Онлайн чтение книги Темные тайны Dark Places
Либби Дэй

Наши дни

Месяцев пять, пока тетя Диана приходила в себя после моего особенно разрушительного двенадцатого года жизни, я жила у троюродной сестры Раннера в Холкоме, городишке на юго-западе Канзаса. Из этих пяти месяцев я мало что помню, разве только поездку с классом на экскурсию в Додж-Сити, в музей знаменитого Уайетта Эрпа, который, до того как стать служителем закона, сменил множество профессий, в том числе незаконных. Мы-то ожидали, что нам покажут оружие, быков, расскажут о женщинах легкого поведения, но вместо этого мы, человек двадцать, расталкивая друг друга локтями, протискивались в тесные комнаты, где рассматривали какие-то бумаги. Целый день пришлось дышать пылью и ныть. Личность Эрпа не произвела на меня никакого впечатления, но я все равно обожала всех этих злодеев Дикого Запада в небрежной одежде, с шикарными усами и стальным блеском в глазах. О разбойниках из прошлого всегда пишут «лжец и вор». В одной из затхлых комнатенок, пока экскурсовод скучно и монотонно рассказывал об искусстве работы с архивами, меня не покидало радостное ощущение, что я встретила отличного попутчика. Я тогда подумала: «Так это же про меня».

Я и врушка, и воришка. Не пускайте меня к себе в дом, а если впустили, не оставляйте без присмотра – я беру все, что плохо лежит. Меня можно застукать с ниткой бус из жемчуга, прилипшей к моим жадным ручонкам, но я тут же скажу, что оно напомнило мне мать, я до него дотронулась – лишь на секунду, извините, пожалуйста, извините, просто не представляю, что на меня нашло.

Но стоит отвернуться – бусы я таки умыкну. Кстати, у мамы были только дешевые побрякушки, которые оставляют грязно-зеленый след на коже, но вам-то откуда это знать!

Я тырю трусики, кольца, диски, книги, обувь, наручные часы. Иду куда-то в гости (друзей у меня нет, зато есть люди, которые меня к себе приглашают), а ухожу, надев под свитер несколько блузок, с парочкой симпатичных тюбиков губной помады в кармане и содержимым парочки кошельков. Иногда, если другие гости находятся в изрядном подпитии, прихватываю и кошельки. Беру рецепты на лекарства, туалетную воду, пуговицы, ручки. Даже еду. У меня дома имеется фляга, которую чей-то дед привез со Второй мировой войны, а еще значок привилегированного студенческого общества – отличной учебой его заработал чей-то любимый дядюшка. А старинная складная оловянная чашка у меня так долго, что я и не помню, как и где ее украла. Мне нравится думать, что это наша семейная реликвия.

Однако мне трудно заставить себя даже смотреть в сторону того, что действительно принадлежало моей семье и хранится в коробках под лестницей. Я предпочитаю то, что принадлежит другим людям и не связано с историей моей жизни.

Есть у меня, правда, и то, что я не украла, – роман «Урожай дьявола: жертвоприношение Сатане в канзасском городке (основан на реальных событиях)», опубликованный в 1986 году. – Книга вышла из-под пера бывшего репортера Барб Эйчел. Вот, пожалуй, и все, что мне известно. По крайней мере трое моих ухажеров в разное время дарили мне по экземпляру – с торжественным и мудрым видом, после чего я их тут же бросала. Говорю, что не хочу читать эту книжку – значит, не хочу: я не меняю своих привычек. У меня, например, правило – всегда спать с включенным везде светом, а очередной кавалер, которого, наверное, это удивляет, шепчет что-то вроде: «Малыш, я не дам тебя в обиду» – и пытается свет погасить.

Я выудила «Урожай дьявола» из накренившейся стопки книг в углу – книги я не выбрасываю по той же причине, что и коробки с семейным архивом и другой фигней, наверное считая, что когда-нибудь мне все это понадобится, а если нет – не хочу, чтобы это оказалось в руках чужих людей.

Открыла первую страницу:

В ушах снова загудело – возвращались звуки той ночи: низкий мужской окрик, громкая возня, вой. Мамины леденящие душу вопли. Опять она – Черная дыра… Я взглянула на фото Барб на последней странице. Короткий ежик волос, в ушах сережки-висюльки, грустная улыбка. Биографическая справка сообщала, что она живет в Топике, штат Канзас. Да, но это было двадцать с лишним лет назад.

Нужно позвонить Лайлу Вирту и предложить информацию в обмен на деньги; правда, я пока не готова снова выслушивать его поучения и мысли об убийстве моих собственных родственников (как он там выразился: «Вы действительно считаете, что убийца Бен?»). Я должна быть в состоянии спорить с ним, а не стоять столбом, как невежда, не способная сказать что-либо вразумительное. Что, в принципе, я из себя и представляю.

Пока я пробегала глазами книжку, подоткнув под спину подушку, Бак не отрываясь за мной наблюдал: вдруг я сделаю телодвижение в сторону кухни. Барб Эйчел назвала Бена «одиночкой-нелюдимом в черном, злобным, никем не любимым» и «одержимым музыкой и песнями в стиле самого жесткого и жестокого тяжелого металла (известного как черный), которые, по слухам, не что иное, как зашифрованные призывы, адресованные самому дьяволу». Естественно, я поискала, что она написала обо мне, – оказалось, что я «ангелоподобное создание и очень сильная личность», «полная решимости и горя девочка», что меня отличают «самостоятельность и независимость, которые невозможно обнаружить в детях даже вдвое старше». А наша многодетная семья была «счастлива, полна жизни и мечтала о будущем с чистыми помыслами и незапятнанной репутацией». Да уж, загнула журналистка. Книгу отличал решительный тон и однозначное отношение к произошедшему у нас в доме преступлению. После всех этих высказываний в клубе, где меня еще и дурой назвали, очень хотелось поговорить с человеком, который тоже считает, что Бен виновен. Берегись, Лайл! Я представила, как загибаю пальцы: «Вот вам такой факт, а вот еще, еще и еще, и все они доказывают, что вы, придурки, ошибаетесь» – и Лайл, разжав губы, признает мою правоту.

Впрочем, если он захочет предложить мне деньги, отказываться не стану.

Не зная, с чего начать, я позвонила в справочную службу Топики. Божественный голос на другом конце назвал номер телефона Барб Эйчел. Она по-прежнему там живет – надо же, как все просто.

Она подняла трубку со второго гудка, голос был веселым, звонким, пока я не назвалась.

– Либби, дорогая. Я все время надеялась, что ты со мной свяжешься, – сказала она, прокашлявшись. – А еще думала, что мне самой следует тебя отыскать. Прям не знала, как поступить…

Я представила, как, разговаривая со мной, она озирается и ковыряет ногти. Такие дамы обычно минут двадцать изучают меню, но все равно не могут определиться с заказом, когда к ним подходит официант.

– Я хотела бы поговорить с вами о… Бене, – начала я, не уверенная, какие слова следует говорить.

– Да-да, знаю-знаю. После выхода книги я за много лет написала ему несколько писем с извинениями. Просто не представляю, сколько раз мне нужно повторить, что я очень виновата перед ним и что мне очень-очень стыдно за книгу, будь она проклята.

Вот уж поистине неожиданность.

Барб Эйчел пригласила меня на ланч – хотела все объяснить лично. К сожалению, она больше не водит машину (при этих словах беспечность в голосе была столь безоблачной, что я уловила истинный смысл: дамочка принимает слишком много таблеток), поэтому будет очень благодарна, если я приеду сама. – Слава богу, Топика не очень далеко от Канзас-Сити, но ехать туда все равно не хотелось: мне хватило этого города в детстве и юности. Здесь когда-то была чертова прорва психиатрических клиник, честное слово. Перед въездом в город на шоссе даже красовался щит с надписью вроде «Добро пожаловать в психиатрическую столицу мира!». Здесь обитают либо полудурки, либо врачи; меня когда-то возили в Топику на особые психологические сеансы, которые со мной проводили амбулаторно. Как я все это выдержала?! Со мной беседовали о моих ночных кошмарах, о приступах ярости и паники. В подростковом возрасте вели разговоры о моей склонности к физической агрессии. Короче, лично я считаю, что весь этот город, столица штата Канзас, – одна большая психушка.

Прежде чем ехать к Барб, я прочла ее книгу до конца и вооружилась фактами и вопросами. Но за три часа поездки в город всего в часе езды от Канзас-Сити энергии у меня поубавилось. Я все время сворачивала не туда, куда нужно, и ругала себя за то, что дома нет Интернета, иначе можно было бы проложить маршрут заранее. У меня по жизни беда со стрижкой, заполнением бензобака, визитами к стоматологу. Когда я переехала в свой нынешний дом, первые три месяца я провела, завернувшись в одеяла, потому что никак не могла включить газ. За прошедшие несколько лет его с десяток раз отключали, потому что иногда мне трудно заставить себя заполнить форму для оплаты. У меня беда с тем, что нужно делать регулярно.

Дом Барб оказался строением довольно приличных размеров с оштукатуренными стенами умиротворяющего бледного-лубого цвета. Кругом в изобилии висели японские колокольчики, металлические и стеклянные, керамические и из бамбука. – Она открыла дверь и отпрянула, будто я ее несказанно удивила. Стрижка у нее осталась такая же, как на фотографии в книжке, только сейчас это был седой ежик. На ней были очки с цепочкой, украшенной бусинками, что пожилые дамы считают «последним писком». Ей было хорошо за пятьдесят, с костлявого лица на меня смотрели темные глаза навыкате.

– О Либби, здравствуй, дорогая! – Она задохнулась от изумления и тут же бросилась ко мне с объятиями, во время которых какая-то из ее костей уперлась мне в правую грудь. От нее разило шерстью и пачулями. – Входи же, входи!

Навстречу с радостным лаем, клацая по плитке когтями, бросилась мелкая собачонка. Где-то начали бить часы.

– Надеюсь, ты ничего не имеешь против собак. Он такое чудо! – сказала Барб, наблюдая, как псинка с энтузиазмом крутится вокруг меня. Я ненавижу собак, даже маленьких и хорошеньких, поэтому тут же подняла обе руки вверх, демонстрируя полное нежелание потрепать ее за ухом. – Все, Винни, хватит, малыш, дай же нашей гостье пройти в дом, – засюсюкала она. Когда я услышала имя собачонки, она показалась мне еще противнее.

Барб усадила меня в гостиной, где все было пухлым и круглым: стулья, диван, ковер на полу, подушки и подушечки, занавески. Она суетилась вокруг, через плечо бросая какие-то фразы, и дважды поинтересовалась, что я буду пить. Я почему-то поняла, что она принесет какую-нибудь дрянь типа жасминового эликсира или вытяжки из корней ягод с затейливым названием и непременно в глиняной кружке, поэтому попросила просто воды. Бутылок с алкоголем я не заметила, зато таблетки здесь присутствовали точно – от этой женщины все словно отскакивало.

Она принесла на подносе сэндвичи. Моя вода представляла собой сплошные кубики льда, которые я прикончила в два глотка.

– Как там Бен? – спросила она, наконец усевшись. Поднос она все-таки поставила рядышком с собой. Наверное, это давало возможность быстро ретироваться.

– Не знаю. Я с ним не общаюсь.

Казалось, она меня совсем не слушает, настроенная на какую-то собственную волну. Что-то вроде легкого джаза.

– Честное слово, Либби, я чувствую огромную вину за ту роль, которую сыграла в этой истории, хотя книга вышла после решения суда и никак на него не повлияла, – сказала она поспешно. – Но я, как и все остальные, поторопилась с выводами. Все дело в том, когда это произошло. Ты была совсем маленькая и не помнишь, но это были восьмидесятые, то есть годы массовой истерии, которая получила название «сатанинская паника».

– Что-что?

И она туда же. Интересно, как часто в разговорах она приводила в пример меня?

– В то время все – психиатры, полиция и другие органы правопорядка, – короче, все до единого считали, что кругом одни дьяволопоклонники. Это было… ультрамодно. – Она подалась ко мне, покачивая сережками и растирая руки. – Люди всерьез полагали, что в стране действует настолько разветвленная сеть сатанистов, что их можно встретить где угодно. Начинает подросток как-то странно себя вести – всё, он поклоняется Сатане. Приходит девочка из детского сада с синяком или со странными разговорами о своих половых органах – всё, воспитательницы у нее поклоняются Сатане. Вспомни-ка следствие по делу детского дошкольного центра Макмартинов в Калифорнии в восьмидесятых годах. С этих бедных воспитателей и педагогов обвинения сняли через много лет! Статьи и книги о сатанистах расходились мгновенно. Я клюнула на это, Либби. Слишком многое принималось на веру.

Собачонка принялась меня обнюхивать, я напряглась, надеясь, что Барб ее позовет, но она ничего не замечала, не отрывая глаз от отбрасывающего золотые блики витражного подсолнуха над моей головой.

– Книжка имела успех, – продолжала Барб. – Признаться, мне понадобилось целых десять лет, чтобы понять: разрабатывая версию о Бене-сатанисте, я игнорировала совершенно очевидные нестыковки.

– Например?

– Да взять хотя бы то, что ты ни в коей мере не могла считаться заслуживающим доверия свидетелем, что тебя явно инструктировали. Этот коновал от психиатрии, которого приставили, якобы чтобы тебя «разговорить», на самом деле вкладывал в твою голову определенные мысли и диктовал, что именно ты должна сказать.

– Доктор Брунер, – вспомнила я.

Это был похожий на хиппи мужик с бачками, крупным носом и маленькими глазками. Он напоминал доброго зверя из сказки и был, помимо тети Дианы, единственным человеком, который мне в тот год нравился, и единственным, с кем я разговаривала о злополучной ночи, потому что Диана о ней говорить не хотела. Доктор Брунер.

– Шарлатан, – сказала Барб и глупо захихикала.

Я собралась было протестовать, чувствуя обиду, потому что она, по сути дела, прямо в глаза назвала меня лгуньей, что, собственно, соответствовало действительности, но я все равно рассердилась. Однако ей как будто этого было мало:

– А алиби твоего папаши? Эта его подружка? Ни в какие ворота! У твоего отца вообще алиби не было, к тому же он задолжал очень многим большие деньги.

– Но у матери не было денег.

– У нее, поверь мне, их было больше, чем у него.

Я поверила. Папаша однажды послал меня к соседям, чтобы меня там из жалости покормили, и велел покопаться у них в вещах и принести ему, что найду.

– А еще там был окровавленный след мужской туфли, и кому он принадлежал, так и не выяснили. Кроме того, место преступления не опечатали, что я, между прочим, тоже в книге опустила. Там постоянно туда-сюда сновали люди. Несколько раз заходила твоя тетушка, чтобы взять для тебя вещи. Это против правил полицейского расследования. Но никому до этого не было дела. Все, конечно, были насмерть перепуганы. А тут этот странный подросток – он никому не нравится, у него нет денег, он вляпывается в неприятности и, на беду, любит тяжелый металл. Стыдно вспоминать. – Она на секунду замолчала. – Это ужасно. Настоящая трагедия.

– Бена могут выпустить? – спросила я, а в животе будто что-то расплавилось. То, что ее уверенность в виновности Бена сменилась на уверенность в его невиновности, поражало и злило. – Те же чувства вызвала встреча еще с одним человеком, полагавшим, что во время следствия и на суде я давала ложные показания.

– Ты ведь пытаешься ему помочь, да? Но после стольких лет положение почти невозможно исправить. Время, отпущенное для подачи апелляций, для него, как ни прискорбно, истекло. Он должен добиваться передачи дела в вышестоящую инстанцию, а это… чтобы дело сдвинулось, вам всем понадобятся какие-то новые, очень серьезные улики вроде исследований ДНК. Но ваших родных, к сожалению, кремировали, поэтому…

– Ясно. Что ж, спасибо, – перебила я, понимая, что мне нужно домой. Прямо сейчас.

– Книга написана после приговора суда, но, если я смогу чем-нибудь тебе помочь, дай мне знать. В чем-то я все-таки виновата и несу за это ответственность.

– Вы делали какие-нибудь заявления? Может, сообщили полиции, что не считаете Бена убийцей?

– Вообще-то нет. Похоже, большинство людей давно по-ня-ли, что Бен не убивал. – Голос Барб зазвенел. – Полагаю, ты официально отказалась от своих показаний? Это было бы очень кстати.

Она ждала, что я скажу что-нибудь еще, объясню, почему приехала к ней именно сейчас. Или скажу: да, конечно, Бен невиновен и я собираюсь добиться справедливости. Она изучала меня, тщательно пережевывая каждый кусочек. Я взяла себе сэндвич с огурцом и чем-то еще, но тут же положила обратно, оставив на влажном хлебе отпечаток большого пальца. Комната была увешана книжными полками, но на всех стояли исключительно разного рода руководства с бодрыми названиями на переплетах: «Открой для себя восход солнца!», «Давай, девочка, вперед!», «Прекрати себя изводить», «Выпрямись и вздохни полной грудью», «Будь себе лучшим другом», «Вперед и вверх!». И все в том же духе. Чем дольше я их изучала, тем гаже себя чувствовала. Как лечиться травами, позитивное мышление, самопрощение, как жить с собственными ошибками. Даже книга о том, как победить медлительность. Я не доверяю людям, которые сами себе помогают. Как-то раз много лет назад я ушла из бара с приятелем приятеля – милым, приятным, внешне абсолютно нормальным парнем с квартирой неподалеку. – После секса, когда он заснул, я начала изучать комнату и увидела, что стол утыкан стикерами с инструкциями:

Если бы я вдруг нашла горку черепов с остатками волос, и то бы так не испугалась, как при виде этого назойливого оптимизма. Помню, я в панике выскочила из дома, запихнув нижнее белье в рукав, и летела оттуда сломя голову.

Я уехала от Барб с обещанием позвонить в ближайшее время и синим пресс-папье в форме сердца, которое умыкнула у нее из тумбочки.