Онлайн чтение книги Общество для Генри Company For Henry
Глава четвертая

Часы над конюшней Эшби-холла пробили пять, и в тот же миг Джейн, сидевшая в шезлонге на лужайке, увидела в воротах такси. Дядя Генри вернулся из Лондона, где обедал с мистером Стикни. Миллионер предложил познакомиться, прежде чем он переедет в Эшби-холл.

Как всегда, когда надо было одеваться и ехать в Лондон, дядя Генри разнылся, что лучше вообще оставить эту затею, однако Джейн была непреклонна. Генри уехал, пожаловавшись, что чувствует себя как в старые времена, когда его вызывали к директору театра. Теперь он снова был бодр и весел. Обед пришелся ему по душе.

— Банкет, — сказал он. — Стикни оказал нам честь.

— Нам? — сказала Джейн, удивляясь, что он говорит о себе во множественном числе, как монарх или главный редактор в передовице.

— Он привез с собой тетку.

— Только не это!

— Откуда такой испуг?

— Это крах. Мы не сможем как следует принять богатую американку. Они привыкли к роскоши.

— Ну, у нас есть дворецкий, кухарка, старшая и младшая горничные. Не думаю, что в Букингемском дворце лучше. И потом, мне не показалось, что она богатая. Скорее бедная родственница. Но она не станет смотреть на нас свысока, даже если купается в деньгах. Она для этого слишком славная. Ты читала «Кентерберийские рассказы»?

— Ну, знаешь, то одно, то другое, все как-то недосуг… А что?

— Она напомнила мне Батскую ткачиху. Веселая и раскованная. Танцевала на сцене.

— Это обнадеживает.

— В варьете. Очень занятная женщина. У меня создалось впечатление, что она знает все анекдоты на свете. Вот одна история, про деверя их кухарки Эфраима…

Он не успел договорить, потому что в доме зазвонил телефон. Минуты через две вышел Феррис, дворецкий.

Феррис был представительный, чопорный и мрачный. Казалось, он постоянно о чем-то размышляет, вероятно, о космосе, и мысли эти неутешительны. Генри уже несколько раз говорил, что истинное духовное обиталище Ферриса — что-нибудь вроде дома Эшеров Эдгара Аллана По, куда тот вписался бы без малейшего труда. Сейчас он заговорил загробным голосом дворецкого, на которого меланхолия раз и навсегда наложила свою печать.

— Мистер Тарвин, мисс, спрашивает вас.

— Скажите, что не сумели меня найти.

— Очень хорошо, мисс, — сказал Феррис и удалился с нахмуренным челом.

— Тарвин? — сказал Генри. — Почему эта фамилия кажется мне знакомой?

— Я тебе про него рассказывала. Лайонел притащил его на обед.

— А, вспомнил. С бородой.

— Да. И бакенбардами.

— Зачем он тебе звонил?

— Этого мы никогда не узнаем, если, разумеется, он не попросит что-нибудь передать.

Вновь появился Феррис. Генри изучающе смотрел, как тот подходит.

— Интересно, — сказал он.

— Что интересно?

— Почему, когда я отправил тебя за дворецким, ты не выбрала кого-нибудь пожизнерадостней.

— На меня произвела впечатление его важность. Я подумала, на мистера Стикни она тоже произведет впечатление. Ты предпочел бы веселого, искрометного дворецкого?

— Такого, который съезжает по перилам — нет, — признался Генри. — Да, Феррис?

— Мистер Тарвин выражает свое сожаление, мисс, что не смог поговорить с вами, и просит передать, что он выслал вам хорошие книги.

— Спасибо, Феррис.

— Спасибо, мисс, — сказал Феррис, и удалился торжественной походкой человека, следующего за гробом старого и любимого друга.

— Зачем Тарвин посылает тебе хорошие книги? — спросил Генри, и Джейн рассмеялась.

— Чтобы развить мой ум. Я чего-то в этом роде ждала. За обедом мы заговорили о книгах, он спросил, какие я люблю больше всего. Я сказала: «детективы». Помнишь, я тебе давала на днях «Кровавого Бредли»? Какая-то женщина написала, не помню фамилии. Я просто оторваться не могла.

— Я тоже. Кстати, хорошо, что напомнила. Я обещал ее викарию.

— Викарий читает детективы?

— Запоем.

— И это серьезный ученый, который пишет умные книги про ранних Отцов Церкви. Жалко, я не знала этого, когда говорила с Тарвином. Понимаешь, когда я посоветовала ему прочесть «Кровавого Бредли», он сразу меня запрезирал.

— И как это выглядело?

— Он вытаращил глаза и спросил: «Дорогая моя, неужели можно читать книгу, которая называется „Кровавый Бредли“? Когда я ответила, что да, можно, и привела себя в качестве примера, он покровительственно вздохнул и сказал, что у меня, кажется, плохой вкус. Жалко, что я не смогла сунуть ему в нос викария. Интересно, что он прислал. Наверное, что-нибудь познавательное. Знаешь что, Генри? Я вдруг поняла. Он пытается изменить меня к лучшему.

— Чепуха. Ты и так хороша.

— Я тоже так думаю. Но он точно пытается меня изменить. Все признаки налицо.

— Очень глупо. Меня пытались изменить к лучшему сперва в школе, потом в Кембридже. А когда я бросил Кембридж и пошел на сцену, сдохнуть мне, если это все не началось по новой с режиссерами и хореографами. Как ты думаешь, мистер Стикни не попытается изменить меня к лучшему?

— Я бы не удивилась. Какой он?

— Да, в общем, ничего. Немного надутый. Мне показалось, он не вполне одобряет рассказчицкий дар своей тетки. Как-то сразу сник, когда она начала сыпать смешными историями. Я тактично разрядил ситуацию, сказав, что слышал, будто он коллекционер. После этого он не умолкал. Мы ошиблись насчет его коллекции, Джейн. Не поверишь, он собирает пресс-папье. Французские пресс-папье восемнадцатого века, если быть совсем точным.

— А, их.

— Ты говоришь так, будто они тебе хорошо знакомы.

— Конечно. У тебя такое есть.

— У меня?

— Ну да. Красавчик купил его во Франции в тысяча восемьсот каком-то. Я его большая обожательница. Стоит в картинной галерее вместе с другими фамильными ценностями.

Генри поморщился. Она коснулась обнаженного нерва.

— Не говори мне про фамильные ценности. Я их ненавижу. Как подумаю, сколько они стоят и вспомню, что закон не позволяет мне их продать, сердце кровью обливается. Сколько, по-твоему, может стоить французское пресс-папье восемнадцатого века? Не трудись отвечать, я и так знаю, что ты не имеешь ни малейшего представления.

— А вот как раз имею. Прочла недавно в газете. Недавно одно ушло на «Кристи» за тысячу фунтов.

Генри сдавленно вскрикнул.

— Тысячу? Господи! Ну вот, теперь ты испортила мне день. Мое пресс-папье сидит себе сиднем в картинной галерее, а я не имею права обратить его в наличность. Только потому, что какой-то осел придумал закон, запрещающий продавать фамильные ценности. Просто зло берет. Будь у меня тысяча фунтов.

— Ты в точности, как Алджи.

— Когда говоришь это, улыбайся. И, пожалуйста, не надо про Алджи. У меня от его упоминания давление подскакивает.

— Ладно, расскажи мне мистера Стикни.

— Рассказывать, собственно, нечего. Он бросил курить, любит хорошее вино, которого, слава Богу, у меня достаточно, спасибо господам Даффу и Троттеру. Поэтому… Что с тобой?

Джейн тоненько вскрикнула.

— Ой, Генри, я начисто забыла.

— Про что?

— Про Алджи и пристава.

— Господи! Неужели у Алджи пристав?

— Да, и знаешь, от кого? От Даффа и Троттера, которым ты столько задолжал. Ты не боишься, что и тебе такого пришлют? Ужасно, если толпа приставов нахлынет в то самое время, когда ты будешь продавать дом мистеру Стикни. Это его спугнет.

Генри, с обычной своей беспечностью, только отмахнулся. Он не умел мрачно смотреть на мир. К будущему он относился со старым театральным оптимизмом — на премьере все будет отлично.

— Не тревожься, моя девочка. И не равняй меня с Алджи. Приличный торговый дом, как Дафф и Троттер, так со мной не поступит. Я — важная шишка, мне отведена четверть страницы в «Справочнике поместного дворянства». Они задрожат, стоит мне легонько нахмуриться. Телефон звонит.

Джейн встала.

— Наверное, опять Тарвин.

Она ушла довольно надолго и вернулась, весело улыбаясь.

— Угадай, кто, — сказала она.

— Тарвин?

— Нет. Алджи.

— Чего ему надо?

— Спросил, не знаю ли я, кто бы одолжил ему пятьсот фунтов. У него очередной великий замысел. Нужен капитал.

— Дай ему Бог. Он не собирается просить у меня?

— Нет, даже Алджи не такой оптимист, — сказала Джейн.

2

Нахмурив брови, Уэнделл Стикни сидел на низком парапете террасы напротив парадной двери Эшби-холла, однако хмурился он не потому, что этот странный памятник эпохи Регентства оскорблял его эстетическое чувство. Мысли его витали в другом месте. Он думал о французских пресс-папье восемнадцатого века, в частности — о том, которое хозяйская племянница показала ему после обеда, когда водила по дому.

Уэнделл хотел это пресс-папье. Уэнделл стремился к нему всей душой и готов был заплатить высокую цену, если хозяин согласится расстаться со своим сокровищем.

Но вот согласится ли? Этот вопрос Уэнделл и задавал себе, сидя на парапете. Английские аристократы могут оскорбиться, если завести с ними разговор о деньгах. Одно неверное слово, и скажите «спасибо», если не получите в ответ холодное: «Неужели?» или еще более холодное: «Удивительно» вкупе с ледяным британским взглядом из-под вскинутых британских бровей.

Он, наверное, размышлял бы на эту тему бесконечно, если бы не услышал бодрый голос и, подняв глаза, не увидел свою тетю Келли.

— Привет, Уэнделл, — сказала она. — Что вы тут сидите, как канюк на камне?

Сравнение не очень понравилось Уэнделлу, но он довольно вежливо ответил, что думает, и спросил, чем она занималась.

— Хэнк показывал мне здешние места. Вам надо на них взглянуть. Вон за теми деревьями — озеро, большое, как в Центральном парке. Кто-то из предков вырыл. Наверное, стоило уйму денег.

— Скорее всего, это был знаменитый Красавчик Параден, — отвечал эрудированный Уэнделл. — Он прославился своей расточительностью.

— Вот и Хэнк так говорит.

Второй раз услышав это имя, Уэнделл вздрогнул.

— Вы не о мистере Парадене?

— О ком еще?

— Вы же не зовете его Хэнк?

— Зову. Я спросила разрешения. Мы оба согласились, что так прикольнее, чем Генри.

— Вы хотите сказать, что настолько близко с ним сошлись?

— Не разлей вода.

— В таком случае, — сказал Уэнделл, — вы кое-что можете для меня сделать. Вчера вечером, когда мисс Мартин показывала мне дом…

Фраза осталась неоконченной. На террасу вышла Джейн.

3

Джейн была в отличном настроении. Ее страхи касательно американок рассеялись в первые пять минут после приезда Келли. Вдова покойного Теодора Стикли быстро сходилась с людьми.

— Всем привет, — сказала Джейн. — Я в деревню за табаком для Генри. Вам купить, мистер Стикни?

— Спасибо, я не курю. Раньше курил, но теперь бросил.

— Уэнделл ест сладости, — сказала Келли. — Он любит такие мягкие шоколадки.

— Хорошо, куплю. Хотите сходить в деревню, миссис Стикни?

— Зовите меня Келли.

— А можно?

— Иначе я обижусь. Далеко это?

— С милю.

— И с милю обратно. Ясно. Дойду с вами до дороги. Скажите, — спросила Келли, когда они отошли от дома, — вам нравится все время жить за городом? То есть я не хаю деревню, здесь классно. Просто я подумала, вам может быть здесь скучно.

— Я тут в отпуске. А вообще я работаю в Лондоне. Секретаршей.

— Надо же! Я тоже работала секретаршей, прежде чем стать танцовщицей. И потом, когда растолстела и режиссеры меня больше не приглашали. Так я и познакомилась с Теодором.

— С Теодором?

— С моим покойным мужем. Контора, в которой я работала, отправила меня к нему писать под диктовку. Он был в свое время жутко известный и теперь писал воспоминания. И пороха в нем было еще ого-го. Знаете рисунки Питера Арно в «Ньюйоркере»?

— Конечно.

— Вот и он такой был. Седые усы и уйма энергии. Я пришла к нему домой и все завертелось. Недели не прошло, он уже предложил мне руку и сердце. Как сейчас помню тот день. У него как раз случилось несварение желудка. У него, у бедняжки, это часто бывало, и он лечился бренди. Говорил, друг присоветовал, как единственное средство. Уже умер. Друг то есть. Цирроз печени. Да, всякая плоть — трава, как кто-то сказал. А в тот вечер он, надо думать, хватил лишнюю рюмку, потому что посреди воспоминаний о старом Хеймаркете вдруг стал гоняться за мной вокруг стола. Короче, не успела я опомниться, как он сгреб меня в охапку и принялся целовать, так что за ушами трещало.

Она замолчала, вспоминая золотое прошлое.

— Расскажите еще, — попросила Джейн.

— Ясное дело, я ему врезала.

— Ясное дело.

— Пресс-папье. Странное совпадение, если вспомнить, что Уэнделл их собирает. ЧуднО, мне всегда казалось, хотя я знала одного, он собирал спичечные коробки. У него их были сотни, все разные. Бегал по всему городу, искал ресторанчики, в которых свои, фирменные. Я часто говорю, чего только на свете не бывает. Где я?

— Врезали мистеру Теодору Стикни пресс-папье.

— Ага. Говорят, Небеса хранят работающих девушек, и оно, наверное, так, но лучше и самой не плошать. Нельзя все заботы перекладывать на тех, кто наверху. Я засветила ему как следует, и он, потирая голову, объяснил, что я неправильно его поняла. Он ничего такого не хотел, а хотел, чтобы я вышла за него замуж и заботилась о нем на склоне лет. Сказал, что сразу угадал во мне отзывчивое женское сердце. Видите ли, в промежутках между диктовками я растирала ему животик, когда его особенно мучило пищеварение, и это склонило чашу весов, если вы понимаете, о чем я.

— Отлично себе представляю.

— Мы обручились. Конечно, родственники, когда узнали, ходили на ушах, и я их не виню, потому что с их точки зрения я была не подарок, и они считали, что Теодор портит семейное… что там портят?

— Реноме?

— Да? Мне казалась, что реноме — это какая-то французская еда. В любом случае, они сказали, что он его ужасно портит. Ему, понятно, было хоть бы хны. Мы поженились через неделю в Маленькой Церковке За Углом, и жили очень счастливо, пока его не хватил удар. Бедный птенчик не мог отказать себе в икре и лобстерах, ну, и бренди подсобило. Однако до тех пор все было отлично. Некоторые хают семейную жизнь, а по мне так она в самый раз. Собираетесь замуж?

— Я помолвлена.

— С соседом?

— Нет, он живет в Лондоне.

— И чем занимается?

— Художник по интерьерам.

— Шутите!

— Нет, правда!

— Пошлите его к чертям.

— Что?!

— Пошлите его к чертям. Я однажды чуть не выскочила замуж за интерьерщика, и знаю, о чем говорю. Последние люди.

Джейн рассмеялась.

— Мой брат тоже так говорит. Мне кажется, и Генри так думает, только не говорит из вежливости.

При упоминании Генри на лице Келли проступила задумчивость.

— Насчет Хэнка, — сказала она. — Не понимаю.

— Что вас удивляет?

— Да все. Он сказал, что работал в театре. С чего бы он вдруг из актера заделался поместным лордом, или как там у вас это называется?

— А, это? Очень просто. Умерли два или три родственника, которые шли перед ним в списке, и он оказался следующим. Просто получил наследство.

— Как принц, когда король сыграет в ящик?

— В точности.

Келли задумалась.

— Ну, тогда, думаю, ничего, если ему нравится, — сказала она наконец. — Только, наверное, ему скучно жить тут одному круглый год.

Джейн поспешила ее разуверить.

— Все не так плохо. У него здесь куча друзей. Его все очень любят.

— Не удивительно, — с теплотой отозвалась Кэлли. — Хэнк — блеск. Таких теперь не делают.

— Кстати, сегодня он у кого-то обедает и просит прощения, что исчезает на целый вечер. Сказал, что не смог отвертеться.

— Я не в обиде.

— Это у мистера Уэйд-Пиготта, большой дом в той стороне. Он обожает анекдоты. У него день рождения или что-то в таком роде.

— Вы тоже пойдете?

— Боже упаси. Меня никто не звал. Там соберется чисто мужская компания. Будут сидеть и травить анекдоты.

— Пусть как-нибудь меня пригласят. У меня их навалом. Ну ладно, дальше я не пойду, — сказала Келли. Они дошли до больших чугунных ворот и домика, называвшегося привратницкой в то счастливое время, когда владельцу Эшби-холла было по средствам держать привратника. — Не забудьте шоколад для Уэнделла.

Она пошла назад к террасе. Уэнделл сидел на прежнем месте и выглядел надутым.

— Я просил бы вас не исчезать вот так, когда я собираюсь с вами поговорить, — сказал он.

— В чем дело?

— Я начал говорить, что вы могли бы мне помочь. Когда мисс Мартин водила меня по дому, она показала чудеснейшее французское пресс-папье восемнадцатого века, какое я когда-либо видел. Я должен его заполучить. Сколько бы Параден ни запросил, я заплачу.

— Так скажите ему.

— Мне бы не хотелось. Он может обидеться.

— Хэнк — никогда.

— Возможно, вы правы. Но мне бы не хотелось рисковать. Однако, если вы так сдружились…

— Усвоила. Вы хотите, чтобы я стала посредницей?

— Да.

— Заметано, — сказала Келли. Семейство Стикни могло считать ее пятном на фамильном реноме, однако никто не отрицал, что она всегда готова прийти на выручку.