Онлайн чтение книги Десять вечеров. Японские народные сказки
ВЕЧЕР ВТОРОЙ

ОГНЕВОЙ ТАРО

В старину, в далекую старину, жила одна девушка по имени о-Ки́ку. Как-то раз гуляла она в поле позади своего дома и вдруг видит: в земле большая яма чернеется. Никогда такой ямы здесь не было. И откуда только она взялась?!

Наклонилась о-Кику над ямой и заглянула в глубину. Темно там и ничего не видно. Разобрало девушку любопытство. Спустилась она в яму и попала в подземное царство. Идет о-Кику по длинной, длинной дороге, а вдоль дороги растут прекрасные, не виданные на земле цветы. Много ли, мало ли она прошла, вдруг видит — стоят черные ворота.

Постучала о-Кику в ворота: дон-дон-дон. Вышел ей навстречу юноша, красивый собой, но бледный до синевы, в лице ни кровинки. Пригласил он ее зайти в дом.

— Зовут меня,— говорит,— Огневой Таро, а это царство огня. Отец мой был владыкой этого царства, но он умер, и с тех пор черти не дают мне покоя. Терплю я жестокие муки, и кто меня от них освободит, не знаю...

Пожалела девушка Огневого Таро и осталась с ним.

На другое утро собрался юноша уходить и наказывает ей:

— Не вздумай подсматривать, куда я иду. Жди меня здесь, в этой комнате. Никуда отсюда не выходи.

Отодвинул он фусума́[*]Фусума́ — раздвижные перегородки между комнатами в японском доме. Представляют собой решетчатые рамы, с двух сторон обклеенные бумагой. в сторону, снова за собой задвинул и ушел в глубь дома.

А в самых дальних покоях кто-то шумит, и галдит, и гремит железом.

Не выдержала о-Кику, выглянула потихоньку. И что же она увидела? Страшные черти раздели юношу догола, растянули на железной решетке и подвесили над огромным очагом. Корчится юноша в пламени. Уж когда совсем почти жизни в нем не осталось, приказал старший черт:

— На сегодня довольно.

Вынули черти юношу из огня.

От ужаса девушка чуть разума не лишилась. Задвинула она потихоньку фусума и вернулась назад в комнату.

На другое утро юноша сказал ей:

— Нынче я опять проведу весь день в дальних покоях дома. Тебе, верно, тоскливо одной... Погуляй в саду, там есть чем полюбоваться. Вот тебе тринадцать ключей от тринадцати кладовых. Двенадцать кладовых можешь отпереть, а в тринадцатую не входи. Еще мой покойный отец запретил ее открывать. Я и сам никогда там не бывал. Слышишь? Не вздумай открыть тринадцатую дверь!

С этими словами Огневой Таро вручил девушке связку черных ключей, а сам опять ушел во внутренние покои.

С тоской в сердце вышла о-Кику на двор. Стоят во дворе рядышком тринадцать каменных кладовых, обклеенные бумагой.

Захотелось девушке поглядеть, что в них спрятано. Отперла она ключом первую кладовую. А как увидела, что в ней, все на свете позабыла.

В первой кладовой праздновали Новый год.

Множество маленьких человечков в парадных накидках с гербами украшали новогодние сосны, а крошечные девочки в ярких платьицах подбрасывали мячики с перьями. Весело там было и шумно.

Во второй кладовой стоял февраль. Цвели, благоухая, сливы. Крошечные мальчики пускали по ветру воздушные змеи.

А что же было в третьей кладовой? Там справляли Праздник цветения персиков. Девочки, ростом с пальчик, нарядные и веселые, любовались великолепно разряженными куколками величиной в горошину.

В четвертой кладовой светило апрельское солнце. Седобородые карлики, ведя за руку своих внуков, чинно шли в храм по случаю дня рождения Будды.

А в пятой кладовой? О-Кику не терпелось заглянуть в пятую кладовую.

Там стоял теплый май. В синем небе плавали, как живые, пестрые карпы, а крошечные мальчики, весело распевая, устилали кровли домов цветущими ирисами. В парадных покоях красовались куклы-воины с ноготок величиной.

В шестой кладовой солнце сияло жарче. На берегу прозрачной реки заботливые хозяюшки-карлицы усердно мыли белье. А за рекой виднелись рисовые поля. Крестьяне и крестьянки, такие маленькие, что можно было каждого посадить на ладонь, пели песни, высаживая рядами зеленые ростки риса...

О-Кику отперла дверь седьмой кладовой и увидела ясное звездное небо. То был вечер «Встречи двух звезд». Дети карликов привязывали к листьям бамбука тоненькие полоски разноцветной бумаги с надписью «небесная река» и много других украшений.

Наглядевшись вдоволь, о-Кику отперла дверь восьмой кладовой.

Там была ночь осеннего полнолуния. Крошечные дети любовались светлой луной, а перед ними на столиках, лежали пестрыми горками яблоки и груши, не крупнее лесной земляники.

Луна, похожая на большой круглый поднос, пристально смотрела с неба на рисовые колобки-данго.

О-Кику заглянула в девятую кладовую. Там все было красное и золотое. Карлики, опираясь на посох, неторопливо гуляли по горам. То подымались они по крутому склону, то спускались в глубокую долину, любуясь осенними кленами.

Пришла очередь десятой кладовой. Там стоял октябрь. Карлики, взобравшись на деревья, трясли изо всей силы ветви, и на землю градом сыпались спелые каштаны. Весело было смотреть, как дети собирают их в корзины.

О-Кику открыла одиннадцатую кладовую. Навстречу ей потянуло холодным ветром. Вся земля была покрыта мелкой россыпью первого инея. Под каждой застрехой висели сушеная хурма и редька. Крошечные крестьяне молотили рис, радуясь богатому урожаю.

В двенадцатой кладовой — было царство снега. Куда ни взглянешь — глубокие сугробы. Дети веселятся, играют в снежки, лепят снежных человечков...

Вот и еще одна кладовая. Но Огневой Таро строго-настрого запретил отпирать тринадцатую дверь. Держит о-Кику черный ключ в руке... И не велено входить, а хочется.

Думает девушка, открыть или не открыть, а сама шаг за шагом, шаг за шагом, все ближе к двери, словно тянет ее что-то...

Вложила девушка ключ в замочную скважину, пробует повернуть, но заржавел замок, не поддается. Насилу-то насилу отперла она дверь и вошла в кладовую.

Эта кладовая не похожа была на все остальные. Не было в ней ни карликов, ни праздничных зрелищ. Попала о-Кику в богато убранный покой. Оглянулась она вокруг и видит: на полочке в парадной нише стоит шкатулка, покрытая черным лаком. Захотелось о-Кику посмотреть, что в ней спрятано. Приоткрыла девушка крышку и заглянула.

Лежат в шкатулке два красных шара. Словно из стекла они сделаны, да только мягкие. Что бы это могло быть? Сунула о-Кику шкатулку за пазуху и выбежала из кладовой. А солнце уже высоко поднялось. Захотелось девушке пить. Видит она: в саду бежит ручеек. Наклонилась о-Кику над ручьем, пригоршню воды зачерпнула.

В чистой воде, как в зеркале, были видны прибрежные деревья, а на одном из них что-то пестрое шевелилось... Подняла она голову. Огромная змея обвилась вокруг ветки сосны и смотрит на нее, сверкая глазами.

Не помня себя от страха, перепрыгнула о-Кику через ручей и бросилась бежать. И в тот же самый миг приоткрылась у ней за пазухой шкатулка, выкатился оттуда один шар и упал в ручей. Но девушка с перепугу ничего не заметила.

Вбежала она в дом, а навстречу ей идет Огневой Таро.

Рассказывает она ему, какие чудеса видела в двенадцати кладовых, а про тринадцатую ни слова. Слушает ее юноша и улыбается.

Вдруг раздался топот и гам. Высыпала из глубины дома ватага чертей.

Затряслась от страха о-Кику, а черти низко ей поклонились и говорят:

— Добрый вечер! Благодаря вам нашли мы один глаз нашего главного военачальника. Змея все нам рассказала... Наш военачальник повелел, чтобы предстали вы оба перед его лицом.

Повели черти юношу с девушкой к своему главарю. А у того лишь один-единственный глаз сверкает во лбу красным огнем, вместо другого — пустая глазница.

— Великое вам спасибо! — склонил главный черт свои рога перед ними.— Тому уж несколько десятков лет, как покойный отец твой, юноша, разгневался на меня за одно недоброе дело и лишил меня обоих глаз. С тех пор я долгие годы ходил слепым. В отместку за это я и мучил тебя немилосердно. Но сегодня у меня большая радость, один глаз нашелся. Отдайте же мне и второй. Я больше ничем вас не потревожу. Если будут у меня оба глаза, мне и сокровищ никаких не надо. Все вам подарю, только верните мне второй глаз!

Слушает Огневой Таро и ничего не понимает. Спросил он у девушки:

— Ты от меня ничего не скрыла?

— Да, правду сказать, я нарушила твой запрет, отперла тринадцатую кладовую. А в ней стояла шкатулка с двумя красными шарами... Не знала я, что это глаза черта. Положила я шкатулку себе за пазуху, да увидела змею возле ручья и, сама не знаю как, уронила один шар в воду.

Обрадовался военачальник чертей:

— Вот, вот, этот самый глаз. Отдай же мне другой, прошу тебя!

Вынула девушка из-за пазухи шкатулку и отдала черту второй красный шар, а черт сейчас же вставил его себе в пустую глазницу. Засверкали оба его глаза, словно два огня.

На радостях одарил он о-Кику и Огневого Таро несметными сокровищами.

Поженились юноша с девушкой. Весело им жилось, ведь они каждый день могли любоваться всеми временами года.

Желаю счастья! Желаю счастья!

ЖЕНА-ЛИСИЦА

В старину, в глубокую старину, были у одного микадо охотничьи угодья на горах, богатые зверем и птицей. Как-то раз устроили для него кэра́и[*]Кэра́й — в средневековой Японии слуга или вассал знатного человека. облаву на лисиц.

Вдруг выскочила из кустов тысячелетняя белая лисица, притаилась у самых ног одного кэрая, по имени Ясуна́ри, и просит-молит его со слезами:

— Смилуйся, пощади меня! Оставь мне жизнь хоть до того дня, когда я от бремени разрешусь.

Пощадил Ясунари белую лисицу, отпустил ее на свободу. Узнал про это микадо и сослал виновного в далекий пустынный край. Была у Ясунари молодая жена, по имени Кудзуноха́ — «Листок плюща». Не поехала она вслед за мужем в изгнание, осталась в столице. А Ясунари так по ней тосковал, что занемог тяжелым недугом. Десять верных слуг, не покинувших его в беде, заботливо за ним ухаживали, но помочь ничем не могли. Ясунари словно таял. Видно было, что уж немного дней осталось ему жить на свете, но жена все не приезжала.

Узнала про это белая лисица, приняла образ Кудзуноха и отправилась к больному. Но только хотела она войти в дом, как замерла у порога. Амулет, наклеенный на двери, заградил ей путь.

Стала она просить слуг: «Сорвите амулет!» Сняли амулет — и только тогда смогла лисица-оборотень войти в дом.

Обрадовался Ясунари, что жена, наконец, к нему приехала, и с того часу начал быстро поправляться. Через год родился у белой лисицы сынок, и назвали его Досима́ру.

Прошло немало времени с тех пор, как сослан был Ясунари, и вот, наконец, микадо даровал ему долгожданное прощение. Только тогда приехала Кудзуноха навестить своего мужа. И что же! Видит: место ее занято. Живет в доме другая Кудзуноха, похожая на нее, как одна капля воды похожа на другую. И сынок у мужа от той женщины родился: Досимару.

Глядя на них обеих, никто — даже сам Ясунари — не мог понять, которая же из двух настоящая Кудзуноха.

Тогда велел им Ясунари считаться годами. Сочли обе жены свои годы, и вышло, что лисице Кудзуноха исполнилось тысячу три года, а настоящей Кудзуноха всего тридцать три года.

Пришлось белой лисице уходить. Написала она со слезами прощальное письмо:

Досимару любил белую лисицу, ведь она была его родной матерью. Он пошел навестить ее в лесу Синода. Радостно выбежала к мальчику белая лисица:

— Добро пожаловать, сынок! — и подарила ему камышовую палку. С тех пор Досимару с этой палкой не расставался.

Получив прощение микадо, Ясунари с семьей воротился в столицу и зажил прежней жизнью.

Как-то раз отправился он на поклонение в храм морского бога Сумиёси и взял с собой маленького сына. Получил Досимару от своего отца сто монов[*]Мон — старинная монета невысокой ценности. и, заглядевшись на разные диковины, не заметил, как потерялся в толпе паломников.

Блуждал он, блуждал, да и вышел на морской берег.

Вдруг видит: поймал какой-то мальчишка черепаху и мучает ее немилосердно. Пожалел ее Досимару, выкупил за сто монов и отпустил на свободу.

Вскоре начался прилив. Поплыл озорной мальчишка в море, и, на беду, попалась ему та самая черепаха. Поймал он ее снова и давай мучить хуже прежнего. Но у Досимару больше не осталось ни одной монетки. Стал он просить мальчика:

— Отпусти черепаху. За это я обменяюсь с тобой одеждой.

Досимару был сыном придворного, а тот мальчик — сыном рыбака. Досимару ходил в богатом платье, а сын рыбака — в лохмотьях. Обрадовался он и отдал черепаху. Досимару отнес ее к самому морю и крикнул на прощанье:

— Плыви, черепаха, уплывай скорее, да смотри больше не попадайся, не то худо тебе будет.

Нырнула в воду черепаха и пропала из виду.

Стал Досимару бродить по берегу. Все кругом ему незнакомо. Где ему своего отца искать? Вдруг видит он: плывет к нему по волнам красивая ладья. Вышел из нее сам Повелитель драконов и говорит:

— Приехал я звать тебя в гости к себе. Спас ты от смерти не черепаху, а дочь мою любимую, принцессу Отохимэ́.

Сел Досимару в ладью и поплыл в подводное царство Повелителя драконов.

Радостно встретила своего спасителя прекрасная Отохимэ. В честь Досимару был устроен веселый праздник. Все рыбы на нем танцевали. Тридцать дней пролетели незаметно, пятьдесят дней промелькнули как один час. Начал Досимару тревожиться о своих родителях. Потянуло его вернуться на родную землю. Поведал он о своем желанье Повелителю драконов, и тот вручил ему три прощальных дара.

Первый дар — жемчужина прилива. Поднять ее высоко над головой, хлынет море на землю, затопит все вокруг, а опустить, так снова уйдет в свои берега.

Второй дар — жемчужина сытости. Кто ее лизнет — пятнадцать дней будет сыт, да еще исцеляла она многие недуги.

Третий дар — «жемчужина — чуткие уши». Кто поднесет ее к уху — станет понимать язык птиц и зверей.

В придачу к чудесным жемчужинам подарил Повелитель драконов мальчику наряд из золотой парчи и проводил его в ладье до самого берега Сумиёси.

Вышел на берег Досимару, поглядел вокруг. Когда отплывал он в море, на полях только-только начали зеленеть побеги риса, а сейчас спелые колосья отливают золотом.

Был он еще мал годами и не знал, что же ему делать теперь, куда идти.

Вдруг прилетела к нему белая лебедь.

Досимару быстро поднес к уху «жемчужину — чуткие уши» и услышал, как лебедь стонет:

— Досимару, Досимару, спеши скорее домой. Твоя приемная мать с горя умерла, твой отец тяжко болен.

Опечалился Досимару. А лебедь кричит:

— Ты, верно, не знаешь дороги. Иди за мной, я полечу вперед, стану путь показывать.

Пошел Досимару вслед за лебедью, и вскоре привела она его к родному дому. Правду сказала лебедь. Кудзуноха, его приемная мать, умерла от горя, а Ясунари был при смерти. Едва теплилось в нем дыханье. Досимару потер отца чудесной жемчужиной, полученной в дар от Повелителя драконов, и Ясунари опять стал здоров. Болезни как не бывало.

Как-то раз видит Досимару: опустился на кровлю его дома голубок и воркует. Быстро поднес мальчик жемчужину к уху. Воркует голубок:

— Досимару, Досимару, скорее ступай в столицу. Не пойдешь — упустишь свое счастье.

Отпросился мальчик у отца и пошел в столицу. Не взял он с собой никакой еды, ведь с ним была жемчужина сытости: лизнешь — пятнадцать дней есть не захочется.

Пришел он в столицу в самый разгар дня, притомился на солнцепеке и лег возле дороги отдыхать в тени.

Вдруг прилетели два ворона, один с запада, другой с востока. Опустились они на соседнее дерево и повели между собой беседу.

— Ты, друг, откуда? — спрашивает восточный ворон.

— Я из Кумано́,— отвечает западный.— У нас в этом году плохой урожай, с голоду умираем. А у вас как?

— У нас в столице все бы хорошо,— отвечает западный ворон.— Вот только люди — страшные они существа. Волшебник Дома́н напустил на государя злые чары. Зарыл он под северо-западным углом дворца змею, источающую три смертельных яда. Люди этого не знают. Им и невдомек, отчего государь тяжко заболел. Созвали они знахарей и заклинателей, но ничего не помогает. Не будет государю легче, пока не выкопают змею.

«Важную весть я услышал»,— подумал Досимару и поспешил в столицу. Там остановился он в доме одного друга своего отца по имени Цунэмо́то. На следующее утро пошел Досимару по городу с камышовой палкой в руках. Идет он и кричит громким голосом: «Достоин жалости тот, кто не ведает, почему его постигла нежданная беда!»

Как раз тогда по улице проходили слуги чародея Домана. Услышали они возгласы Досимару.

«Неспроста этот мальчик говорит такие слова»,— подумали слуги и набросились было на Досимару, но он их всех крепко побил и разогнал своей камышовой палкой.

Узнал об этом Цунэмото и подивился силе мальчика. А тот говорит ему:

— Я могу исцелить нашего государя.

Поверил ему Цунэмото, явился к государю и доложил, что пришел в столицу один мальчик по имени Досимару. Наделен он чудесной силой и берется излечить недуг государя.

Чародей Доман находился в это время в опочивальне больного.

— Я сам лечу государя! — воскликнул он,— Мне это дело поручено, и я не отступлюсь от него ради глупых россказней какого-то мальчишки.

Цунэмото вспыхнул от гнева.

— Если так,— говорит,— то надо устроить состязание между Доманом и Досимару. Пусть каждый покажет свое умение. Кто победит, тот пусть и пользует государя.

На том и порешили. Микадо захотел сам посмотреть, как будут состязаться чародеи.

Призвали Досимару. Вот уселись оба, мальчик и чародей Доман, друг против друга. Сначала Досимару взял листок бумаги и положил в цветочный горшок. Потом прикоснулся камышовой палкой к листку, и вдруг обратился он в дерево сливы. Стали распускаться на ветках алые цветы. Весь дворец наполнился ароматом.

Взял Досимару другой листок бумаги, изрезал его на мелкие кусочки, коснулся их камышовой палкой, и обратились они в соловьев. Вспорхнули соловьи на ветки сливы и запели. Потом Досимару три раза хлопнул в ладоши, и все сразу исчезло.

Тут пришлось Доману призадуматься. Непростой оказался у него соперник. Взял Доман два листка бумаги и сделал из них змею. Поползла змея к Досимару, вот-вот ужалит. Но Досимару даже не пошевельнулся, только взглянул на нее — и змеи как не бывало.

«В самом деле, он хоть с виду и мал, но могучий волшебник»,— решил Доман. Незаметно положил он в ларец-дзюбако[*]Ларец с набором коробочек для еды и сластей. двенадцать лимонов и апельсинов и спрашивает мальчика:

— Отгадай, что я положил в ларец? И сколько?

Не мог отгадать Досимару и спросил потихоньку у своей камышовой палки.

— Двенадцать мышей,— шепнула ему камышовая палка.

— Двенадцать мышей,— повторил Досимару.

Обрадовался чародей: «Моя победа!» С торжеством раскрыл он ларец, и что же! Стали из всех ящичков ларца мыши выскакивать, и было их ровным счетом двенадцать.

Увидел Доман, что побежден, и бросился бежать. Но поднял Досимару над головой жемчужину прилива, и в то же мгновенье нахлынула откуда ни возьмись высокая волна и накрыла Домана с головой. Тут и пришел конец чародею.

Тогда опустил Досимару жемчужину низко-низко:

— Волна, воротись, воротись,— и волна послушно отхлынула.

— Вели копать под северо-западным углом дворца,— сказал мальчик государю,— там зарыл чародей змею, испускающую три страшных яда. В этом причина твоего недуга.

Бросились государевы слуги копать землю там, где указано. И правда! Появилась из земли смертоносная змея. Только змею убили, как прошел недуг микадо.

Получил Досимару богатую награду и вернулся в дом своего отца, опираясь на камышовую палку.

ЧУДЕСНЫЙ КУВШИНЧИК

Некогда на острове Мияко жил один молодой рыбак по имени Масария́. Было ему лет двадцать, не больше.

Однажды в ясный лунный вечер пошел он на берег моря рыбу ловить. Вдруг удочка в его руках изогнулась дугой, словно лук:

— А-а, клюет!

Вытащил Масария из воды огромную рыбину. От глаз до хвоста была она длиной в добрых три сяку[*]Ся́ку — японская мера длины, равна 30,3 см.. Только хотел обрадованный Масария снять ее с крючка, как вдруг его руки онемели, словно их отшибло. Свалился он на землю без памяти.

А как пришел в себя, видит: рыба исчезла и стоит перед ним, откуда ни возьмись, девушка дивной красоты.

— Застала меня темнота в дороге,— говорит она голосом чистым, как серебряный колокольчик.— Позволь мне провести одну ночь в твоей хижине.

— Да ведь живу я в тесном шалаше, там и лечь-то как следует негде.

— Мне все равно, лишь бы укрыться от дождя и ночной росы. Прошу тебя, дай мне приют на одну ночь.

Впустил Масария девушку в свой шалаш, а у самого сердце так и стучит в груди! В жизни не видал он такой красавицы.

Провели они вместе ночь, а на другое утро, только открыл молодой рыбак глаза, красавица исчезла, словно ветром ее унесло.

Долго не мог рыбак позабыть красавицу. Каждый вечер ходил он на берег моря, но она все не появлялась.

Как-то раз, в безветренный тихий день, закинул Масария сети в море и стал поджидать улова. Вдруг он видит: на волнах покачивается челнок-однодеревка, а в нем сидят двое маленьких мальчиков — каппа. Тело у них чешуей покрыто, а глаза навыкате, как у больших рыб.

— Отец! Здравствуй, наш отец! — закричали они.

Сильно удивился Масария.

— Почему вы меня так зовете? Какой я вам отец! Вы же каппа, дети воды!

— Что ты отпираешься! Разве не было у тебя любовной встречи с нашей матушкой года два-три назад? — не по возрасту смело спрашивают дети.— После этого и родились мы на свет, двое братьев-близнецов.

— Ну, если так, то вы и вправду мои дети. Но где же ваша матушка?

— На дне моря, во дворце Повелителя драконов.

— Да неужто?

— Она послала нас за тобой, отец.

Как услышал это Масария, не стал долго раздумывать, обнял своих детей за плечи и нырнул на дно моря. В то же мгновенье очутился он перед воротами подводного дворца.

— Матушка, матушка, мы отца привели! — крикнули мальчики.

Громко заскрипели подводные ворота из алого коралла и распахнулись настежь.

Окруженная толпой прекрасных прислужниц, под звуки тихой музыки вышла ему навстречу в ослепительном наряде сама принцесса Отохимэ, дочь Повелителя драконов.

— Добро пожаловать, долго я тебя ждала.

Взяла Отохимэ своей рукой, похожей на белую рыбку, Масария за руку и повела во дворец. Вся утварь в покоях кораллом изукрашена, алым, черным, белым и лазоревым. В зеркалах пестрые рыбы проплывают, морские чудища глаза пялят.

— Давно я хотела с тобой свидеться. Ведь родилось у нас двое сыновей. Останься же с нами навек в этом дворце. Будем с тобой жить неразлучно,— молвила Отохимэ.

Масария только смотрел во все глаза и слова не мог вымолвить в ответ.

Провела его Отохимэ в парадную залу. А там уже веселый пир наготове, столы яствами уставлены, прислужники-рыбы вино наливают.

Заиграли лютни, цитры, скрипицы, флейты, барабаны. Начались веселые пляски. То краб ходит боком, то осьминог выкидывает коленца. До слез хохотал Масария.

Так прошло пять дней. Но не в радость молодому рыбаку был вечный праздник. Потянуло его на землю, к людям. Видят дети, что у отца лицо затуманилось, ходит он нерадостный, и спрашивают:

— Невесело тебе у нас, отец? Верно, хочешь на землю вернуться.

Удивился Масария.

— Вот правду говорят, что дети приметливы! Тяжко мне стало на морском дне. Помогите же мне вернуться на вольный воздух.

— А наша матушка что говорит?

— Я попрошу ее отпустить меня.

— Да, расскажи ей все, что у тебя на сердце. Но когда будешь с ней прощаться, то, уж верно, она подарит тебе что-нибудь на память. Попроси тогда маленький голубой кувшинчик. Это лучшее сокровище нашего дворца,— посоветовал Масария один из мальчиков и повел его в покои Отохимэ.

— Я уже все знаю от наших детей. Так ты непременно хочешь вернуться на землю?

— Что поделаешь! Привык я каждый день трудиться. От безделья не по себе мне стало, тоска грызет. Я — созданье земли и должен вернуться на землю.

— Если так, то и говорить не о чем. Но хочу я дать тебе подарок на память. Выбери сам, что приглянется.

— Что ж, дай мне тогда вот этот лазоревый кувшинчик.

Опечалилась было Отохимэ, но потом улыбнулась:

— Этот кувшинчик — бесценное сокровище. Но для тебя, мой любимый Масария, мне ничего не жаль, возьми его! Только всегда помни обо мне.

И с этими словами Отохимэ отдала Масария лазоревый кувшинчик.

Простился с женой молодой рыбак, обнял своих сыновей за плечи и в тот же миг очутился на берегу острова Мияко.

Пошел Масария назад в свою деревню. Но что это? Как она изменилась! Все в ней выглядит чужим. Если б не горы да не река, он и места того не признал бы. Ищет рыбак свой дом, но от него и следа не осталось. Там, где он стоял, поднялась высокая роща.

Глазам своим не верит Масария. Уж не сон ли? Вдруг увидел он, что по дороге бредет, опираясь на палку, седой старичок лет семидесяти. Сказал ему Масария:

— Я рыбак из здешних мест, зовут меня Масария. Пять дней пробыл я во дворце Повелителя драконов, и вот — не узнаю родной деревни. Все здесь так изменилось!

— Масария, говоришь ты? Верно, был такой среди нас, рыбаков. Да только добрых пятьдесят лет прошло, как уплыл он в море и не вернулся. Уж не призрак ли ты? Скройся с моих глаз! Пропади! — И старик замахнулся на Масария посохом.

«Дивное, непонятное дело!»— И Масария, спотыкаясь, неверным шагом побрел к старому пруду на краю деревни.

Наклонился Масария над прудом. Но в воде он увидел не юношу двадцати лет. Нет, на него глядел седой, морщинистый старик, похожий на того, с каким он повстречался.

— О, я несчастный! Пять дней провел я во дворце Повелителя драконов, а за это время на земле прошло пятьдесят лет! Потерял я свою молодость!

И в отчаянии Масария встряхнул свой лазоревый кувшинчик. Что-то в нем заплескалось. Он открыл крышку, и оттуда потянуло крепким духом старого вина.

— Так, значит, там драгоценное ароматное вино. Что ж, хоть напиться с горя, что ли!

И, опрокинув вверх дном кувшинчик, Масария осушил его одним духом.

Побежало вино по его жилам горячей струей. Поднес он руки к лицу,— лицо стало гладким, как прежде.

Поглядел Масария в пруд и подскочил от радости.

— Мне снова двадцать лет! Так вот отчего этот кувшинчик — бесценное сокровище! Эх, жалко, что я все вино сразу выпил.

Потряс он кувшинчик, а в нем опять вино булькает.

— Эге, чудо за чудом!

Выходит, пей, сколько хочешь, из того кувшинчика, а вино никогда в нем не иссякнет, как струя в роднике. Масария не помнил себя от счастья:

— Теперь я смогу помогать людям. Вина на всех хватит.

Начал он ходить по всему острову и всюду рассказывать людям про свои приключения. Выпьют чудесного вина старики — станут молодыми, выпьют больные — и станут здоровыми.

Пронесся об этих чудесах слух по всем окрестным островам. Люди толпами пошли к дому Масария. Кто сам идет, кого ведут, а кого и несут.

Но верно говорят: между радостью и горем тонкая стена.

Как-то раз пришло к Масария людей втрое больше обычного. Лег он спать еле живой от усталости, но только заснул первым сном, как в ворота так сильно застучали, словно хотели разнести их вдребезги.

— Эй, Масария, отворяй! С дальнего острова привезли на лодке больного. Он чуть дышит. Дай ему выпить целебного вина. Скорей, а не то помрет. Отворяй ворота, живо! Не откроешь подобру-поздорову, вышибем.

Масария встал с постели, протирая заспанные глаза.

— Это что еще! Что за наглость такая! Я даром пою каждого, кто ни попросит, чудесным вином из дворца Повелителя драконов. Могли бы, кажется, быть мне благодарны. А вы ломитесь в мой дом посреди ночи, покоя не даете. Хороша награда за мою доброту. Что я нажил, кроме хлопот и беспокойства! Из-за этого проклятого кувшина мне и ночью отдыха нет. Да пропади он пропадом!

И только он это вымолвил, как кувшинчик с треском разломился пополам. Обратились его осколки в двух белых лебедей и полетели в сторону моря. С криком бросился Масария за ними в погоню.

Но лебеди, сверкая в лунном свете белыми крыльями, скрылись из виду. В ту же минуту Масария вновь превратился в дряхлого старика. И все люди, кому чудесное вино вернуло молодость, снова стали стариками. А больные, исцеленные вином, сразу умерли.

Вот что случилось в далекую старину.

ПЕПЕЛЬНИК

Давным-давно жили в краю Омура муж с женой. Родился у них сынок, и дали они ему имя Мамитиганэ́. Но не исполнилось мальчику и трех лет, как мать его умерла. Погрустил отец, погрустил и привел в дом новую жену. Невзлюбила мачеха пасынка, но при отце и виду не подавала.

Когда исполнилось Мамитиганэ девять лет, отец поехал в Эдо́[*]Эдо́ (ныне Токио) — резиденция верховного правителя Японии, сёгуна; с 1868 г.— столица страны. на три месяца, а перед отъездом сказал своей жене:

— Можешь хоть ничего в доме не делать, но одного не забывай: каждый день причесывай Мамитиганэ.

Пошла мачеха провожать мужа на корабль, а как вернулась, так и приказала пасынку:

— Эй, ты, иди в горы, наруби дров.

Принес Мамитиганэ большую охапку дров.

— А теперь двор подмети,— велит мачеха.

Так и пошло. Ни единого раза мачеха гребнем не провела по волосам мальчика. Целый день Мамитиганэ делал черную работу по дому и скоро стал лохматым и грязным оборвышем, словно нищий с большой дороги.

Через три месяца пришло письмо из Эдо, а в письме сказано: «Ждите меня. Завтра приеду на корабле».

На другой день рано утром Мамитиганэ говорит мачехе:

— Матушка, я пойду на берег встречать отца.

— Хорошо, ступай вперед. Я как следует причешусь, приберусь и приду вслед за тобой. Еще поспею.

Послала мачеха пасынка вперед, а сама порезала себе лицо острой бритвой, легла в постель и укрылась с головой одеялом.

Сошел с корабля отец на берег и увидел, какой Мамитиганэ нечесаный и грязный.

— Что с тобой? Да ты сам на себя не похож,— удивился отец.

— Матушка меня ни разу не мыла, не чесала,— ответил мальчик.

— Где же она?

— Сказала, что придет потом, как нарядится и причешется.

Стали отец с сыном ждать ее на берегу. Не дождались и пошли домой.

Видит отец: лежит его молодая жена в постели.

— Здорова ли ты? Уж не захворала ли? — спрашивает отец.

Приподнялась мачеха и откинула одеяло с головы. Ахнул отец: все лицо у нее в кровь изрезано.

— Полюбуйся, что твой сынок со мной сделал. С той самой поры, как уехал ты на корабле, он каждый день не переставал бранить меня. Только я и слышала от него: «У-у, подлая мачеха!» А однажды бросился на меня с бритвой и поранил. Стыдно мне на люди лицо показать, потому и не встретила тебя на берегу.

В страшный гнев пришел отец. Не стал он слушать мальчика.

— Уходи из моего дома, непочтительный сын. Видеть тебя больше не хочу!

Нарядил он сына в красивую одежду, которую привез ему в подарок из Эдо, посадил на самого лучшего коня и прогнал из дому.

Пришлось Мамитиганэ покинуть родную деревню. Поехал он, сам не зная куда. Едет-едет, вдруг перед ним река, длиной в тысячу ри, шириной в одно ри. Не перейти через реку в верховье, не переплыть в низовье.

— Эй, конь Мамитиганэ, скоком скачи, летом лети!

Как хлестнет он коня бичом. Перелетел конь птицей на другой берег.

Поехал Мамитиганэ дальше. Едет-едет, вдруг явилась перед ним гора Ибара в венце белых туч. Не объедешь справа, не объедешь слева.

— Эй, конь Мамитиганэ, скоком скачи, летом лети!

Хлестнул он коня бичом раз, конь только головой мотнул. Хлестнул другой, конь птицей перелетел через гору.

Поехал дальше. Едет Мамитиганэ, едет, и встретился ему косматый старик.

— Дедушка, дедушка, скажи мне, не нужен ли в этой деревне кому-нибудь работник?

— Вон в том доме на Западной горе,— ответил старик,— держат тридцать пять работников. Нынче седьмой день пошел, как один из них умер. Там бы нашлась для тебя работенка, да только уж слишком ты нарядно одет для простого слуги.

— Ну, так сменяй свою безрукавку на мое платье.

— Что ты, сынок, слыхано ли это менять такой богатый наряд на старое отрепье! Лучше бери мою безрукавку даром.

— Ведь я, дедушка, сам по своей доброй воле предложил меняться. Но уж если ты хочешь подарить мне безрукавку, дай в придачу и сундучок. Я спрячу в нем свое платье.

Старик согласился.

Надел мальчик старую безрукавку, а нарядное свое платье и богатое седло спрятал в сундучок. Отпустил он коня пастись на воле в бамбуковой чаще, а сам отправился к богачу на Западную гору и просит:

— Возьмите меня в работники.

Богач охотно нанял его в услужение.

Стал Мамитиганэ работать в доме богача. Послали его для начала рубить солому на корм скоту. Прошло немного времени, воротился он и говорит хозяину:

— Эта работа не по мне, только руки себе натрудил. Лучше велите мне двор подметать.

Послал его богач двор мести. Но скоро мальчик опять пришел к хозяину:

— Нет, и эта работа не по мне. Вон какие на ладонях волдыри вскочили! Лучше вот что, дайте мне в подмогу семь работников, я сложу такие печи, что кушанье будет поспевать сразу для всего дома, а не так, как теперь: одни едят, а другие голодными дожидаются.

— Ну что ж, постарайся, сложи печи,— согласился хозяин.

Дали мальчику в подмогу семерых работников. Работа так и закипела. Кто песок тащит, кто камни кладет, кто ведра с водой носит, тот рубит солому, этот глину месит. Скоро сложили работники семь хороших печей и стали варить рис сразу в семи котлах.

Прежде случалось, завтрак поспевал лишь к полудню, полдник к вечеру, а ужин бывал готов лишь к середине ночи. Теперь же, едва рассвет забелеет, а уж рис к завтраку для всех готов. Не успеет солнце подняться высоко в небе, как поспеет обед. Чуть начнет темнеть, как готов ужин. Люди всегда сыты. А Мамитиганэ знай себе топливо в печи подкладывает. Дали ему прозвище «Пепельник», потому что теперь он всегда был измазан пеплом и сажей.

Обрадовался богач.

— Хорошего истопника мы нашли,— похвалил его богач.— Оставайся у меня сколько захочешь.

Прошло с тех пор немало времени. Однажды богач говорит:

— Завтра в храме большой праздник. Будут давать представление. Пойду-ка я посмотреть. Приготовь пораньше еды на дорогу.

На другое утро приготовил Мамитиганэ завтрак рано-рано.

Хозяин позвал его:

— Иди, Пепельник, и ты с нами.

— Нет, сегодня как раз третья годовщина со дня смерти моей матушки. Не могу я идти туда, где люди веселятся.

— Тогда оставайся за сторожа дом караулить.

— Хорошо,— говорит Пепельник.

Вот ушел хозяин вместе с семьей и со всеми слугами смотреть на представление. Зрителей там собралось видимо-невидимо, сам владетельный князь приехал зрелищем полюбоваться. Возле храма помост поставлен под высокой крышей. А Мамитиганэ отмылся добела, взял из сундучка свой красивый наряд, оделся, обулся и позвал коня из бамбуковой чащи. Конь мигом прибежал на голос своего хозяина. Оседлал Мамитиганэ коня, вскочил на него и крикнул:

— Эй, конь Мамитиганэ, скоком скачи, летом лети!

Хлестнул он коня один раз, конь понесся, как птица, и остановился перед самым помостом, с южной его стороны. Хлестнул Мамитиганэ коня другой раз, перескочил конь через крышу, только копыта в воздухе сверкнули, и остановился возле помоста, с северной его стороны.

Все зрители разом вскричали:

— Глядите! Глядите! Это светлый бог спустился к нам с неба. Встанем, поклонимся ему!

Все встали со своих мест и, молитвенно сложив руки, поклонились Пепельнику. Хозяин Мамитиганэ тоже склонился перед ним. Но дочка богача сказала:

— Это совсем не бог, это же наш Пепельник! Я его узнала. У него на левом ухе черная метина.

Девушка, лукаво смеясь, тоже преклонила голову перед Пепельником.

А Пепельник вернулся домой раньше всех, отпустил своего коня пастись в бамбуковую чащу, спрятал свой драгоценный наряд в сундучок и скорей надел старую безрукавку. Потом затопил он все семь печей и улегся на куче золы, подложив охапку бамбука себе под голову.

Вскоре возвратился хозяин со слугами и домочадцами.

— Пепельник, эй, Пепельник, отворяй ворота!

Отворил Пепельник ворота. Хозяин говорит ему:

— Жаль, что не ходил ты смотреть представление. Сегодня прилетел туда с неба светлый бог невиданной красоты и все поклонились ему.

— Ах, знал бы я, непременно пошел бы вместе с вами.

— Послезавтра мы опять пойдем на праздник. Встань с утра пораньше и приготовь нам еды на дорогу,— приказал хозяин.

В назначенный день Пепельник поднялся рано на заре и сварил рису больше, чем обычно, всех накормил и еще дал с собой на дорогу. Хозяин опять позвал его:

— Иди и ты с нами, Пепельник.

— Нет, сегодня как раз годовщина со дня смерти моего дедушки. Не пойду я туда, где люди веселятся, а останусь в тишине дом сторожить.

Проводил Пепельник всех в дорогу, живо помылся, нарядился и только оседлал коня, как вдруг хозяйская дочь во двор входит. Придумала она для отвода глаз, будто забыла дома свои дорожные сандалии. Что будешь делать! Говорит ей Пепельник:

— Садись и ты со мной на коня.

Села девушка на коня позади Мамитиганэ.

Конь поскакал и остановился у самого помоста, с восточной его стороны.

Хлестнул Пепельник коня бичом и крикнул:

— Эй, конь Мамитиганэ, скоком скачи, летом лети!

Конь взлетел, как птица, перескочил через крышу и остановился возле помоста с западной его стороны.

Все зрители закричали:

— К нам с небес божественная пожаловала чета.

Поклонились они Пепельнику и девушке.

А Пепельник с дочерью богача воротился домой. Отпустил он своего коня пастись в бамбуковой чаще, снял богатое платье, развел огонь в печах и лег на куче золы отдыхать.

А девушка спряталась у себя в самом дальнем покое и притворилась больной.

Вот послышались крики:

— Эй, Пепельник, отворяй ворота!

Это возвратился хозяин со своими слугами и домочадцами. Говорит хозяин Пепельнику:

— Напрасно ты не пошел с нами. Сегодня пожаловала на представление чета небесных богов.

— И правда, жаль, что я остался дома,— посетовал Пепельник.

Вошел богач в дом и стал искать свою дочь. А она на постели лежит, будто занемогла. Поднялась в доме суматоха. Хотели сейчас же позвать врача, но девушка попросила:

— Нет, мне врача не надо. Позовите лучше жрицу-мико́.

Позвали трех жриц и велели им погадать. Погадали они и говорят:

— Эту болезнь скоро не вылечить. Тяжелым недугом занемогла ваша дочь.

Девушка в ответ:

— Нет, не отгадали они правды. Позовите еще одну жрицу, ту, что недавно приехала в наши места.

Пригласили и ее. Погадала она и говорит:

— Не телесный это недуг, а любовный. Полюбила девушка одного из ваших работников. Дайте ей чарку вина, пусть поднесет любому из них по своему выбору. Тогда и узнаем, который ей мил.

Послушался богач. Дал своей дочери чарку вина и велел всем своим работникам вереницей пройти перед нею. Прошло их тридцать четыре, но она никому чарки не подала.

— Нет ли еще какого-нибудь слуги в доме? — спрашивает богач.

— Да будто все здесь. Только один грязный Пепельник возле печи остался,— отвечают слуги.

— Что ж, и он такой же человек, как вы. Зовите и его, да пусть принарядится немного.

Послал хозяин Пепельнику старое платье со своих плеч. А Пепельник помылся в чане с горячей водой, обтерся пожалованным ему платьем, да и забросил его в свинарню.

Услышал об этом хозяин и послал ему новое, хорошее платье. Но Пепельник и этим платьем обтерся и кинул его, словно старую тряпку, позади конюшни. Тогда послал ему хозяин парадную накидку с гербами. А Пепельник накидкой ноги вытер и сунул ее в навоз.

Потом достал он из сундучка свой драгоценный наряд, надел его и вскочил на своего коня.

Как увидел богач прекрасного юношу, взял его за руку и почтительно провел в парадные покои. Болезнь девушки как рукой сняло. Радостно поднесла она своему избраннику чарку вина.

— У дочери моей острее глаза, чем у меня,— улыбнулся богач.— Прошу тебя, будь моим зятем.

Сыграли свадьбу. Три дня шло веселье, а на четвертый сказал Мамитиганэ своему тестю:

— Отпустите меня на три дня. Хочу я отца своего навестить.

Но тесть молвил в ответ:

— Нет, на три дня я тебя не отпущу. Даю тебе сроку лишь один день от утра до вечера.

Пришел Мамитиганэ проститься со своей молодой женой, а она его спросила:

— Какой дорогой поедешь ты: по берегу моря или через горы?

— Берегом моря надо три дня ехать, отец же твой отпустил меня лишь на один день. Поеду я через горы напрямик.

— А если поедешь ты горной дорогой,— говорит жена,— то упадут тебе на луку седла тутовые ягоды. Как бы ни мучился ты жаждой в пути, смотри не ешь их. Если поешь ты этих ягод, то мы с тобой больше в этой жизни не увидимся.

Поскакал Мамитиганэ через горы напрямик, и упало к нему на луку седла несколько ягод с тутового дерева. Спелые они были и сочные, но вспомнил юноша наказ своей жены и первое время крепился. Стояла жаркая пора. В полдень так захотелось ему пить, что язык к гортани присох. Не выдержал Мамитиганэ и съел одну ягоду. В тот же миг отлетело от него дыхание и повалился он на шею своего коня. Почуял конь, что хозяин его мертв, захрапел и понесся, как птица. Взлетает на гору, передние ноги подгибает. Слетает с горы, задние ноги на скаку подгибает.

Принес он хозяина к воротам родного дома и три раза тревожно заржал.

Услышал его отец Мамитиганэ:

— Ах, это конь моего сына! Что же сын мой сам меня не зовет! Ступай, посмотри, что там такое,— послал он свою жену.

Жена отворила ворота. И в то же мгновение конь бросился на нее и загрыз насмерть. Вышел тогда к воротам сам отец.

— О горе, сын мой! Уехал ты от меня живым, а вернулся ко мне мертвым.

Положил он мертвого Мамитиганэ в большую бочку с вином и крышкой прикрыл.

А жена Мамитиганэ ждет его не дождется:

— Если б знала я, куда уехал мой муж, так письмо бы ему послала. Уже прошел день, другой, и третий миновал, а его все нет. Уж не поел ли он в пути тутовых ягод?

Купила жена три мерки живой воды и помчалась, как ветер, по следам своего мужа. За полдня пробежала она столько, сколько быстроногий конь Мамитиганэ за целый день проскакал, и оказалась у чьих-то ворот.

— Не здесь ли дом Мамитиганэ? — спросила она.

— Здесь-то здесь, да только Мамитиганэ уж на свете нет,— ответил ей отец юноши.

— Покажите мне его хоть мертвого,— заплакала жена.

— Нет, не могу я сына моего показать чужому человеку.

— Разве я чужая ему? Он был мужем мне, да только уехал четыре дня тому назад и не вернулся...

— Ну простите, коли так. Вот он, бедный мой сын...

Вынул отец тело Мамитиганэ из бочки с вином и показал невестке.

Лежит Мамитиганэ как живой, только что не дышит.

Омыла жена мужнино тело чистой водой из родника, а потом сбрызнула живой водою. Открыл глаза Мамитиганэ и спрашивает:

— Спал ли я утренним сном? Спал ли вечерним сном?

— Нет, не спал ты утренним сном, не спал ты вечерним сном,— отвечает молодая жена,— а спал мертвым сном. Не послушал ты меня, поел тутовых ягод... Но я тебя спрыснула живой водой, и возвратилось к тебе дыханье. Пойдем же теперь ко мне домой.

Тут отец Мамитиганэ воспротивился:

— Это мой родной, мой единственный сын. Не отпущу его больше от себя.

— Что ж, тогда мы останемся с вами, отец,— сказала молодая жена.

Но Мамитиганэ сказал:

— Не могу я сразу служить двум отцам. Возьми себе приемыша, а я навсегда останусь в доме жены, ведь она мне жизнь спасла.

Простились молодые супруги с отцом Мамитиганэ и пошли в обратный путь.

Слышно, они и теперь живут в любви и согласии.

ЖИВАЯ ИГЛА, МЕРТВАЯ ИГЛА И ЛЕТУЧАЯ КОЛЕСНИЦА

Давно, давно тому назад жил один богач. В доме у него заведен был такой обычай. Когда наступал первый день Нового года, слуги рассаживались возле очага в господских покоях, а хозяин сам своими руками еду им подавал и вино наливал.

Вот однажды слуги весело праздновали Новый год. Вдруг хозяин, наливая им полные чарки, говорит:

— А ведь в эту ночь первый сон вещим бывает. Хорошенько запомните, что кому привидится. Завтра мне расскажете. Я заплачу за каждый сон по серебряной монете.

На другое утро хозяин спросил:

— Ну, кто из вас хороший сон видел? Рассказывайте по очереди.

Сидевший на главном месте старший слуга замялся:

— Уж прости, господин, проспал я до самого утра как убитый. Никаких снов не видел.

Следом за ним и другой стал отнекиваться:

— Я только закрыл вечером глаза, а открыл, смотрю: на дворе уже утро. И не заметил я, как ночь прошла.

Все слуги один за другим стали уверять, что снов не видели. Но самый молодой слуга, юноша лет пятнадцати — шестнадцати, признался:

— А я видел чудесный сон.

— Вот как, в самом деле? Ну, так продай мне его. Вот тебе серебряная монета.

— Нет, не могу я продать свой счастливый сон. Вдруг он тогда не сбудется.

— Так я дам тебе две монеты.

Но юноша только покачал головой.

— Хочешь три?

— И за три не продам.

— Какой ты несговорчивый! Бери четыре.

Хозяин, раззадорясь, все набавлял и набавлял цену. Но молодой слуга только головой качал. Наконец хозяин предложил двадцать золотых монет. Но и тут юноша не согласился.

В страшный гнев пришел хозяин. Посадил он юношу в челнок без паруса и весел и пустил плыть по воле волн в открытое море. Но все же дал ему с собой рисовых лепешек, чтоб не умер он голодной смертью.

Долго играли волны и ветер с челноком и принесли его к далекому острову. Вышел на берег молодой слуга и видит, что остров дик и безлюден, живут на нем одни обезьяны. Приметили они юношу и залопотали:

— Человек! Смотрите — человек! Хватай его, попробуем, каков-то он на вкус.

Кинулись обезьяны на юношу всей стаей. Испугался он и стал бросать в них рисовыми лепешками. Начали обезьяны лепешки подбирать, а он вскочил в челнок и оттолкнулся от берега.

Снова поплыл челнок, куда ветер его гонит и волны несут, и вскоре прибился к берегу другого острова.

Не успел молодой слуга ступить на землю, как из лесу с диким воем выбежала ватага чудищ. То были черти разных мастей, красные, синие, черные...

— Человек! Смотрите — человек! Давно нам такой лакомый кусочек на зуб не попадался,— заорали черти.

Что делать, как тут спастись! Стал молодой слуга кидать в чертей рисовыми лепешками, но черти на них и не взглянули. Схватили юношу когтями, вот-вот разорвут на части.

Но главный черт закричал:

— Погодите, ребятки, съесть его мы всегда успеем. Спросим наперед, каким ветром его к нам занесло. Эй, человечье отродье, по своей воле или нет приплыл ты к нам сюда?

— Нет, не сам я приплыл, волны меня принесли. Посадил меня мой хозяин в челнок без паруса и весел за то, что не захотел я рассказать ему свой первый новогодний сон.

— Что ж это за сон такой тебе приснился? Расскажи-ка нам поскорее.

— Ого, какие хитрые! Я не продал свой сон хозяину за двадцать золотых, а вы хотите даром его послушать. Не стану рассказывать, хоть разорвите меня на мелкие кусочки!

Стали красные, синие и черные черти между собой совещаться. Погалдели, погалдели и говорят юноше:

— Давай меняться! Ты нам поведай свой чудесный сон, а мы тебе дадим нашу чудесную колесницу.

Побежали черти со всех ног в глубь леса и прикатили великолепную колесницу.

— Вот она, смотри! Это летучая колесница! Если стукнуть по ней один раз железной палицей, она тысячу ри пролетит, стукнуть два раза, десять тысяч ри пролетит.

Поглядел молодой слуга на колесницу и сделал вид, что раздумывает:

— Гм, гм! Не прогадаю ли?

Снова черти залопотали, загомонили,— совещаются между собой. На этот раз принесли они две длинные иглы.

— Смотри, человек! Вот мертвая игла. Если уколоть мертвой иглой какого хочешь силача, ему сразу конец. А это — живая игла. Стоит живой иглой уколоть больного, он мигом станет здоров. Это две иглы — бесценное сокровище: и смерть дают они, и жизнь.

— Скажите! Неужели! Тогда я, пожалуй, расскажу вам свой новогодний сон. Ох, и чудеса мне привиделись! Но только раньше испробую я вашу колесницу, так ли она хороша, как вы говорите.

Взял молодой слуга обе иглы, стал на колесницу и стукнул по ней раз железной палицей. Взвилась колесница, как птица, и полетела. Черти подняли было ужасный крик, но колесница вмиг пропала в небе. Заплакали черти от горя слезами крупными, как мельничные жернова.

Летела колесница через море, летела через горы и остановилась где-то посреди широких рисовых полей. Стукнул молодой слуга железной палицей два раза. Снова понеслась колесница под самыми облаками и спустилась на землю в каком-то селенье. Течет посреди селенья река, а на обеих ее берегах стоят друг против друга два богатых дома под черепичными крышами, а возле одного из них чайный домик примостился, как раз по эту сторону реки. Зашел в него юноша подкрепиться. Только вдруг слышит: в соседнем доме поднялась страшная суматоха. Люди мечутся, кричат, плачут.

— Что там случилось? — спросил молодой слуга хозяйку чайного домика.— Какая беда?

— Ах, и не спрашивай! — отвечает хозяйка.— Умирает у моего соседа-богача единственная дочь, и такая красавица! Отец с матерью от горя совсем обезумели. Сколько не звали они врачей и знахарей, ни один не сумел ей помочь.

— Жаль мне их, несчастных! Поди, хозяюшка, скажи соседям, что прибыл в ваши края великий целитель всех недугов. Я вылечу больную.

Обрадовались отец с матерью, услышав такую весть, и скорее повели молодого слугу к постели больной. Лежит она, чуть дышит.

Уколол он девушку живой иглой. И в тот же миг смертельной болезни как не бывало. Вскочила девушка с постели, здоровая и румяная.

Тут сменилось горе великой радостью. Хотел было юноша уйти, но родители девушки не отпустили его. Повторяют: «Ты наш спаситель!» Не знают, как получше угостить. Званые пиры в его честь созывают, зрелища ему показывают, плясками забавляют. Наконец стали они умолять молодого слугу, чтоб женился он на их дочери. Полюбилась ему красавица-девушка, и взял он ее в жены.

Между тем в доме по ту сторону реки тоже заболела единственная дочь, да так тяжело, что родители всякую надежду потеряли. Плачут в голос. Пожалел их молодой слуга, пришел к ним и с помощью живой иглы сразу вылечил девушку. Вскочила она с постели такая веселая, будто никогда и больна не была.

Отец с матерью не знают, как своего спасителя и благодарить. Стали и они тоже устраивать в его честь пиры и разные увеселения. Не хотелось им отпускать юношу из своего дома. Наконец, сдавшись на их уговоры, женился молодой слуга и на этой девушке тоже.

Сильно он призадумался, в котором доме ему жить? Посоветовались между собой обе семьи и построили золотой мост через реку. Стал юноша жить полмесяца в одном доме, полмесяца в другом.

По всей Японии пошла о нем слава как о великом целителе. Многих людей вылечил он живой иглой. А вот мертвая игла ему так и не пригодилась: врагов не было.

Как-то раз переходил юноша по золотому мосту с одного берега на другой.

По правую его руку идет красавица-жена, а по левую руку другая, столь же прекрасная. Под ногами золотой настил так и сверкает. Тут вспомнил юноша, что уже видел все это однажды — в своем новогоднем сне.