Онлайн чтение книги Замок Крандл Crundle Castle
Льюис Кэрролл

ЗАМОК КРАНДЛ

(Рассказ из «Ректори Мэгэзин», около 1850 г.)

Перевод с английского Андрея Боченкова.

Глава первая

«Любишь меня, люби и мою собаку»

— Моя дорогая мисс Примминс, — сказала миссис Когсби, приятная, излучающая уют дама. Сия дородная добродушная особа этим теплым летним вечерком была занята самым приятным для всякого садовода занятием, состоявшим в ампутировании нескольких засохших розовых бутонов посредством огромного тесака, явно сконструированного для умерщвления крокодилов, каковым инструментом она орудовала с изумительной ловкостью, выказывая не больше эмоций, чем если бы это был самый изящный дамский перочинный ножик. — Моя дорогая мисс Примминс, вы даже шагу не сделаете, пока не выпьете стаканчик бузинного вина. Кроме того, вы еще не видели моего милого Гагги в этом возрасте, а он стал выглядеть настолько лучше! — Упомянутый милый Гагги был довольно упитанным мальчиком примерно шести лет от роду, служивший постоянным источником радости для своей мамы и объектом ненависти для всех соседей, которых миссис Когсби до невозможности терроризировала вечерами напролет, заставляя восхищаться своим чадом и выслушивать рассказы о его подвигах. Его приносили в комнату исключительно по настоянию матери, причем именно приносили, хотя наиболее наблюдательные из ее гостей замечали, что нянька брала его на руки перед самой дверью, поскольку ни одна нянька в человеческом обличье не смогла бы пронести его десять ярдов, не уронив.

— Чес-слово, мэм, — начала нынешняя жертва, полуразложившегося вида молодая дама, явно не вчера разменявшая восьмой десяток, с трудом пропихивая слова через удивительно крошечный ротик, — чес-слово, мэм, я даже помыслить не могу, чтобы нарушить ваше уединение.

Но поскольку миссис Когсби и слышать ничего не хотела, то вскоре гостья уже сидела в гостиной, куда в течение получаса были согнаны еще восемь или десять других жертвенных агнцев, после чего собранию представили милого Гагги.

— О, какой очаровательный мальчик! — воскликнули все хором, едва дитя появилось в дверях. Очаровательный мальчик, стоя на материнском колене, засунул большой палец в рот и не удостоил никого из присутствующих ни словом.

— Я просто обязана показать вам, — начала миссис Когсби, — замечательное произведение, созданное Гагсби. Это портрет его отца, удивительно на него похожий (все присутствующие как один подняли брови), только бедняжка даже не захотел на него взглянуть, когда я его ему сегодня показывала, а испарился в мгновение оха (вероятно, миссис Когсби имела в виду, что он исчез «в мгновение ока», так что она «и охнуть не успела»; она часто пугала разные слова и выражения). В этот момент раздался тихий стук в дверь.

Глава вторая

Когда дверь отворилась, в комнату робко втиснулся мистер Когсби-старший: он обвел присутствующих тревожным взглядом, узрел, что миссис Примминс находится в процессе изучения его портрета, и, издав слабый, но полный ужаса крик, рухнул в кресло. Миссис Когсби подлетела к нему и посредством самых энергических ударов, метко нацеленных между лопаток, с успехом восстановила в нем искру жизни.

— Мой дорогой Альфред, — укоризненно пробормотала она ему на ухо, как только заметила признаки возвращающегося сознания, — подумать только, что ты мог поддаться этой слабости! Ты, для которого, уверена, я всегда была больше чем мать...

— Прошу прощения, мэм, — вмешался бледный высокий молодой человек, наклоняясь над стулом и не выпуская изо рта здоровенный набалдашник короткой тросточки, — но вы разве не его бабушка?

— Сэр! — сказала миссис Когсби, награждая молодого человека испепеляющим взглядом, который в одно мгновение заставил его замолчать. Даже в этот ужасный момент она сохранила достаточное присутствие духа, чтобы позвонить в колокольчик. — Выведите этого субъекта вон! — молвила она умирающим голосом, и молодой человек, несколько изумленный эффектом, который произвели его слова, последовал за негодующей служанкой, возмущенной тем, что ее хозяйку каким-то образом оскорбили, хотя каким именно, он точно не представлял. После того как опасность миновала, миссис Когсби пришло в голову, что теперь настал ее черед устроить сцену, и, не откладывая дело в долгий ящик, возопила: — Животное! зверь! назвать... молодую даму... которой нет... и тридцати... назвать ее... бба-бушкой... О! — и здесь, достигнув кульминационной точки, она, исполнив свой любимый маневр, рухнула на диван и замерла в самой живописной позе.

В следующее мгновение Гагги издал придушенный, но полный агонии крик — ножки этого прекрасного младенца едва различимо торчали из-под платья матери.

Глава третья

Любимый сын энергично колотил ножками миссис Когсби, в то время как ее обеспокоенные подруги, со своей стороны, применяли всевозможные неслыханные доселе средства, пытаясь привести ее в чувство. Больше всех среди них выделялась мисс Примминс с пучком горелых перьев в одной руке и пузырьком нюхательной соли в другой. Мистер Когсби исчез в первый же момент поднявшейся суматохи: теперь он снова появился с удовлетворенной улыбкой на лице и, прежде чем кто-либо успел ему помешать, обдал свою жену всем содержимым очень большого ведра с водой. Все признаки обморока мгновенно улетучились, и миссис Когсби, с яростью и мщением в пылающих глазах, вышла из состояния прострации, схватила перепуганного мужа за ухо и препроводила из комнаты. Несчастного Гагги, которому никто даже не посочувствовал, оставили в раздавленном, даже, в некотором смысле, вафлеобразном состоянии на диване, где он несколько часов спустя был обнаружен горничной, которая забрела в комнату, привлеченная тоскливыми стенаниями.

Из соседнего помещения раздавались вопли и звуки ударов, и присутствующие женского пола, заткнув уши, ринулись из дома, бросив мистера Когсби на произвол судьбы. Джентльмены были только счастливы последовать за дамами, и вскоре никого не осталось, за исключением одного глухого господина, который не имел ни малейшего представления о том, что произошло, и так и сидел в углу, скрестив ноги, со спокойной и безмятежной улыбкой на лице.

Что далее происходило в доме мистера Когсби, не нам говорить: заметим только, что по прибытии домой с мисс Примминс случился жесточайший истерический припадок.

Глава четвертая

Глубочайшую антипатию и самую стойкую неприязнь по прошествии времени можно постепенно преодолеть, и хотя в течение последующих шести месяцев мисс Примминс являла собой воплощение оскорбленной невинности, несмотря на то, что она выразила самое крайнее отвращение в отношении поведения мистера Когсби и самым торжественным образом поклялась никогда больше не входить в жилище семейства Когсби, тем не менее, когда миссис Когсби прислала ей приглашение на свой ежегодный бал, в день накануне Нового года не было никого, кто бы подчинился ее призывам с большей готовностью или прибыл с большей пунктуальностью к назначенному часу, чем мисс Примминс. Когда она явилась, облаченная в открытое атласное платье цвета самой насыщенной берлинской лазури, с тиарой, украшенной драгоценностями, на голове, изысканно рассыпав по плечам золотисто-каштановые локоны (локоны, совершенно по праву ей принадлежащие, поскольку она лично заплатила за них в парикмахерской лавке), цветя свежим румянцем молодости, — никто из тех, кто увидел ее в тот момент, и представить не мог, что это привычная, всем знакомая мисс Примминс с ее землистым лицом, которая славилась как самая злобная и язвительная сплетница в городе. Представить себе такое — все равно что вообразить, будто она Самодержец Всероссийский. Там же присутствовал и мистер Огастес Бимм, раскаявшийся во всех своих прошлых преступлениях и прощенный миссис Когсби. И, конечно, в комнату принесли очаровательного Гагги, который после того, как отдавил ноги трем джентльменам, столкнул тарелку с тортом на колени одной даме и устроил на столе кофейный потоп, был наконец доведен до слез и сослан в постель за то, что перекинул лампу, которая свалилась на мисс Примминс. Все присутствующие немедленно принялись «гасить» мисс Примминс, которая, окутанная пламенем, была в конце концов завернута мистером Огастесом Биммом в каминный коврик и наконец потушена. Едва все уладилось, как произошло еще более ужасающее событие. Какое-то мгновение присутствующие наблюдали ноги мистера Когсби, балансирующие на подоконнике открытого окна, а в следующую секунду он исчез.

Глава пятая

Все бросились к окну; наиболее наблюдательные заметили, что злосчастный мистер Когсби торчит в одной из цветочных клумб в перевернутом виде, дрожа как осиновый лист на ветру: судя по всему, несчастный джентльмен, объятый ужасом при виде несчастного случая, жертвой которого пала мисс Примминс, постепенно пятился от очага возгорания, пока в конце концов не выпятился из комнаты в той манере, которая была описана в предыдущей главе. Мистер Огастес Бимм мгновенно оказался на месте, выкорчевал полузадохнувшегося мистера Когсби и отнес на руках в дом, где препоручил материнской заботе его жены (на этот раз он не рискнул препоручить сего джентльмена ее бабушкиной заботе), и, поздравляя самого себя, возвратился в таком приподнятом состоянии к дымящейся мисс Примминс, которая от полноты чувств сразу сняла с себя свое (фальшивое) брильянтовое колье и взяла на себя смелость преподнести его мистеру Бимму с выражениями восхищения в знак своей искренней благодарности.

Когда среди возбужденных гостей постепенно воцарился порядок и миссис Когсби вернулась с приятным известием о том, что единственным результатом падения мистера Когсби явились одеревенение в области шеи и легкий приступ посттравматической эйфории, беседа продолжилась своим обычным ходом, и мисс Примминс, заняв свое место рядом с миссис Когсби, осмелилась попросить ее совета в отношении одного важного дела: она думает, сказала она, устроить небольшой вечер для детей через несколько дней, но не совсем уверена, как именно это сделать.

— Неужели? В самом деле думаете? — восторженно воскликнула миссис Когсби. — Какая прелесть! Что ж, я уверена, что окажу вам все возможное содействие. Я даже не буду возражать против того, чтобы вы одолжили у меня для этого случая милого Гагги, который, я уверена, станет душой всего мероприятия.

— Да нет, это не совсем то, — сказала мисс Примминс, нервно закашлявшись, чтобы скрыть внезапное замешательство, поскольку не предвидела подобного предложения. Откровенно говоря, единственное, чего она хотела, так это избежать присутствия этого ненавидимого всеми дитяти. — Я вообще-то просила у вас не его, понимаете, миссис Когсби.

— Я знаю, что не просили, моя дорогая мисс Примминс, — сказала миссис Когсби, нежно кладя руку на ее предплечье, — ваша природная деликатность слишком велика, чтобы вы позволили себе попытаться разлучить мать с ее милым младенцем, как бы сильно вам этого ни хотелось. Но вряд ли мне стоит говорить, что я полностью уверена в вашей рассудительности и опыте и, не испытывая ни малейших колебаний, доверяю своего драгоценного ребенка вашему попечению, — нет, и никогда не испытывала бы колебаний, будь он хоть сотней Гагги!

Мисс Примминс передернуло от мысли о сотне Гагги, и она продолжила с несколько меньшей надеждой, чем ранее:

— Но вы ведь понимаете, миссис Когсби... я так нервничаю! И вообще... группа... детей... то есть я не хотела сказать, что... но... вы понимаете, что я имею в виду... собственно говоря... по этим причинам... боюсь, что должна... отклонить... обще... общество... в-вашего... драгоценного Гагги.

Глава шестая

— Моя дорогая мисс Примминс, — сказала миссис Когсби, — я понимаю ваши сомнения и, будьте уверены, поступлю соответственно.

— Благодарю вас, благодарю, — ответила взволнованная мисс Примминс. — Я уверена, что вы меня понимаете... понимаете, что мне хочется... что я, знаете ли... я не имела в виду... но понимаете лучше, чем я смогла бы выразить это сама.

— Да-да, я прекрасно вас понимаю, — заверила миссис Когсби, и на этом обе дамы расстались: одна из них направилась на поиски мистера Огастеса Бимма, чтобы еще раз заверить его, что она никоим образом не пострадала, только испугалась, и что чувство благодарности к нему сохранится в ее сердце до последней минуты ее жизни; вторая же, чтобы провести остаток вечера, похваляясь перед своими гостями достижениями Гагги.

Наконец благословенный день настал, и мисс Примминс, с дрожащими руками, лично приступила к украшению стола яствами, которые по ее намерению должны были создать впечатление пиршества у ее юных гостей. Ей помогала, точнее, мешала надменная служанка, которая постоянно ворчала на свою хозяйку, упрекая ее в невежестве и одновременно жалуясь на то, что от таких мероприятий одни только неприятности, и регулярно завершала фрагменты своих речей фразой: «Ну вот, я же вам говорила, дайте-ка лучше я это сделаю!», после чего выхватывала из ее рук тарелку или другой предмет сервировки. Постепенно, один за другим, начали приходить ее маленькие гости; робко поеживаясь, они останавливались в дверях, не решаясь войти.

— Как поживаете, мои милые? — говорила мисс Примминс. — Может быть, снимете свои капоры?

— Ну вот, давайте-ка лучше я это сделаю! — недовольным голосом перебивала ее горничная. Когда все собрались, мисс Примминс, испытывая радостные чувства, уже было принялась считать головы, но тут дверь отворилась и в комнату бодрым шагом прошествовал мастер Джордж Когсби.

Глава седьмая

«Ужасное зрелище»

Мастер Джордж Когсби, который, как уже известно читателю, с гордостью носил ласкающее слух прозвище Гагги, вошел в комнату, и мисс Примминс, на лице которой живо отобразилась самая сильная степень отвращения, встала, чтобы его поприветствовать.

— Мое милое дитя, — начала она, — я рада тебя видеть, как поживает твоя мамочка?

— Не знаю, — разумно ответило милое дитя, и мисс Примминс повернулась к остальным гостям со словами:

— Что ж, я надеюсь, вы все получите удовольствие. — И сопроводила фразу таким взглядом, который недвусмысленно говорил: «Но не думаю, что теперь у вас есть хоть малейший шанс!» Затем она занялась организацией игр, однако мастер Гагги не желал ничего делать, ни в чем принимать участия, но постоянно расхаживал по комнате, щипая гостей и наслаждаясь их визгом: наконец он занял позицию возле самой мисс Примминс, которая наигрывала энергичную польку для оживления общей атмосферы.

Послушав с глубочайшим вниманием некоторое время, в течение какового периода он успел открутить три струны внутри пианино, Гагги вдруг спросил:

— Без этого музыка не выйдет, мисс Прим?

— Без чего, драгоценный мой?

— Если не оттопыривать щеку языком?

— Нет, любовь моя, — поспешно ответила мисс Примминс и, поднявшись со стула, ретировалась в противоположный угол комнаты. После чего прелестный младенец продолжил изучать внутреннее устройство музыкального инструмента, закончив тем, что напрочь отломал педаль.

Наконец, после того как Гагги удалось вызвать у всех детей чувство полнейшего неудовольствия и бурные слезы у трех девочек, мисс Примминс решила, что пора пригласить их к чаю, который был подан в другой комнате. В самом центре стола стоял чудесный торт: мисс Примминс раздала по большому куску всем гостям, а затем покинула комнату, чтобы принести вина. По возвращении она обнаружила, что оставшаяся половина торта исчезла.

— Джейн, — конфиденциальным шепотом спросила она, — что ты сделала с остальным тортом?

— Представьте себе, мэм, — последовал ответ таким же тихим шепотом, — представьте себе, мастер Когсби его съел!

Глава восьмая

«Час почти настал»

Мисс Примминс в ужасе повернулась к мастеру Когсби: рука младенца судорожно сжимала огромный кусок торта, щеки раздулись до предела, челюсти совершали вялые попытки прийти в движение. Испустив гневный вопль, мисс Примминс вышибла торт из его рук, схватила за волосы одной рукой и осыпала его спину градом тяжелых ударов, поставивших под угрозу немедленной кончины жизнь милого дитяти. Торт мгновенно проскользнул в желудок младенца, и из его прекрасного ротика исторгся такой жуткий, неблагозвучный вопль, что все гости, заткнув уши, дабы не слышать этого ужасного рева, молниеносно вылетели из комнаты.

Мисс Примминс, не ослабляя хватки, стойко выдерживала это невероятное испытание в течение полных двадцати секунд, после чего, обнаружив, что рев, вместо того чтобы уменьшиться, становится еще хуже и постепенно набирает мощь, стремясь к кульминационной ноте, недостижимой даже для трех паровых двигателей, ревущих одновременно, она оставила свой пост и убежала наверх в салон, где спрятались остальные гости.

Даже там был хорошо различим голос Гагги, эхом гремевший по всему дому и заставлявший содрогаться стены. В качестве последнего средства мисс Примминс позвала горничную, выдала ей кувшин с водой и закричала в ухо, чтобы ее слова можно было расслышать сквозь какофонию:

— Будьте так любезны отнести этот кувшин в столовую и вылить его на мастера Когсби! — Горничная удалилась, и мисс Примминс села, мысленно считая секунды, которые должны пройти, прежде чем горничная достигнет места назначения. «Сейчас, — думала она, — горничная на площадке второго этажа, а сейчас проходит мимо окна. Сейчас она в зале, к этому моменту, должно быть, уже подошла к двери в столовую, а сейчас...» Пока она это думала, рев стал постепенно утихать, и компания начала надеяться, что вскоре он и вовсе прекратится, но, как только мисс Примминс достигла указанной точки в своих расчетах, дом содрогнулся сверху донизу, и в ее ушах громыхнул такой неожиданный и непередаваемо ужасный рев, который можно сравнить лишь с взрывом крупного порохового завода, набитого целым зоопарком диких зверей. Пятеро из присутствующих упали в обморок на месте; остальные, скорчившись на полу, вцепились друг в друга в немом и мучительном ужасе, а когда последнее эхо жуткого звука замерло вдали, единственное, что нарушало молчание, было рваное дыхание перепуганной до смерти мисс Примминс. Наступившая затем тишина была почти такой же пугающей, как и рев, и мисс Примминс, едва придя в себя, на дрожащих ногах поспешила вниз, где обнаружила Гагги, значительно расстроенного, но вполне тихого, который стоял возле стола с открытым ртом, мокрый, как утонувшая крыса. На полу стоял пустой кувшин, а возле него растянулась потерявшая сознание несчастная горничная.

Глава девятая

На следующий день мисс Примминс покинула свой дом, а несколько месяцев спустя миссис Когсби получила пару свадебных открыток и кусок свадебного торта от «Мистера и миссис Бимм».

FINIS[2]* Конец (лат.)*