ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ. СИМЭНЬ ЦИН ПОВТОРНО ВСТУПАЕТ В ПОЕДИНОК С ГОСПОЖОЮ ЛИНЬ. У ЮЭНЯН ПРИГЛАШАЕТ ГОСПОЖУ ХУАН НА ПРАЗДНИК ФОНАРЕЙ

Онлайн чтение книги Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй
ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ. СИМЭНЬ ЦИН ПОВТОРНО ВСТУПАЕТ В ПОЕДИНОК С ГОСПОЖОЮ ЛИНЬ. У ЮЭНЯН ПРИГЛАШАЕТ ГОСПОЖУ ХУАН НА ПРАЗДНИК ФОНАРЕЙ

Нам божества предскажут год счастливый:

До теплых дней узрим цветенье сливы,

Весенний ветерок затем повеет,

А ласковое солнце потеплеет.

Подсолнечник поднимется на диво!

У берега согнувшаяся ива

Дрожит в конце лютующей зимы

И дней весенних жаждет, как и мы.

Итак, в тот день Симэнь пропировал за компанию с шурином У Старшим до самого вечера.

На другой день утром к Симэню прискакал верхом комендант Цзин.

– Не выразить словами радость, какую принесло мне высочайшее решение, – говорил он. – Я обязан от всего сердца благодарить вас, сударь, за ваше радушие и хлопоты. Благодеяние ваше поистине незабываемо. Почтенный Фань состарился, а Чжан Цзюйсюань[1469]Имеются в виду служащий управы тысяцкий Фань Сюнь и командующий местным ополчением дядя Чэнь Цзинцзи, Чжан Кай. мечтал о повышении. Впрочем, пусть на своем посту остается, раз и пальцем не пошевелил.

После второй чашки чаю комендант Цзин стал откланиваться.

– Да! А когда ж господин Юнь на пир пригласит? – спросил он.

– На праздники, пожалуй, не сможет, – отвечал Симэнь. – В середине месяца, наверно.

Цзин у ворот вскочил на коня и ускакал.

Симэнь же приготовил свиную тушу, два жбана чжэцзянского вина, штуку ярко-красного бархата для парадного платья с изображением золотого однорогого оленя,[1470]Однорогий олень, или олень-единорог – см. примеч. к гл. LXXVI. штуку черного цветастого полотна, а также сотню пирожков с фруктовой начинкой и, передав их вместе с визитной карточкой Чуньхуну, отправил в подарок цензору Суну.

Привратник цензорской палаты доложил о прибывшем. Цензор распорядился провести слугу в обогреваемую жаровней комнату при дальней зале и угостить чаем. Сун тем временем составил ответ, запечатал в пакет и, наградив прибывшего тремя цянями серебра, отпустил.

Чуньхун вручил Симэню пакет. Симэнь распечатал его и стал читать:

«Начальнику Лейб-гвардии почтеннейшему господину Симэню.

Меня охватывает крайнее беспокойство при мысли, сколько хлопот и беспокойства причинил Вам, дважды нарушая покой Вашего роскошного дома-дворца. И опять с угрызениями совести принимаю Ваши щедрые дары, не ведая, как и чем мне Вас отблагодарить.

Надеюсь, сударь, Вам известно Высочайшее решение по моему докладу относительно назначения Вашего свойственника[1471]Свойственника – то есть шурина У Кая. и господина Цзина. Все эти дни лелею надежду лицезреть Вас, дабы при личной встрече выразить Вам мою самую искреннюю благодарность.

С поклоном Ваш Сун Цяонянь».

Цензор Сун в ответ направил к Симэню посыльного с сотней календарей, сорока тысячами листов бумаги и свиной тушей.

Настал день, когда прибыли бумаги о вступлении шурина У Старшего в должность. Симэнь нанес шурину визит и вручил для подношений тридцать лянов серебра и четыре куска столичного атласа.

Двадцать четвертого по случаю предстоящих праздников Симэнь опечатал управу. Прибыв домой, он припас барана, вина, красные яблочки и праздничные свитки,[1472]Красные яблочки (хуа-хун) – плоды яблони-китайки. Праздничные свитки (чжоу-вэнь) – традиционные праздничные поздравительные надписи, оформленные в виде свитков, часто парных. пригласил родных и друзей. Когда же из управы воротился занявший новый пост шурин У Старший, Симэнь в его честь устроил большой пир.

Из Восточной столицы прибыла жена тысяцкого Хэ с домочадцами, и Симэнь от имени Юэнян послал ей в подарок чаю.

Двадцать шестого состоялась панихида по случаю сотого дня после кончины Ли Пинъэр. Ее служили на дому у Симэня двенадцать монахов из монастыря Нефритового Владыки во главе с настоятелем У. Торжественное пение при воскурении благовоний сопровождалось ударами в гонги и цимбалы. Родные и друзья принесли Симэню чаю и разделили с ним поминальную трапезу. Разошлись под вечер, но не о том пойдет речь.

Двадцать седьмого Симэнь разослал новогодние подарки. Ин Боцзюэ, Се Сида и Чан Шицзе, приказчики Фу, Гань, Хань Даого, Бэнь Дичуань и Цуй Бэнь – каждый получил по полтуши свиньи и барана, по жбану вина, мешку риса и ляну серебра. Наряды из ханчжоуского шелка и по три ляна серебра Симэнь послал певицам Ли Гуйцзе, У Иньэр и Чжэн Айюэ.

У Юэнян, со своей стороны, желая, чтобы наставница Сюэ отслужила молебен с принесением жертв, направила к ней в обитель Лайаня с благовониями, маслом, рисом, лапшой и деньгами, но не о том пойдет речь.

Вот и настал конец года. В окна сквозь ветки цветущей зимней сливы заглядывал молодой месяц. Ветер сметал снег с карнизов. Повсюду во дворах и у ворот раздавался треск хлопушек. По случаю прихода весны стены домов были увешаны парными надписями и заклинательными дщицами из персикового дерева.[1473]Дщицами из персикового дерева – служили в качестве амулетов для отпугивания злых духов.

После сожжения жертвенных денег Симэнь снова проследовал в покои Ли Пинъэр, где почтил дщицу – обиталище души усопшей.

Потом Симэнь устроил в дальних покоях пир, на котором собралась вся семья – по обеим сторонам стола сидели У Юэнян, Ли Цзяоэр, Мэн Юйлоу, Пань Цзиньлянь, Сунь Сюээ и дочь Симэня с зятем Чэнь Цзинцзи.

Первыми поздравить хозяев земными поклонами подошли Чуньмэй, Инчунь, Юйсяо, Ланьсян и Жуи. За ними последовали Сяоюй, Сючунь, Сяолуань, Юаньсяо, Чжунцю[1474]Чжунцю – вначале горничная Симэнь Старшей, затем, уже после смерти Симэнь Цина – Сюээ (см. гл. XC). и Цюцзюй, а потом – жена Лайчжао – Хуэйцин по прозвищу Шпилька, жена Лайсина – Хуэйсю, жена Лайбао – Хуэйсян и жена Лайцзюэ – Хуэйюань. После женской прислуги вошли Ван Цзин, Чуньхун, Дайань, Пинъань, Лайань, Цитун, Циньтун, Хуатун, сын Лайчжао – Тегунь, сын Лайбао – Сэнбао и дочь Лайсина – Нянъэр. Симэнь и Юэнян одаривали подходивших к ним платками и головными повязками, а также серебром.

Вот и наступил первый день Нового года – первого года правления под девизом Двойной Гармонии.[1475]Первый год правления под девизом Двойной Гармонии (Чун-хэ) – 1118 г. (см. провозглашение Хуэй-цзуном новой эры в гл. LXXI).

Симэнь с утра облачился в ярко-красное парадное платье и шапку. После воскурения благовоний Небу и Земле и сожжения жертвенной бумаги он, отведав сладостей, отправился верхом поздравлять цензора Суна.

Юэнян и остальные жены тоже встали рано и занялись своими туалетами. Наложив пудру и румяна, украсив прически цветами и бирюзою, они одели парчовые юбки и расшитые цветами накидки, тонкие шелковые чулки и лучшие туфельки. Обворожительно красивые, блистающие нарядами, они проследовали в дальние покои к У Юэнян, чтобы поздравить с праздником хозяйку.

Пинъань с дежурившим у ворот солдатом принимал поздравительные карточки, заносил имена посетителей в особую книгу и провожал чередою шедших знатных чиновных визитеров.

Дайань с Ван Цзином тоже не отходили от ворот. Одетые во все новое, они то играли в волан или забавлялись хлопушками, то грызли тыквенные семечки и клали в рукава благовонные травы, то повязывали детям праздничные головные бантики.

Не перечесть приказчиков и счетоводов, всей прислуги и челяди, прибывавшей поздравить с Новым годом хозяев. Их в передней гостиной принимал Чэнь Цзинцзи.

Родных и друзей угощали в большой зале сзади, где стояли ломившиеся от снеди столы.

В крытой галерее в саду были повешены теплые шерстяные занавеси и расстелены узорные ковры. В жаровнях горел лучший уголь. Тут на десяти окруженных позолоченными ширмами столах красовались в корзинах ивовые ветви, убранные цветами, среди драгоценных украшений лежали грудами фрукты, в вазах стояли золотые цветы. Заставленные редчайшими яствами, эти столы предназначались исключительно для приема особо именитых и знатных господ.

После официальных визитов Симэнь вернулся из управы около полудня. Не успел он спешиться, как к нему явился сопровождаемый свитой из пяти человек Ван Третий, сын покойного полководца. Он проследовал в залу, где, поздравляя Симэня, приветствовал его восемью поклонами, после чего изъявил желание поклониться У Юэнян. Симэнь пригласил его в дальние покои. Когда Ван Третий воротился в залу, не успел он осушить кубка, как прибыл тысяцкий Хэ. Хозяин велел Чэнь Цзинцзи сесть вместе с Ваном, а сам принял сослуживца в крытой галерее.

Ван Третий вскоре откланялся, и Цзинцзи проводил его до ворот, где тот вскочил на коня и отбыл.

Немного погодя один за другим пожаловали комендант Цзин, квартальный Юнь и сват Цяо. Целый день принимал Симэнь посетителей и только к вечеру, когда все, наконец, разошлись, отправился почивать в покои Юэнян.

На другой день утром Симэнь продолжил объезд с визитами и воротился только вечером. Его уже поджидали свояк Хань, Ин Боцзюэ, Се Сида, Чан Шицзе и Хуа Цзыю. Их принимал в зале Чэнь Цзинцзи. Долго им пришлось ждать хозяина. После поздравлений был снова накрыт стол, появились вино, закуски и сладости.

Первыми отбыли жившие за городскими воротами свояк Хань и Хуа Цзыю, а Боцзюэ, Се Сида и Чан Шицзе будто приклеились к сиденьям – они уходить и не помышляли. Тем более тут пожаловал шурин У Второй. Поздравив Симэня, он направился к Юэнян, а потом тоже занял место за столом. Разошлись они уже при зажженных фонарях. Сильно опьяневший Симэнь проводил их до ворот. Тут он заметил Дайаня и сжал ему руку.

– Она одна, – шепнул Дайань, смекнув в чем дело.

Симэнь тотчас же направился к дому, где жила жена Бэнь Дичуаня. Она уже поджидала его у ворот и встретила с радостью. Они без лишних слов проследовали прямо в спальню. Она помогла Симэню распустить пояс и снять верхнюю одежду, затем легла на кан. Он снял с нее штаны, задрал ногу и приступил к делу, будучи оснащенным серебряной подпругой.

Надобно сказать, что бабенка любила сводить ноги вместе, а руками раскачивать мужчину. Она просила Симэня пронзать ее до самой глубины, в ответ на что испускала потоки горячей влаги, пропитывавшей всю постель. Черепашья головка у Симэня была умащена снадобьем. Держа обеими руками женщину за талию, он въезжал в нее и стремился только как можно теснее прижаться и глубже засадить свой веник, чтобы не торчало ни волоска.

– Батюшка, родной мой! – кричала жена Бэня, вытаращив глаза.

– Скажи мне, как твое детское имя? – спросил Симэнь.

– Я из рода Е, в семье пятая по счету.

– Е Пятая, – напористо бормотал Симэнь. – А в рот брать ты пробовала или нет, а?

Е Пятая, надобно сказать, чего только не пробовала! Еще будучи кормилицей, вступила в тайную связь с Бэнь Дичуанем. Потом они бежали, и он взял ее себе в жены. Была она небольшого роста с ястребиными глазками. Родилась же в год зайца, и ей шел тридцать второй год.[1476]Рождение Е Пятой, жены Бэнь Дичуаня, таким образом, приходится на 1087 г., и она является ровесницей Жуи (ср. примеч. к гл. LXVII). Наступивший 1118 г. – это 32-ой лунный год ее жизни.

– Батюшка, родной мой! – все время повторяла она, и казалось, журчащий поток изливался у нее из уст.

Когда чувства обострились до предела, семя брызнуло потоком. Симэнь вынул свой веник и хотел было вытереть, но жена Бэня остановила его.

– Погоди я, беспутная, сама спущусь и все вылижу дочиста, – сказала она и, присев на корточки, взяла руками член и обсосала его до полного блеска, после чего завязала пояс на штанах хозяина.

Симэнь остался крайне доволен.

– Что-то самого до сих по нет, – проговорила она.

– И я его со дня на день жду. Должно быть, господин Ся не отпускает, – заметил Симэнь и протянул ей ляна три серебра на расходы. – Хотел подарить тебе наряды, да, думаю, муж бы не узнал – нехорошо получится. Лучше уж ты сама себе купи.

С этими словами Симэнь вышел. Дайань, уже поджидавший его в лавке, запер за ним ворота. Хозяин проследовал в дальние покои.

Дорогой читатель! Исстари ведется: коли покривится верхняя балка, за ней не удержится и нижняя – таков закон. Когда хозяин выходит за рамки допустимого, его примеру начинают подражать слуги. Распутная была жена Бэня. Сперва она завела шашни с Дайанем, потом увлекла Симэнь Цина. На сей раз, проводив хозяина, Дайань воспользовался отсутствием в лавке приказчика Фу, подговорил Пинъаня. Забрали они с собой два кувшина вина и направились к жене Бэня. Пировали до второй ночной стражи. Пинъань ушел потом ночевать в лавку, а Дайань остался с хозяйкой. Вот ведь какие дела творятся!

Да,

Ты не гадай о суженом

с продетою иглой [1477]Гадать с продетою иглой – женский обряд ворожбы и молений на седьмой день седьмой луны, во время ежегодного любовного свидания двух звезд – Ткачихи и Волопаса (см. примеч. к гл. XXXVII), во время которого девушки выставляли во дворе своего дома фрукты и бахчевые овощи, просили даровать им чудо-мастерство Ткачихи и ждали предзнаменований о грядущей судьбе.

Со временем проявится,

что ныне скрыто мглой.

Тому свидетельством стихи:

Отчего, опадая, цветы обращаются в прах –

У развязных, чей взор затуманен, узнать невозможно.

Не играй ты на лютне, не пой об утраченных днях,

А то птиц распугаешь, и будут кружиться тревожно.

– Как бы не узнала тетушка Хань, моя соседка, вот чего я опасаюсь, – призналась Дайаню жена Бэня в тот вечер. – Шепнет, чего доброго, в дальних покоях. Достанется мне тогда от матушки, как жене Хань Даого, стыда не оберешься. И на глаза не покажешься.

– У нас бояться тебе некого, разве что матушку Старшую и матушку Пятую, – успокоил ее Дайань. – Да и Старшая еще ничего, зато Пятой лучше не попадайся. Я бы вот что тебе посоветовал: пока праздники, купи гостинцев да почти матушку Старшую. Ее, само собой, ничем не удивишь. Но она любит паровые пирожки. Вот и купи ей на один цянь серебра пирожков с фруктовой начинкой да коробку тыквенных семечек. А девятого будет рождение матушки Пятой. И ей пошли подарочек, а я от себя передам ей коробку семечек. Как поздравишь, земными поклонами почтишь, сразу всем рты-то позатыкаешь.

Жена Бэня послушалась Дайаня. На другой же день, пока Симэня не было дома, Дайань купил ей коробку подарков, которую она и пошла поднести Юэнян.

– Это еще от кого? – спросила Юэнян.

– Тетушка Бэнь прислала вам, матушка, семечек и сладостей, – объяснил Дайань.

– Откуда ж она денег достала? У нее же муж в отъезде. Выходит, я ее в расходы ввела? – удивилась хозяйка и, приняв подношения, велела положить в коробку пампушек и фруктов.

– Большое тебе спасибо, – сказала она жене Бэня. – Весьма тронута твоим вниманием.

Когда Симэнь после визитов вернулся домой, его уже поджидал настоятель монастыря Нефритового Владыки, отец У. Симэнь принял его в зале и угостил вином. После ухода настоятеля Симэнь снял с себя парадные одеяния и крикнул Дайаня.

– Бери коня и скачи к тетушке Вэнь, – распорядился он. – Скажи, батюшка, мол, хотел бы нанести визит госпоже Линь. Интересно, что она на это скажет.

– Не извольте волноваться, батюшка, – заверил его Дайань. – Дело в том, что я видался нынче с тетушкой Вэнь, когда она проезжала у ворот на своем осле. От нее я узнал, что четвертого, стало быть завтра, господин Ван выезжает в столицу поздравлять его превосходительство Лу Хуана, и госпожа Линь высказали желание, чтобы вы, батюшка, побывали у них шестого. Госпожа Линь будут вас ждать.

– Так она и сказала? – перебил его Симэнь.

– Конечно! Неужели я решился бы вам лгать, батюшка!

Симэнь направился в дальние покои. Только он вошел к Юэнян, как явился Лайань.

– Шурин У Старший прибыли, – объявил он.

Шурин, в чиновничьей шапке, с золотым поясом, проследовал в дальние покои.

– Трудно мне, У Каю, найти слова для выражения моей глубокой вам благодарности, зятюшка, за рекомендации и поддержку, – начал он, обращаясь к Симэню. – Сердечное вам спасибо за щедрые дары. Простите, что ввел вас, зятюшка, в расходы. И извините, пожалуйста, за мое вчерашнее отсутствие – заставил вас напрасно утруждать прибытием. Спешу земно поклониться вам, зятюшка, и еще раз прошу меня простить за столь поздний визит.

С этими словами шурин склонился в земном поклоне. Симэнь поспешно ответил ему полупоклоном.

– Поздравляю вас, шурин! – говорил он. – Не будем считаться! Так и должно быть между своими.

Когда шурин отвесил Симэню положенные поклоны, вошла Юэнян, чтобы приветствовать брата земными поклонами. На ней были отделанная перьями зимородка шапочка из белого гофрированного крепа с золотой полоской поперек, отороченный каланом ободок в виде спящего кролика, белая шелковая кофта с застежкою, поверх которой была одета расшитая золотом безрукавка цвета алоэ и расклешенная юбка из бледно-зеленого шелка с бахромою по подолу. В ушах фениксы-шпильки. На груди под воротничком висела золотая брошь, состоящая из зубочистки, прочищалки для ушей и кропила, а у вытканного цветами пурпурного плетеного пояса – расшитый золотом пурпурный мешочек для ароматов с восемью кистями и разноцветные ключики. На ней были белые шелковые туфельки на толстой подошве. По-праздничному разряженная, с развивающимся узорным поясом, она словно колышущаяся на ветру цветущая ветка подпорхнула к брату и четырежды грациозно склонилась перед ним.

– Довольно и двух поклонов, сестра, – проговорил У Старший, тотчас же отвечая ей полупоклоном. – И я, твой брат, и моя жена, твоя невестка, прямо-таки, забыв всякие приличия, все время надоедаем, беспокоим и тебя и твоего супруга. Стар я стал, сестра, и мне дорога твоя забота.

– Да когда ты у нас был, брат! – воскликнула Юэнян. – Посидел бы немножко.

– Ну что ты говоришь, сестра! – продолжал У. – Мало ли я вам с зятюшкой надоедаю?!

После взаимных церемоний Симэнь уговорил шурина остаться.

– Шурин, ты, наверно, нынче не собираешься больше наносить визиты? – спрашивал Симэнь. – Тогда раздевайся и давай посидим.

В хозяйкиных покоях оказались Мэн Юйлоу и Пань Цзиньлянь. Заслышав разговор, они тоже поторопились поклониться гостю. Они были в белых шелковых кофтах и бледно-зеленых с каймою юбках. На одной была расшитая золотом зеленая безрукавка, а на другой – пурпурная.[1478]В нарядах как Юэнян, так и Юйлоу с Цзиньлянь помимо праздничности и претензии на высокопоставленность, отраженной в использовании пурпурной ткани, также отмечается превалирование белого цвета и бледных тонов – дань общесемейному трауру. Их высокие прически украшали сетки и стягивали отороченные каланом ободки в виде спящего кролика. У Юйлоу были серьги-кольца, а у Цзиньлянь – сапфировые подвески. У обеих виднелись изящные остроносые лотосы-ножки. Поклонившись шурину, они разошлись по своим покоям.

Симэнь усадил родственника в хозяйкиных покоя, пододвинул поближе жаровню и распорядился накрывать стол. Тут же появились весенние кушанья и фрукты, подали чашки с горячим рисом, огромные пампушки, сладости и суп с потрохами.

Поздравить шурина вышли горничные Сяоюй и Юйсяо. После супа и риса Юэнян поднесла брату позолоченную черепаховую чарку вина. Симэнь сел на место хозяина.

– И ты садись, сестра, – пригласил шурин.

– Я сейчас, – отозвалась Юэнян и удалилась во внутреннюю комнату.

Вскоре она подала к вину всевозможные фрукты и закуски. Были тут свежие бамбуковые ростки, серебристая рыба, крот, маринованная рыба, медуза, овощной салат, яблоки, богомолы, свежие апельсины, гранаты, водяные орехи, хуэйчжоуские груши и прочие деликатесы.

– Как у тебя со службой, шурин? Все уладил? – спросил во время пира Симэнь.

– Благодаря вашей поддержке, зятюшка, с нового года вступаю в должность, – отвечал шурин. – Начальство я в основном одарил. Правда, предстоит еще визит в налоговое управление военных поселений. И поскольку завтра день удачи, с утра думаю снять с управы печати, потом заеду домой, припасу подарки – и в управление. Там вручу документы, нанесу визиты гарнизонным и отдам распоряжения. Господин Дин, мой предшественник, все дела запустил, за что и был снят его превосходительством Хоу, военным губернатором. Меня на его пост и назначили. Надо будет все ревизские сказки поднять, всю перепись проверить. Велю гарнизонным навести полный порядок, чтобы не пропустили ни одной души. О результатах велю доложить. Тогда и осенний натуральный оброк и летний денежный налог куда легче будет собрать.

– И много ли земли занимают поселенцы? – поинтересовался Симэнь.

– Должен вам сказать, зятюшка, военные поселения были учреждены еще указом Государя Императора, основателя ныне царствующего дома.[1479]Основатель ныне царствующего дома – Сунский Тай-цзу (X в.). Поля эти избавляли от затрат на перевозки и служили источником пропитания солдат во время их обучения. Но впоследствии, когда министр Ван Аньши[1480]Ван Аньши (1021–1086 гг.) – знаменитый государственный деятель, министр-реформатор и философ. внедрил систему ссуд под посев, тогда-то и был введен летний налог. Сначала им облагались только военные поселенцы, а осенний оброк с них взимался более низкий, чем со всех остальных землепашцев. Сейчас, исключая пустыри, камышовые заросли и болота, в ведении управления военных поселений в Цзичжоу насчитывается до двадцати семи тысяч цинов[1481]Цин – мера площади более 6 га. земли. Осенний и летний налог с каждого цина составляет всего лишь один лян и восемь цяней серебра. Взимаемые налоги составляют, стало быть, не более пятидесяти тысяч лянов. Сумма эта, которую удается обычно собрать только к концу года, поступает в Дунпинское областное управление, а уже оттуда дается распоряжение о закупках провианта и фуража.

– Ну, а излишки-то от налогов перепадают? – опять спросил Симэнь.

– Отдельные незарегистрированные дворы, конечно, попадаются, – продолжал шурин, – но мужики ведь народ дошлый. Попробуй только взыщи построже – взвесь полновесной гирей или отмерь полной мерой, сразу молва поползет, такой ропот подымется …

– Ну, раз остаются излишки, значит, все в порядке, – заметил Симэнь. – Неужели так уж все сполна и сдавать! Лишь бы понемногу перепадало, а соберется – хватит на прожитье.

– Признаюсь, зятюшка, если править поселениями умеючи, сотню лянов в год заработать можно. Ну, а в конце года подарки подносят – каждый по достатку – кур, гусей, свиней, рис … Это уж не в счет. И за все это я должен благодарить вас, зятюшка.

– Раз ты обеспечен, шурин, и мне приятно. Значит, я что-то сделал.

Во время их разговора вошла Юэнян и села сбоку. Уже зажгли огни, а они все еще пировали. Когда шурин откланялся, Симэнь удалился на ночлег к Пань Цзиньлянь.

На другой день утром Симэнь отбыл в управу, чтобы снять печати и открыть присутствие. После положенной регистрации всех служащих управы началось разбирательство казенных дел.

Первым в тот день принесли пакет от Юнь Лишоу. Он приглашал Симэня и всех чиновников управы на пир по случаю вступления в должность.

На следующий день Юэнян поспешила на пир к госпоже Лань. Симэнь же, вырядившись в парадное облачение, прикрыв глаза пылезащитным флером, захватил с собою узел с подарками и верхом направился к дому покойного полководца Вана.

Его сопровождал Дайань и Циньтун. Ван Третий тем временем находился в отъезде. Симэнь вручил визитную карточку. Ее приняла тетушка Вэнь, пришедшая туда загодя, и тотчас же доложила госпоже Линь.

– Ступай пригласи господина во внутренние покои, – распорядилась хозяйка.

Симэнь миновал большую залу и, пройдя через внутренние ворота, очутился на женской половине. В небольшом помещении была поднята светлая дверная занавесь. В центре висел портрет досточтимого предка рода Ван Цзинчун, перед которым на двух столах были расставлены в изобилии жертвенные фрукты и вино. Ван Цзинчун восседал в покрытом тигровой шкурой ярко-красном кресле. Под ногами у него был разостлан дорогой узорный ковер, свисали красные пологи.

Немного погодя явилась госпожа Линь в карминовой накидке, богато расшитой вплоть до рукавов. Ее прическу щедро украшали жемчуг и бирюза. Напудренная и напомаженная, она обменялась с гостем приветствиями и пригласила присаживаться. Когда подали чай, хозяйка наказала слуге привязать коня сзади и задать сена. После чаю она предложила Симэню снять верхнее платье и пройти во внутренние покои.

– Сынок у меня позавчера выехал в столицу поздравлять дядю жены главнокомандующего Лу Хуана, – объясняла госпожа Линь. – Вернется, наверно, только после Праздника фонарей.

Тут Симэнь крикнул Дайаня. Слуга помог ему снять верхнее платье, под которым были одеты белая шелковая куртка и расшитый летающими рыбами халат. Обут он был в черные сапоги на белой подошве. Симэнь блистал в роскошном одеянии.

В покоях госпожи Линь стоял стол, звериные пасти четырех бронзовых жаровен исторгали пламя и тепло горящего угля. В обращенные на красную сторону окна светило солнце, и яркий свет заливал комнату. Немного погодя горничная подала вино и закуски. Стол ломился от обилия яств. Рядами стояли чарки и блюда. Золотом искрилось и пенилось вино. Чай заваривали с подснежниками. Госпожа Линь вырядилась в парчовую юбку и узорную накидку. С улыбкой, сверкавшей белизною зубов, она взяла нежной, как нефрит, рукою кубок и поднесла его гостю. Ее глаза горели желанием. За игрою на пальцах и в кости, то и дело прерываемой шутками и смехом, росло их подогреваемое весною желание и распалялась страсть. А ведь с вином все лукавее становится взор, все труднее сдержать сердечный пыл.

Солнце тем временем стало клониться к закату. Спускались сумерки. В серебряных подсвечниках загорелись высокие свечи.

Дайаня с Циньтуном в боковой пристройке угощала вином, закусками и сладостями тетушка Вэнь.

Жена Вана Третьего, жившая там же, в женской половине, в домике за калиткой имела в услужении своих горничных и мамку-кормилицу. Даже на досуге она не навещала хозяйку, а последняя к тому же заперла калитку, так что ни один слуга не решился бы побеспокоить пировавших. Они же, удалившись в спальню, отдернули полог и зашторили окна. Горничная поправила в серебряном подсвечнике свечу, и красавица-хозяйка заперла за нею дверь. Любовник разделся и лег, она после омовения ног последовала за ним. Изголовье было расшито волшебными цветами, на алом одеяле бушевали волны.

Симэнь, надобно сказать, еще дома наточил копье и подготовил меч, решив во что бы то ни стало выйти из поединка победителем. Для этой цели он заранее принял с вином снадобье иноземного монаха, приспособил две подпруги и захватил с собою узелок со снастями. Едва они очутились под одеялом, как Симэнь задрал ей ноги, вставил свой веник в срамную щель и, напрягая все силы, начал атаку. Ожесточенные наскоки сопровождались таким шумом и скрипом, что казалось, будто трещит высоченный бамбук на илистом болоте.

– Мой милый, дорогой! – повторяла госпожа Линь, и ласковые обращения лились из уст ее нескончаемым потоком.

Да,

Море знамен боевых отразилось в очах,

Небо трясли барабаны при лунных лучах.

Есть изрядной длины поэтическое описание этого сражения:

Пред ширмою парчовой опьяненная душа была готова к поединку. Под пологом узорным воитель, сосуд души телесной, знамя боевое развернул. Вихрем выскочил на поле ратное силач-крепыш хмельной. Сей демон сладострастья был увенчан шлемом красным и повязкою парчовой. Латы, сверкающие черным лаком, укрывали его стан, обтянутый халатом буро-красным, с поясом тугим из рыбьей шкуры. Он выступал в бесшовных сапогах. Дрался копьем с черными кистями, держал плеть грозную всегда наготове, кожею обтянутый кистень и стрелу без оперенья. Оседланный им конь рыже-огненной масти в заросшей впадине на привязи стоял. Вот показалось громадное знамя полководца. Оно сулило тучи грозовые и обильный дождь. Знамя души телесной скрывало силуэт красавицы-цветка, лисицы. Ее прическу украшали пара фениксов с распущенными хвостами и нити жемчуга. В кофте белой газовой была она и в бирюзовой юбке, подпоясанной изящным пояском. Из-под нее виднелись шелк белых панталон, блестящие чулочки и туфелек острые носки, похожие на фениксовы клювы. Ее высоко поднятая секира не видна и описанью краткому никак не поддается. Украдкою чаровница роняет слезы, тревогою исполнен взор, к тюлевому пологу склонилась головой, как-то осунулась, поблекла. Под ней перина мягкая и нежная, как яшма. Красавица игрою буйной порхающего феникса с подругой занята, укрытая покровом. Вот в схватке раздались удары в барабан, раскатистые, как гром весною. А вот пахнуло густым ароматом мускуса и орхидей. Тут стан поднялся, и на покрывале забушевали красные волны, там полетели стрелы, и полог натянулся на серебряных крючках. А волны алые только умножили решимость. Полог натянулся на серебряных крючках, и их стремленья разошлись. Она тотчас же с успехом отбила две дюжины атак. В цель угодить метателю копья с трудом лишь удавалось. Ее защитою надежной был шелковый покров, расшитый парой уток-неразлучниц. Он булавою с кистенем привык играть и наносить удары точные в мишень. Три тысячи раз был он готов метнуть разгоряченное копье, но щит могучий, увы, едва лишь допустил всего с полсотни ударов. Он – мастер был сражаться в латах. Она же силы выматывала ловко и высасывала соки до конца. Конь боевой, ретивый немало потоптал цветов. Сколько пало их, воинов обессиленных, в чаще лесной у крутого обрыва! Устрашающий, крепкого телосложенья, он рыскал всюду и хватал. Красавица, нежнее персика и абрикоса, она чарами всякого к себе манила. Его раззадорь, развяжет бой затяжной и горячий. Польсти ей, иволгою запоет и ласточкой защебечет. Долгий поединок выдержав, она, испариной орошена, все шпильки растеряет. Выстояв упорное единоборство, он тяжело дыша, все ложе перевернет. Глядь! Близ уезда Тайная развилка оружие уж грудами лежит. Брови напряглись, глаза опухли. Смотри! А на поле брани уже брошены поверженные копья. Тела растерзаны, разверзлась плоть. Да, облако печали поднялось в небеса, лежало разбитое наголову войско. Сколько сластолюбиц он покорял, да не сумел он одолеть красавицу эту.

В тот раз Симэнь воскурил две ароматных свечи – на солнечном сплетении и сокровенных вратах госпожи Линь. Он сказал ей о пире, который будет устроен у него в честь Праздника фонарей и на который он пришлет приглашения ей и супруге Вана Третьего. Теперь покорная ему душой и телом, госпожа Линь с удовольствием приняла приглашения. Симэнь встал довольный и никак не мог с нею расстаться.

Они пировали до второй ночной стражи. Коня ему вывели через задние ворота, и он отправился домой другим путем.

Да,

Не горюй, что сей ласковый день удержать не могла –

Ароматом цветка одарила полночная мгла.

Тому свидетельством стихи:

Стою я у терема и о любимом грущу.

Коль встречу опять – от себя никуда не пущу.

Не скажет Лю-лан, [1482]Лю-лан – см. примеч. к гл. VII к гл. LXXIV. что пожухнет и персика цвет –

На легкой волне его алый останется след.

Когда Симэнь добрался до дому, ему доложил Пинъань:

– Был посыльный от его сиятельства Сюэ. Приглашает вас, батюшка, на завтра в загородное императорское поместье любоваться весною. Потом от дяди Юня пять приглашений вручили. Матушек на пир просят. Приглашения я во внутренние покои передал.

Симэнь молча направился во внутренние покои к У Юэнян. Там оказались Мэн Юйлоу и Пань Цзиньлянь. Воротясь от супруги тысяцкого Хэ, Юэнян сняла головные украшения и цветы. Ее волосы, убранные под сетку, держали шесть золотых шпилек и жемчужный ободок. На ней была голубая шелковая накидка и юбка из легкой желтой парчи.

Когда вошел Симэнь, женщины тотчас же прервали разговор и приветствовали его. Он сел в кресло посреди комнаты.

– А ты откуда так поздно? – спросила его хозяйка.

– У брата Ина засиделся, – солгал Симэнь.

Юэнян завела разговор о жене тысяцкого Хэ.

– Какая, оказывается, молодая у него супруга, – говорила она. – Ей всего восемнадцать. А собой до чего ж хороша – красавица писаная! Образованная, душевная и исключительно гостеприимная. Мы впервые увидались, а я чувствовала себя с ней как со старой знакомой. Очень милая женщина! Она года два как замужем, а у нее четыре горничных, две мамки-кормилицы и две женщины в услужении.

– Она ж племянница дворцового евнуха-смотрителя Ланя, – заметил Симэнь. – При дворе, небось, воспитывалась. Скорее всего они ей с приданным достались. Большие деньги дал придворный за племянницей.

– Да, тебе слуга докладывал? – спросила Юэнян. – Нас пятерых к Юню приглашают, а тебя – к смотрителю Сюэ. Приглашения я в шкатулку убрала. – Хозяйка обернулась к Юйсяо. – Ступай, батюшке покажи.

Симэнь просмотрел приглашения от Сюэ, потом от Юнь Лишоу, которое было послано от имени его жены с надписью:

«Юнь, урожденная Фань,[1483]В гл. LXXVIII экземпляра «Цы-хуа» жена Юнь Лишоу фигурирует под девичьей фамилией Су, однако в соответствующем месте текста Чжан Чжупо указание ее фамилии отсутствует. Далее же в гл. LXXXVII в обоих экземплярах она же представлена как Фань, в соответствии с чем и вносится унифицирующее исправление. Возможно, разночтение объясняется простой ошибкой, поскольку иероглифы «су» и «фань» имеют некоторое сходство в написании. низко кланяется и приглашает Вас».

– Тогда готовьтесь, всем надо быть, – заключил Симэнь.

– Сестрицу Сюээ дома надо бы оставить, – посоветовала Юэнян. – Праздники… Гости не пожаловали бы ненароком. И принять будет некому.

– Ладно, пусть Сюээ остается, а вы идите, – согласился Симэнь. – Я завтра никуда не собираюсь. Евнух-смотритель за город приглашает, а у меня нет никакого желания. И так ноги что-то болят и поясницу ломит. То ли весна действует?

– А не простуду схватил? – спросила Юэнян. – Чего ж ты ждешь? Доктора Жэня пригласил бы.

– Ничего, дома посижу и пройдет, – отозвался Симэнь и продолжал. – Праздник фонарей подходит. Надо к угощению готовиться. Пригласим жену господина Хэ, жену столичного воеводы Чжоу, жену Цзин Наньцзяна, матушек свата Чжана и свата Цяо, жену брата Юня, матушку Вана Третьего, жену У Старшего и матушку свата Цуя. Их надо будет позвать. Числа двенадцатого или тринадцатого развесим фонари. Актеров от императорского родственника Вана позовем. Жаль, Бэнь Четвертый уехал в столицу – и ни слуху ни духу. В прошлом году он потешными огнями занимался. Кто нас теперь услаждать будет?

– К его жене обратись, – не все ли равно? – вставила Цзиньлянь.

– Ты слова без подвоха не скажешь, потаскушка, – сердито взглянув на нее, обрезал Симэнь.

Юэнян и Юйлоу пропустили их реплики мимо ушей.

– Но мы совсем незнакомы с матерью Вана Третьего, – заметила Юэнян. – Удобно ли ее приглашать? Да и она вряд ли решится придти.

– Она знает меня, поскольку я стал приемным отцом ее сыну, – объяснил Симэнь. – Поэтому я и хочу послать ей приглашение. А придет она или нет – ее дело.

– Не пойду завтра к Юням, – объявила Юэнян. – Время подходит. К чему мне на люди показываться! Только разговоры вызывать.

– Не дело ты говоришь, сестра, – вмешалась Юйлоу. – И ничего страшного нет. У тебя нисколько не заметно. Нескоро еще, должно быть. Ничего! В праздники и тебе развеяться полезно.

Симэнь выпил чаю и направился в покои Сунь Сюээ. Заметив это, Пань Цзиньлянь позвала падчерицу и удалилась к себе.

Вечером Сюээ по просьбе Симэня долго, до поздней ночи, массажировала ему ноги и тело, но не о том пойдет речь.

На другой день утром пожаловал Ин Боцзюэ.

– Приглашение вчера получил от брата Юня, – начал он. – Жену мою приглашают, а у нее наряды поизносились. В такие праздники в чем попало не выйдешь. На смех подымут. Вот я и решился, брат, к тебе с просьбой обратиться. Одолжи, будь милостив, невестке своей верхнюю одежду, юбку с кофтой да головные украшения, шпильки и серьги. А то ей не в чем на люди показаться.

Симэнь позвал Ван Цзина.

– Ступай с матушкой Старшей поговори, – наказал Симэнь.

– Друг, будь добр, пройти к воротам, – обратился к слуге Боцзюэ. – Там Ин Бао с платком и коробкой. Вынеси ему.

Ван Цзин взял у Ин Бао платок и удалился. Наконец, он вынес целый узел и протянул его ожидавшему.

– Тут два комплекта одежд из вытканной золотом лучшей узорной парчи, пять предметов головных украшений и пара жемчужных сережек.

Ин Бао забрал узел и пошел домой, а Боцзюэ остался у Симэня.

– Вчера жена была в гостях у госпожи Хэ, – заговорил за чаем Симэнь. – Вернулась к вечеру. А нынче от жены брата Юня пять приглашений принесли. Опять жен зовут. Старшая ребенка ждет – не хотела идти. А я говорю: раз приглашают, надо идти. Тем более в такие праздники. И я все эти дни покоя не знаю. Только вчера покончил с визитами. То у брата Юня пир, то по каким-то делам до вечера задержался, а тут евнух-смотритель Сюэ за город зовет, весной любоваться. И на все время нужно. Настоятель У девятого молебен служит, тоже приглашал. Не смогу я в монастырь ехать. Зятя пошлю. Не знаю, то ли выпил лишнего, эти дни у меня что-то в пояснице ломит. Прямо ходить не могу.

– Это, брат, у тебя от вина, – заключил Боцзюэ. – Вниз разлилось и бродит. Остерегаться надо.

– Попробуй остерегись! – улыбнулся Симэнь. – В такие праздники в любой дом зайди, без вина не отпустят.

– А нынче кто да кто из невесток пойдет? – спросил Боцзюэ.

– Старшая, Вторая, Третья и Пятая. Я дома остаюсь. Отдохнуть надо день-другой.

Во время их разговора явился Дайань с коробкой в руках.

– Посыльный от господина Хэ приглашения принес, – объяснил слуга. – Девятого на праздничный пир приглашают.

– Ну что ты скажешь! – воскликнул Симэнь. – Попробуй откажись, когда тебя зовут.

В коробке лежали три приглашения. Одно, красное, было адресовано

«Старшему коллеге досточтимому господину Сыцюаню»,

другое –

«Его милости почтенному господину У»

и третье –

«Почтенному господину Ину».

Все приглашения кончались следующей подписью:

«С нижайшим полоном от Хэ Юншоу».

– Посыльный не знает адресов, – продолжал Дайань. – Вот и принес все приглашения сюда. Он просит переслать их по назначению.

– Но что же это такое получается?! – воскликнул Боцзюэ, взглянув на адресованное ему приглашение. – Я же даже подарков не посылал, а он приглашает. Неловко так пойти.

– Я тебе дам что поднести, – успокоил его Симэнь. – А ты вели Ин Бао отнести, и все будет в порядке.

С этими словами Симэнь крикнул Ван Цзина.

– Ступай принеси два цяня серебра и платок, а на карточке напиши имя батюшки Ина, – наказал ему Симэнь и обернулся к Боцзюэ. – А ты приглашение возьми, чтобы слугу к тебе не посылать. Шурину я с Лайанем отправлю.

Немного погодя Ван Цзин внес подарки и протянул их Боцзюэ.

– Благодарю тебя брат! – сложив руки и кланяясь, говорил Боцзюэ. – Как же легко ты избавил меня от затруднений! Я тогда за тобой пораньше зайду. Вместе пойдем.

Боцзюэ откланялся и удалился.

В полдень У Юэнян и остальные жены, вырядившись по-праздничному, отправились на пир к жене квартального Юня. Юэнян восседала в большом паланкине, в трех паланкинах поменьше разместились остальные жены Симэня. Сзади на маленьких носилках сидела Хуэйюань, жена Лайцзюэ, при которой стояла корзина с нарядами. Четверо солдат окриками разгоняли с дороги зевак. Процессию сопровождали Циньтун, Чуньхун, Цитун и Лайань.

Да,

Стройны, как будто яшмы изваянья,

И в мире суеты нежны.

В нарядах сказочном сияньи

Они под стать Чанъэ с луны.

Но скромности очарованье

Чревато чарами весны.

Однако не станем рассказывать, как Юэнян с Ли Цзяоэр, Мэн Юйлоу и Пань Цзиньлянь пировали у жены Юнь Лишоу.

Симэнь Цин приказал привратнику Пинъаню:

– Кто бы меня ни спрашивал, говори, нет, мол, дома, а визитные карточки принимай.

Пинъань послушно сел у ворот и никуда не смел отлучаться, а посетителям отвечал, что хозяина нет дома.

Симэнь же в тот день сидел у жаровни в покоях Ли Пинъэр. После смерти Пинъэр хозяйка велела Жуи кормить дочку Лайсина, Чэнъэр. А коль скоро у Симэня эти дни болели ноги, он вспомнил про пилюли долголетия. Их прописал ему доктор Жэнь и велел принимать с женским молоком. Он направился в спальню и велел кормилице Жуи отцедить молока. По случаю праздников Жуи вырядилась по-особенному. Ее прическу, обильно украшенную цветами и перьями зимородка, стягивали голубовато-зеленый крапленый золотом платок и отливающий золотом ободок. На ней были голубая шелковая кофта, из бледно-зеленого нанкинского атласа накидка и желтая парчовая юбка. Обута она была в туфельки на толстой подошве, сшитые из белого шелкового сатина и зеленого шаньсийского шелка. На пальцах красовались четыре серебряных кольца. Она села рядом с хозяином и помогла ему принять пилюли, потом налила кубок и попотчевала закусками. Принеся их, Инчунь удалилась в соседнюю комнату, где села играть в шашки с Чуньмэй. На кухне на всякий случай оставалась Сючунь.

Заметив отсутствие посторонних, Симэнь прислонился спиной к кану и расстегнул шерстяные штаны на белой шелковой подкладке. Воитель был подтянут серебряной подпругой.

– Поиграй на свирели, – попросил он, а сам продолжал пить вино и лакомиться фруктами и закусками. – Играй с усердием, дитя мое, Чжан Четвертая. Завтра я подыщу для тебя украшения и парчовую безрукавку. Двенадцатого числа первой луны сможешь нарядиться.

– Вы так ко мне добры, батюшка, – проговорила она и начала долгую игру на флейте, в течение которой можно было основательно подкрепиться.

– Хочу воскурить на тебе фимиам, дитя мое, – наконец, сказал Симэнь.

– Делайте со мною что вам угодно, батюшка, воскуряйте как хотите, – проговорила она.

Симэнь велел ей запереть дверь. Она разделась и навзничь легла на кан. На ней были только новенькие панталоны из ярко-красного шаньсийского шелка и она приспустила одну штанину. Симэнь достал из рукава три вымоченных в вине ароматных свечи-коняшки, которые у него остались от воскурения на госпоже Линь, сдернул я Жуи нагрудник и поставил одну свечу на солнечное сплетение, другую – внизу живота, а третью – на лобок, потом зажег их все вместе и стал пихать свой веник в срамную щель. Опустив голову, он наблюдал за своей толкотней, заботясь только о том, чтобы въезжать по самую маковку и сновать туда-сюда без перерыва. Затем он взял туалетный столик и поставил его рядом, чтобы смотреть в зеркало. Через некоторое время свечи начали догорать. Пламя лизало тело. Жуи от боли нахмурила брови и стиснула зубы, но терпела.

– Милый, дорогой мой! Довольно! – нежным и дрожащим голосом шептала она, на едином дыхании сливая слова. – Я больше не могу!

– Так чья же ты баба, потаскушка Чжан Четвертая, а? – спрашивал Симэнь.

– Ваша я, батюшка.

– Нет, ты скажи: была бабой Сюн Вана, а отныне принадлежу моему дорогому и любимому. – настаивал Симэнь

– Я, потаскушка, раньше была бабой Сюн Вана, – повторяла за ним Жуи, – а отныне принадлежу моему дорогому и любимому.

– Ну, скажи, а как я палку кидаю? – поинтересовался Симэнь.

– Мой дорогой заткнет своей палкой любую дыру!

Их сладостные вздохи прерывались ласками. И чего они только не шептали друг дружке! Грубый и массивный член, распирая срамную щель Жуи, сновал туда-сюда. Стягивавшее его кушаком влагалище краснело, как язычок попугая, и чернело волосами, как крыло летучей мыши, вызывая страстное чувство. Симэнь взял женщину за ноги и прижал их к своей груди. Их конечности переплелись, а тела согласно двигались навстречу друг другу. Член Симэня вошел до основания, не оставляя ни на волос промежутка. У Жуи глаза выкатились из орбит. Она потеряла дар речи, и из нее потоком текла любострастная влага. Чувства Симэня также дошли до предела, грянул оргазм и семя брызнуло бурливым родником.

Да,

Неведомо, как в нас вселяется весна,

Лишь чувствуем порой, что ночью не до сна.

Тому свидетельством стихи:

Пусть милый шалит с чаркой алой,

Шторм страсти в груди небывалый.

Все лучшее жертвую Богу Весны.

И шпильки златые уже не нужны.

В тот день Симэнь воскурил на трех местах на теле Жуи благовонные свечи, потом наградил ее безрукавкой из темного цветастого атласа.

К вечеру домой вернулись жены во главе с Юэнян.

– А жена Юня, оказывается, тоже ребенка ждет, – рассказывала Юэнян. – Мы на пиру договорились: если родятся мальчик и девочка, помолвку устроим; если сыновья, путь вместе учатся, а дочери, пусть сестрами будут и вместе занимаются рукоделием. Свидетельницей нашего уговора была жена Ина.

Симэнь засмеялся, однако довольно пустых слов.

На другой день было рождение Пань Цзиньлянь. Симэнь с утра отбыл в управу, а слугам наказал приготовить фонари и заняться уборкой дома. В большой зале и крытой галерее велено было развесить фонари и расположить узорные занавеси и ширмы, а Лайсину – купить свежих фруктов и позвать на вечер певцов.

Пань Цзиньлянь вырядилась с утра. Напудренная и подрумяненная, она так и блистала. На фоне бирюзовых рукавов ее кофты еще ярче казались алые губы.

Она прошла в большую залу. Стоя на высоких лавках, Дайань и Циньтун развешивали на трех сверкавших жемчугом шнурах фонари.

– Кто тут, думаю, а это вы, оказывается, – проговорила она, улыбаясь.

– Ведь нынче ваше рождение, матушка, – отозвался Циньтун. – Батюшка приказали фонари повесить. Завтра угощение в честь матушки устраивают. Мы к вам вечером придем поклониться. А вы нас, конечно, наградите, матушка.

– Розги – это у меня найдется, а награды – увольте.

– Ну, что вы, матушка! – продолжал Циньтун. – Розги да побои. Мы ведь дети ваши, матушка, а вы нас розгами потчуете направо и налево. Детей надобно и приласкать, а не только наказывать.

– Ишь разболтался, арестант! – приструнила его Цзиньлянь. – Вешай как следует, а то с разговорами-то, чего доброго, уронишь. Помнишь, что ты сказал, когда в прошлый раз Цуй Бэнь приехал, а? Батюшка, мол, средь бела дня исчез. Тогда тебя только чудом не наказали. На сей же раз быть тебе битым. И наверняка.

– Недоброе вы прочите, матушка, – говорил Циньтун. – Не запугивайте вы меня, несчастного.

– Откуда, интересно, вам стало известно, матушка, что он тогда сказал? – спросил Дайань. – Вы ведь сами не слыхали.

– Дворцовый колокол не виден, да его звон слышен, – отвечала Цзиньлянь. – Как не знать! А что батюшка вот тут хозяйке сказал? «В прошлом году, – говорит, – Бэнь Четвертый рамы с потешными огнями сооружал. Кто нас теперь услаждать будет?» Тут не выдержала. Его, говорю, нет, к его жене обратись – не все ли рано?

– Что вы хотели этим сказать, матушка? _ спрашивал Дайань. – Какие у вас могут возникнуть подозрения, когда Бэнь Четвертый всего-навсего в приказчиках у вас служит?

– Что я хотела этим сказать? – не унималась Цзиньлянь. – А то самое. Что? В точку попала!? Были дела – знаю! Он ведь на всех кидается.

– Не слушайте вы, матушка, что злые языки болтают, – вставил Циньтун. – Неровен час, и до Бэня слухи дойдут.

– А что мне от него скрывать! – все больше расходилась Цзиньлянь. – Я и ему, простофиле, прямо в глаза скажу: наставили рога, так тебе и надо! Рогоносец был, рогоносцем и будешь. А то бабу дома оставил, а сам преспокойненько в столицу укатил. Может, думал, она свою манду на замке держать будет? А вы лучше заткнитесь, арестанты проклятые! Вы со своим батюшкой заодно, сводниками ему заделались. Вы же его туда заманили. Лебезить перед ним умеете. Что, не верно говорю?! А еще уверяете, будто я не знаю. Потаскуха гостинцы вздумала подносить. Старшей паровые пирожки. Извольте, мол. Мало того, меня коробкой семечек одарила. Думала, небось, этими семечками меня купить, рот заткнуть? Она мужиков чужих обхаживать понаторела. Только я ее штучки враз разгадала. Тут же поняла: это ты, Дайань, арестантское твое отродье, с ней в сговор вошел, ты, проклятый, им постель стелил.

– Вы меня убиваете, матушка, – взмолился Дайань. – Да как я в такое дело стал бы вмешиваться! Я у нее и не бывал-то никогда. Матушка, прошу вас, не слушайте вы басурманку Хань. Это, небось, она языком болтает. Из-за ребят переругались, вот зло и срывает. От нее доброго не жди, а зла с три короба выложит. Легче от обвала спастись, чем от злого языка. Верно говорится: всяк внимает, да мало кто отвергает. А по правде сказать, жена Бэня Четвертого – человек добрый. По соседству живем. Она ни старого ни малого не обидит. А кого она только чаем не угощала! И что же! Всякий с ней жил, что ли! Да и живет она скромно – не больно развернешься.

– Видала я эту потаскуху – похотливые глаза! – говорила Цзиньлянь. – Сама-то с полчерепицы – коротышка. Впрочем, соедини половинки – выйдет целая. Она глазами своими похотливыми так и водит, так всякого и пожирает. Настоящая шлюха! Они с женой Хань Даого – одного поля ягода. Даже и морда у нее такая же натянутая. Сама не знаю, отчего, только я всякий раз на нее гляжу, когда должна бы отворачиваться.

Во время их разговора явилась Сяоюй.

– Вас моя матушка приглашает, – обратилась она к Цзиньлянь. – Бабушка Пань пожаловала. Просит денег за паланкин.

– Да я все время тут, – заявила Цзиньлянь. – Как она могла пройти?

– Я бабушку боковой тропинкой провел, – объявил Циньтун. – Носильщики просили шесть фэней.

– Откуда у меня серебро! – воскликнула Цзиньлянь. – Она будет паланкины нанимать, а ты за нее расплачивайся.

С этими словами Цзиньлянь удалилась в дальние покои, где и встретилась со своей матерью, но в деньгах отказала под предлогом, что у нее нет ни гроша.

– Ну в чем дело! Дай бабушке цянь серебра да в счет запиши, – посоветовала Юэнян.

– Я хозяина на грех наводить не собираюсь, – отвечала Цзиньлянь. – У него все серебро на счету. Мне на покупки выдается, а не на паланкины.

Она села. Большие глаза ее сузились. А носильщики все требовали уплаты. Юйлоу не выдержала и достала из рукава цянь серебра. Носильщиков отпустили.

Немного погодя прибыли старшая и вторая невестки У, а также старшая мать наставница. Юэнян распорядилась подать чай. Бабушка Пань удалилась в покои дочери, где та отчитала ее как следует.

– Если нет денег на паланкин, и сидела бы дома. А то нет, заявляется, видите ли. Себя, что ли показать? Да кому приятно смотреть на старую каргу!

– Откуда ж у меня могут быть деньги, дочка? – говорила в оправдание старуха. – Ты ведь мне ни гроша не дала. Я на подарки-то кое-как наскребла.

– Только и знает у меня деньги выпрашивать. Глаза свои выпучит и клянчит. А где я тебе возьму? Раз нет денег, нечего паланкины нанимать да с визитами разъезжать. Бедной родне не больно-то рады. Не ахти какая особа! И нечего тебе больно на людях выставляться. Говорят, взялся князь Гуань[1484]Речь идет о Гуань Юэ – полководце эпохи Троецарствия (III в., см. примеч. к гл. XXIV и примеч. к гл. LVII). Канонизированный он изображался грозным богом войны или гонителем нечисти. бобовым творогом торговать – и сам крут, и творог не укусишь. Терпеть не могу, когда пиздят и воняют. После тебя в прошлый раз я так с ними переругалась. Если б ты знала, по-другому бы рассудила. Кто мы есть? Дерьмо ослиное – только снаружи блеск, а заглянули бы внутрь – тревога и страх.

Тут бабушка Пань расплакалась.

– Матушка, чего это вы нынче бабушку обижаете? – спрашивала Чуньмэй, утешая старую женщину, которая сидела во внутренней комнате на кане. И горничная тотчас же угостила ее чаем.

Немного успокоившись, старая Пань прилегла на кан и заснула. Она встала, когда ее пригласила в дальние покои супруга У Старшего.

Только к пировавшим присоединился было воротившийся из управы Симэнь, как явился Дайань с визитной карточкой в руке.

– Его сиятельство господин Цзин, назначенный командующим юго-восточного гарнизона, пожаловали с визитом, – объявил он.

Симэнь взял визитную карточку. На ней было выведено:

«Только что назначенный командующим юго-восточного гарнизона и исполняющий обязанности инспектора речных путей комендант Цзин Чжун с нижайшим поклоном свидетельствует свое почтение».

Симэнь велел отодвинуть стол, поспешно облачился в парадное платье, надел шапку и пояс и вышел навстречу гостю.

Командующий Цзин был одет в ярко-красный халат с украшенными единорогами квадратными нашивками и препоясан отделанным золотом поясом. За ним следовала целая свита сослуживцев, писарей и чинов пониже. Симэнь предложил ему пройти в большую залу, где они, обменявшись приветствиями, заняли соответствующие места. Подали чай.

– Намедни назначение получил, – отпив чаю, начал Цзин. – Только что бумаги поступили. Перед вступлением на пост счел своим долгом выразить вам, почтеннейший сударь, мою самую искреннюю благодарность.

– От души поздравляю вас, командующий, с высоким назначением, – говорил Симэнь. – Так и должно было случиться: большому таланту – достойное применение. Приятно, что и меня озаряет блеск вашей славы. А по сему счастливому случаю мне подобает угостить вас и поздравить.

Симэнь предложил гостю снять парадные одеяния и отдохнуть за пиршественным столом. Слугам было велено накрывать стол. Цзин снова начал благодарить Симэня.

– Ваш ученик прибыл только для того, чтобы сообщить вам о назначении, почтеннейший наставник, – говорил он. – Я не нанес еще ни одного визита. Мне предстоят хлопоты. Лучше я приду к вам в другой раз за наставлениями.

Цзин встал. Но Симэнь никак не отпускал его. Он велел слугам помочь гостю раздеться. На сервированном по-весеннему, натертом до блеску столе тотчас появились вино и закуски. В жаровнях горел лучший фигурный уголь. Теплые занавеси были опущены. Из золотого кувшина струился яшмовый нектар, белыми барашками пенились бирюзовые кубки.

Только налили вино, как явился певец Чжэн Чунь с товарищем и, упав на пол перед Симэнем, отвесили земные поклоны.

– А вы что так поздно? – спросил Симэнь и обратился к Чжэн Чуню: – А это кто с тобой?

– Это Ван Сян, брат Ван Гуй.

– Тогда берите инструменты и спойте батюшке Цзину, – распорядился хозяин.

Немного погодя вышли певцы и, настроив инструменты, запели из цикла «Настало тепло, и небо прояснилось». Слуги внесли два подноса со сладостями и закусками и два жбана вина, чтобы угостить сопровождающих гостя.

– Это уж слишком! – воскликнул Цзин. – Мало того что я причинил вам беспокойство своим визитом, так вы удостаиваете угощения моих подчиненных. Не надо, прошу вас. – И Цзин велел сопровождающим отвесить хозяину земные поклоны.

– На этих днях моя жена была бы искренне счастлива пригласить вашу почтенную супругу полюбоваться фонарями, – начал Симэнь. – Надеюсь, ваша супруга почтит нас своим присутствием. Будут только свои. Ваша супруга, стало быть, и супруга свата Чжана.

– Моя жена почтет за честь получить приглашение, – отвечал Цзин. – Непременно прибудет.

– Я что-то не слыхал, получил ли повышение начальник Чжоу, – осведомился Симэнь.

– Как мне говорили, Чжоу Наньсюань в течение трех месяцев должен получить назначение в столицу, – отвечал Цзин.

– Тоже неплохо, – проговорил Симэнь.

Вскоре комендант Цзин откланялся. Симэнь проводил его за ворота. Цзин сел на коня и удалился под крики сопровождавших его гонцов.

Вечером справляли рождение Пань Цзиньлянь. Пировали в дальней зале под музыку и пение певцов. Симэнь встал из-за стола и удалился в покои Цзиньлянь. А Юэнян со старшей невесткой У, матушкой Пань, падчерицей, барышней Юй и двумя монахинями перешла в свои покои.

Цзиньлянь же распорядилась накрыть стол у себя, чтобы наедине угостить Симэня и отвесить полагающиеся поклоны. Немного погодя к ним вошла бабушка Пань. Цзиньлянь проводила мать на ночлег в покои Ли Пинъэр, а сама продолжала пировать и смеяться с Симэнем, после чего они сплелись в любовных утехах.

Бабушка Пань между тем нашла в покоях Пинъэр кормилицу Жуи и горничную Инчунь. Они усадили гостью на теплый кан. В гостиной прямо напротив нее перед дщицей усопшей хозяйки было расставлено множество жертв. Рядом с печеньями, украшенными изображениями львов, восьми бессмертных и пяти старцев[1485]Пять старцев (у-лао) – духи планет и соответствующих им первоэлементов. Согласно некоторым преданиям, они обитают в западном созвездии Мао (Утиное Гнездо), которое соответствует Плеядам. лежали свежие отборные плоды: апельсины, яблоки и хуэйчжоуские груши, а также паровые пирожки с фруктовой начинкой и сладости, жареные баранки и пряники. Из курильниц струился фимиам, горели ароматные свечи. На отороченном золоченой бумагой жертвенном столе стояла неугасимая лампада. Сбоку висел портрет почившей. Она была в ярко-красной расшитой золотом накидке, из под которой виднелись парчовая юбка и узорная кофта. Старая Пань поклонилась перед убранной жемчугом дщицей.

– Ты вознеслась на Небо, сестрица, и там обрела спасение, – проговорила она и, усевшись на кан, обратилась к Жуи и Инчунь. – Довольна ваша матушка. Вон как заботится о ней хозяин, какие щедрые жертвы приносит. Да, счастливая она!

– Позавчера сотый день правили, – объяснила Жуи. – Ведь и вас, бабушка, приглашали. Что ж вы не пришли? Тетушка Хуа Старшая за городом живет и то пожаловала. И госпожа У Старшая приходила. Двенадцать монахов панихиду служили. Какое было торжество! Душу усопшей провожали по воде и через огонь. Только под вечер разошлись.

– Время-то, дочки, теперь праздничное! Малыша дома одного не оставить, а присмотреть некому. Вот и пришлось домовничать. А что, вы мне скажите, с золовушкой Ян? Что-то я ее не вижу.

– Да вы разве не слыхали, бабушка? – удивилась Жуи. – Тетушка Ян скончалась. До нового года еще. Матушки на Северную окраину хоронить ездили.

– Как прискорбно! – воскликнула Пань. – Она постарше меня была. Не знала, что она, матушка, от нас ушла. Так вот почему ее и нет сегодня.

– Бабушка! – после разговора о золовке Ян, обратилась Жуи. – Сладкого винца чарочку пропустите, а? – И кормилица наказала Инчунь. – Неси прямо на кан. Бабушку угостим.

Вскоре горничная подала вина и закусок. Во время трапезы Пань опять вспомнила Ли Пинъэр.

– Вот была человек, ваша матушка! – говорила она. – Милосердная и справедливая. А сколько душевной теплоты к людям! Приду бывало, так она не знает, как и принять старуху, чем угостить. А откажешься – обижается. Сядет бывало рядом со мной, целую ночь напролет разговоры ведет. А домой начнешь собираться, так она гостинцев завернет. Ни за что с пустыми руками не отпустит. Признаться, дочки мои, вот и эту накидку мне ваша матушка, покойница, подарила. А своя, родная дочь – хуже лиходейки. Иголки ломаной не выпросишь. Право слово, как перед богом говорю. И пусть он отымет у меня глаза на этом самом месте, ежели я лгу. Не будь у меня маковой росинки во рту, она все равно гроша матери не даст. А когда матушка ваша бывало даст чего, так она отругает: где, мол, у тебя глаза, бесстыжая, как ты на чужое заришься. Вот и нынче из-за паланкина ругань подняла. А ведь все деньги в ее руках. Чтобы заплатить за старуху, так нет. Стиснула зубы и ни в какую. Твердит: нет у меня серебра и все тут. Тогда не выдержала матушка из западного флигеля, дала цянь серебра и отпустила носильщиков. А как она на меня набросилась потом, у себя в покоях! Если, кричала, есть деньги на паланкин, нанимай, а нет, нечего и показываться. Больше я к вам ходить не буду. А то опять на нее нарвешься. Ну да пусть живет, как знает. Есть на свете злые люди, но таких, как моя непутевая, вряд ли найдешь. Вот попомните старуху, дочки. Меня тогда на свете не будет, но если она не прислушается к советам, не знаю, что ее ждет впереди. А ведь как сейчас помню: семь годков тебе вышло, когда отца твоего не стало. Как я берегла тебя! С малых лет рукоделью научила, потом к сюцаю Юю повела. Там ты с девочками грамоте обучалась. Как я старалась свивала тебя, чтобы была ты стройная и красивая. Родилась ты умной и смышленой. А теперь вон до чего дошла. На мать с криками и попреками. Ласково не взглянешь.

– Значит, матушка Пятая в школу ходила? – переспросила Жуи. – Так вот она откуда та грамоту знает.

– Семи лет она у меня в девичью школу была отдана, – подтвердила Пань. – Три года училась. Все прописи прошла. В стихах и песнях она тебе любое слово разберет.

Тем временем в саду скрипнула калитка.

– Кто-то идет, – сказала Жуи и обернулась к Сючунь. – Ступай взгляни.

– Сестрица Чуньмэй идет, – сказала вернувшаяся Сючунь.

– Будьте осторожней, бабушка! – взяв за руку старую Пань, предупредила Жуи.

– Знаю, – отвечала та. – Она с моей лиходейкой в одну ногу шагает.

Вошла Чуньмэй. Ее прическу-тучу, украшенную перьями зимородка и цветами, стягивал осыпанный жемчугом позолоченный по краю ободок. На ней были соболья горжетка, голубая шелковая кофта с застежкой и из желтого узорного шелка юбка. В ушах красовались золотые серьги-фонарики.

– А вы еще не спите, бабушка? – спросила она старую Пань, сидевшую в компании горничных и кормилицы. – Я вас зашла проведать.

Жуи предложила ей сесть, и Чуньмэй, приподняв подол, расселась на кане. Рядышком с ней разместилась Инчунь, по правую руку на краю кана – Жуи. Старая Пань сидела посреди кана.

– А твой батюшка с матушкой легли? – спросила Пань.

– Только что из-за стола, – отвечала Чуньмэй. – Я их спать уложила, а сама к вам. У меня для вас, бабушка, кувшин вина и разные закуски приготовлены. – Чуньмэй обернулась к Сючунь. – Ступай скажи Цюцзюй. Она принесет. Я там припасла.

Сючунь удалилась, а немного погодя появилась Цюцзюй с коробом закусок. Сючунь несла оловянный кувшин чжэцзянского вина.

– Ступай к себе, – наказала Чуньмэй служанке Цюцзюй. – Если меня позовут, скажешь.

Цюцзюй, надувшись, пошла восвояси. На кане появилось вино, а к нему обильная снедь: жареная утка, окорок, копченый гусь, соленая и маринованная рыба, орехи, всевозможные острые приправы, медовое печенье и деликатесы моря. Сючунь заперла калитку и, вернувшись, встала около кана. Подали подогретое вино. Первую чарку Чуньмэй поднесла бабушке Пань, вторую – Жуи и третью – Инчунь. Сючунь сидела у кана сбоку. Во время пира Чуньмэй старательно ухаживала за бабушкой Пань, подкладывая ей в тарелку закуски.

– Вот, бабушка, это нетронутая закуска, говорила она. – Откушайте.

– Я ем, дочка моя, ем, – говорила Пань. – Вот так бы матушка твоя меня принимала. Есть у тебя, дочка, жалость и любовь к одиноким и старым. За это будет тебе в грядущем счастье, чего не скажешь о моей лиходейке. Нет у нее ни сердца, на чувства долга. Сколько раз я уговаривала ее образумиться, но она так набрасывалась, что меня дрожь пробирала. Вот и нынче. Ты сама была свидетельницей, дочка. Я ведь пришла в надежде, что она хоть объедками какими накормит, а что я получила!?

– Не говорите так, бабушка, – заявила Чуньмэй. – Вам, бабушка, известно одно, но неведомо другое. Матушке моей за свое положение бороться приходится. Не может она мириться, чтобы ее другие себе подчинили. Не равняйте вы ее с покойной матушкой Шестой. Та богатая была, большие деньги имела, а у моей матушки ни гроша за душой. Вы вот говорите: она, мол, не дает. Кто-кто, а я-то лучше знаю. Да, верно, батюшка немалые суммы у моей матушки в покоях держит. Только она на них никогда не позарится. Когда же ей понадобится украшения какие купить или наряды, она открыто и честно у батюшки спросит. Никогда украдкой не возьмет. Возьмешь, говорит, а потом что скажешь, как на людях покажешься. Нет у нее денег, и зря вы, бабушка, на нее обижаетесь. Я не собираюсь за нее заступаться, но если судить, то судить по справедливости.

– Да, напрасно вы обиделись на матушку Пятую, – поддержала ее Жуи. – Как говорится, дитя родное – своя кость и плоть. Будь у матушки Пятой деньги, кого бы она одарила, как не мать родную. Угоди, говорят, матери, и зардеет она от радости, точно персик в цвету. А вас не станет, бабушка, тогда матушка Пятая, как и мы, сироты, лишится самого близкого и родного человека.

– Я, дочки, одним днем живу, на будущее не загадываю, – отвечала старуха. – Не сегодня, так завтра смерть подступит. И на дочь свою я не в обиде.

Заметив, как под действием вина расчувствовалась старая Пань, Чуньмэй крикнула Инчунь.

– Подай-ка кости, сестрица, – наказала она. – Давайте сыграем «кто больше наберет», а?

Служанка подала шкатулку с сорока костями. Сперва Чуньмэй играла с Жуи, потом с Инчунь. Каждой пришлось осушить по штрафной. Так, чарка за чаркой, они захмелели, и на их лицах заалели персика цветы. Когда оловянный кувшин был пуст, Инчунь принесла полкувшина вина феи Магу. Выпили и его. Время близилось ко второй ночной страже. Опьяневшую Пань от дремоты качало из стороны в сторону. Тут они и разошлись.

Чуньмэй направилась к себе. Она открыла калитку и, пройдя через внутренний дворик, заметила в гостиной служанку Цюцзюй. Та забралась на скамейку и в щелку подглядывала в комнату рядом, где предавались утехам Симэнь и Цзиньлянь. Цюцзюй была целиком поглощена подслушиванием того, что они шептали друг другу, когда к ней подскочила Чуньмэй.

– Ты чего тут подслушиваешь, арестантка проклятая, а?! – закричала Чуньмэй и наградила служанку звонкой затрещиной. – Убить тебя мало, негодяйка.

– Чего подслушиваю? Задремала я, – тараща глаза, проговорила Цюцзюй. – Чего ты пристаешь!

Их услыхала Цзиньлянь.

– С кем ты там? – спросила она Чуньмэй.

– Я одна, – отвечала Чуньмэй. – Велю вон ей калитку запереть, а она ни с места.

Так Чуньмэй не выдала Цюцзюй, и та, протирая глаза, пошла запирать калитку. Чуньмэй же забралась на кан, сняла головные украшения и легла спать, но не о том пойдет речь.

Да,

Заплачет иволга беспечная,

что день рассветный луч утратил.

Кукушка, птица бессердечная,

и та тоскует на закате.

Тем и кончился этот день, а на другой день по случаю рождения Цзиньлянь прибыли жены приказчиков Фу, Ганя и Бэнь Дичуаня, жена Цуй Бэня – Дуань Старшая, жена У Шуньчэня – Чжэн Третья и жена У Второго. Симэнь же вместе с шурином У Старшим и Ин Боцзюэ, одетые в парадные платья, гордо подняв головы, вскочили на коней и, окриками разгоняя зевак, отбыли на пир к тысяцкому Хэ.

На пиру собралось множество чиновных гостей, которых услаждали четыре певицы и группа забавников. Среди приглашенных был и столичный воевода Чжоу. Пир продолжался до вечера. Симэнь, вернувшись, направился в передние покои, где провел ночь с Жуи.

Десятого женам чиновников были разосланы приглашения на пир по случаю праздника фонарей.

– На пир двенадцатого числа надо бы пригласить свояченицу Мэн Старшую и из-за города мою старшую сестру, – обратилась Юэнян к Симэню. – А то потом узнают, обидятся, что не позвали.

– Ты бы раньше сказала, – заметил Симэнь и велел Чэнь Цзинцзи написать еще два приглашения, а Циньтуну отнести их.

Подозрительная Цзиньлянь, услыхав их разговор, пошла к себе и настояла, чтобы мать собиралась домой.

– Что это вы так торопитесь, бабушка? – спрашивала ее Юэнян. – Погостили бы у нас.

– Праздники, сестрица, а дома ребенка не на кого оставить, – пояснила Цзиньлянь. – Ей лучше домой пойти.

Тогда Юэнян сейчас же преподнесла старухе две коробки сладостей и гостинцев к чаю, а помимо того дала цянь серебра на паланкин. После угощения Юэнян вышла проводить старую Пань.

– На праздничный пир она только богатых родственниц приглашает, – обращаясь к Ли Цзяоэр, говорила Цзиньлянь. – А мою старуху поскорее бы выпроводить, чтобы глаза не мозолила. Чего ей тут делать! Гостьей не назовешь – одета бедно, на кухарку тоже вроде не похожа. Только раздражение вызывать …

Симэнь отправил Дайаня с четырьмя приглашениями. Одно было адресовано госпоже Линь, другое – госпоже Хуан, супруге Вана Третьего. Одно приглашение слуга передал в заведение певицам Ли Гуйцзе, У Иньэр, Чжэн Айюэ и Хун Четвертой, а последнее – певцам Ли Мину, У Хуэю и Чжэн Фэну.

В тот же день из Восточной столицы неожиданно воротил Бэнь Дичуань. После того как умылся, причесался и переоделся, он поспешил к Симэню. Отвесив земные поклоны, вручил хозяину ответ от начальнику императорского эскорта Ся.

– Чего ты там до сих пор делал? – спросил его Симэнь.

Бэнь Дичуань рассказал, как он подхватил в столице кашель и простуду.

– До второго числа пролежал, – говорил он. – Его превосходительство Ся просили вам кланяться и поблагодарить за хлопоты и заботу.

Симэнь, как и уговорились, опять отдал ему ключи от шерстяной лавки, а в шелковой оставил шурина У Второго.

– Со дня на день корабли с товарами из Сунцзяна[1486]Сунцзян (буквально: Сосновая река) – город и уезд в районе современного Шанхая. прибыть должны, – пояснял он. – Товар на Львиной сложим. Шурину Лайбао в помощники поставлю, а ты мастеров найми. Надо будет две рамы потешных огней соорудить. Двенадцатого зажжем. Пусть гостьи полюбуются.

Симэнь еще накануне пригласил Ин Боцзюэ, Се Сида, шурина У Старшего и Чан Шицзе. Хозяин сидел во флигеле, когда под вечер Ин Боцзюэ привел с собой Ли Чжи. Первым делом Ли Чжи поблагодарил Симэня за поддержку и содействие, оказанные ему в прошлом. Гости сели. После чаю заговорил Ин Боцзюэ.

– Вот привел брата Ли Третьего, – начал он. – Насчет одного подряда поговорить хочет. Не знаю, будешь снимать или нет.

– А что за подряд? – спросил Симэнь. – Говори.

– Видите ли, в Восточной столице от имени императорского двора выпущено предписание, – объяснял Ли Чжи. – В нем предусматриваются поставки двору предметов старины на десятки тысяч лянов серебра от каждой из тринадцати провинций Поднебесной. Нашей области Дунпин по разверстке сдается подряд на двадцать тысяч лянов. Официальный приказ еще не спущен. Он находится пока у цензора. Чжан Второй с Большой улицы собирается откупить подряд и готов представить двести лянов залога. Ожидаются, по общему мнению, солидные барыши – до десяти тысяч лянов. Вот мы с дядей Ином и пришли посоветоваться с вами, батюшка. Если вы будете согласны вступить в сделку на равных с Чжаном паях, тогда и ему и вам, батюшка, надо будет выложить по пять тысяч лянов, и весь подряд ваш. Помощниками вас будем, стало быть, мы с дядей Ином и Хуан Четвертый. Чжан возьмет в помощники двоих приказчиков. Барыши делятся из расчета двадцати процентов к восьмидесяти. Каково будет ваше мнение, батюшка?

– О каких предметах старины идет речь? – спросил Симэнь.

– Вы, конечно, знаете, что в Императорском граде при дворе сооружена недавно гора Гэнь-юэ, – объяснял Ли Чжи. – Она теперь переименована в Вершину Долголетия. На ней будут возведены всевозможные беседки, террасы, палаты и павильоны. Строятся там дворец Драгоценных реестров царства Высшей Чистоты,[1487]Дворец Драгоценных реестров царства Высшей чистоты – см. примеч. к гл. LXX. зала Встречи с истинносущими, храм Духа звезды Сюань,[1488]Сюань (Тай-сюань – Небесная сфера, или Небесное лекало) – звезда, известная на Западе как Мерак, то есть бета Большой Медведицы, в китайской астрономии и астрологии считалась одним из важнейших небесных ориентиров. а также гардеробная палата любимой государевой наложницы Ань. И всюду должны быть редкие птицы и диковинные животные. Тут и там расставлены будут шанские треножники и чжоуские жертвенные сосуды,[1489]Шанские треножники и чжоуские жертвенные сосуды – см. примеч. к гл. LV. ханьские печати,[1490]Ханьские печати – печати эпохи Хань (III в. до н. э. – III в. н. э.) с особыми стилизованными иероглифами стиля «чжуань». С глубокой древности в Китае печать, изготовляемая, как правило, из нефрита, была символом чиновничьей власти. На печатях, обычно квадратных, вырезались соответствующие иероглифы, иногда стилизованные и под древнейшие пиктограммы. и циньские курильницы[1491]Циньские курильницы – курильницы для возжигания благовоний, изготовленные в период династии Цинь (220–207 гг. до. н. э.). каменные барабаны эпохи Сюань-вана[1492]Каменные барабаны – речь идет о древних надписях на камнях, отесанных в форме барабанов, среди которых встречаются и стихотворные. Подобные «барабаны» известны VII–III вв. до н. э. Датировка же их эпохой Чжоуского правителя Сюань-вана (827–782 гг. до н. э.) здесь носит скорее метафорический характер. и антикварные предметы различных времен и эпох, блюда на ладонях бессмертных для собирания сладкой росы[1493]Согласно даосским представлениям, бессмертные обычно питаются сладкой росой, собираемой в горах. Считается, что человек, ею питающийся, тоже может достичь бессмертия. и прочие редчайшие изделия старины. Грандиозное задумано предприятие! Огромных денег стоит.

– Этот подряд мы со своими компаньонами, пожалуй, сумеем выполнить, – прикидывал Симэнь и продолжал. – Да, я сам его сниму. Что я не в состоянии десять или двадцать тысяч серебра выложить, что ли?!

– Если б вы одни сняли, батюшка, было бы еще лучше, – поддержал Ли Чжи.

– Тогда мы им ни слова не скажем. И сами управимся. Дядя Ин да нас двое, больше никого.

– Там, ближе к делу, Бэня Четвертого привлечем, чтобы был у вас на посылках, – заметил Симэнь и обратился к подрядчику. – Так где, говоришь, приказ-то?

– Пока что у цензора, – отвечал Ли Чжи.

– Тогда волноваться нечего, – говорил Симэнь. – Пошлю Сун Сунъюаню письмо с подарочками и попрошу, чтобы мне его направил.

– Но тогда поторопитесь, батюшка, – настаивал Ли Чжи. – Как говорят, воина по расторопности оценивают. Кто раньше сварит, тот раньше и поест. Не опоздать бы! Не передали бы в область. Там сейчас же перехватят.

– Не бойся! – Симэнь улыбнулся. – Пусть передают. Попрошу Сун Сунъюаня, он ради меня назад заберет. Да и с правителем Ху я знаком.

Симэнь оставил Ин Боцзюэ и Ли Чжи отобедать вместе с ним.

– Значит, завтра надо будет письмо с посыльным отправить, – говорил за обедом Симэнь.

– Видите, дело-то какое, – вставил Ли Чжи. – Вы господина цензора сейчас у себя не найдете. Они третьего дня с инспекцией а Яньчжоу отбыли.

– Тогда завтра же отправляйся с моим слугой в Яньчжоу, – предложил Симэнь.

– Ничего, я готов, – отвечал Ли Чжи. – Поездка туда и обратно займет дней пять-шесть. А кого вы собираетесь мне дать в попутчики, батюшка? Я бы насчет письма договорился. Он у меня бы заночевал, чтобы завтра пораньше выехать.

– Цензор Сун никого из моих слуг не знает, – говорил Симэнь. – Ему, помнится, приглянулся Чуньхун. Вот Чуньхун и Лайцзюэ и поедут. Двоих пошлю.

С этими словами Симэнь вызвал обоих слуг. Они договорились ночевать у Ли Чжи.

– Ну вот и прекрасно! – воскликнул Боцзюэ. – Куй железо пока горячо. Да прибудет тому, кто дюже талантлив и на ногу скор.

Боцзюэ и Ли Чжи пообедали и откланялись. А Симэнь велел Чэнь Цзинцзи тотчас же составить письмо, которое запечатал вместе с десятью лянами листового золота.

– Смотрите, в пути будьте поосторожней! – передавая пакет Чуньхуну и Лайцзюэ, наказывал Симэнь. – Как только получите бумагу, сразу домой скачите. Если же окажется, что бумага спущена, попросите господина Ся, чтобы он распорядился выдать ее в управлении.

– Не беспокойтесь, батюшка, – пряча пакет, отвечал Лайцзюэ. – Я ведь у советника Сюя в Яньчжоу служил, знаю.

Слуги ушли ночевать к Ли Чжи. Не будем говорить, как они с Ли Чжи наняли рано утром одиннадцатого лошадей повыносливее и отбыли в Яньчжоу.

Расскажем пока о Симэне. Двенадцатого должны были пировать знатные гостьи. Симэнь оставался дома. Под вечер он пригласил шурина У Старшего, Ин Боцзюэ, Се Сида и Чан Шицзе. Они любовались фонарями за пиршественным столом в крытой галерее.

Еще утром пришли актеры, принадлежащие императорскому родственнику Вану. Они принесли с собой корзины с костюмами, и передний флигель, им отведенный, превратился в артистическую уборную.

Стали прибывать гостьи. Их встречали гонгами и барабанами. Супруга столичного воеводы Чжоу из-за болезни глаз не могла воспользоваться приглашением, о чем доложил прибывший от нее слуга. Первыми пожаловали супруги коменданта Цзина, командующего Чжана и квартального Юня, матери сватов Цяо и Цуя, свояченицы У Старшая и Мэн Старшая. Ожидался приезд супруги тысяцкого Хэ, госпожи Линь и супруги Вана Третьего, госпожи Хуан. Симэнь раза три посылал за ними дежурных солдат, Дайаня и Циньтуна. Поторопить их просили и тетушку Вэнь.

Наконец-то в полдень появился большой паланкин госпожи Линь, за которым следовал малый. После взаимных приветствий гостья пожелала поклониться хозяину.

– А почему мы лишены возможности лицезреть вашу невестку, сударыня? – спросил Симэнь.

– Сынок у меня в отъезде. Дома некого оставить, – отвечала Линь и поклонилась.

Все еще ждали супругу тысяцкого Хэ. Ее огромный четырехместный паланкин появился только пополудни. За ним следовал малый паланкин со служанкой. Солдаты, ее сопровождающие, несли на коромысле корзину с нарядами. Двое слуг крепко держали паланкин. Гостья вышла из него только у внутренних ворот. Ее встречали ударами в гонги и барабаны.

К внутренним воротам навстречу почетной гостье поспешили У Юэнян и остальные хозяйки. Симэнь, притаившись в западном флигеле, украдкой любовался ею из-за опущенной занавески.

Госпоже Лань было никак не больше двадцати лет. Высокая и стройная, она казалась нефритовым изваянием в пышном наряде. Перья зимородка и жемчуг щедро украшали ее прическу, придерживаемую парою парящих фениксов-шпилек. Одета она была в карминовый узорный халат, богато расшитый вплоть до рукавов, который переливался всеми цветами радуги. На нем красовались четверо животных[1494]Четверо животных – дракон, тигр, птица черепаха, главные зооморфные символы четырех стран света и времен года. с единорогом и пояс с бляхами из голубовато-зеленого нефрита в золотой оправе. Из-под расходящихся пол ее платья была видна расшитая цветами голубая парчовая юбка. Каждый ее шаг сопровождался мелодичным звоном яшмовых подвесок и брелков. От нее исходил густой аромат мускуса и орхидей.

Только поглядите:

Собою женственна и миловидна, держится легко и грациозно, в общении кокетлива, смышлена. Сложенья идеального: не высока и не низка. Изящно тонки два серпика чарующих бровей. Они сливаются с локонами на висках. Взор фениксовых глаз ее пленит, толпой поклонники за нею следовать готовы. Нежный льется голосок ее, похожий на трели иволги в пору восхода солнца. Тонкая колышется талия ее, напоминающая ветви ветлы или плакучей ивы во время дуновенья ветерка. То верно: в роскоши и неге рождена. Затмит своею безграничной расточительностью всех. Росла она средь бирюзы и груд жемчужных. Ей идут к лицу прически особые. Будто яблони повсюду распустились. И не спрашивай, сколько за ночи сережек ивы и пуха тополиного заносит ветром. А какова она, не знаете, в делах любовных? Хотя б позволила отведать половину ее страсти. Чтобы дала собой полюбоваться не только через штору в окне, залитом лунным светом. Как бы склонить ее к любви, отдать ей весь сердечный пыл. Тогда бы свежий ветер налетел, и полог расшитый в сторону отвернуло. Легко ступая шажками лотосовых ножек, явилась бы она. Игрива, словно фея цветов, чью юбку развевает ветер. Манерами похожа на Гуаньинь, милосердия богиню, какою ее нам воображение рисует.

Да,

Подобную красу цветком готов наречь я,

Что наделен еще пленительною речью.

С нефритом бы сравнил ее очарованье,

Что источает дивное благоуханье.

Если бы не увидел ее Симэнь, все бы шло своим чередом. А тут воображение его унеслось за пределы земные, мечтами витал он в небесах. Невозможность близости удручала его.

Юэнян и остальные жены, встретив гостью, проводили ее в дальнюю залу, куда после знакомства и взаимных приветствий был приглашен Симэнь Цин.

Хозяин, не проронив ни слова, тотчас же надел парадный халат с шапочкой и приветствовал ее поклонами. Гостья походила на яшмовое деревцо из волшебной рощи бессмертных, на нисшедшую в мир суеты божественную деву Уских гор. Когда она склонилась в приветствии, у Симэня забилось сердце и помутился взор. Он едва сдерживал себя. После приветствий он удалился.

В крытой галерее, где на столе были расставлены редчайшие яства, хозяйки предложили гостье чаю. Потом все проследовали в большую дальнюю залу. Там их ожидали деликатесы суши и моря, красовавшиеся на обширных пиршественных столах, со всех сторон укрытых экранами Ши Чуна[1495]Ши Чун – см, примеч. к гл. Х и примеч. к гл. LVIII. и многостворчатыми парчовыми ширмами. Высоко под потолком горели разрисованные фонари, свисали разноцветные шнуры. Над столом под резными балками на узорных лентах была низко подвешена огромная, как шатер, люстра, ярко освещавшая залу множеством цветных свечей. Переливался жемчуг, и казалось, резвятся рыбки и извиваются драконы. В глазах рябило от скопленья бирюзы в чертоге. Слева взор ласкали ряды красавиц на портретах большого мастерства, а справа – звездные феи, все в золоте и голубом нефрите. Подавали печень дракона и мозги феникса, медвежьи лапы и верблюжьи горбы. Под аккомпанемент черепаховых барабанов играли на узорных и серебряных цитрах, фениксовых свирелях и слоновой кости флейтах, отчего замирали птицы в полете и останавливались плывущие в небе облака. А какие обворожительные красавицы пировали! Сверкали и колыхались жемчуг и бирюза. Певцы пели о счастье встреч после разлуки, о радости после печали.

Да, каким же

Вином две Мифэй угощали гостей, [1496]Мифэй – дочь Фуси (см. примеч. к гл. XLIII).

Несли две Чанъэ яства, царских вкусней.

Госпожа Линь заняла почетное место. Актеры представляли пьесу «Крошка Тяньсян возносит полуночную молитву Всевышнему».[1497]«Крошка Тяньсян возносит полуночную молитву Всевышнему» – пьеса, впервые опубликованная в годы Сюань-дэ (Всеобщая Благодать, 1426–1435 гг.). В основе ее сюжета история известной певички-проститутки Крошки Тяньсян – Небесный Аромат, которая сначала вышла замуж, а потом после смерти мужа обратилась в даосскую веру и отправилась на гору Тайшань. После двух сцен они удалились. Ли Гуйцзе, У Иньэр, Чжэн Айюэ и Хун Четвертая исполнили праздничный романс «В воздух поднялись узорно расшитые фонари». Раньше других откланялась супруга У Старшего, потому что жила она за городскими воротами.

В крытой галерее, отдельно от женщин, пировали Симэнь, шурин У Старший, Ин Боцзюэ, Се Сида и Чан Шицзе. Им пели Ли Мин, У Хуэй и Чжэн Фэн. Хозяин то и дело выходил из-за стола, чтобы заглянуть в залу, невдалеке от которой угощали слуг и провожатых, но не о них пойдет речь.

Да, читатель, как непостоянно полнолуние, так же легко рассеиваются лазоревые облака. В мгновение высшей радости подкрадывается печаль. Таков закон природы. Симэнь только и знал стремиться к славе и выгоде, был необуздан и сластолюбив. Невдомек ему было, что природа не терпит излишеств, не выносит надменных, а потому истекал его срок, имя его уже вписывалось в реестры царства тьмы.[1498]Согласно средневековым представлениям китайцев, у Владыки подземного царства тьмы существуют списки всех людей с отметкой, сколько лет жизни отпущено каждому из них. В зависимости от образа жизни сроки эти могут корректироваться – легко в сторону уменьшения и крайне непросто в сторону увеличения. Вот почему не успели зажечь фонари и допеть праздничные песни, а Симэнь Цин клевал носом. Боцзюэ старался застольными играми расшевелить хозяина.

– Что с тобой нынче, брат? – спрашивал он. – Почему такой невеселый?

– Я плохо спал, – отвечал Симэнь. – Вот и дремлется. И вялость какая-то. Сам не знаю, что случилось.

Пришли четыре певицы. Боцзюэ велел им спеть романс о фонарях и поухаживать за гостями. Хун Четвертая и Айюэ запели под цитру и лютню, а Иньэр и Гуйцзе обнесли пирующих вином.

Пир был в самом разгаре, когда явился Дайань.

– Госпожа Линь и супруга батюшки Хэ отбывают, – объявил он.

Симэнь выскочил из-за стола и, пробираясь в тени, встал у внутренних ворот, откуда подглядывал, как они садятся в паланкины. Их провожали все хозяйки во главе с Юэнян. Проследовав за ворота, они попали во внутренний двор, где стали любоваться огнями.

Госпожа Лань была в отороченной соболем и расшитой золотом карминовой накидке, из-под которой виднелась расшитая золотом бледно-голубая юбка. Госпожа Линь была тоже в отороченной соболем белой шелковой накидке на застежке и ярко-красной юбке. На поясе у нее звенели золотые брелоки и яшмовые подвески.

Им помогли сесть в паланкины, и они отбыли, сопровождаемые слугами с фонарями в руках.

Симэнь, глотая слюнки, прямо-таки пожирал ненасытными глазами госпожу Лань. Ему не терпелось тут же овладеть ею. Когда же она исчезла из виду, он, чтобы остаться незамеченным, пошел тропинкой назад. И надо ж было тому случиться! Чему, говорят, быть, того не миновать. После пира, когда гостьи разъехались, из дальних покоев возвращалась жена Лайцзюэ. Она уже хотела было открыть дверь, как наткнулась на Симэня. Укрыться ей было некуда. Симэнь же, надобно сказать, давно уж приметил эту смазливую молодуху. Кокетством она, правда, уступала Сун Хуэйлянь, но ее можно было поставить вслед за нею.

Симэнь, будучи навеселе, обнял ее обеими руками и поцеловал, когда они вместе вошли в помещение. А жена Лайцзюэ еще в бытность свою служанкой в доме императорского родственника Вана водила шашни с хозяином. После ряда скандалов ее оттуда выпроводили. И вот теперь ей опять представился случай. Она запустила свой язык Симэнь в рот. Они сбросили верхнюю одежду, спустили штаны разделись и легли на край кана. Женщина подняла ноги, и Симэнь Цин с наслаждением вознесся над ней.

Да,

Коли с Инъин не удалось свиданье,

Рад и с Хуннян он утолить желанье.

Тому свидетельством стихи:

В яшме кубка смешались луна и лампада,

Чистый луч на Люйчжу [1499]Люйчжу (Зеленый жемчуг) – прославленная красавица, любимая жена упоминавшегося выше богача Ши Чуна. Когда последнего арестовали она выбросилась из терема и разбилась. Этот эпизод присутствует в рассказе «Вражда» («Чоу си») из сборника «Новое изложение рассказов, в свете ходящих» («Ши шо синь юй») и в «Биографии Ши Чуна» из «Книги о Цзинь» – гл. 78. отражением падал.

Хоть, конечно, мужчина имеет жену,

Но невольно под тутами ищет Лофу. [1500]Под тутами – образ любовного свидания, восходящий к «Книге песен» (см. примеч. к гл. XXIX). Лофу – см. примеч. к гл. LХХII.

Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.


Читать далее

Ланьлинский насмешник. Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй
ПРЕДИСЛОВИЕ К «ЦЗИНЬ, ПИН, МЭЙ» (I) 07.04.13
ПОСЛЕСЛОВИЕ 07.04.13
ПРЕДИСЛОВИЕ К «ЦЗИНЬ, ПИН, МЭЙ» (II) 07.04.13
ПОЭТИЧЕСКИЙ ЭПИГРАФ 07.04.13
РОМАНСЫ О ПРИСТРАСТИЯХ 07.04.13
ГЛАВА ПЕРВАЯ. У СУН УБИВАЕТ ТИГРА НА ПЕРЕВАЛЕ ЦЗИНЪЯН. НЕДОВОЛЬНАЯ МУЖЕМ ПАНЬ ЦЗИНЬЛЯНЬ КОКЕТНИЧАЕТ С ПРОХОЖИМИ 07.04.13
ГЛАВА ВТОРАЯ. СИМЭНЬ ЦИН ВИДИТ В ОКНЕ ЦЗИНЬЛЯНЬ. АЛЧНАЯ СТАРУХА ВАН РАЗЖИГАЕТ СТРАСТЬ 07.04.13
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. СТАРУХА ВАН ВЫДВИГАЕТ ДЕСЯТЬ УСЛОВИЙ ТАЙНОГО СВИДАНИЯ. СИМЭНЬ ЦИН РАЗВЛЕКАЕТСЯ В ЧАЙНОЙ С ПАНЬ ЦЗИНЬЛЯНЬ 07.04.13
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. БЛУДНИЦА НАСЛАЖДАЕТСЯ УКРАДКОЙ ОТ У ЧЖИ. РАССЕРЖЕННЫЙ ЮНЬГЭ ПОДЫМАЕТ ШУМ В ЧАЙНОЙ 07.04.13
ГЛАВА ПЯТАЯ. ЮНЬГЭ, ИЗОБЛИЧИВ ЛЮБОВНИКОВ, ОБРУШИВАЕТСЯ НА СТАРУХУ ВАН. РАСПУТНИЦА ОТРАВЛЯЕТ У ЧЖИ 07.04.13
ГЛАВА ШЕСТАЯ. СИМЭНЬ ЦИН ПОДКУПАЕТ ХЭ ДЕВЯТОГО. СТАРАЯ ВАН, ПОЙДЯ ЗА ВИНОМ, ПОПАДАЕТ ПОД ПРОЛИВНОЙ ДОЖДЬ 07.04.13
ГЛАВА СЕДЬМАЯ. ТЕТУШКА СЮЭ СВАТАЕТ МЭН ЮЙЛОУ. ЗОЛОВКА ЯН В СЕРДЦАХ БРАНИТ ДЯДЮ ЧЖАНА ЧЕТВЕРТОГО 07.04.13
ГЛАВА ВОСЬМАЯ. ПАНЬ ЦЗИНЬЛЯНЬ НОЧЬ НАПРОЛЕТ ЖДЕТ СИМЭНЬ ЦИНА. МОНАХИ, СЖИГАВШИЕ ДЩИЦУ УСОПШЕГО, ПОДСЛУШИВАЮТ СЛАДОСТНЫЕ ВЗДОХИ 07.04.13
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. СИМЭНЬ ЦИН ЖЕНИТСЯ НА ПАНЬ ЦЗИНЬЛЯНЬ. ГЛАВНЫЙ СТРАЖНИК У ПО ОШИБКЕ УБИВАЕТ ДОНОСЧИКА ЛИ 07.04.13
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. У СУНА ССЫЛАЮТ В МЭНЧЖОУ. ЖЕНЫ СИМЭНЬ ЦИНА ПИРУЮТ В ЛОТОСОВОЙ БЕСЕДКЕ. 07.04.13
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. ПАНЬ ЦЗИНЬЛЯНЬ ПОДСТРЕКАЕТ ИЗБИТЬ СУНЬ СЮЭЭ. ЛИ ГУЙЦЗЕ ИЗ-ЗА СИМЭНЬ ЦИНА МЕНЯЕТ ПРИЧЕСКУ 07.04.13
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. ЦЗИНЬЛЯНЬ ПОЗОРИТ СЕБЯ ШАШНЯМИ СО СЛУГОЙ. АСТРОЛОГ ЛЮ ЛОВКО ВЫМОГАЕТ ДЕНЬГИ 07.04.13
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ. ЛИ ПИНЪЭР ДОГОВАРИВАЕТСЯ О ТАЙНОМ СВИДАНИИ. СЛУЖАНКА ИНЧУНЬ В ЩЕЛКУ ПОДСМАТРИВАЕТ УТЕХИ ГОСПОЖИ 07.04.13
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. РАЗГНЕВАННЫЙ ХУА ЦЗЫСЮЙ УМИРАЕТ. ЛИ ПИНЪЭР, ПРОВОДИВ ЛЮБОВНИКА, НАВЕЩАЕТ СОСЕДОК 07.04.13
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ. КРАСАВИЦЫ ПИРУЮТ В ТЕРЕМЕ ЛЮБОВАНИЯ ЛУНОЙ. ГУЛЯКИ РАЗВЛЕКАЮТСЯ В «ПРЕКРАСНОЙ ВЕСНЕ» 07.04.13
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ. В ПОГОНЕ ЗА БОГАТСТВОМ СИМЭНЬ ЦИН ЖЕНИТСЯ. ОХОТНИК ДО ГУЛЯНОК ИН БОЦЗЮЭ СПРАВЛЯЕТ СВОЕ РОЖДЕНИЕ 07.04.13
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ. ПРОКУРОР ЮЙВЭНЬ ОБВИНЯЕТ КОМАНДУЮЩЕГО ПРИДВОРНОЙ ГВАРДИЕЙ ЯНА. ЛИ ПИНЪЭР БЕРЕТ В МУЖЬЯ ЦЗЯН ЧЖУШАНЯ 07.04.13
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ. ЛАЙБАО УЛАЖИВАЕТ ДЕЛА В ВОСТОЧНОЙ СТОЛИЦЕ. ЧЭНЬ ЦЗИНЦЗИ СМОТРИТ ЗА РАЗБИВКОЙ САДА 07.04.13
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ. ЛУ ЗМЕЯ В ТРАВЕ НАПАДАЕТ НА ЦЗЯН ЧЖУШАНЯ. ПИНЪЭР СВОЕЙ ЛЮБОВЬЮ СМЯГЧАЕТ СИМЭНЬ ЦИНА 07.04.13
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ. МЭН ЮЙЛОУ УГОЩАЕТ У ЮЭНЯН. СИМЭНЬ УЧИНЯЕТ ПОГРОМ В «ПРЕКРАСНОЙ ВЕСНЕ» 07.04.13
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ. У ЮЭНЯН ЗАВАРИВАЕТ ЧАЙ НА СНЕГОВОЙ ВОДЕ. ИН БОЦЗЮЭ ВЫСТУПАЕТ В РОЛИ ХОДАТАЯ ЗА ПЕВИЦУ 07.04.13
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ. СИМЭНЬ ЦИН ТАЙКОМ УВЛЕКАЕТ ЖЕНУ ЛАЙВАНА. ЧУНЬМЭЙ В ОТКРЫТУЮ РУГАЕТ ЛИ МИНА 07.04.13
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ. ЮЙСЯО РЕВНОСТНО СТОРОЖИТ У СПАЛЬНИ ЮЭНЯН. ЦЗИНЬЛЯНЬ ПОДСЛУШИВАЕТ У ГРОТА ВЕСНЫ 07.04.13
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ЧЭНЬ ЦЗИНЦЗИ ЗАИГРЫВАЕТ С КРАСАВИЦЕЙ В ПРАЗДНИК ФОНАРЕЙ. ХУЭЙСЯН ОБРУШИВАЕТСЯ С ГНЕВНОЙ БРАНЬЮ НА ЖЕНУ ЛАЙВАНА 07.04.13
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ. СЮЭЭ РАСКРЫВАЕТ ИНТРИГУ БАБОЧКИ И ШМЕЛЯ. ЗАХМЕЛЕВШИЙ ЛАЙВАН ПОНОСИТ СИМЭНЬ ЦИНА 07.04.13
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ. ЛАЙВАНА ВЫСЫЛАЮТ В СЮЙЧЖОУ. СУН ХУЭЙЛЯНЬ ВЕШАЕТСЯ ОТ СТЫДА 07.04.13
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ. ЛИ ПИНЪЭР ВЕДЕТ ИНТИМНЫЙ РАЗГОВОР В ЗИМОРОДКОВОМ ПАВИЛЬОНЕ. ПАНЬ ЦЗИНЬЛЯНЬ, ХМЕЛЬНАЯ, МАЕТСЯ В ВИНОГРАДОВОЙ БЕСЕДКЕ 07.04.13
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ. ЧЭНЬ ЦЗИНЦЗИ ИЗ-ЗА ТУФЕЛЬКИ РАЗЫГРЫВАЕТ ЦЗИНЬЛЯНЬ. РАЗГНЕВАННЫЙ СИМЭНЬ ЦИН ИЗБИВАЕТ ТЕГУНЯ 07.04.13
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ. БЕССМЕРТНЫЙ У ПРЕДСКАЗЫВАЕТ СУДЬБУ ЗНАТНЫМ И ХУДОРОДНЫМ. ПАНЬ ЦЗИНЬЛЯНЬ ВЕДЕТ ПОЛУДЕННОЕ СРАЖЕНИЕ В БЛАГОУХАЮЩЕЙ ВАННЕ 07.04.13
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ. ЛАЙБАО С ПРОВОЖАТЫМ ВРУЧАЕТ ВЬЮКИ ПОДАРКОВ. СИМЭНЬ ЦИН, РАДУЯСЬ РОЖДЕНЬЮ СЫНА, ПОЛУЧАЕТ ЧИН 07.04.13
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ. ЦИНЬТУН, СПРЯТАВ КУВШИН С ВИНОМ, ДРАЗНИТ ЮЙСЯО. СИМЭНЬ ЦИН НА РАДОСТЯХ УСТРАИВАЕТ ПИР 07.04.13
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ. ЛИ ГУЙЦЗЕ СТАНОВИТСЯ ПРИЕМНОЙ ДОЧЕРЬЮ У ЮЭНЯН. ИН БОЦЗЮЭ ПОДБИВАЕТ ДРУГУЮ ПЕВИЧКУ НЕ ОТСТАВАТЬ ОТ МОДЫ 07.04.13
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ. ПОТЕРЯВЩЕГО КЛЮЧ ЦЗИНЦЗИ ЗАСТАВЛЯЮТ ПЕТЬ. ХАНЬ ДАОГО ПОПУСТИТЕЛЬСТВУЕТ БЛУДОДЕЙСТВУ ЖЕНЫ 07.04.13
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ШУТУН ИЗ-ЗА БЛАГОСКЛОННОСТИ ХОЗЯИНА ПОПАДАЕТ В НЕПРИЯТНОСТЬ. ПИНЪАНЬ ПОДЛИВАЕТ МАСЛА В ОГОНЬ 07.04.13
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ. РАЗГНЕВАННЫЙ СИМЭНЬ ЦИН НАКАЗЫВАЕТ ПИНЪАНЯ. ШУТУН, НАРЯДИВШИСЬ БАРЫШНЕЙ, УБЛАЖАЕТ ПОХОТЛИВЫХ НАХЛЕБНИКОВ 07.04.13
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ. ЧЖАЙ ЦЯНЬ В ПИСЬМЕ ПРОСИТ ПОСВАТАТЬ ЕМУ БАРЫШНЮ. СИМЭНЬ ЦИН ЗАВЯЗЫВАЕТ ДРУЖБУ С ЛАУРЕАТОМ ЦАЕМ. 07.04.13
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ. СТАРАЯ ФЭН СВАТАЕТ ДОЧЬ ХАНЬ ДАОГО. СИМЭНЬ ЦИН СТАНОВИТСЯ ПОСТОЯННЫМ ГОСТЕМ ВАН ШЕСТОЙ 07.04.13
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ. СИМЭНЬ ЦИН ПРИКАЗЫВАЕТ ИЗБИТЬ ХАНЯ ШУЛЕРА. ПАНЬ ЦЗИНЬЛЯНЬ СНЕЖНОЙ НОЧЬЮ ПЕРЕБИРАЕТ СТРУНЫ ЦИТРЫ 07.04.13
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ. СИМЭНЬ ЦИН ЗАКАЗЫВАЕТ МОЛЕБЕН В МОНАСТЫРЕ НЕФРИТОВОГО ВЛАДЫКИ. У ЮЭНЯН СЛУШАЕТ БУДДИЙСКИЙ ПРОПОВЕДИ 07.04.13
ГЛАВА СОРОКОВАЯ. ПИНЪЭР, РОДИВ СЫНА,ОБРЕЛА БЛАГОСКЛОННОСТЬ. ЦЗИНЬЛЯНЬ, ОДЕВШИСЬ СЛУЖАНКОЙ, ДОМОГАЕТСЯЛ ЛЮБВИ 07.04.13
ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ. СИМЭНЬ ЦИН РОДНИТСЯ С БОГАТЫМ ГОРОЖАНИНОМ ЦЯО. ПАНЬ ЦЗИНЬЛЯНЬ ПРИДИРАЕТСЯ К ЛИ ПИНЪЭР 07.04.13
ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ. БОГАЧИ ЗАБАВЛЯЮТСЯ У ВОРОТ ПОТЕШНЫМИ ОГНЯМИ. ЗНАТЬ, ПИРУЯ В ТЕРЕМУ, ЛЮБУЮТСЯ ФОНАРЯМИ 07.04.13
ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ. ИЗ-ЗА ПРОПАЖИ ЗОЛОТОГО БРАСЛЕТА СИМЭНЬ ЦИН РУГАЕТ ЦЗИНЬЛЯНЬ. ПОСЛЕ ПОМОЛВКИ ЮЭНЯН ВСТРЕЧАЕТСЯ С ГОСПОЖОЙ ЦЯО 07.04.13
ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ. У ЮЭНЯН ОСТАВЛЯЕТ У СЕБЯ НА НОЧЬ ЛИ ГУЙЦЗЕ. ПЬЯНЫЙ СИМЭНЬ ЦИН ПОДВЕРГАЕТ ПЫТКЕ СЯХУА 07.04.13
ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ. ГУЙЦЗЕ УПРАШИВАЕТ НЕ ВЫГОНЯТЬ СЯХУА. ЮЭНЯН С НЕГОДОВАНИЕМ ОБРУШИВАЕТСЯ НА ДАЙАНЯ 07.04.13
ГЛАВА СОРОК ШЕСТАЯ. ГУЛЯЮЩИХ В НОВОГОДНЮЮ НОЧЬ ЗАСТАЕТ МОКРЫЙ СНЕГ. ЖЕНЫ ШУТЛИВО ГАДАЮТ НА ЧЕРЕПАХЕ И СИМВОЛАХ ГУА. 07.04.13
ГЛАВА СОРОК СЕДЬМАЯ. ВАН ШЕСТАЯ НАЖИВАЕТСЯ НА ПОСРЕДНИЧЕСТВЕ. СИМЭНЬ ЦИН, ПОЛУЧИВ ВЗЯТКУ, НАРУШАЕТ ПРАВОСУДИЕ 07.04.13
ГЛАВА СОРОК ВОСЬМАЯ. ЦЕНЗОР ЦЗЭН ОБВИНЯЕТ СУДЕБНЫХ НАДЗИРАТЕЛЕЙ. ИМПЕРАТОРСКИЙ НАСТАВНИК ЦАЙ ПРЕДСТАВЛЯЕТ ДОКЛАД О ПРОВЕДЕНИИ СЕМИ РЕФОРМ 07.04.13
ГЛАВА СОРОК ДЕВЯТАЯ. СИМЭНЬ ЦИН ПРИНИМАЕТ ЦЕНЗОРА СУНА. НА ПРОЩАЛЬНОЙ ТРАПЕЗЕ В МОНАСТЫРЕ ВЕЧНОГО БЛАЖЕНСТВА СИМЭНЬ ВСТРЕЧАЕТ ИНОЗЕМНОГО МОНАХА 07.04.13
ГЛАВА ПЯТИДЕСЯТАЯ. ЦИНЬТУН ПОДСЛУШИВАЕТ СЛАДОСТНЫЙ ЩЕБЕТ ИВОЛГИ. ДАЙАНЬ ИДЕТ РАЗВЛЕКАТЬСЯ В ПЕРЕУЛОК БАБОЧЕК 07.04.13
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ. ЮЭНЯН СЛУШАЕТ ЧТЕНИЕ ИЗ АЛМАЗНОЙ СУТРЫ. ГУЙЦЗЕ ПРЯЧЕТСЯ В ДОМЕ СИМЭНЯ 07.04.13
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ. ИН БОЦЗЮЭ В ГРОТЕ ПОДСМЕИВАЕТСЯ НАД ЮНОЙ КРАСОТКОЙ. ПАНЬ ЦЗИНЬЛЯНЬ РАССМАТРИВАЕТ В САДУ ГРИБЫ 07.04.13
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ. У ЮЭНЯН УДОСТАИВАЕТСЯ РАДОСТИ ОБРЕТЕНИЯ ПОТОМСТВА. ЛИ ПИНЪЭР ДАЕТ ОБЕТ ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЯ ДЛЯ СПАСЕНЬЕ СЫНА 07.04.13
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ. ИН БОЦЗЮЭ ПРИНИМАЕТ ДРУЗЕЙ В ПРИГОРОДНОМ ПОМЕСТЬЕ. ДОКТОР ЖЭНЬ ОБСЛЕДУЕТ БОЛЬНУЮ В ДОМЕ ВЛИЯТЕЛЬНОГО ЛИЦА 07.04.13
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ. СИМЭНЬ ЦИН ВЕЗЕТ ПОДАРКИ В ВОСТОЧНУЮ СТОЛИЦУ. БОГАЧ МЯО ПРИСЫЛАЕТ ИЗ ЯНЧЖОУ ПЕВЦОВ 07.04.13
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ. СИМЭНЬ ЦИН ПОМОГАЕТ ЧАН ШИЦЗЕ. ИН БОЦЗЮЭ РЕКОМЕНДУЕТ СЮЦАЯ ШУНЯ 07.04.13
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ. НАСТОЯТЕЛЬ ДАОЦЗЯНЬ СОБИРАЕТ ПОЖЕРТВОВАНИЯ НА ПОЧИНКУ ХРАМА ВЕЧНОГО БЛАЖЕНСТВА. МОНАХИНЯ СЮЭ ПОДБИВАЕТ РАСКОШЕЛИТЬСЯ НА ПЕЧАТАНИЕ «СУТРЫ ЗАКЛИНАНИЙ-ДХАРАНИ» 07.04.13
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ. ЦЗИНЬЛЯНЬ ИЗ ЗАВИСТИ ИЗБИВАЕТ ЦЮЦЗЮЙ. СТАРЫЙ ЗЕРКАЛЬЩИК, ВЫПРАШИВАЯ ОКОРОК, ЖАЛУЕТСЯ НА СВОЮ СУДЬБУ 07.04.13
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ. СИМЭНЬ ЦИН УБИВАЕТ КОТА СНЕЖКА. ЛИ ПИНЪЭР ОПЛАКИВАЕТ ГУАНЬГЭ 07.04.13
ГЛАВА ШЕСТИДЕСЯТАЯ. ЛИ ПИНЪЭР ОТ ГОРЯ И ПОПРЕКОВ ОДОЛЕВАЕТ НЕДУГ. СИМЭНЬ ЦИН ОТКРЫВАЕТ ТОРГОВЛЮ АТЛАСОМ 07.04.13
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ. ХАНЬ ДАОГО УГОЩАЕТ СИМЭНЬ ЦИНА. ЛИ ПИНЪЭР ЗАБОЛЕВАЕТ НА ПИРУ В ДЕНЬ ОСЕННЕГО КАРНАВАЛА. 07.04.13
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ. ДАОС ПАНЬ СОВЕРШАЕТ ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ И МОЛЕБЕН С ЗАЖЖЕННЫМИ СВЕТИЛЬНИКАМИ. СИМЭНЬ ЦИН В ГОЛОС ОПЛАКИВАЕТ ПИНЪЭР 07.04.13
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ. РОДНЫМ И ДРУЗЬЯМ ПОСЛЕ ПРИНЕСЕНИЯ ЖЕРТВ УСТРАИВАЮТ УГОЩЕНИЕ. СИМЭНЬ ЦИН, ТРОНУТЫЙ ИГРОЮ АКТЕРОВ, СКОРБИТ ПО ЛИ ПИНЪЭР 07.04.13
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ. ЮЙСЯО НА КОЛЕНЯХ ВЫМАЛИВАЕТ ПРОЩЕНИЕ У ПАНЬ ЦЗИНЬЛЯНЬ. ЧИНЫ УГОЛОВНОЙ УПРАВЫ ПРИНОСЯТ ЖЕРТВЫ ПЕРЕД ГРОБОМ НАЛОЖНИЦЫ БОГАЧА 07.04.13
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ. НАСТОЯТЕЛЬ У СОВЕРШАЕТ ВЫНОС И ОСВЯЩАЕТ ПОРТРЕТ УСОПШЕЙ. ЦЕНЗОР СУН, ПОДРУЖИВШИСЬ С БОГАЧОМ, ПРИГЛАШАЕТ ЛУ ХУАНА 07.04.13
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ. ДВОРЕЦКИЙ ЧЖАЙ ПРИСЫЛАЕТ СИМЭНЬ ЦИНУ ПОСЛАНИЕ С ПОЖЕРТВОВАНИЕМ НА ПОХОРОНЫ. ЕГО ПРЕОСВЯЩЕНСТВО ХУАН, СВЕРШАЯ ПАНИХИДУ, МОЛИТСЯ ОБ ОТПУЩЕНИИ ГРЕХОВ УСОПШЕЙ И О ПРОВОЖДЕНИИ ДУШИ ЕЕ НА НЕБО 07.04.13
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ. СИМЭНЬ ЦИН ЛЮБУЕТСЯ ИЗ КАБИНЕТА ВЫПАВШИМ СНЕГОМ. ЛИ ПИНЪЭР, ЯВИВШИСЬ ВО СНЕ, ПОВЕРЯЕТ СВОИ ОТКРОВЕННЫЕ ДУМЫ 07.04.13
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ. ЧЖЭН АЙЮЭ, КОКЕТНИЧАЯ, ДАЕТ ПОНЯТЬ О СВОЕМ СКРЫТОМ НАМЕРЕНИИ. ДАЙАНЬ СБИВАЕТСЯ С НОГ В ПОИСКАХ ТЕТУШКИ ВЭНЬ 07.04.13
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ. СТАРУХА ВЭНЬ БЕЗ ТРУДА РАСПОЗНАЕТ ЖЕЛАНИЕ ГОСПОЖИ. ВАН ТРЕТИЙ, ЧИНОВНИК, ИЩЕТ ЗАЩИТУ У РАСПУТНИКА 07.04.13
ГЛАВА СЕМИДЕСЯТАЯ. СИМЭНЬ ЦИН С ЗАВЕРШЕНИЕМ СРОКА СЛУЖБЫ ПОЛУЧАЕТ ПОВЫШЕНИЕ В ЧИНЕ. СОСЛУЖИВЦЕВ НАДЗИРАТЕЛЕЙ ПРИНИМАЕТ ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИЙ ДВОРЦОВОЙ ГВАРДИЕЙ ЧЖУ МЯНЬ 07.04.13
ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ. ЛИ ПИНЪЭР ВО СНЕ ЯВЛЯЕТСЯ СИМЭНЬ ЦИНУ В ДОМЕ ТЫСЯЦКОГО ХЭ. СУДЕБНЫЕ НАДЗИРАТЕЛИ УДОСТАИВАЮТСЯ ВЫСОЧАЙШЕЙ АУДИЕНЦИИ 07.04.13
ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ВТОРАЯ. ВАН ТРЕТИЙ СТАНОВИТЬСЯ ПРИЕМНЫМ СЫНОМ СИМЭНЯ. ИН БОЦЗЮЭ ВСТУПАЕТСЯ ЗА ПЕВЦА ЛИ МИНА 07.04.13
ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ. ПАНЬ ЦЗИНЬЛЯНЬ ВЫХОДИТ ИЗ СЕБЯ, СЛУШАЯ ЦИКЛ «ПОМНЮ, КАК ИГРАЛА НА СВИРЕЛИ». БАРЫШНЯ ЮЙ ПОЕТ НОЧЬЮ ПЕСНЮ «ЖАЛОБЫ В ТЕЧЕНЬЕ ПЯТИ СТРАЖ» 07.04.13
ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ. ЦЕНЗОР СУН НАСТОЯТЕЛЬНО ВЫПРАШИВАЕТ У СИМЭНЯ ТРЕНОЖНИК ВОСЬМИ БЕССМЕРТНЫХ.. У ЮЭНЯН СЛУШАЕТ «ДРАГОЦЕННЫЙ СВИТОК О ПРАВЕДНОЙ ХУАН» 07.04.13
ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ПЯТАЯ. ЧУНЬМЭЙ ПОНОСИТ ПЕВИЦУ ШЭНЬ ВТОРУЮ. ЮЙСЯО НАУШНИЧАЕТ ПАНЬ ЦЗИНЬЛЯНЬ 07.04.13
ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ. МЭН ЮЙЛОУ РАССЕИВАЕТ ГНЕВ У ЮЭНЯН. СИМЭНЬ ЦИН ПРОГОНЯЕТ ВЭНЬ КУЙСЮАНЯ 07.04.13
ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ. СИМЭНЬ ЦИН ИДЕТ ПО СНЕГУ НА СВИДАНИЕ С АЙЮЭ. ЖЕНА БЭНЬ ДИЧУАНЯ, СТОЯ У ОКНА, ОЖИДАЕТ ЖЕЛАННОЙ ВСТРЕЧИ 07.04.13
ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ. СИМЭНЬ ЦИН ПОВТОРНО ВСТУПАЕТ В ПОЕДИНОК С ГОСПОЖОЮ ЛИНЬ. У ЮЭНЯН ПРИГЛАШАЕТ ГОСПОЖУ ХУАН НА ПРАЗДНИК ФОНАРЕЙ 07.04.13
ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ. СИМЭНЬ ЦИНА ОТ НЕОБУЗДАННОГО СЛАДОСТРАСТИЯ СОКРУШАЕТ НЕДУГ. У ЮЭНЯН ПРОИЗВОДИТ НА СВЕТ СЫНА, В ТО ВРЕМЯ КАК МУЖ ЕЕ ЛЕЖИТ НА СМЕРТНОМ ОДРЕ 07.04.13
ГЛАВА ВОСЬМИДЕСЯТАЯ. ЧЭНЬ ЦЗИНЦЗИ СРЫВАЕТ ЦВЕТЫ УДОВОЛЬСТВИЯ. ЛИ ЦЗЯО-ЭР, ПОХИТИВ СЕРЕБРО, ВОЗВРАЩАЕТСЯ В «ПРЕКРАСНУЮ ВЕСНУ» 07.04.13
ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ. ХАНЬ ДАОГО, ПРИКРЫВАЯСЬ СОЛИДНЫМ ЗАСТУПНИКОМ, КРАДЕТ СЕРЕБРО. ТАН ЛАЙБАО, ПРЕНЕБРЕГАЯ ХОЗЯЙСКИМИ МИЛОСТЯМИ, ПУСКАЕТСЯ В ОБМАН 07.04.13
ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ВТОРАЯ. ПАНЬ ЦЗИНЬЛЯНЬ ЛУННОЙ НОЧЬЮ НАЗНАЧАЕТ ТАЙНОЕ СВИДАНЬЕ. ЧЭНЬ ЦЗИНЦЗИ В РАСПИСНОМ ТЕРЕМЕ УБЛАЖАЕТ КРАСАВИЦ 07.04.13
ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ. НЕГОДУЮЩАЯ ЦЮЦЗЮЙ РАСКРЫВАЕТ ТАЙНУЮ СВЯЗЬ. ЧУНЬМЭЙ, ПЕРЕДАВ ПОСЛАНИЕ, УСТРАИВАЕТ ДОЛГОЖДАННУЮ ВСТРЕЧУ 07.04.13
ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ. У ЮЭНЯН ГРОМКО ВЗЫВАЕТ О ПОМОЩИ В ОБИТЕЛИ ЛАЗУРНЫХ ОБЛАКОВ. СУН СПРАВЕДЛИВЫЙ, ДВИЖИМЫЙ ЧУВСТВОМ ВЫСШЕГО ДОЛГА, ОСВОБОЖДАЕТ ВДОВУ ИЗ КРЕПОСТИ СВЕЖЕГО ВЕТРА 07.04.13
ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ПЯТАЯ. ЮЭНЯН РАСКРЫВАЕТ ПРЕЛЮБОДЕЯНИЯ ЦЗИНЬЛЯНЬ. ТЕТУШКА СЮЭ ЛУННОЙ НОЧЬЮ УВОДИТ ПРОДАННУЮ ЧУНЬМЭЙ 07.04.13
ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ. СЮЭЭ ПОДГОВАРИВАЕТ ИЗБИТЬ ЧЭНЬ ЦЗИНЦЗИ. СТАРУХА ВАН С ВЫГОДОЙ ДЛЯ СЕБЯ СВАТАЕТ ЦЗИНЬЛЯНЬ 07.04.13
ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ. СТАРУХУ ВАН НАСТИГАЕТ ВОЗМЕЗДИЕ ЗА АЛЧНОСТЬ. НАЧАЛЬНИК МЕСТНОЙ ОХРАНЫ У, УБИВ НЕВЕСТКУ, ПРИНОСИТ ЖЕРТВУ СТАРШЕМУ БРАТУ 07.04.13
ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ. ПАНЬ ЦЗИНЬЛЯНЬ ЯВЛЯЕТСЯ ВО СНЕ В ДОМЕ НАЧАЛЬНИКА ГАРНИЗОНА. У ЮЭНЯН ЩЕДРО ОДАРИВАЕТ МОНАХА, СОБИРАЮЩЕГО ДОБРОХОТНЫЕ ПОЖЕРТВОВАНИЯ НА ХРАМ 07.04.13
ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ. ВДОВЫ ПРИХОДЯТ НА СВЕЖУЮ МОГИЛУ В ДЕНЬ ПОМИНОВЕНИЯ УСОПШИХ. У ЮЭНЯН НЕЧАЯННО ПОПАДАЕТ В МОНАСТЫРЬ ВЕЧНОГО БЛАЖЕНСТВА 07.04.13
ГЛАВА ДЕВЯНОСТАЯ. ЛАЙВАН ВОРУЕТ И СОБЛАЗНЯЕТ СУНЬ СЮЭЭ. СЮЭЭ ПРОДАЮТ С КАЗЕННЫХ ТОРГОВ НАЧАЛЬНИКУ ГАРНИЗОНА 07.04.13
ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ПЕРВАЯ. МЭН ЮЙЛОУ ВЫХОДИТ ЗАМУЖ ПО ЛЮБВИ ЗА БАРИЧА ЛИ. БАРИЧ ЛИ В ГНЕВЕ ИЗБИВАЕТ ЮЙЦЗАНЬ 07.04.13
ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ВТОРАЯ. ЧЭНЬ ЦЗИНЦЗИ ПОПАДАЕТ В ЛОВУШКУ В ОБЛАСТНОМ ЦЕНТРЕ ЯНЬЧЖОУ. У ЮЭНЯН, ПОДАВАЯ ЖАЛОБУ, БЕСПОКОИТ МЕСТНЫЕ ВЛАСТИ 07.04.13
ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ТРЕТЬЯ. ВАН ИЗ ХИЖИНЫ В АБРИКОСАХ, ДВИЖИМЫЙ ЧУВСТВОМ ДОЛГА, ПОМОГАЕТ ГОРЕМЫКЕ. НАСТОЯТЕЛЬ ЖЭНЬ РАСПЛАЧИВАЕТСЯ ЗА СОБСТВЕННОЕ СРЕБРОЛЮБИЕ 07.04.13
ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ЧЕТВЕРТАЯ. ПЬЯНЫЙ ЛЮ ВТОРОЙ ИЗБИВАЕТ ЧЭНЬ ЦЗИНЦЗИ. СЮЭЭ СТАНОВИТЬСЯ ПЕВИЦЕЙ В КАБАЧКЕ 07.04.13
ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ПЯТАЯ. ПИНЪАНЬ КРАДЕТ ЗАЛОЖЕННЫЕ ДРАГОЦЕННОСТИ. ТЕТУШКА СЮЭ ОКАЗЫВАЕТСЯ ЛОВКОЙ ЗАСТУПНИЦЕЙ 07.04.13
ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ШЕСТАЯ. ЧУНЬМЭЙ ПРОГУЛИВАЕТСЯ ПО САДУ ПРЕЖНЕЙ УСАДЬБЫ. НАЧАЛЬНИК ГАРНИЗОНА ПОСЫЛАЕТ ЧЖАН ШЭНА НА ПОИСКИ ЦЗИНЦЗИ 07.04.13
ГЛАВА ДЕВЯНОСТО СЕДЬМАЯ. ЦЗИНЦЗИ УСТРАИВАЕТСЯ В УСАДЬБЕ НАЧАЛЬНИКА ГАРНИЗОНА. ТЕТУШКА СЮЭ ХЛОПОЧЕТ О БРАКЕ ПО РАСЧЕТУ 07.04.13
ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ВОСЬМАЯ. ЧЭНЬ ЦЗИНЦЗИ ОТКРЫВАЕТ КАБАЧОК В ЛИНЬЦИНЕ. ХАНЬ АЙЦЗЕ ВСТРЕЧАЕТ ЛЮБОВНИКА В БИРЮЗОВОМ ТЕРЕМЕ 07.04.13
ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ДЕВЯТАЯ. ПЬЯНЫЙ ЛЮ ВТОРОЙ ОБРУШИВАЕТСЯ С БРАНЬЮ НА ВАН ШЕСТУЮ. РАЗГНЕВАННЫЙ ЧЖАН ШЭН УБИВАЕТ ЧЭНЬ ЦЗИНЦЗИ 07.04.13
ГЛАВА СОТАЯ. ХАНЬ АЙЦЗЕ НАХОДИТ РОДИТЕЛЕЙ В ХУЧЖОУ. НАСТАВНИК ПУЦЗИН МОЛИТСЯ О СПАСЕНИИ ДУШ ВСЕХ ОБИЖЕННЫХ 07.04.13
ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ. СИМЭНЬ ЦИН ПОВТОРНО ВСТУПАЕТ В ПОЕДИНОК С ГОСПОЖОЮ ЛИНЬ. У ЮЭНЯН ПРИГЛАШАЕТ ГОСПОЖУ ХУАН НА ПРАЗДНИК ФОНАРЕЙ

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть