Онлайн чтение книги Песнь о Нибелунгах Das Nibelungenlied
Авентюра XXXIV. О том, как они выбрасывали убитых из зала

Передохнуть уселись бойцы и короли,

А смелый шпильман Фолькер и Хаген вниз сошли.

Они на страже встали у выхода во двор

И, на щиты облокотясь, вступили в разговор. [327] И, на щиты облокотясь, вступили в разговор. — Щит, широкий сверху, суживался книзу, и, воткнув острый его конец в землю, боец мог опереться на верхний край.

Тут Гизельхер Бургундский воззвал к другим героям!

«Не время наслаждаться, соратники, покоем,

Сперва должны убитых мы вынести из зала.

Ударят вскоре вновь на нас Кримхильдины вассалы.

Мешать нам будут трупы, валяясь под ногами,

Когда опять мы вступим в сражение с врагами

И, до того как гунны задавят нас числом,

Ещё не одного из них израним иль убьём». [328] И, до того как гунны задавят нас числом, // Ещё не одного из них израним иль убьем… — После уничтожения бургундских рядовых воинов Гизельхер проникся сознанием неизбежности гибели собственной и своих соратников, но собирается как можно дороже продать свою жизнь. Хаген одобряет эту героическую решимость (строфа 2012).

Услышав это, Хаген сказал: «Вот речь мужчины!

Я счастлив быть слугою такого властелина.

Подать совет подобный мог лишь боец лихой,

Каким и показал себя король наш молодой».

Воители за дело взялись без долгих слов

И вынесли из зала семь тысяч мертвецов. [329] И вынесли из зала семь тысяч мертвецов. — Эпический поэт мыслит «большими числами». Любопытно, что один из средневековых «редакторов» рукописи «Песни о нибелунгах», смущенный столь высокой цифрой, заменил ее «двумя тысячами».

Вниз с лестницы бросали во двор тела они

Под вопли и рыдания сбежавшейся родни.

Был кое-кто из гуннов и ранен-то слегка.

Уход за ними спас бы им жизнь наверняка,

Паденье же добило Кримхильдиных мужей

К великому прискорбию их плачущих друзей.

«Теперь, — промолвил Фолькер, — я убеждён вполне

В том, что про гуннов люди рассказывали мне:

Они — народ никчемный и хуже баб любых.

Чем раненых оплакивать, лечили лучше б их».

Насмешливое слово за правду посчитав,

Приблизился поспешно к дверям один маркграф —

Израненного друга он унести решил,

Но шпильман доблестный копьём насквозь его пронзил.

Увидев это, гунны пустились наутёк

И на бегу убийцу бранили кто как мог.

Один со злости даже копьё в него метнул.

Скрипач оружье это взял и вслед врагам швырнул.

Оно над всей толпою со свистом пронеслось,

Ударилось о землю и так в неё впилось,

Что отступить от зданья заставил гуннов страх.

Впервые Фолькер поселил его у них в сердцах.

Меж тем дружины Этцель уже стянул во двор,

И с королём вступили в недобрый разговор

Смельчак-скрипач и Хаген, хоть дерзостная речь

Теперь лишь беды новые могла на них навлечь.

«Отважен, — крикнул Хаген, — народ в бою лишь там,

Где государь вассалов ведёт в сраженье сам,

Вот так, как поступают три короля мои.

Недаром с их мечей бегут кровавые ручьи».

Был Этцель не из робких, [330] Был Этцель не из робких… — Эти слова противоречат поведению Этцеля как в предыдущих сценах, так и в дальнейшем. Хотя Хаген его раззадоривает, намекая на то, что Этцель не возглавляет своей дружины, дальше воинственных жестов гуннский король не идёт, — он даёт себя «насильно остановить» (строфа 2022). Ср. с этим поведение хотя бы Иринга (строфа 2034 след.). за щит он взялся свой.

«Грех, — молвила Кримхильда, — вам рисковать собой.

Сумеет грозный Хаген и с вами совладать.

Вы лучше гуннам золота пообещайте дать».

Но Этцель рвался в битву и был к советам глух.

Не часто в государе живёт столь смелый дух.

Пришлось насильно свите его остановить.

А дерзкий гость всё продолжал хозяина язвить.

Он рек: «Не потому ли взъярился на меня ты,

Что Зигфрид Нидерландский, убитый мной когда-то,

Считаться, право, может сородичем твоим?

Ещё задолго до тебя спала Кримхильда с ним».

Задели королеву поносные слова,

И слёзы удержала она едва-едва.

Как смел на людях Хаген её затронуть честь?

И вот какую речь тогда ей подсказала месть:

«Я, мужний щит наполнив казною золотою,

Её, в придачу к землям и замкам, дам герою,

Которым будет Хаген, обидчик мой, сражён.

Пусть только голову врага ко мне доставит он».

«Где гунны? — молвил Фолькер. — Что ж не идут сюда?

Я воинов ленивей не видел никогда —

Они не сходят с места, хоть их награда ждёт.

Напрасно Этцель посулил им плату наперёд.

Хлеб государя даром вся их орава ест. [331] Хлеб государя даром вся их орава ест. — Дружинники у германцев считались сотрапезниками вождя.

Вот и сейчас без дела они торчат окрест,

А не спешат на помощь владыке своему.

За что мужами их зовут — никак я не пойму».