадка. Да, это несомненно. Старушку отравили… Отравили, чтобы убрать лишнего свидетеля. Поэтому-то она нарушила запрет и привела ребенка: чувствовала, что не протянет долго.

Прижав к себе ребенка, Лидия ждала старика. Когда он появился, по его измученному лицу она сразу поняла, что ее предположения верны. Старик тяжело опустился па стул. Когда стенные часы пробили восемь, он поднялся и вышел в соседнюю комнату.

— Аннушка, поди сюда, детка, — позвал он из-за двери. Девочка улыбнулась Лидии и побежала к дедушке. А спустя несколько минут оттуда донесся плач Аннушки, затем тихий шепот старика. Видно, старик силой старался уложить ребенка спать, потому что Аннушка вдруг громко закричала. Лидия невольно рванулась, но тут же опомнилась и села.

Спустя минут десять старик вошел в комнату Лидии с плачущей Аннушкой на руках. Девочка сразу соскользнула с рук дедушки и подбежала к постели Лидии. Прижимая к себе ребенка, Лидия с удивлением подумала, что чувствует к этой чужой девочке не одну только жалость, но и какую-то непривычную, внезапно возникшую нежность…

Старик тяжело опустился на стул и уставился в одну точку.

— Я буду с мамочкой спать, — упрямо сказала Аннушка.

Лукьян Андреевич вздрогнул, как от пощечины, и зло посмотрел на Лидию.

— Для чего вам понадобилось назваться ее матерью? — сердито спросил он.

Лидия удивленно взглянула на него.

— С чего вы взяли, что это сделала я?

— А кто же? — спросил он.

— Покойная старушка привела ее сюда и…

— Откуда вы знаете, что старушка умерла? — лицо косоглазого выражало испуг, растерянность.

Лидия молча посмотрела в раскосые глаза старика. Тот не выдержал этого взгляда и опустил глаза. Он понял, что имеет дело с опытным человеком и отбросил всякое притворство.

— Я знал, что это случится, но не думал, что так скоро…

— Вы, надо думать, знаете, как поступают в таких случаях ваши… друзья. Ведь она видела меня, а главное этого, рыжего…

— Вы правы, — подавленно сказал он. — Что же я теперь буду делать с Аннушкой? С кем оставлять ее на время службы?

— Пока я здесь — можете не беспокоиться.

— Нет, что вы? — испугался старик. — Вам нельзя!

— Почему? — Лидия испытующе посмотрела на старика. Тот молчал. Некоторое время они так сидели друг против друга. Лидия заметила, что Аннушка заснула на ее кровати.

— Перенесите девочку в ее постель, — сказала она.

Старик взял Аннушку на руки и перенес в кроватку.

— Вам нельзя быть с девочкой, — сказал возвратившись старик. — Он запретил это…

Увидев, что лицо Лидии зло перекосилось, косоглазый испуганно замолчал. Он ждал, что Лидия скажет, но та молчала.

— Видите ли, Аннушка может разболтать, что вы здесь… Даже страшно подумать, что будет, если он узнает об этом… У меня, правда, есть один план, но не знаю, одобрит ли он…

Лидия заметила, что старик старательно обходит имя «Рыжего». Она старалась понять, какая связь существует между этими людьми. Верзила — засланный шпион, это ясно. Но что заставляет косоглазого рисковать жизнью даже своей внучки, которую, судя по всему, он любит?

Старик вновь заговорил о своем:

— Как убедить его, ума не приложу.

— Сегодня, когда он придет сюда, вы ему и выложите. Я готова принять любой план и согласна до выздоровления присматривать за Аннушкой.

— Он не придет сюда больше, — после паузы сказал Лукьян Андреевич.

Лидия понимала это и сама, но хотела проверить правильность своих предположений. Да, этот верзила знает, что такое конспирация… Он скрывал свое лицо даже от нее, хотя она — «посланная оттуда», как он выразился. Опасаясь врача, который может не побояться угрозы и выдать квартиру, он исчез на время. Вероятно, за ней и квартирой «Рыжий» установил тщательный надзор…

— Пора встречать врача, — сказал старик и вышел из комнаты.

ГЛАВА VI

С появлением «Рыжего» Лукьян Андреевич ни днем ни ночью не знал покоя. Беспощадный, способный на любую жестокость, «Рыжий» держал его мертвой хваткой. Единственное спасение Запыхало видел в смерти. Но старик никогда не решился бы наложить на себя руки, да и на кого бы он оставил Аннушку…

Девочка была единственным существом, которое любил Лукьян Андреевич. С того вечера, когда к нему пришел «Рыжий», Запыхало беспрестанно думал о внучке. Он понимал, что в любую минуту может быть пойман органами госбезопасности, а если споткнется, — будет убит «Рыжим». Находясь между молотом и наковальней, Лукьян Андреевич старался все приказания «Рыжего» исполнять в точности. Щедрое вознаграждение, полученное за соучастие в «деле», не радовало его, а посулы и обещания потеряли для него всякую цену. Им всецело владел животный страх, но он ни разу не подумал с том, что есть и другой выход — чистосердечно сознаться во всем. Именно страх и толкал его в пропасть, затягивая все глубже в трясину преступлений. Старик стал безвольным оружием в руках «Рыжего».

Когда Лукьян Андреевич возвратился с работы и застал дома раненую Лидию, его чуть не хватил удар. Старушка, присматривавшая за Аннушкой, рассказала, что какой-то рыжий принес эту женщину. Сказал, что она его жена, что случайно попала под машину.

Лукьян Андреевич с трудом взял себя в руки и отправил старушку домой. Она, уходя, захватила банку консервов — подарок «Рыжего».

Ошеломленный известием, Лукьян Андреевич вначале не обратил внимания на «подарок». Потом только понял, что «Рыжий» отравил старую няню консервами, чтобы убрать свидетеля. И на сей раз следственные органы ничего не могли обнаружить: все сошло гладко.

— Кто эта молодая женщина? Почему «Рыжий» ничего ему не сказал? Откуда привез ее? При каких обстоятельствах она ранена?

От всех этих вопросов гудела голова. Запыхало попытался заговорить с Лидией, но она так на него посмотрела, что он сразу прикусил язык.

Кроме всего прочего, Лукьяна Андреевича постоянно мучил страх, что врач заявит в милицию. «Рыжий» свое обещание выполнит: врачу не жить после этого. А разве ему, Запыхало, от этого будет легче? Ведь тогда не миновать ареста. А вдруг за его домом уже ведется слежка? При этой мысли он покрылся холодным потом. Несколько успокаивало то, что «Рыжий» в дом больше приходить не будет: боится, как бы не привести с собой «хвост». Но если «Рыжий» боится, то каково ему, Лукьяну?

Взаимная привязанность, возникшая между ребенком и Лидией, заставила Лукьяна Андреевича подумать о том, не оставить ли эту женщину у себя, хотя бы на время? Можно выдать ее за племянницу, приехавшую из деревни погостить. В случае проверки со стороны паспортного стола, которая случалась редко, он предъявит паспорт умершей дочери.

Когда дочь умерла, он был так потрясен, что слег и пролежал без памяти пять дней. Татьяну похоронили работники больницы и соседи. Лишь потом он узнал, где ее могила. Занятый заботами об Аннушке, он долго не ходил регистрировать смерть дочери. Потом прошли все сроки. Без штрафа не обойтись, а денег ему было жалко. Так он и не заявил о ее смерти и паспорта не сдал. Сейчас можно паспортом Татьяны снабдить эту женщину. Она бы пока и за Аннушкой присматривала. А дальше видно будет.

Не без страха изложил он свой план «Рыжему» и очень обрадовался, когда тот полностью его одобрил.

«Рыжий» давал старику все новые задания и требовал беспрекословного повиновения, задабривал новыми посулами. Хотя Лукьян Андреевич был единственным человеком, кто лично общался с «Рыжим», тот держал Запыхало в полном неведении относительно своих планов.

Эта игра с огнем сильно угнетала старика, но изменить что-либо он был не в состоянии — слишком туго затянут узел. Свидания с «Рыжим» происходили в разное время дня. Из предосторожности Лукьян Андреевич каждый раз долго кружил по юроду, менял по два-три такси, иногда проходил значительное расстояние пешком Только убедившись, что за ним никто не следит, направлялся к месту встречи. В последнее время свидания прекратились. Где пропадал «Рыжий», старик не знал.

Можно представить поэтому, как испугался Лукьян Андреевич, когда однажды среди клиентов парикмахерской увидел «Рыжего».

Дождавшись своей очереди, тот спокойно сел в кресло. По окончании бритья и стрижки Лукьян Андреевич веничком стряхнул волосы с пиджака опасного клиента и, получив деньги, учтиво поклонился. Потом взял грязный прибор и вышел за перегородку. Там дрожащими руками вытащил записку, незаметно вложенную «Рыжим» в карман его халата, В записке предлагалось срочно познакомиться с сыном известного ученого Якименко. Старик сжег записку и растер пепел. Что опять задумал «Рыжий», его не интересовало. Нужно было постараться во что бы то ни стало выполнить поручение.

Парикмахеру удалось разузнать, с кем бывает Якименко.

Ценой больших усилий Лукьян Андреевич добился своего. Несколько дней спустя в парикмахерскую ввалилась компания молодых людей, а среди них и Валерий Якименко — высокий, широкоплечий парень со «стильной» прической. Над верхней губой — усики ниточкой. Обслуживая его, Лукьян Андреевич старался изо всех сил, употребил столько крема и специально припасенных духов «Красная Москва», что Валерий был заметно польщен. Парикмахер наотрез отказался взять с него плату выше обычной.

— Нет, нет, молодой человек, не обижайте старика, — с подкупающей искренностью говорил косоглазый.

Действуя таким образом, Лукьян Андреевич понял, что Валерий, в котором он сразу узнал человека не слишком щепетильного, станет отныне его постоянным клиентом. Именно этого и добивался Запыхало. После нескольких посещений парикмахер сумел так расположить к себе юношу, что тот уже держался с ним по-приятельски и запросто называл «симпатягой» и «классным стариканом».

Вскоре, выполняя новое задание «Рыжего», старик заговорил с Валерием о своей «дочери». Не может ли Валерий помочь ей устроиться на работу.

— А что умеет делать ваша дочь? — поинтересовался Валерий, проводя тыльной стороной кисти по гладко выбритой щеке.

— Занималась когда-то в строительном техникуме, может работать чертежницей.

— Попробуем это дело обтяпать, — самоуверенно заявил Валерий и многозначительно посмотрел на старика.

— Можете не сомневаться, — поспешил заверить Лукьян Андреевич, — я в долгу не останусь…

— В таком случае все в порядке.

Одеваясь, Валерий небрежно обронил:

— Кстати, я как раз встретил ребят. Приглашают немного поразвлечься, а я не захватил из дому монет…

— Валерий Андреевич, какие могут быть разговоры… — и Запыхало ловко сунул в карман Валерию несколько банкнот.

Во время очередного бритья Валерий не очень уверенно заявил, что говорил с отцом; пусть дочь Лукьяна Андреевича зайдет к отцу для переговоров. Юноша назвал адрес профессора Якименко и со скучающим видом продолжал разглядывать в зеркало свою уже побритую физиономию. Лукьян Андреевич понял намек. Он удалился за перегородку, вынес сверток и положил в карман пальто Валерия. Тот сделал вид, что ничего не заметил. А старик спрятал адрес и облегченно вздохнул…

ГЛАВА VII

Незадолго до рассвета в Лубково въезжала «Победа». На большой скорости машина подкатила к воротам дома Лукьяна Андреевича и остановилась. Шофер вышел из машины и направился к дому. Он был в стеганой куртке, кепи, какие обычно носят в Приморске молодые люди, и в кирзовых сапогах. Водитель прошел в калитку и постучал в дверь. Заспанный Лукьян Андреевич хмуро пригласил шофера в дом. Минут через пятнадцать они вместе вышли из дому. Хозяин, провожая раннего гостя, громко прощался, а тот молча помахал на прощание рукой.

Машина покатила в сторону шоссе Лубково — Приморск. На развилке она свернула на дорогу, ведущую вниз, и несколько сбавила скорость. Где-то внизу было море. Дорога слабо освещалась, но шофера это не смущало. На третьем повороте он замедлил ход: из темноты вынырнула фигура. Шофер взглянул на часы: человек был точен. Машина остановилась. Не говоря ни слова, водитель вышел из машины и по едва заметной тропе стал подниматься в гору, за которой проходило шоссе. Сделав несколько шагов, он оглянулся: машины на прежнем месте уже не было. Вскоре человек достиг вершины. Отсюда хорошо была видна белесая лента шоссе. Человек быстро спустился вниз. В условленном месте его ждала другая машина. Он открыл дверцу, сел на заднее сиденье, и машина рванула с места.

Медленно занимался рассвет. По краям шоссе теснились дачи, окруженные густой зеленью. Ехали долго. В пути остановились, чтобы заправиться горючим: у водителя был открытый лист. И снова шоссе, асфальтированные дороги… За все время шофер не проронил ни слова. Наконец машина остановилась в открытом поле.

— В чемоданчике — одежда. Деньги и билет до Москвы найдете в сумочке. Переоденьтесь, скоро Киев, — впервые за всю дорогу заговорил шофер. Он вышел из машины. Когда спустя десять минут вернулся, то на заднем сиденье увидел красивую голубоглазую женщину в шелковом платье, белых босоножках и белом, низко надвинутом на лоб, берете. Она кивнула шоферу, давая понять, что можно продолжать путешествие.

Был поздний вечер, когда машина подкатила к киевскому вокзалу. До отхода поезда оставалось несколько минут. Из машины вышла Лидия и легкой походкой направилась к зданию вокзала.

* _* *

Московское утро встретило проливным дождем. Лидия с досадой посмотрела на свои белые босоножки, махнула рукой и побежала к стоянке такси. Люди, ожидавшие машины, прикрывались зонтами. Лидия стала в очередь. Она мгновенно вымокла до нитки. Машины подходили одна за другой, но и ожидавших было много. Неизвестно сколько бы пришлось ждать, если бы не молодой человек в темном непромокаемом пальто. Когда подошла его очередь, он уступил ее Лидии, а сам занял ее место. Она поблагодарила любезного незнакомца и быстро вскочила в машину.

— В гостиницу «Ленинградская», — бросила Лидия шоферу и лишь теперь почувствовала, что дрожит от холода.

А молодой человек, как только такси с Лидией отъехало, предупредил соседей по очереди, что отлучается на несколько минут, и направился в сторону вокзала. Там он зашел в телефонную будку и набрал номер.

— Алло! Деркачев? Говорит Лаптев. Такси, номер 9–12–33. За рулем капитан Волевой. Да, ясно!

Лидия с любопытством взглянула на красивое здание, торопливо расплатилась с шофером такси и побежала ко входу в гостиницу. Предупредительный швейцар распахнул перед ней дверь. Лидия окинула взглядом огромный холл и подошла к окну дежурного администратора. Она предъявила паспорт на имя Запыхало Татьяны Лукьяновны и получила заранее забронированный номер на семнадцатом этаже. Кабины скоростного лифта буквально поглощали людей. До семнадцатого этажа Лидия поднималась не более восьми — десяти секунд. В номере она приняла ванну, поела и с удовольствием растянулась на мягкой постели.

За широким окном сгущались сумерки. Лидия проснулась, взглянула на часы, быстро оделась и подошла к трюмо. Выкрашенные в черный цвет коротко подстриженные волосы и похудевшее лицо изменили ее облик до неузнаваемости. Она с грустью посмотрела на свое отражение. Чрезмерная бледность — следствие перенесенных нервных потрясений и ранения — придавала лицу болезненный вид, но вместе с тем нежно оттеняла голубизну глаз.

Она сняла трубку телефона и назвала номер. Ей ответили сразу:

— Да, это я, — сказала она. — В номере семнадцать ноль шесть. Жду. — Положив трубку, Лидия присела на краешек мягкого диванчика, обитого красным плюшем Из окон была видна залитая электрическим светом площадь и фасады расположенных на ней вокзалов. По площади сновали люди, двигались автомашины. Лидия долго сидела, задумавшись и не меняя позы. Когда раздался тихий стук, она вздрогнула, но тотчас взяла себя в руки. В комнату вошел средних лет человек в коричневом костюме. Причесанные на косой пробор каштановые волосы лоснились от брильянтина.

Он повернул торчавший в дверях ключ и обнажил в улыбке золотые зубы. Однако серые надменные глаза пристально изучали Лидию.

— Здравствуйте, мисс, — тихо приветствовал он.

— Здравствуйте, мистер Гоулен, — еще тише ответила она и, подавая руку, указала глазами на кресло.

— Садитесь.

Гость удобно расположился в кресле, положил ногу на ногу, не торопясь выложил на стол портсигар и пачку дамских сигарет.

— Кажется, не ошибся — ваши любимые? — Он пододвинул Лидии сигареты.

Она жадно затянулась, даже забыв поблагодарить. Да, это были ее любимые сигареты, издающие тонкий, немного пьянящий аромат. Несколько минут курили молча.

— Условимся говорить очень тихо, — первым нарушил молчание Гоулен.

— Понятно, мистер. Прошу прощения. Мне нечем вас угостить. Я даже не обедала.

— Это легко поправить, — улыбнулся Гоулен. — Попросите, чтобы вас соединили с буфетом.

Спустя десять минут в номер был доставлен заказанный ужин, шампанское и апельсины.

За ужином разговор касался отвлеченных тем. Время от времени Лидия ловила на себе испытующие взгляды Гоулена. Она чувствовала, что шеф старается выяснить ее настроение, определить, какие душевные изменения произошли в ней. Объяснения или оправдания бесполезны, все равно Гоулен ничему верить не будет. Он должен сам убедиться, что «Актриса» по-прежнему смелая и преданная ему разведчица. А чтобы шеф уверовал в это — зависит уже от нее, от ее поведения в нынешний вечер. Лидия спокойно встретила пристальный взгляд Гоулена. Скорее интуитивно, чем сознательно, она почувствовала, что одержит победу. Но это потребует напряжения всех сил.

Впереди — целый вечер наедине с умным, хитрым шпионом и очень тонким психологом. Она должна расположить к себе Гоулена, вернуть его доверие. Лидии казалось, что более трудного испытания еще не выпадало на ее долю.

Гоулен оставил наполовину очищенный апельсин и потянул за шнур шторы. Тяжелая ткань опустилась и плотно занавесила окна. Лидия включила свет.

— Попробуйте сказать, что в советской России нельзя жить спокойно, что за тобой по пятам ходят шпики, — тихо начал Гоулен. — Вы без помех проделали длительное путешествие до Москвы, я навещаю вас как старую знакомую, и все это без особых предосторожностей… Такая милая, дружелюбная страна.

«Какая ловушка кроется за этими словами?» — прикидывала Лидия. Стоит допустить самую незначительную оплошность, и страшно подумать, что ее ждет…

В том, что «Рыжего» удалось убедить в естественности причин посещения ею леса, Лидия не сомневалась. Но не закралось ли подозрение у Гоулена после доклада «Рыжего»? Лидия внутренне собралась, готовясь к опасному поединку. Она смело посмотрела Гоулену в глаза долгим пристальным взглядом и медленно опустила ресницы. Но от нее не ускользнуло то, как румяные щеки Гоулена слегка побледнели, а шея побагровела. На душе стало немного легче, но полностью полагаться на свои женские чары она не собиралась. Ум и только ум выручит ее в этой борьбе.

— Порой мне кажется, — задумчиво глядя на голубоватую струйку дыма, сказала Лидия, — что все это спокойствие — одна видимость, а на самом деле за тобой наблюдают сотни внимательных глаз… Ни в одной стране мне не было так тяжело работать, как здесь, никогда я не испытывала такого нервного напряжения. А если ко всему еще добавить и горечь неудачи… — лицо Лидии исказилось злобой, а глаза метнули взгляд на занавешенные окна. — Дружелюбная страна?.. О нет! Спокойно я могу себя чувствовать только дома…

— Не следует ли понимать ваши слова, — проницательные глаза Гоулена не отрывались от лица Лидии, — как желание поскорее уехать отсюда. Мы можем не позже чем через пять дней отправить вас, если…

— Разумеется, в вашей воле отправить меня домой. Я подчинюсь любому вашему решению, мистер Гоулен, — покорно ответила Лидия. — Но… — она с минуту колебалась, — но это мне кажется нецелесообразным. Я пробыла здесь продолжительное время, как следует изучила жизнь здешних людей, их привычки… Я принесу гораздо больше пользы, чем кто-нибудь другой, новый. И потом, я просто не могу вернуться домой так… Я жажду реванша и вы… вы должны мне помочь…

— При каких обстоятельствах вы провалились? — вдруг без всяких обиняков, почти грубо спросил Гоулен.

Лидия насторожилась. Сохраняя внешнее спокойствие, она тщательно взвешивала ответ, от которого зависело многое. Не исключено и такое: выведав у нее все, что возможно, ее постараются, в лучшем случае, переправить домой. Ведь «Рыжий» пошел на риск именно для того, чтобы узнать, что стадо известно советской разведке. Но он просчитался, полагая, что она не согласится на это путешествие. Презренный шпик вздумал перехитрить ее. Он и не подозревает, какой козырь дал ей в руки. Лидию охватила злоба. Губы искривились в нехорошей усмешке, глаза вспыхнули. Гоулен по-своему понял эту гримасу и остался доволен. Что ж, она постарается не разочаровать шефа. Не зря она всю дорогу обдумывала каждое слово предстоящей беседы.

— Я не люблю сваливать свою вину на другого, — начала после паузы Лидия. — Вы это хорошо знаете. И все же не могу не напомнить вам, как я не хотела ехать с Дэвисом…

Действительно, в своей самоуверенности, не знавшей границ, Белгородова упорно отказывалась от помощников. Она хотела сама отомстить за отца… При воспоминании об отце Лидию передернула нервная судорога.

Да, Гоулен припоминает, мисс не хотела ехать с Дэвисом. Но Гоулен тогда настоял на своем, и она вынуждена была согласиться.

— Мало того, что вы навязали мне Дэвиса, — снова заговорила Лидия, — маскарадный костюм, в который меня облачили при переходе границы, сослужил мне плохую службу. Буквально на первой же советской станции я обнаружила, что за мной следят. Пришлось прыгать с поезда на ходу, убегать от погони, — Лидия встрепенулась, в глазах вспыхнул торжествующий блеск.

— Могу сказать, без ложной скромности, мне удалось не только ускользнуть, но и раздобыть не сфабрикованные, а настоящие документы. У фрау Мюллер пробыла ровно столько, сколько понадобилось, чтобы найти комнату. Потом поступила на работу. Все шло как нельзя лучше…

— Куда же вы устроились? — Гоулен внимательно слушал, не сводя с Лидии своих холодных глаз.

— В проектную организацию, чертежницей. Я образцово выполняла свои обязанности, старалась зарекомендовать себя с само, лучшей стороны и преуспела в этом. Наконец наступило время действовать. Не буду рассказывать вам сколько стоило труда сблизиться с людьми, через которых я могла осуществить задуманное…

Лидия сощурила глаза и медленно опустила ресницы. Гоулен молчал, но Лидия заметила, как он нервно повел бровью.

— Пришлось вскружить голову одному студенту, проходившему практику на номерном заводе, прежде чем я смогла приступить к основному пункту вашего задания — взять в сети самого конструктора… Степанковского, — Лидия слегка запнулась и зябко повела плечами, хотя в номере было очень тепло. — На это ушло много времени, — продолжала она, — но я добилась своего, Степанковский полюбил меня. Вам, автору этого умнейшего плана, незачем говорить, чего я этим достигла. Степанковский ходил за мной по пятам. Он старался предупредить любое мое желание. Признаться, столь рыцарское отношение к женщине явилось для меня неожиданностью.

— Приятной, надеюсь? — не без иронии осведомился Гоулен.

Лидия холодно посмотрела на него.

— У нас, там, не совсем точное представление о советских людях. А для успеха нашей работы необходимо видеть их не полуварварами, как нам этого хочется, а такими, какими они есть на самом деле… Принимать желаемое за действительность — что может быть глупее, особенно для разведчика.

Гоулен прикусил язык.

— В составе экипажа самолета, — вновь заговорила Лидия, — должен был лететь и сам конструктор Степанковский. У меня созрел план: за несколько минут до полета в пробный рейс незаметно для окружающих вручить моему «жениху» «сюрпризную» коробку. По моему настоянию он должен был открыть ее много времени спустя, уже находясь в полете. Сразу после взлета он, естественно, был бы очень занят. А я просила открыть коробку тогда, когда его мысли не будут поглощены изучением поведения самолета в воздухе, когда они будут целиком со мной. Ведь в коробке было мое письмо, якобы имеющее большое значение для нашего будущего. По моим расчетам, он должен был вскрыть коробку, находясь далеко от места взлета. Это давало мне возможность осуществить вторую часть плана. В тот же вечер директор завода Матвеев улетал рейсовым самолетом в Москву. Он должен был повезти с собой ценные для нас материалы, связанные со строительством самолета. По случаю успешного испытания самолета на квартире у Матвеевых было устроено торжество. Меня, разумеется, тоже пригласили. Хорошо зная расположение комнат квартиры — я часто бывала там со Степанковским, — я решила похитить эти документы. Но… но все лопнуло, как мыльный пузырь!.. лопнуло из-за этого проклятого Дэвиса.

Лидия замолчала. Она крепко стиснула руки. Глаза лихорадочно горели.

Гоулен терпеливо ждал продолжения рассказа.

— Последний раз мы встретились с Дэвисом за день до испытания самолета, — Лидия справилась с волнением. — Условились, что за час до взлета он доставит в условленное место «Сюрприз-12». Но он не явился…

— Почему? — спросил Гоулен. Голос его внезапно охрип.

— Тогда я еще сама не знала причины. Время уходило катастрофически быстро, а его все не было. Я решилась на отчаянный шаг. Взяла такси и поехала в сторону квартиры Мюллер, откуда он должен был появиться. У калитки дома по Советской, 38 я заметила сигнал тревоги: у дверей домика фрау Мюллер не было на привязи собачки. Это означало: входить нельзя! Вы, конечно, догадались, что к отлету самолета я опоздала…

Лидия умолкла и с минуту сидела неподвижно. Молчал и Гоулен. Багровые пятна, покрывшие его переносицу и шею, говорили о том, что он взволнован рассказом. Она взяла новую сигарету, медленно размяла в пальцах и закурила.

— Отсутствие Дэвиса, сигнал тревоги на базе свидетельствовали об опасности, — продолжила рассказ Лидия. — К Матвеевым идти было нельзя, кто знает, как «наследил» Дэвис… — она помолчала. — Так Дэвис провалил с редким успехом подготовленную операцию.

Наступила продолжительная пауза… Лидия сидела, устремив печальный взгляд на дымящуюся сигарету.

— Что же произошло с Дэвисом? — наконец спросил Гоулен.

— Я и по сей день в точности не знаю этого. Вначале мне казалось, что он просто опоздал, а тревога у Мюллер — случайное совпадение. Необходимо было во что бы то ни стало узнать, что с Дэвисом, и причину тревоги на явочной квартире. Но узнать это можно было только у фрау Мюллер, а идти к ней ночью опасно. На следующий день я нашла способ заглянуть в калитку дома по Советской. Собачки по-прежнему на месте не было. Значит, пользоваться квартирой Мюллер нельзя. Тогда-то я поняла, в чем дело. Дэвис завалил явочную квартиру.

— Какие у вас доказательства? — тихо спросил Гоулен.

— Дэвис вел себя больше чем необдуманно. Например, подружился с каким-то человеком и завербовал его. Тот оказался неблагонадежным. Пришлось его «убрать». Дэвис сделал это через какого-то уголовника. А на следующий день я напрасно ждала его с «сюрпризом». Все это вынудило меня немедленно покинуть город. С тех пор я только один раз прошла мимо дома по Советской. Этого было достаточно, чтобы я больше туда никогда не заходила.

— Почему?

— Когда я проходила мимо домика, незнакомая женщина выносила из дверей ведро. Мне стало ясно, что фрау Мюллер больше нет, а там живет «подсаженная».

— Что вы делали в лесу? — резко прервал ее Гоулен.

Лидия поняла, что он очень внимательно ее слушал и наблюдал за каждым движением, за выражением лица, глаз: он ищет подтверждения правдивости сказанного ею. Что ж, она и это предусмотрела.

— С потерей явочной квартиры я лишилась возможности пользоваться рацией. А появляться в городе и искать агента № 17 при таких тревожных обстоятельствах значило бы глупо рисковать всем Только выждав и убедившись, что за мной нет слежки, я попыталась воспользоваться лесной базой. Но попасть туда не удалось…

— Разве вас не проинструктировали, как проникнуть на базу?

— Фрау Мюллер однажды повела меня в лес, чтобы свести с человеком, который и должен был посвятить меня в эту тайну. Но встреча не состоялась — в лесу оказались посторонние люди. Мы сделали вид, будто пришли по грибы, походили немного и вернулись ни с чем. Ну, а потом уже ничего сделать было невозможно. Поэтому, оказавшись в критическом положении, я вынуждена была одна попытаться связаться с этим человеком. Две мои разведки в лес ни к чему не привели, а в третий раз я попала в перестрелку и была ранена… И только благодаря счастливому случаю осталась в живых… Неудачи, которые подстерегали меня в этой стране, можно объяснить разве только злым роком…

Лидия задыхалась, лицо ее побелело.

Наблюдая за ней, Гоулен все больше проникался доверием к Лидии. А она стремилась только к одному: чтобы ее не отстранили, чтобы и ее включили в новую операцию. А что таковая готовилась, она не сомневалась. Гоулен пожаловал сюда не для прогулки, Она молчала, насупившись, ждала, с замиранием сердца, что скажет Гоулен. А он, словно нарочно, испытывал ее выдержку. Не спеша почистил апельсин, не спеша стал есть. Но она хорошо знала своего шефа и терпеливо ждала. А он жевал апельсин, обдумывая услышанное.

— Что ж, я был убежден, что провал случился по независящим от вас причинам, — растягивая слова, наконец заговорил он. — Я не мог ошибиться, когда выбрал именно вас, и продолжаю верить в вас. И вот доказательство. Сейчас задумана очень серьезная операция. Вам отведено в ней важное место и, следовательно, предоставляется возможность восстановить свою былую репутацию.

Сердце Лидии было готово выскочить из груди. Она не скрывала своих чувств, и Гоулен, поняв это по-своему, остался доволен.

— Вы будете в самом центре операции, — продолжал он, — но вам придется ограничиться пребыванием в Приморске. Больше того, по ходу выполнения вашего задания вы обязаны будете находиться в помещении. Только в особых случаях, для связи, вы сможете выходить на улицу, и не иначе как ночью. Что касается номерного завода, то им будет заниматься другой.

Лидия заметила, что Гоулен не называет «Рыжего». А в том, что именно ему поручен завод, она не сомневалась.

— Ваше участие в операции согласовано с шефом управления. Я известил его шифровкой и получил согласие. Ваши действия и связи тщательным образом продуманы, и я их вам сейчас изложу…

Было около двенадцати ночи, когда Гоулен поднялся.

— Запомните, возвращаться в дом парикмахера вам нельзя ни в коем случае: он может оказаться под наблюдением.

Лидия поняла, что действительно нужна им: до сих пор их не заботило, что она жила в доме, который мог быть под наблюдением. Только сейчас… Да, хороши ее партнеры…

Она застыла, глядя невидящими глазами в одну точку. Гоулен подошел к ней, положил руку на обнаженное плечо и заглянул в глаза. Лидия слегка отстранилась, и рука Гоулена повисла в воздухе. Брови его нахмурились.

— Вам пора уходить, — желая смягчить шефа, сказала Лидия. — Дежурная по этажу предупредила, что гостям разрешается быть только до двенадцати…

— Знаю, в этой варварской стране пуританские порядки, — Гоулен достал папиросу. Лидия заметила, что его руки дрожали, когда он прикуривал.

— Помните, к моему приезду все должно быть готово. До свидания, — он едва пожал протянутую руку и вышел.

Лидия заперла дверь, выключила свет и подошла к окну. Откинув тяжелую портьеру, она посмотрела вниз Там мерцал и переливался огнями огромный город…

Долго не отрывала Лидия глаз от панорамы города-исполина, и тоска все больше сжимала сердце. Она отошла от окна и, не раздеваясь, легла на кровать. Ее открытые глаза были устремлены на освещенное окно, и крупные слезы скатывались на подушку.

ГЛАВА VIII

Глубокой ночью в приемный покой карета скорой помощи доставила тяжелобольного. Он был подобран в зале ожидания вокзала. Врач установил отравление пищей.

Майя, дежурившая в эту ночь, сбилась с ног, стараясь облегчить страдания больного. Его сотрясала тяжелая рвота, зрачки не реагировали на свет, то и дело он терял сознание.

Подобный случай отравления был зарегистрирован в больнице несколько месяцев назад — целая семья, состоявшая из родителей и четырех детей. Они скончались спустя тридцать минут после доставки в больницу, не приходя в сознание. Патологоанатомическое вскрытие трупов и лабораторное исследование дали картину ботулизма. Между тем продукты, найденные в квартире пострадавших, при исследовании оказались пригодными к употреблению. По требованию органов дознания было сделано повторное вскрытие трупов, но вывод остался прежним.

Что же произошло с человеком, доставленным сегодня? Это очень тревожило Майю. Она употребила все средства для спасения жизни пострадавшего — промывание желудка, введение внутримышечно и подкожно поливалентной сыворотки, кислород.

Когда рвота несколько ослабла, Майя поручила больного заботам дежурной сестры, а сама занялась обследованием свертка, найденного у пострадавшего.

Ничего примечательного в свертке не оказалось: остаток батона, кусочки любительской колбасы, корейка и почти нетронутая баночка горчицы. Майя сложила все в прежнем порядке и отправила в лабораторию для исследования.

Часы показывали приближение смены, но Майя решила не уходить домой, попытаться вырвать несчастного из рук смерти. Чем же он отравился, какой яд дал такую тяжелую картину? Ведь это уже второй случай. Видимо, в городе есть где-то очаг отравления. Правда, причиной смерти семьи Силантьевых считали употребление испорченных консервов, а сегодняшний пациент, судя по свертку, ел колбасу. Но откуда одни и те же симптомы в обоих случаях?

Лабораторный анализ продуктов показал, что они совершенно свежи и вполне пригодны к употреблению.

Майя озадаченно перечитывала заключение лаборатории. Неужели и это отравление останется неразгаданным? Нет, так нельзя. Необходимо предпринять какие-то меры…

— Майя Николаевна, здравствуйте!

Она вздрогнула от неожиданности и резко обернулась: перед ней стоял Костричкин. За время, что они не виделись, лейтенант заметно похудел: сказалась большая потеря крови от полученной в лесу раны. Но об этом происшествии Майя ничего не знала.

— Здравствуйте… — тихо ответила она. С минуту они стояли молча. Майя вопросительно и несколько растерянно смотрела на лейтенанта.

— Нас интересует, Майя Николаевна, состояние отравившегося…

— Интересует вас? — с нескрываемым удивлением спросила Майя. Костричкин осторожно взял ее за локоть и отвел в сторону от стола, за которым сидела, углубившись в истории болезни, сестра.

— Вы, конечно, помните случай отравления семьи?

— Разумеется. Ведь они тоже были доставлены в нашу больницу.

— Следствие по тому случаю не прекращено. Есть основание думать, что погибшая семья и доставленный к вам больной отравлены одним и тем же ядом.

— Возможно, Константин Иванович, вы и правы. Но как в первом, так и во втором случае лабораторные анализы показали, что пища была доброкачественной. Только что нам доставили результаты лабораторных исследований, и, как видите, по-прежнему ничего… — она недоуменно пожала плечами.

— Об этом уже известно. Сейчас в вашей лаборатории находятся и наши врачи. Они решили еще раз сообща все тщательно проверить. Трудно сказать, достигнут ли успеха. Если бы выжил больной! Он не только раскрыл бы нам происхождение яда, ной другую не менее важную тайну. — Костричкин посмотрел на удивленную Майю. — Как вы думаете, выживет?

— Трудно ручаться. Во всяком случае ему немного лучше, появилась некоторая надежда. Я не уйду домой, пока опасность не минет. Здесь уже побывал профессор. Он тоже находит, что есть надежда на спасение.

— У вас очень усталый вид, Майя Николаевна, — участливо сказал Костричкин. — Может, все же отдохнете? Вам нельзя так переутомляться…

— Неважно, Константин Иванович, — тронутая его заботой, смущенно ответила Майя и ласково взглянула на лейтенанта.

— Спасибо. Вы делаете большое и важное дело.

— Ну что вы! Это мой долг. Если нужно — звоните в любой час, буду вас информировать о состоянии больного.

— Еще раз спасибо, Майя Николаевна. Мне, пожалуй, пора.

После ухода Костричкина еще более обеспокоенная Майя вернулась в палату.

На следующий день, около пяти часов вечера, в приемный покой позвонили и попросили Майю Николаевну.

— Слушаю, — устало проговорила она. — Ах, это вы, Константин Иванович? Да, да, слушаю. Неужели?..

Костричкин сообщил результаты повторного анализа. Оказалось, что в первый раз горчицу не исследовали. Судмедэксперт обратил на это внимание. Фильтрат горчицы ввели морской свинке — последовало заражение ботулизмом. Значит, пострадавший был кем-то отравлен.

Когда до Майи дошел смысл сказанного, она побледнела.

— Так это же преступление! — от волнения голос ее срывался.

— Вы правы. А как себя чувствует пострадавший?

— Ему лучше. Теперь можно с уверенностью сказать, что выживет. Да нет, не от меня одной зависело… Куда? Что вы, какой может быть театр, я сутки не отдыхала. Нет, нет, Константин Иванович, я очень признательна вам, но сегодня никуда пойти не смогу. До свидания.

Она положила трубку на рычаги и медленно направилась к вешалке.

Вечерело. Лучи заходившего солнца золотили верхушки деревьев, крыши домов. Прохожих в эти часы было немного. Только няни катили перед собой коляски с младенцами. Майя шла не торопясь. Пухлые щечки ребенка или широко раскрытые удивленные глазенки вызывали ласковую улыбку на ее усталом лице…

— Майя! Майя! — вдруг услышала она и тут же очутилась в объятиях Нади Степанковской.

Надя умела одеваться скромно, но с большим вкусом. Сейчас на ней было темно-коричневое платье из тяжелого шелка, на ногах изящные туфли. Волосы были аккуратно причесаны и ниспадали длинными локонами. Эта прическа только входила в моду. Майя несколько удивленно разглядывала Надю, стараясь уловить перемену, происшедшую в подруге.

— Что ты так пристально изучаешь меня, Майечка? — спросила Надя, и ее глаза озорно блеснули.

— Ты какая-то другая стала.

— Небось, постарела? — лукаво прищурилась Надя.

— Наоборот, помолодела и очень похорошела.

— Это тебе показалось, Майя. — Надя взяла подругу под руку, и они двинулись дальше. — Ну а ты почти не изменилась. Только цвет лица стал другой. Снова появился румянец, который тебе очень идет.

— Какой там румянец, Надя. Знаешь, сутки глаз не смыкала, устала смертельно. Откуда же быть румянцу?

— Нет, я серьезно, Майя, Выглядишь ты чудесно. Смотри же — так держать!

— Есть так держать! — смеясь, ответила Майя. — Что же ты все это время не заглядывала ко мне? Разве так поступают настоящие друзья?

— Ты, конечно, права, — после паузы ответила Надя, — я виновата перед тобой. Все заботы, дела… Да и Валя сейчас много отнимает времени. Он стал в последнее время раздражителен, здоровьем не блещет, хотя и не жалуется ни на что. К тому же работа… Детский сад расширили, а штат; работников все тот же.

Майя оглядывала подругу и замечала, что, несмотря на все хлопоты по дому и на работе, выглядит Надя очень хорошо, тщательно следит за своей внешностью.

— Нет, правда, Надя, ты очень, очень похорошела последнее время. Не спорь, — заметив протестующий жест подруги, продолжала она. — Просто не узнать тебя с тех пор, как снова стала работать.

— Хочешь сказать, легкомысленной стала, вон чего на голове накрутила, — отшучивалась Надежда. — Ты, Майя, не удивляйся. Просто хочется немного отдохнуть от домашних забот. За последнее время появилась, знаешь, потребность в чем-то своем, личном… Майя, милая, с чего бы это? Может, стареть начинаю? Как посмотришь кругом, жизнь кипит, у каждого человека есть какая-то цель, стремление к счастью. Чего греха таить, и мне захотелось немного счастья…

Всегда очень сдержанная, щепетильная в вопросе личных отношений, Надя прежде и не подумала бы, что способна так разоткровенничаться.

— Да перестань смотреть на меня так! — обняв Майю, сказала она. — Я понимаю, что не должна об этом говорить… Хотя, почему же не должна? Ведь только с тобой я и могу говорить обо всем. А иногда так хочется отвести душу…

Незаметно они очутились у дома, где жила Майя. Майя уговорила подругу поужинать вместе. Она удобно устроила Надежду на диванчике, а сама принялась разогревать еду, накрывать на стол.

Когда они уселись друг против друга и Майя в переднике, как заправская хозяйка, стала разливать суп, раздался стук в дверь. Майя поставила кастрюлю на плитку и открыла дверь.

— Добрый вечер, Майя Николаевна, — в комнату вошел Костричкин и, заметив Надю, учтиво поклонился.

— Что случилось? — забыв поздороваться, с тревогой спросила Майя.

— Ничего особенного, — смутился Костричкин, — решительно ничего. Просто у нас сегодня культпоход в оперный… Ну, я и подумал, что, может, вы все-таки согласитесь…

— Тогда поторапливайся, Майя, — поднялась из-за стола Надя. — Давайте быстро поужинаем, и отправляйтесь в театр. Я сама уберу и помою посуду…

— Э, нет! — запротестовал Костричкин. — Так дело не пойдет. У нас четыре билета, а нас трое… Неужели вы допустите, чтобы пропадал билет? И куда? В оперу!

— Нет, этого допустить, конечно, нельзя, — весело глядя на Костричкина и пряча смешливые искорки в глазах, в тон ему ответила Надя. — В таком случае — все за стол! — скомандовала она и, не дав Майе опомниться, усадила рядом с нею лейтенанта и поставила перед ним прибор.

Когда такси подкатило к театру, Костричкин помог женщинам выйти. У подъезда уже поджидали Вергизов и Смирнов, оба в светлых костюмах. Только теперь Майя поняла, почему Костричкин показался ей каким-то иным: он тоже был в штатском.

Костричкин познакомил офицеров со своими спутницами и бросил отчаянный взгляд на капитана Смирнова. Тот вдруг ловко сунул свой билет Вергизову, наскоро придумал какой-то предлог и, извинившись, поспешно удалился. Пропустив Майю и Надю вперед, Костричкин и Вергизов одними глазами улыбнулись друг другу и пошли следом.

Майя с упоением слушала оперу. Только сейчас почувствовала она, как соскучилась по театру. Кажется, целую вечность никуда не выходила! Теперь она наслаждалась каждым звуком. Краем глаза она видела, что и Надя увлечена спектаклем.

С удивлением Майя отметила, что ей вовсе не хочется спать, как будто не дежурила сутки: усталость куда-то исчезла.

Во время антракта Надя с Вергизовым направились в буфет, а Майя осталась с Костричкиным в ложе.

— Скажите, Константин Иванович, почему Василий Кузьмич сегодня один?

— А с кем же ему быть? Разве вы не знаете, что семья его погибла во время бомбежки?

— Как много несчастий принесла война, — печально проговорила Майя и умолкла. К ним подходили Вергизов с Надей.

Глядя на майора и Надю, Майя заметила., что между этими двумя хорошими людьми завязались добрые отношения.

После спектакля Костричкин, сославшись на неотложные дела, распрощался.

Вергизов усадил женщин в такси и повез их домой.

А в полночь Вергизов уже был в Комитете, где его поджидал полковник Решетов.

ГЛАВА IX

После смерти жены Андрей Андреевич Якименко переехал в Приморск. Несмотря на многочисленную семью, он на старости лет остался одиноким. Пятеро сыновей и четыре дочери разъехались по стране: каждый жил своей семьей, был занят своими заботами, своими интересами.

Все старания Якименко собрать хоть один раз всю семью вместе кончались ничем. У кого-нибудь из детей обязательно что-нибудь случалось, и план рушился.

А когда умерла жена, Андрей Андреевич уже не мог оставаться в прежней квартире. Все в ней напоминало жену, бередило незаживающую рану. Старик решил переехать в Приморск, тем более, что здоровье его сильно пошатнулось, и врачи все настойчивее советовали морской воздух.

С грустью Андрей Андреевич попрощался с Матвеевым, товарищами по заводской лаборатории, где он проработал столько лет, обменял квартиру и переехал в Приморск.

Здесь Якименко поступил на работу в научно-исследовательский институт приборостроения. Стараясь уйти от грустных воспоминаний, он много времени отдавал работе. Его открытия в приборостроении явились крупным вкладом в науку, и имя доктора технических наук Якименко все чаще стало появляться на страницах отечественной и зарубежной печати.

Но беды не оставляли Андрея Андреевича. Младший сын Валерий уехал в Харьков учиться. Лишенный привычной домашней опеки, он подпал под влияние дурной компании, был замешан в преступлении и осужден. Это окончательно сразило старика. После кровоизлияния у него отнялась правая рука и частично была парализована нога.

Целый год не работал Якименко. Уход за ним взяла на себя близкая подруга его покойной жены Зинаида Ивановна. Она навела порядок в запущенном доме, следила за тем, чтобы Андрей Андреевич вовремя ел, строго соблюдал назначенные режим и диету.

Товарищи по работе часто навещали Якименко на дому, держали его в курсе институтских событий. Они сообщили ему радостную весть. Талантливый инженер Степанковский, которого Андрей Андреевич знал по совместной работе на заводе и очень ценил, разработал новую, более усовершенствованную модель самолета с атомным двигателем. Для этого самолета, обладающего огромной скоростью, требовались соответствующие приборы. Узнав об этом, Якименко потерял покой. Он буквально засыпал директора института, своего старого друга, просьбами поручить ему создание таких приборов.

Всеволод Алексеевич Грибов — директор института, один из видных ученых страны — долго колебался прежде чем дать согласие на то, чтобы Андрея Андреевича, несмотря на возражения лечащих врачей, зачислили в штат института.

Для Якименко оборудовали на первом этаже лабораторию, и он приступил к делу.

Не зря, видно, говорится, что беда не приходит одна. Месяц спустя с Андреем Андреевичем стряслось новое несчастье. Переволновавшись на работе, он слег. Пришлось подчиниться категорическому требованию врачей: два месяца не вставать с постели. Но вот ему разрешили подниматься, и он уже начал мечтать, как возьмется за дело. Директор института, навестив больного, в очень осторожной форме дал понять, что работа, особенно разъезды по городу, Андрею Андреевичу вредны. В институт поступило официальное письмо лечащих врачей, составленное в весьма категорической форме.

На все просьбы и убеждения Андрея Андреевича директор отвечал решительным отказом. Всеволод Алексеевич задержался у Якименко дольше обычного, стараясь как-нибудь утешить старика. Наконец он распрощался и вышел ровной походкой, слегка согнув свое длинное и худое тело, чтобы не стукнуться лбом о притолоку.

Два дня Андрей Андреевич был молчалив и угрюм, не допускал к себе ни врачей, ни Валерия, возвратившегося домой после отбытия наказания. Только Зинаида Ивановна осмеливалась время от времени напоминать ему, что пора обедать или принимать лекарство. Он молча повиновался.

На третий день утром Андрей Андреевич позвонил в институт. Состоялся очень неприятный разговор с директором. Этот разговор был продолжен вечером, когда Всеволод Алексеевич сам пришел к Якименко.

Он сидел у кресла, выпрямившись, точно проглотил аршин, теребил длинные седые усы и спокойно доказывал всю несостоятельность затеи Якименко.

Умный и отзывчивый, Всеволод Алексеевич понимал, что своим отказом обрекает Андрея Андреевича на нравственные страдания; деятельный и энергичный, Якименко не сможет жить без любимой работы. Но директор остался непреклонен.

— Хорошо. В таком случае я буду работать дома, — вдруг решительно заявил Якименко.

— Видите ли, Андрей Андреевич, — после неловкой паузы заговорил директор, — такого прецедента у нас не было…

— А вы, Всеволод Алексеевич, создайте мне условия на дому. Квартира у меня обширная, есть где поместить сейфы, усадить чертежника. Причем чертежник может выполнять только наброски, а схемы будут разрабатываться уже в стенах института при помощи письменных пояснений к ним, которые я постараюсь давать самым подробным образом. К тому же я буду лично давать пояснения руководителю группы. Он ведь может приезжать ко мне. Это же так просто…

— Нет, извините меня, дорогой, но это неосуществимо, — Грибов порывисто поднялся, задев своей лысой головой абажур и учтиво распрощавшись, ушел.

Андрей Андреевич еще больше замкнулся и целые дни проводил в своей библиотеке. По утрам он одевался потеплее и выходил во двор подышать свежим воздухом. Волоча правую ногу, медленно пересекал двор вдоль и поперек, сопровождаемый заботливой Зинаидой Ивановной.

Прошло несколько месяцев. Якименко они показались годами. Лето было в полном цвету, когда порог его дома опять переступил Всеволод Алексеевич. Держался он со стариком более мягко, чем прежде, и под конец пожаловался, что работы по созданию новых приборов сильно затягиваются.

Андрей Андреевич произнес целую филиппику против тупого упрямства, свойственного некоторым руководителям, а именно сидящему перед ним высокочтимому и всеми уважаемому директору. Обидевшись, Всеволод Алексеевич на минуту потерял свою степенность, вскочил, задев головой абажур. По лицу Андрея Андреевича разбежались мелкие морщинки, и он заразительно расхохотался. Вытирая выступившие от смеха слезы, достал из тумбочки бутылку настойки, припасенной заботливой Зинаидой Ивановной, — единственный напиток, который врачи разрешили Андрею Андреевичу, выложил на стол сухие пирожки с творогом.

Прощались они, как и полагалось старым друзьям, очень тепло, добродушно подтрунивая друг над другом.

В последний раз задев абажур и машинально схватившись за лысину, Всеволод Алексеевич ушел.

Для Андрея Андреевича наступили радостные дни. Он мог снова вернуться к любимой работе, когда уже не надеялся на такое счастье.

Он сам взялся подыскать подходящего чертежника. В случае необходимости ему обещали присылать на дом институтскую стенографистку.

* _* *

В дом Якименко доставили сейф, чертежный стол, все необходимые принадлежности. Андрей Андреевич трудился самозабвенно. Его часто посещали сотрудники института, знакомили с ходом работ. Он вносил поправки, давал советы. Дело сдвинулось с мертвой точки и быстро пошло вперед.

Вскоре возникла необходимость личного участия Якименко в разработке основных деталей трех видов новых приборов. Один из приборов предназначался для самолета Степанковского.

Андрею Андреевичу позарез требовался опытный и верный помощник, который бы не считался со временем. Старик очень расстраивался, не находя такого человека.

Помощь пришла неожиданно и со стороны, откуда он меньше всего ее ожидал. Как-то за обедом Андрей Андреевич пожаловался Зинаиде Ивановне на то, что ему не удается подобрать чертежника, и попросил поговорить с ее сыновьями-студентами, не согласятся ли они работать с ним.

На следующее утро Зинаида Ивановна сообщила огорченному Андрею Андреевичу, что сыновья готовятся к экзаменационной сессии и заняты курсовой работой. В разговор неожиданно вмешался Валерий. Он заявил, что одна его знакомая ищет работу чертежника. Скептически относясь к сыну и его знакомым, Андрей Андреевич ничего не ответил. Завтрак закончился в молчании.

Спустя день после разговора в дверь дома Якименко постучали. Зинаида Ивановна открыла и проводила к Андрею Андреевичу молодую женщину.

Андрей Андреевич внимательно оглядел посетительницу. Перед ним стояла стройная девушка, одетая более чем скромно: простенькое платье из искусственного шелка, старенькие босоножки. Бледное лицо с голубыми глазами обрамляли коротко остриженные черные волосы.

— Здравствуйте… — тихо произнесла она.

— Здравствуйте! Садитесь, пожалуйста, — пригласил Якименко. Она присела на край стула и спокойно посмотрела в глаза хозяину дома.

— Чем могу служить? — осведомился Якименко.

— Мне сказали, что вам требуется человек, знающий чертежное дело. Может, я смогла бы справиться с этой работой?

— Кто вас направил ко мне?

— Ваш сын говорил мне, что…

— Я не просил сына об этом! — резко прервал ее Андрей Андреевич.

Женщина поднялась, растерянно глядя на рассерженного хозяина.

— Извините, пожалуйста, за беспокойство, — потупившись, сказала она и направилась к двери.

— Погодите, девушка.

Она вернулась и так же растерянно посмотрела на Андрея Андреевича.

— Раз уж вы пришли, давайте поговорим. Виноват, я несколько погорячился. Присаживайтесь, прошу вас, — Андрей Андреевич, не подымаясь с кресла, положил в шкаф какую-то папку. — Вы работали где-нибудь?

— Нет, я давно нигде не работаю.

— Почему?

— После рождения ребенка находилась на иждивении отца.

— А муж? — Андрей Андреевич не договорил, увидев, как страдальчески исказилось лицо молодой женщины.

— С фронта не вернулся… — со слезами на глазах ответила она.

Наступило неловкое молчание.

Андрей Андреевич сочувственно посмотрел на женщину и с грустью подумал, что, видно, еще не скоро заживут раны войны в сердцах людей.

— У вас специальное образование? — помолчав, спросил Андрей Андреевич.

— До войны училась в архитектурном техникуме. Война помешала кончить. Но у меня практический стаж работы…

— Какие у вас есть документы?

— Кроме паспорта — ничего: все сгорело во время пожара…

— Паспорт при вас?

— Да. Пожалуйста, — женщина протянула аккуратно завернутый в целлофан паспорт.

Андрей Андреевич несколько минут разглядывал документ.

— Для того, чтобы решить, — заговорил он, — подойдете ли вы, сумеете ли справиться с работой, необходимо проверить, что вы можете делать. Вас устроило бы, — он заглянул в паспорт, — Татьяна Лукьяновна, такое условие: вы поработаете дней пять — шесть, а затем мы решим?

— Вполне устроит. Когда можно будет приступить к работе?

— Да хоть завтра, с двенадцати дня, если вам это удобно.

— Я буду ровно в двенадцать.

— Хорошо. В таком случае жду вас.

Женщина откланялась и вышла из комнаты.

ГЛАВА X

«Победа» Комитета госбезопасности часто останавливалась на перекрестках, пропуская потоки пешеходов. Чудесный летний вечер выманил на улицу множество народу. Легкий ветерок, навевал прохладу, ласково обдувал лица прохожих, трепал полотно тентов на витринах магазинов и ларьков, покачивал верхушки деревьев, усыпанных сочной листвой. Высоко в небе повисли яркие звезды. В такой вечер, если ты молод, приятно веселой гурьбой, с песнями, с шутками побродить по улицам и бульварам города. Если, же молодость позади, а за плечами долгий и нелегкий жизненный путь, хорошо с верной подругой жизни тихо посидеть на скамье под душистой липой.

Решетов смотрел на шумную улицу и думал: а ведь это счастье — охранять покой людей; разве, в конечном счете, их счастье, их радость не есть и его радость!..

Он достал портсигар и хотел закурить, но спичек не оказалось. Шофер притормозил, и полковник с папиросой в руках высунулся в окно. Проходивший мимо молодой человек остановился и протянул коробок со спичками. Решетов поблагодарил внимательного парня и невольно залюбовался его открытым мужественным лицом.

Сколько славных молодых людей вырастила и воспитала страна! — думал Решетов. — Живут они интересной, полнокровной жизнью. Вот с такими ребятами строил он город юности Комсомольск. Позже воспитывал их в рядах Советской Армии и в органах госбезопасности. Как много хорошего, благородного заложено в каждом молодом сердце. Но бывает, иной споткнется, совершит ошибку. Как необходимы помощь и поддержка в таких случаях! Под чуждым влиянием в молодом сердце разрушается самое драгоценное, что воспитано в советском человеке, — любовь к труду, созиданию. Случается, что такой молодой человек попадает в сети врага.

Не отдавать врагу ни одной молодой души, вовремя поддержать оступившегося, не допускать, чтобы вредное влияние отбросов общества касалось чистых и светлых сердец нашей молодежи! Многое здесь могут сделать работники органов госбезопасности. Правда, обстоятельства при этом создаются особые…

Мысли полковника вернулись к юноше, доставленному в больницу с острым отравлением. Кто же этот парень, выглядевший, по словам капитана Смирнова, так же, как и сотни его сверстников? Он упорно отрицает свою связь с кем бы то ни было из враждебных элементов и убежден, что отравился колбасой случайно. А вот лабораторный анализ говорит о другом.

Причастен ли юноша к группе преступников или является их случайной жертвой? Документов при нем никаких нет. Называет себя Ивановым Степаном Яковлевичем и утверждает, что паспорт был при нем, а о том, что документы похищены, узнал только в больнице. Есть основания думать, что ответ на запрос с места, где юноша якобы проживает, окажется не в его пользу. Интересно, какого мнения об этом капитан Смирнов?

Около здания Комитета Решетов вышел из машины и поднялся к себе.

Капитан Смирнов вошел в кабинет полковника Решетова, когда тот внимательно разглядывал какие-то предметы, лежавшие на небольшом столике. Вещи эти были найдены у пострадавшего.

Полковник пригласил Смирнова присесть и отодвинул столик.

— Ну как, товарищ капитан, ответ на запрос с места жительства уже получен?

— Пока нет. Мы запросили один из районов Дальневосточного края, но еще ничего оттуда не поступало. Я убежден, что слова пострадавшего не подтвердятся. По всему видно, что он в тех краях не жил.

— При каких обстоятельствах доставлен этот человек в больницу?

— Около двух часов ночи старшине железнодорожной милиции пассажиры сообщили, что, в зале ожидания с человеком случился припадок. Старшина поспешил в зал. Больной лежал на скамье. Его сильно рвало. Говорить он не мог. Старшина уже собрался звонить в «Скорую помощь», но тут к больному подошел врач. Оказалось, его вызвали сюда к женщине, у которой начались предродовые схватки. Муж, не дождавшись прибытия «Скорой помощи», посадил жену в первую попавшуюся машину и увез в родильный дом. Врач распорядился немедленно доставить пострадавшего в больницу. Это, видимо, и спасло парню жизнь. Пакет, найденный около больного, врач захватил с собой.

— Когда вы собираетесь вести официальный допрос?

— Состояние больного улучшилось, и это можно сделать в любое время. Но сейчас я тороплюсь к Потрохову, поэтому думаю допрос поручить…

— Поручать никому не следует, товарищ Смирнов. Сведения, которые могут быть получены от этого человека, слишком важны… Я допрошу его сам… — С минуту Решетов о чем-то думал. — Что у Потрохова?

— Младший лейтенант настолько освоился с ролью, что, пожалуй, трудно найти более подходящую кандидатуру. Он ведет неусыпное наблюдение за лесной базой. Внимание его привлек некий рыболов, житель приозерного села. Потрохов находит, что за этим человеком следует установить наблюдение. В данный момент работники нашего отдела выясняют личность рыболова. Его прошлое наводит на серьезные размышления. Мы вытащим его на свет божий…

— Как работают помощники Потрохова?

— Отряд в составе восьми человек имеет вид обычной геологоразведочной группы. Они снабжены всем для задуманной операции, располагают верховыми лошадьми.

— Вы сегодня еще увидите Потрохова?

— Думаю, что да, Михаил Николаевич.

— Поставьте его в известность об изменениях в плане.

Решетов отпустил Смирнова, придвинул к себе столик и вновь принялся изучать лежавшие на нем вещи. Это были предметы повседневного обихода: расческа в футляре, кошелек, в котором лежало около двухсот рублей, перочинный нож, носовой платок не первой свежести и курительная трубка…

Внимание полковника привлекла курительная трубка. Бросалась в глаза необычайно тонкая работа, своеобразная форма, искусная инкрустация. Конусообразный деревянный стержень трубки венчала чашечка с изображением головы Мефистофеля из слоновой кости. Голова выполнена с большим знанием анатомии и незаурядным художественным мастерством. Свисавший на тонкой цепочке золотой кортик точно воспроизводил формы этого оружия.

Трубка могла принадлежать любителю-знатоку, а не этому молодому человеку, который, как свидетельствовало заключение медэксперта, вообще не курил. Было совершенно ясно, что служила она ему не для курения. Тогда для чего же?

Решетов в лупу исследовал поверхность трубки, но ничего подозрительного не обнаружил. Он хотел было отложить ее, когда под чашечкой заметил зазубринку. При более тщательном изучении обнаружилось четыре таких зазубрины, изображавшие якорную цепь. Но якоря не было… Это наводило на мысль, что трубка имела какое-то специальное назначение. Какое же именно?

По ассоциации Решетов вспомнил: как-то, еще до войны, ему доложили, что у человека, убитого при переходе границы, найдена курительная трубка. Трубка казалась на вид обычной, каких много. Но на ее чашечке был выгравирован якорь с одиноким звеном разорванной цепи. Стало ясно, что перебежчик шел на связь с сообщником. Не являются ли та трубка и вот эта звеньями одной и той же цепи? Однако с тех пор минуло столько лет. Может ли быть связь между ними?

Решетов позвонил в следственный отдел. Явился дежурный следователь. Полковник велел просмотреть дела тридцать девятого и сорокового годов и найти нужные сведения. Оказалось, что один из старых работников отдела хорошо помнил этот случай. Не прошло и четверти часа, как на столе у Решетова лежала первая трубка. Тончайшая граверная работа несомненно выполнена одним и тем же мастером. Для чего же должна была служить эта трубка? Решетов нажал кнопку:

— Машину к подъезду! — приказал он явившемуся на вызов дежурному.

* _* *

Начальник сануправления Дьячков собирался домой, когда к нему постучался Решетов.

— Здравствуйте, Михаил Николаевич! — радушно приветствовал полковника Дьячков.

— Кажется, я не вовремя? Вы собирались уходить? — пожимая руку врача, спросил Решетов.

— Пожалуйста, Михаил Николаевич, я не спешу, — Дьячков стал расстегивать пуговицы плаща.

— Я, собственно, к больному, переведенному к вам из городской больницы. Как он сейчас? Не отразится ли на его здоровье непродолжительная беседа?

— Состояние его удовлетворительное, товарищ полковник, — перешел на официальный тон Дьячков. — Дело идет на поправку… Хорошо ест, бессонница прошла, даже прибавил в весе. Но молчит по-прежнему и сторонится людей. Думаю, беседа ему пойдет на пользу, — Дьячков улыбнулся, понимающе взглянул на Решетова.

— Тогда не стану вас задерживать. Разрешите мне только воспользоваться вашим кабинетом. И еще — распорядитесь привести сюда больного.

Дьячков попрощался и удалился, а Решетов, сняв плащ, удобно расположился на диване, покрытом белоснежным чехлом.

Больной нерешительно переступил порог кабинета, придерживая руками полы халата. Он бросил тревожный взгляд на полковника и замер. Решетов продолжал смотреть в газету, но от его взгляда не ускользнули удивление и испуг, мелькнувшие в глазах вошедшего. Минуту спустя полковник отложил газету и внимательно посмотрел в глаза больному.

В дверях стоял парень лет двадцати — двадцати двух. Светлые волосы прядями падали на лоб и уши. Серые глаза диковато смотрели из-под нависших бровей.

— Звали? — тихо спросил он, очевидно, не выдерживая изучающего взгляда Решетова.

— Садитесь, — Решетов указал на стул напротив себя. Тот послушно сел и уставился в угол.

Глядя на эту сгорбленную худую спину с выдающимися лопатками, на угрюмое лицо, Решетов старался разгадать, кто же этот юноша, показания которого так важны сейчас. Неужели уже ничем нельзя пробудить в нем человеческие чувства? Неужели для него уже все потеряно? Не хотелось верить в это…

Решетов закурил и протянул раскрытый портсигар больному.

— Не курю, — продолжая смотреть в угол комнаты, сказал тот.

Решетов громко захлопнул портсигар и положил вместе со спичками на качалку дивана.

— Вот что, парень, — пристально глядя в лицо больному, заговорил он. — Звать тебя фальшивым именем не хочу и не буду. Настоящую фамилию и имя назовешь сам. А теперь скажи, для чего и кто вручил тебе эту трубку? — Решетов вытащил из кармана и протянул трубку со свисающим кортиком. От взгляда полковника не ускользнуло мимолетное движение парня в сторону трубки. Лицо его побледнело, под тонкой кожей вздулись желваки.

— Молчишь? Эх, ты! Для чего упрямишься? Неужели до тебя не доходит, что нам все известно. Самое лучшее для тебя — все рассказать без утайки.

Парень еще больше сгорбился, как будто слова Решетова тяжким грузом легли на его плечи. Но он по-прежнему молчал. Решетов встал и, сделав два шага по направлению к двери, повернулся и остановился перед парнем. Тот с трудом поднялся. Положив руку на плечо больного, Решетов усадил его.

— Значит, не хочешь сказать, кто дал тебе трубку? Ладно. Тогда, может быть, расскажешь, как тебя эта трубка связала с агентом иностранной разведки?..

— Да что вы, гражданин полковник! — больной вскочил со стула и расширенными глазами уставился на Решетова.

Точно молния, пронзила Решетова мысль, что сидевший перед ним парень уже бывал в заключении, а стало быть, имел на совести какое-то преступление. За всю долголетнюю работу в органах государственной безопасности Решетов не раз наблюдал, как тяжело человеку, впервые находящемуся под следствием, вдруг отвыкнуть от ставшего таким дорогим советскому человеку слова «товарищ» и взамен употреблять в обращении с работниками органов официальное «гражданин». А тут это слово так легко и привычно слетело с губ юноши.

— Я хочу, чтобы ты сам все рассказал, — спокойно продолжал полковник. — За что ты отбывал наказание?

По тому, как вздрогнул молодой человек, Решетов понял, что попал в цель.

— Так я же честно отработал и вышел подчистую, — подняв глаза на Решетова, с трудом шевеля побелевшими губами, тихо вымолвил парень.

— А потом снова связался с той же компанией? За легкой наживой погнался? Так? Ну, а теперь подумай сам, можно ли после этого доверять тебе, считать тебя оправданным «подчистую», как ты говоришь?

Решетов видел, как действует на парня сказанное, и чувствовал, что находится на пороге разгадки. И как бы отвечая на его мысль, тот с дрожью в голосе заговорил:

— Разве ж я добровольно? Чтобы сам я опять к этим гадюкам подался? Да ни за что в жизни! Все это дядя Степан… Пиявкой присосался и пьет мою кровь… Решился пойти, когда он позвал, чтобы только разузнать его подлые затеи, а потом все рассказать в милиции и помочь покончить раз и навсегда, да не успел… Несчастье приключилось, отравился испорченной колбасой…

Итак, значит, «Степан». Кто же он? Настоящий ли дядя или человек, носящий кличку?

— Отравился, говоришь? Ты что же, на самом деле веришь в это? Ведь тебя отравили… — спокойно произнес Решетов, но мозг его напряженно работал: в связи с каким событием слышал он или читал в донесениях имя «Степан». Полковник старался собрать все обширные данные следствия в один узел.

— Не может быть, чтобы меня отравили. Для чего? Ведь они не знали, что я собираюсь сделать… Нет, нет…

Это было сказано с таким искренним удивлением, что Решетов поверил. Но сейчас его занимал другой вопрос этот Степан — смотритель приозерного леса или кто-то другой?

— Даже не подозревая о твоих замыслах, они тебе все равно полностью не доверяли… Эх ты, святая простота! — в спокойном голосе Решетова слышалась отеческая укоризна. — Ты сделал, что требовалось, и больше им не нужен. А какой смысл оставлять в живых свидетелей. Дескать, отравился колбасой и концы в воду. Обычный прием диверсантов…

Опустив голову, сгорбившись еще больше, парень сидел не шевелясь.

Его душила бессильная злоба на людей, искалечивших его молодую жизнь, жег стыд перед этим пожилым человеком в полковничьих погонах. А ведь он хотел заявить, но не сделал этого сразу. И вот получилось, что вместо героического поступка он своими действиями, оказывается, помог врагам да к тому же рисковал собственной жизнью. А дядя Степан опять ускользнул…

— В лесу когда был в последний раз? — вдруг спросил Решетов.

Парень поднял голову:

— Когда на задание дядя посылал. Тогда и трубку от него получил.

Вдруг он вскочил на ноги, взволнованно и быстро заговорил:

— Прошу вас, арестуйте этого дядю! Враг он всей советской власти, всем людям на земле… Замучил, проклятый. И во всем прежнем он виноват, а я отдувался… В тюрьму угодил за его грязные дела, а сейчас он снова толкает туда же… Не могу я больше… — голос его перешел в истерический крик: — Разрешите, я убью своими руками гадюку. — Парень зарыдал и уткнулся головой в ладони.

— Успокойся, — рука Решетова мягко коснулась плеча молодого человека. — Теперь слезы не помогут. Бороться надо. Но для того, чтобы действовать наверняка и победить, надо точно знать их замыслы. В этом ты можешь нам помочь, парень.

— Меня зовут Михаилом, а фамилия Дроздов… — прерывающимся от рыданий голосом сказал молодой человек.

— Так-то лучше, Михаил. Сейчас твоя откровенность — верное оружие против диверсантов. Постарайся точно, не упуская ни одной, даже самой малой подробности, рассказать все, что произошло с того самого дня, когда ты получил задание.

— Не думал я, когда уходил от дяди, что буду вот так сидеть перед вами, а они по-прежнему будут разгуливать на воле… Мне казалось… Я был уверен, что сумею выследить главаря и его шайку, и они все очутятся за решеткой. А вышло, что я сам чуть не погиб… — начал Дроздов.

— Не могу не заметить тебе, Дроздов, что более опрометчиво, чем ты поступил, бросаясь в самую пасть зверю и полагаясь только на свои силы, вряд ли можно было поступить. Бороться с врагами надо не в одиночку, а обязательно сообща с людьми, имеющими опыт в такого рода борьбе.

Дроздов рассказал о том, как был вызван в лес и для видимости согласился на требования дяди, а на самом деле решил разузнать их черные мысли и сообщить в органы, чтобы поймать с поличным. Потом по» дробно изложил все, что предшествовало его первой встрече с одним из сообщников, как состоялась эта встреча и чем она окончилась.

— А куда ты девал деньги, полученные от дяди? — прервал его Решетов.

Румянец залил бледные щеки Дроздова.

— Я их оставил у своего хорошего знакомого… товарища, то есть… В любую минуту я их смогу сдать государству.

Решетов невольно улыбнулся. Придвинув к себе телефон, он набрал номер следственного отдела Комитета и попросил прислать ему дело № 207-И.

— Продолжай, Дроздов, — кивнул он парню.

— Встретились мы с этим гадом в Приморске, в ресторане «Шторм». Как вы и говорили, товарищ полковник, трубка эта помогла ему найти меня.

— Фамилия и имя этого человека?

— Я знал только его кличку, «Силач». Мне тоже дали кличку — «Шофер».

— Какой он из себя, этот «Силач»?

— Бритоголовый, среднего роста.

— Ты не запомнил, какого цвета у него глаза, форма носа и вообще другие приметы?

— Глаза серые, нос небольшой, тонкий, с горбинкой. Ну и все, кажется…

— Курит?

— Да, сигареты. Пользуется мундштуком, в виде маленькой трубки. После того как поговорили, мы покинули ресторан, сели в его машину и поехали. С того дня его машиной пользовался и я. Она хранилась на окраине Приморска во дворе одинокого старика. Он работает где-то сторожем. Днем спит, а ночью дежурит. Я почти не встречал его.

— Адрес гаража?

— Пригород Заречный, улица № 27, дом 19. Я долгое время заданий не имел. Шатался в условленных местах, в ресторанах «Шторм», «Волна», «Кавказ», на четырех улицах окраины Приморска. Если в назначенные часы обнаруживал эту машину где-нибудь в условленном месте, доставлял ее в гараж. Кто ею пользовался до меня — это оставалось тайной. Но, видно, хороший шофер: машина всегда оказывалась в полной исправности.

Первое задание было такое: дежурить на извилистой, ведущей к морю дороге и в указанное время при появлении легковом автомашины сменить шофера. Уже рассветало, когда появилась машина. Шофер выскочил из кабины, а я сел за руль. Даже не успел разглядеть его лицо. Помню только, что парень молодой. Потом мчался вниз по этой проклятой дороге, дважды чуть не свалился в пропасть. У скалы «Лошадиное копыто» резко свернул влево и по очень плохой, почти непроезжей дороге добрался до Приморска. За это мне дали пять тысяч рублей. Вручил мне их «Силач».

— Где же ты хранишь деньги? — спросил Решетов.

— Переводил по почте тому же своему товарищу, — опять смутившись, ответил Дроздов. — После выполнения задания я долго прикидывал, как мне докопаться до их главного логова, узнать кого-нибудь, кроме «Силача»? А время между тем уходило…

Дроздов умолк, собираясь с мыслями.

— Что же дальше? — полковник положил перед собой принесенное дело.

— Второе поручение было тоже необычным. Нужно было 5-м трамваем добраться до железнодорожного моста, пересесть на 31-й и доехать до остановки «Кирпичный завод». В заводском переулке, на небольшом пустыре, в семь вечера меня ждала легковая машина. Я должен был доставить ее сюда к двенадцати ночи, оставить на пятом километре шоссе и ночным поездом вернуться в Приморск. Значит, машину должен взять кто-то третий, «Силач»-то оставался в Приморске. Представлялась возможность увидеть еще какое-то лицо, а может, и самого главаря. В пути я надумал доставить машину раньше срока и засесть в каком-нибудь укромном месте Ехать пришлось на новой, незнакомой мне машине. Я постарался запомнить номер. Я сильно волновался, когда возвращался в город. Надеялся, что вижу того человека и, зная номер машины, помогу милиции задержать его. Ну, а «Силача» на любом перекрестке Приморска можно взять.

В назначенное время прибыл за полчаса до срока. Поставил машину, а сам ушел, потом незаметно вернулся и спрятался. Сижу, а кругом ни души. Только автобус проскочил и остановился далеко впереди. Вскоре на шоссе появился человек Он оглянулся вокруг и подошел к машине. При свете фонаря, освещавшего шоссе, я его успел рассмотреть. Высокий, пожилой, а толстый, что аж тройной подбородок свисает. Еле влез в машину.

Я решил пойти в город и рассказать обо всем милиции. Недалеко от шоссе вошел в дежурный гастрономический магазин, чтобы купить себе что-нибудь на ужин. Взял колбасы и хлеба. Но не успел я отойти от магазина и на десять шагов, как столкнулся с «Силачом».

Дроздов взволнованно теребил лацкан халата. Решетов слушал не перебивая.

— От неожиданности я так растерялся, что в первую минуту не мог выговорить ни слова, — рассказывал Михаил. — А он как ни в чем не бывало попросил меня подождать минутку, вошел в тот же магазин и быстро возвратился. Мы вместе зашагали по шоссе. Он сказал, что прибыл сюда в семь часов, тоже по заданию, и в Приморск вернемся вместе. На вокзале «Силач» купил билеты; я вздохнул с облегчением, узнав, что будем ехать в разных вагонах. До прибытия поезда оставалось еще около часа. Мы расположились в разных концах зала ожидания. Пассажиров оказалось немного. «Силач» развернул пакетик и спокойно принялся есть купленную колбасу. Я тоже решил поужинать. Жуя колбасу с хлебом, я не переставал думать о том, как бы незаметно для «Силача» ускользнуть до отхода поезда. Вдруг он поднялся и направился ко мне, но не остановился, а только поставил на скамью баночку с горчицей и пошел дальше. Колбаса, приправленная горчицей, стала намного вкусней…

Дроздов вдруг замолчал и глазами, полными ужаса, уставился на Решетова.

— Товарищ полковник, неужели горчица?..

Решетов утвердительно кивнул головой. Дроздов подавленно умолк.

— Я слушаю тебя, Михаил.

— Это и все, товарищ полковник, остальное вы знаете.

— Нет. Дроздов, еще не все. Но, может, ты устал? Тогда мы отложим до другого раза…

— Очень прошу вас, товарищ полковник, задавайте вопросы. Я готов отвечать.

— Номер машины запомнил?

— Нет. Но я записал его. Записная книжка лежит в кармане моего пиджака.

— Нет этой книжки, Михаил. Она была украдена у тебя еще до отравления… А какого цвета машина, помнишь?

— Шоколадного.

— Узнал бы ты того человека?

— И через десять лет узнаю этого гада!

— Хорошо. Ну, номер приморской машины ты, наверно, помнишь?

— Номера на ней меняли. Их было три. Могу назвать все.

— Нет, это бесполезно. И гараж, и машина давно сменены.

— Но они же не знают, что я выжил! — с надеждой к голосе воскликнул Дроздов.

— Я не уверен в этом, — задумчиво произнес Решетов. — Так кому же ты все-таки адресовал деньги, Миша?

Опустив голову, глядя себе под ноги, Дроздов молчал. Вид у него был настолько удрученный, что нетрудно было догадаться, как неприятна ему тема разговора.

— Мне будет тяжело, если тот человек узнает, что произошло со мной, — не поднимая головы, проговорил Дроздов.

— Любишь? — помолчав, тихо спросил Решетов и невольно улыбнулся, когда увидел, как вскинул голову Дроздов.

— Товарищ полковник, что-нибудь случилось с Галей? — глаза парня впились в лицо Решетова.

— Успокойся, она жива — здорова и по-прежнему любит тебя. Только она оказалась благоразумнее, чем ты. Ну ладно, сам в этом позднее убедишься. Теперь главное — поправиться. Ты можешь нам очень скоро понадобиться.

Решетов оделся и ушел, оставив Дроздова со своими думами.

ГЛАВА XI

Решетов положил телефонную трубку и задумался над словами генерала. За последнее время все явственней ощущалась скрытая деятельность врагов. Генерал требовал точно определить, что находится в коробке, извлеченной со дна моря. После кропотливого изучения эксперт установил, что в ней содержался реактивный запал неизвестного оружия, состоящий из взрывчатки и химического заряда.

Все данные говорили о том, что снаряд обладал огромной разрушительной силой. Над разгадкой снаряда работает исследовательская лаборатория.

Решетов понимал, что такое оружие врагу понадобилось для диверсии против какого-нибудь особо важного объекта. Таким объектом, несомненно, является номерной завод, работающие там люди.

Решетов распорядился усилить охрану номерного завода.

Майор Вергизов и капитан Завьялов с группой спешно вели работу в Приморске. Была обнаружена явочная квартира диверсантов, хозяином которой являлся некий Лукьян Андреевич Запыхало. Прошлое этого человека проливало свет на многое. Однако арестовывать его было еще рано.

Генерал сообщил Решетову об отъезде из Москвы трех служащих иностранной торговой фирмы и обращал его внимание на следующее: органы безопасности располагают данными, что один из них является резидентом разведки. Необходимо установить, кто именно из трех. Было ясно, что приезд трех иностранных служащих — это маневр, цель которого замаскировать разведчика и осложнить наблюдение за ним. Очевидно, что резидент является главным руководителем диверсантов, раз он сам пожаловал сюда, значит враги готовятся к решительным действиям. Очень важно, что сообщат Вергизов и Костричкин об этих людях.

Посещение ими театра давало возможность разведчикам внимательно рассмотреть «гостей» и понаблюдать за ними.

Решетов взглянул на часы: близилась полночь. Как было условлено, Вергизов первым должен вернуться в Комитет. В ожидании товарищей Решетов поднялся из-за стола и распахнул окно. Город сверкал огнями. Полковник полной грудью вдохнул аромат цветущей липы.

В кабинет быстрой походкой вошел Вергизов.

Решетов прошел за стол, присел и Вергизов.

— О ваших наблюдениях за приезжими доложите, когда вернется Костричкин. Ему будет полезно послушать.

— Хорошо, Михаил Николаевич. За это время ничего нового не было?

Решетов достал и раскрыл дело № 207-И.

— Вы помните, Василий Кузьмич, сообщения начальника пятого отделения милиции относительно Галины Семеновой и сданных ею в милицию деньгах?

— Конечно, помню.

— Приобщите его к делу Белгородовой…

— В какой связи? — Вергизов удивленно взглянул на Решетова.

— Представьте себе, жених Семеновой, оставивший ей деньги и так таинственно исчезнувший, и отравленный юноша из больницы — одно и то же лицо…

— Наконец-то выяснилась личность пострадавшего, — облегченно выдохнул Вергизов.

— Да, это Михаил Дроздов. Он во всем сознался. Вчера я был у него в больнице. Все, что Семенова показала, полностью подтвердилось. Желая избавиться от ненавистного дяди и его сообщников, тянувших парня в омут преступления, этот Аника-воин решил вступить с ними в единоборство. Он сделал вид, что согласился на предложение дяди, а на самом деле старался разузнать, кто сообщники дяди, и рассказать о них милиции. Этот опрометчивый шаг едва не стоил ему жизни. Кстати, вчера мне звонил начальник пятого отделения милиции. Семенова сделала очередной взнос в сумме четырех тысяч пятисот рублей. Деньги получены из Приморска.

— Молодец девушка, — одобрительно заметил Решетов. — Своим заявлением а милицию она, кроме всего прочего, облегчила судьбу и самого Дроздова.

— Как его здоровье сейчас?

— Опасность окончательно миновала. Он жаждет помочь в поимке врагов и, надо думать, будет нам полезен.

Раздался стук.

— Войдите, — пригласил Решеток Костричкина. Садитесь, товарищ лейтенант, и не будем терять времени, скоро светать начнет. Выкладывайте, Василий Кузьмич, ваши впечатления о приезжих. Что нового стало известно о них?

— Все трое, — начал Вергизов, — держат путь в Приморск. Здесь они проездом. Во всяком случае, так сообщили они портье гостиницы. Пробудут у нас двое суток. Город им очень понравился, и они пожелали ознакомиться со здешними достопримечательностями. В Приморске «гости» рассчитывают дождаться прихода судна, которое доставит в приморский порт принадлежащие их торговой фирме автомашины.

— Опишите, пожалуйста, внешность этих господ.

— Один высокий, тучный, волосы ежиком, небольшие усики. В толстых губах постоянно торчит сигара, расплюснутый, с перебитым хрящом нос (должно быть, след кастета). Двое остальных похожи друг на друга как близнецы. Оба среднего роста. У обоих волосы каштанового цвета. Холодные глаза. Совершенно одинаковые костюмы, галстуки, шляпы и пыльники. Курят сигареты. Единственное различие — один из них криво ставит ступни. Даже зубы у обоих одеты в золотые коронки. Во всяком случае, легко принять одного за другого.

— Еще одна деталь, товарищ полковник, — заговорил Костричкин, после того как Вергизов кончил. — У одного из них не хватает кончика мочки на левом ухе…

— Куда они отправились после театра?

— В гостиницу «Интурист» и там спустились в ресторан.

Решетов жестом остановил Костричкина и снял трубку телефона.

— Решетов слушает. Хорошо, продолжайте наблюдение.

Положив трубку, полковник минуту молчал.

— Недавно звонил генерал, — заговорил он. — Надо быть готовыми к скорой развязке операции. А что развязка близка, свидетельствуют многие признаки, и один из них — приезд этих господ. Сейчас лаборатория работает над исследованием оружия, которое враги, по-видимому, рассчитывают применить при диверсии. Наша задача — не допустить диверсии. Следовательно, поймать и изолировать диверсантов надо прежде, чем они применят это оружие. Все зависит от нашей бдительности, четкой работы и оперативности.

— Я считаю, Михаил Николаевич, что необходимо присутствовать в таможне и тщательно проверить автомашины, все их запчасти и багажники, — сказал Вергизов. — Не исключена возможность, что в машинах спрятано оружие, предназначенное для совершения диверсии.

— Бесспорно, это необходимо. Как только они прибудут в Приморск, немедленно займитесь ими. По данным, которыми мы располагаем, можно, правда ориентировочно, определить, с кем стремятся увидеться «коммерсанты». Но нужно быть начеку, ибо существуют, надо думать, еще не известные нам связи.

Решетов поднялся из-за стола и зашагал по кабинету.

— Не буду говорить вам, насколько серьезна обстановка. Вы знаете не хуже меня. Сейчас взаимодействие всех наших групп должно быть особенно четким. Чрезвычайно важны отлично поставленная взаимная информация о ходе операции и личная находчивость, смекалка и самоотверженность. На связь с Потроховым пошел Смирнов, Вы, Василий Кузьмич, сегодня же отправляйтесь в Приморск к Завьялову, Костричкин остается здесь. Ему предстоит сопровождать «гостей» до Приморска. Но до выезда, надо полагать, «гостям» захочется повидаться кое с кем. Ваша задача, лейтенант, разузнать, с кем именно. А теперь — по своим участкам и — за дело.

— Разрешите, товарищ полковник, задать вопрос, — обратился к Решетову Костричкин.

— Слушаю вас, лейтенант.

— Не есть ли резидент иностранной разведки, один из этих трех, сам Гоулен?

Решетов и Вергизов переглянулись.

— Вы правы, лейтенант. К нам пожаловал именно Гоулен. В стане врага царит растерянность. Провал Белгородовой, неуверенность в завербованных шпионах и диверсантах вызвали там серьезное беспокойство. Вот почему сам шеф отдела по шпионажу в Советской России, Гоулен, лично прибыл сюда. Необходимо, Василий Кузьмич, обратить внимание оперативных работников на возможность применения врагами бактериологического или химического оружия. Ведь было уже дважды применено химическое оружие: на морском берегу и в инсценировании самоубийства Звягинцева, Вам ясно, лейтенант?

— Так точно, товарищ полковник!

— Тогда не будем терять времени.

Вопреки ожиданиям, «гости» провели в городе двое суток, но ни с кем не встретились. Вели они себя очень осмотрительно. Возможно, почуяли опасность разоблачения, а может, хотели усыпить бдительность. Тем не менее Костричкин был уверен, что встреча в ресторане гостиницы уже состоялась. О своих наблюдениях он доложил Решетову. Во время ужина к гостям подошел кельнер и попросил разрешения передать меню гражданину, сидевшему за соседним столом еще с тремя посетителями. Когда меню попало к Костричкине, он обнаружил, что на шестой страничке был оторван верхний уголок.

— Я убежден, — заявил Костричкин, — среди четырех, сидевших за соседним столом, находился тот, кто нужен резиденту иностранной разведки. А на оторванном от меню клочке содержались зашифрованные указания…

Полковник знал, каким острым чутьем обладает лейтенант Костричкин, и дал санкцию на розыски «Человека из ресторана».

ГЛАВА XII

Для Андрея Андреевича Якименко наступили радостные дни. Натура деятельная, он находил высшее наслаждение в кропотливом труде. Все свое время Якименко посвящал сложным вычислениям, расчетам. Чертежница едва успевала выполнять его поручения. Она оказалась способной и исполнительной помощницей, и Андрей Андреевич был весьма доволен ею.

Но так хорошо налаженный ход жизни внезапно нарушился. У Андрея Андреевича появилась новая забота. Преданная, любящая его, как родного брата, Зинаида Ивановна как-то вечером тихо вошла к нему в комнату и стала бесцельно переставлять безделушки с одного места на другое. Андрей Андреевич знал, что эго служило признаком сильного волнения.

В молодости Зинаида Ивановна очень дружила с женой Андрея Андреевича. Она близко к сердцу приняла кончину подруги и, беспокоясь о здоровье Андрея Андреевича, без зова пришла в дом и стала ухаживать за Якименко в дни его болезни. Но болезнь затянулась. Видя безвыходность его положения, Зинаида Ивановна осталась, надеясь, что ее взрослые сыновья-студенты обойдутся без матери.

Андрей Андреевич высоко ценил искреннюю дружбу Зинаиды Ивановны.

Человек чрезвычайно вспыльчивый, Якименко тем не менее ни разу не повысил голоса в ее присутствии. Он тотчас смирял в себе раздражение или гнев, как только появлялась Зинаида Ивановна. Это обстоятельство по-своему воспринял младший сын Валерий. Провинившись и ожидая стычки с отцом, он обращался к Зинаиде Ивановне. Она же всеми силами старалась помочь перевоспитанию этого испорченного юноши.

По натуре цельная и чистая, Зинаида Ивановна не терпела лжи и притворства. Она видела, что молодой Якименко идет по дурному пути, и делала все, чтобы образумить Валерия. Это ей удалось до некоторой степени. Валерий стал меньше пить, реже обращаться за деньгами к отцу, вел себя более сдержанно. Зинаида Ивановна старалась сохранять мир в семье, необходимый для работы Андрея Андреевича покой.

Профессор Якименко догадывался об этом и был глубоко благодарен Зинаиде Ивановне.

И вот она чем-то заметно встревожена, но не решается высказаться…

— Вы чем-то расстроены, Зинаида Ивановна, — спросил профессор. — Ведь так?

— Да… — после паузы едва слышно произнесла Зинаида Ивановна.

— Так скажите, что случилось, и не томите себя и меня.

Зинаида Ивановна на мгновение застыла у приемника, затем подошла к столу и села.

— Я вынуждена вас покинуть…

— Что?.. — удивленно вскрикнул Андрей Андреевич, от неожиданности уронив очки.

— Не волнуйтесь, Андрей Андреевич, это ненадолго.

— Но почему?

— Дочь, Катя, родить вот-вот должна… письмо прислала. У нее еще двое маленьких, а присмотрев за ними некому…

— Послушайте, Зинаида Ивановна, зачем вам уезжать? Пусть лучше дочь приедет к нам на время родов. Все-таки здесь видные специалисты… И детей можно было бы привезти. Пожили бы все здесь, а когда Катя окрепнет, Валерий их на машине отвезет домой. И им удобно, и вам бы не пришлось уезжать… — просительно закончил он.

— К сожалению, это невозможно, Андрей Андреевич, — тихо проговорила Зинаида Ивановна. — Дом у нее в деревне, хозяйство, садик, корова… — она виновато посмотрела на Андрея Андреевича.

Старик как-то сразу обмяк и сгорбился. У него был такой растерянный вид, что Зинаида Ивановна с дрожью в голосе проговорила:

— Очень прошу вас, не волнуйтесь так, Андрей Андреевич, я оставлю вместо себя близкую мою знакомую, очень хорошую женщину… Не пройдет и месяца, как я вернусь обратно, и все пойдет по-старому. Не расстраивайтесь так.

Наступило тягостное молчание.

Андрей Андреевич думал о том, насколько близким, необходимым человеком в его доме стала эта хорошая женщина. Трудно даже себе представить, как мог бы он обходиться без нее, да и Валерий тоже. Но настаивать он не считал возможным. Всякий волен поступить так, как находит нужным. С огорчением подумал, что она уезжает в самый разгар подготовки к празднованию его юбилея, но взял себя в руки.

— Что ж, Зинаида Ивановна. Раз вы не можете остаться, значит, надо мириться. Куда ж денешься, — и он заковылял в свою рабочую комнату, сутулясь сильнее обычного.

* _* *

Лидия оторвалась на минуту от чертежа и внимательно посмотрела на новую хозяйку.

Задумчивые темные глаза, прямой нос и красиво очерченные губы делали ее очень привлекательной.

С тех пор как уехала Зинаида Ивановна, сменившая ее Любовь Петровна полновластно распоряжалась в доме. Очень опрятная, волевая и энергичная, она быстро освоилась в новой обстановке, и жизнь в доме шла по-прежнему.

Андрей Андреевич настоял, чтобы Любовь Петровна взяла в дом работницу, которая помогала бы ей. Любовь Петровна не брезговала никакой работой, и когда понадобилось показать домработнице, как следует вымыть пол в прихожей или почистить запылившийся абажур, она сама, засучив рукава, делала это.

Опытным глазом Лидия отметила, что у нее натруженные руки, но коротко остриженные ногти имели ту продолговатую форму, которую придает им постоянный уход. Очевидно, раньше она делала маникюр.

У Любови Петровны была девочка лет семи. Как-то в разговоре она упомянула о своей дочурке, и ее глаза потеплели. Лидия подумала, что ей самой очень хочется увидеть Аннушку, приласкать этого заброшенного ребенка, прижать его теплое тельце к своей груди.

С той минуты, когда Лидия покинула дом Лукьяна Андреевича, она часто думала об Аннушке. А после разговора с Любовью Петровной тоска по Аннушке стала еще сильнее, она просто места себе не находила. Состояние это было вызвано также страхом за жизнь девочки.

Андрей Андреевич относился к новой хозяйке подчеркнуто официально, и Лидия видела, что профессор мирится с ее пребыванием в доме по необходимости как с чем-то временным. Было заметно, что и Любовь Петровна чувствует такое отношение к себе, но нисколько не огорчается. К Андрею Андреевичу она была всегда внимательна и заботлива.

Поселилась Любовь Петровна в комнате по соседству с Лидией. В точно установленное время она уходила к себе и ложилась спать. В семь часов утра Любовь Петровна, как всегда, уже хлопотала по хозяйству. В доме полностью сохранялись порядки, установленные Зинаидой Ивановной.

У Андрея Андреевича не было причин быть недовольным хозяйкой, и все же он не менял своего отношения к ней. Так, видимо, проявлялась его преданность Зинаиде Ивановне — старому другу их семьи.

Однажды Любовь Петровна подошла к столу, за которым работала Лидия, и с минуту молча наблюдала за работой. Ее задумчивые глаза внимательно следили за уверенными движениями Лидии.

— Татьяна Лукьяновна, — тихо окликнула она ее, — можно вас отвлечь на несколько минут?

— Пожалуйста, я слушаю, — Лидия отложила карандаш и логарифмическую линейку.

— Через три дня будем отмечать юбилей Андрея Андреевича, — поглядывая на дверь комнаты, в которой отдыхал профессор, тихо проговорила она. — Отовсюду приедут гости, а Андрей Андреевич ни в чем не хочет пойти мне навстречу. Даже накануне праздника он не желает освободить комнаты от рабочих столов и чертежей. Как же принимать людей при таком ералаше?

— Чем же я могу помочь? — удивилась Лидия.

— Вы сотрудничаете с профессором, к вам он относится не так официально, и, может, вы сумели бы его уговорить.

— Не думаю, что это мне удастся… Одну минуточку, извините… — Лидия выбежала в соседнюю комнату, откуда донесся телефонный звонок.

— Кто звонил? — полюбопытствовала Любовь Петровна, когда Лидия вернулась.

— Ошиблись номером, — быстро ответила та. — Да, так вы думаете, что профессор согласится хоть на час отложить спешные работы ради праздника? Боюсь, Любовь Петровна, что он отказал бы, даже если б его просил об этом самый близкий друг. Давайте лучше общими силами накануне дня юбилея, по окончании работы, быстро наведем порядок. Я помогу вам. Чего не успеете сделать, сделаем сообща.

— Что ж, пожалуй, вы правы, Татьяна Лукьяновна, — задумчиво ответила Любовь Петровна. Она постояла еще с минуту, вышла в соседнюю комнату и принялась передвигать стулья. Затем Любовь Петровна бесшумно повернула в двери ключ и подошла к телефонному аппарату. Отвернув диск до отказа, она нажала ногтем точку под буквой «Л». Тотчас послышался едва уловимый шум работающего механизма, и из незаметного паза в боковой стенке телефонного аппарата поползла лента, несколько поуже телеграфной. Когда механизм остановился, Любовь Петровна отпустила диск, подхватила ленточку и вышла.

У себя в комнате она достала ленту и прочла:

С минуту Любовь Петровна стояла с лентой в руках, затем спрятала ее у себя на груди.

ГЛАВА XIII

Приозерный лес покрывал равнину и поднимался по склону горы. Между равниной и взгорьем, точно громадная чаша, лежало голубое озеро. Вода в нем, прозрачная как слеза, даже в самые жаркие дни была студеной, и редко кто рисковал купаться в ней. Недалеко от озера стоял приземистый домик лесничего. Огромные деревья как бы сторожили домик, величественно покачивая пышными кронами.

Новый обходчик Прокопий Александрович Зайцев, долговязый, сухопарый, с длинными седыми усами и коротко стриженной бородкой, хорошо знал свое дело. Более полувека провел старик в лесу и не представлял жизни вне его, не мыслил другого воздуха, кроме лесного, не признавал тишины, кроме лесной, а птичий гомон и трели соловья являлись для него самым лучшим концертом.

Лесник умел читать мудрую книгу природы. При обходах лесных владений всякая мелочь говорила ему больше, чем мог сказать человек; он точно знал, что происходило в том или другом месте в его отсутствие.

Долго не соглашался Зайцев переходить в Приозерный лес. Возможно, виной тому была дурная слава здешних мест. После войны, летом, здесь подорвался на мине человек. А может, Прокопий Александрович просто был привязан к старому месту. Так или иначе, дирекции лесхоза с большим трудом удалось уговорить эго перейти в Приозерный лес. Прокопий Александрович наконец согласился, но поставил условие, чтобы ему дали хорошего помощника. В лесхозе уважили просьбу Зайцева и направили к нему Геннадия Потрохова. Правда, работа парню незнакома, да зато он молод и крепок. А эти качества немаловажны, если учесть, что старик частенько прихварывал.

Зайцев принял нового помощника довольно холодно, но вскоре ему пришлось изменить свое отношение к парню.

Геннадий Потрохов обладал уменьем сближаться с людьми. Добродушие, открытый взгляд больших глаз, веселый нрав располагали к нему с первой минуты.

Тем не менее Прокопий Александрович в разговоре с Геннадием не менял своего обычно ворчливою тона.

Геннадий не навязывался в друзья старику, службу нес неутомимо, старательно постигал премудрости лесного дела, и никто бы не мог сказать, что он — сугубо городской человек.

Так и жили они под одной крышей, в своей избушке на краю леса.

Сблизил их случай, происшедший вскоре после поступления Геннадия на работу.

…Третий день лил дождь. Тяжелые тучи низко неслись над лесом, задевая макушки высоких деревьев. Отводы почернели от влаги, а листья под порывами ветра обрушивали на землю целые потоки воды. Между деревьями поблескивали лужи: земля уже не впитывала больше влаги.

В одну из ночей Геннадий категорически запротестовал против намерения старика отправиться в обход, сам натянул резиновые сапоги, закутался в непромокаемый плащ и, прихватив ружье, покинул избу.

Скрепя сердце, старик покорился: радикулит давал о себе знать.

Потрохов оседлал коня и двинулся в обход леса. Через полчаса до его слуха донесся звук одинокого выстрела. Геннадий прислушался, но вокруг было тихо, только шумел дождь. Потрохов решительно повернул коня к избе.

Еще издали бросилось в глаза, что окно не освещено. Это было против правил: спят ли, бодрствуют ли ночью лесничие, а в избе должен всегда гореть свет. Потрохов насторожился. Соскочив с коня, он выхватил пистолет и тихо подкрался к двери. Она оказалась запертой изнутри. Потрохов припал ухом к замочной скважине и услышал приглушенный стон. Он налег плечом на дверь, она не поддалась. Тогда Геннадий повернулся, чтобы взять полено и вышибить дверь. В этот момент кто-то бросился ему под ноги. Геннадий упал. Сверху навалился неизвестный и занес над ним финку. Геннадий железной хваткой сжал кисть противника. Завязалась борьба. Хорошо натренированный Потрохов явно одерживал верх. Неизвестный вдруг издал громкий гортанный звук. Это служило, видимо, сигналом об опасности. Дверь избы приоткрылась, и какой-то человек кинулся к борющимся. Геннадий понял, что против двух ему не устоять, и рукояткой пистолета с размаху ударил противника по голове. Тот обмяк и раскинул руки.

Потрохов с финкой в одной руке и пистолетом в другой ринулся навстречу новому противнику. Тот бросился в сторону. Геннадий дважды выстрелил вслед, но, вероятно, промахнулся: до него донесся треск ломаемых на бегу сучьев. Геннадий с тревогой подумал о Прокопии Александровиче и бросился в избу. Электрический фонарик осветил лежащего на полу старика. Руки были связаны за спиной, во рту торчала тряпка. Геннадий нагнулся над стариком, быстро развязал ему руки, вытащил кляп и, подняв точно ребенка, положил на кровать. Зайцев был без сознания. Геннадий достал из аптечки нашатырный спирт и стал приводить его в чувство. Через несколько минут лесничий застонал, открыл глаза. Как только Геннадий увидел, что Прокопию Александровичу легче, он прихватил ружье и вышел. Бандит лежал в прежней позе и тихо стонал.

Зайцев услышал пять ружейных выстрелов. Он попытался подняться, но тут же бессильно свалился на подушку.

Вскоре около избы остановилась группа всадников. Начальник отряда оставил двух конников в распоряжении Потрохова, помог взвалить раненого в седло и месте с остальными всадниками уехал.

Только на следующий день Прокопий Александрович был в состоянии рассказать о том, что же произошло ночью.

Сразу после того как Геннадий уехал, раздался стук дверь. Лесничий решил, что Потрохов вернулся за чем-нибудь, и открыл дверь. В ту же минуту он очутился на полу. Падая, старик задел лампу, она опрокинулась и погасла. Прокопий Александрович боролся навалившимся на него бандитом и старался добраться до ружья. Когда ему это удалось, он попытался навести ружье на непрошеного гостя, но тот ногой ударил по руке старика, — и пуля попала в окно. Что было потом — Прокопий Александрович уже не помнил.

Потрохов понимал, что напали диверсанты или подкупленные ими. Что же заставило диверсантов совершить это нападение? Все вещи оставались на своих местах. Что они здесь искали? Оперативная группа, работавшая в лесу под руководством капитана Смирнова, в тот день, когда была ранена Белгородова, обследовала избу самым тщательным образом. Что же могло статься незамеченным? Разве, какой-нибудь тайник? На эту мысль наводило и то обстоятельство, что после нападения бандитов в избе остался маленький острый топорик-секач. Видимо, топорик служил не для нападения, а для каких-то иных целей. Потрохов тщательно обследовал стены, потолок, пол. В одном углу половица была слегка приподнята. Потрохов оторвал ее, пошарил рукой между балками.

— Не там ищешь, Геннадий, — не глядя на него, тихо проговорил лежавший в постели Прокопий Александрович. Это были его первые слова, произнесенные осле нападения. Догадывался ли старик, что напали не просто бандиты? Потрохов, зная своеобразный характер лесничего, молча продолжал поиски. Он кропотливо осмотрел все щели в стенах, в полу и потолке, но ничего подозрительного не обнаружил.

Потрохов оставил со стариком бойца, а сам с другим конником отправился в лес. Они объехали весь участок. В эту ночь больше ничего не произошло.

Брезжил рассвет, когда Потрохов с бойцом подъезжали к избе. Прокопий Александрович хлопотал около самовара. Этот старенький самовар, как узнал Геннадий, переходил от одного лесничего к другому вот уж сорок с лишним лет. За две недели совместного житья самоваром они не пользовались: старик не разрешал. Для чего он его берег, Геннадий догадаться не мог, а спрашивать не хотел.

Старику помогал оставленный Потроховым боец.

Конники спешились, стреножили коней и вошли в дом. После слякотной ночи, проведенной в лесу, уют сухой и чистой избы был особенно приятен. Геннадий разделся и только тут заметил, что стол накрыт чистой льняной скатертью. На столе лежал хлеб, нарезанное ломтиками сало, стояла баночка брусничного варенья и четыре стакана. Старик внес кипящий самовар.

— У нас гости, а мы их даже не покормим по-человечески, — добродушно проворчал он. — Все я должен заботиться, нет чтоб сам догадался… — старик укоризненно-насмешливо посмотрел на смутившегося Геннадия и пригласил всех к столу.

— Правда, гостей не водичкой надо бы попотчевать, да время как раз неподходящее. Рассудку трезвым надобно быть, — и он стал разливать чай в стаканы.

Во время завтрака завязалась беседа. Геннадий заметил, что старик часто обращался к нему, причем его ворчливый голос заметно потеплел. Парень понял, что лед тронулся, непонятный барьер, мешавший их сближению, рушился.

Ближайшие дни ничего нового не принесли. Лесничий и его помощник продолжали свою работу, а конники присоединились к своему отряду.

Как-то под вечер, объезжая участок леса, прилегавший к озеру, Геннадий увидел рыбака. Тот с удочкой в руках неподвижно сидел в своей довольно объемистой лодке. Было что-то жалкое в тощей фигуре человека, одетого в выцветший, потертый на локтях пиджак. Скрытый от рыболова деревьями, Геннадий придержал коня. Ему было видно, как рыболов тихо работал веслом, направляя медленно движущуюся лодку к тому месту, где озеро обмелело, заросло камышом. Когда лодка скрылась в камышовых зарослях, Потрохов погнал лошадь к противоположному берегу. Но увидеть что-нибудь в камышах, даже с высоты обрыва, было невозможно. Тогда он вернулся на прежнюю, более удобную, позицию и стал ждать. Уже начало темнеть, когда из камышей появился рыболов. Он энергично работал веслами и быстро приближался к берегу.

Несколько дней спустя Потрохов снова увидел его. Все повторилось, как в прошлый раз: медленно плывя по озеру, лодка скрылась в камышах. На этот раз рыболов пробыл там дольше прежнего, затем появился в том же месте и стал быстро грести к причалу.

Всю дорогу домой Потрохов думал о лодке. Что мог делать рыболов в мелководной части озера, скрытой камышовыми зарослями? Совершенно ясно, что опытный рыболов не станет терять времени, часами просиживая там, где рыба не водится. В камыши он забрался не для ловли рыбы. Для чего же? Эту загадку предстояло решить.

Геннадий застал Прокопия Александровича в глубоком раздумье. Он поставил ружье в угол, присел к с столу и принялся за ужин. Тут только заметил, что порция старика оставалась нетронутой. Обычно же Зайцев ужинал, не дожидаясь Геннадия. Парень удивленно взглянул на сидевшего понуро старика. Тот почувствовал на себе взгляд и поднял голову.

— Ешь, ешь, — грустно сказал он помощнику, — меня не жди.

— Что с вами? — участливо спросил Геннадий. — Нездоровится?

— Да нет, просто есть не хочется. А ты ешь, — заметив, что Геннадий отодвинул тарелку, повторил Зайцев. Но Потрохов не притронулся к еде.

— Ну ладно, давай и я сяду, может, в компании поем, — Прокопий Александрович пододвинул помощнику тарелку с гречневой кашей с мясом. — Ты не смотри на меня, а ешь. Молодой организм требует много пищи. А мне, старику, полезно поменьше есть…

В наступившей тишине было слышно, как за окном шумел ветер.

— Все не могу прийти в себя, с тех пор как пожаловали сюда те двое, — вдруг заговорил лесничий. — И не потому, что чуть не преставился… Кому нужна жизнь такой старой перечницы, как я. Другое беспокоит меня: зачем приходили? Чего искали? Вижу, и ты об этом же думаешь. У тебя даже в привычку вошло — как появишься в хате, так и щупаешь все глазами. И я вот тоже задумался крепко: что и где здесь спрятано? До нас тут тоже жил лесничий. Говорят, по пьяному делу погиб. Что же мог прятать тот лесничий? Деньги? Ценности? Это смотря какой человек! А может, и не деньги вовсе, а что-нибудь для государства важное? А мы сидим с тобой и ничего не знаем… — старик достал кисет и принялся свертывать самокрутку.

Геннадий слушал молча. Он знал, что раненный им бандит очнулся в Комитете госбезопасности. Там он сознался, что согласился участвовать «в деле» за хорошее вознаграждение. До этого имел судимость за ограбление с применением огнестрельного оружия. Отсидел шесть лет и по амнистии был досрочно освобожден. Своего сообщника он не знал до той минуты, когда отправились в лес. Связал их третий, знавший обоих, но где он жил — неизвестно. О внешности сообщника он ничего не мог сказать, разве что тот бритоголов и веснушат.

Потрохов регулярно сообщал о своих наблюдениях Смирнову, с которым уже трижды встречался.

Не зная истинного положения дел, старик чутьем бывалого человека угадывал, что дело серьезное. В молодости он сражался за Советскую власть в рядах приморских партизан. Приходилось и на шпионов охотится. Старик своими словами невольно задел Потрохова за живое. Ему, молодому офицеру государственной безопасности, доверили самостоятельную операцию по выявлению вражеской базы, значение которой трудно переоценить, а он до сих пор так ничего и не добился!

Оставив недоеденный ужин, Геннадий рывком встал из-за стола и зашагал по избе. Несколько минут Прокопий Александрович сидел на своем месте, наблюдая за помощником. Затем поднялся и стал убирать со стола. Потрохов продолжал ходить из угла в угол.

— Знаешь что, Геннадий, — перестав убирать, сказал старик, — давай учиним обыск в хате, может, что и найдем? А? Все равно не иметь нам с тобой покоя, пока не узнаем, зачем приходили те двое…

Только к утру закончили они безрезультатные поиски. Не оставалось уголка в доме, который бы они не обследовали. Уставший Прокопий Александрович, не раздеваясь, лег на койку, а Потрохов, задумавшись, сидел за столом и скатывал хлебные шарики из мякиша Вдруг его пальцы нащупали на краю стола небольшой выступ.

Он машинально взглянул на доску. Едва заметный выступ шел по всей ее ширине. Сам стол был намертво прикреплен к полу. Толстые столбы, служившие ножками, глубоко уходили в землю. Толщина каждой доски стола достигала десяти сантиметров. Для чего понадобился такой массивный стол? Потрохов обошел его со всех сторон. На другом конце доски оказался точно такой же едва ощутимый выступ.

— Прокопий Александрович, вы не спите? — тихо окликнул он лесничего.

— Нет, а что?

— Посмотрите-ка, — и он указал на выступ доски.

Прощупывая пальцами выступ, Прокопий Александрович взглянул на темное окно, затем полез в карман, вытащил круглое увеличительное стекло, которым пользовался при чтении. Сомнений быть не могло: доска с двух сторон имела небольшие выступы..

— Эту доску добавляли в длину с одной и другой стороны, — как бы про себя проговорил лесничий. — Зачем же с двух сторон, когда можно с одной?

— И я об этом подумал, Прокопий Александрович, — горячо заговорил Потрохов. — Ведь если доска оказалась коротка, то можно было удлинить ее с одной стороны. Смотрите, добавлено с обеих сторон не более десяти сантиметров. А всего проще было бы сделать стол на десять сантиметров короче. Зачем понадобилось добавлять?

— Дай-ка топор! — сказал старик.

Продолжая разглядывать стол сквозь увеличительное стекло, они заметили, что к доске по ширине приклеены столярным клеем рейки.

Общими усилиями старик и Геннадий оторвали рейки. Однако, кроме нанесенного слоя клея, на концах ничего не оказалось. Тогда стали осматривать доску. Она ничем не отличалась от остальных. Прокопий Александрович достал перочинный нож и стал соскабливать с ребра доски стружку за стружкой.

— Видишь? — торжествующе спросил он. — Заклеено фанерой. Сейчас мы доберемся до сути. Так и есть — щель! Ну-ка, что там внутри?

Из вырезанной в доске щели был извлечен аккуратно сложенный пергамент. Не развертывая, Прокопий Александрович протянул его Потрохову. Геннадий в нерешительности повертел пергамент в руках.

— Откроем, Прокопий Александрович? — тихо спросил он.

— Не положено! — твердо проговорил старик. — Хотя, конечно, очень интересно. Ежели не секрет — скажут. Седлай вороного и айда в город.

Одобряя такое решение, Геннадий все же спросил:

— Может, все-таки откроем?

— Нет, — решительно возразил Зайцев. — Вези скорее. Кто знает, может, дорога каждая минута.

— Вы правы. Надо скорее доставить находку в город. Там разберутся, что к чему.

И, спрятав пергамент на груди, Геннадий направился к двери.

— Не ходите сегодня на обход, Прокопий Александрович, очень прощу вас. Я скоро вернусь, все сам сделаю.

— Иди, иди! — ласково глядя в счастливое лицо Геннадия и пряча улыбку, поторопил старик. — Мне работы в доме хватит до самого твоего прихода. Надо же навести здесь порядок, — и старик взялся за топор.

Но Потрохов в город не поехал. Добравшись до условленного места, он передал пергамент командиру конной группы и велел поскорее доставить в Комитет. Тот в сопровождении верховых поспешил с пакетом к Решетову.

ГЛАВА XIV

Костричкин прошел мимо дежурного администратора гостиницы и по устланной ковром лестнице поднялся на третий этаж. Шестьдесят седьмая комната, которую занимал майор Вергизов, помещалась в самом конце длинного коридора.

В номере, кроме Вергизова и Завьялова, склонившихся над картой города, Костричкин застал еще какого-то молодого человека. Гражданская одежда плохо скрывала его военную выправку. Светлые волосы были зачесаны назад. Только над правым виском топорщилась непокорная прядь. Лицо молодого человека говорило о сильном, волевом характере. При появлении лейтенанта незнакомец пытливо посмотрел ему в глаза. Левая бровь его приподнялась, образуя на лбу гармошку морщин.

— А, Костричкин, — оглянулся Вергизов, — входите, входите и знакомьтесь. — Майор перевел глаза на молодого человека.

— Соловьев, — первым назвался тот.

Они обменялись рукопожатиями. Костричкин с нескрываемым любопытством разглядывал капитана, о котором ему рассказывал Вергизов.

— Садитесь, товарищи! — пригласил Вергизов.

— То обстоятельство, — майор вернулся к прерванному приходом Костричкина разговору, — что резидент прибыл в Приморск, подтверждает наши предположения: враги накануне совершения диверсии. Пока трудно предугадать, как они собираются осуществить свое черное дело. Ясно одно — мы должны сорвать их планы. Ближайшим объектом действий диверсантов станет, по-видимому, квартира профессора Якименко. Завтра к вечеру у него соберутся видные ученые Приморска. К профессору в качестве чертежницы подослана шпионка Белгородова. Несомненно, замышляется жестокая диверсия. На этом участке, кроме майора Смелых, остаются я и лейтенант Костричкин. Вы, лейтенант, выполнили все, как было намечено? — обратился к Костричкину Вергизов.

— Так точно, Василий Кузьмич. Еще не рассвело, как я уже был у дома Якименко. Все тщательно обследовано. В заборе обнаружен большой проем, замаскированный свежесрубленными ветками…

— Вы ничего не нарушили там? — с тревогой спросил Вергизов.

— Никак нет. Все осталось в прежнем виде.

— Правильно поступили, — майор поднялся и зашагал по комнате. — Детальный план наших действий на этом участке мы разработаем позже. Данные, которыми мы располагаем, говорят о том, что у засланного к нам диверсанта есть сообщники. Сколько их и кто они? Нам известны трое: Белгородова, косоглазый парикмахер Запыхало и «Рыболов», имеющий, как предполагает полковник, особое задание, связанное с лесной базой. Существуют еще два человека, связанные с диверсантами, но личность их пока не установлена. Один из них оперирует здесь, в Приморске, другой — в нашем городе, в зоне номерного завода. Ни один из врагов и их сообщников не должен уйти от наказания! В этой связи очень интересную работу провел товарищ Соловьев в сотрудничестве с работниками уголовного розыска Приморска. Доложите, пожалуйста, капитан, — попросил Вергизов.

— С капитаном Стержневым из угрозыска, — сказал Соловьев, — нас связывает несколько совместных операций по ликвидации осиных гнезд бандитов. И мое появление у него особого удивления не вызывает. Но зато, откровенно признаюсь, когда речь зашла о косоглазом парикмахере, пришлось удивиться мне. Оказывается, этот тщедушный старик был уже замешан в уголовном преступлении и ухитрился выйти сухим из воды. Позже Запыхало реализовал драгоценности, награбленные известным налетчиком Иваном Булановым, по кличке «Джентльмен». Сейчас этот субъект вернулся из исправительно-трудовой колонии и поддерживает связь с парикмахером. Хорошо осведомленные о повадках «Джентльмена», работники угрозыска были удивлены, что он больше не делал попыток ограбления, Между тем бандит сорит деньгами, пьянствует в ресторанах и обрастает прежними своими «корешами». За ним, как тень, ходит его дружок Васька Тюлень. Товарищи из милиции считают, что снабжает его деньгами Запыхало, очевидно, рассчитывающий на его помощь в нужный момент. Делает это косоглазый, конечно, не без ведома «хозяина» — главного диверсанта, а скорее всего — по его же заданию. Я считаю, что у нас есть основания арестовать Запыхало, а вместе с ним и «Джентльмена», — закончил Соловьев.

— Вы правы, капитан, — в раздумье проговорил Вергизов, — Запыхало надо арестовать. До сих пор мы оставляли его на свободе для того, чтобы не насторожить врага, не дать ему догадаться, что мы знаем о «воскрешении» Белгородовой под другим именем. Но теперь час косоглазого настал. Арестуем его завтра к концу дня. В это время к нему обычно заходит «Джентльмен». Кроме того, у врагов останется мало времени, чтобы перестраивать план, если им станет известно об аресте косоглазого. Выполнение этой задачи возлагается на вас, капитан Завьялов.

— Слушаюсь, Василий Кузьмич. Но как нам быть с врачом Варшавским? Я уверен, что они постараются уничтожить такого свидетеля. На него ведь уже готовилось покушение. Только выдержка и хладнокровие врача спасли ему жизнь.

— Ваше опасение не лишено основания, — Вергизов склонился над картой и еще раз внимательно вгляделся в карту поселка Лубково. — Оно тем более основательно тем, товарищ Завьялов, что Варшавский не только оперировал Белгородову, но видел и слышал голос «главного», хотя и не разглядел его лица. Врача необходимо охранять. Поручаю вам, товарищ Соловьев, охрану Варшавского.

— Есть!

— Приступайте к заданию немедленно, товарищи. Подумайте, что нужно сделать каждому по его объекту — и действуйте. Как только кто-нибудь из вас закончит выполнять свою задачу, — немедленно свяжитесь со мной. А вы, товарищ Завьялов, свои действия согласуйте с работой отдела капитана Стержнева.

Условившись о связи и уточнив некоторые детали, Вергизов отпустил Завьялова и Соловьева и остался вдвоем с Костричкиным,

ГЛАВА XV

Рассвет, как часто случалось в последнее время, застал полковника Решетова в кабинете. Он разрешил себе вздремнуть только часок и сейчас читал донесение Вергизова. Майор сообщал, что сегодня под утро Белгородова покинула дом профессора Якименко и скрылась. Предприняты поиски. В донесении упоминалось также, что в квартире профессора Якименко деятельно готовятся к празднованию юбилея.

В утренней тишине резко прозвучал телефонный звонок. Не отрывая глаз от донесения, полковник снял трубку.

— Решетов у телефона. Слушаю, товарищ Костричкин. Кто? «Первый»? Очень хорошо, не выпускайте из виду. Откуда? Из Стрельца? Правильно… Действуйте!

Итак, Костричкину удалось обнаружить Белгородову в районе поселка Стрелец. Там же были замечены два шедшие один за другим лимузина, принадлежащие иностранной торговой фирме. Подтверждались данные, полученные из Москвы, о том, что один из «гостей» — диверсант. Необходимо установить его личность и изолировать. Как удастся работникам госбезопасности парализовать действия врага, покажет время. Пока важно, что он находится в поле зрения чекистов. Что касается Белгородовой, то с ней связаны особые расчеты.

Настойчиво затрезвонил телефон. Наступал новый день, полный забот, тревог и неожиданностей. День, похожий на множество других дней, начинавшихся телефонными звонками на рассвете и кончавшихся выездами на места происшествий глубокой ночью.

— Решетов у телефона, — снял трубку полковник. Взгляд машинально скользнул по циферблату часов. Было семь утра. Как и предполагал полковник, звонили с номерного завода. Завод в последнее время находился под особым наблюдением работников Комитета. Там, в пристройке, рядом с проходной, обосновался капитан Смирнов.

Ни один человек не попадал на территорию завода без того, чтобы об этом не знал капитан.

После возвращения из лесу, где Смирнов встретился с Прохоровым, ему была поручена охрана завода. О том, что Смирнов является работником госбезопасности, знали два — три человека.

О любом, даже незначительном, происшествии немедленно сообщалось Решетову. Сейчас Смирнов докладывал, что ночь прошла спокойно.

— «Первый» зашевелился, — сообщил Решетов Смирнову. — Теперь каждую минуту нужно ждать «гостей». Предупредите товарищей.

— Слушаюсь, — ответил Смирнов.

Материалы следствия и донесения работников Комитета, наконец собственное чутье чекиста подсказывали Решетову, что готовится диверсия не только с целью разрушения материальных ценностей, но, в первую очередь, уничтожения людей-ученых и рабочих завода.

Лабораторные исследования содержимого металлической коробки, извлеченной со дна моря, не удовлетворяли ни Решетова, ни генерала. По требованию полковника коробка была направлена в Московский специализированный научно-исследовательский институт. Эксперты обращали внимание на то, что оружие обладает большой разрушительной силой, связанной с выделением особо вредных газов. Они указали также, что газы могут вступать во взаимодействие со взрывчатыми веществами. Но институт не мог установить, к какой группе относятся эти газы. Это осложняло положение.

Решетов мысленно перебирал все меры, предпринятые для охраны завода, и не находил в них изъяна, но все же тревога не покидала его. С нетерпением поглядывал полковник на часы. Наконец в дверь постучались. Вошли Матвеев и Крылов, подтянутые, тщательно выбритые и, на первый взгляд, очень спокойные. Здороваясь с вошедшими, Решетов опытным глазом заметил скрывавшуюся за внешним спокойствием настороженность.

— Пешком? — спросил Решетов.

— Как условились, — ответил Матвеев. — Мы с Владимиром Николаевичем уже успели побывать во всех цехах и битый час бродили по улицам, прежде чем прийти к вам.

— Ну, и какие выводы?

Решетов внимательно взглянул на Матвеева. После болезни Владимир Петрович похудел и от этого выглядел моложе. Бледность все еще не сошла с лица.

— Как будто все предусмотрено. Охранные посты не покидают своих мест ни днем, ни ночью. Все хорошо проинструктированы на случай вражеской вылазки. По вашему совету изменен режим пропусков на территории завода…

— Как с гаражом для автомашин?

— Переведен на территорию по соседству со строительством нового административного корпуса. Навес полностью закончат завтра. В каждом цехе усилены противопожарные меры, обеспечены запасные выходы. Исподволь подготовляем рабочих, чтобы в случае опасности не возникло паники.

— Это хорошо.

— Да, это необходимо было сделать, — вступил в разговор Крылов. — Перевод того или иного члена партии из одного цеха в другой не вызвал никаких нареканий. Люди сразу соглашаются… Как будто догадываются о чем-то… Даже становится как-то не по себе, товарищ полковник. Ведь посвящены только члены парткома, и то со строгим предупреждением о соблюдении тайны…

— Решение правильное, коммунистов должно быть побольше в каждом цехе. Не беда, если временно поработают на непривычных участках. Если вы не возражаете… — звонок телефона прервал Решетова. — Простите, — извинился он и снял трубку, — Решетов слушает. Да, это я. Так…

«Говорите с Приморском», — предупредила телефонистка. Затем в трубке послышался прерывающийся от волнения женский голос.

«Сегодня на номерном заводе перед вечером возникнет пожар. Будет сопровождаться взрывами. Ни в коем случае не употреблять при тушении пожара воды»…

— Кто со мной говорит?.

— «Друг», — Решетов услышал, как повесили трубку.

Матвеев и Крылов видели, как посуровело лицо Решетова. Густые брови сошлись на переносице. С минуту он молчал, глядя в одну точку. Затем, как бы очнувшись, поднялся и предложил:

— Так, если не возражаете, отправимся на завод.

— Мы готовы.

— Шофера не надо. Я сам поведу машину, меньше будем привлекать внимания.

Решетов поправил галстук, взял шляпу и вышел вслед за гостями. Проходя мимо дежурного, он остановился, тихо дал какие-то указания и поспешил за товарищами.

* _* *

Машина пересекла городскую черту и быстро понеслась по асфальтированному шоссе, ведущему к заводу. Решетов наклонился к баранке и молча следил за дорогой. Матвеев и Крылов тихо переговаривались. Пронзительно сигналя, их стремительно обогнали четыре пожарных машины.

Вскоре влево от дороги показался высокий каменный забор, тянувшийся на несколько километров. По правую сторону возвышались новые коттеджи. Завод быстро обрастал жилыми домами. Новый поселок вмещал уже несколько тысяч жителей, преимущественно рабочих предприятия.

Решетов свернул влево и повел машину к проходной. Ворота предупредительно распахнулись, но полковник остановил машину, не выключая мотора. Путь преградил человек с поднятой рукой.

Охранник узнал Матвеева, пропустил его и закрыл ворота.

Решетов поставил машину у забора, рядом с другими легковыми автомобилями, принадлежащими рабочим завода.

— Начнем с самого въезда на территорию, — предложил Решетов.

— Хорошо, Михаил Николаевич, — согласился Матвеев.

Они направились к проходной, куда уже успел зайти охранник. У ворот Решетов окинул взглядом территорию. Справа стояло складское помещение. За ним высился сборочный цех. Многоэтажное здание сверкало стеклами окон. В него вело восемь широких ворот-дверей, устроенных между колоннами. Дальше, сколько охватывал взор, тянулись корпуса инструментального, штамповочного, кузнечного цехов. За ними угадывались строения, скрытые кронами деревьев. Слева, па строительной площадке, возводился новый цех. Работы только начинались. Два экскаватора вынимали из котлована землю и ссыпали ее в кузова автомашин. По ту сторону котлована попыхивал паровоз с вереницей железнодорожных платформ, груженных котельцом.

Решетов подошел к котловану: там, на шестиметровой глубине, люди планировали площадку фундамента. В это время из недр заводского двора выполз подъемный кран на гусеничном ходу. Его длинная стрела устремилась в небо, точно дуло зенитки. Затем опустилась, подхватила связку ящиков, приподняла и, развернувшись, поставила на железнодорожную платформу.

Решетов отметил, что железнодорожная ветка подходит к котловану вплотную. Он перевел взгляд на строение, видневшееся за краном. В чем размещалась столовая завода. На втором этаже — клуб и библиотека.

— До чего скученно! — недовольно сказал он.

— Это временно, — объяснил Матвеев. — Вот закончим строительство первой очереди и рассредоточим производственные помещения, а в этих разместим административные и подсобные отделы.

— В случае пожара здесь бед не оберешься, — нахмурился Решетов. — Надо усилить противопожарные меры. Да, товарищ Матвеев, — вспомнив что-то, спросил Решетов, — не звонил ли вам Степанковский?

— Нет. Вы знаете, что он уехал в Приморск?

— Да. К сожалению, не сумели его отговорить. Я надеялся, что он позвонит вам…

— Пока нет. Если и будет звонить, то позже.

— Я попрошу вас, если позвонит Степанковский… тотчас сообщить мне…

— Хорошо.

Решетов медленно направился к сторожке, как бы измеряя шагами расстояние между ею и котлованом. Поравнявшись со Смирновым, полковник внимательно взглянул на него. Широкое скуластое лицо капитана было спокойно.

— У вас все наготове? — Полковник взглянул на часы. — Что-то сулит нам конец этого дня? Будьте, капитан, предельно бдительны. В случае пожара в результате взрыва ни в коем случае не пользуйтесь водой при тушении. Вы помните, что об этом говорит заключение института? Четыре пожарные машины с бойцами укрыты в поселке. Распорядитесь, чтобы все наши бойцы имели при себе топоры, ломы, кирки. Позаботьтесь о шерстяных матах — это основное средство тушения. Работа должна проводиться только в противогазах. Как микрофоны и репродукторы?

— В полном порядке, товарищ полковник.

— Хорошо. Я остаюсь здесь. Если в Комитет поступят донесения, вас поставят в известность. Немедленно информируйте меня обо всем.

— Есть!

В сопровождении Матвеева и Крылова Решетов направился к зданию заводоуправления. У сборочного цеха он увидел молодого паренька в брезентовом костюме, и глаза его потеплели — Решетов узнал Михаила Дроздова. Увлеченный работой, паренек не заметил полковника.

ГЛАВА XVI

Стояло раннее утро. В этот день — день юбилея Андрея Андреевича — Лидия была свободна и могла распорядиться своим временем как вздумается. Она шла по еще пустынной улице к берегу моря.

Морскую гладь кутала легкая сизая дымка. В неподвижном воздухе царила тишина. Три рыбачьи лодки слегка покачивались у поплавков раскинутого невода: люди в лодке ждали восхода солнца. Деревья стояли неподвижно, словно тоже дожидались солнца. Вдруг из листвы выпорхнул воробей и камнем ринулся с обрыва к морю. За ним последовал другой, третий, а затем целая стайка. Почти одновременно на морской глади появился край багрово-красного диска. Он стал быстро подниматься, на глазах меняя форму.

Лидия взглянула на небо. Небольшое облако, еще минуту назад темное, сейчас вспыхнуло красновато-желтым светом. Наконец над морем поднялся огненный шар, точно раскаленный металлический крут. На море легла сверкающая солнечная дорожка. В ней оказались лодки рыбаков. Необычное освещение и искрящаяся вода делали их фантастическими. Лидия остановилась, зачарованная редким зрелищем. Солнце бросило на землю первые приветственные лучи.

Тотчас поднялся шумный птичий галдеж. А солнце светило все ярче. Теперь уже искрилась вся поверхность моря. Разгорался погожий летний день.

Как бы очнувшись, Лидия взглянула на часы. Время шло неумолимо быстро. Она бросила последний взгляд на море и торопливо зашагала к остановке. Около ипподрома Лидия сошла о трамвая в надежде найти здесь такси. Но было еще рано, и пришлось ждать битых полчаса. На первой же подвернувшейся машине она уехала в сторону Лубково. В километре от поселка, на развилке шоссе, Лидия попросила ссадить ее и на попутной же машине вернулась обратно в город. Здесь она взяла такси и поехала в сторону поселка Стрелец, но, не доезжая, велела свернуть в сторону поселка Дачный. В открытом поле, на развилке, она рассчиталась с шофером и двинулась дальше пешком. Долго шла по проселочной дороге, затем вышла на шоссе. На телеграфном столбе были выжжены цифры:

— сорок один километр до Приморска, семнадцать — до Дачного и пятнадцать — до Стрельца.

Здесь Лидия остановилась и стала ждать. Мимо проехал грузовик с рабочими-путейцами, ремонтировавшими шоссе. По обочинам блестел свеженасыпанный гравий, возвышались конусы песка и щебня.

Вскоре слева появились два совершенно одинаковых лимузина иностранной марки. Лидия вышла на середину шоссе и подняла руку. Первая машина проехала мимо, а вторая остановилась около самых ног Лидии. Быстро юркнув в распахнувшуюся дверцу, Лидия окинула взглядом дорогу слева, справа, посмотрела назад и поудобнее уселась на мягком сиденье, обитом красным плюшем. Ей вдруг показалось, что она находится где-то на другом континенте. Но это ощущение властно вытесняли другие чувства. Холодными глазами посмотрела Лидия на убранство лимузина. В машинах этой марки ей приходилось ездить бесчисленное множество раз. Переднее сиденье было отделено звуконепроницаемой перегородкой из прозрачной, напоминающей стекло, пластмассы. Она успела заметить, что впереди находились двое. Кто они? Что делают сейчас, о чем говорят?

Что-то вспомнив, Лидия нагнулась и приподняла резиновый коврик. В специальном желобке на полу змейкой тянулся мягкий, хорошо изолированный провод. У самой стенки, отделявшей кабину шофера, провод был разъединен. Со знанием дела она быстро соединила концы провода и повернула рукоятку громкоговорителя, подвешенного за осветительным плафоном. Автоматически включился микрофон, и она услышала разговор тех, что сидели впереди. Беседа шла па английском языке.

— …Соображаете, что за этим кроется? Хорошо, если все сойдет благополучно. Впредь не рискуйте больше…

Лидия сразу узнала Гоулена.

— Без риска в нашей работе нечего рассчитывать на успех, — послышался другой знакомый голос.

— Все же старайтесь поменьше рисковать.

Судя по тому, как умолкал голос, когда раздавался сигнал сирены, она поняла, что за рулем сиди Гоулен.

— Вы уверены, что умер?

— Есть все основания думать, что это так. Применено испытанное средство. Тот, кто это выполнил, видел результат. Когда отравленного забрала «Скорая помощь», он уже агонизировал…

— Да, не повезло с этим агентом. Требуется предельная предусмотрительность, особенно в этой стране. А вы второй раз мажете…

— Позвольте, мистер… — послышался протестующий голос собеседника.

— Не забывайте — раздраженно перебил его Гоулен, — в числе ваших неудач — не только попытка к предательству со стороны этого агента. Еще неизвестно, во что обойдется нам потеря запала к секретному оружию. На минуту представьте себе, что чекисты нашли этот запал, и советским ученым удалось раскрыть тайну оружия. Ведь тогда вся операция обречена на провал! А вы ухитрились оставить его в машине, сброшенной в море. Кроме всего, потерей запала вы вывели из строя второй аппарат-снаряд, и теперь мы располагаем только одним снарядом А если не сработает взрыватель и снаряд не включится?..

— Зачем такой пессимизм, мистер Гоулен?.. Я уверен, что для диверсии достаточно и одного снаряда…

— Вы уверены! На кой черт мне ваша уверенность, когда требуется твердая гарантия! Известно ли вам, что самолет, забросивший аппарат-снаряд на Крайний Север этой дьявольской страны, не вернулся на базу? А с каким риском наш агент доставил аппарат сюда? И после всего этого потерять взрыватель! Это вы называете чистой работой? Да еще неизвестно, не попадет ли аппарат в руки русских!

— Как я должен понимать вас, мистер… — в голосе говорившего явно звучали заискивающие нотки. — Неужели вы потеряли веру в меня? Можете быть совершенно спокойны, аппарат похоронен навеки, и его никто никогда не найдет. Да и взрыватель тоже…

— Довольно! — грубо оборвал собеседника Гоулен. — Из-за вас пришлось потратить колоссальные средства, чтобы доставить сюда еще один аппарат. Вы думаете, эго так просто — вмонтировать аппарат-снаряд в лимузин? Можете ли вы своими куриными мозгами понять, какого напряжения ума, изобретательности десятка крупнейших специалистов нашего управления потребовала его доставка? А чего стоило проскочить таможню! Когда мы получили наши лимузины, служащие таможни подвергли их самому тщательному осмотру и взяли на весы. В случае хотя бы незначительного расхождения в фактическом весе против указанного в паспортах таможня получила бы право задержать машины на неограниченное время для экспертизы. Но и это было предусмотрено: вес обеих машин точно совпал с указанным в паспортах.

Гоулен замолк, и Лидия представила себе его самодовольную физиономию. О, она отлично изучила этого самовлюбленного деспота, его коварство прирожденного шпика, умение играть на любой человеческой слабости, а потом внезапным ударом сокрушать и подчинять себе чужую волю. Вот и сейчас он с упоением расписывает подробности доставки сюда аппарата-снаряда, чтобы подавить агента сознанием своей вины. Гоулен добивался сейчас от агента четкого, самоотверженного исполнения его замыслов, не брезгуя никакими приемами. Цель оправдывает средства — его неизменный девиз.

— Как же вам удалось их обмануть, раз аппарат был в машине? — спросил подавленный агент.

— Чтобы победить, надо заранее знать, что может предпринять твой противник, — назидательно изрек Гоулен. — Мы предусмотрели все. Вмонтировав аппарат-снаряд в заднее сиденье одной из машин, мы соответственно облегчили ее вес. Для этого потребовалось кузов сделать не из железа и стали, а найти такой заменитель, который был бы столь же прочным, как железо, но намного легче. Кроме всего, надо было сохранить прежний внешний вид машины. Вот она идет впереди нас. Разве заметна хоть какая-нибудь разница?

— Действительно, отлично сработано, — пробормотал собеседник. — Но ведь…

— Впрочем, довольно о машинах, — не дал ему договорить Гоулен. — Что представляют собой остальные агенты?

— Исполнительные, опытные люди. Конечно, пришлось вначале повозиться с ними, напомнить кое о чем, чтобы заставить работать на нас. Но в общем все уладилось, как я и предполагал. Правда, есть среди них субъект, жизнь которого можно исчислять минутами, но это только один…

— Кто именно?

— Наш агент еще по лагерю. Он сослужил нам хорошую службу, а квартира его явилась на первых порах надежным убежищем. Но после пребывания там «Актрисы» пристанище это потеряло ценность. В дальнейшем старик ничем нам полезен быть не может, а повредить… как знать? Дело, видите ли, в том, что он знает меня в лицо…

— Убрать нужно незамедлительно и тонко.

— О, можете не беспокоиться, мистер. Он умрет сегодня вечером вместе со своей внучкой вполне естественной смертью…

При этих словах Лидия едва сдержалась, чтобы не послать пулю в затылок того, кто готовил гибель маленькой Аннушке.

— Остальные агенты еще нужны, могут принести немало пользы…

— Кто еще знает вас в лицо?

— Один старый агент, тоже из лагеря, и «Рыболов». Но это люди надежные. Впрочем, в случае чего, пуля в любую минуту может заткнуть им рот.

— Как идет подготовка операции на заводе?

— Дело сложилось лучше, чем можно было ожидать. Сейчас главное — чтобы сработал этот самый аппарат. А там все пойдет как по нотам.

— Как вы рассчитываете применить аппарат?

— Его доставит на завод человек, который ни о чем не догадывается. Снаряд включится автоматически и начнет действовать буквально через несколько минут после его доставки. Так что доставивший его даже не успеет опомниться…

— Учтите, аппарат должен начать действовать в таком месте, где есть легко воспламеняющиеся объекты. Естественно, там должны быть средств! Тушения и, в первую очередь, вода. Очень важно, чтобы была применена вода. Она — главный наш союзник. Чем больше будет вылито на горящий снаряд воды, тем больше он будет выделять отравляющих веществ. Действие отравляющих веществ наступит в различные сроки, заболевание будет различным; в зависимости от газа, который попадет первым в организм жертвы. После того как сработает предохранительный клапан, произойдет взрыв. Взрывной волной выбросит снаряд, а аппарат окутается пламенем очень высокой температуры. Все, что находится в радиусе одного метра, воспламенится, и уж никакими силами пожар не погасить. Аппарат снабжен реактивно-термитным горючим на несколько часов. Отделившийся от него раскаленный снаряд с большой силой поражает первый попавшийся объект. Через каждые пять минут аппарат выбрасывает очередной снаряд. Находясь в аппарате, окутанном пламенем, снаряды не подвергаются нагреву благодаря многослойности перегородок в гнездах. Как только срабатывает клапан, снаряд достигает соответствующей степени нагрева и вылетает. Вполне понятно, что при всяком пожаре употребляют воду. В данном случае вначале создается впечатление, будто вода помогает. Пламя резко снижается и даже затухает. Огонь сменяет легкий прозрачный совершенно не едкий газ. Это и есть самое страшное, а для нас — самое важное во всей операции. Завод можно довольно быстро отстроить и пустить в ход после любого пожара. Но выведенные из строя на всю жизнь сотни специалистов, квалифицированных рабочих и инженеров восполняются десятилетиями…

Гоулен замолчал.

Лидия почувствовала, что лимузин круто поворачивает и, как ей показалось, идет в обратном направлении. Она глянула в окно, но второй машины не было видно. Куда свернула машина, кто в ней? Для чего она нужна Гоулену? По опыту Белгородова знала, что не в правилах Гоулена посвящать кого бы то ни было в свои планы, тем более здесь, в Советском Союзе. Скорее всего машина и находящиеся в ней люди служат ширмой, средством отвлечь внимание советской разведки. Да, надо отдать должное предусмотрительности Гоулена: в случае возникновения подозрения куда труднее проследить две машины, чем одну. Тем более что люди в другой машине наверняка не посвящены в планы Гоулена. Можно ручаться, что для них Гоулен — совсем другое лицо, под другим именем.

— Совершенно неощутимо для человека, — заговорил вновь Гоулен, — газ проникает в дыхательные пути, в легкие, в кровеносные сосуды. В разные сроки, но не позднее месяца начнется разрушительный процесс в организме, отравленном этим газом. В течение месяца человек чувствует себя вполне здоровым, а потом организм его начнет разрушаться, и медицина окажется бессильной помочь ему. Если кто и выживет, останется полным инвалидом.

Наступила продолжительная пауза.

Лидия отдернула шелковую занавеску. Промелькнула уже знакомая ей развилка, металлический стержень. На стержне прибит предостерегающий плакат: «Проезд закрыт!» Очевидно, здесь еще проводятся дорожные работы. Гоулен свернул, влево.

— Как я уже говорил, — вновь послышался его голос, — аппарат рассчитан на четырехчасовое действие. За это время в тушение пожара будут вовлекаться все новые и новые люди. Все они попадут в радиус действия газа. Но погасить пожар им не удастся. Приглушенный водой огонь через некоторое время вспыхнет с новой силой и, пока будет для него пища, — не угаснет. Таким образом, завод и все, что его окружает, сгорит… Теперь вы понимаете, что представляет собой оружие, которым мы владеем? От ваших действий зависит судьба очень важной части операции. Самое главное — доставить аппарат на территорию завода и запустить его. Только убедившись, что все идет как намечено, вы приступите к выполнению второго задания — Лидия услышала, как щелкнула зажигалка: Гоулен прикуривал. — Оно заключается в том, чтобы взорвать базу в лесу. База ни в коем случае не должна попасть в руки советских разведчиков. Все ясно? — вдруг резко, как показалось Лидии, спросил Гоулен.

— Да, — послышался ответ.

— Третье задание — уничтожить инженера Степанковского… Его нужно убрать во что бы то ни стало. Поручите это дело самому верному и смелому человеку. Вы же займетесь основным заданием. Больше мы не увидимся. После осуществления операции вы должны скрыться. Только через три месяца — в назначенное время, на известных вам волнах — ждите дальнейших указаний.

— Как? Разве после выполнения этого задания я не вернусь назад? — голос от волнения стал прерывистым.

Лидия злорадно усмехнулась.

— Планы изменились. Есть указание босса не торопиться с возвращением. Вы еще понадобитесь здесь. Надеюсь, вы подыскали себе надежное убежище?

Ответа не последовало. Гоулен опять щелкнул зажигалкой.

— Так что же, есть у вас убежище или вы не догадались обзавестись им? — в голосе Гоулена послышалось раздражение.

— Есть кое-что, но…

— Говорите прямо: есть или нет?

— Есть…

— Ну, вот, — облегченно произнес Гоулен. — После взрыва базы укройтесь и ждите… В этом пакете — деньги. Надеюсь, вам будет приятно узнать, — торжественно заговорил Гоулен, — что, кроме особняка, на ваш счет внесена круглая сумма?

— Благодарю вас, мистер Гоулен, — несколько приободрился собеседник.

— Отлично! Пожар на заводе должен вспыхнуть сегодня, во второй половине дня. В это время руководящий состав находится на своих местах. Все, разумеется, включатся в работу по ликвидации возникшего пожара. Это нам и нужно. К вечеру я должен отправить шефу шифровку о том, что задание выполнено.

— Гениально рассчитано, мистер! — льстиво заговорил собеседник.

— И если учесть диверсию «Актрисы», — размечтался Гоулен, — то знаменитый на всю страну номерной завод и научные работники с мировым именем будут вычеркнуты из актива советского государства.

Наступила пауза. Было слышно лишь шуршание шин да шорох гравия.

Остаток пути прошел в молчании. Наконец, машина остановилась.

— Два слова на прощание, — послышался голос Гоулена. Лидия, опасливо взглянув на громкоговоритель, поспешно перевела регулятор на самое слабое звучание.

— После выполнения задания люди, хотя бы раз видевшие вас, должны умереть. Это — непременное условие. Кстати, врач, оперировавший «Актрису», еще жив?

— С ним будет покончено тоже сегодня.

— Медленно реагируете на опасность. Смотрите, не опоздайте.

— Раньше убрать его нельзя было. Преждевременно поднялся бы нежелательный шум.

— Ладно. Не забудьте оставить одну из машин «Актрисе». Найдете ее на двухсот пятом километре Киевского шоссе. Ну, желаю удачи!..

Быстро нагнувшись, Лидия подняла коврик и разъединила провод.

Когда она взглянула в окно, чья-то рослая фигура нырнула в заросли кукурузы…

ГЛАВА XVII

Машина шла на большой скорости. Покачиваясь в такт движению, Лидия думала о предстоящем разговоре с Гоуленом. Еще во время свидания в Москве было условлено, что встреча состоится именно здесь, в этой глуши, на шоссе, затерянном среди кукурузного поля. Тот, кто подбирал место встречи, очевидно, хорошо знал местность. Действительно, трудно было придумать более подходящую обстановку для свидания шпионов. На всем протяжении шоссе с обеих сторон тянулось поле, заросшее кукурузными стеблями двухметровой высоты. В нем, как в джунглях, мог затеряться человек, имеющий причины скрываться. Надо полагать, что именно отсюда и появился собеседник Гоулена. Лидии так и не удалось увидеть его лицо, но она не сомневалась, что это тот самый верзила с рыжим затылком, который доставил ее в дом Лукьяна Андреевича. Скорее бы состоялась беседа с Гоуленом! Что она принесет ей? В течение ближайших часов Гоулен рассчитывает осуществить свой в самом деле очень страшный замысел. Как же сложатся обстоятельства? Удастся ли план, задуманный ею? Ей хотелось быть одним днем старше, чтобы все уже осталось позади…

Лимузин резко затормозил. Лидия распахнула дверцу и быстро пересела к Гоулену. Машина тотчас двинулась вперед.

— Здравствуйте, мисс, — первым поздоровался Гоулен, искоса взглянув на Лидию.

— Доброе утро, мистер Гоулен, — она, в свою очередь, внимательным взглядом окинула Гоулена. Холеное, тщательно выбритое лицо дышало спокойствием и самоуверенностью. Дорожный костюм, ослепительно белая рубашка с твердым воротничком, хорошо сочетавшаяся с галстуком темных тонов. Да, шеф верен своим привычкам. Каштановые волосы, как всегда, напомажены и тщательно причесаны на пробор.

— Вижу, вы в хорошей форме, мисс, — Гоулен внимательно посмотрел в глаза Лидии.

— Угадали, мистер Гоулен, — весело улыбнулась Лидия. Ее глаза сияли торжеством. — Подобно охотничьей собаке, делающей стойку перед броском, я готова к любому сражению.

— Это делает вам честь. Я всегда был высокого мнения о ваших способностях и уме.

— Благодарю вас за лестное мнение.

— Здесь, — продолжал Гоулен, — в этой нелегкой для нашей работы стране, вы, я надеюсь, проявите максимум самоотверженности.

— Можете не сомневаться, мистер, — она уловила иронию в его словах и насторожилась, но ни единым движением не показала этого. — Я готова выполнить все, что необходимо, идти, куда прикажете…

— Особенно после того, как вы тайно, включили микрофон? — бесцветные глаза Гоулена внезапно впились в лицо Лидии. Какую-то долю секунды ей казалось, что наступил конец. Легкое нажатие курка, бесшумный выстрел… и труп, найденный в кукурузном поле, никогда не раскроет, что это дело рук первейшего бандита Запада. Но эти молниеносно пронесшиеся в голове мысли не отразились ни в выражении лица, ни во взгляде голубых глаз Лидии, спокойно смотревших на Гоулена. Оступиться в этом танце на острие ножа — значит погибнуть. А ей еще надо свести кое-какие счеты. Лидия смело подхватила брошенную ей перчатку.

— А вы полагали, что разведчица вашей школы будет сидеть в машине битый час и не попытается узнать, о чем идет разговор? Я бы оказалась недостойной своего учителя, — она откровенно рассмеялась. Гоулен недовольно поморщился.

— А потом, — она вдруг оборвала смех, — с каких пор какому-то олуху стали доверять больше, чем мне? Мои неудачи еще не дают права ставить меня на одну доску со всяким шпиком…

Гоулен, остановив машину, устремил пристальный взгляд на Лидию. Румянец гнева, сверкающие глаза делали ее необыкновенно красивой, а слова возмущения звучали очень убедительно. Постепенно глаза Гоулена приняли более мягкое выражение.

— Да что, собственно, вас так распалило, мисс? — примирительно заговорил он. — Так или иначе, мне все равно необходимо ввести вас в курс дела. Поэтому, когда раздался предупреждающий сигнал о включении микрофона, я не стал вам мешать. Наоборот, меня удивляет, что вы не включились в нашу беседу с этим, как вы говорите, олухом. Ведь там имеется параллельный микрофон. Поэтому мне показалось, будто вы хотите скрыть от меня, что слышали наш разговор.

Несмотря на ласковый голос Гоулена, Лидия понимала, что это притворство, ему вовсе не хотелось, чтобы она слышала разговор. Но как он все-таки догадался, что она подслушивала? Его россказни о предупредительном сигнале — конечно, чепуха. И вдруг вспомнилось: да она ведь несколько запоздала уменьшить громкость, когда машина резко остановилась перед уходом собеседника Гоулена. Это меняло дело: Гоулен, значит, не знал, когда именно был включен громкоговоритель. Ободренная своим открытием Лидия постаралась смягчить досаду Гоулена.

— Не включалась в разговор потому, что сразу не вспомнила о микрофоне и захватила только конец беседы. Так что вам все равно придется ввести меня в курс дела. Мне ведь необходимо координировать свои действия с вашими…

— Да, вы правы, мисс, — уже более мягко заговорил Гоулен. — Малейшая неосведомленность разведчика может провалить все дело. Но мы еще успеем поговорить, Расскажите, как вам удалось обосноваться у этого паралитика. Все сошло, как мы наметили?

— Пришлось преобразиться в честную труженицу, — улыбаясь, заговорила Лидия. — Несмотря на годы и болезнь, старик оказался весьма деятельным. Не отставать же мне было от него. Тем более что мне самой необходимы все копии набросков чертежей, номера деталей и пояснения к ним.

— Непонятно, как вы ухитряетесь выполнять чертежей под руководством человека, который сам чертить не может? Ведь это же очень сложная работа и требует большой точности.

— Он, действительно, чертить не в состоянии. Но небольшие рисунки карандашом на бумаге с заданными размерами дают мне возможность выполнить чертежи в нужных масштабах. Кроме того, профессор обладает редкой памятью. Он отлично помнит, какие нужны детали, в каких томах можно найти их описание, какая деталь может подойти к тому или другому прибору. Это и дает мне возможность выполнять работу по заданному рисунку профессора.

Отвечая на вопросы, Лидия отлично отдавала себе отчет в том, что Гоулен не тратил бы времени на эти расспросы, если бы его не грыз червь сомнения.

— Вас интересуют все подробности? Я охотно изложу их, хотя для непосвященного они достаточно утомительны.

— Пожалуй, не стоит. Как-нибудь в другой раз. Сейчас се будем терять времени. Хочу надеяться, что у вас все обстоит благополучно и вы готовы приступить к выполнению остального плана.

— Даже лучше, чем можно было ожидать, — задумчиво поглядывая сквозь ветровое окно на дорогу, ответила она. — Я пользуюсь неограниченным доверием профессора, и это создает все условия для успешного выполнения намеченного плана.

— На который час приглашены гости?

— На шесть вечера.

— Вы уверены, что в числе гостей будут все наиболее видные ученые института?

— Конечно. Ведь профессор устраивает домашний вечер. Все будут в сборе.

— Это хорошо.

— Настолько хорошо, что на следующий день никто уже не сможет пожаловать на официальное празднование юбилея профессора Якименко в институт, а оставшиеся в живых будут с ужасом вспоминать этот праздник, — Лидия многозначительно взглянула на Гоулена. Тот перехватил ее взгляд.

— Нет, на следующий день юбилей состоится, и кто пожелает побывать на нем, сможет это сделать.

— Как прикажете понимать вас, мистер Гоулен?.. — удивилась Лидия.

— Понимать надо в прямом, а не в переносном смысле. Дело в том, — по обыкновению растягивая слова, начал Гоулен, — что в первоначальный план внесены существенные изменения. Уж слишком много всяких толков ведется о нашей подрывной деятельности, о террористических актах иностранных разведок. Поэтому мы решили, что никакого взрыва не будет…

— А что же? — на сей раз изумление Лидии было искренним.

— Вы воспользуетесь машиной, которая не больше обычного телефонного аппарата. Работает она совершенно бесшумно. Действие ее рассчитано ровно на тридцать пять минут. После этого элементы ее окисляются и машина мгновенно разрушается. Оболочка, в которой находятся детали, под действием химических элементов растворяется и превращается в жидкую прозрачную массу. При любом исследовании ничего не удастся установить, так как химический состав мгновенно испаряется и остается только вспененная бесформенная масса.

Поворачивая вслед за идущим впереди лимузином, Гоулен предусмотрительно перебросил влево лежавший между ним и Лидией портфель.

— Ваша задача — установить излучатель РЦ-11[1]Радиоактивный цезий. в той комнате, где находится стол для гостей, и нажать кнопку пускателя. После этого найдите благовидный предлог покинуть комнату… — Гоулен замолчал.

— Что же произойдет дальше? — спросила Лидия.

— Ничего особенного, — медленно произнес Гоулен. — Все участники торжества разойдутся по домам в полном здравии и хорошем расположении духа. И на следующий день оно не изменится, так что на юбилейном торжестве в институте, при желании, все смогут быть. Но через пять — семь дней им уже будет не до веселья…

— Что же повлияет на их состояние? — беззаботным юном спросила Лидия.

— Особые излучения, — уклончиво ответил Гоулен и бросил испытующий взгляд на собеседницу. Та с нескрываемым восхищением смотрела на него.

— Да… Вот это сюрприз… — продолжала восхищаться Лидия. Гоулен, не сбавляя скорости, вел машину, изредка взглядывая на Лидию.

Постепенно выражение лица Лидии стало меняться. Когда она повернулась к Гоулену, оно было уже суровым, а взгляд решительным.

— Когда приступить к заданию?

— Сегодня, ровно в семь вечера, в дом профессора доставят корзину с цветами. На дне корзины будет излучатель РЦ-11. Ваша задача — устроить корзину с цветами в наиболее подходящем месте. Справа по корпусу излучателя отвинтите винтик и нажмите кнопку. После этого в вашем распоряжении останется пятнадцать минут, чтобы покинуть обреченное общество. За эти минуты сработает предохранитель и начнется излечение…..

— Кто доставит машину?

— Тот, кто возил вас до Киева Он же через несколько минут передаст вам «Победу».

— Что я должна делать с «Победой»?

— Мы приближаемся к условленному месту. Здесь вас ждет машина. Оставите ее где-нибудь неподалеку от дома Якименко. Надеюсь, найдете там подходящее место?

— Разумеется.

— Как только покинете дом Якименко, садитесь в «Победу» и держите курс на Киевское шоссе. На двухсот пятом километре я буду вас ждать в нашем лимузине.

— Ясно!

— Не забудьте захватить все, что удалось вам добыть за время работы у профессора. Кстати, все чертежи и наброски имеют письменные пояснения?

— Все…

— Отлично! Итак, через несколько минут мы расстанемся.

— Жаль… — многозначительно протянула Лидия и посмотрела на него томными глазами. Гоулен перехватил этот взгляд, и его затылок побагровел. Резко затормозив, он остановил машину. Впереди по-прежнему мчался первый лимузин. Обняв Лидию, Гоулен прижал ее к себе и поцеловал долгим поцелуем… Лидия мягко отстранилась.

— Не совсем подходящие условия, — сказала она. Пристально взглянув на нее, Гоулен вдруг включил зажигание и нажал на стартер. Машина рванулась и на большой скорости помчалась вперед. За весь путь до того места, где стояла «Победа», Гоулен не проронил ни слова. Когда лимузин мягко подкатил к одиноко росшему на обочине каштану, Гоулен затормозил и охрипшим голосом проговорил:

— В ста шагах, за каштаном, стоит машина. Пройдите к ней, отправьте водителя и ждите меня. Я приду через пять минут.

Лидия выскочила из машины и скрылась в кукурузе.

…Сидя за рулем «Победы», хорошо скрытой кукурузными стеблями, Минухин напряженно вглядывался в сторону, откуда должна была появиться женщина. Когда она показалась на дороге, Минухин облегченно вздохнул, вылез из кабины и молча уставился на подходящую Лидию. Та тоже внимательно смотрела из нет С минуту они молча стояли друг против друга.

— Можете идти, — тихо сказала Лидия.

Минухин быстро стал пробираться в сторону, противоположную той, откуда пришла Лидия, и вскоре исчез.

Лидия, прислонилась к открытой дверце. Гоулен не заставил себя долго ждать. Спустя несколько минут показалась его высокая фигура. В левой руке он держал все тот же портфель. Лидия подумала, что шеф не без основания боится даже на минуту расстаться с ним. Гоулен подошел к машине и с минуту стоял молча. Потом, не выпуская портфеля из рук, обхватил Лидию за плечи, запрокинул ей голову и впился в губы жадным поцелуем. Лидия ответила ему. Тогда он стал осыпать поцелуями ее лицо, шею, руки.

Ловко увернувшись, Лидия нырнула в машину. Гоулен подался за ней. Она отодвинулась к рулю. Бросив портфель на заднее сиденье, с налитыми кровью глазами, Гоулен полез вперед. И тут произошло неожиданное… Особым приемом Лидия ударила ногой в грудь Гоулена. Удар был настолько сильным, что Гоулен не удержался, вывалился из машины и опрокинулся навзничь. В ту же секунду «Победа» рванулась с мест. На ходу захлопнув дверцу, Лидия вырулила на шоссе и включила третью скорость. Спустя несколько минут она оглянулась Гоулен уже развернул лимузин.

«Победа» мчалась на предельной скорости. Лидии казалось, что машина развалится на ходу. И все-таки более мощный лимузин неумолимо приближался. За ним следовал второй. Лидия припала к рулю. У нее мгновенно возник план. Только бы первой успеть к развилке! К счастью, встречных машин не попадалось, это облегчало задачу. Но Гоулен вот-вот догонит. Лидия не отрывала глаз от дороги: одно спасение — развилка. Изо всех сил стремясь к этой спасительной развилке, Лидия чуть не проскочила ее. Все же она успела, правда с большим риском, свернуть влево. «Победа» неслась прямо на дорожный знак, установленный посреди шоссе, свалила диск в кювет и вылетела на дорогу, усеянную рытвинами и выбоинами. Но скорости Лидия не сбавляла. Проскочив развилку и потеряв несколько минут на повороте, Гоулен ринулся вслед за Лидией.

Лидия буквально слилась с рулем, напряженно вглядываясь в дорогу. На пути все чаще попадались конусы песка и гравия. Юркая «Победа» легко проскакивала обочиной, а Гоулену в своем тяжелом лимузине приходилось часто тормозить. Это преимущество Лидия использовала полностью.

Постепенно лимузин снова стал настигать «Победу». Лидии мелькнула отчаянная мысль: столкнуть мчавшиеся машины. Но уже в следующее мгновение она отвергла ее: предстояло еще многое сделать…

Вдали Лидия различила сложенные в штабель рельсы. За ними шоссе прерывалось, снят был мостик. С быстротой молнии опытным глазом прикинула она длину снятого моста и выжала последнюю скорость. У обрыва машина взвилась, на какую-то долю секунды повисла над пропастью и в следующее мгновение оказалась на противоположной стороне обрыва. Еще не понимая, что спасена, Лидия оглянулась: впритык мчавшийся Гоулен и не заметил пропасти. Когда он увидел, какая опасность ему угрожает, было уже поздно. Затормозив машину, он только приблизил катастрофу. Со страшной силен лимузин врезался мотором в противоположную стек у обрыва, неуклюже перевернулся и рухнул на дно…

В суматохе никто не обратил внимания на мотоциклиста, мчавшегося вслед за лимузином. Увидев, что «Победа» мчалась уже по ту сторону снятого моста, а один из лимузинов свалился в обрыв, мотоциклист круто развернулся и вихрем умчался обратно…

ГЛАВА XVIII

Залитые солнцем улицы Приморска в этот субботний день были полны народу. На перекрестках улиц стайками собиралась молодежь, уже успевшая покрыться бронзовым загаром.

Такие дни в Приморске весьма часты, и предприимчивые фотографы ателье «Съемки на ходу» не теряли времени даром. Аппараты всевозможных систем поминутно щелкали в руках их энергичных владельцев, запечатлевая прохожих. Люди от неожиданности шарахались в сторону от этих вездесущих беспокойных молодых людей, вручавших им свои «визитные» карточки. В карточке сообщалось, что гражданин, мол, только что был сфотографирован и его просят зайти на следующий день в ателье по такому-то адресу.

На углу улиц Котельной и Привозной, как раз напротив парикмахерской, где народу было не меньше, чем на главных улицах, работал совсем еще юный паренек-фотограф. Он делал свое дело столь же энергично, как и другие его собратья по профессии. Совершенно неожиданно он мог сфотографировать молодого человека или девушку, а то и обоих вместе — в зависимости от обстоятельств — и тут же сообщал им, где они должны получить свои изображения. Попавшие в объектив люди сначала сердились, но минуту спустя не могли удержаться от улыбки. А парень с широкой улыбкой на веснушчатом лице уже ловил новую «жертву»…

Он появился здесь несколько недель тому назад, тем не менее уже успел обзавестись знакомыми, преимущественно среди девушек, лица которых запечатлевал в памяти не хуже, чем объектив его фотоаппарата. По уверениям парня выходило, что у всех девушек лица были «кинематографически фотогеничны», взгляды и манера держать голову — «необыкновенно своеобразны», и, конечно же, все обладали «в высшей степени выразительными глазами».

Казалось, парень с фотоаппаратом на шее не знал, что такое усталость. С восьми утра до самого вечера можно было видеть его на углу двух улиц, и его аппарат беспрестанно щелкал. Несмотря на явную перегрузку, заказы выполнялись в срок, и фотоснимки всегда ждали своих заказчиков, причем фотокарточки были, как правило, в самом деле удачными. Клиентки уверяли, что у него своеобразная трактовка, благодаря которой они выходили на фотографии очень хорошенькими.

Когда на улице появились двое мужчин и направились в парикмахерскую, фотограф, оставив объектив, пристально взглянул на них. Ага, «Джентльмен». А кто второй? Фотограф снял аппарат, выхватил из кармана красный платок и принялся усердно протирать стекло объектива. Одновременно он пристально смотрел направо, откуда медленно приближался человек в белоснежных брюках и безрукавке. Его лысая голова ничем не была защищена от солнца. Недалеко от фотографа он поднял руку и потер лысину. Фотограф посмотрел влево — там молодой человек разглядывал витрину универмага. Спустя, минуту этот человек двинулся навстречу лысому. Тогда фотограф, забросив ремешки на шею, принялся еще более усердно снимать прохожих, делая более продолжительные выдержки: близился вечер и освещение ослабевало. Но от его взгляда не ускользнуло, как из парикмахерской вышел какой-то клиент, а вслед за ним — косоглазый парикмахер. Постояв с минуту на пороге, он нагнулся, взялся за крючок и стал закрывать двери.

— Алеша, еще не поздно? — девушка в белом платье с матросским воротничком умоляюще смотрела на фотографа. Рядом с ней стоял паренек, он заботливо поправлял свалившийся светлый локон в прическе подруги. Фотограф от неожиданности так резко повернулся к окликнувшей его девушке, что та вздрогнула.

— Ах, это вы, Валя! — громко заговорил он. — Можно попробовать, но в данном конкретном случае придется Надеяться только на свет, который излучают ваши очаровательные глаза. Попробуем! Молодой человек, не прижимайтесь так, пожалуйста, у вас «обрежется» половина лица. А на данном этапе времени это, как я понимаю, не в ваших интересах. Вот так, хорошо, — он направил фотоаппарат на молодых людей, поминутно поглядывая краем глаза на дверь парикмахерской. — Готово! — воскликнул фотограф и вручил «визитку» девушке.

— Спасибо, Алеша, — поблагодарила она.

— Пожалуйста, фотографировать вас — одно удовольствие, — приложив руку к сердцу, ответил Алеша, насмешливо поглядывая на молодого человека, крепко державшего девушку за локоть, точно она собиралась бежать.

Алеша видел, как двое с разных сторон направились к закрытым дверям парикмахерской. Первый усиленно тер ладонью лысину, точно проверял, не выросли ли на ней волосы, а другой, следовавший за ним, поглаживал усы. От внимательного взгляда Алеши не ускользнуло, как закадычный его дружок Сашка, такой же, как и он, бригадмилец, достал из пачки «Казбека» папиросу и закурил. Тотчас из-за угла мимо прошли три ничем не примечательных молодых человека. Двое были в матросских форменках, из-под открытых воротов которых выглядывали полосатые тельняшки, третий — рослый и плечистый — в летнем парусиновом костюме и клетчатом кепи с маленьким козырьком. Все трое обошли парикмахерскую и скрылись за зданием. Алеша видел, что после этого усатый и лысый направились к дверям. Дверь была закрыта изнутри на крючок. Лысый повозился минуты две, дверь распахнулась, и двое исчезли в парикмахерской. Забыв о своих клиентах, Алеша со всех ног бросился вслед за ними…

Когда Стержнев и Завьялов — а это были они — проникли в парикмахерскую, держа пистолеты в руках, «Джентльмен» при содействии своего помощника шарил в карманах косоглазого, лежавшего на полу с посиневшим лицом и остекленевшими, устремленными в потолок глазами…

— Руки! — повелительно крикнул Стержнев, направив дуло пистолета на «Джентльмена». Тот вздрогнул, точно от удара, поднял руки, а за ним — и сообщник. У обоих руки были в резиновых перчатках. Завьялов обезоружил бандитов и склонился над Лукьяном Андреевичем, но тут же выпрямился: косоглазый был мертв Содержимое его карманов было выложено на круглый стол, откуда бандиты сбросили на пол газеты и журналы. Выручка за день уже успела перекочевать в карманы грабителей.

Завьялов взял исписанный листок бумаги, лежавший на столе, быстро пробежал его глазами. В этот момент он услышал, как у подъезда остановилась машина.

В сопровождении Стержнева, худое лицо которого выражало такую решимость, что даже «Джентльмен» безоговорочно подчинился, бандиты были водворены в милицейский автомобиль, а тело Запыхало оставалось лежать на месте до приезда судмедэксперта и следственных работников.

Когда Стержнев садился в машину, Завьялов молча протянул ему исписанный листок. Стержнев пробежал листок глазами и вернул Завьялову.

— Вы понимаете сами, товарищ капитан, — тихо заговорил Завьялов, — мое место сейчас в Лубково.

— Конечно, — согласился Стержнев, — но ехать вам туда одному нельзя. Я думаю…

— Нет, товарищ Стержнев, мне никого не нужно. В Лубково Соловьев со своими людьми. До скорой встречи, — Завьялов кинулся к проезжавшему мимо свободному такси, рванул дверцу и чуть ли не на ходу вскочил в машину…

А Алеша, продолжая брать «на мушку» пешеходов, работал настолько усердно, точно решил сегодня сфотографировать всех, кто заполнял улицу…

* _* *

Медицинская сестра прибрала помещение амбулатории, собрала свои вещи в сумочку и, попрощавшись с Варшавским, задумчиво сидевшим в плетеном кресле-качалке, ушла. Дверь оставалась открытой: Семен Яковлевич любил свежий вечерний воздух. Около него стояла и машинально покачивая кресло, думала о чем-то своем Римма. Девушка старалась припомнить, когда в последний раз видела Завьялова. Никогда в жизни не чувствовала она себя такой одинокой, как в последнее время. Брата угнетают какие-то мысли, это очевидно. Не зная истинных причин тревоги брата, Римма не могла понять его настоятельного требования переехать в общежитие института и не появляться дома. Ее непослушание раздражало Семена Яковлевича, и Римма согласилась. Завтра он отвезет ее в общежитие. Как нарочно и Завьялова долго не было. При мысли о нем Римма невольно покраснела, а на душе у нее стало теплее. Чтобы не выдать себя, девушка обняла курчавую голову брата, прикоснулась губами к волосам и убежала в свою комнату.

Варшавский остался один. Он сильно изменился в последнее время. Под глазами легли темные круги, тревога за сестру не давала покоя. Не будучи уверенным, что покушение на него не будет осуществлено, тем не менее совершенно не беспокоился о себе. Его страшило, что жертвой могла стать Римма…

…Он увидел их только, когда первый уже переступил порог и помогал второму, едва передвигавшему ноги.

— Помогите, доктор, — охрипшим голосом заговорил хромой, — Сгружал муку и вот… подвернул ногу. Ходить не могу… Спасибо, товарищ помог до вас добраться.

Уже лежа на койке, пострадавший оглянулся на дверь, в которую входил третий человек с рукой на перевязи. Новый посетитель, увидев свое отражение в зеркале, здоровой рукой поправил съехавший на бок галстук и посмотрел на лежавшего. Потом перевел взгляд на человека, стоявшего у самой двери.

— Доктор, я потерплю, обслужите сначала товарища, — тихо попросил лежащий на койке склонившегося над ним врача. Видя недоуменный взгляд доктора, пояснил: — Не могу при посторонних лечиться… — Только сейчас Варшавский внимательно вгляделся в лицо молодого человека, вошедшего последним. Что-то настораживающее было в остром взгляде, во всей его фигуре.

— Нет, зачем же, — вдруг заговорил молодой человек, — вы раньше пришли — вам и помощь первому надо оказать. К тому же у вас, видно, острая боль, а я только на перевязку, — он снова взглянул на стоявшего у двери, присел на край подоконника и пристально посмотрел на Варшавского. При этом его левая бровь поднялась вверх, образовав гармошку морщин на лбу. Врач сразу узнал в нем человека, который приходил к нему вместе с Завьяловым. Как бы догадавшись о чем-то, Варшавский решительно закатал штанину пострадавшего выше колена. В ту же минуту от удара ногой в живот врач отлетел назад и, потеряв равновесие, свалился на пол, увлекая за собой скатерть с расставленными на ней инструментами. Он не успел подняться, как лежавший на койке вскочил и с финкой в руке бросился на него. Стоявший у входа быстро захлопнул дверь и защелкнул задвижку. Почти одновременно и Соловьев, точно отпущенная пружина, подался вперед.

— Руки вверх! Стрелять буду!.. — он стоял с пистолетом в руке. В этот момент через высаженное окно в комнату вскочило несколько человек. Соловьев сердито, даже грубо схватил за руку выбежавшую из своей комнаты Римму.

— Ни с места! Отойдите в угол, ну! — повелительно крикнул он. Римма, не слушая его, бросилась к лежавшему на полу брату. В левом плече Варшавского торчала финка. Из раны струйкой стекала кровь…

— Товарищ Соловьев! — раздался за дверью голос. Это дозорный звал капитана. Соловьев открыл дверь. На пороге стоял Завьялов. Он спрятал пистолет в карман и подошел к рыдающей Римме. Девушка сидела на полу и вытирала марлей кровь, стекавшую с плеча брата. Завьялов осторожно взял ее за плечи и легко поднял с пола. Римма еще сильней зарыдала и припала лицом к его груди. Успокоительно поглаживая ее волосы, Завьялов глазами указал Соловьеву на лежавшего врача.

— Там машина. Быстро! — проговорил он.

Соловьев кивнул двум товарищам, те осторожно подняли Варшавского и вывели за дверь. Римма бросилась вслед за ними.

— Ну что ж, «Тюлень», — спросил Соловьев, — будем вести себя тихо? — И скомандовал:

— Обыскать обоих!

В это время к медпункту подкатила закрытая машина уголовного розыска, и из нее выскочил капитан Стержнев…

ГЛАВА XIX

Обеденный перерыв на заводе начинался для рабочих с двенадцати часов, а для работников заводоуправления — спустя час. Большинство питалось в заводской столовой. Но многие обедали дома — в основном те, что жили в новом поселке. Уезжали на обед домой и располагавшие собственным транспортом.

В это время капитан Смирнов и его люди были начеку. И сейчас, стоя чуть поодаль от проходной, Смирнов внимательно вглядывался в возвращавшихся с обеда рабочих; особенно пристально присматривался он к въезжавшим на территорию завода машинам.

Вот появилась «Победа» Кораллова. У ворот Олег затормозил, предъявил пропуск и, лихо свернув влево, вырулил к новому месту стоянки автомобилей. Проскочил на своем мотоцикле молодой экскаваторщик — весельчак и балагур Вася.

За эти дни Смирнов, оставаясь для большинства работников завода молчаливым охранником, успел в какой-то степени изучить их. «Победе» шоколадного цвета Смирнов уделил такое же внимание, как и остальным машинам, сквозь ветровое стекло он узнал грузного плановика Нюхова. Тот держал в зубах неизменный мундштук. Смирнов отметил, что в последние несколько дней Нюхов питался в столовой. Сегодня он отправился на машине Кораллова, а возвращался уже в своей «Победе».

Вахтер замешкался. Нетерпеливо торопя его резким сигналом, Нюхов, наконец, проехал в ворота, и, как обычно, предъявив пропуск, свернул к месту мойки машин: его «Победа» была сильно забрызгана грязью. В это время к Смирнову быстро подошел Дроздов.

— Тог самый! — быстро проговорил он.

— Кто? — также тихо спросил Смирнов.

— Тот, что подобрал эту «Победу» в ночь, когда меня отравили…..

Смирнов дал условный сигнал, и дежурный охранки, преградил путь машине Нюхова. Плановик удивленно высунулся из окна машины.

— Товарищ Нюхов, немедленно подайте задним ходом машину к воротам! — загремел репродуктор на это участке двора. — К мойке въезд запрещен!

Смирнов видел, что Нюхов нервничает. Подъехав к воротам, он стал раздраженно объясняться с новым начальником охраны, который, не покидая своего места быстро соображал, как поступить с машиной. Раздосадованный Нюхов рывком открыл дверцу и выскочил из машины. В ту же минуту машина вспыхнула, как факел. В багажнике послышался треск — и оттуда вылетел раскаленный стержень. Пролетев с метр по прямой, стержень взвился кверху и огненной стрелой пролетел над головами Смирнова и стоявших рядом. Снаряд угодил в стену склада, прошел сквозь нее и взорвался. Спустя минуту все здание было охвачено пламенем. Смирнов взглянул на Нюхова. Его обуглившийся труп лежал около машины.

— Товарищи, внимание! — раздался в репродукторе властный голос Смирнова, — К машине не подходить! Рукавичкин! Отставить брандспойт! Ни капли воды ни а машину, ни на здание! Пожарной дружине не давать огню перекинуться на новые объекты. Только… — он замолчал. Из пылавшей машины вылетел новый огненный стержень. Через минуту здание клуба было охвачено пламенем.

— Вниманию работников столовой! Немедленно покинуть помещение и укрыться в безопасном месте! — гремел репродуктор.

А пламя бушевало с огромной силой, охватывая здание клуба. Смирнов видел, как бросились туда прибывшие пожарные. Рабочие оставили свои места и кинулись помогать дружине.

— Разрешите, капитан! — подбежал Решетов к микрофону. — Экскаваторщики! Крановщики! Бульдозеристы! На выход, к воротам, быстро! — прокричал он в микрофон и выбежал во двор.

— Товарищи, соблюдайте полное спокойствие, — звучал уже голос старшины Гаврилова. — Ни капли воды на огонь!

Смирнов подбежал к Решетову в момент, когда тот объяснял задачу водителям землеройных и подъемных машин. Но крановщик Вася, бравый на вид молодой человек, испуганно попятился, отошел в сторону.

— Товарищ полковник, разрешите мне, — решительно заявил Михаил Дроздов.

Секунду Решетов смотрел на парня.

— Выполняйте, Дроздов!

— Разрешите и мне с ним, товарищ полковник, — негромко произнес Олег Кораллов.

— Хорошо! — бросил Решетов и занялся бульдозеристами.

Вместе с Дроздовым и Коралловым побежал Смирнов.

Дроздов развернул кран и двинулся прямо на пылавшую машину. Стрелой он высадил стекло в машине, поддел ее, приподнял, и потащил к котловану. Конец стрелы моментально накалился и начал прогибаться, а спустя минуту отвалился и упал вместе с машиной под гусеницы крана. Дроздов направил стрелу на машину и вновь попытался столкнуть ее в котлован. Но стрела накалялась и отваливалась кусками…

Третий снаряд попал в железнодорожную платформу, груженную пиломатериалами. Она вспыхнула как спичка.

— Дроздов, разверните кран и дайте дорогу бульдозеру! — прозвучал голос в репродукторе.

Дроздов повиновался, а к горевшей машине уже шел бульдозер. Но на расстоянии пяти метров бульдозер остановился, водитель не выдержал и соскочил с машины. Тогда Кораллов предложил Михаилу направить кран к бульдозеру и, толкая его впереди себя, попробовать отвальным щитом бульдозера сбросить страшную машину в котлован.

Точно упирающийся слон, бульдозер медленно двинулся на машину и стал толкать ее к котловану. В метре от котлована бульдозер также окутался пламенем. Напрягая все силы, чтобы не потерять сознания от нестерпимой жары, Дроздов вел кран вперед. Через несколько минут Михаил потерял сознание. Его место занял Олег, а Смирнов снял Дроздова и передал подбежавшим дружинникам. Кран медленно, но упорно продвигался вперед. Вдруг мотор крана вспыхнул. Олег почувствовал, что на нем загорается одежда. Он старался сбить пламя, не переставая вести машину вперед.

В ту же минуту из репродуктора донеслось:

— Смирнов и Кораллов! Приказываю немедленно покинуть кабину крана!

Превозмогая боль от ожогов, Смирнов подхватил потерявшего сознание Кораллова и вывалился из кабины…

К ним кинулись дружинники и шерстяными одеялами сбили пламя.

Объятый пламенем кран продолжал толкать бульдозер. Несколько секунд спустя бульдозер вместе с машиной рухнул в котлован.

— Товарищи, опасность новых взрывов миновала! Снаряды рвутся на дне котлована… Просьба ко всем рабочим, оставившим свои станки, немедленно вернуться..

Больше Смирнов ничего не слышал…

ГЛАВА XX

Ничем не примечательный с виду дом профессора Якименко приковал к себе внимание всех ученых города Приморска. Беспрестанно к воротам дома подъезжали автомашины и из них выходили люди: кто чинно, не торопясь, — это сразу указывало на солидный возраст и положение приехавшего, кто быстро, с шумом, — в этих можно было узнать только что вступивших на тернистый путь науки, не успевших еще расстаться со студенческими привычками и порывистостью юности. Все направлялись в глубь двора, к приветливо распахнутым дверям особняка профессора Якименко.

Сидя за рулем «Победы», Вергизов выглядел заправским шофером, который доставил хозяина к дому юбиляра и теперь коротает время, опершись на баранку. Эта позиция как нельзя лучше устраивала Вергизова. Отсюда он свободно наблюдал за всеми въезжавшими и входившими в ворота дома. То и дело появлялись посыльные с цветами. Даже трудно было себе представить, где разместят такое множество букетов…

В квартире профессора царила атмосфера большого праздника. Древний город Приморск не часто видывал такие собрания ученых.

А гости все прибывали… Каждого встречал сам виновник торжества — Андрей Андреевич Якименко. Он подавал входившим левую руку — правая безжизненно висела вдоль тела. Все гости отдавали дань глубокого уважения этому скромно одетому, белому как лунь человеку…..

Когда все уселись за стол и бокалы были наполнены, но праву старейшего друга юбиляра поднялся с тостом Всеволод Алексеевич. Чуть пригнув лысую голову, он прежде всего исподлобья глянул на потолок. Убедившись, что абажур не угрожает ему, он облегченно вздохнул и провозгласил «многая лета вечно молодому жизнелюбу, нашему дорогому и многоуважаемому Андрею Андреевичу».

Гости дружно подняли бокалы, от души желая юбиляру здоровья и успехов в работе.

Зазвенела посуда, послышалось покрякивание и реплики насчет крепости «пяти звездочек». Праздничный шум наполнил дом.

Андрей Андреевич обходил гостей, перебрасывался с каждым уместным словом. Поддерживалось то хорошее настроение, которое обычно царило в квартире Якименко, когда еще жива была его жена.

От внезапно нахлынувших воспоминаний старик взгрустнул и глаза его увлажнились. Но он быстро справился с собой. Гости пришли веселиться, а не грустить, Андрей Андреевич возвратился на свое место во главе стола, рядом со старым другом Всеволодом Алексеевичем.

Огромные букеты цветов, расставленные на подоконниках, рояле и письменном столе, наполняли квартиру благоуханием.

В этот вечер веселья и восторженных тостов, речей и добрых пожеланий из присутствовавших здесь только одна Лидия была напряжена, как туго заведенная пружина. Но по ее спокойному бесстрастному лицу, по любезным улыбкам, которыми она удостаивала случайных собеседников, догадаться о ее состоянии было невозможно. Лишь однажды Лидия бросила нетерпеливый взгляд па дверь. И все же этот непродолжительный тревожный взгляд не ускользнул от внимания Любови Петровны.

Занятая по горло устройством вечера, составлен меню, сервировкой стола, Любовь Петровна и те не присаживалась ни на минуту. Она то отправлялась на кухню, чтобы дать какое-нибудь указание поварам, то принимала готовые блюда, помогая целой стайке девушек, обслуживающих стол. Девушки понимали ее с полуслова, действовали быстро и умело, а она обращалась с ними, как со старыми знакомыми.

Когда Андрей Андреевич увидел сервированный с таким вкусом стол, он подошел к Любови Петровне, сердечно поблагодарил и со старинной галантностью «приложился к ручке».

В последние дни Любовь Петровна трудилась так много, что на отдых оставалось не больше двух — трех часов в сутки. Лидии, видевшей, как трудится Любовь Петровна, как она утомлена, не могло и в голову прийти, что хозяйка может что-либо заметить, тем более наблюдать за ней.

Вечер был в полном разгаре, когда с огромным букетом цветов явился Степанковский. Он крепко обнял юбиляра, горячо поздравил его и извинился за вынужденное опоздание. Андрей Андреевич только было собрался допросить Валентина Александровича что помешало тому прийти вовремя, как Степанковского уже окружили и потребовали выпить «штрафную».

Лидия не могла отвести взгляда от бледного, похудевшего лица Валентина Александровича. Она даже позабыла о своем решении незаметно скрыться, если Степанковский все же придет. Только уже когда он подходил к столу, Лидия нагнулась и долго доставала оброненную на пол вилку.

С появлением Степанковского напряжение Лидии достигло предела. Она призывала на помощь свою выдержку и спокойствие, но хладнокровие оставляло ее, Лидия все чаще нетерпеливо поглядывала на дверь.

Когда же, наконец, в дверях показался знакомый ей бритоголовый человек с двумя большими корзинами цветов, Лидия с усилием заставила себя спокойно подняться и на правах домашнего человека подошла к посыльному, чтобы принять цветы. Рядом с нею оказалась вездесущая Любовь Петровна. На мгновение опередив хозяйку, Лидия поспешила взять корзину, выкрашенную в голубой цвет. Любовь Петровна, принимая вторую корзину с цветами и конверты с адресами, пристально смотрела на бритоголового. Тот откланялся и поспешно удалился.

Любовь Петровна с корзиной в руках медленно оглядывала комнаты, как бы решая, куда же поместить цветы, ибо в комнате уже не оставалось ни одного свободного уголка. Перехватив ее взгляд, Лидия пришла ей на помощь:

— Давайте, Любовь Петровна, эти цветы снесем в беседку, там на свежем воздухе они дольше сохранятся.

— Вы правы, Таня, — ответила Любовь Петровна и, достав из карманчика ключ, любезно пропустила Лидию вперед.

Беседка сразу наполнилась пряным ароматом цветов. Женщины расставили корзины и вышли. Любовь Петровна повернула ключ в замке и двинулась вслед ушедшей к дому Лидии, по вдруг остановилась и отступила к кустам сирени.

В дверях, очевидно, ожидая Лидию, стоял Степанковский… Подойдя, Лидия посмотрела ему в глаза долгим пытливым взглядом. Валентин Александрович стоял с мертвенно-бледным лицом, плотно сжав губы.

— Умоляю вас, Валентин, — едва слышно заговорила она, — ни о чем меня не спрашивайте. — Она сделала шаг и дотронулась до его руки. Но он, точно ужаленный отдернул руку. — Зайдемте в комнату, — бледнея попросила она. — Я все объясню вам, только позже… прошу вас, зайдемте в дом… — она умоляюще смотрела ему в лицо большими голубыми глазами.

Валентин Александрович рванулся к воротам.

— Нет, нет! — испуганно взмолилась она, схватив его за рукав — не выходите… Нельзя!.. — Лидия загородила собой дорогу. — Вы немедленно вернетесь в дом, — тихо, но твердо сказала она. — Каждый следующий шаг может вам стоить жизни, — она с силой схватила его за руку.

В ту же минуту впереди что-то вспыхнуло. Лидия мгновенно заслонила собой Степанковского.

Что-то сильно обожгло ей левое плечо. Лидия выстрелила. Она заметила, что какие-то люди набросились на стрелявших.

Зажимая рукой окровавленное плечо, Лидия пристально посмотрела на ошеломленного Степанковского и в следующее мгновение скрылась в темноте. Все произошло так стремительно, что растерявшемуся Степанковскому показалось сном…

А Лидия, пробравшись в соседний двор, выбежала на другую улицу, обошла дом и очутилась на поляне. В кустах ее дожидалась «Победа». Лидия своим ключом открыла дверцу и вытерла носовым платком залитую кровью ладони. Она перевязала плечо повыше раны, зубами и здоровой рукой затянула узел. Затем села за руль и поехала вниз по улице. Как только выбралась на шоссе Приморск — Лубково, сразу включила последнюю скорость.

У дома Лукьяна Андреевича Лидия остановила машину и побежала к дверям. Но они оказались запертыми. С похолодевшим сердцем она бросилась к калитке соседнего дома. Там ей сказали, что Лукьян Андреевич еще не возвращался с работы, а больная внучка находится у соседей Васильевых.

В душной комнате на жестком диванчике, прикрытая одеяльцем, лежала бледная, похудевшая Аннушка. Не поздоровавшись, Лидия кинулась к ребенку. Вначале Аннушка не узнала Лидию из-за стриженых и выкрашенных волос. Потом обвила ее шею ручонками и заплакала.

— Что с ребенком? — срывающимся голосом спросила Лидия.

— Болела корью, а теперь вот, осложнение… — ответила тучная женщина, с изумлением глядя на эту чужую, припавшую к ребенку женщину.

— Мамочка, ты не уедешь больше? Ты теперь будешь со мной всегда? — шептала Аннушка. Тут Лидия заметила, что рубашонка девочки вся в крови. Вспомнив о ране, она отстранилась, но Аннушка не отпускала ее.

— Что за осложнение? — спросила Лидия хозяйку дома.

— Не знаю. За все время болезни Аннушки Лукьян Андреевич ни разу не пригласил врача из медпункта. Лечили домашними средствами. Сегодня он собирался взять ее с собой в Приморск, чтобы показать врачу, да я отговорила — уж очень ослабела девочка.

— Помогите одеть ребенка, — попросила Лидия. Женщина растерянно стояла, не двигаясь. Тогда Лидия повелительно проговорила:

— Что же вы медлите? Аннушке нужна немедленно врачебная помощь. Вон до чего довели ребенка… Оденьте ее, пожалуйста, не видите разве — я поранилась в машине…

Женщина принялась одевать Аннушку, но, вдруг бросив подозрительный взгляд на Лидию, спросила:

— А вы кто ей будете?

— Вы же слышали — мама! — отрезала Лидия и так глянула на женщину, что та больше не задавала вопросов.

Спустя десять минут Лидия оставила Лубково позади.

На заднем сиденье машины, обложенная подушками, тепло укутанная, сидела Аннушка.

Лидия не обращала внимания на сочившуюся сквозь наспех сделанную повязку кровь. Все ее помыслы сосредоточились на одном — как можно быстрее добраться до соседнего города.

Впереди были еще томительные часы двухсоткилометрового пути…

ГЛАВА XXI

Солнце перевалило через зенит. Под его яркими лучами голубое озеро светилось миллионами искрящихся точек, как фантастическое зеркало. Деревья, точно очарованные, стояли не шевелясь. Только макушки чуть колыхались под едва ощутимым ветерком. Кругом царила ничем не нарушаемая тишина. Даже неутомимые воробьи приутихли, нежась в прохладной листве.

Высоко в небе одиноко парил ястреб, зорко выслеживая добычу…

Потрохов искусно замаскировался в своем укрытии и, никем не видимый, внимательно наблюдал за озером. Близился час появления рыболова. Вот уже несколько дней тот не показывался. Выйдет ли на ловлю сегодня?

Хорошо спрятанная лодка Потрохова в любую минуту могла оказаться на воде. Таких лодок было восемь. Прикрытые сучьями, они почти сливались с местностью. Вокруг озера залегли посты. Геннадий перебрал в памяти участки, занимаемые его людьми. Он придавал особое значение устью безымянной речонки, пересыхающей в разгар лета, но многоводной сейчас. Устье служило рыболову для хранения лодки и снастей.

Потрохов взглянул на часы. Обычно очень точный, рыболов явно опаздывал на сей раз. Неужели пронюхал о засаде? Или, может, кто-нибудь из дозорных неосторожным движением демаскировался и насторожил рыболова? А что у того есть причины опасаться людей, — можно было не сомневаться.

Потрохов тщетно напрягал зрение — время шло, а рыболов все не появлялся.

Когда Потрохов уже отчаялся увидеть рыболова, тот вдруг выплыл из устья и, медленно гребя, направился к середине озера. Бросалась в глаза очень низкая посадка лодки, как если бы в ней находился тяжелый груз.

Геннадий направил бинокль на рыболова. Было отчетливо видно, как тот взял длинное удилище, забросил леску в озеро, уселся поудобнее и замер. В таком положении рыболов обычно сидит тридцать минут. Это уже известно. Вычтет ли он из этого времени опоздание. Рыболову необходимо быть в камышах в раз установленное время, или это ему безразлично?

Потрохов поминутно смотрел на часы. Ровно через двадцать минут рыболов, не вытаскивая из воды лески, взялся за весло и стал тихо грести к камышам. В тот момент, когда рыболов подплывет к камышам, каждый пост должен подать оттуда сигнал. Действительно, на том берегу в трех точках, с интервалами в тридцать секунд, зеленые ветки качнулись в руках дозорных. А вот четвертого сигнала — от дозорного с устья — не последовало. Что могло там случиться? В случае отсутствия сигнала от того или иного дозорного его ближайший сосед обязан покинуть пост, выяснить, в чем дело, и немедленно доложить Потрохову. Геннадий перевел бинокль на крайний дозор слева и увидел сигнал: «Иду на связь».

Рыболов приближался к камышам. Он, как обычно сутулясь, сидел в лодке и тихо греб. Но в бинокль Потрохов разглядел, что рыболов бросает настороженные взгляды по сторонам. Вскоре камыши поглотили его. Со скалистого берега поступил сигнал: лодка углубилась в камыши настолько, что озеро оттуда уже не просматривалось.

В ту же минуту Потрохов с двумя бойцами поплыл вслед рыболову. Со всех сторон приближались к камышам лодки дозорных. У края камышовой заросли двое должны были остаться в дозоре, а остальные — присоединиться к Потрохову. Одна лодка опередила всех и стремительно неслась к Потрохову. Еще издали Геннадий узнал дозорного с левого края. Подгребая к самому борту лодки Потрохова, черноволосый, с небольшими усиками боец Вачнадзе тихо доложил:

— Дозорный с устья, Белушенко, оглушен. Сейчас только пришел в себя.

— Приступайте к выполнению основного задания!

— Есть!

Чтобы вывести из строя такого здорового парня, как Белушенко, нужна незаурядная сила. Ясно, что это сделал очень сильный враг. Тщедушный и хилый рыболов превратился вдруг в атлета? Что-то не верится… Нет, рыболов не мог сойти за силача. И тут Потрохов вспомнил о низкой посадке лодки. Вероятнее всего, на дне ее кто-то прятался…

Лодки дозорных быстро приближались. У самого скалистого берега, в камышах, слегка покачиваясь, стояла лодка рыболова. В ней, однако, никого не оказалось. Нельзя было терять ни минуты. Соскочив в воду, Потрохов повел своих людей. Вдруг один из бойцов подал сигнал: «Внимание!» Все обернулись и замерли от неожиданности: боец держал в руках безжизненное тело рыболова. Вода окрасилась кровью. Убитого положили в одну из лодок, и Потрохов повел отряд к скалистому обрыву. Теперь Геннадий не сомневался, что в лодке был не один рыболов. Но куда же мог исчезнуть убийца?

Потрохов исследовал подножье скалы. На уровне воды обнаружилась небольшая щель. Геннадий не раз объезжал эти места, а щели до сих пор не замечал. Откуда же она взялась? Но тут он увидел, что уровень озера повышается и вода постепенно заливает щель. Все стало ясно. Уровень воды меняется в зависимости от приливов. Вот почему он раньше ничего не заметил. Дав команду быть начеку, Потрохов попробовал осветить фонариком внутренность щели, но, кроме воды, ничего на ее дне не увидел. Тогда он первый полез в щель. Геннадий прополз первый метр и различил лестницу. Ступени вели куда-то вверх. Фонариком Потрохов подал сигнал следовать за собой. В пещеру успели пробраться только десять человек, так как вода уже скрыла щель.

Геннадий повел отряд вверх по лестнице. В конце ее оказалась небольшая площадка. Дальше шла стена, выложенная котельцом. Площадка оканчивалась круто уходящим вниз скатом, покрытым листовым железом. По такому скату легко спуститься вниз, но подняться, очевидно, нельзя. Он еще раз посветил фонариком. Насколько хватал луч, виднелась гладкая поверхность. Вдруг послышался свист пули, фонарик вылетел из рук Потрохова. Снизу стреляли! Как быть? Хорошо вооруженный бандит, находясь в укрытии, может причинить много зла. Потрохов принял решение: с четырьмя бойцами спуститься вниз. Как только поступит сигнал, спуститься остальным. Каждый должен быть готов вступить в единоборство с противником.

— Задача ясна? — тихо спросил Потрохов.

— Ясна…

— Приготовиться. Пошли, — и он первым скользнул вниз, в черную бездну.

Геннадий почувствовал, что стремительно летит в пропасть. Но вдруг он сел на спружинивший пол и быстро отодвинулся, уступая место следующему товарищу. Спуск проходил в гробовом молчании и продолжался не больше двух минут. Когда все были в сборе, Потрохов включил фонарик и осмотрелся. Было ясно, что вернуться этим же путем невозможно. Очевидно, лаз служил входом, а выход существует где-то в другом месте. Надо также срочно проверить, не заминировано ли подземелье.

— Минеры, за дело. — тихо приказал Потрохов. — Соблюдать самую тщательную предосторожность. Не исключена возможность всяких «сюрпризов» и мин-ловушек. Команде охранения остаться при минерах! Остальные — за мной!

Первыми поднялись минеры, за ними — остальные. В этот момент подземелье озарилось слабым электрическим светом. От неожиданности все прижались к полу. Потрохов догадался, что здесь оборудовано аккумуляторное освещение. Прямо перед ними был длинный коридор, с потолка которого с интервалами в 5–6 метров свисали лампочки, освещая путь. С минуту все, не двигаясь, пристально вглядывались в окружающее. Стены подземелья оказались из котельца. В стенах зияли ниши, в которых помещались какие-то аппараты. Внезапно в коридоре появился человек в телогрейке и фуражке. Он оглянулся по сторонам, но притаившихся людей не заметил, бросился вперед по коридору и скрылся из виду.

— За мной… — тихо скомандовал Потрохов и с пистолетом в руке кинулся вслед за убегавшим, за ним — остальные. Вскоре они уткнулись в стену — дальше хода но было. Разбившись на две группы, дозорные обследовали все уголки подземелья, но беглеца нигде не было. Вдруг свет погас. Почти одновременно раздался негромкий голос Потрохова:

— Кто идет?

— «Окунь», — послышался условный пароль.

— Почему погас свет?

— Пришлось выключить, товарищ младший лейтенант. Провода от электроосвещения идут к заминированным участкам по всему подземелью. Обнаружены также пружинные механизмы мин замедленного действия. Минеры обезвреживают их.

— Хорошо? Продолжайте работу.

Связной ушел, освещая путь фонариком.

С минуту все стояли молча, пристально вглядываясь в темноту и прислушиваясь. Чуткий слух одного из бойцов различил едва уловимый шорох.

— Слышу посторонний шум, — тихо предупредил он. Теперь и Потрохов уже слышал где-то над головой скрежет металла. Он осветил потолок и едва успел отскочить в сторону, сверху опускалась чугунная площадка. Это оказался подъемник. На нем-то и скрылся беглец а подъемник автоматически вернулся на место. Вот, значит, где выход из тайника. Площадку подъемника Геннадий тщательно осмотрел, но установить, как пользоваться подъемником, не удавалось. Он решил послать к минерам за помощью, но как раз оттуда прибыл связной старший сержант Корна.

— Товарищ младший лейтенант, обнаружена рация, склад оружия и мин, несколько с часовым механизмом, — доложил он.

— Что еще?

— Все, товарищ младший лейтенант.

Вперед выступил Вачнадзе:

— Разрешите?

— Докладывайте!

— До службы старший сержант Корна работал на заводе, изготовлявшем подъемные краны и механизмы лебедок. Может, он сумеет помочь?

— Хорошо. Давайте, старший сержант, попробуем, — и Потрохов первым направился к подъемнику, освещая путь фонариком.

Корна приступил к делу. Сперва осмотрел перила площадки, трос, шедший куда-то вверх, куда луч фонаря не достигал. Потом приказал направить лучи всех фонарей на торцовую часть площадки.

— Есть, товарищ младший лейтенант, нашел, — тихо сказал Корна. На торцовой стороне площадки, в специальном гнезде, прижатая пружиной находилась рукоятка механизма лебедки. Сидя на металлическом стульчике, прикрепленном к площадке, Потрохов стал вращать рукоятку. Площадка вместе с ним начала медленно подниматься. Как только он отпускал рукоятку она автоматически скрывалась в гнезде. Одновременно плавно опускалась на прежнее место площадка.

— Как думаете, старший сержант, сколько может взять людей подъемник?

— Полагаю, три — четыре, не больше.

— Кулагин, Беляев, со мной. Остальные оставайтесь здесь. Продолжайте обследовать помещение. Если обнаружите мины или какие-нибудь аппараты, без минеров ни в коем случае не трогать! Будьте очень осторожны. За старшего останется старший сержант Корна.

Рядовой Кулагин легко вращал рукоятку подъемника, но подъем совершался все же медленно. Когда достигли небольшой ниши в стене, подъемник остановился. Кулагин доложил, что рукоятка больше не вращается. Геннадий первым вполз в нишу, держа оружие наготове. Ползти пришлось минут пять, наконец, забрезжил едва заметный дневной свет. Он просачивался сквозь проржавевшую металлическую заслонку. Геннадии нажал на рычаг, торчавший сбоку, и заслонка поднялась. Он оказался в лесу, у подножья дерева. Вечер еще не наступил, но в лесу уже стоял полумрак.

Потрохов сориентировался. Справа по опушке леса проходило шоссе. Вдруг оттуда донесся выстрел. Потрохов с товарищами побежала к дороге. Впереди они увидели мчавшегося во весь опор всадника. На нем был ватник и кепи. Потрохов узнал во всаднике того, кто скрылся в подземелье. За убегавшим скакало двое верховых. Потрохов побежал к группе всадников.

— Что произошло? — на бегу крикнул он.

— Угнал, гад, лошадь! Появился, точно из-под земли…

Потрохов не дослушал и вскочил на коня. Мчавшиеся всадники стреляли по беглецу, но он, казалось, был неуязвим. Когда один из преследователей стал настигать удиравшего, тот выстрелил и довольно метко: конь под всадником споткнулся и упал. Беглец, по-видимому, был опытный стрелок.

Город приближался. Уже видны были очертания зданий. Если бандит успеет добраться до города, то скрыться ему там будет легко. Геннадий чувствовал, что лошадь под ним выбивается из сил в этой сумасшедшей скачке, но он все понукал бедное животное. Расстояние между ним и беглецом стало сокращаться. Геннадии прицелился и выстрелил. Всадник покачнулся и на полом ходу свалился на землю, но сразу же поднялся, перебежал небольшой мост через Безымянку и свернул влево. Потрохов видел, как он вскочил в такси и помчался в город. Там, где только что стояло такси, осталась женщина с ребенком на руках. Бандит чуть не сшиб ее с ног, врываясь в машину.

Потрохов со злобой смотрел на удалявшуюся «Победу». Номера ему не удалось разглядеть. Что ж делать? На шоссе — ни одной машины. Тут до слухе Потрохова донесся рокот мотоцикла. Вздох облегчение вырвался из груди Геннадия. На подмогу мчался мотоциклетный пикет из шести машин, находившийся на северо-западной опушке леса. Потрохов соскочил с коня и выбежал на середину шоссе. Мотоциклист, шедший первым, остановился и по знаку Потрохова уступил ему место за рулем, собираясь сесть на багажник, но Геннадий уже сорвал мотоцикл с места и помчался впереди пикета. Пожалуй, такой скорости он еще никогда не развивал. Мотоцикл оглушительно ревел и мчался, как ветер, Необходимо было догнать беглеца прежде, чем он достигнет городской черты. И, хотя расстояние между «Победой» и Потроховым резко сокращалось, Геннадий понял, что не успеет преградить беглецу доступ в город.

Когда «Победа» пересекла городскую черту, уже зажглись уличные фонари. Проехав по улице Широкой несколько кварталов, машина свернула влево по Госпитальной, затем взяла вправо к улице Маяковского Мотоциклисты разделились на две группы и бросились по Госпитальной наперерез «Победе». Потрохов с двумя мотоциклистами последовали за машиной, не вдруг дорогу им пересек трамвай. Когда трамвай отошел, Потрохов увидел «Победу» в окружении любопытных прохожих. Упершись в телеграфный столб, машина с помятыми крыльями стояла поперек улицы. Почти одновременно со всех сторон к «Победе» подкатили мотоциклисты. Потрохов рванул дверцу. На переднем си денье лежал оглушенный водитель. Пассажира не было. Опрошенные Геннадием свидетели аварии беглеца не видели. Потрохов стал тщательно осматривать дома, трехэтажного здания сидел старик-вахтер. Заглянув ворота, Геннадий подошел к старику.

— Вы, случайно, не видели, как машина наехала на столб?

— Как наскочила на столб не приметил. А вот шум слышал, — словоохотливо заговорил старичок. Его седенькая бородка смешно подергивалась, когда он разговаривал. — Пьяный, небось? — полюбопытствовал старик.

— А вы не заметили, в какой двор или дом он вошел?

— Как же, видел! Он бросил машину и, шатаясь, подался вон туда. Видите напротив тот особняк, что рядом с трансформатором?

— Вы точно помните, отец?

— А чего ж тут не помнить? — обиделся старик. — Раз говорю, значит, так оно и есть. — Он сплюнул и повез в карман за куревом.

Дом, на который указал вахтер, выходил фасадом на улицу Маяковского. Это был одноэтажный котельцовый особняк, крытый красной черепицей. В больших окнах белели тюлевые занавески. Потрохов поднялся по ступенькам на крыльцо. Медная табличка на дверях гласила: «Казанский П. Л., профессор».

Это имя хорошо было известно Геннадию. Он слышал его от товарищей по работе, встречал в печати. Однажды даже побывал на публичной лекции профессора со своей подружкой Ларисой, студенткой мединститута. Не ошибся ли старик? Потрохов поднял руку, чтобы нажать кнопку звонка, и около розетки заметил еще не успевшую высохнуть ясно различимую каплю крови. Он достал носовой платок и коснулся им капли. Сомнений быть не могло — кровь!

Потрохов без колебаний нажал кнопку звонка и кивком головы дал знак оцепить дом. Чекисты бесшумно исчезли. Нажав кнопку второй раз, Геннадий нащупал в кармане холодную сталь пистолета. Наконец, в доме послышалась возня, щелкнул замок, и дверь отворилась. Перед Потроховым стояла невысокого роста женщина в нарядном шелковом халате. Вьющиеся каштановые волосы были заплетены в толстую косу. Большие серые глаза, полуприкрытые длинными ресницами, вопросительно смотрели на незнакомца.

— Вам кого? — тихо, как показалось Потрохову, спросила она.

— Здесь живет профессор Казанский? — задал совершенно ненужный вопрос Геннадий и в душе обругал себя за это.

— Да. Но его нет в городе. Он вчера уехал в Приморск на день рождения старого друга и…

— Мне собственно не к нему…

— А к кому же? — женщина удивленно вскинула на него глаза.

— Можно войти в дом? Я все объясню вам.

— Пожалуйста, — нерешительно проговорила она, не двигаясь с места.

— Да вы не волнуйтесь, я не грабитель. Я помощник здешнего лесничего…

Женщина сделала шаг назад. Потрохов переступил порог и вошел в прихожую.

— Извините, пожалуйста — смущенно начал он. — у вас тут девушка служит. Так вот я бы хотел… — говоря это, Геннадий с тоской думал, в какое дурацкое положение попадет, если домработница окажется пожилой женщиной. Он провалит все дело…

— Ах, так вы Анютин знакомый… Что ж вы раньше не сказали, — оживилась хозяйка. — Проходите, пожалуйста, не смущайтесь.

«Ну, пронесло»… — перевел дух Потрохов, идя следом за хозяйкой дома. Он споткнулся и опрокинул один из чемоданов, стоявших в комнате.

— Извините за беспорядок. Мы на дачу выезжаем послезавтра. Анюта! — окликнула она, продолжая идти вперед, очевидно, в комнату девушки. Внимательно осматривая все, готовый в любую минуту вступить в смертельную схватку с противником, Геннадий шел следом за этой невысокой женщиной, ведущей его к какой-то Анюте. У двери одной из комнат она остановилась и постучала. Ответа не последовало.

— Анюта! — громко позвала хозяйка. — К тебе пришли! — она толкнула дверь. В комнате было темно, и женщина включила свет. На кровати, поверх покрывала, лежала темноволосая девушка в платье. Одна комнатная туфля была на ноге, а вторая валялась на полу. Девушка крепко спала, и ровное дыхание ее говорило о здоровье. Глядя на спящую, Потрохов мгновенно вспомнил разговор на оперативном, совещании о так внезапно уснувшем пограничнике на посту «Горбатый великан».

— Бедняжка, так устала за день с этими сборами, что свалилась как мертвая. Анюта, Анюта! — звала хозяйка девушку, но та даже не шелохнулась.

Потрохов зорко огляделся, по ничего подозрительного в комнате не заметил.

— Смотрите, ну и спит, не добудишься никак! — с удивлением проговорила женщина.

— Пусть спит, — тихо произнес Геннадий. — Передайте, пожалуйста, что я загляну завтра утром, — и, вежливо распрощавшись с хозяйкой, поспешно покинул квартиру Казанских…

На крыльце он лицом к лицу столкнулся с пожилым человеком. Тот был одет в светлый пыльник, в руках держал чемодан. Шедший за ним мальчик опередил его и, перескочив ступени, громко забарабанил в дверь.

— Мама! мама! — звал он. — Дядя Вася приехал! Открывай же, мамочка!

— Как удачно, — открывая дверь, радостно воскликнула жена Казанского. — Здравствуйте, Василий Захарович! Мы как раз послезавтра собираемся в Приморск. Входите, входите…..

— Здравствуйте, Варвара Михайловна! — душевно поздоровался гость.

Потрохов догадался, что это был Василий Белгородов…

ГЛАВА XXII

Сообщение о происшествии на заводе сильно отразилось на состоянии здоровья и без того измученной Веры Андреевны. Она крепилась через силу, но Ольга и слышать не хотела о том, чтобы оставить мать хотя бы на минуту и поехать на завод. Ольга очень хотела быть сейчас рядом с Владимиром, за судьбу которого страшно волновалась. Она позвонила Майе. Как только подруга приехала, Ольга быстро собралась и убежала.

Майя попыталась развлечь Веру Андреевну беседой, но это плохо удавалось. Ее мысли также были заняты заводом, где, очевидно, находился и Костричкин. Со времени посещения театра они не виделись. Костричкин очень часто звонил, но был чрезмерно загружен работой. А в те недолгие часы, когда он оказывался свободным, как нарочно выпадало дежурство Майи. Она часто вспоминала их беседу и нередко ловила себя па том, что ждет его звонка.

Тревожное положение на заводе пугало Майю. Она всячески старалась не показывать виду, но Вера Андреевна перехватила брошенный ею нетерпеливый взгляд на телефон.

— Не волнуйся, Майя — тихо сказала она. — Тебе-то тем Солее беспокоиться нечего: твой друг — человек бывалый… А вот Владимир наш… Тот может не остеречься… Ведь завод — это его жизнь…

— Да что вы, Вера Андреевна, я вовсе не волнуюсь… Я уверена, что на заводе все уже в порядке и опасность миновала. А насчет Владимира Петровича, то о нем как раз вам беспокоиться и не следует. Опытный человек, фронтовик. Он не может поступить необдуманно.

Вера Андреевна ласково посмотрела на Майю.

Наконец-то раздался звонок. Майя кинулась к телефону, но, спохватившись, протянула трубку Вере Андреевне.

— Да, я, я, Олюшка. Ну что там? — Вера Андреевна очень волновалась.

«Мамочка, — слышался в трубке возбужденный голос Ольги, — звоню с автомата. Только что говорила с Владимиром по телефону. Уверяет, что опасность миновала… Жертв нет, но есть пострадавшие, особенно среди бойцов пожарной охраны. Не волнуйся, мамочка»…

Побледневшая Вера Андреевна передала трубку Майе, а сама в изнеможении опустилась на диван.

«Мама, мама, ты меня слышишь?» — звучал в трубке встревоженный голос Ольги.

— Ольга, я попросила у мамы трубку. Нет, нет, все в порядке, — сказала Майя. — Ты из знакомых никого не видела? — спросила она и покраснела до корней волос. Но Ольга ответила, что там, наверно, все заняты по горло и вряд ли удастся кого увидеть. Она все же поспешила успокоить подругу, что жертв нет, а опасность миновала.

— Ты не знаешь, кто пострадал? — допытывалась Майя.

«Где тут узнать! Говорят, увезли только одного, а остальные продолжают борьбу с огнем. Майя, — тихо сказала она, — почему-то работают в противогазах»…

— Зачем? — встревожилась Майя.

Но Ольга сказала, что в очереди ждут другие, и обещала позвонить попозже.

С минуту Майя стояла с трубкой в руке. Вдруг она припала головой к плечу Веры Андреевны и расплакалась.

— Ну что ты, девочка… — тихо успокаивала ее Вера Андреевна, обнимая и прижимая к себе. — Раз жертв нет, значит, все живы. Напрасно ты так волнуешься, может быть, и нет его на заводе.

— Он непременно там, — сквозь слезы проговорила Майя. — Только там, где самая большая опасность, он и может быть…

— Ну, опасность не всегда там, где ее ожидаешь…

— Вера Андреевна, — спохватилась Майя, чувствуя, что разговор принимает опасное направление, — может быть, вы бы немного вздремнули?

— Что ты, Майя, до сна ли теперь…

Несколько минут они молчали. Но, видно, Веру Андреевну мучала какая-то невысказанная мысль.

— Знаешь, Майечка, — заговорила она вдруг, — я все время думаю о Лидии, мне трудно назвать ее дочерью. Ведь с тех пор как она появилась, второй раз несчастье обрушивается на нашу семью… Нет, нет, Майя, не перебивай меня, а выслушай, — заметив нетерпеливое движение Майи, заторопилась она. — Я знаю, что она не на свободе, а чудится мне, что несчастье на заводе — тоже дело ее рук или тех, кто продолжает начатое ею черное дело.

— Не надо, Вера Андреевна, так думать…

— Нет, Майя, ты меня не успокаивай. Вот я высказалась, и мне как будто легче стало. Должно быть, и в самом деле нервы разыгрались. Ничего, найдут виновных. Главное, чтобы жертв не было.

Она устало откинулась на подушки дивана и закрыла глаза. Майя боялась шевельнуться, чтобы не разбудить задремавшую, как ей казалось, Веру Андреевну.

Минут пятнадцать в доме царила полная тишина. Вдруг позвонили у парадной. Майя вскочила и побежала открывать. Распахнув дверь, она застыла на месте. Перед ней с ребенком на руках стояла Лидия…

Майя решительно преградила дорогу.

— Не смейте входить в дом! Вы убьете ее своим появлением! — стараясь, чтобы не услышала Вера Андреевна, тихо сказала Майя.

— Но я должна… Я не могу уйти так… Моя девочка больна….. Ей нужен уход и теплая постель, а у меня ничего нет…

— Кто там? — Вера Андреевна уже стояла за спиной Майи. — Лидия?! — не своим голосом вскрикнула она и, покачнувшись, стала медленно опускаться на пол.

Положив спящую Аннушку на стол, Лидия помогла уложить Беру Андреевну на диван. Майя стала приводить ее в чувство, а Лидия, схватив ребенка, стояла в нерешительности у дверей.

— Где Лидия? — придя в себя, спросила Вера Андреевна. — Где Лидия?! — нетерпеливо повторила она.

Лидия подошла к матери.

— Что это у тебя в руках? — тихо спросила она.

— Моя Аннушка, мама…

— Твоя Аннушка? — Вера Андреевна с недоумением смотрела на дочь.

— Спасенная мной девочка… Ее судьба так схожа с моей… Я пришла просить тебя приютить ее. Больше мне не к кому обратиться на всем белом свете… Аннушка очень больна, а у меня нет для нее никаких условий… ничего у меня нет… — по лицу Лидии катились крупные слезы.

— Дай… дай мне ребенка… — тихо, но настойчиво потребовала Вера Андреевна.

Лидия передала ей спящую девочку. От неловкого движения ослабевшей Веры Андреевны Аннушка проснулась и начала переводить испуганные глазенки с одного лица на другое. Узнав Лидию, она потянулась к ней.

— Мамочка, я хочу к тебе…

Лидия опустилась на корточки у дивана и стала целовать ручки ребенка.

— Это твоя бабушка, Аннушка. У нее тебе будет очень хорошо. А я скоро вернусь…

Вера Андреевна, задыхаясь от слез, бережно гладила головку ребенка. Почувствовав ласку, Аннушка прильнула к груди женщины и закрыла глазки.

— Откуда у тебя эта девочка? — пристально глядя па дочь, спросила Вера Андреевна.

— Не спрашивай меня ни о чем, мама, — резко ответила Лидия. — Все равно я тебе не смогу сказать…

— Ты причастна к пожару на заводе, скажи прямо? — в голосе Веры Андреевны слышалось страдание.

Поднявшись, Лидия стояла перед матерью, ее голубые глаза застилала пелена тумана. Слезы? Нет, то были не слезы, а глубокая скорбь. Встряхнув головой, точно отгоняя непрошеные мысли, она твердо произнесла:

— Нет, мама!

— Откуда же ты появилась, если…

— Ничего не спрашивай, мама. Я все…

Резкий телефонный звонок прервал ее. Лидия бросилась к телефону, отстранив Майю, рывком дернула шнур. Майя с испугом глядела на Веру Андреевну. Та устремила на Лидию глаза, полные слез.

— Не смотри на меня так, мама! — сказала Лидия. — Я не… Ты все узнаешь позже…

— Мне и так все видно… — с невыразимой печалью произнесла мать.

У парадных дверей резко прозвучал звонок. Лидия заметалась, как пойманный зверь.

— Подождите открывать, — прикрикнула она на поспешившую к двери Майю. Та с ненавистью посмотрела ей в глаза и решительно направилась к двери.

— Ты сегодня все узнаешь, мама! — твердо проговорила Лидия и бросилась к черному ходу. Уже с порога она крикнула: — Тебе сегодня же позвонят… я прошу тебя… — и выскочила во двор, хлопнув дверью.

Майя открыла дверь и, когда в комнату буквально ввалился Костричкин, она невольно вскрикнула от радости. Как-то само собой получилось, что она оказалась в его объятиях, вся в слезах:

— Ты здоров? С тобой ничего не случилось?

— Я здоров, — прошептал он, — Я звонил по телефону, почему вы не отвечали? У вас ничего сейчас не произошло?

— Нет, но телефон повредили. Это сделала…

— Ушла?

— Не знаю… Кажется…

— Ребенок у вас?

— Да, она оставила его здесь. Что на заводе?

— Только что разговаривал с полковником Решетовым. Он у себя в кабинете, значит, на заводе все в порядке. Как Вера Андреевна?

— Слаба очень…

— С кем ты здесь, Майя? — раздался голос Веры Андреевны.

Вздрогнув, Майя попыталась отстраниться от Костричкина. Но тот вдруг, притянув ее голову, поцеловал.

— Извините, товарищ Панюшкина, спешу. До самого скорого свидания, дорогая! — и Костричкин скрылся за дверью.

Сопровождаемая крайне взволнованной Майей, Вера Андреевна вошла в комнату и взяла на колени потянувшуюся к ней Аннушку.

— Майя, послушай ребенка. Лидия сказала, что он болен. Смотри, дитя прямо пылает, — решительно окликнула Вера Андреевна замечтавшуюся Майю.

ГЛАВА XXIII

Бой Кремлевских курантов возвестил наступление полуночи, когда майор Вергизов вошел в кабинет Решетова. Их рукопожатие было крепким, а взгляды, устремленные друг на друга, искрились радостью. Казалось, будто они не виделись много, много дней.

Вергизов слушал Решетова, и счастье наполняло его. Его друг, этот уже немолодой человек, по-прежнему крепок, полон энергии и еще долго будет служить Родине, охранять мирный труд и покой советских людей.

Резкий звонок прервал их беседу.

— Решетов у телефона, — снял трубку полковник. — Кто? Слушаю, товарищ Смирнов! Уже погасили? Ну, поздравляю всех вас. Как вы себя чувствуете? Нет, сначала доложите, как самочувствие! Правду говорите? Смотрите ж. Сейчас же оставляйте завод и — в больницу! Нет, нет, там вам делать больше нечего. Без вас теперь управятся. Что со зданием столовой? Только второй этаж? Складское полностью? Кто это сказал? Матвеев? Ну, конечно. Люди дороже всего. Вот именно! Да, оставьте старшину Гаврилова, а сами отправляйтесь в больницу. Передайте трубку. Товарищ Матвеев? Очень рад слышать это от вас. Конечно. Как всякий хозяйственник, вы жалеете свое добро. Вот это другой разговор! — оживился Решетов. — Люди — самая большая наша ценность. Теперь опасность полностью мин вала. Нет, наши люди еще побудут у вас. Не стоит благодарить, мы выполняем свой долг. От Степанковского? Ему тоже передайте привет. Знаю, знаю о приключениях в Приморске. Что ж, не хотел послушаться, поехал — и пришлось поволноваться. Хорошо, что легко отделался. Да, знаю все. Как состояние Кораллова? Он вел себя молодцом. Дроздов у нас в больнице. Главврач звонил, ему лучше. Обязательно! До свидания!

— Знаете, Михаил Николаевич, — сказал Вергизов, когда Решетов положил трубку, — Степанковский прилетел вместе со мной.

— Как он?

— Всю дорогу молчал. Нелегко ему, конечно.

— Да, это верно. Но мы несколько отвлеклись от основной темы. Что, по вашему мнению, побудило Запыхало написать это письмо? Он здесь заявляет, что хочет сообщить нам что-то особо важное, но сделает это только в устной форме. Тут же предупреждает о дне и часе покушения на доктора Варшавского. Очень жаль, что в интересах дела нельзя было изолировать его на несколько дней раньше.

— В том-то и дело, Михаил Николаевич, — проговорил Вергизов, — что когда нам стало известно о Запыхало, «Рыжий» прекратил посещение его квартиры, да и вообще уже не встречался с парикмахером, а пользовался связными. Не зная сам, где находится «Рыжий», Запыхало мало чем мог помочь нам. А по его аресту враги догадались бы, что нам известна судьба похищенной шпионки. Это усложнило бы нашу задачу, а их положение облегчило. Жаль, конечно, что Запыхало не попал к нам живым — некоторые данные, полученные от него, принесли бы нам пользу. А письмо он написал, на мой взгляд, потому, что чувствовал неизбежность провала и хотел смягчить свою вину. Но он опоздал с этим…

— Ваши соображения логичны, Василий Кузьмич, — согласился Решетов. — Несомненно, тут сыграла роль тревога за судьбу внучки… Следствие показало, что непосредственный контакт с диверсантом имели три человека: Запыхало, «Бритоголовый», или, как его называл Дроздов, «Силач», и «Рыболов». Все они мертвы. И семья Силантьевых погибла. Нам известно, что в день смерти Силантьевых у них был гость. Есть основания думать, что гостил «Рыжий». Значит, тот, кто знал его, должен был умереть. Старушка, нянчившая внучку Запыхало, тоже, наверно, видела диверсанта. А плановик Нюхов? Видел ли он «Рыжего»? По-видимому, да.

— Получается, что всех своих сообщников диверсант заранее обрек на смерть?

— Я полагаю, что это было задумано еще там, по ту сторону границы. В план врагов входило совершить диверсию и в зависимости от осуществления деталей операции уничтожить ее исполнителей, а также людей, случайно видевших «Рыжего» или знавших его прежде. Таким образом диверсант гарантировал себя от раз облачения. Мертвые молчат. Действуя так, он, помимо всего, еще держал в постоянном страхе своих сообщников.

— Даже врача, который не видел его лица, собирались убить.

— Вспомните, Василий Кузьмич, что враг, вступив на нашу землю, делал все, чтобы начисто замести свои следы, заставить думать, будто его нет на нашей земле. И только выполняя задание Гоулена, «Рыжий» сорвался в самую последнюю минуту — в момент подготовки подрыва лесной базы. Смелые, обдуманные действия младшего лейтенанта Потрохова не только по могли обнаружить лесную базу и проникнуть в нее. Ведь Потрохов ранил «Рыжего», и теперь преступнику будет очень трудно скрываться. Пока ему удалось бежать. Но самое главное решено: крупная диверсия, задуманная иностранной разведкой, захлебнулась в самом начале ее осуществления. Приозерная база и найденные в домике лесничего документы дают нам ценные материалы, которыми уже занимается следственный отдел. В частности, из этих документов стало известно, что безобидный «рыболов» не кто иной, как немецкий инженер Отто Шнецке, в обязанности которого входило следить за механизмами и прочим оборудованием лесной базы. Выяснилось также, что подземелье строили военнопленные. Найдено письмо, вложенное в бутылку и закопанное в землю. Оно проливает свет на трагедию строительства базы.

Беседу прервал вошедший без стука дежурный. Он внес какой-то предмет, обшитый холстом.

— Товарищ полковник, разрешите доложить! Пакет от инженер-майора Смелых.

— А ну-ка, ну-ка, интересно посмотреть на эту штуку. — Решетов поднялся из-за стола.

— Разрешите идти? — спросил дежурный, положив пакет на небольшой столик у письменного стола.

— Идите! Да, где сейчас инженер-майор Смелых?

— У себя в кабинете.

— Как освободится, пусть зайдет.

— Есть!

Перочинным ножом Вергизов подпорол швы и вскрыл пакет. Там оказался аппарат, напоминающий настольный телефон. Корпус машины был сделан из специального сплава. Блестящая поверхность обтекаемой формы И кнопочное устройство придавали аппарату нарядный вид. Внимание Решетова привлекли царапины на поверхности по всей ширине аппарата, где были винты крепления.

— Сразу видно, аппарат побывал в руках инженер-майора Смелых, — сказал Решетов. — Сейчас это выглядит безобидной игрушкой. А какую смертельную опасность таил он до того как был обезврежен?

— Товарищ полковник, разрешите доложить! — дежурный вновь появился перед полковником.

— Докладывайте!

— Дежурный бюро пропусков настоятельно требует вас к телефону.

— Хорошо. Идите. — Решетов снял телефонную трубку. — Слушаю. Кто? У вас отказывается оставить? Хорошо. Проводите ко мне. Да.

— Прикройте, пожалуйста, аппарат холстом, Василий Кузьмич, — обратился Решетов к майору.

Вергизов молча выполнил просьбу Решетова.

— Я пока могу быть свободен?

— Нет, вы еще нужны мне, Василий Кузьмич, — возразил Решетов, убирая в папку лежавшие на столе бумаги.

Минуты две спустя в кабинет вошла Белгородова и остановилась у двери. Следом за ней вошел дежурный.

На Лидии было сильно помятое платье-костюм пепельного цвета. Левый рукав порван и перепачкан кровью. Волосы, выкрашенные в черный цвет, свисали спутавшимися прядями. Лицо было очень бледным. Только большие голубые глаза, устремленные на Решетова, напоминали о красоте этой женщины. В правой руке она держала большой портфель со множеством кармашков, замков и застежек.

— Можете идти, — приказал дежурному Решетов. — Подойдите поближе и садитесь, Белгородова.

Сделав два шага, Лидия покачнулась и упала на одно колено, прежде чем Вергизов успел подхватить ее. Отстранив Вергизова, она с трудом поднялась. Не сводя глаз с Лидии, Решетов снял телефонную трубку.

— Соедините с больницей. Дежурный врач? Говорит Решетов. Пришлите срочно машину с врачом в Комитет. Да. Прошу вас.

— Не надо врача… — Лидия устремила взгляд на Решетова. — Это слабость от потери крови… Вы не употребляли воду при тушении пожара? — вдруг вспомнила она. Ее измученное, исхудавшее лицо исказила тревога.

— Нет. «Друг», напомнивший мне героев книг моею детства, предупредил нас об этом, — с улыбкой ответил Решетов. — Но его несколько опередил наш специализированный институт…

— Прошу вас… очень… — с трудом говорила Лидия, — пошлите в Приморск к профессору Якименко домой… Там, в беседке, голубая корзина с цветами…

Налив в стакан воды, Вергизов подошел к Лидии и заставил ее отхлебнуть несколько глотков.

— В корзине этой, — продолжала с усилием Лидия, — излучатель… очень опасный для жизни.

Решетов и Вергизов переглянулись, затем полковник поднялся и снял холст с аппарата.

— Он также обезврежен и, как видите, уже здесь.

— Как?.. Он не мог оказаться здесь… Это ошибка!..

— Ошибки нет никакой. Обезврежен и доставлен сюда нашим сотрудником.

Несколько минут Лидия сидела молча, будто собираясь с мыслями. В кабинете наступила тишина, нарушаемая лишь тиканием стенных часов. Вдруг, как бы, мнив что-то, она взяла лежавший рядом портфель, встала из него бумаги и протянула их Решетову вместе с портфелем.

— Что это? — спросил он.

— Думаю, эти документы представят интерес для советской разведки.

— Как они оказались у вас?

— Портфель принадлежит господину Гоулену… точнее, принадлежал, — ее губы искривились в злорадной улыбке. — По рассеянности он позабыл его в моей машине…

Решетов видел, что Белгородова крепится из послед, них сил. Он взглянул на часы — вот-вот должна прибыть машина с врачом.

Полковник придвинул к себе папку. Костяной фермуар охватывал ее вокруг. Расстегнув его, Решетов извлек оттуда листок бумаги, густо исписанный какими-то цифрами и знаками.

Лидия, сделав усилие, поднялась, подошла к столу.

— Дайте, пожалуйста, бумагу и карандаш, я вам покажу ключ к шифровке.

Решетов пододвинул открытый блокнот и карандаш. Стоя, она набросала на листке какие-то знаки.

— Вот код. Может быть, расшифровать?

— Не нужно, вы слишком утомлены. Разберемся, — углубившись в бумаги, Решетов не заметил, как открылась дверь кабинета.

— Товарищ полковник, разрешите доложить! Инженер-майор Смелых прибыла с задания.

При звуке этого голоса Лидия вздрогнула и вскочила с места. На пороге двери в военном кителе с погонами стояла Любовь Петровна.

— Здравствуйте, товарищ Смелых! — Решетов поднялся и поздоровался. Он заметил, как вздрогнула Лидия, когда услышала голос майора, и устремила пытливый и, как ему показалось, восхищенный взгляд на Смелых…

— Здравствуйте, Любовь Петровна! — тихо проговорила Лидия.

— Здравствуйте, Татьяна Лукьяновна! — с улыбкой ответила та.

— Садитесь, майор, — мягко сказал Решетов. — Я вижу, вы знакомы. Бывают в жизни такие встречи, которых никак нельзя предположить. Простите, — Решетов снял трубку зазвонившего телефона.

— Да. Отменяется. Можете зайти. Что у вас? — спросил он вошедшего дежурного.

— Прибыл врач, товарищ полковник.

— Пусть войдет сюда. Присядьте на диван, — обратился он к Лидии. — Вам окажут первую помощь и отвезут в нашу больницу.

— Нет, нет, только не здесь, — взволнованно сказала Лидия, прикрывая ладонью окровавленную повязку, точно кто-то собирался немедленно ее снять.

— Да, войдите, доктор. Ну что ж, — обратился Решетов к Лидии, — вы пожалуй, правы, вас отвезут в больницу, там сделают все нужное. Вы готовы ехать?

— Да, — с трудом подымаясь, произнесла Лидия. — Только… — Она запнулась. — Очень прошу… позвоните матери… — она замолчала и опустила голову. Бледные щеки покрылись слабым румянцем.

— Что же мне ей сказать? — в упор глядя на Лидию, спросил Решетов.

— Что я у вас… что я сама пришла.

— Хорошо, я сообщу вашей матери об этом, — сказал Решетов.

— Только… сейчас при мне… очень прошу…

— Но ведь сейчас очень поздно. Неудобно ее тревожить в такое время, — возразил он.

— Нет, она не спит, — твердо сказала Лидия, — она всю ночь не уснет… будет ждать звонка.

Решетов с минуту смотрел на стоявшую с опущенной головой Лидию, затем набрал номер телефона квартиры Матвеевых.

— Алло, говорит полковник Решетов. Извините за беспокойство в столь неурочное время. У вас, верно, снят? Нет? Тогда попросите, пожалуйста, к телефону Веру Андреевну. — Было слышно, как положили трубку на стол. — Вера Андреевна? Здравствуйте! Да, я. Извините, что беспокою так поздно. Но ваша дочь просила позвонить. Да, она у нас. Да, да, сама. Нет, это исключено полностью. До свидания, Вера Андреевна.

Решетов положил трубку и удивленно посмотрел вслед Лидии, стремглав выбежавшей из кабинета. Присутствующие молча переглянулись. Наступила тишина, в которой отчетливо слышалось тикание маятника.

— Товарищ полковник, лейтенант Костричкин прибыл с задания!

— Здравствуйте, лейтенант. Садитесь, — Решетов взял трубку.

— Соедините меня с Москвой. Что, Москва просит? Хорошо. — В трубке зашуршало, раздалось потрескивание, затем послышался низкий голос.

— Здравия желаю, товарищ генерал! Благодарю, Здоровье хорошее. Да, как уже сообщил в донесении, все окончилось хорошо. Незначительный. Сравнительно, конечно. Геройски. Жертв нет. Есть пострадавшие. Списки обязательно представлю. Ах, вы об этом! Но здесь никаких нарушений не было. Это подтверждено соответствующими документами, составленными представителями власти в присутствии иностранцев, которые били очевидцами катастрофы машины этого господина. Они это подтвердили письменно, товарищ генерал. Врачи гарантируют жизнь, но при потере памяти и ограничении умственных способностей. Хорошо, сейчас отправляю. Да, да, вы правы. Опыт с Белгородовой полностью удался. В больнице. Но есть еще одно серьезное дело. Белгородова доставила портфель с весьма ценными документами… Да, так думаю… это только при беглом осмотре… Особенный интерес представляет неотправленный доклад о ходе операции «Вирус-2». Да, название мудреное, но вполне соответствует их замыслам. Ясно! Будет выполнено, товарищ генерал. Доставлю лично. Завтра же… то есть, сегодня, — глянув в окно, в котором уже брезжил рассвет, поправился Решетов. — Сегодня же первым самолетом вылетаю. До скорого свидания.

Решетов положил трубку и сделал несколько записей в блокноте. Поднялся и подошел к окну, где стояли Вергизов, Смелых и Костричкин. За окном рождался новый день. Легкие прозрачные облака, точно кружева, повисшие на синеве неба, окрасились малиново-желтым светом восходящего солнца. Из репродуктора, висевшего на углу здания, послышались позывные московской радиостанции, затем раздался бой Кремлевских курантов.

— Дорогие друзья, — обняв Смелых и Вергизова, сказал Решетов, — вот и новый трудовой день наступил. С добрым утром!