ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ. ДАОС ПАНЬ СОВЕРШАЕТ ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ И МОЛЕБЕН С ЗАЖЖЕННЫМИ СВЕТИЛЬНИКАМИ. СИМЭНЬ ЦИН В ГОЛОС ОПЛАКИВАЕТ ПИНЪЭР

Онлайн чтение книги Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ. ДАОС ПАНЬ СОВЕРШАЕТ ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ И МОЛЕБЕН С ЗАЖЖЕННЫМИ СВЕТИЛЬНИКАМИ. СИМЭНЬ ЦИН В ГОЛОС ОПЛАКИВАЕТ ПИНЪЭР

Судьба и щедрой и лихой бывает.

Своим поступкам каждый цену знает.

Ты молод иль состариться успеешь –

За все тебе воздастся, что содеешь.

Заботы дня, всех дел твоих теченье

Продумывай в часы отдохновенья.

Будь сердцем вечно к правде устремлен –

Природы высший выполнишь закон.

Итак, Симэнь не знал, что и делать, когда увидел, что никакие снадобья не помогают Пинъэр, а врачи и прорицатели не предвещают ничего утешительного.

Первое время Пинъэр еще как-то боролась с недугом: сама причесывалась, умывалась и по надобности вставала с постели. Но потом у нее пропал аппетит. Изнурительные кровотечения подорвали силы. Еще совсем недавно она напоминала распустившийся цветок, теперь же, худая и непривлекательная, настолько ослабла, что была не в силах подняться с проложенной бумагой подстилки. А чтобы не пахло, она наказывала горничным жечь благовония. Руки ее исхудали и повисли, как серебряные нити. Симэнь через день бывал на службе, а все остальное время проводил около больной, плакал и рыдал.

– Шел бы ты, дорогой, в управу, – уговаривала его больная, – а то службу упустишь. А я уж как-нибудь. Только вот кровотечения покою не дают. Может, перестанут. Аппетит появится, тогда и поправлюсь. А ты ведь мужчина. Нельзя тебе как на привязи дома сидеть.

– Дорогая моя! – отвечал со слезами на глазах Симэнь. – Могу ли я оставлять тебя в таком состоянии?!

– Какой ты глупый! – говорила Пинъэр. – Если суждено мне умереть, все равно не удержишь. Давно собиралась тебе сказать, да все не решалась. Не знаю отчего, но когда рядом никого нет, меня охватывает страх. Кажется, встает передо мной какой-то человек, будто тень неясная с ребенком на руках. И во сне все время его вижу. Размахивает то ножом, то дубинкой и осыпает меня руганью, а как потянусь за ребенком, отпихивает. Сколько раз с собой звал, дом, говорит, купил. Только я тебе не говорила.

– Смерть человека – что угасание светильника, – успокаивал ее Симэнь. – Ну где он[1003]Упоминая о неясной тени, Ли Пинъэр говорит о своем умершем муже Хуа Цзысюе, и Симэнь понимает это. теперь, через столько лет?! Это от долгой болезни у тебя нервы расшатались. Какие у нас в доме могут быть демоны и злые духи? Сама посуди. Но я велю съездить к отцу настоятелю У за амулетами. Повесим на дверях и увидим, посмеют ли они беспокоить тебя.

Симэнь направился в переднюю постройку и велел Дайаню седлать коня и ехать в монастырь Нефритового владыки за амулетами.

По дороге Дайань повстречал Ин Боцзюэ с Се Сида и спешился.

– Батюшка дома? – спросили они.

– Дома, – отвечал слуга.

– А ты далеко отправился?

– За амулетами в монастырь Нефритового владыки.

Боцзюэ и Сида пошли к Симэню.

– Се Цзычунь только что узнал, что невестка плоха, – говорил Боцзюэ. – Вот и пришли справиться о здоровье.

– Эти дни ей немного полегчало, – пояснил Симэнь. – Похудела, скажу я вам, до неузнаваемости. Я уж не знаю, что и делать. Раз ребенок умер, говорю, его не вернешь, а она ночи напролет плачет. С горя и заболела. Как я ее ни уговаривал, ничего не помогло. Ну что мне теперь делать, а?

– Брат, а зачем ты послал в монастырь Дайаня? – поинтересовался Боцзюэ.

Симэнь рассказал друзьям о страхе, который охватывает Пинъэр всякий раз, когда она остается одна, и продолжал:

– Не появилась ли в доме нечисть? Чтобы ее отогнать, думаю развесить на дверях амулеты. Вот и послал за ними к настоятелю У.

– Нечисть, брат, тут ни при чем, – заявил Се Сида. – Просто нервы у невестки расшатались.

– Брат, а нечисть отогнать не так трудно, – подхватил Боцзюэ. – За городскими воротами в обители Пяти священных гор.[1004]Пять священных гор (см. примеч. к гл. XXVII) – места достижения даосского просветления и бессмертия, приобщения к тайнам Вселенной. живет даос Пань. Гонителем нечисти зовется. Как он ловко ее изгоняет! Пять громов небес на них насылает[1005]Пять громов из сердца небес – особый магический прием изгнания нечисти, который применяли служители даосского культа. Амулетами и наговорной водой несет спасение. Ты бы его, брат, пригласил. Ему достаточно заглянуть в спальню невестки. Сразу любую нечисть узрит. А как недуги лечит!

– Может, амулеты от настоятеля У подействуют, – сказал Симэнь. – А не помогут, тогда попрошу тебя со слугой поехать верхом и пригласить даоса Паня.

– Мне, брат, труда не составит, – заявил Боцзюэ. – Я сейчас же за ним пойду. Молю, чтобы Небо сжалилось и чтобы моей невестушке стало полегче. Я сейчас же отправлюсь.

Они поговорили еще немного, выпили чаю и откланялись.

Между тем Дайань привез амулеты, и их развесили на дверях. Однако к вечеру Пинъэр опять охватил страх.

– Покойник вновь приходил за мной, а с ним еще двое, – говорила она Симэню. – Они убежали, как только ты вошел.

– И ты всерьез веришь в эти наваждения?! – успокаивал ее Симэнь. – Не бойся! Брат Ин считает, что у тебя нервы не в порядке. Даос Пань, говорит, из обители Пяти священных гор наговоренной водой лечит и нечисть изгоняет. Завтра с утра попрошу брата Ина за ним сходить. Пусть дом осмотрит и от нечисти избавит, если она завелась.

– А нельзя ли пораньше позвать? – спрашивала Пинъэр. – Покойник ушел разгневанный. Завтра опять за мной придет. Скорей позови даоса.

– Если ты так боишься, может за У Иньэр паланкин послать? – советовал Симэнь. – Пусть у тебя побудет пока.

– Не надо, – покачала головой Пинъэр. – У нее своих забот хватает. Зачем ее отвлекать?

– А если тетушку Фэн? – предложил Симэнь.

Пинъэр кивнула в знак согласия, и хозяин велел Дайаню сходить за тетушкой Фэн, но той не оказалось дома.

– Как только она появится, – передавал слуга Шпильке, – вели ей в хозяйский дом зайти. Ее матушка Шестая зовет.

Тем временем Симэнь наказывал Дайаню:

– Завтра с утра отправишься с дядей Ином в обитель Пяти священных гор за даосом Панем.

Но не о том пойдет речь.

На другой день Пинъэр навестила мать Ван из монастыря милосердной Гуаньинь. Гостья держала в руках коробку с отборным рисом и двумя десятками больших творожных лепешек. В маленькой коробочке лежало с десяток ароматных маринованных баклажанов. Пинъэр велела Инчунь помочь ей сесть на постели и, когда монахиня поклонилась, пригласила ее присаживаться.

– Как мне тяжело, мать наставница! – жаловалась Пинъэр. – А ты и не навестишь. Как сутру напечатали, так и след простыл.

– Матушка, дорогая вы моя! – взмолилась Ван. – Я знать не знала, что вам нездоровится. Только вчера матушка Старшая за мной слугу прислала. А из-за этой сутры, знали бы вы, как я с сестрой Сюэ разругалась. Мы ведь вам печатали, а эта старая потаскуха Сюэ, себе на уме, от печатников целый лян серебра прикарманила, а мне ни гроша не дала. К вам, матушка, придет радость, а ей, распутнице, в ад дорога проложена. Я и сама-то от такого расстройства слегла. Даже к матушке Старшей на день рождения не попала, не поздравила благодетельницу.

– Каждый за свои дела ответит, – говорила Пинъэр. – Она сама знает, что творит. А ссориться вам не следует.

– А кто с ней ссорится! – прервала ее Ван.

– Старшая на тебя рассердилась, – продолжала Пинъэр. – Ты, говорит, не молилась за нее о ниспослании потомства.

– О моя бодхисаттва! – воскликнула Ван. – И больная, я не переставала читать священное писание. Ровно месяц молилась я о появлении у Старшей сына-наследника. Только вчера миновал месяц, и я вот пришла к вам. Я уж заходила во внутренние покои, виделась с хозяюшкой. Упрекнула она меня. Не знала, говорю, о недугах матушки Шестой и ничего с собой не захватила. Только вот, говорю, принесла немного рису, маринованных баклажанов да творожных лепешек вас угостить. Тогда матушка Старшая велела Сяоюй проводить меня к вам, дорогая вы моя матушка.

Сяоюй открыла коробки и показала содержимое Пинъэр.

– Спасибо за хлопоты, – проговорила больная.

– Инчунь! Подогрей-ка для матушки парочку творожников, – обратилась к горничной монахиня. – А я пока сама покормлю матушку риском.

– Угости чаем матушку наставницу, – распорядилась Пинъэр, когда Инчунь понесла коробки с подарками.

– Чаю я попила у матушки Старшей, – заметила Ван. – Подай рису. Я лучше погляжу, как матушка будет отвар кушать.

Инчунь тут же накрыла стол, расставила четырех сортов сладости и пригласила монахиню. Потом подала Пинъэр чашку рисового отвару, тарелочку ароматных маринованных баклажанов и желтых поджаренных творожников. Инчунь держала в руках пару небольших палочек из слоновой кости, а стоявшая рядом Жуи – чашку. Пинъэр пропустила глотка три отвару, разок откусила творожник и покачала головой.

– Унесите! – прошептала она.

– Пищей насущной жив человек, – говорила монахиня. – Какой вкусный отвар! Скушали бы еще немножко.

– Не невольте меня, – просила больная.

Инчунь убрала с чайного столика посуду. Мать Ван приподняла одеяло и взглянула на исхудавшую Пинъэр.

– До чего ж вы, родимая, похудели! – воскликнула она. – А ведь были здоровехоньки в прошлый раз. Что с вами, матушка?

– В том-то и дело, – подхватила Жуи. – Матушка от расстройства слегла. Батюшка лучших докторов звал. Каждый день лекарства принимала и уж было совсем поправляться стала, а тут в восьмой луне ее дитя, Гуаньгэ, испугали. Матушка дни и ночи напролет волновалась, все думала спасти наследника. Так-то уж себя утруждала, что и спать не ложилась. А когда его не стало, целыми днями рыдала. Горе про себя переживала. А ведь не каменная. Другие горем-то своим поделятся, им полегче делается, а матушка все про себя. Не спросишь – ничего не скажет. Как тут болезни не приключиться?!

– Но что может расстраивать матушку? – недоумевала монахиня. – Ведь ее так любит хозяин. О ней заботится хозяюшка. Ее окружают остальные хозяйки. Не представляю, кто ее расстраивает?

– Вы, мать наставница, ничего не знаете, – заговорила Жуи и велела Сючунь поглядеть, закрыта ли дверь, а то, как водится, путники душу изливают, а притаившийся в траве на ус наматывает. Кормилица продолжала: – Госпожа Пятая матушку со свету сживает. Это она напустила своего кота и перепугала Гуаньгэ. А батюшка как ни допытывался, матушка ни слова не проронила. Потом уж Старшая госпожа все рассказала. Кота батюшка прикончил, а Пятая так и не призналась. Теперь на нас зло срывает. После кончины Гуаньгэ в восьмой луне она сама не своя от радости. Язвит, ехидствует направо – налево, а все, чтобы наша матушка услыхала. Ну как же тут не расстраиваться, как не терзаться. Матушка все глаза выплакала. Вот и слегла. Только Небо знает, какая она добрая. Все про себя переживает. На нас, сестер, хоть бы раз голос повысила. Нравится нашей матушке, скажем, платье, так она его до тех пор не наденет, пока у других такого же не будет, вряд ли кто в доме не удостоверился в ее доброте. Только другая подарок возьмет, а за глаза про нее же наговаривает.

– Как же так можно?! – удивилась монахиня Ван.

– Так вот и делают, – продолжала Жуи. – Бывает, придет к Пятой почтенная Пань, а у нее хозяин на ночь останется. Она старую мать к нашей хозяюшке проводит. А матушка наша чего ей только не даст?! И обуться, и одеться, и серебра вручит. А госпожа Пятая все равно недовольна.

– Ну будет уж тебе про нее говорить! – оборвала кормилицу Пинъэр. – Я все равно не жилец на этом свете. Пусть себе поступает как знает. Небо в безмолвии своем величаво.

– О, Будда милосердный! – воскликнула монахиня. – Как вы великодушны, матушка! Небо видит доброту вашу и воздаст вам в грядущем.

– На что же мне еще надеяться, мать наставница? – спрашивала Пинъэр. – Я ж лишилась сына, меня изводит недуг. Будь я даже бесплотным духом, мне шагу не ступить. Хотела бы я дать вам, мать наставница, серебра. Когда меня не будет, прошу вас, позовите инокинь, сестер ваших, помолитесь за меня, многогрешную, почитайте «Канон об очищении от крови».[1006]«Канон об очищении от крови» («Сюэ-пэнь-цзин») – написанное в Китае популярное буддийское произведение, опубликованное в эпоху Тан (VII–X вв.) и широко распространившееся в народе, но как апокрифическое не включенное в китайскую «Трипитаку» («Да-цзан-цзин», см. примеч. к гл. L). Обычно читалось на панихидах по женщинам, умершим от гинекологических заболеваний.

– Бодхисаттва милосердная! – воскликнула Ван. – Ваше беспокойство излишне, уверяю вас. Небо сжалится над вами за доброту вашу сердечную и избавит вас, матушка, от мук тяжких. Небо спасет и сохранит вас.

Во время их беседы появился Циньтун.

– Батюшка велел прибрать спальню, – сказал он, обращаясь к Инчунь. – Сейчас господин Хуа придет навестить матушку. Они в передней ожидают.

– Я пока пройду в ту комнату, – сказала, вставая, монахиня.

– Только прошу вас, мать наставница, побудьте потом со мной, – наказывала ей Пинъэр. – Мне еще с вами поговорить надобно.

– Я останусь, матушка, не волнуйтесь, – заверила ее Ван.

Немного погодя в спальню вошел Хуа Цзыю, сопровождаемый Симэнем.

– Не знал я, что ты больна, – обратился он к молча лежавшей Пинъэр. – Только что здешний слуга сказал. Завтра жена придет тебя проведать.

– Весьма тронута вашим вниманием, – только и проговорила Пинъэр и повернулась к стене.

Хуа Цзыю посидел немного и вернулся в переднюю постройку.

– Мой покойный дядюшка в бытность свою правителем Гуаннань,[1007]Имеется в виду евнух Хуа, см. гл. Х. – говорил Симэню шурин Хуа, – приобрел настойку гинуры. При женских болезнях рекомендуется пять фэней с вином принять. Кровотечения сразу приостановятся. Почему бы ей не попробовать? Ведь у нее настойка должна быть.

– Принимала, – сказал Симэнь. – Был у меня здешний правитель Ху. О болезни разговорились. Советовал пальмовую золу с петушьим гребнем смешать и с вином выпить. На день кровотечения прекратились, а потом еще хуже стало.

– Тогда плохи дела, зятюшка, – заключил Хуа Цзыю. – Не присмотреть ли вам загодя доски для гроба? А жене я велю завтра же ее навестить.

Хуа Цзыю встал и начал откланиваться. Как Симэнь ни просил его посидеть еще, он удалился.

Жуи и Инчунь меняли Пинъэр подстилку, когда в спальне появилась тетушка Фэн и, приблизившись к больной, поклонилась.

– Что ж ты, дорогая мамаша, больную матушку нашу не навестишь? – обратилась к вошедшей Жуи. – Батюшка за тобой Дайаня посылал, у тебя и дверь на замке. Где ты только пропадаешь?

– Всех забот не перескажешь, – начала тетушка Фэн. – Целыми днями из монастырей не вылезаю. Все к учению Буддову приобщаюсь. С раннего утра из дому выхожу и, как ни кручусь, возвращаюсь больше затемно. А дома тебя уж поджидает монах – то отец Чжан, то отец Ли, а то отец Ван.[1008]Чжан, Ли, Ван – перечисление наиболее распространенных фамилий типа Иванов, Петров, Сидоров.

– Не при матери Ван будь сказано, как вы, мамаша, со всеми управляетесь? – полюбопытствовала Жуи.

– Вот болтушка! – Пинъэр улыбнулась.

– Без тебя, мамаша, матушка наша рисинки в рот не брала, – говорила Жуи, – от болей страдала. А стоило тебе прийти, матушка даже заулыбалась. Побудь с ней. Авось и поправится.

– В исцелении матушки я любого лейб-медика за пояс заткну, – тетушка Фэн засмеялась, а потом запустила руку под одеяло и коснулась Пинъэр. – Да, матушка, до чего ж вы исхудали! За нуждой встаете?

– Если бы! – заметила Инчунь. – До сих пор матушка с нашей помощью кое-как поднималась, а последние дни лежит. Раза по три за день подстилку меняем.

– И с чего только кровь идет? – говорила Жуи. – Ведь матушка почти и в рот ничего не берет.

Тем временем в спальню вошел Симэнь.

– А, вот и сама мамаша пожаловала! – воскликнул он, заметив тетушку Фэн. – Бывало, ты чаще заглядывала. Куда ж это ты запропала, а?

– Как пропала, батюшка! – возразила старуха. – Время засолов приспело. Деньжонок наскребла и с соленьями эти дни возилась. А то, чего доброго, думаю, угораздит кого в гости заявиться, соленьями и угощу. У меня ведь вольных денег не водится. Вот впрок и припасаю, чтоб потом по лавкам не ходить.

– Что же ты мне раньше-то не сказала? – удивился Симэнь. – У меня только что в поместье овощи собрали. Выделили бы тебе пару гряд, на целый год хватило бы.

– Да разве я решилась бы вас беспокоить, батюшка?! – воскликнула старуха и вышла в соседнюю комнату.

Симэнь Цин сел на край кровати. Рядом с горящими благовониями стояла Инчунь.

– Как себя чувствуешь? – спросил Симэнь больную, а потом обернулся к Инчунь: – А как во время завтрака? Матушка покушала рисовый отвар?

– Если б глоток отведала! – отвечала горничная. – Мать наставница принесла творожников. Матушка откусила разок да к рису коснулась.

– От брата Ина за даосом Панем ездили, но не застали, – говорил Симэнь. – Завтра надо будет Лайбао послать.

– Пошли поскорей! – просила Пинъэр. – Как глаза закрою, пугает меня покойник.

– Это у тебя от слабости, – успокаивал ее хозяин. – Возьми себя в руки, и призраки перестанут тебе досаждать. Погоди, даос Пань всю нечисть уничтожит, а примешь лекарство – и поправишься.

– От моего недуга, дорогой мой, нет спасенья, – шептала Пинъэр. – Разве что смерть положит конец моим мученьям. Пока никого нет, мне с тобой поговорить нужно. Мечтала я прожить с тобой в супружеском согласии и счастии до гроба. Но, увы, двадцати семи лет я потеряла любимого сына. Не дано мне насладиться счастьем. Я тоже ухожу от тебя. Если нам суждено встретиться, то лишь на том свете.

Пинъэр потянула за руку Симэня. Слезы так и катились у нее из глаз. У нее перехватило дыхание. Она рыдала про себя.

– Скажи мне все, дорогая моя, что у тебя на сердце, – просил Симэнь, и слезы навернулись у него на глаза.

Оба плакали.

Появился Циньтун.

– Посыльный из управы докладывает, – заявил он, – завтра, пятнадцатого, свершается церемония присяги Его Величеству, потом состоится торжественное заседание. Вы, батюшка, будете на церемонии? Посыльный ожидает ответа.

– Не смогу я завтра прийти, – отвечал Симэнь. – Пошли господину Ся мою визитную карточку и скажи, чтобы церемонию устраивали без меня.

– Слушаюсь, – отозвался Циньтун и удалился.

– Послушай, дорогой! – тут же заговорила Пинъэр. – Тебе, по-моему, надо пойти в управу. Нельзя упускать службу. Я еще протяну немного.

– Я с тобой побуду эти дни, – сказал Симэнь. – Со мной тебе будет покойнее. Только не терзай себя излишними раздумьями. Шурин Хуа посоветовал мне купить гробовых досок. Может, они отгонят нечисть, и ты поправишься.

– Купи! – Пинъэр кивнула головой. – Только не слушай никого: не очень-то траться. Присмотри лянов за десять, не дороже. А положи меня рядом с твоей покойной супругой. Как жена прошу, не сжигай останки мои. Может, и мне тогда перепадет от жертв, предназначенных для нее. Деньги побереги. Ртов много, подумай, как дальше жить.

Не услышь этого Симэнь, все б шло своим чередом, а тут ему будто ножом по сердцу полоснули.

– Зачем ты так говоришь, моя дорогая?! – промолвил Симэнь в слезах. – Я в бедности умру, но исполню твою просьбу.

Тем временем в комнату вошла Юэнян с коробкой свежих яблок.

– Скушай яблочко, – обратилась она к больной. – Это тебе моя старшая невестка прислала. – Юэнян обернулась к Инчунь: – Ступай вымой и подай матушке.

– Поблагодари свою невестку за внимание, – отозвалась Пинъэр.

Инчунь срезала кожу, нарезала ломтиками и поднесла на блюдце Пинъэр. Симэнь и Юэнян подсели к ней и подали ломтик. Пинъэр откусила ароматного яблока, но тотчас выплюнула. Юэнян не стала ее неволить и уложила, повернув головой к стене. Пинъэр забылась, и Симэнь с Юэнян вышли посоветоваться.

– Сестрица Ли совсем плоха, – начала Юэнян. – Не мешало бы подумать о гробе. А то когда произойдет несчастье, в суматохе подходящих досок не сыщешь. И выйдет: лошадь-то купишь, а в зубы поглядеть забудешь. Так дела делать не полагается.

– Об этом мы уж с шурином Хуа нынче толковали, – объяснил Симэнь. – Я ей только что о нашем разговоре намекнул. Она просила подешевле купить. Семья, говорит, большая, о житье надо подумать. Так это меня растрогало. Я ведь к ней даоса Паня пригласил. Посмотрим, что он скажет, а там и насчет гроба видно будет.

– Ты, я смотрю, не представляешь, насколько серьезно ее состояние, – продолжала Юэнян. – Она же чуть жива. Капли за день не пропустит, рта не открывает, ты еще на что-то надеешься. Впору тревогу бить, ты готов победный марш заказывать. Если же, на наше счастье, он поправится, гроб всегда можно будет пожертвовать. Так что мы от этого нисколько не пострадаем.

– Ладно, пусть будет по-твоему, – заключил Симэнь и вместе с Юэнян направился в дальние покои, а слуге велел позвать Бэнь Дичуаня.

– Не знаешь, где можно купить хороших досок для гроба? – спросил он вошедшего в залу Бэня. – Берите серебра и ступайте с зятем присмотрите получше.

– Прекрасные гробовые доски привезли тысяцкому Чэню с Большой улицы, – сказал приказчик.

– Вот и хорошо! – воскликнул Симэнь и кликнул Чэнь Цзинцзи: – Пойди и попроси у матушки четыре слитка серебра. Вместе пойдете.

Немного погодя явился Цзинцзи. В руках у него было пять солидных слитков.

Вернулись они после обеда.

– Где это вы пропадали? – спросил Симэнь.

– У тысяцкого Чэня посмотрели, – говорили Дичуань и Цзинцзи. – Материал так себе, не из лучших, и запрашивают дорого. Когда мы от него вышли, нам повстречался господин Цяо, ваш почтенный сват. Он-то и посоветовал обратиться к ученому Шану. Отец его служил когда-то цензором в Чэнду, в провинции Сычуань, откуда и привез два набора превосходных гробовых досок для жены. Дерево – лучше быть не может – из местечка под названием Пещера в персиковой роще. Один набор пока цел. И за все – крышку, передок, боковые стенки и дно – просит триста семьдесят лянов. А с нами, надо сказать, был и почтенный сватушка Цяо. Долго он с хозяином торговался. Тот наконец уступил полсотни лянов. Он бы, наверно, и не подумал продавать, если б не предстоящие в будущем году экзамены в столице. Только, говорит, из уважения к батюшке уступал, с другого взял бы не меньше трех с половиной сотен.

– Ну, ежели сватушка Цяо советует, платите триста двадцать лянов и привозите, – заключил Симэнь. – Какой может быть разговор?

– Двести пятьдесят мы отдали, – говорил Цзинцзи. – Семьдесят лянов осталось заплатить.

Симэнь велел Юэнян выдать необходимую сумму, и оба снова удалились.

Надвигались сумерки, когда ватага здоровенных молодцов внесла в ворота завернутые в красный войлок доски. Их сложили перед залой. А когда развернули, Симэнь мог сам убедиться в добротности дерева. Тут же позвали мастеров. От досок шел аромат. И были они как на подбор: пять цуней в толщину, два чи пять цуней в ширину и семь чи пять цуней в длину. Довольный Симэнь показал их Боцзюэ.

– Видал когда-нибудь такие доски, а? – спрашивал он друга.

Боцзюэ захлебывался от восторга.

– Вот и я говорю, брат, такой гроб невестке свыше предопределен был, не иначе, – наконец сказал он. – Каждая вещь своего хозяина находит – что верно, то верно. Стала твоей женой, вот и честь такая выпала. – Боцзюэ обернулся к столярам: – А вы уж как следует постарайтесь. Батюшка пяти лянов за работу не пожалеет.

– Постараемся, батюшка, – отвечали мастера.

За ночь неустанного труда гроб был готов, но не о том пойдет речь.

– Завтра с утра раннего, в пятую стражу, за даосом Панем ступай, – наказывал Боцзюэ Лайбао. – И приводи его без промедления.

Боцзюэ и Симэнь из залы наблюдали за работой мастеров. Пошла первая ночная стража,[1009]Пять ночных страж (у гэн) – два последних и три первых двухчасовых отрезка суток (ши), делящихся по двенадцати циклическим знакам (см. примеч. к гл. I и сцену гадания в гл. XLVI). Первая ночная стража приходится на промежуток от 19 до 21 часа (ср. примеч. к гл. XXI и примеч. к гл. XXXIII), то есть на час сюй, или одиннадцатый, отмеченный знаком собаки. когда гость простился с хозяином.

– Завтра пораньше приходи, – наказал Симэнь. – Даос Пань, наверно, с утра пожалует.

Между тем тетушка Фэн и монахиня Ван весь вечер не отходили от постели Пинъэр. Простившись с приятелем, Симэнь вошел в спальню и намеревался остаться на ночь, но больная запротестовала:

– Нет, тут не убрано, и у меня гостья, – говорила Пинъэр. – Тебе будет неудобно. Пойди переночуй где-нибудь еще.

Увидев монахиню Ван, Симэнь отправился к Цзиньлянь, а Пинъэр велела Инчунь запереть дверь, зажечь лампу и достать из сундука одежды и серебряные украшения. Горничная разложила вещи около постели больной. Пинъэр подозвала сперва монахиню Ван и одарила ее слитком серебра весом в пять лянов и куском шелка.

– После моей смерти, – говорила она, – почитайте с наставницами «Канон об очищении от крови».

– Да не думайте вы об этом, матушка, прошу вас! – уговаривала ее монахиня. – Небо сжалится, и вы поправитесь.

– Забери серебро, а матушке Старшей не говори, – наказывала Пинъэр. – Скажи, шелку, мол, дала на помин.

– Хорошо, матушка, – проговорила монахиня и спрятала подарки.

Потом Пинъэр позвала тетушку Фэн. Когда та приблизилась к изголовью, она дала ей четыре ляна серебра, белую шелковую кофту, желтую юбку из узорного шелка и серебряную булавку.

– Ты, мамаша, мне свой человек, – говорила Пинъэр. – Я девочкой была, ты за мной смотрела. И до сих пор мы с тобой не разлучались. Но наступает час расставанья. Возьми на память булавку и кофту с юбкой и серебро забери. На гроб пригодится. Не горюй, живи, как и теперь живешь, за домом присматривай. А я с батюшкой поговорю, он тебя не обидит.

Тетушка Фэн приняла подарки и, поклонившись Пинъэр, заплакала.

– Не везет мне, старухе, в жизни, – говорила она. – Были вы у меня опорой, матушка. А случись недоброе, куда мне голову приклонить.

Пинъэр позвала кормилицу Жуи и дала ей лиловую шелковую кофту, голубую юбку, поношенную накидку из узорчатого шелка, пару золотых шпилек и серебряную заколку.

– Ты кормила моего сына, – начала Пинъэр. – Когда его не стало, я попросила тебя остаться и жить со мной, пока я жива. Но вот настает и мое время. Я уговорю батюшку с матушкой оставить тебя в доме. А появится у хозяйки наследник, будешь при нем кормилицей. Это возьми себе на память и не поминай лихом.

Жуи опустилась на пол и отвесила земной поклон хозяйке.

– Думала-то я, буду весь век служить вам, матушка, – заговорила она в слезах. – Вы были так добры и сердечны, ни разу голоса не повысили. Горемыка я беспросветная! То Гуаньгэ лишилась, а теперь вас, матушка, изводит недуг. Умоляю вас, замолвите как-нибудь за меня словцо. Попросите матушку Старшую меня оставить. Служить буду как смогу. А то мужа у меня нет, где я голову приклоню.

Жуи взяла подарки, отвесила поклон и, встав в сторонке, стала вытирать глаза.

Пинъэр позвала горничных Инчунь и Сючунь. Они вошли и поклонились.

– Вы девочками пришли служить ко мне, – начала Пинъэр. – Я умираю и больше не побеспокоюсь о вас. Нарядами вас одаривать не стоит. Они у вас и так есть. Возьмите вот на память по паре золотых шпилек и по два золотых цветка. Ты, Инчунь, постарше и волею хозяина больше не девица. Тебе лучше остаться и служить матушке Старшей. Я ей скажу про тебя. А тебе, Сючунь, я бы посоветовала другое место подыскать. Я сама хозяйке скажу. Не хочу, чтобы на тебя засматривались да попрекали как горничную без госпожи. Без меня сразу пойдут разговоры. А найдешь новую хозяйку, поскромнее будь. Это я тебе прощала, другие так не позволят.

Сючунь упала на колени перед хозяйкой и зарыдала.

– Матушка! Дорогая вы моя! – вопила она. – Я век в вашем доме хочу прожить.

– Вот глупышка! – удивилась Пинъэр. – Кому ж ты служить будешь после моей смерти?

– Я табличку вашей души охранять буду, – говорила Сючунь.

– И табличке моей недолог век. Придет время – сожгут. Нет, тебе уходить надо из дому.

– Мы с Инчунь будем матушке Старшей служить, – не унималась Сючунь.

– Это другое дело, – заключила Пинъэр.

Сючунь еще многого в жизни не понимала. Инчунь же, выслушав Пинъэр, взяла подарки и заплакала, будучи не в состоянии сказать слово.

Да,

Глядит горемыка во след обреченной –

У них на двоих и рыданья, и стоны.

В тот вечер Пинъэр всем дала свой наказ, а на рассвете, когда к ней пришел Симэнь, спросила:

– Гроб купил?

– Доски еще вчера принесли, – отвечал Симэнь. – Сейчас мастера работают. Гроб избавит тебя от наваждения и ты встанешь. А там мы его пожертвуем.

– Дорого заплатил? – спросила Пинъэр. – Не очень траться! О будущем подумай.

– Недорого, – успокаивал ее Симэнь. – Всего сто с чем-то лянов.

– Вот так недорого! Ну пусть заранее заготовят.

Симэнь вышел посмотреть, как работают столяры. Тем временем больную навестили Юэнян и Цзяоэр.

– Как ты себя чувствуешь, сестрица? – спросили они чуть живую Пинъэр.

– Не встану я, – сжимая руку Юэнян, шептала в слезах Пинъэр.

– Может, сестрица, ты хочешь что-нибудь сказать? – спрашивала сквозь слезы Юэнян. – Со мной и сестрица Вторая. Говори.

– Что мне вам сказать? – протянула больная. – Сколько лет прожила я с тобой, сестрица! И ни разу ты меня не обидела. Думала, до седых волос будем вместе, но, увы, знать, не судьба. Я сына лишилась, а теперь меня недуг изведет, приходит и мой черед с вами расставаться. Горничные меня беспокоят. Сестрица, прошу тебя, возьми себе старшую. Она волею хозяина уже не девица. Пусть тебе служит. И младшую можешь взять, если пожелаешь. А то подыскать бы ей какого слугу и выдать замуж. Чтобы потом не попрекали: горничная, мол, без хозяйки. Они ведь с малых лет мне служили, и я обязана позаботиться о них перед своей кончиной. Кормилица Жуи тоже не хотела бы из дому уходить. Ради меня, сестрица, не обижай ее. Она ведь моего сына вскармливала. А у тебя появится наследник, она его вырастит.

– Не волнуйся, сестрица! – заверила ее Юэнян. – Мы с сестрицей Ли все твои наказы исполним. А случится, паче чаяния, недоброе, Инчунь я к себе возьму, а Сючунь сестрице Ли служить будет. Ведь у нее горничная уж очень ленива, все равно новую искать придется. Сючунь и подойдет. И кормилице Жуи, если ей некуда деваться, в доме работы хватит. Может, и у меня родится ребенок. А то за слугу замуж просватаем.

– Ты только, сестрица, не тужи обо всем этом, – поддержала хозяйку стоявшая рядом Ли Цзяоэр. На нас положись. Если чего, Сючунь ко мне перейдет. Я ее не обижу.

Пинъэр позвала кормилицу и горничных и велела им земными поклонами благодарить обеих матушек. На глазах Юэнян невольно появились слезы. Немного погодя в спальню вошли Юйлоу, Цзиньлянь и Сюээ. И каждую из сестер Пинъэр напутствовала на прощанье добрым словом, но говорить об этом подробно нет необходимости. Потом Цзяоэр, Юйлоу и Цзиньлянь вышли. Юэнян одна осталась у постели больной.

– Берегите младенца, матушка, – со слезами на глазах украдкой шептала Пинъэр, – как только он на свет появится. Храните наследника рода. А оплошаешь, как я, и тебя со свету сживут своими кознями.

– Понимаю, сестрица, – говорила Юэнян.

Послушай, дорогой читатель. Глубоко запало в душу Юэнян это напутствие Пинъэр. Вот почему после смерти Симэнь Цина и не удалось Цзиньлянь долго оставаться в доме. Припомнила Юэнян последние слова Пинъэр.

Да,

Только гнев, только милость в веках

Никогда не рассыплются в прах!

Пока они говорили, вошел Циньтун и велел горничным прибрать спальню и зажечь благовония.

– Отец Пань из монастыря Пяти священных гор пожаловали, – сказал он.

Юэнян наказала горничным прибрать в спальне, поставить чай и зажечь лучшие благовония. Сама Юэнян с остальными женами удалилась в комнату рядом со спальней, чтобы слышать, что скажет даос.

Немного погодя появился сопровождаемый Симэнем даос Пань.

Только поглядите, каков он был собой:

На клобуке подернутые облаками Пять священных гор. В поношенной холщовой бурой рясе с черной оторочкой [1010]Темно-коричневая или черная ряса – наиболее распространенное одеяние даосов. , он препоясан был шнурком, сплетенным из пестрого шелка. Красовался за спиною старинный меч из бронзы, причудливо украшенный резьбой. Обут в пеньковые сандалии, держал в руке он ритуальный веер, дарующий просветление и изгоняющий бесов [1011]Буквально: веер «пяти просветлений» (у-мин) – ритуальный атрибут, изготовление которого приписывалось мифическому императору Шуню и который в III–V вв. использовался только в императорском эскорте, а затем стал принадлежностью даосских монастырей. . Свисали брови по краям, глаза чернели, точно зерна абрикоса. Квадратный рот был обрамлен усами с бородой. Вид монах являл почтенный и солидный. С большим достоинством держался. Казалось, гость явился либо из заоблачных чертогов, либо из нефритовых дворцов Пэнлая.

Даос Пань вошел в боковую дверь и, обойдя экран, очутился у ступеней, ведущих в покои Пинъэр. Тут он отступил шага на два, будто собираясь прикрикнуть на кого-то, проговорил что-то непонятное и, когда слуги отдернули дверную занавеску, вошел в спальню. Приблизившись к ложу больной, даос напряг очи свои, в которых сосредоточилась всепроницающая таинственная сила, и с мечом в руке, твердя заклинания, стал загибать пальцы, потом, как озаренный всепониманием, зашагал по звездам[1012]Особые, соразмерные с движением небесных светил, магические шаги даоса-заклинателя, которые символизируют отбытие на небо с докладом. и, выйдя в гостиную, установил столик с курильницами. Симэнь воскурил благовония, и даос Пань предал огню амулеты.

– Дух Полководец, страж дня текущего! Явись без промедленья! – крикнул даос и спрыснул вокруг себя наговоренной водой.

По комнате пронесся вихрь, и взору Симэня явился могучий страж в желтой головной повязке.

Только взгляните:

Желтым шелком перевязано чело, в расшитом лиловом халате. Мощный гибкий стан его был препоясан поясом со львом-застежкой, на плечах могучих красовалась шкура леопарда. Носимый порывами яростного ветра, он постоянно странствует в заоблачных высях. Посещает райские чертоги и обители бессмертных. Минуя горы-реки, перстом лишь указав, он спускается в Фэнду [1013]Фэнду – мифическая столица загробного мира. , град стольный. Чтоб укротить злодея-дракона, он погружается на дно морское, чтоб обезвредить демонов-чудовищ, он проникает в горные ущелья. В свите Нефритового владыки он особых повелений вестовой. При колеснице Северного полюса он состоит небесным стражем. Как дух Хранитель веры, он постоянно витает пред алтарем, а в мир снисходит нечисть покарать. На груди его висит печать из красной меди – мандат Бога громов. В руке сжимает он узорчатую секиру золотую.

Дух Полководец поклонился и, встав у крыльца, возгласил:

– Чего прикажет меня призвавший?

– В доме Симэня страдает женщина, урожденная Ли, – говорил даос Пань. – Она обратилась за помощью ко мне, а я прошу тебя, призови духа Хранителя местности и шесть духов, оберегающих дом, дабы они изловили нечисть, проникшую в дом. Иди и доставь их без промедленья.

Даос умолк, и дух Полководец исчез. Немного погодя глаза даоса Паня блеснули чудесным светом, и он погрузился на своем сиденье в созерцание, потом ударил в дщицу на столе и стал походить на судью, занятого разбирательством жалобы. В таком положении он пребывал длительное время. Наконец, даос вышел.

Симэнь проводил его в крытую галерею и спросил, что предстало ему в созерцании.

– К великому огорчению, – заговорил, наконец, даос Пань, – сударыня страдает от вины, предъявленной ей в царстве тьмы еще в прошлых рожденьях. Коль скоро недуг вызван не злыми духами, которых можно было бы изгнать, я бессилен чем-либо помочь.

– Отец наставник! – обратился к даосу Симэнь. – Может, молебен облегчит ее страдания?

– Мститель неумолим, как кредитор, – объяснял даос. – Он требует, чтобы госпожа жизнью своей возместила долг. И тут не поможет даже всесильный загробный судия. Только прощение могло бы спасти госпожу.

Симэнь выказал явное неудовольствие, которое тотчас же заметил Пань.

– Назовите, пожалуйста, год рождения госпожи, – сказал он.

– Она родилась в год барана, – отвечал Симэнь. – Ей исполнилось двадцать семь.

– Так, – протянул даос. – Попробую отслужить молебен звезде покровительнице жизни с зажженными светильниками. Увидим, что они покажут.

– Когда вы намереваетесь служить, отец наставник? – спрашивал Симэнь. – Что приготовить для молебна?

– Нынче ровно в полночь под первым знаком цзы, в третью ночную стражу[1014]Час под первым знаком цзы, или час крысы, приходится на полночь (отрезок времени с 11 до часу ночи), что соответствует центральной, третьей, ночной страже-гэн. – отвечал даос. – Я мелом очерчу место алтаря со светильниками, накрою его желтым шелком и установлю звезды в соответствии с их расположением при рождении госпожи. Для принесения жертв надлежит приготовить пять видов хлебных злаков и финиковый отвар. Вина и мяса не потребуется. Припасите двадцать семь светильников судьбы и церемониальный балдахин, который их будет прикрывать сверху. Вот и все. Вам надлежит молиться, пока я буду совершать молебен. Да, уберите подальше собак и кур, чтобы не мешали отправлению обряда, не допускайте к алтарю слуг.

Симэнь исполнил все наказы даоса, но приближаться к алтарю не решался. Он отказался от пищи, принял ванну и облачился в чистое платье. Ин Боцзюэ был оставлен, чтобы разделить трапезу с даосом Панем.

К полуночи алтарь со светильниками был установлен. Даос Пань разместился на возвышении. Перед ним стоял алтарь, по сторонам которого расположились Зеленый дракон, Белый тигр, Красная птица и Черный воин.[1015]Зеленый дракон, Белый тигр, Красная птица, Черный воин – изображения символизирующие страны света, соответственно: восток, запад, юг, север. Сверху нависали три церемониальных балдахина,[1016]Три балдахина – здесь, видимо, символизируют главные области небесной сферы, согласно древнекитайской астрономии, так называемые «три алтаря» (сань-тань). по кругу были установлены двенадцать небесных дворцов с зодиакальными созвездиями, а пониже стояли светильники судьбы числом двадцать семь.

Даос сотворил молитву. Симэнь в темном рубище, стоя на коленях, молился у ступеней, ведущих к алтарю. Слуги были удалены за ширму, так что с хозяином никого не было. Ярко горели зажженные светильники. Даос Пань восседал, опершись на меч, с распущенными волосами и читал молитвы. Потом он возвел очи к небу, устремился взором к Большой Медведице, дабы причаститься истинной пневмы, и в соответствии с расположением звезд сделал несколько магических шагов вокруг алтаря.

Да,

Три раза был воскурен фимиам

И дух его прошел по трем мирам. [1017]Три мира – все основные уровни космического бытия: Небо, Земля, Человек.

Веленья прозвучал единый глас.

И громом вся земля отозвалась.

Ясное звездное небо вокруг сразу померкло, непроглядная тьма окутала землю. В крытой галерее вокруг заколыхались занавески и пронесся какой-то странный вихрь.

Да,

То был не тигра рев и не драконово рычанье громовое. То вихрь ворвался, срывая цветы и листья, из ущелья выгоняя тучи и дождем обильным их проливая. То гусь дикий, подругу потеряв, жалобно кричит. Уток напуганная стая мечется, стремясь в лесу найти приют. Чанъэ поспешно запирает врата дворца Лунной жабы [1018]Согласно древнему мифу, Чанъэ, вознесшаяся на Луну, превратилась там из красавицы в жабу. , и Ле-цзы [1019]Ле-цзы – один из полулегендарных основателей даосизма (V–IV вв. до н. э.), позднее включенный в даосский пантеон. из заоблачных пустот о помощи взывает.

Трижды над алтарем проносился вихрь, потом налетел холодный ветер и задул светильники судьбы Пинъэр. Все потухли враз, кроме одного.

Перед даосом Панем явственно предстал сопровождаемый двумя слугами мужчина в белом одеянии. Он вошел снаружи и положил на стол бумагу. На ней стояли три печати загробного царства. Пань в замешательстве покинул свое место и кликнул Симэня.

– Встаньте, почтеннейший сударь! – говорил он. – Ваша супруга, оказывается, повинна перед Небом. Светильники ее судьбы потухли, и никакие молитвы не в силах ее спасти. Она уйдет на рассвете.

Симэнь выслушал даоса и, не проронив ни слова, опустил голову. Глаза его наполнились слезами.

– Наставник! – обращался он сквозь рыдания к даосу. – Умоляю, спасите ее чего бы это ни стоило!

– Судьба неотвратима, – отвечал даос. – Я не в силах помочь.

Он стал откланиваться, но Симэнь упрашивал его остаться.

– Простимся на рассвете, – говорил Симэнь.

– Мы, монахи, по росистой траве ходим, святые горные обители дают нам приют, – отвечал даос. – Таков наш удел.

Cимэнь больше не настаивал и велел слугам одарить монаха куском холста и тремя лянами серебра.

– Бедный монах постиг учение волею Всевышнего неба, – говорил Пань. – Я дал обет чураться мирских соблазнов и не буду брать на душу греха.

Даос Пань наотрез отказался от вознаграждения. Наконец он принял холст на рясу и на прощанье сказал Симэню:

– Не ходите сегодня к больной. А то беда и вас застигнет. Остерегайтесь, сударь, остерегайтесь!

Даоса проводили за ворота, где он взмахнул раздраженно рукавами и удалился.

Симэнь вернулся в крытую галерею и распорядился убрать утварь. Потеря надежды на исцеление Пинъэр убивала его. Симэнь подсел к Боцзюэ и невольно заплакал.

– Всякому свой век назначен, – говорил Боцзюэ. – Тут уж ничего не поделаешь. Не убивайся, брат.

Пробили четвертую ночную стражу.

– Ты ведь тоже устал, брат, – продолжал Боцзюэ. – Ложись-ка спать, и я домой пойду, а завтра увидимся.

– Скажи, чтоб тебя с фонарем проводили, – сказал Симэнь и велел Лайаню принести фонарь.

Проводив Боцзюэ, Симэнь вошел в кабинет и зажег свечу. Убитый надвигавшейся бедой, Симэнь тяжело вздыхал в одиночестве. «Мне нельзя входить в спальню, – размышлял он над предостережением даоса. – Да разве я утерплю?! Пусть умру, а пойду к ней. Поговорим в последний раз»

Симэнь встал и вошел в спальню Пинъэр. Она лежала, повернувшись к стене. Заслышав его шаги, Пинъэр обернулась.

– Где ты был, дорогой мой? – спросила она. – Что же показали светильники?

– Успокойся! – говорил Симэнь. – Светильники подали надежду.

– Обманываешь ты меня, дорогой, – продолжала Пинъэр. – А мститель с двумя слугами опять приходил за мной. Ты, говорит, монаха позвала, чтобы от меня избавиться, но я подал жалобу загробному судье, и тебе, говорит, не уйти. Завтра тебя возьмут.

Слезы брызнули у Симэня из глаз.

– Дорогая моя! – громко зарыдал он. – Успокойся, прошу тебя! А его из головы выкинь! Как я хотел быть с тобой, но ты уходишь. Уж лучше бы мне навеки закрыть глаза. По крайней мере не пришлось бы так убиваться.

Пинъэр обняла Симэня за шею. Ее душили рыдания.

– Я тоже мечтала всегда быть с тобою, мой дорогой, – наконец, сквозь слезы заговорила она. – Но, увы, я умираю. Пока жива, хочу тебе кое-что сказать. На твоих плечах большой дом и хозяйство, и раз тебе приходится управляться одному, без помощников, будь в делах рассудителен и нетороплив. А Старшую не обижай. Она в положении. Наступит срок, и она родит тебе наследника, который продолжит род и дело. Ты лицо чиновное, так что поменьше с певичками-то гуляй, а домой пораньше приходи. Тебе за хозяйством надо больше смотреть. Не будет меня, кто тебя наставит? Кто совет даст? Кто горькую правду в глаза скажет?

Слова Пинъэр, будто ножом, полоснули по сердцу Симэня.

– Не беспокойся за меня, дорогая моя! – говорил сквозь слезы Симэнь. – Я буду помнить твои наказы. Раньше я не видел счастья и вот теперь расстаюсь с тобой. Горе убьет меня! Это Небо меня карает!

– Насчет Инчунь и Сючунь я договорилась со Старшей, – продолжала Пинъэр. – Инчунь будет у Старшей служить, а младшую, Сючунь, сестрица Вторая хотела взять. У нее нет горничной. Пусть тогда у нее и служит, ладно?

– Какой может быть разговор, дорогая! – заверял ее Симэнь. – Кто ж посмеет обижать твоих горничных! И кормилицу оставим. Будет при дщице души твоей служить.

– Какой дщицы?! – возражала Пинъэр. – Ее ко Всевышнему Владыке отправят. Сожгут, как пять седмиц выйдет, и дело с концом.

– Не тревожься, дорогая! – успокаивал ее Симэнь. – Я буду чтить тебя, покуда я жив.

– Ну иди отдохни! – поторопила его Пинъэр. – Поздно уже.

– Не хочу я спать. Я около тебя посижу.

– Мой час пока не пришел. Ступай! Здесь запах дурной. Со мной горничные побудут.

Симэню пришлось уступить ее настояниям.

– Как следует за матушкой глядите! – наказал он горничным и пошел в дальние покои к Юэнян.

Симэнь рассказал Юэнян о молебне со светильниками, который не предвещал ничего утешительного, и продолжал:

– Я только что от нее. Она еще довольно бодрая. Со мной поговорила. Может, Небо смилостивится. Авось, перетерпит муки и встанет.

– Да у нее глаза впали, губы запеклись, – говорила Юэнян. – Где там встанет! Это перед концом всегда легче становится. Вот она и разговорилась.

– За все эти годы обидела ли она кого в доме, а? Какая она была добрая! Слова дурного от нее ни разу не слыхал. Нет, ее смерти мне не пережить!

Симэнь опять заплакал. Юэнян тоже не сдержала слез, но не о том пойдет речь.

Пинъэр позвала Инчунь и Жуи.

– Помогите мне повернуться к стене, – сказала она. – А который час?

– Еще петухи не пропели, – отвечала Жуи. – Идет четвертая стража.

Инчунь подложила Пинъэр свежую подстилку и, повернув больную лицом к стене, поправила одеяло. Никто в эту ночь не смыкал глаз. Наконец улеглись тетушка Фэн и монахиня Ван. Потом горничные заперли дверь и, постлав прямо на полу у кровати Пинъэр тюфяк, тоже прилегли. Не прошло и половины стражи, как Сючунь с Инчунь крепко заснули. Пинъэр неожиданно встала с постели и начала будить Инчунь.

– За домом глядите! – наказывала она. – Я ухожу.

Инчунь с испугу вскочила. На столе догорала свеча. Пинъэр лежала лицом к стене. Горничная поднесла руку к ее лицу. Хозяйка не дышала.

Никто не знал, в котором часу испустила дух Пинъэр. Увы, не стало прекрасной души человека! Она ушла из мира и стала лишь дивным сном.

Да,

Когда призывает Яньло,

Отсрочек уже не дано.

Инчунь тотчас же разбудила остальных и зажгла светильник. Пинъэр лежала бездыханной, а под ней была лужа крови. Поспешно бросились в дальние покои сказать Симэню. Хозяин и Юэнян торопливо вошли в спальню и скинули одеяло. Пинъэр лежала как живая. Тело было еще теплое. Она только что скончалась. Только грудь ее была затянута в красный шелк. Симэнь, невзирая на кровь, обнял ее и поцеловал.

– О моя дорогая, моя справедливая! – причитал он. – Как рано покинула меня ты, несчастная ты моя! Лучше б меня смерть взяла. Да и мне недолго осталось. Зачем жить напрасно?

Далеко разносились из спальни плач и причитания. Юэнян тоже не осушала глаз. Потом подошли Ли Цзяоэр, Мэн Юйлоу, Пань Цзиньлянь и Сунь Сюээ – весь дом – горничные, служанки и кормилица плачем своим сотрясали своды помещения.

– Кто знает, когда она скончалась, – говорила, обращаясь к Цзяоэр и Юйлоу, Юэнян. – А она до сих пор не одета.

– Она же еще теплая, – говорила Юйлоу. – Значит, вот только отошла. Надо обряжать, пока не остыла. Чего же ждать?!

Симэнь тем временем припал на колени и, склонившись над Пинъэр, продолжал причитать:

– Дорогая! Выпал ли тебе хоть день счастливый за три года, прожитых в моем доме?! Это я погубил тебя, и Небо покарало меня!

Слушала его Юэнян, и ей стало наконец не по себе.

– Вот разошелся! – упрекала она мужа. – Поплакал и отойди. А то совсем уж прильнул. Неужто забыл о запрете касаться мертвецов? А если дурной дух изо рта ее в тебя войдет? Что тогда будешь делать? Ей, говоришь, счастливых дней не выпало, а кому выпали? Человек умер – что светильник выгорел. Каждому свой срок назначен, так что как ни держи, не удержишь. Всем этот путь уготован. – Юэнян обернулась к Цзяоэр и Юйлоу и продолжала: – Пойдите принесите ключи. Надо будет одежду подобрать. Я сама погляжу, что подойдет. – Хозяйка взглянула на Цзиньлянь. – А пока давай причешем сестрицу.

– Положите ее в самых любимых ее нарядах, – посоветовал хозяйке Симэнь.

– Принесите новую ярко-красную накидку из узорного атласа, – наказывала хозяйка Цзяоэр и Юйлоу, – и бледно-зеленую юбку, отделанную золотом. Захватите ту сиреневую кофту, расшитую облаками и цветами, в которой она была у сватьюшки Цяо, и широкую бирюзовую юбку со шлейфом. Возьмите еще белую шелковую накидку и желтую юбку.

Инчунь взяла светильник, а Юйлоу ключи. Она отперла расположенный за спальней чулан, где на широкой кровати во втором позолоченном сундуке лежали только новые наряды. Они открыли крышку и долго рылись в сундуке, пока не нашли три комплекта одежд, также сшитую по фигуре лиловую шелковую накидку, белую шелковую юбку, белые шелковые чулки и вышитые штаны. Ли Цзяоэр взяла все в охапку и показала Юэнян, когда та с Цзиньлянь при свете лампы причесывала Пинъэр. Они украсили покойницу четырьмя золотыми шпильками и связали волосы черным с отливом, как ворона крыло, платком.

– Какого цвета туфли подойдут? – спросила Цзяоэр хозяйку, когда та управилась с прической.

– Знаю, сестрица любила ярко-красные туфельки на толстой белой подошве, отделанные золотом и зеленой бахромой, – говорила Цзиньлянь. – Она их и обувала раз два, не больше. Надо их найти.

– Нет, красные на тот свет не пойдут, – возражала Юэнян. – Не в геенну же огненную мы ее готовим! Лучше обуем ее в те лиловые с золотой отделкой на толстой подошве, в которых она у невестки за городом была. Они ведь тоже с зеленой бахромой.

Ли Цзяоэр пошла искать лиловые туфли. Она перерыла четыре небольших позолоченных сундука обуви, но отыскать среди больше чем сотни пар нужную ей так и не удалось.

– Они тут должны быть, – уверяла Инчунь. – Надеванные матушка сюда складывала.

Инчунь вышла из кухни спросить Сючунь.

– Помню, матушка как-то целый узел обуви положила в сундук на кухне, – сказала Сючунь.

Они открыли сундук, в котором лежал большой узел новых туфелек.

Все спешили обрядить покойницу. Симэнь послал в большую залу слуг, велел им снять со стен свитки картин и каллиграфических надписей и расставить экраны и ширмы. Потом слуги перенесли туда на широкой доске Пинъэр и положили на небольшой стол, подостлав под нее парчовый тюфяк. Усопшую накрыли бумажным покрывалом. Рядом на столике воскурили благовония и зажгли сопровождающий покойницу неугасимый светильник. К ней приставили двух подростков. Один должен был бить в гонг, а другой – возжигать жертвенную бумагу. Дайань был отправлен за геомантом Сюем.

Когда Юэнян кончила одевать Пинъэр и вышла, покои усопшей заперли, оставив только комнату с каном, где разместились горничные и кормилица. Лишившись хозяйки, в три ручья проливала слезы тетушка Фэн. Монахиня Ван, молясь за упокой души усопшей, бормотала псалмы из «Спасения обиженных чад», «Сердца премудрости просветленной», «Сурангама-сутры» и «Канона Исцелителя»,[1020]Речь идет о буддийских сутрах «О спасении обиженных чад» («Цзе-юань-цзин»), «Сердце премудрости просветленной» («Ми-до-синь-цзин» – «Prajnaparamita-hrdaya-sutra»), «Сурангама-сутра» («Лэнъянь-цзин» – «Surangama-sutra», см. примеч. к гл. LIX), «Канон исцелителя» («Яо-ши-цзин» – «Bhaisajya-guru-vaidurya-prabhasa-sutra»). возглашала мантру Великоскорбящей о срединном пути[1021]Мантра – магическая формула, призывающая и заклинающая божественные силы. Великоскорбящая (Махакаруна) – бодхисаттва Гуаньинь, хотя этот эпитет может быть также отнесен ко всем буддам и бодхисаттвам. и просила Путь указующего владыку бодхисаттв провести новопреставленную в царствие тьмы.

Симэнь, бия себя в грудь и гладя Пинъэр, продолжал с плачем причитать до тех пор, пока не сорвал голос.

– О моя добрая и справедливая! – повторял он.

Суматоха продолжалась вплоть до крика петухов, когда Дайань привел геоманта Сюя.[1022]В данном случае Сюй как служитель ямэня исполняет чисто административную функцию – освидетельствует тело покойной с целью захоронения.

– Я глубоко опечален кончиной вашей почтенной супруги, – поклонившись Симэню, начал геомант. – Когда произошло несчастье?

– Уснула она в четвертую ночную стражу, – пояснял Симэнь. – После хлопот все крепко спали… Так что и сами не знаем точно, в котором часу.

– Которой супругой была усопшая? – спросил Сюй.

– Шестой, – отвечал Симэнь. – Она давно страдала от недуга.

– Ничего, – успокоил хозяина геомант и велел слугам зажечь светильник, потом приоткрыл бумажное покрывало и увидел, что пальцы Пинъэр показывают число, означающее пятую стражу.

– Сударыня скончалась в первой половине пятой стражи, окончательно отошла при втором ударе пятой стражи, а дух начала испускать еще в предшествующий послеполуночный час под вторым знаком чоу,[1023]Каждая из длившихся по два часа пяти ночных страж подразделялись также на пять частей по 24 минуты. Указанная в оригинале вторая часть пятой стражи, соответствующая интервалу от 3:25 до 3:48 ночи, в переводе представлена как «второй удар». Послеполуночному часу под вторым знаком чоу, или часу быка, соответствует четвертая ночная стража и время от часу до трех ночи. – заключил Сюй.

Симэнь распорядился подать тушечницу и кисть, а геоманта попросил составить свидетельство.

При свете лампы геомант достал из темной сумы численник на все века и, заглянув в него, спросил фамилию усопшей и восемь знаков даты ее рождения.

Свидетельство гласило:

«Новопреставленная супруга достопочтенного господина Симэня, урожденная Ли, родилась в полуденный час под седьмым знаком – у, пятнадцатого дня в первой луне восьмого года – синь-вэй в правление под девизом Высокого Покровительства,[1024]Годы правления под девизом Высокого Покровительства (Юань-ю, – 1086–1093 гг.) Году синь-вэй соответствует 1091 г. скончалась в послеполуночный час под вторым знаком – чоу, семнадцатого дня в девятой луне года тридцать четвертого дин-ю в правление под девизом Порядка и Гармонии.[1025]Годы правления под девизом Порядка и Согласия (Чжэн-хэ) – 1111–1117 гг. Году дин-ю соответствует 1117 г. День теперь находится под знаками бин-цзы, означающими «тринадцать», луна – под знаками моу-сюй, означающими «тридцать пять». День, стало быть, самый пагубный. Дух почившей ростом в целый чжан продвигается на юго-запад. При столкновении со зловещим Юпитером он будет обезглавлен. До приготовления траурных одежд родным следует воздерживаться от рыданий. При положении во гроб не должны присутствовать близкие, родившиеся под знаками: дракона, тигра, курицы и змеи.[1026]Таким образом указывается, что при положении во гроб не должны присутствовать Юэнян и Цзиньлянь, родившиеся под знаком дракона, кормилица Жуи – под знаком зайца, и, главное, Симэнь Цин, родившийся под знаком тигра. На остальную родню такой запрет не распространяется».

Юэнян велела Дайаню выйти и попросить геоманта заглянуть в «черную книгу» чтобы узнать грядущее усопшей.

Сюй, один раз справившись в тайной книге о силах тьмы и света, сказал:

– Нынче день тринадцатый, бин-цзы, а «усопшие в час двадцать шестой, цзи-чоу,[1027]Двадцать шестой час цзи-чоу – месяца, дни и часы также, как и года раскладывались по знакам шестидесятиричного цикла (см. примеч. к гл. XXIX). Каждые пять суток, или 60 двухчасовок составляли полный законченный цикл. на небе попадают в чертоги Драгоценной Вазы, а на земле – в область Ци».[1028]Согласно данным «черной книги», дух Пинъэр попадает в ту же область, что и дух ее сына Гуаньгэ (см. примеч. гл. LIX). В прежней жизни сударыня была мужчиною в семействе Ванов из Биньчжоу,[1029]Биньчжоу – местность в провинции Шаньдун, на территории древнего царства Ци. который заколол овцу перед окотом. В нынешнем своем рождении под знаком барана она стала женщиной, по природе нежной и уступчивой, но вынашивала темные замыслы еще с детских лет. Родители усопшей умерли, а родственники поддержки не оказали, и она, став наложницей, сносила надругательства со стороны хозяйки дома. Был у нее муж, но и на него она не могла положиться. Ее постигли в жизни неудачи и горести. Женщиной средних лет она обрела знатного мужа, но постоянно страдала от недугов. Ей не сопутствовало согласие. Сын ее умер младенцем, отчего, охваченная горем, она слегла. Открывшиеся кровотечения и довели ее до смерти. Душа ее девять дней назад вселилась в дочь, родившуюся в доме командующего Юаня, который проживает в Бяньляне столичной области Кайфэн в провинции Хэнань. Ей предстоит познать горькую нужду, но в двадцать лет на ней женится старый богач. По достижении средних лет она насладится счастьем, а в сорок два года, сраженная гневом, погибнет.

Геомант закрыл «черную книгу» и все женщины тяжело вздохнули.

Симэнь попросил геоманта определить сроки сооружения усыпальницы и погребения.

– Позвольте вас спросить, почтеннейший сударь, – обратился к хозяину Сюй. – Как долго вы намереваетесь оставлять усопшую в доме?

– Только преставилась и сразу хоронить? – говорил со слезами на глазах Симэнь. – По крайней мере седмиц на пять надо оставить.

– Через пять седмиц не предвидится дня, подходящего для погребения, – заметил геомант. – Зато через четыре, в день тридцать четвертый, дин-ю, то есть восьмого в десятой луне, полуденный час под знаком седьмым – у – самое подходящее время для устройства усыпальницы, а в день тридцать восьмой, синь-чоу, то есть двенадцатого, предполуденный час под шестым знаком, сы, будет благоприятен для выноса и не повредит никому из близких.

– Ладно, – заключил Симэнь. – Вынос состоится двенадцатого в десятой луне. Но не раньше!

Геомант внес в свидетельство сроки положения во гроб, выноса и погребения и возложил его на покойницу.

– Девятнадцатого утром состоится положение во гроб, – сказал Симэню геомант. – Попрошу вас, сударь, приготовить все, что полагается.

Только отпустили геоманта, забрезжил рассвет. По распоряжению Симэня за город поскакал верхом Циньтун, чтобы позвать шурина Хуа Старшего. Слуг отправили оповестить о кончине Пинъэр всю родню. Посыльный уведомил управу о трауре Симэня. Весь дом готовился к похоронам. Дайань привез с Львиной двадцать кусков отбеленного сычуаньского газа и тридцать кусков белого полотна. Портному Чжао было велено нанять целую артель портных, которые, расположившись в западном флигеле, шили первым делом шатры, пологи и чехлы на мебель, а также саван, покрывало, бинты и пояса для усопшей. Потом портные сшили каждой женщине траурные кофту и юбку, а каждому слуге – белую головную повязку и белый длинный халат.[1030]Белый цвет в Китае – траурный. Бэнь Дичуаню была вручена сотня лянов серебра, на которую он закупил в загородных лавках тридцать кусков пенькового полотна[1031]Пеньковые халаты – траурные. и двести штук желтого траурного шелка. Нанятые плотники строили во внутреннем дворе пять больших навесов.

Воскрешая в своем воображении образ Пинъэр, ее движения и жесты, перебирая в памяти ее достоинства, Симэнь вдруг вспомнил, что до сих пор не позаботился о создании портрета усопшей и позвал Лайбао.

– Не знаешь, где бы найти художника, а? – спросил он слугу. – Надо будет портрет написать. Я совсем, было, запамятовал.

– Раньше нам разрисовывал экраны господин Хань, – говорил Лайбао. – Он состоял в свое время придворным живописцем при дворце Всеобщего Согласия,[1032]Дворец Всеобщего Согласия (Сюань-хэ) – дворец эпохи Сун, название которого совпадает с девизом завершающего периода правления династии Северная Сун (1119–1125 гг.) и наименованием сложившейся в это же время живописной школы. но был разжалован и поселился в здешних местах. Он мастер писать портреты.

– А где он живет? Можешь его пригласить? – спросил Симэнь.

– Приглашу, – отвечал Лайбао и удалился.

Целую ночь не сомкнул глаз Симэнь. Напряженные ночные хлопоты и тяжкое горе настолько вывели хозяина из себя, что он в раздражении ругал служанок, ногами пинал слуг. Он не отходил от покойницы и громко рыдал. Рядом с ним стоял Дайань и тоже плакал.

У Юэнян с Ли Цзяоэр, Мэн Юйлоу и Пань Цзиньлянь разошлись из-за ширмы, за которой стояли.

Горничные и служанки, видя как убивается Симэнь, предлагали чаю, но он со злостью прогонял их.

– Вот разошелся! – ворчала Юэнян. – Раз умерла, значит умерла. Ее плачем не вернешь. Погоревал – и будет. К чему эти крики? Спать – не спит, не умоется, не причешется. Хоть бы глоток вина или воды в рот взял. Ведь до пятой стражи за ночь-то досталось. Да так-то и железный не выдержит. Хоть причесался бы да поел чего. А сам свалится, что тогда?

– Он уж давно не причесывается и не умывается, – заметила Юйлоу.

– Я слугу к нему посылала с водой, а он его пинком выгнал, – говорила Юэнян. – Кто теперь посмеет к нему пойти?

Тут в разговор вмешалась и Цзиньлянь.

– А вы не видали, как он со мной обошелся, когда одежды искали? – говорила она. – Я к нему по-хорошему. Будешь, говорю, убиваться, и сам дух испустишь. Поел бы, говорю, хоть немного. Поплакать-то, мол, и потом успеешь. Так он на меня глаза вытаращил, весь раскраснелся. Как заорет на меня: какое, говорит, твое собачье дело, потаскуха проклятая. Вот, негодяй, как обзывает! Ты все терпи, а сам на других указывает, его, мол, задевают.

– Как не убиваться, когда только что отошла?! – возражала Юэнян. – Пусть поплачет, но как ни тяжело – про себя терпи. К чему на других-то срывать? Раз мертвец, его остерегаться надо. Может, дух дурной в нем, он так ей к лицу и льнет. К чему это? Я предостерегала, так он давай причитать. За три, мол, года дня не видала счастливого. Да, она у нас день-деньской воду таскала да зерна молола.

– Так тоже нельзя говорить, – возразила Юйлоу. – И сестрице Ли досталось горя хлебнуть. А сколько ей сам делал неприятностей!

– Ей, видите, счастье подавай, – вставила опять Цзиньлянь. – А кто им из нас, спрашивается, наслаждался? Все по одной половице ходим.

Пока они говорили, вошел Чэнь Цзинцзи с девятью штуками блестящего прозрачного газа.

– Батюшка велел вам на платки отрезать, – сказал он. – А что останется на юбки пойдет.

Юэнян убрала шелк.

– Зятюшка, ступай, батюшку покорми, – наказывала Юэнян. – А то время к обеду идет, а он и чаю не пил.

– Что вы, матушка! – возражал Цзинцзи. – Я боюсь. Вон он слуге какого пинка дал. Чуть ноги не протянул малый. К чему на грех наводить?

– Не пойдешь, я другого пошлю, – заявила Юэнян.

Хозяйка дозвалась наконец Дайаня.

– Батюшка плачет весь день, – говорила она. – Ничего не ел. Ступай, подай ему поесть. А господина Вэня попроси, пусть ему компанию составит.

– Мы уж за батюшкой Ином и дядей Се послали, – пояснял Дайань. – Как они придут, вы, матушка, слугу с обедом и пришлите. Они батюшку сразу уговорят.

– Ишь ты, арестантское твое отродье, какой речистый! – заругалась Юэнян. – Ты ему что ж, в душу что ли забрался! Лучше нас его знаешь, да? Почему ж это он только с ними есть будет, а?

– Они ведь лучшие батюшкины друзья! – объяснял слуга. – Скажите, какая пирушка без них обходится? Они от батюшки ни на шаг. И батюшка на них никогда не сердится. Стоит им слово сказать, как сразу повеселеет.

Немного погодя пожаловали приглашенные Цитуном Ин Боцзюэ и Се Сида. Они прошли в залу и, припав на колени перед покойницей, долго плакали.

– О наша добрая невестушка! – причитали Боцзюэ и Сида.

– Вот арестанты, болтуны проклятые! – ругались Цзиньлянь и Юйлоу. – Она добрая, а мы, выходит, злодейки!

Наконец они встали, и их приветствовал Симэнь.

– Какое, брат, тебя постигло горе! – воскликнули оба со слезами на глазах.

Симэнь проводил их в кабинет, где они поклонились сюцаю Вэню и сели.

– Когда же преставилась невестушка? – спросил Боцзюэ.

– Как раз в послеполуночный час под вторым знаком чоу, – отвечал Симэнь.

– Когда я до дому добрался, время за четвертую стражу перевалило, – говорил Боцзюэ. – Жена спросила. По всему, говорю, видно, больная при последнем издыхании. И только я лег, представь себе, вижу сон. Приходит ко мне твой слуга и торопит на пир по случаю твоего повышения. Смотрю, ты в ярко-красном одеянии достаешь из рукава пару шпилек и показываешь мне. «Одна сломалась», – говоришь ты. Я долго рассматривал шпильки. «Как жаль, – говорю я тебе, – сломалась нефритовая, простая цела осталась». «Да они обе нефритовые», – утверждаешь ты. Я тут же проснулся. Дурной, думал, сон. Жена видит, я губами шевелю, спрашивает: «Это ты с кем разговариваешь?» «Вот рассветет, тогда и узнаешь», – отвечал. – утром ко мне слуга и приходит в белом. У меня так ноги и подкосились. У тебя, брат, и верно траур.

– Я и сам накануне сон видел вроде твоего, – говорил Симэнь. – Будто присылает мне из столицы сватушка Чжай шесть шпилек. Гляжу, одна сломана. «Какая досада!» – воскликнул я и стал рассказывать сон жене, а тем временем она и отошла. До чего жестоко Небо! Какое горе обрушило на мою головушку! Лучше бы уж мне самому умереть. По крайней мере, не пришлось бы переживать. Ну как, скажите, мне не убиваться! Только вспомню, по сердцу так и режет. Кому я делал плохое, а? Кого обидел? Как могло Небо отнять у меня самое дорогое?! Сперва сына лишился, теперь она ушла. И зачем я только на свете живу? Что проку в несметных богатствах моих?

– Нет, брат, ты так напрасно говоришь, – успокаивал его Боцзюэ. – Конечно, ты жил с невесткой в любви и согласии, и вдруг ее не стало. Тебе, само собой, очень тяжело. Но у тебя огромное хозяйство, блестящее будущее. На тебя как на твердыню все опираются от мала до велика. Случись что с тобой, что им делать? Как будут жить невестки, лишившись хозяина? Помни: за одним трое благоденствуют, одного не стало – и трое погибнут. Впрочем, не мне тебя учить. Ничего не скажешь, невестка рано ушла, в пору самого расцвета, и тебе тяжело. Тем более невыносимо расставание с любимой. Но оденешь траур, закажешь монахам панихиду, совершишь погребение и тебе станет легче на душе, как отдашь невестке должные почести. А так убиваться, брат, я тебе не советую. Успокойся!

Утешение Боцзюэ принесло Симэню облегчение. Он перестал плакать, а немного погодя сел с друзьями пить чай.

– Ступай, скажи, чтоб завтрак готовили, – наказал он Дайаню. – Мы с батюшкой Ином, наставником Вэнем и батюшкой Се позавтракаем.

– А ты что ж, брат, еще и не завтракал? – удивился Боцзюэ.

– После твоего ухода вся ночь прошла в хлопотах, – отвечал Симэнь. – Я крошки в рот не брал.

– А голодать, брат, никуда не годится, – заметил Боцзюэ. – Говорят, лучше все до нитки спустить, чем с голодным брюхом ходить. Помнишь, как в «Каноне сыновней почтительности» сказано? «Просвещенные люди не будут из-за смерти губить жизнь, из-за горя вредить природе».[1033]Цитата из последнего, посвященного похоронам близких, раздела классической конфуцианской книги «Канона сыновней почтительности» («Сяо-цзин»). Эти слова о разумной умеренности траура высказываются Конфуцием, который в свою очередь возводит их к принципам древнейших совершенномудрых правителей. Сам посуди, брат. Умершие умерли, а живым жить надобно.

Да,

Он кратким утешением путь мудрости открыл

И друга поучением вновь к жизни пробудил.

Если хотите знать, что случилось потом, приходите в другой раз.


Читать далее

Ланьлинский насмешник. Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй
ПРЕДИСЛОВИЕ К «ЦЗИНЬ, ПИН, МЭЙ» (I) 07.04.13
ПОСЛЕСЛОВИЕ 07.04.13
ПРЕДИСЛОВИЕ К «ЦЗИНЬ, ПИН, МЭЙ» (II) 07.04.13
ПОЭТИЧЕСКИЙ ЭПИГРАФ 07.04.13
РОМАНСЫ О ПРИСТРАСТИЯХ 07.04.13
ГЛАВА ПЕРВАЯ. У СУН УБИВАЕТ ТИГРА НА ПЕРЕВАЛЕ ЦЗИНЪЯН. НЕДОВОЛЬНАЯ МУЖЕМ ПАНЬ ЦЗИНЬЛЯНЬ КОКЕТНИЧАЕТ С ПРОХОЖИМИ 07.04.13
ГЛАВА ВТОРАЯ. СИМЭНЬ ЦИН ВИДИТ В ОКНЕ ЦЗИНЬЛЯНЬ. АЛЧНАЯ СТАРУХА ВАН РАЗЖИГАЕТ СТРАСТЬ 07.04.13
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. СТАРУХА ВАН ВЫДВИГАЕТ ДЕСЯТЬ УСЛОВИЙ ТАЙНОГО СВИДАНИЯ. СИМЭНЬ ЦИН РАЗВЛЕКАЕТСЯ В ЧАЙНОЙ С ПАНЬ ЦЗИНЬЛЯНЬ 07.04.13
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. БЛУДНИЦА НАСЛАЖДАЕТСЯ УКРАДКОЙ ОТ У ЧЖИ. РАССЕРЖЕННЫЙ ЮНЬГЭ ПОДЫМАЕТ ШУМ В ЧАЙНОЙ 07.04.13
ГЛАВА ПЯТАЯ. ЮНЬГЭ, ИЗОБЛИЧИВ ЛЮБОВНИКОВ, ОБРУШИВАЕТСЯ НА СТАРУХУ ВАН. РАСПУТНИЦА ОТРАВЛЯЕТ У ЧЖИ 07.04.13
ГЛАВА ШЕСТАЯ. СИМЭНЬ ЦИН ПОДКУПАЕТ ХЭ ДЕВЯТОГО. СТАРАЯ ВАН, ПОЙДЯ ЗА ВИНОМ, ПОПАДАЕТ ПОД ПРОЛИВНОЙ ДОЖДЬ 07.04.13
ГЛАВА СЕДЬМАЯ. ТЕТУШКА СЮЭ СВАТАЕТ МЭН ЮЙЛОУ. ЗОЛОВКА ЯН В СЕРДЦАХ БРАНИТ ДЯДЮ ЧЖАНА ЧЕТВЕРТОГО 07.04.13
ГЛАВА ВОСЬМАЯ. ПАНЬ ЦЗИНЬЛЯНЬ НОЧЬ НАПРОЛЕТ ЖДЕТ СИМЭНЬ ЦИНА. МОНАХИ, СЖИГАВШИЕ ДЩИЦУ УСОПШЕГО, ПОДСЛУШИВАЮТ СЛАДОСТНЫЕ ВЗДОХИ 07.04.13
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. СИМЭНЬ ЦИН ЖЕНИТСЯ НА ПАНЬ ЦЗИНЬЛЯНЬ. ГЛАВНЫЙ СТРАЖНИК У ПО ОШИБКЕ УБИВАЕТ ДОНОСЧИКА ЛИ 07.04.13
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. У СУНА ССЫЛАЮТ В МЭНЧЖОУ. ЖЕНЫ СИМЭНЬ ЦИНА ПИРУЮТ В ЛОТОСОВОЙ БЕСЕДКЕ. 07.04.13
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. ПАНЬ ЦЗИНЬЛЯНЬ ПОДСТРЕКАЕТ ИЗБИТЬ СУНЬ СЮЭЭ. ЛИ ГУЙЦЗЕ ИЗ-ЗА СИМЭНЬ ЦИНА МЕНЯЕТ ПРИЧЕСКУ 07.04.13
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. ЦЗИНЬЛЯНЬ ПОЗОРИТ СЕБЯ ШАШНЯМИ СО СЛУГОЙ. АСТРОЛОГ ЛЮ ЛОВКО ВЫМОГАЕТ ДЕНЬГИ 07.04.13
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ. ЛИ ПИНЪЭР ДОГОВАРИВАЕТСЯ О ТАЙНОМ СВИДАНИИ. СЛУЖАНКА ИНЧУНЬ В ЩЕЛКУ ПОДСМАТРИВАЕТ УТЕХИ ГОСПОЖИ 07.04.13
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. РАЗГНЕВАННЫЙ ХУА ЦЗЫСЮЙ УМИРАЕТ. ЛИ ПИНЪЭР, ПРОВОДИВ ЛЮБОВНИКА, НАВЕЩАЕТ СОСЕДОК 07.04.13
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ. КРАСАВИЦЫ ПИРУЮТ В ТЕРЕМЕ ЛЮБОВАНИЯ ЛУНОЙ. ГУЛЯКИ РАЗВЛЕКАЮТСЯ В «ПРЕКРАСНОЙ ВЕСНЕ» 07.04.13
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ. В ПОГОНЕ ЗА БОГАТСТВОМ СИМЭНЬ ЦИН ЖЕНИТСЯ. ОХОТНИК ДО ГУЛЯНОК ИН БОЦЗЮЭ СПРАВЛЯЕТ СВОЕ РОЖДЕНИЕ 07.04.13
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ. ПРОКУРОР ЮЙВЭНЬ ОБВИНЯЕТ КОМАНДУЮЩЕГО ПРИДВОРНОЙ ГВАРДИЕЙ ЯНА. ЛИ ПИНЪЭР БЕРЕТ В МУЖЬЯ ЦЗЯН ЧЖУШАНЯ 07.04.13
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ. ЛАЙБАО УЛАЖИВАЕТ ДЕЛА В ВОСТОЧНОЙ СТОЛИЦЕ. ЧЭНЬ ЦЗИНЦЗИ СМОТРИТ ЗА РАЗБИВКОЙ САДА 07.04.13
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ. ЛУ ЗМЕЯ В ТРАВЕ НАПАДАЕТ НА ЦЗЯН ЧЖУШАНЯ. ПИНЪЭР СВОЕЙ ЛЮБОВЬЮ СМЯГЧАЕТ СИМЭНЬ ЦИНА 07.04.13
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ. МЭН ЮЙЛОУ УГОЩАЕТ У ЮЭНЯН. СИМЭНЬ УЧИНЯЕТ ПОГРОМ В «ПРЕКРАСНОЙ ВЕСНЕ» 07.04.13
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ. У ЮЭНЯН ЗАВАРИВАЕТ ЧАЙ НА СНЕГОВОЙ ВОДЕ. ИН БОЦЗЮЭ ВЫСТУПАЕТ В РОЛИ ХОДАТАЯ ЗА ПЕВИЦУ 07.04.13
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ. СИМЭНЬ ЦИН ТАЙКОМ УВЛЕКАЕТ ЖЕНУ ЛАЙВАНА. ЧУНЬМЭЙ В ОТКРЫТУЮ РУГАЕТ ЛИ МИНА 07.04.13
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ. ЮЙСЯО РЕВНОСТНО СТОРОЖИТ У СПАЛЬНИ ЮЭНЯН. ЦЗИНЬЛЯНЬ ПОДСЛУШИВАЕТ У ГРОТА ВЕСНЫ 07.04.13
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ЧЭНЬ ЦЗИНЦЗИ ЗАИГРЫВАЕТ С КРАСАВИЦЕЙ В ПРАЗДНИК ФОНАРЕЙ. ХУЭЙСЯН ОБРУШИВАЕТСЯ С ГНЕВНОЙ БРАНЬЮ НА ЖЕНУ ЛАЙВАНА 07.04.13
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ. СЮЭЭ РАСКРЫВАЕТ ИНТРИГУ БАБОЧКИ И ШМЕЛЯ. ЗАХМЕЛЕВШИЙ ЛАЙВАН ПОНОСИТ СИМЭНЬ ЦИНА 07.04.13
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ. ЛАЙВАНА ВЫСЫЛАЮТ В СЮЙЧЖОУ. СУН ХУЭЙЛЯНЬ ВЕШАЕТСЯ ОТ СТЫДА 07.04.13
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ. ЛИ ПИНЪЭР ВЕДЕТ ИНТИМНЫЙ РАЗГОВОР В ЗИМОРОДКОВОМ ПАВИЛЬОНЕ. ПАНЬ ЦЗИНЬЛЯНЬ, ХМЕЛЬНАЯ, МАЕТСЯ В ВИНОГРАДОВОЙ БЕСЕДКЕ 07.04.13
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ. ЧЭНЬ ЦЗИНЦЗИ ИЗ-ЗА ТУФЕЛЬКИ РАЗЫГРЫВАЕТ ЦЗИНЬЛЯНЬ. РАЗГНЕВАННЫЙ СИМЭНЬ ЦИН ИЗБИВАЕТ ТЕГУНЯ 07.04.13
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ. БЕССМЕРТНЫЙ У ПРЕДСКАЗЫВАЕТ СУДЬБУ ЗНАТНЫМ И ХУДОРОДНЫМ. ПАНЬ ЦЗИНЬЛЯНЬ ВЕДЕТ ПОЛУДЕННОЕ СРАЖЕНИЕ В БЛАГОУХАЮЩЕЙ ВАННЕ 07.04.13
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ. ЛАЙБАО С ПРОВОЖАТЫМ ВРУЧАЕТ ВЬЮКИ ПОДАРКОВ. СИМЭНЬ ЦИН, РАДУЯСЬ РОЖДЕНЬЮ СЫНА, ПОЛУЧАЕТ ЧИН 07.04.13
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ. ЦИНЬТУН, СПРЯТАВ КУВШИН С ВИНОМ, ДРАЗНИТ ЮЙСЯО. СИМЭНЬ ЦИН НА РАДОСТЯХ УСТРАИВАЕТ ПИР 07.04.13
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ. ЛИ ГУЙЦЗЕ СТАНОВИТСЯ ПРИЕМНОЙ ДОЧЕРЬЮ У ЮЭНЯН. ИН БОЦЗЮЭ ПОДБИВАЕТ ДРУГУЮ ПЕВИЧКУ НЕ ОТСТАВАТЬ ОТ МОДЫ 07.04.13
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ. ПОТЕРЯВЩЕГО КЛЮЧ ЦЗИНЦЗИ ЗАСТАВЛЯЮТ ПЕТЬ. ХАНЬ ДАОГО ПОПУСТИТЕЛЬСТВУЕТ БЛУДОДЕЙСТВУ ЖЕНЫ 07.04.13
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ШУТУН ИЗ-ЗА БЛАГОСКЛОННОСТИ ХОЗЯИНА ПОПАДАЕТ В НЕПРИЯТНОСТЬ. ПИНЪАНЬ ПОДЛИВАЕТ МАСЛА В ОГОНЬ 07.04.13
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ. РАЗГНЕВАННЫЙ СИМЭНЬ ЦИН НАКАЗЫВАЕТ ПИНЪАНЯ. ШУТУН, НАРЯДИВШИСЬ БАРЫШНЕЙ, УБЛАЖАЕТ ПОХОТЛИВЫХ НАХЛЕБНИКОВ 07.04.13
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ. ЧЖАЙ ЦЯНЬ В ПИСЬМЕ ПРОСИТ ПОСВАТАТЬ ЕМУ БАРЫШНЮ. СИМЭНЬ ЦИН ЗАВЯЗЫВАЕТ ДРУЖБУ С ЛАУРЕАТОМ ЦАЕМ. 07.04.13
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ. СТАРАЯ ФЭН СВАТАЕТ ДОЧЬ ХАНЬ ДАОГО. СИМЭНЬ ЦИН СТАНОВИТСЯ ПОСТОЯННЫМ ГОСТЕМ ВАН ШЕСТОЙ 07.04.13
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ. СИМЭНЬ ЦИН ПРИКАЗЫВАЕТ ИЗБИТЬ ХАНЯ ШУЛЕРА. ПАНЬ ЦЗИНЬЛЯНЬ СНЕЖНОЙ НОЧЬЮ ПЕРЕБИРАЕТ СТРУНЫ ЦИТРЫ 07.04.13
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ. СИМЭНЬ ЦИН ЗАКАЗЫВАЕТ МОЛЕБЕН В МОНАСТЫРЕ НЕФРИТОВОГО ВЛАДЫКИ. У ЮЭНЯН СЛУШАЕТ БУДДИЙСКИЙ ПРОПОВЕДИ 07.04.13
ГЛАВА СОРОКОВАЯ. ПИНЪЭР, РОДИВ СЫНА,ОБРЕЛА БЛАГОСКЛОННОСТЬ. ЦЗИНЬЛЯНЬ, ОДЕВШИСЬ СЛУЖАНКОЙ, ДОМОГАЕТСЯЛ ЛЮБВИ 07.04.13
ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ. СИМЭНЬ ЦИН РОДНИТСЯ С БОГАТЫМ ГОРОЖАНИНОМ ЦЯО. ПАНЬ ЦЗИНЬЛЯНЬ ПРИДИРАЕТСЯ К ЛИ ПИНЪЭР 07.04.13
ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ. БОГАЧИ ЗАБАВЛЯЮТСЯ У ВОРОТ ПОТЕШНЫМИ ОГНЯМИ. ЗНАТЬ, ПИРУЯ В ТЕРЕМУ, ЛЮБУЮТСЯ ФОНАРЯМИ 07.04.13
ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ. ИЗ-ЗА ПРОПАЖИ ЗОЛОТОГО БРАСЛЕТА СИМЭНЬ ЦИН РУГАЕТ ЦЗИНЬЛЯНЬ. ПОСЛЕ ПОМОЛВКИ ЮЭНЯН ВСТРЕЧАЕТСЯ С ГОСПОЖОЙ ЦЯО 07.04.13
ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ. У ЮЭНЯН ОСТАВЛЯЕТ У СЕБЯ НА НОЧЬ ЛИ ГУЙЦЗЕ. ПЬЯНЫЙ СИМЭНЬ ЦИН ПОДВЕРГАЕТ ПЫТКЕ СЯХУА 07.04.13
ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ. ГУЙЦЗЕ УПРАШИВАЕТ НЕ ВЫГОНЯТЬ СЯХУА. ЮЭНЯН С НЕГОДОВАНИЕМ ОБРУШИВАЕТСЯ НА ДАЙАНЯ 07.04.13
ГЛАВА СОРОК ШЕСТАЯ. ГУЛЯЮЩИХ В НОВОГОДНЮЮ НОЧЬ ЗАСТАЕТ МОКРЫЙ СНЕГ. ЖЕНЫ ШУТЛИВО ГАДАЮТ НА ЧЕРЕПАХЕ И СИМВОЛАХ ГУА. 07.04.13
ГЛАВА СОРОК СЕДЬМАЯ. ВАН ШЕСТАЯ НАЖИВАЕТСЯ НА ПОСРЕДНИЧЕСТВЕ. СИМЭНЬ ЦИН, ПОЛУЧИВ ВЗЯТКУ, НАРУШАЕТ ПРАВОСУДИЕ 07.04.13
ГЛАВА СОРОК ВОСЬМАЯ. ЦЕНЗОР ЦЗЭН ОБВИНЯЕТ СУДЕБНЫХ НАДЗИРАТЕЛЕЙ. ИМПЕРАТОРСКИЙ НАСТАВНИК ЦАЙ ПРЕДСТАВЛЯЕТ ДОКЛАД О ПРОВЕДЕНИИ СЕМИ РЕФОРМ 07.04.13
ГЛАВА СОРОК ДЕВЯТАЯ. СИМЭНЬ ЦИН ПРИНИМАЕТ ЦЕНЗОРА СУНА. НА ПРОЩАЛЬНОЙ ТРАПЕЗЕ В МОНАСТЫРЕ ВЕЧНОГО БЛАЖЕНСТВА СИМЭНЬ ВСТРЕЧАЕТ ИНОЗЕМНОГО МОНАХА 07.04.13
ГЛАВА ПЯТИДЕСЯТАЯ. ЦИНЬТУН ПОДСЛУШИВАЕТ СЛАДОСТНЫЙ ЩЕБЕТ ИВОЛГИ. ДАЙАНЬ ИДЕТ РАЗВЛЕКАТЬСЯ В ПЕРЕУЛОК БАБОЧЕК 07.04.13
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ. ЮЭНЯН СЛУШАЕТ ЧТЕНИЕ ИЗ АЛМАЗНОЙ СУТРЫ. ГУЙЦЗЕ ПРЯЧЕТСЯ В ДОМЕ СИМЭНЯ 07.04.13
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ. ИН БОЦЗЮЭ В ГРОТЕ ПОДСМЕИВАЕТСЯ НАД ЮНОЙ КРАСОТКОЙ. ПАНЬ ЦЗИНЬЛЯНЬ РАССМАТРИВАЕТ В САДУ ГРИБЫ 07.04.13
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ. У ЮЭНЯН УДОСТАИВАЕТСЯ РАДОСТИ ОБРЕТЕНИЯ ПОТОМСТВА. ЛИ ПИНЪЭР ДАЕТ ОБЕТ ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЯ ДЛЯ СПАСЕНЬЕ СЫНА 07.04.13
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ. ИН БОЦЗЮЭ ПРИНИМАЕТ ДРУЗЕЙ В ПРИГОРОДНОМ ПОМЕСТЬЕ. ДОКТОР ЖЭНЬ ОБСЛЕДУЕТ БОЛЬНУЮ В ДОМЕ ВЛИЯТЕЛЬНОГО ЛИЦА 07.04.13
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ. СИМЭНЬ ЦИН ВЕЗЕТ ПОДАРКИ В ВОСТОЧНУЮ СТОЛИЦУ. БОГАЧ МЯО ПРИСЫЛАЕТ ИЗ ЯНЧЖОУ ПЕВЦОВ 07.04.13
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ. СИМЭНЬ ЦИН ПОМОГАЕТ ЧАН ШИЦЗЕ. ИН БОЦЗЮЭ РЕКОМЕНДУЕТ СЮЦАЯ ШУНЯ 07.04.13
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ. НАСТОЯТЕЛЬ ДАОЦЗЯНЬ СОБИРАЕТ ПОЖЕРТВОВАНИЯ НА ПОЧИНКУ ХРАМА ВЕЧНОГО БЛАЖЕНСТВА. МОНАХИНЯ СЮЭ ПОДБИВАЕТ РАСКОШЕЛИТЬСЯ НА ПЕЧАТАНИЕ «СУТРЫ ЗАКЛИНАНИЙ-ДХАРАНИ» 07.04.13
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ. ЦЗИНЬЛЯНЬ ИЗ ЗАВИСТИ ИЗБИВАЕТ ЦЮЦЗЮЙ. СТАРЫЙ ЗЕРКАЛЬЩИК, ВЫПРАШИВАЯ ОКОРОК, ЖАЛУЕТСЯ НА СВОЮ СУДЬБУ 07.04.13
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ. СИМЭНЬ ЦИН УБИВАЕТ КОТА СНЕЖКА. ЛИ ПИНЪЭР ОПЛАКИВАЕТ ГУАНЬГЭ 07.04.13
ГЛАВА ШЕСТИДЕСЯТАЯ. ЛИ ПИНЪЭР ОТ ГОРЯ И ПОПРЕКОВ ОДОЛЕВАЕТ НЕДУГ. СИМЭНЬ ЦИН ОТКРЫВАЕТ ТОРГОВЛЮ АТЛАСОМ 07.04.13
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ. ХАНЬ ДАОГО УГОЩАЕТ СИМЭНЬ ЦИНА. ЛИ ПИНЪЭР ЗАБОЛЕВАЕТ НА ПИРУ В ДЕНЬ ОСЕННЕГО КАРНАВАЛА. 07.04.13
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ. ДАОС ПАНЬ СОВЕРШАЕТ ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ И МОЛЕБЕН С ЗАЖЖЕННЫМИ СВЕТИЛЬНИКАМИ. СИМЭНЬ ЦИН В ГОЛОС ОПЛАКИВАЕТ ПИНЪЭР 07.04.13
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ. РОДНЫМ И ДРУЗЬЯМ ПОСЛЕ ПРИНЕСЕНИЯ ЖЕРТВ УСТРАИВАЮТ УГОЩЕНИЕ. СИМЭНЬ ЦИН, ТРОНУТЫЙ ИГРОЮ АКТЕРОВ, СКОРБИТ ПО ЛИ ПИНЪЭР 07.04.13
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ. ЮЙСЯО НА КОЛЕНЯХ ВЫМАЛИВАЕТ ПРОЩЕНИЕ У ПАНЬ ЦЗИНЬЛЯНЬ. ЧИНЫ УГОЛОВНОЙ УПРАВЫ ПРИНОСЯТ ЖЕРТВЫ ПЕРЕД ГРОБОМ НАЛОЖНИЦЫ БОГАЧА 07.04.13
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ. НАСТОЯТЕЛЬ У СОВЕРШАЕТ ВЫНОС И ОСВЯЩАЕТ ПОРТРЕТ УСОПШЕЙ. ЦЕНЗОР СУН, ПОДРУЖИВШИСЬ С БОГАЧОМ, ПРИГЛАШАЕТ ЛУ ХУАНА 07.04.13
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ. ДВОРЕЦКИЙ ЧЖАЙ ПРИСЫЛАЕТ СИМЭНЬ ЦИНУ ПОСЛАНИЕ С ПОЖЕРТВОВАНИЕМ НА ПОХОРОНЫ. ЕГО ПРЕОСВЯЩЕНСТВО ХУАН, СВЕРШАЯ ПАНИХИДУ, МОЛИТСЯ ОБ ОТПУЩЕНИИ ГРЕХОВ УСОПШЕЙ И О ПРОВОЖДЕНИИ ДУШИ ЕЕ НА НЕБО 07.04.13
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ. СИМЭНЬ ЦИН ЛЮБУЕТСЯ ИЗ КАБИНЕТА ВЫПАВШИМ СНЕГОМ. ЛИ ПИНЪЭР, ЯВИВШИСЬ ВО СНЕ, ПОВЕРЯЕТ СВОИ ОТКРОВЕННЫЕ ДУМЫ 07.04.13
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ. ЧЖЭН АЙЮЭ, КОКЕТНИЧАЯ, ДАЕТ ПОНЯТЬ О СВОЕМ СКРЫТОМ НАМЕРЕНИИ. ДАЙАНЬ СБИВАЕТСЯ С НОГ В ПОИСКАХ ТЕТУШКИ ВЭНЬ 07.04.13
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ. СТАРУХА ВЭНЬ БЕЗ ТРУДА РАСПОЗНАЕТ ЖЕЛАНИЕ ГОСПОЖИ. ВАН ТРЕТИЙ, ЧИНОВНИК, ИЩЕТ ЗАЩИТУ У РАСПУТНИКА 07.04.13
ГЛАВА СЕМИДЕСЯТАЯ. СИМЭНЬ ЦИН С ЗАВЕРШЕНИЕМ СРОКА СЛУЖБЫ ПОЛУЧАЕТ ПОВЫШЕНИЕ В ЧИНЕ. СОСЛУЖИВЦЕВ НАДЗИРАТЕЛЕЙ ПРИНИМАЕТ ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИЙ ДВОРЦОВОЙ ГВАРДИЕЙ ЧЖУ МЯНЬ 07.04.13
ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ. ЛИ ПИНЪЭР ВО СНЕ ЯВЛЯЕТСЯ СИМЭНЬ ЦИНУ В ДОМЕ ТЫСЯЦКОГО ХЭ. СУДЕБНЫЕ НАДЗИРАТЕЛИ УДОСТАИВАЮТСЯ ВЫСОЧАЙШЕЙ АУДИЕНЦИИ 07.04.13
ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ВТОРАЯ. ВАН ТРЕТИЙ СТАНОВИТЬСЯ ПРИЕМНЫМ СЫНОМ СИМЭНЯ. ИН БОЦЗЮЭ ВСТУПАЕТСЯ ЗА ПЕВЦА ЛИ МИНА 07.04.13
ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ. ПАНЬ ЦЗИНЬЛЯНЬ ВЫХОДИТ ИЗ СЕБЯ, СЛУШАЯ ЦИКЛ «ПОМНЮ, КАК ИГРАЛА НА СВИРЕЛИ». БАРЫШНЯ ЮЙ ПОЕТ НОЧЬЮ ПЕСНЮ «ЖАЛОБЫ В ТЕЧЕНЬЕ ПЯТИ СТРАЖ» 07.04.13
ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ. ЦЕНЗОР СУН НАСТОЯТЕЛЬНО ВЫПРАШИВАЕТ У СИМЭНЯ ТРЕНОЖНИК ВОСЬМИ БЕССМЕРТНЫХ.. У ЮЭНЯН СЛУШАЕТ «ДРАГОЦЕННЫЙ СВИТОК О ПРАВЕДНОЙ ХУАН» 07.04.13
ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ПЯТАЯ. ЧУНЬМЭЙ ПОНОСИТ ПЕВИЦУ ШЭНЬ ВТОРУЮ. ЮЙСЯО НАУШНИЧАЕТ ПАНЬ ЦЗИНЬЛЯНЬ 07.04.13
ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ. МЭН ЮЙЛОУ РАССЕИВАЕТ ГНЕВ У ЮЭНЯН. СИМЭНЬ ЦИН ПРОГОНЯЕТ ВЭНЬ КУЙСЮАНЯ 07.04.13
ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ. СИМЭНЬ ЦИН ИДЕТ ПО СНЕГУ НА СВИДАНИЕ С АЙЮЭ. ЖЕНА БЭНЬ ДИЧУАНЯ, СТОЯ У ОКНА, ОЖИДАЕТ ЖЕЛАННОЙ ВСТРЕЧИ 07.04.13
ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ. СИМЭНЬ ЦИН ПОВТОРНО ВСТУПАЕТ В ПОЕДИНОК С ГОСПОЖОЮ ЛИНЬ. У ЮЭНЯН ПРИГЛАШАЕТ ГОСПОЖУ ХУАН НА ПРАЗДНИК ФОНАРЕЙ 07.04.13
ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ. СИМЭНЬ ЦИНА ОТ НЕОБУЗДАННОГО СЛАДОСТРАСТИЯ СОКРУШАЕТ НЕДУГ. У ЮЭНЯН ПРОИЗВОДИТ НА СВЕТ СЫНА, В ТО ВРЕМЯ КАК МУЖ ЕЕ ЛЕЖИТ НА СМЕРТНОМ ОДРЕ 07.04.13
ГЛАВА ВОСЬМИДЕСЯТАЯ. ЧЭНЬ ЦЗИНЦЗИ СРЫВАЕТ ЦВЕТЫ УДОВОЛЬСТВИЯ. ЛИ ЦЗЯО-ЭР, ПОХИТИВ СЕРЕБРО, ВОЗВРАЩАЕТСЯ В «ПРЕКРАСНУЮ ВЕСНУ» 07.04.13
ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ. ХАНЬ ДАОГО, ПРИКРЫВАЯСЬ СОЛИДНЫМ ЗАСТУПНИКОМ, КРАДЕТ СЕРЕБРО. ТАН ЛАЙБАО, ПРЕНЕБРЕГАЯ ХОЗЯЙСКИМИ МИЛОСТЯМИ, ПУСКАЕТСЯ В ОБМАН 07.04.13
ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ВТОРАЯ. ПАНЬ ЦЗИНЬЛЯНЬ ЛУННОЙ НОЧЬЮ НАЗНАЧАЕТ ТАЙНОЕ СВИДАНЬЕ. ЧЭНЬ ЦЗИНЦЗИ В РАСПИСНОМ ТЕРЕМЕ УБЛАЖАЕТ КРАСАВИЦ 07.04.13
ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ. НЕГОДУЮЩАЯ ЦЮЦЗЮЙ РАСКРЫВАЕТ ТАЙНУЮ СВЯЗЬ. ЧУНЬМЭЙ, ПЕРЕДАВ ПОСЛАНИЕ, УСТРАИВАЕТ ДОЛГОЖДАННУЮ ВСТРЕЧУ 07.04.13
ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ. У ЮЭНЯН ГРОМКО ВЗЫВАЕТ О ПОМОЩИ В ОБИТЕЛИ ЛАЗУРНЫХ ОБЛАКОВ. СУН СПРАВЕДЛИВЫЙ, ДВИЖИМЫЙ ЧУВСТВОМ ВЫСШЕГО ДОЛГА, ОСВОБОЖДАЕТ ВДОВУ ИЗ КРЕПОСТИ СВЕЖЕГО ВЕТРА 07.04.13
ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ПЯТАЯ. ЮЭНЯН РАСКРЫВАЕТ ПРЕЛЮБОДЕЯНИЯ ЦЗИНЬЛЯНЬ. ТЕТУШКА СЮЭ ЛУННОЙ НОЧЬЮ УВОДИТ ПРОДАННУЮ ЧУНЬМЭЙ 07.04.13
ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ. СЮЭЭ ПОДГОВАРИВАЕТ ИЗБИТЬ ЧЭНЬ ЦЗИНЦЗИ. СТАРУХА ВАН С ВЫГОДОЙ ДЛЯ СЕБЯ СВАТАЕТ ЦЗИНЬЛЯНЬ 07.04.13
ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ. СТАРУХУ ВАН НАСТИГАЕТ ВОЗМЕЗДИЕ ЗА АЛЧНОСТЬ. НАЧАЛЬНИК МЕСТНОЙ ОХРАНЫ У, УБИВ НЕВЕСТКУ, ПРИНОСИТ ЖЕРТВУ СТАРШЕМУ БРАТУ 07.04.13
ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ. ПАНЬ ЦЗИНЬЛЯНЬ ЯВЛЯЕТСЯ ВО СНЕ В ДОМЕ НАЧАЛЬНИКА ГАРНИЗОНА. У ЮЭНЯН ЩЕДРО ОДАРИВАЕТ МОНАХА, СОБИРАЮЩЕГО ДОБРОХОТНЫЕ ПОЖЕРТВОВАНИЯ НА ХРАМ 07.04.13
ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ. ВДОВЫ ПРИХОДЯТ НА СВЕЖУЮ МОГИЛУ В ДЕНЬ ПОМИНОВЕНИЯ УСОПШИХ. У ЮЭНЯН НЕЧАЯННО ПОПАДАЕТ В МОНАСТЫРЬ ВЕЧНОГО БЛАЖЕНСТВА 07.04.13
ГЛАВА ДЕВЯНОСТАЯ. ЛАЙВАН ВОРУЕТ И СОБЛАЗНЯЕТ СУНЬ СЮЭЭ. СЮЭЭ ПРОДАЮТ С КАЗЕННЫХ ТОРГОВ НАЧАЛЬНИКУ ГАРНИЗОНА 07.04.13
ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ПЕРВАЯ. МЭН ЮЙЛОУ ВЫХОДИТ ЗАМУЖ ПО ЛЮБВИ ЗА БАРИЧА ЛИ. БАРИЧ ЛИ В ГНЕВЕ ИЗБИВАЕТ ЮЙЦЗАНЬ 07.04.13
ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ВТОРАЯ. ЧЭНЬ ЦЗИНЦЗИ ПОПАДАЕТ В ЛОВУШКУ В ОБЛАСТНОМ ЦЕНТРЕ ЯНЬЧЖОУ. У ЮЭНЯН, ПОДАВАЯ ЖАЛОБУ, БЕСПОКОИТ МЕСТНЫЕ ВЛАСТИ 07.04.13
ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ТРЕТЬЯ. ВАН ИЗ ХИЖИНЫ В АБРИКОСАХ, ДВИЖИМЫЙ ЧУВСТВОМ ДОЛГА, ПОМОГАЕТ ГОРЕМЫКЕ. НАСТОЯТЕЛЬ ЖЭНЬ РАСПЛАЧИВАЕТСЯ ЗА СОБСТВЕННОЕ СРЕБРОЛЮБИЕ 07.04.13
ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ЧЕТВЕРТАЯ. ПЬЯНЫЙ ЛЮ ВТОРОЙ ИЗБИВАЕТ ЧЭНЬ ЦЗИНЦЗИ. СЮЭЭ СТАНОВИТЬСЯ ПЕВИЦЕЙ В КАБАЧКЕ 07.04.13
ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ПЯТАЯ. ПИНЪАНЬ КРАДЕТ ЗАЛОЖЕННЫЕ ДРАГОЦЕННОСТИ. ТЕТУШКА СЮЭ ОКАЗЫВАЕТСЯ ЛОВКОЙ ЗАСТУПНИЦЕЙ 07.04.13
ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ШЕСТАЯ. ЧУНЬМЭЙ ПРОГУЛИВАЕТСЯ ПО САДУ ПРЕЖНЕЙ УСАДЬБЫ. НАЧАЛЬНИК ГАРНИЗОНА ПОСЫЛАЕТ ЧЖАН ШЭНА НА ПОИСКИ ЦЗИНЦЗИ 07.04.13
ГЛАВА ДЕВЯНОСТО СЕДЬМАЯ. ЦЗИНЦЗИ УСТРАИВАЕТСЯ В УСАДЬБЕ НАЧАЛЬНИКА ГАРНИЗОНА. ТЕТУШКА СЮЭ ХЛОПОЧЕТ О БРАКЕ ПО РАСЧЕТУ 07.04.13
ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ВОСЬМАЯ. ЧЭНЬ ЦЗИНЦЗИ ОТКРЫВАЕТ КАБАЧОК В ЛИНЬЦИНЕ. ХАНЬ АЙЦЗЕ ВСТРЕЧАЕТ ЛЮБОВНИКА В БИРЮЗОВОМ ТЕРЕМЕ 07.04.13
ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ДЕВЯТАЯ. ПЬЯНЫЙ ЛЮ ВТОРОЙ ОБРУШИВАЕТСЯ С БРАНЬЮ НА ВАН ШЕСТУЮ. РАЗГНЕВАННЫЙ ЧЖАН ШЭН УБИВАЕТ ЧЭНЬ ЦЗИНЦЗИ 07.04.13
ГЛАВА СОТАЯ. ХАНЬ АЙЦЗЕ НАХОДИТ РОДИТЕЛЕЙ В ХУЧЖОУ. НАСТАВНИК ПУЦЗИН МОЛИТСЯ О СПАСЕНИИ ДУШ ВСЕХ ОБИЖЕННЫХ 07.04.13
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ. ДАОС ПАНЬ СОВЕРШАЕТ ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ И МОЛЕБЕН С ЗАЖЖЕННЫМИ СВЕТИЛЬНИКАМИ. СИМЭНЬ ЦИН В ГОЛОС ОПЛАКИВАЕТ ПИНЪЭР

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть