Онлайн чтение книги Влюбленные Deadline
Глава 7

– Мам, мам, посмотри!

– Смотри скорее!

Когда в кабинет, толкаясь на бегу и едва не падая, ворвались Хантер и Грант, Амелия как раз сочиняла электронное послание Джорджу Меткалфу. Сначала она нахмурилась, увидев, сколько песка принесли на ногах дети. Но потом ее взгляд упал на их раскрасневшиеся, взволнованные мордашки, и Амелия, не сдержавшись, улыбнулась.

– Что стряслось? – спросила она. – На берегу приземлился космический корабль или высадились пираты?

Амелия говорила спокойно, хотя удивляться у нее были все основания. Не больше десяти минут назад она слышала, как Хантер и Грант вышли из дома, направляясь на пляж. Вытащить их из моря всегда было непростой задачей, поэтому скорое возвращение детей поставило ее в тупик.

– Нет, лучше! Гораздо лучше! Идем, ты должна сама увидеть! – С этими словами Хантер схватил ее за руку и потянул, пытаясь вытащить из кресла.

– Ну ладно, ладно, сейчас, – сдалась Амелия. – А где Стеф?

– Она там, на берегу. Ну, идем же!..

– О’кей, ступайте, я спущусь через минуту, обещаю. Вот только допишу одно предложение, и…

– Нет, мама, ты должна пойти сейчас же ! – воскликнул Грант, приплясывая от нетерпения.

– Ну, раз дело такое важное, моя электронная почта может и подождать, – рассмеялась Амелия, протягивая детям обе руки. Хантер и Грант ухватились за них и потащили ее из комнаты. Спустившись по лестнице, все трое вышли на крыльцо. Оттуда уже можно было рассмотреть, что происходит на пляже, и… смех замер у Амелии на губах. Сквозь просвет между дюнами она увидела, что Стеф – стройная, подтянутая, загорелая – как ни в чем не бывало болтает с «совершенно роскошным» Доусоном Скоттом. Сегодня Доусон был в плавках и надетой задом наперед бейсбольной кепке, не дававшей его длинным волосам падать на лицо. Вот он что-то сказал, и Стеф громко расхохоталась, откинув назад голову.

– Скорее, мам!..

Хантер сильнее потянул ее за руку, и Амелия стала спускаться с крыльца. На дорожке дети, однако, сразу отпустили ее руки и со всех ног бросились вперед – только пятки засверкали. В буквальном смысле, поскольку оба были босиком, а Амелия так растерялась, что совершенно позабыла предупредить сыновей о необходимости быть осторожнее, чтобы не насажать заноз.

Только миновав полосу дюн, она увидела, что же привело детей в такой восторг. На берегу красовался огромный дракон, искусно вылепленный из мокрого песка. У него были и клыки, и когти, и чешуя, и мощное тело не менее двенадцати футов длиной[17]Приблизительно 3 м 66 см.. Гадать, кто же изваял из песка этого внушительного ящера, было не нужно: Хантер и Грант уже приплясывали вокруг автора, словно дикари вокруг тотемного столба.

Амелия мысленно выругалась. Доусон ухитрился поставить ее в безвыходное положение. Ей не хватит духа испортить настроение детям, и он это предвидел. Амелии оставалось только одно: изобразив на лице широкую улыбку, она всплеснула руками и воскликнула:

– Боже мой, какая красота!

Хантера и Гранта ей провести удалось. Оба просияли и запрыгали по песку с удвоенной энергией.

– Правда он здоровский? Да, мама?

– Да уж, роскошный, – подтвердила Амелия. – У меня просто нет слов, – добавила она, поворачиваясь к Доусону, который успел надеть круглые солнечные очки-«консервы», так что она не могла видеть его глаз. Амелия подозревала, что, спрятавшись за темными стеклами, он внимательно за ней наблюдает, оценивая ее реакцию.

– Это дядя Доусон слепил, – сообщил Грант.

– Не может быть!

– Да, да! И еще он сказал, что может сделать для нас много других вещей. Дядя Доусон обещал построить нам настоящий военный корабль.

– И замок для дракона, – добавил Грант.

– Ух ты! Потрясающе, – сказала Амелия, с трудом удерживаясь, чтобы не заскрипеть зубами от бессилия и злости.

Стеф, которая в свою очередь внимательно следила за Амелией, хлопнула в ладоши.

– Но прежде чем приступать к строительству, – объявила она, – кое-кому нужно смазать носы и спины солнцезащитным кремом.

Дети разразились протестующими воплями, но она уже обняла обоих за плечи и подтолкнула к дощатой дорожке.

– Ну-ка, бегом! Чем скорее мы закончим, тем скорее вы сможете вернуться.

Хантер послушно шагнул вперед, но вдруг остановился и обернулся.

– Ты никуда не уйдешь? – спросил он Доусона.

Прежде чем ответить, журналист бросил быстрый взгляд на Амелию, но она молчала, и он широко улыбнулся:

– Я буду ждать вас здесь.

– Только ты не уходи, ладно?! – крикнул Грант, и Стеф повела мальчиков в дом.

Дождавшись, пока все трое минуют полосу дюн, Амелия повернулась к Доусону и сказала негромко:

– Ну? Что все это значит?

– Ничего. – Он слегка пожал плечами. – Я просто хотел устроить твоим детям сюрприз. Вообще-то я рассчитывал закончить до того, как они придут на пляж. Но у меня никак не получались клыки, и… В общем, они застали меня, когда я, так сказать, накладывал последние штрихи.

– А ведь я тебя по-хорошему просила держаться от нас подальше.

Доусон с напускным смирением опустил глаза.

– Вообще-то пляж общий.

– Да, но ты почему-то выбрал для своего… для своего дракона именно это место! Чем оно тебе так приглянулось? Впрочем, можешь не отвечать. Я вижу тебя насквозь!

Он покачал головой.

– Я не собираюсь брать интервью у твоих детей, Амелия, – сказал он.

Доусон впервые назвал ее по имени, да еще произнес его таким дружеским и доверительным тоном, что она невольно затрепетала. Ей хотелось что-то ответить, но возразить было нечего, и Амелия отвернулась, боясь, как бы он не заметил ее состояния.

– И вообще, – продолжал Доусон, – мне кажется, не случится ничего страшного, если я время от времени буду играть с мальчиками. По-моему, они славные…

Амелия резким движением убрала за ухо прядь волос, которая выбилась из-под шляпы и все время лезла ей в рот.

– Откуда мне знать, случится что-то страшное или нет?! – с негодованием воскликнула она. – Во-первых, я ничего о тебе не знаю…

– Неправда, – спокойно возразил он.

– Ну да, я видела твое журналистское удостоверение и водительские права. Мне известно, как тебя зовут, но… Там ведь не написано, что ты за человек!

– Я…

Она остановила его взмахом руки:

– Во-вторых, Грант, конечно, еще мал, и почти ничего не помнит, а вот Хантер – совсем другое дело. Он помнит и своего деда, и…

– …И отца.

– Вот именно!

– Тем более мужское общество может пойти обоим на пользу. Тебе не кажется?

– Кажется. Только не всякий мужчина для этого годится. Я тебя не знаю, Доусон!.. Меньше всего мне бы хотелось, чтобы мои сыновья привязались к совершенно постороннему человеку, который сегодня здесь, а завтра исчезнет. И тем более мне не хочется, чтобы дети общались с человеком, который решил притвориться их старшим товарищем только затем, чтобы втереться в доверие к их матери, а потом накатать сенсационный материал для своего журнальчика.

– Я вовсе не собирался…

– Можешь не стараться, я все равно не поверю ни одному твоему слову. Ты – лжец!

Доусон сердитым жестом сорвал свои темные очки.

– Я – лжец? С чего ты взяла?

– Эй, Доусон!.. Мы здесь! – послышались звонкие голоса, и на дорожке показались Хантер и Грант, которые мчались к ним, размахивая своими совочками и ведерками.

– Ну, давай скорее строить корабль! – радостно воскликнул Хантер, который первым достиг пляжа. – А где?

– Нет, сначала за́мок! – крикнул Грант, не успев даже толком отдышаться.

Доусон, все еще довольно сердито глядя на Амелию, слегка изогнул бровь в знак того, что просит ее разрешения.

– Ты не оставил мне выбора, – сказала она, и Доусон, повернувшись к мальчикам, велел им набрать в ведерки сырого песка. Когда оба наперегонки бросились к линии прибоя, он снова надел свои очки и повернулся к Амелии.

– Мы еще продолжим этот разговор, – сказал он сдержанно.

– Ты чертовски прав! – вспыхнула Амелия. – Только боюсь – результат тебе вряд ли понравится.

* * *

Вернувшись к себе в кабинет, Амелия первым делом закончила и отправила мейл, который она писала Джорджу. С этим, впрочем, можно было не торопиться: она знала, что директор музея вряд ли прочтет ее послание раньше вторника. Но ей просто необходимо было чем-то занять себя, чтобы успокоить нервы после стычки с Доусоном. К письму Амелия прикрепила план новой экспозиции, которую уже давно хотела организовать. Она, впрочем, не сомневалась, что ее идея вряд ли понравится Меткалфу. Похоже, чтобы добиться его согласия, а также официального разрешения совета попечителей, ей придется придумать какой-то ловкий дипломатический ход, а если это не поможет, прибегнуть к тактике выкручивания рук. Амелия, однако, готова была пойти даже на это, так как не сомневалась: новая тематическая экспозиция только украсит музей, сделает его еще интереснее и востребованнее. Она уже примерно представляла, как надо будет все организовать и оформить, и поспешила записать свои идеи хотя бы вчерне, чтобы ничего не позабыть.

Увы, работа, в которую она погрузилась сразу после того, как вернулась с пляжа, ей почти не помогла: Амелию буквально трясло от злости и негодования. Чертов Доусон!.. Нет, она просто обязана сделать что-то, чтобы оградить от его навязчивого внимания себя и свою семью. Амелия не сомневалась, что способ есть, нужно только его найти.

Просидев за компьютером около часа, она решила, что вернула самообладание и может вернуться на пляж, чтобы самой проследить за тем, как Доусон пытается завоевать доверие ее детей. Купальник, впрочем, она решила не надевать – вместо этого она остановила свой выбор на красном топике и свободных полотняных брюках. Взяв со стула панаму, Амелия спустилась вниз.

Едва миновав полосу дюн, она поняла, что недооценила Доусона и его скульптурные таланты. Боевой корабль был готов; он выглядел совершенно потрясающе, и Стеф, в соответствии со старой морской традицией, как раз собиралась разбить о его борт (понарошку, естественно) бутылку яблочного сока. Хантер первым заметил мать и радостно завопил:

– Мама, мама, смотри! Это линкор! Мы назвали его в твою честь! – И он с гордостью показал на выведенные на носу кривые буквы: « Омелия ».

– Ты это сам написал? – спросила она, и сын кивнул.

– Молодчина! – Амелия провела рукой по его непослушным, спутанным волосам, которые стали еще жестче от морской соли и застрявшего в них песка. – Спасибо, мне очень приятно. И корабль отличный!

– Это все Доусон. Он его сделал, хотя мы тоже помогали. А еще он придумал назвать линкор как тебя.

– Вот как?.. – Амелия подняла взгляд. Доусон стоял, повернувшись спиной к солнцу, и она не могла рассмотреть выражение его лица. – С его стороны это было очень… мило.

– А можно мы пойдем купаться?

– Ты же видишь, я без купальника. Пусть Стеф с вами сходит, а?

– Я готова! – тотчас отозвалась няня, и все трое бегом бросились к морю. Грант на этот раз опередил всех. Подняв тучу брызг, он галопом промчался по мелководью, потом вдруг остановился.

– Доусон, ты идешь? – крикнул он.

– Сейчас-сейчас! – отозвался тот. – Дай мне еще пару минут…

– Если тебе хочется в туалет, можешь попи́сать в море, когда будешь купаться – это ведь не то, что в ванну или в бассейн!

Доусон усмехнулся:

– Спасибо за совет. Я это учту.

Тем временем Амелия отошла к зонту и опустилась в один из шезлонгов. Она видела, как Доусон вытащил из пасти дракона свою футболку и, стряхнув песок, натянул на себя. Это была выгоревшая, ветхая футболка с растянутым воротом и отрезанными (или оторванными) рукавами, так что проймы спускались вдоль боков чуть не до пояса. Тонкая ткань сразу же прилипла к его мокрой груди, обрисовывая выпуклые грудные мышцы и рельефный пресс, но Амелия не могла не признать, что приличия были соблюдены. Ступни и колени Доусона были в песке, и, направляясь к ней, он небрежно его стряхнул.

Добравшись до зонтика, Доусон посмотрел сначала на второй шезлонг, потом – на расстеленную рядом циновку, но решил, видимо, не искушать судьбу и уселся на горячий песок сразу за границей отбрасываемой зонтиком тени.

– Сегодня утром, пока все спали, я поискала твою фамилию в «Гугле», – начала Амелия без всяких предисловий.

– Ну и?.. – поинтересовался он, глядя в океан.

– Мне понадобилось довольно много времени, чтобы прочитать все… или, по крайней мере, бо́льшую часть. Должна сказать – пишешь ты неплохо. Очень даже неплохо.

– Спасибо.

– Почему ты не сказал, что провел несколько месяцев в Афганистане?

– Ты не спрашивала.

До этого момента Амелия делала вид, будто наблюдает за Стеф и детьми: те брызгались, визжали и пытались кататься по волнам верхом на надувном дельфине. Сейчас же она повернула голову и, не скрываясь, взглянула на него в упор.

– Ну да… Ведь задавать вопросы – это твоя профессия.

Он подтянул колени к груди и обхватил их руками.

– Ты можешь спрашивать у меня о чем угодно.

Его присутствие по-прежнему раздражало Амелию, но любопытство пересилило.

– В некоторых статьях ты пишешь о боях, перестрелках… Скажи, ты сам побывал под огнем или…

– Несколько раз. Если стычка была достаточно серьезной, военные просто не подпускали меня близко. В этом случае я брал интервью у солдат, которые побывали в са́мом пекле, но так бывало не всегда. – Он нахмурился. – Дело в том, что эта война – особенная. И очень часто бывает просто невозможно предсказать, где подстерегает опасность. Стрельба может начаться в вестибюле отеля, на шоссе, на рынке, на охраняемом блокпосту – где угодно. Да и кто враг, тоже бывает не всегда ясно.

– Но ты, как я понимаю, сам стремился туда, где опаснее всего?

– Что поделать, ведь первосортный материал чаще всего можно собрать именно там, где опасность.

Амелия подумала, что будет справедливо еще раз похвалить его статьи.

– То, что ты написал об Афганистане, действительно важно: задевает за живое, волнует. А мужчины и женщины, описанные в твоих репортажах, – они просто как живые! Сразу видно, это реальные, а не выдуманные люди.

– Мне очень приятно это слышать. – Он немного помолчал и добавил: – Да, они – самые обыкновенные люди, и их истории заслуживают того, чтобы рассказать их всему миру.

Теперь уже Амелия замолчала, внимательно разглядывая его. Доусон снял солнечные очки и прищурился, спасая глаза от яркого света, но она не сомневалась, что он по-прежнему на нее смотрит.

– Ты встречал Джереми там, в Афганистане?

Ее вопрос удивил Доусона.

– Нет. Конечно, нет! Ведь я вернулся оттуда чуть больше двух недель назад. Я о нем даже никогда не слышал, пока… пока мне не порекомендовали заняться процессом над Уиллардом Стронгом.

– Кто порекомендовал?

– Я не раскрываю свои источники.

– Ах, как это удобно!

– Спроси лучше о чем-нибудь другом.

Амелия принялась перебирать пальцами бахрому на пляжном полотенце, которым был застелен ее шезлонг.

– Почему ты выслеживал меня? Почему не обратился ко мне прямо, без всех этих… фокусов?

– А как бы я тебя нашел?

– Ты мог обратиться в музей, к Лемюэлю Джексону, к этой своей Гленде, наконец… В наши дни всегда можно найти если не самого человека, то его электронный адрес, и…

Он чуть заметно улыбнулся, но поспешил спрятать улыбку.

– Разве ты согласилась бы дать мне интервью, если бы я прислал письмо на твой мейл?

– Ты сам знаешь ответ. А теперь потрудись ответить на мой вопрос.

– Почему я не пришел к тебе честно и открыто и не попросил рассказать обо всем, что тебе известно? – Доусон, казалось, снова задумался, потом сказал: – Честно говоря, я вовсе не был уверен, что мне захочется писать статью о Джереми. Больше того, я до сих пор в этом не уверен. Меня настоятельно просили приехать в Саванну, поприсутствовать на процессе, проверить, все ли здесь сходится. Но уже через пару дней мне стало так скучно, что я готов был все бросить и вернуться домой, чтобы найти другую, более интересную тему. И все-таки интуиция мне что-то подсказывает, я все-таки решил остаться и убедиться: никаких загадок тут нет, все идет по плану. – Он пожал плечами. – Ну, остальное ты знаешь.

– Ну и как, убедился?..

Доусон слегка покраснел, хотя, возможно, Амелии это просто показалось.

– Уверяю тебя: когда ты застала меня… чуть не в буквальном смысле со спущенными штанами, я пережил, наверное, один из самых неприятных моментов в моей жизни. Я вовсе не горжусь тем, что шпионил за тобой. Я совершил ошибку и теперь раскаиваюсь. Веришь?

Улыбка у него была довольно симпатичная, но Амелия постаралась не поддаться его чарам.

– Я вижу, у тебя язык подвешен как надо – как и положено знаменитому журналисту. У тебя на все готов ответ, не так ли?

– Не всегда.

– Что ж, как видно, мне не повезло. До сих пор все твои ответы были быстрыми, остроумными и, я бы даже сказала, самоуничижительными. Но ты, наверное, разоткровенничался специально, чтобы меня обезоружить. Я угадала?

Выражение его лица снова сделалось серьезным.

– Ничего подобного, Амелия! Во всяком случае, я не обдумывал свои слова, чтобы тебя «обезоружить», как ты выразилась. Тем более что мне это, похоже, не удалось. – Он покачал головой. – Напротив, я вижу, что ты ощетинилась пушками и ракетами и готова к обороне. Скажи… ты очень сердишься на меня за то, что я играл с Хантером и Грантом?

В который уже раз Доусон резко сменил тему, но на сей раз ему не удалось застать Амелию врасплох.

– Я все-таки не совсем понимаю, – проговорила она медленно, – зачем взрослому мужчине тратить время на такие пустяки.

– Для меня это серьезно.

– Тем более. Похоже, ты проговорился, Доусон. Раз возня с чужими детьми для тебя не пустяки и не пустая трата времени, значит, у тебя есть какой-то мотив. – Она насмешливо пожала плечами. – Боюсь даже предположить, что это может быть за причина!

– Уж не думаешь ли ты, что я увлекаюсь маленькими мальчиками?

Она промолчала.

– Твоих фотографий, согласись, я все-таки сделал больше.

Амелия припомнила один из снимков – тот, что лежал сверху, на котором она была в купальнике на фоне солнца, – и почувствовала, как по ее щекам разлился румянец.

– Ты считаешь, это должно меня успокоить?

– Как минимум это должно убедить тебя в том, что я не извращенец.

– Ну, не знаю… может быть. Но это не отменяет того факта, что ты – настоящий пройдоха и скользкий тип.

Доусон опустил голову и уставился на свои испачканные в песке ноги. А может, он смотрел на кончики ее пальцев, которые упирались в песок в паре дюймов от его ног. Как бы там ни было, заговорил он далеко не сразу.

– Ты меня совсем не знаешь, поэтому я не могу винить тебя за то, что ты… подозреваешь меня во всех смертных грехах. Больше того, мне даже нравится, что ты так осторожна и внимательна к тем, кто пытается приблизиться к твоим детям, но… Я никогда не причиню вреда твоим мальчикам. Да и тебе тоже. Честное слово, в этом отношении ты можешь мне доверять!

Его слова прозвучали настолько убедительно и искренне, что Амелия была почти готова ему поверить… Но только почти . Ей пришлось напомнить себе, что она ни в коем случае не должна терять бдительности – ведь, как он сам сказал меньше минуты назад, она его совершенно не знала.

– Как я могу тебе доверять, когда ты лжешь мне даже в мелочах?

– В каких, например?

– Ты солгал насчет фотографий. Что за игру ты затеял, Доусон Скотт?

– Игру?

– Другого слова я просто не подберу. Все, что ты до сих пор предпринял, чтобы воздействовать на меня… От твоих поступков веет самой настоящей жутью. Подбросил мне потерянные часы, сменил лампу над крыльцом, заклеил мячик…

– Какой мячик?

– Детский пляжный мяч. Можешь не отпираться, я знаю, что это тоже твоих рук дело! А еще – фотографии… Сначала ты извиняешься за то, что сделал их, обещаешь вернуть, а потом не возвращаешь. Как это называется, а?..

– Я что-то не понимаю… Особенно насчет фотографий…

– А тут и понимать нечего! – воскликнула Амелия, начиная терять терпение. – Когда вчера вечером я вернулась домой, под половиком ничего не было, никаких фотографий! Впрочем, тебе это известно гораздо лучше, чем мне.

Реакция Доусона была довольно странной. Он замер и в течение нескольких долгих секунд сидел совершенно неподвижно. Потом Доусон сказал негромким, но очень убедительным тоном:

– Клянусь чем хочешь, я скрепил их канцелярской скрепкой и положил под коврик на твоем парадном крыльце.

5 июня 1980 г.

Мне потребовалось несколько недель, чтобы снова взяться за дневник и записать, что случилось. До сегодняшнего дня я просто не могла ни думать, ни писать об этом. Я вообще ничего не могла, а только плакала и плакала и никак не могла остановиться.

Если я не плачу, то просто сижу, и смотрю перед собой, и ничего не делаю. Я не могу даже пошевелиться. Мне все равно, как я выгляжу. Я не замечаю голода и усталости, не чувствую, что от меня пахнет, потому что я давно не мылась. Даже если вдруг наступит конец света, я с места не сдвинусь. Напротив, мне бы хотелось, чтобы он настал и все наконец закончилось.

Зато теперь я хорошо понимаю, что это значит, когда о человеке говорят – «он ушел в себя».

Я знала, что этот день придет, знала давно. У меня было несколько лет, чтобы подготовиться, но к такому все равно нельзя подготовиться. И вот, страшное случилось. Мой кошмар сбылся.

В последнее время даже Карл был какой-то смурной. Он словно сомневался в своем решении, но я знала, что он не передумает. Я не пыталась его переубедить, потому что была уверена – все бесполезно.

Он, конечно, переживет это легче, чем я. Ему проще расстаться с Джереми, а меня одна мысль об этом просто убивает. Когда-то я просила его, пусть Джереми останется с нами, но Карл каждый раз начинал злиться, и в конце концов я перестала об этом заговаривать. Все равно ничего не добьюсь, а если все время об этом говорить, нам всем будет только еще хуже.

Головой я понимаю, что мы должны расстаться с Джереми. Да, в этом есть смысл. Для мальчика так будет только лучше. Если бы я этого не понимала, я ни за что не уступила бы Карлу – сражалась бы с ним до последнего, и тогда ему, скорее всего, пришлось бы меня убить. Но я понимаю… Джереми должен ходить в школу, учиться, дружить с другими мальчиками и заниматься всем тем же, что и все обычные дети, – играть в футбол или бейсбол, ходить с девочками в кино или на танцы. И все равно, когда мне пришлось с ним расстаться, я думала, что умру. Просто умру – и все. Ни одна мать не должна испытывать ничего подобного.

Я ничего не имею против Рэнди, которому теперь предстоит играть роль отца Джереми. Думаю, Рэнди привязался к Джереми еще тогда, в Миссисипи, когда мой мальчик простудился и ужасно кашлял, а он привез ему лекарство. Честно говоря, тогда он нам здорово помог. Кроме того, Рэнди – добрый и по-прежнему буквально боготворит Карла. Он разделяет его идеи, но ему не хватает смелости («Кишка у меня тонка», – как он сам говорит), чтобы делать все, что необходимо для нашего Дела.

Когда Карл попросил его взять на воспитание нашего сына, я думала – Рэнди грохнется в обморок. Но он сказал, что для него это огромная честь, и даже прослезился. А еще он сказал, что чувствует себя так, словно его только что «посвятили в рыцари». Я думала – Карл будет смеяться, но он ничего такого не сделал. Напротив, он объяснил Рэнди, что у него своя особая роль и что он – такой же «рейнджер истины», как те парни, которые сражаются с оружием в руках. Просто его место не на передовой, вот и все.

Да, еще одно… С тех пор, когда мы жили у него в Миссисипи, Рэнди успел жениться. Триша – одна из наших: как и все мы, она ненавидит полицию и правительство. История ее жизни достаточно трагична (хотя ничего такого уж необычного в ней нет). Когда Триша была подростком, ее изнасиловал отчим, а когда мать попыталась за нее заступиться, он ее убил (в смысле – мать). За это его отправили в тюрьму, а Тришу отдали на воспитание в чужую семью. Думаю, там ей тоже пришлось несладко. Она, правда, почти ничего не рассказывает о тех годах, однако каждый раз, когда кто-то начинает рассказывать о своем детстве и юности, у нее бывает очень злое лицо. Прямо-таки свирепое, хотя в остальное время она довольно миленькая.

Уж не знаю, что именно с ней случилось в новой семье, но уже в пятнадцать лет Триша убежала из дома и с тех пор вела самостоятельную жизнь. О том, чем ей приходилось заниматься, чтобы выжить, она тоже не распространяется. Но я, в общем-то, ничего против нее не имею. Я и сама не лучше, если честно. А может быть, и хуже. Главное, что эта совсем еще юная, хрупкая, как птичка, девочка умеет за себя постоять, и я надеюсь, Джереми она тоже в обиду не даст.

Карл, разумеется, достал для них фальшивые документы. У него везде есть верные люди. Он сказал – бумажки обошлись чертовски дорого, но это ерунда. Главное, все эти удостоверения и справки будут работать не хуже настоящих. Собственно говоря, они и есть настоящие, только выписаны на людей, которых никогда не существовало. Теперь Рэнди, Триша и Джереми будут Вессонами (эту фамилию Карл нашел в телефонной книге), а жить они будут в Огайо. Рэнди уже снял там подходящий дом и купил кое-что из вещей.

Триша, кстати, довольно умная девчонка. Когда мы узнали, что она хочет стать судебным репортером и даже ходит на специальные курсы, мы чуть животики не надорвали от смеха. Подумать только, она будет сидеть в суде и прилежно записывать все, что говорят легавые, адвокаты и судьи. Хотя и сама Триша, и Рэнди, и мы тоже чуть не каждый день нарушаем все существующие законы. Ну или почти все…

Но потом Карл сказал, что такая работа будет хорошим прикрытием. И мы успокоились. У Рэнди, кстати, с работой тоже все в порядке. Он всегда был талантливым коммерсантом – я даже думаю, что ему не составило бы труда продать эскимосам несколько тонн снега. Рэнди умеет убеждать, к тому же он делает это спокойно, не вопит и не брызжет слюной, как поступают порой неопытные коммивояжеры. Недавно он устроился в автомагазин и, похоже, нашел себя. Начальство его ценит, коллеги уважают. Никто из них, конечно, ни за что не поверил бы, если бы им сказали, что Рэнди воспитывает сына знаменитых на всю страну Карла Уингерта и Флоры Штиммель – тех самых анархистов-террористов, которых ФБР и правительство безуспешно разыскивают уже столько лет.

Еще Карл велел Рэнди и Трише ходить в церковь как будто они верующие. Рэнди-то не возражал, но Триша сказала – она не желает иметь никаких дел с богом, который способен заставить ни в чем не повинного ребенка пройти через то, через что довелось пройти ей. В конце концов, она, конечно, согласилась притворяться верующей, потому что Карл сказал: это нужно для того, чтобы ничем не выделяться, чтобы выглядеть как все люди. А для них это теперь самое важное!