Онлайн чтение книги Судьба Томаса, или Наперегонки со смертью Deeply Odd
Глава 7

Смерть обошлась без сновидений, если это была смерть, а потом я очнулся, лежа на облицованном белой керамической плиткой полу.

Солнцезащитные очки свалились с моей головы и переломились на перемычке. Они лежали под махровым полотенцем, которое висело на двери в душевую.

Я лежал на боку, в позе зародыша, и, наверное, плакал бы, зовя мамочку, не будь моя мама психически нездоровой женщиной, которая в детстве часто угрожала мне пистолетом. Я воспитывался не в соответствии с принципами доктора Бенджамина Спока, а согласно куда более мрачным теориям мистера Джекила.

Боли я не чувствовал, но как-то не хотелось подносить руку к шее из страха найти разорванную плоть и глубокую рану. Решившись сглотнуть, я обнаружил, что мне это по силам, а потом осознал, что могу дышать, да и во рту нет отвратительного привкуса крови.

Лишившись причины для существования, когда я потерял Сторми Ллевеллин девятнадцать месяцев тому назад, я проживал жизнь, в которой совершенно не нуждался. Смерти я не боялся, но надеялся избежать сильной боли, долгих страданий и вызванных сотрясением мозга обмороков, после которых приходишь в себя, чтобы увидеть, что ты весь в постыдных татуировках. Теперь же я облегченно вздохнул, потому что загадочным образом остался жив и невредим. Облегченно по большей части потому, что пообещал Аннамарии защищать ее от тех, кто намеревался ее убить, и потому, что я чувствовал себя обязанным спасти трех невинных детей, которых ковбой-дальнобойщик собирался сжечь живьем, и потому, что внезапно мне страшно захотелось съесть тарелку с мясным рулетом в сырном соусе, картофелем-фри и салатом из шинкованной капусты. Я надеялся, что сделаю все это до того, как умру вновь и останусь мертвым.

У последней трапезы приговоренного к смерти есть один существенный плюс: насчет изжоги на следующий день можно не беспокоиться.

Поднявшись, я обнаружил, что не один. Быстро развернулся к тому, кто сейчас делил со мной кабинку, пусть и не с балетной грацией, присущей Барышникову в «Лебедином озере». Мои руки взлетели вверх, чтобы перехватить пули, направленные мне в шею.

На облицованной белой плиткой скамье рядом с душевой сидел знаменитый мужчина, с приличным брюшком, одетый в черный костюм-тройку, белую рубашку, черный галстук и черные туфли, начищенные до блеска. Его круглое лицо, полные щеки и двойной подбородок присутствовали, пусть и не столь очевидно, даже на детских фотографиях. Тогда, как и теперь, нижняя губа выдавалась вперед относительно верхней. Никогда, однако, – ни в отрочестве, ни в зрелом возрасте – не создавалось ощущения, что он дуется. Наоборот, не вызывало сомнений, что он обдумывает какую-то глубокую идею.

– Мистер Хичкок! – воскликнул я, и он улыбнулся.

Меня только-только застрелили, а потом я чудесным образом оказался живым. Я полагал, что это не самый удачный момент для общения с Альфредом Хичкоком. В недоумении я подошел к раковине, наклонился к зеркалу, выискивая отражение бетонных стен и одной свисающей с потолка лампочки, подземной темницы или скотобойни, или где я там оказался, но видел лишь чистую, ярко освещенную душевую.

Мне никогда не нравилось смотреть на себя в зеркало. Почему именно, не знаю. Я, конечно, не такой красивый, как кинозвезда, но и не существо из Черной лагуны. У меня обычное лицо, которое ничем не выделяется в толпе, и я этому безмерно рад, потому что всегда стараюсь не привлекать к себе внимания. Есть что-то тревожное в разглядывании своего отражения. Дело не в том, что ты недоволен собственным лицом или смущен тщеславием. Может, когда смотришь в свои же глаза, ты не видишь там того, что хочется видеть… или замечаешь что-то такое, чего видеть как раз и не хочется.

Но по крайней мере мое лицо не забрызгала кровь, а глаза не были мертвыми и горящими, как у зомби. Не знаю, каково оно – быть душой, не желающей отправиться на Другую сторону, но я точно знал, что таковой не стал. Если встреча с маскарадным ковбоем была не галлюцинацией или видением из будущего, если меня действительно убили выстрелом в шею, тогда я тем не менее чудесным образом ожил.

Я не пытался понять, как такое могло быть. Мир полон чудес, и я знал по собственному опыту, что для каждого чуда найдется объяснение… или не найдется. Я не мог заставить Природу раздвинуть занавес и показать мне тайную машинерию, которая и заставляет мир крутиться.

Когда я вновь повернулся к мистеру Хичкоку, знаменитый режиссер поднял обе руки, со сжатыми кулаками и оттопыренными большими пальцами.

Я присел рядом с ним на скамью. Руки тряслись. Я обхватил ими колени, чтобы унять дрожь.

Он еще дальше оттопырил нижнюю губу и кивнул. Хотя его лицо более всего подходило для того, чтобы оставаться мрачным, он улыбался и казался веселым. Судя по сухому блеску его глаз, он мог отпустить какую-то шутку, которая наверняка рассмешила бы меня. Но он умер в 1980 году, я видел его душу, а души не разговаривали.

В прошлых томах моих мемуаров я писал о других знаменитых душах, которые отыскивали меня в надежде, что я помогу им набраться храбрости и все-таки покинуть этот мир. Мистер Элвис Пресли провел со мной несколько лет, прежде чем я понял, почему он задержался здесь, и смог убедить отправиться на Другую сторону. Мистер Фрэнк Синатра пробыл со мной гораздо меньше времени, показав, что душа у него более вспыльчивая, чем у короля рок-н-ролла, и он помог мне куда как больше, чем я ему, но в итоге и он, похоже, пересек границу между мирами.

Исходя из личного опыта, я ошибочно предполагал, что и следующей знаменитостью, которая обратится ко мне за помощью и советом, будет легендарный певец или певица. Может, Бинг Кросби, или Бобби Дарин, или Джон Леннон. Если вдруг у меня случался плохой день, я тревожился, что ко мне заявится Сид Вишес или Курт Кобейн.

Но пришел мистер Альфред Хичкок, один из пяти самых знаменитых режиссеров в истории Голливуда, создатель как «Психоза», так и искрометной комедии «Мистер и миссис Смит», и множества других шедевров, пришел за помощью через несколько десятилетий после смерти. Я уже многое о нем знал. Потом узнал еще больше. Но в тот момент, в душевой комнате «Стар Трака», чувствовал себя интеллектуально неадекватным для того, чтобы давать советы человеку, так много добившемуся в жизни.

Все еще в шоке от смерти и воскрешения, если такое действительно случилось, я просто потерял дар речи. Долго смотрел на него, потом оглядел белую комнату, словно рассчитывал прочитать на стенах слова, которые надо сказать ему. Но написать их не удосужились. Поэтому не оставалось ничего иного, как говорить первое, что придет в голову, чтобы он не принял меня за глухонемого:

– Извините, я никак не могу прийти в себя. Стены были бетонные. Ковбой появился внезапно. А может, не появился. Выстрелил мне в шею. В упор. А может, не выстрелил. Извините. Вы ничего не знаете о ковбое. На самом деле он не ковбой. Водит трейлер, но не лошадь. Ой, лошадь никто не водит, разумеется. На ней ездят. У нее же нет колес. Но вы понимаете, о чем я… Этот подонок называл меня Джонни Яблочное Семечко. Не то чтобы Джонни Яблочное Семечко – оскорбление. Джонни был великим человеком. Дело в том, как он это имя произнес. Пренебрежительно. С презрением. Он отвратительный тип. Я про ковбоя, не про Джонни Яблочное Семечко. Если бы он не посадил эти деревья пару сотен лет тому назад, я бы не нашел боеприпасов в супермаркете и умер бы в продуктовом отделе.

Мистер Хичкок поднял одну руку, чтобы положить на нее подбородок, и смотрел на меня с искренним интересом, словно я был Шерлок, а он – Ватсон, хотя я больше походил на Ларри-Кёрли-Мо[8]Ларри, Кёрли, Мо/Larry, Curly, Moe – знаменитое трио американских комиков (Три балбеса)., а он – на Эйнштейна.

После нескольких глубоких вздохов я более-менее взял нервы под контроль.

– Сэр, я сделаю для вас все, что смогу. Вы оказали мне честь, придя ко мне. Но, поскольку вас не убили, значит, вы не хотите уходить из этого мира по каким-то личным причинам. Может, чувства вины. Может, вас мучает совесть за что-то сделанное при жизни.

Он изогнул одну бровь.

– У мистера Пресли и мистера Синатры, – продолжил я, – личная жизнь была такой же открытой для всех, как и их карьера, поэтому я и смог определить причины, по которым их души задержались здесь. Я думаю, вы никого не допускали ни в свою личную жизнь, ни в ваши семейные отношения, а поскольку говорить вы не можете, мне будет достаточно сложно выяснить, что удерживает вас в этом мире, и я надеюсь, что вы будете терпеливы и отнесетесь к этому с пониманием.

Он убрал руку из-под подбородка, чтобы по-доброму похлопать меня по плечу, как бы давая понять, что он не ожидает, что я сразу подведу его к небесному эскалатору после того, как он провел среди живых так много лет.

Задержавшиеся в этом мире души мертвых для меня такие же теплые и материальные, как и любой живой человек. Они могут похлопать меня по плечу, как только что сделал мистер Хичкок, и я могу их обнять, утешая, но у них нет возможности ударить меня, вцепиться в лицо ногтями, задушить – короче, нанести травму или убить. Если души охватывает злость, их кулаки пролетают сквозь меня, не причиняя никакого вреда.

Единственное, чем душа опасна для живых, – это полтергейст. Такое состояние вызывается раздражением и яростью. Разъяренный призрак черпает энергию в каком-то черном месте и закачивает ее в этот мир, поднимая в воздух все, от книг до мебели, устраивая тарелочные бомбардировки.

Если в общем, на полтергейст способны души, не искупившие грехи, не только злобные. Если они в конце концов покидают этот мир, то, скорее всего, оказываются в Темной половине последующего, где не получить ни пирожных, ни горячего шоколада. Бывают, конечно, исключения – полтергейсты с добрыми намерениями, вроде того, что устроил мистер Синатра, когда в критический момент пришел мне на помощь в Магик-Биче чуть больше месяца тому назад.

Я отдаю себе отчет, что эта часть моего рассказа начинает звучать как бесстыдная похвальба и порождает сомнения в моей правдивости. Могу только сказать, что души знаменитостей составляют лишь крошечную часть от общего числа задержавшихся в этом мире душ, которым я помог перебраться на Другую сторону. И если вы думаете, что я специально ввел их в повествование, чтобы продать побольше экземпляров моих книг, вы не правы, поскольку эти мемуары никогда не будут опубликованы при моей жизни, чтобы гарантировать, что я не проведу остаток дней в каком-нибудь секретном государственном научно-техническом комплексе в роли лабораторной крысы.

А покинув этот мир, независимо от того, в Темную я попаду сторону или в Светлую, я не смогу воспользоваться роялти после смерти. Если с теологией у меня все в порядке, тогда в Светлой стороне ты получаешь все, что тебе нужно или ты хочешь, бесплатно, а в Темной никакая валюта не поможет выбраться оттуда.

Мистер Хичкок перестал похлопывать меня по плечу, поднялся с облицованной плиткой скамьи, пересек душевую комнату. Поманил меня пальцем и, когда я встал, прошел через закрытую дверь в коридор.

Безусловно, путешествовать после смерти гораздо проще. Не нужно обращать внимания на двери, кассы оплаты проезда по автостраде, агентов безопасности в аэропортах, которые хотят залезть тебе в зад.

Когда я открыл дверь и вышел в коридор, Зилла складывала свежие выстиранные полотенца.

Мистер Хичкок прошел на сотню ярдов дальше, ждал меня на пересечении этого коридора с другим, который вел к ТВ-гостиной и кабинету мануальщика. Он высоко поднял правую руку и помахал ею, будто мы находились на запруженном толпой железнодорожном вокзале и он привлекал мое внимание, опасаясь, что иначе я его не замечу.

– Я решил все-таки не принимать душ, мэм. Идея душа оказалась достаточно освежающей.

– Я могу вернуть вам только часть денег. – В ее голосе слышались извиняющиеся нотки.

Мне не терпелось последовать за мистером Хичкоком, который определенно собирался куда-то меня отвести, поэтому я ответил: «Все нормально. Ничего возвращать не надо».

Когда я повернулся, чтобы уйти, она направилась ко мне.

– Подождите минуточку, сэр, пожалуйста. Дело в том, что полотенце отправляется в стирку независимо от того пользовались вы им или нет, и мы должны вымыть душевую».

Она действительно пыталась объяснить, почему не может вернуть все деньги.

– Я понимаю. Нет проблем.

– Но половину денег я могу вам вернуть.

– Нет, мэм, все хорошо. Это была только идея душа, но я заплатил за нее бумажными деньгами, которые только идея денег, поэтому обмен совершенно равноценный.

В замешательстве она не нашлась с ответом, и я поспешил к мистеру Хичкоку.

Он повел меня по второму коридору, который упирался в противопожарную дверь с табличкой «ЛЕСТНИЦА» на ней. Мистер Хичкок прошел сквозь нее, а мне пришлось открывать тяжелую металлическую дверь более традиционным способом, и выйдя на лестничную площадку, я увидел, что он уже миновал первый пролет. Его ноги парили в нескольких дюймах над ступеньками.

Следуя за ним, глядя на него сверху вниз, я решил, что внешне ему пятьдесят с небольшим, то есть выглядит он не как в последние годы жизни. Волосы еще оставались темными, пусть и редели, и на макушке только начала образовываться лысина. Он родился в 1899 году, и его пятидесятые годы пришлись на 1950-е, десятилетие, когда он снял «Окно во двор», «В случае убийства набирайте «М», «Незнакомцы в поезде», «На север через северо-запад», «Поймать вора», «Не тот человек», «Головокружение», больше классических фильмов, чем большинство режиссеров снимают за всю свою жизнь. «Ребекка», вторая версия «Человека, который слишком много знал», «Дурная слава», «Завороженный», «Подозрение», «Тень сомнения» и многие другие великие фильмы вышли на экраны раньше. «Психоз», «Птицы» и еще несколько ему только предстояло снять.

Мы спустились на четыре пролета, которые привели нас в подвал. С апломбом, который он привык проявлять в жизни, режиссер проплыл сквозь еще одну закрытую дверь, и я обнаружил, что за ней находится механическое сердце «Стар Трака», огромное помещение с бойлерами, охладителями, лабиринтом теплоизолированных труб, обеспечивающим обогрев и охлаждение всего комплекса, и множеством другого оборудования, предназначение которого оставалось для меня тайной. По ощущениям я словно перенесся в машинное отделение космического корабля.

Флюоресцентные лампы заливали помещение ярким, холодным светом. Стальные кожуха различных машин блестели, словно покрытые корочкой льда.

Мистер Хичкок, разумеется, не отбрасывал тени, а моя жалась к моим ногам, когда мы остановились, как мне показалось, в самом центре подвала. Режиссер прижал палец к губам, предлагая молчать, потом склонил голову направо, театральным жестом поднес руку к уху, тем самым напомнив мне, что начинал свою долгую карьеру в эпоху немого кино.

Я тоже склонил голову, и мы стояли в комичной позе, словно Лорел и Харди[9]Лорел и Харди – Стэн Лорел/Stan Laurel (1890–1965) и Оливер Харди/Oliver Hardy (1892–1957), американские киноактеры, комики, одна из наиболее популярных комедийных пар в истории кино., гадающие о причине загадочного звука, доносящегося до них, чтобы через секунду выяснить: это звук сброшенного им на головы пианино. Гудение и урчание машин угрозы собой не представляло, а больше я ничего не слышал, во всяком случае звуков, от которых волосы на загривке вставали дыбом.

Но потом что-то я услышал, спор двух мужчин, слова приглушенные, неразборчивые… но близкие. В удивлении я повернулся, но никто не составлял нам компанию на открытой части этого зала, а проход, по которому мы пришли, тоже пустовал. Другие проходы между рядов машин я еще не осматривал, но сомневался, что найду в каком-то из них увлеченных разговором двоих мужчин. Сердитые голоса раздавались совсем близко, но казались нереальными, громкие и неразборчивые, как голоса злобных тварей в кошмарном сне.

Их разговор затихал, потом приблизился, стал еще более громким, но слова по-прежнему оставались неразборчивыми, словно разговаривали они в нескольких футах от меня, но по другую сторону невидимой мне стены. Я повернулся, и разъяренный мужчина в джинсах и черной кожаной куртке прошел так близко от меня, что я мог бы к нему прикоснуться, но при этом не замечал моего присутствия.

Его суровому лицу, похоже, пришлось многое пережить. Он напоминал упрямого, но не очень умелого боксера, который пропускал слишком много сильных ударов. Яростный взгляд глаз под тяжелыми веками метался из стороны в сторону, и в нем читалось отчаяние зверя, рожденного, чтобы быть свободным, но с раннего возраста загнанного в клетку.

И еще мужчина был полупрозрачным.

Задержавшиеся в этом мире души мертвых выглядят для меня такими же реальными, как живые люди. Если они не демонстрируют свои смертельные раны – в отличие от обезглавленной женщины, которая встретилась мне на улице, – не проходят сквозь стены и не плывут над землей, я далеко не всегда могу опознать в них призраков.

Этот мускулистый, с толстой шеей и разбитым каменным лицом мужчина призраком не был. Его голос пусть и доносился сквозь слой ваты толщиной в фут или два и сильно искажался, словно я прослушивал магнитофонную запись, пущенную с малой скоростью, тем не менее разительно отличался от молчания призраков.

Он резко поменял направление движения, прошел сквозь меня, и я ощутил холод в тот самый момент, когда мы вдвоем занимали один и тот же кусочек пространства. Я тут же повернулся к нему, он уже отошел на шаг, тоже повернулся, и мы оказались лицом к лицу. Он резко перестал говорить. Посмотрел направо, налево, вниз, вверх, и я заподозрил, что и он почувствовал холод, но ничем иным я свое присутствие не выдавал. Для меня он выглядел полупрозрачным призраком, но для него я оставался невидимым.

На мгновение я осознал – но не увидел, – что помещение, в котором он находился, тех же размеров, что и подвальный зал, где стоял я, но только пустое и заброшенное. Холодный бетон и сумеречный свет.

Второй мужчина в другом подвале заговорил вновь и появился в поле моего зрения: маскарадный ковбой. Такой же полупрозрачный, как и парень, с которым он спорил.

Отвернувшись от меня, первый мужчина присоединился к будущему убийце, и они пошли прочь, быстро скрылись из виду, а их голоса смолкли.

Я более не ощущал альтернативного подвала. Но услышал другие звуки: будто захлопнулись две стальные противопожарные двери, одна чуть позже другой, первая чуть мягче, чем вторая.

Повернувшись к мистеру Хичкоку, я увидел, что он наблюдает за мной. Словно интересуясь моей реакцией на случившееся, он вскинул брови.

Меня не назовешь важной персоной, с какой стороны ни посмотри, но в тот момент я едва не почувствовал себя таковой. Несмотря на мои паранормальные способности, я всего лишь скромный безработный повар блюд быстрого приготовления, который пытается радовать клиентов, когда у него есть работа, и, если возможно, всегда все делать правильно. Но теперь я внезапно подумал обо всех главных мужских ролях в фильмах мистера Хичкока и посчитал себя обязанным оправдать ожидания режиссера, ответить вскинутым бровям репликой, достойной того, чтобы слететь с губ Кэри Гранта.

Но сказал совсем другое: «Э… вау… видите ли… знаете… дело в том… я не понимаю. Где были эти двое мужчин? Где они теперь? Их спор связан с тем, что произошло в этом месте раньше? Или произойдет в будущем?»

Он покачал головой и пальцем постучал по циферблату наручных часов, возможно показывая, что время в обоих подвалах одно и то же и увиденное мною произошло только что. А может, он рекламировал «Ролекс» при жизни и полагал своим долгом продавать бренд после смерти.

– Сэр, я сбит с толку.

Мистер Хичкок поднял руки с растопыренными пальцами, на лице изобразилось полное изумление. Он как бы говорил: « Ты? Сбит с толку? Который знает? Удивительно! Невозможно! Не верю! »

Будь он Квентин Тарантино или Оливер Стоун, я мог бы чуточку и обидеться – или даже встревожился из-за возможности бессмысленного насилия, – но в свое время он славился своими клоунскими выходками и страстью к подшучиванию. Его друг, актер Джерард Дюморье, однажды выступал на сцене театра Сент-Джеймс в Лондоне, так во время спектакля мистеру Хичкоку удалось каким-то образом провести лошадь в гримерку актера. И Дюморье, вернувшись туда по окончании спектакля, обнаружил громадное животное, удовлетворенно жующее овес из торбы.

Теперь режиссер отвернулся от меня и заскользил по подвалу, словно надел коньки, а пол превратился в каток, и мне пришлось чуть ли не бежать, чтобы поспевать за ним. Он прошел сквозь тяжелую металлическую дверь. Я распахнул ее, гадая, не эта ли дверь хлопнула дважды в быстрой последовательности, когда полупрозрачный ковбой вышел из другого подвала… или из этого подвала, или из обоих.

В нарастающем замешательстве я поспешил по тускло освещенному коридору к двум лифтам: поменьше – для людей, побольше – для грузов, где меня поджидал мистер Хичкок. Как только я подошел, звякнул колокольчик, и двери маленького лифта открылись. Он вошел в кабину, я последовал за ним.

Если бы я и смог придумать реплику, достойную Кэри Гранта, прежде чем успел бы ее произнести, режиссер взмыл к крыше кабины и исчез. Никогда я не встречал такого веселого, такого игривого призрака, и явное наслаждение, которое он получал от сверхъестественных способностей, озадачивало меня.

Выйдя из лифта на первом этаже, где находились основные магазины «Стар Трака», я заметил мистера Хичкока по правую руку от меня. Он стоял в вестибюле у квадратной стойки с картами-схемами стоянки. Поднял правую руку, словно я мог не узнать его среди десятка или около того дальнобойщиков, в тот момент входящих или выходящих из здания.

Когда я подошел, он исчез, чтобы вновь появиться уже по другую сторону входной двери.

Выходя из здания, чтобы присоединиться к мистеру Хичкоку, я почувствовал присутствие ковбоя, хотя не видел его. Затем заметил «ПроСтар+», миновавший выездную полосу «Стар Трака» и ускоряющийся в сторону Прибрежной автострады.

Рев двигателя и скрип тормозов заставили меня отскочить назад. Сверхдлинный «Мерседес» раздавил мистера Хичкока и, сжигая покрышки, остановился передо мной.

Он погибнуть, конечно же, не мог, не обладая материальной субстанцией. Просто ушел.

Через опущенное стекло водительской дверцы миссис Фишер крикнула мне:

– Поторопись, дитя, а не то мы его потеряем.

Вдалеке красно-черный тягач с черным кузовом исчез в путепроводе под автострадой.

Я обежал лимузин, запрыгнул на переднее пассажирское сиденье, захлопнул дверцу, посмотрел через перегородку в салон. «Где он?»

Разумеется, миссис Фишер не знала, что я искал мистера Хичкока, который, как я думал, попал в лимузин через днище.

Сидя на краешке подушки, она едва виднелась над рулем, но легко лавировала длиннющим автомобилем среди бетонных островков с топливными колонками.

– Ты называл его маскарадным ковбоем, но, увидев его, я поняла, что в этом человеке нет ни грана честности. Все видимость. Показуха. Обман. Ложь. Он готовит убийство, так? Дитя, ты должен его одолеть.

– Я сшиб его с ног яблоками… красными, зелеными… и пусть я ненавижу пистолеты, один мне, похоже, понадобится.

Она указала на сумку, которая стояла между нами:

– Возьми тот, что я показывала тебе.

– Я не хочу навлекать на вас неприятности.

– Милый, проследить этот пистолет труднее, чем яблоки.

Я не считал приличным открывать ее сумку, пусть она мне и разрешила. Да и потом, в тот момент пистолет мне не требовался. Мы только преследовали моего врага. Я не собирался простреливать колеса трейлера и прыгать из мчащегося лимузина на подножку у водительской дверцы тягача. Я не Том Круз. Я даже не Анджелина Джоли.

Миновав выездную полосу, мисс Фишер ускорилась, взяв курс на путепровод под автострадой.

– Пристегнись, – посоветовала она.

К этому моменту я уже достаточно хорошо ее знал, чтобы последовать совету незамедлительно.

Миновав путепровод, поднимаясь к выезду на Прибрежную автостраду, она все увеличивала скорость, будто законы физики не имели для нее никакого значения. Будь это внедорожник или седан, мы бы продемонстрировали действие центробежной силы и, проходя дугу выезда, вполне могли вылететь с дороги. Но лимузин весил гораздо больше, центр тяжести у него располагался существенно ниже, поэтому мы вылетели на автостраду с максимальной скоростью.

Оставив без внимания знак «Стоп», миссис Фишер несколько раз резко нажала на клаксон, предупреждая водителей о своем появлении, если кто-то и двигался в крайнем правом ряду. Выскочив на трассу, лимузин помчался на юг, преследуя «ПроСтар+».

– Сбавьте скорость, – посоветовал я. – Догонять его нам не нужно.

– Но ты же сказал, что он собирается убить трех человек. Его необходимо остановить.

– Мы его остановим, но не сейчас. Надо узнать, куда он едет, что намерен сделать. Он в этом участвует не один. Раз уж разговор зашел о сообщниках, вы не видели другого парня, который выходил с ним из здания?

– Нет. Он вышел один. Значит, это заговор? – Последнее слово она чуть растянула, словно наслаждалась его звучанием.

– Я не знаю, что это. Другой парень – в джинсах и черной кожаной куртке. Глаза с тяжелыми веками, мускулистый, выглядит так, будто занимался восточными единоборствами, в которых бетонные блоки разбивают лицом, но иногда бетонные блоки выигрывают.

– Становится все интереснее и интереснее. – Она широко улыбалась, демонстрируя очаровательные ямочки, такие глубокие, что в них могли бы жить феи. Чуть ослабив давление на педаль газа, она спросила: – Так мы просто держимся далеко и не упускаем трейлер из вида?

Полагаясь на мой психический магнетизм, мы могли и не держаться в пределах видимости, но мне не хотелось объяснять, что я – мисс Марпл с паранормальными способностями.

– Да, мэм. Просто не упускайте его из вида. Пока ничего плохого случиться не может. Детей у него еще нет.

Я понял, что допустил ошибку, произнося эти слова.

Она сразу поняла важность сказанного. Улыбка увяла, ямочки исчезли. Голос погрубел, словно я имел дело с сестрой Клинта Иствуда, такой же крутой, как и ее брат.

– Вот, значит, кого он собирается убить… троих детей?

С неохотой я ответил:

– Да, мэм. Я так думаю. Двоих девочек, шести и десяти лет. И мальчика лет восьми.

– Зло всегда притягивает к невинным, – заявила она с ноткой презрения и отвращения. Будь она Клинтом Иствудом в вестерне, струя табачной слюны выплеснулась бы на пол. – Откуда ты знаешь, что он собирается убивать детей?

– Я бы предпочел не говорить, мэм.

– Называй меня Эди.

– Да, мэм.

– Я бы предпочла, чтобы ты сказал.

– Может, сначала вы мне скажете, что это значит – быть выглаженным и полностью синим?

Она ответила после паузы:

– Я тебе скажу, когда ты скажешь мне, но время еще не пришло.

– Меня это вполне устроит, мэм.

Пронзая трейлер взглядом, которым мог бы его испепелить, миссис Фишер процедила:

– Если я поймаю этого извращенца, когда он коснется рукой ребенка, я скормлю его яйца койотам, а он будет за этим наблюдать.

В этот момент она обаятельной не выглядела. Она выглядела злым Маппетом, жаждущим мести.