Онлайн чтение книги Чудодей Der Wundertäter
Как создавался «Чудодей»

I

Эрвин Штриттматтер пришел в литературу после второй мировой войны.

Его первая книга «Погонщик волов» (Ochsenkutscher) была издана в 1950 г., когда автору было уже 38 лет.

Великий поэт и драматург Бертольт Брехт, который немало помог Штриттматтеру дружеским участием и творческими советами, говорил о нем так: «Эрвин Штриттматтер принадлежит к тем новым писателям, которые не вышли, не выросли из пролетариата, а идут и растут вместе с пролетариатом».

Сын небогатого крестьянина, он родился в небольшой саксонской деревне вблизи от угольных шахт Нидерлаузицкого бассейна.

Уже подростком узнал он вкус соленого пота, стекающего по напряженным до боли скулам, когда спину давит тяжелый мешок зерна, узнал, как трудно подавать снопы в молотилку, когда руки немеют и кажутся вывихнутыми в суставах, а глаза нестерпимо горят от соломенной пыли… Изведал он терпкую горечь нужды и унижений и радость от ломтя хлеба, когда голоден, от солнечного тепла весной, свежего ветра летом и жаркого огня в зимний вечер…

Отец хотел, чтобы Эрвин вышел «в люди», стал чиновником или пастором. Мальчика отправили в гимназию в город. Но деревенскому пареньку было не по себе в среде сынков буржуа и чиновников, которые смотрели на него свысока. Он удрал из гимназии и вернулся в деревню.

Многое в судьбе Станислауса Бюднера — «чудодея» воссоздает непосредственный живой опыт автора. Штриттматтер тоже был учеником и подмастерьем пекаря и официантом в кафе. Но кроме этого, он побывал еще конюхом, чернорабочим на фабрике оптических приборов, шофером, батраком на птицеферме и рабочим на заводе пластмасс.

Он непрерывно занимался самообразованием. Жадно читал все, что попадало в руки. Однажды он нанялся сторожем в зверинец какой-то предприимчивой графини, разводившей лис, куниц и хорьков для продажи. Молодого сторожа соблазняла библиотека графини, и он выговорил себе право брать книги. Графиня согласилась, но вычитала у него из жалованья плату за… пользование библиотекой.

В молодости Штриттматтер увлекался то мистикой, то прикладными науками; писал стихи, которых никто не печатал, мечтал, фантазировал, разочаровывался, впадал в отчаяние и снова мечтал и надеялся… Потом его призвали в армию. Испытания этих лет также отразились в соответствующих главах «Чудодея».

Уходя на фронт, он уже с первых дней ненавидел войну, хотя еще и не понимал ее настоящей сути. Он испытывал глубочайшее отвращение к уродливой бессмысленности и бесчеловечности солдатчины. Ему противно было слышать, как жестокие и наглые начальники, а вслед за ними и одураченные гитлеровцами собратья болтали о «воинском долге», «героизме», «достоинстве великой Германии»…

В ранце солдата Штриттматтера лежали книги скорбных и нежных стихов Рильке и язвительно остроумных, безнадежно пессимистических афоризмов Шопенгауэра. На фронте он стал толстовцем.

Наивные и добрые социально-этические утопии Л. Толстого привлекли его своей противоположностью изуверским реакционным теориям и кроваво-грязной практике фашизма. В то же время художественному мироощущению Штриттматтера оказалось необычайно близким все творчество, а с ним и все мысли великого русского писателя. Не желая больше служить фашистам, Штриттматтер дезертировал из армии.

После войны он вернулся на родину и начал крестьянствовать вместе с отцом. Он получил надел после земельной реформы, осуществленной новыми народными властями Германии, увлеченно работал в поле, экспериментировал в севооборотах, в откорме скота. Вскоре Штриттматтер стал одним из организаторов сельскохозяйственного кооператива в своей деревне.

Впервые в истории Германии экономикой и всей общественной жизнью страны руководили настоящие представители и защитники трудового народа. Великую правду социализма Эрвин Штриттматтер, как и миллионы его земляков, сперва ощутил, а затем и осознал в трудные дни послевоенной разрухи.

В общении с революционерами-антифашистами, в повседневной упорной работе над восстановлением страны, искалеченной и обездоленной гитлеровской войною, Штриттматтер впервые обрел подлинную ясность идейно-политических представлений о судьбе своего народа и всего человечества. Писатель впервые начал понимать действительные причины и действительный смысл всего, что происходило вокруг него. В 1947 г. он вступил в ряды Социалистической Единой Партии Германии.

Именно в это же время он стал и писателем.

«Без Германской Демократической Республики я не был бы тем, кем стал теперь, не знал бы того, что знаю, не смог бы написать того, что пишу», — так он сам говорит о себе.[29]Neue Deutsche Literatur. 1959, H. 9.

II

Уже в первой большой книге Штриттматтера — в романе «Погонщик волов» проявились те особенности его мироощущения и творчества, которые в значительной мере присущи всему, что он писал впоследствии, в том числе и «Чудодею».

Прежде всего это необычайно явственная достоверность как в отдельных образах, так и в панорамных картинах жизни немецких деревень и городов, труда и быта, отдельных человеческих судеб, общественных и личных отношений…

Даже самый придирчивый критик и самый недоверчивый читатель не может усомниться в том, что все рассказанное и описанное Штриттматтером не придумано, не вычитано из книг, не услышано с чужих слов, а он сам непосредственно видел, ощутил, испытал.

Все его книги написаны очень любопытным, зорким и нелицеприятным, безжалостно правдивым наблюдателем.

«Погонщик волов» (1950) — летопись детства и ранней юности Лопе Кляйнермана. Сын батрачки, он с самых ранних лет испытывает голод, унижения, тяжелый безрадостный труд.

Люди маленькой деревни и поместья, где живут и работают Лопе и его родители, люди на шахте, куда он уходит, оставив свою первую самостоятельную «должность» погонщика волов, предстают на страницах романа свободными от какого-либо литературного грима. Они разговаривают каждый по-своему настоящей, живой, а не дистиллированной литературной речью.

Закрывая эту книгу, наполненную такими, казалось бы, в общем неказистыми и обыденными людьми и событиями, читатель, еще даже не успев осознать, чем именно они привлекали его к себе неотрывно от первых до последних строк, уже замечает, что перед ним прошел целый период истории Германии, яснее предстали многие раньше вовсе непонятные явления в жизни этой страны, в частности некоторые, так сказать, социально-психологические источники гитлеризма.

* * *

Достоверность и эпичность, правдивость изображения человеческих характеров, поступков, мыслей и настроений — все эти качества, необычайно отчетливо и властно проявившиеся уже в первой книге Штриттматтера, определяют все его последующее творчество.

Драматической стихотворной хронике «Кацграбен» и сборнику рассказов «Стена упала» (1953), детской повести «Тинко» (1954), «Чудодею» (1957) и драме «Невеста голландца» (1959) неотъемлемо присущи именно эти черты.

Пьеса «Кацграбен» по сути тоже летопись — правдивая запись бесед и споров, зарисовки некоторых простейших, будничных, но в то же время исторически знаменательных событий (строительство шоссе, организация полива засушливых полей, прибытие первых тракторов), происходивших в течение нескольких лет в небольшой деревне («Кацграбен» — «кошачий ров» звучит примерно так же, как по-русски «чертовы кулички»).

Пьеса написана стихами, и это придает «возвышенную» форму будничным злободневным событиям. Такое необычное сочетание сугубо прозаической темы и поэтической формы оказывается отнюдь не искусственным приемом. Пьеса раскрывается перед читателем и перед зрителем правдивой драматической летописью — увлекательным рассказом.

Размеренная речь персонажей ни на миг не перестает быть индивидуально и социально-определенной живой речью крестьян и шахтеров, выражением их мыслей и сомнений, больших и малых страстей.

Первым постановщиком пьесы «Кацграбен» был Брехт. Великий драматург и режиссер, бескомпромиссно требовательный к себе и к другим, горячо приветствовал нового коллегу и товарища.

* * *

«Тинко» (1954) — книга о детях, но не только для детей. Это правдивая и увлекательная повесть о первых годах новой жизни немецкой деревни, о трудной — часто мучительно, а иногда и трагически трудной — перестройке всего уклада этой жизни.

Но так же, как в «Погонщике волов», исторические процессы не пересказываются, не излагаются в риторических отступлениях, а совершенно естественно и словно бы нечаянно раскрываются в ярких изображениях человеческих судеб и взаимоотношений.

С первых страниц книга о Тинко подкупает неподдельной правдой и живой поэзией повествования, в котором неотделимо сочетаются многообразные картины природы и крестьянского труда, образы взрослых и детей, их мысли и настроения, работа и игры.

Все это — все, о чем рассказывает на первый взгляд бесхитростно простая книга, — дано словно бы в восприятии мальчика Тинко (Мартина) Краске — смышленого, любознательного, упрямого паренька.

Тинко все время остается верен себе, и поэтому часто ошибается, иногда увлекается пустяками, забывая о важном; он не всегда умеет отличить друзей от врагов, правду от лжи, но в его собственных наблюдениях, в словах и делах его близких, во всех событиях, происходящих вокруг него, с неопровержимой убедительностью проявляются общественно-исторические закономерности и благородные принципы социалистической нравственности.

Тинко вырос без родителей: отец не вернулся с войны, попал в плен; мать погибла во время бомбежки. Мальчика воспитали дедушка и бабушка. Когда его отец возвращается из советского плена — с этого, собственно, и начинается повесть, — Тинко встречает его недоверчиво и неприязненно. Только с большим трудом, после долгих мучительных блужданий и колебаний мальчик все же сближается с отцом.

Замечательным открытием художника является образ деда. Старый Краске прежде был беден, работал каменщиком, арендовал клочок земли у графа и мечтал о собственном хозяйстве… Он получил его только в новой Германии после земельной реформы. Дед Краске был когда-то социал-демократом и гитлеровцев не жаловал, но во время войны сперва было восхищался победами «немецкой мощи». Однако в конце концов проклял гитлеровцев и с удовольствием встретил советские войска. Советский офицер подарил ему лошадь; некоторое время старик был даже бургомистром в своей деревне. Но постепенно им все больше овладевали жадность и гордость собственника. Ослепленный своим положением «хозяина» — владельца земли, коня, коров и свиней, дед Краске тянется к дружбе с лукавым и хищным богатеем Кимпелем — «лысым чертом», яростно отмахивается от всех новшеств — от крестьянской взаимопомощи, от сельскохозяйственных машин, предоставляемых государством. Инстинкт собственничества подавляет в нем все человеческие чувства.

Реалистический образ старого Краске ярко и пластично, очень достоверно и вместе с тем символически выразительно воплощает сложные внутренние противоречия сознания и психологии немецкого — да и не только немецкого — крестьянина. В нем олицетворены страшные — уродующие даже хороших людей — силы собственнических инстинктов и того «идиотизма деревенской жизни» (Маркс), который неизбежен во все эпохи классового общества.

В «Тинко» художник время от времени еще уступает место комментатору и пропагандисту, который обязательно хочет объяснить, истолковать те или иные события и факты. Правда, Штриттматтер старается и в этом не изменять себе, и чаще всего его комментарии, так сказать, образно связаны с художественной тканью, вложены в уста персонажей. Но именно эти комментаторские обязанности иногда ослабляют реалистический характер некоторых образов.

III

…На страницах «Чудодея» встречается множество людей — друзья и враги героя, его родные, знакомые, просто случайные встречные и прежде всего сам он — юный деревенский «чудодей», — мечтатель, собеседник бабочек, дрессировщик птиц, ученик пекаря, гипнотизер-самоучка и незадачливый солдат.

Станислаус Бюднер — сложный и внутренне противоречивый образ. Он добр, честен, но недостаточно последователен и во многом наивен. Он разумный человек, отнюдь не трус, но и не герой, не борец. Друг коммунистов, он способен только сочувствовать и немного помогать им, но не бороться рядом с ними. Он может только пассивно сопротивляться насилию. Бродячий подмастерье, влюбленный в легкомысленную и вздорную девчонку, он из-за нее добровольно становится солдатом гитлеровской армии, но пытается остаться порядочным человеком и даже помогать жителям оккупированных стран, и, наконец, дезертирует, ищет правды и свободы на далеком греческом острове.

Люди в романе живут, работают, любят и ненавидят, бывают правы или неправы, умны или бестолковы, подлы или благородны, но всегда во всем остаются только такими, какими являются в действительности, не лучше и не хуже. В большом или малом, и в самых будничных, и в самых необычных обстоятельствах, во взаимоотношениях Бюднера-отца с лесничим, повитухой, крестными мамашами, жандармом, в любовных похождениях Станислауса и его приятеля Вайсблата, в карьере вахмистра Дуфте и в конфликте ротмистра фон Клеефельда с эсэсовцами воплощена неизменная и неуклонная правдивость художника-рассказчика.

Эта правдивость тем более значима, что он не ограничивается частными явлениями. Нити и звенья десятков разрозненных эпизодов, естественно и словно непроизвольно сплетаясь в единую ткань, образуют широкую яркую картину одного из самых трудных, самых постыдных и мучительных периодов истории Германии.

Именно поэтому эпически достоверное повествование, автор которого никогда не был и не мог быть только наблюдателем, но всякий раз оказывался то жертвой, то невольным орудием, то деятельным и сознательным участником исторических событий, пронизано глубоким лиризмом. Глубоким в самом точном смысле этого слова — внутренним и порою даже затаенным.

* * *

Штриттматтер говорит, что в «Чудодее» хотел разоблачить пресловутую, воспетую столькими немецкими литераторами «Innerlichkeit». Это понятие трудно перевести одним словом, ему лишь очень приближенно соответствуют: «задушевность», или точнее «погруженность во внутренний мир».

Ирония Штриттматтера становится особенно явной, когда он изображает людей, собственно олицетворяющих Innerlichkeit. Такими являются, например, болтливый и влюбчивый мечтатель писарь Фердинанд в «Погонщике», а в «Чудодее»: сентиментальный старый графоман папаша Пешель; сынок фабриканта, а также декадентствующий стихотворец и незадачливый проповедник ницшеанских теорий Вайсблат и зачастую сам герой — Станислаус.

Но ироническое восприятие и изображение Штриттматтером некоторых его сентиментальных и «погруженных в себя» персонажей оказывается не просто полемичным, не только насмешливо отрицающим. Его ирония бывает и доброжелательной, ласковой и в то же время страстно самокритичной. Потому что уже в том, как автор пишет о добрых, и именно вследствие своей доброты слабых или ошибающихся героях, он и сам обнаруживает как раз те же черты неподдельной душевности…

Так, в других он вышучивает самого себя, свою снисходительность и доверчивость. Эти свойства действительно бывают нередко вредными и опасными, но без них попросту нет ни «чудодея» Станислауса Бюднера, ни писателя Эрвина Штриттматтера…

Однако доброта писателя — это не смирение и не примиренчество.

Ласковая и грустная, дружелюбная и самокритичная ирония Штриттматтера отлично сочетается с бичующей, разящей сатирой.

Гневным сарказмом, непримиримой ненавистью и отвращением пропитаны те страницы его книг, в которых описаны разномастные фашисты, корыстолюбивые и жадные стяжатели-эксплуататоры — помещики, хозяйчики, кулаки, лицемерные попы и «мирские» ханжи, самовлюбленные вояки… Таковы в «Погонщике волов» управляющий имением и пастор; в «Кацграбен» — кулак Гроссман, в «Тинко» — кулак Кимпель и его шайка, в «Чудодее» — управляющий имением, граф, пастор, хозяева пекарен, члены союза «Стальной шлем», штурмовики, трусливый негодяй вахмистр Дуфте, кулак Маршнер — шпион, насильник и убийца, офицеры и эсэсовцы. Во всех этих и других, подобных им, по-настоящему реалистических образах запечатлены основные черты немецкой реакции, олицетворены те силы, которые составили главные ударные кадры нацизма.

IV

В «Чудодее» творчески развиваются некоторые старые литературные традиции, и в частности, традиции воспитательных и «плутовских» романов. Многие черты повествования о жизни Станислауса Бюднера заставляют вспомнить о «Симплициссимусе» Гриммельсхаузена, «Вильгельме Мейстере» Гете и об автобиографических повестях Ф. Ройтера. Пристальное литературоведческое исследование, несомненно, обнаружит в «Чудодее» определенные идейно-творческие влияния Горького. (Прежде всего трилогии: «Детство», «В людях», «Мои университеты».)

Однако художники социалистического реализма, и в этом можно убедиться на конкретном примере Штриттматтера, отнюдь не подражатели, они не повторяют своих литературных предшественников, не наливают «новое вино в старые меха».

Творческое освоение плодотворных и по сути никогда не умиравших — сколько б их ни хоронили всяческие декаденты — традиций реалистического художественного отображения действительности Штриттматтер осуществляет по-настоящему современными средствами.

Все построение, система образов и самый язык его книг отражают главные особенности именно современного мира с его неисчерпаемым многообразием внешних и внутренних противоречий, стремительным, лихорадочным темпом жизни, предельной насыщенностью атмосферы грозовым электричеством — зарядами приближающихся ураганов.

Писатель достигает этого с помощью очень простых на первый взгляд средств.

Сюжетный стержень романа — жизнь и похождения «маленького» человека. Но в то же время Станислаус Бюднер — не совсем обычный «маленький» немецкий обыватель. Он не случайно назван «чудодеем».

Необычайность героя, его своеобразные способности созерцателя и фантазера, которые принесли ему славу деревенского колдуна, его увлечение гипнозом и поэзией создают возможности для самых неожиданных углов зрения на мир и реалистически обосновывают то первозданно наивное поэтическое восприятие действительности, которое так характерно для творческой манеры Штриттматтера.

Это придает книге о сугубо обыденных и, казалось бы, уже по своей природе очень заурядных явлениях и предметах неожиданную силу правдивых художественных обобщений и вместе с тем обаяние поэтической сказки и занимательность приключенческой повести.

Штриттматтер — поэт в самом подлинном значении этого слова.

Поэзией пронизаны все его описания природы и лирические раздумья.

Поэтично в «Чудодее» уже развитие сюжета, когда и вся жизнь героя и некоторые отдельные эпизоды становятся своеобразными символами, не утрачивая ни на миг подлинного, реалистического характера.

В судьбе Станислауса — труженика и мечтателя, обманутого и униженного, но все же несломленного «чудодея» — причудливо олицетворялась судьба его поколения, его народа. Также символичны и отдельные эпизоды, например вербовка Станислауса в штурмовики и вся история его добровольного вступления в армию, к которому его побудило увлечение лживой, порочной девчонкой. Символично и то, что именно в пору наибольших унижений, когда-либо им испытанных в жизни, в грязной казарме, непрерывно осыпаемый оскорблениями, бессильный физически и душевно раздавленный Станислаус увлекается учением «о сверхчеловеке», ищет поддержку у Ницше.

Наконец и сам по себе образ Станислауса Бюднера является не только и не столько автобиографическим, портретным, сколько лирическим воплощением душевных смут, страданий и исканий немецкого «маленького человека». В Станислаусе олицетворены все его слабости, противоречия и недостатки, которые автор так беспощадно, самокритически обличает и высмеивает, и все его достоинства: честность, доброта, стремления и способности к труду и творчеству, мечты о лучшей жизни и умение противиться злу.

Поэтично и мировосприятие самого героя, начиная с его детских бесед с мотыльками и вплоть до самого решительного шага, предпринятого им в жизни, когда он покинул гитлеровскую армию, вдохновляемый гордой красотой людей и природы маленького греческого острова.

Поэзией скреплена художественная ткань романа, поэтичен и язык штриттматтеровской прозы. И это поэзия по-настоящему современная, свободная от условных красивостей, отважно вторгающаяся в любые закоулки реальной действительности.

* * *

Яркое поэтическое своеобразие, глубокий лиризм этого последнего (и пока еще не законченного) романа Штриттматтера не только не препятствует исторической конкретности и эпической объективности художественных обобщений больших событий и сложных закономерностей истории, но напротив, придает им живую прелесть настоящего, человечного искусства — книги о людях и для людей.

В «Чудодее» достигнуто живое творческое единство субъективного, лирического отношения художника к миру вокруг него и той объективной правды истории, которая сурово осудила врагов героя, а ему самому открыла пути и возможности, неизмеримо более чудесные, чем все экзотические и доморощенные чудеса, описанные в книге.

В этом единстве противоречивых элементов — лирики и эпоса, личного и общего — непосредственная художественная значимость «Чудодея» и вместе с тем его партийная определенность, его место в общем процессе развития современной немецкой литературы.

* * *

В главных достоинствах «Чудодея», как и всех книг Штриттматтера, отчетливо выражены именно те черты, которые характеризуют наиболее здоровые творческие силы немецкой национальной культуры.

В то же время в них воплощены и те общие закономерности, которые определяют историческую необходимость возникновения и развития литературы социалистического реализма в Германии и во всем мире.

Только на основе идейно-творческих принципов социалистического реализма могут быть созданы такие художественные произведения, в которых достигается по-настоящему живое — то есть противоречивое, но естественно гармоничное, беспощадно реалистическое, но жизнеутверждающее — единство личной и общей правды, индивидуального и всенародного, всемирного добра.