Онлайн чтение книги Дети горчичного рая
28. Праздник весны

Можно ли быть хмурой, досадливо смотреть на первые листья, на желтенькие одуванчики, расцветившие газоны, на солнце, играющее в трубах школьного оркестра, на галдящих по-птичьи детей, на флаги, развевающиеся от легкого ветра, на праздничную суету и неразбериху? Можно ли капризничать по поводу плохо разглаженной оборки шелкового платья, складки на чулке, перчатки, которую слегка зазеленил букетик первых фиалок? Можно ли ворчать, сердиться, чувствовать себя несчастной, если на голове у тебя королевская сияющая корона, ты едешь на белой колеснице, украшенной цветами и ветками буксуса, и колесницу эту везут старшие мальчики, а сзади шагает оркестр и играет на всю улицу «Моя страна – твоя страна, о боже» и из всех окон и дверей высовываются люди и смотрят на торжественный поезд королевы Весны?

Можно ли раздражаться, кривить рот, сдвигать брови, если со всех сторон слышатся восторженные возгласы, если знаешь, что у тебя лучший в школе наряд, если сам президент школы Коллинз сказал при всех, что «королева Причард выглядит очень здорово», если и директорский сын Мак-Магон и этот новенький с Юга тоже впрягаются в колесницу королевы и не отходят от тебя ни на шаг?

Можно ли чувствовать себя одинокой, всеми покинутой, заброшенной и глубоко обиженной, если тебя окружают со всех сторон и свои и гренджерские ребята и только какой-то цветной сброд со своим вожаком – черномазым мальчишкой – не подходит к твоей колеснице и делает вид, будто вовсе не знаком с королевой?

Оказывается, можно!

Можно чувствовать себя одинокой и покинутой всеми, даже если золотая корона украшает твои кудри, даже если у тебя самое богатое платье в школе и самое красивое личико, даже если все взоры обращены на тебя и самое солнце сияет, кажется, только для того, чтобы сильнее блестела твоя корона и загорались бесчисленными огнями блестки на платье, вышитом трудолюбивыми рычагами Образцового Механизма.

Можно сколько угодно стараться выбросить из головы все неприятные мысли и воспоминания, но они, как нарочно, в самый разгар праздника выступают еще отчетливее и непригляднее. И никакие радости удовлетворенного тщеславия, никакое самолюбование не может вытравить, прогнать это внутреннее недовольство собой, своим недостойным поступком, который лежит на душе, темнит самое праздничное небо и нет-нет, да и напомнит о себе. И мелькнет вдруг, как тень, как щемящее воспоминание, лицо друга, его большие честные глаза, его ласковая улыбка…

Кажется, все упиралось именно в этого мальчишку, которого Пат сердито честила про себя самыми нелестными прозвищами и в то же время готова была соскочить со своей королевской колесницы и бежать разыскивать его, чтобы выпросить у него прощение.

Да, в этот майский день не было на свете королевы несчастнее Патриции Причард.

А день разгорался все ослепительнее, и Стон-Пойнт, в котором все развлечения состояли из десятка бильярдных, кино да жалкого эстрадного театрика, радовался предстоящему празднику. Конечно, вы не увидели бы на празднике представителей «тринадцати семейств», кроме тех, которые должны были присутствовать там по обязанности. День был воскресный, и обитатели Паркового района, помолившись и выслушав проповедь в евангелистских, протестантских, католических, пресвитерианских и прочих и прочих церквах, чинно усевшись в чинных гостиных, чинно перемывали косточки своим ближним или вызывали автомобиль и ехали перемывать эти косточки куда-нибудь по соседству, где было такое же избранное общество.

Беднота Горчичного Рая и вообще Восточной окраины была значительно менее привержена к церкви. И времени у нее было меньше, да, скажем прямо, и желания тоже. Пасторам и проповедникам часто приходилось самим ходить по домам Горчичного Рая, стыдить и усовещивать вконец отбившуюся от рук паству. Женщины – те иногда еще забегали в церковь послушать проповеди или поглядеть на чью-нибудь немудрящую свадьбу. А мужчин приходилось заманивать в церковь кинокартиной на религиозный сюжет или бутылкой виски, которое продавалось по воскресеньям только в церкви, или какой-нибудь веселой молитвой с картинками из священного писания.

Поэтому еще с утра Горчичный Рай потянулся к городскому парку, где должно было происходить гулянье. Дети прожужжали взрослым уши о том, что для всех готовится бесплатное угощение и что сам Большой Босс будет раздавать детям конфеты и пирожные.

Все кварталы вокруг парка были забиты автомобилями всевозможных систем и марок, начиная с трехколесных автотележек и кончая довольно приличными «рабочими» автомобилями – такими же стойкими и добротными, какими бывают рабочие лошади. В разукрашенные зелеными гирляндами и флагами ворота парка вливались пестрые толпы черных и белых горожан. Среди них было много наших знакомых.

Явилась на праздник окруженная своим шумливым потомством принаряженная Темпи, которая ради такого торжественного дня решилась даже оставить стиральную машину. Цезаря не было с нею – он должен был прийти на праздник вместе с группой ветеранов войны. Пришла вся семья Де-Минго. Мать, крупная смуглая женщина, шла под руку с отцом – маленьким, широкоплечим, с веселыми, пронзительными глазами и живым лицом настоящего южанина. Пабло, как самый старший, бережно вел за руку малыша Хуана, который должен был участвовать в картине «Поклонение волхвов». Прошел торопливым шагом, отыскивая кого-то в толпе, Долговязый. Лори Миллс нарядился ковбоем: его большая шляпа была нахлобучена до самых глаз, шея повязана красным платком, а на ногах красовались рыжие краги. Лори был очень горд своим нарядом и высоко поднимал голову, но каждый раз шляпа сползала все ниже, так что в конце концов он совсем потонул в ней. Впереди Лори важно выступала его сестрица. Марта Миллс нарядилась в широченную и длиннейшую юбку, какие, по ее мнению, носили женщины в пятидесятых годах, огромный чепец, также сползавший ежеминутно ей на нос, и пеструю шаль, которая тащилась за ней по земле. Идущие позади наступали на эту шаль, и Марта то и дело оборачивалась и зло перекорялась с неловкими прохожими.

– Да вы поднимите шаль, мисс, вот никто и не будет на нее наступать, – попробовал кто-то образумить Марту.

– Поднимите лучше ваши ноги! – запальчиво отвечала молодая особа.

Но, когда на шаль наступил ее собственный брат, негодованию Марты не было предела.

– Увалень несчастный! Медведь! Косолапая обезьяна! – честила она Долговязого, не стесняясь тем, что вокруг них уже собираются любопытные.

– Позвольте, мисс Марта, я поправлю шаль, – сказал возле нее вкрадчивый голос.

Минору Сано с вечной улыбкой на тонких губах смотрел на нее сквозь очки и осторожно приподнимал с земли конец шали. Марта живо дернула плечом.

– Мало у нас черномазых, так теперь еще желтые начали приставать! – пробормотала она сквозь зубы, но довольно явственно.

Минору Сано продолжал улыбаться, но глаза его зло блеснули. Однако он ничего не сказал и быстро прошел мимо, так и не подняв шали.

Отдельно от других школьников появились президент школы Коллинз и его помощник Принс. Оба они были одеты золотоискателями – в широкополых стэтсоновских шляпах, в штанах, заправленных в высокие сапоги, и ярких косынках, завязанных на шее. На поясах у обоих мальчиков болтались туго набитые мешочки якобы с золотым песком. «Сорокадевятники идут! Сорокадевятники!» – вопили вокруг них восторженные малыши и шумно провожали их в парк.

Семья Квинси тоже вызвала сенсацию. Охотник до всяких затей, отец близнецов помог сыновьям превратиться в индейских вождей. Красно-коричневая краска придала коже двух американских мальчиков цвет медной монеты. На шее у каждого из близнецов висело ожерелье из пестрых и белых бус, которые должны были изображать человеческие зубы, а на головах мальчиков красовались настоящие индейские головные уборы из перьев, в которых только очень внимательный взгляд обнаружил бы самые обыкновенные петушиные перья. И у Вика и у Бэна через плечо были перекинуты, по индейскому обычаю, байковые одеяла. Подрисованные углем глаза мальчиков казались суровыми и полными огня. Близнецы пришли в парк с отцом, и тот шел между индейцами, радуясь их успеху.

. – Как тебя зовут? Как твое имя? – спрашивали малыши, облепив со всех сторон Вика и Бэна и следуя за «вождями» по дорожкам парка.

– Горящая Стрела, – невозмутимо говорил толстенький Вик, держась с подлинно индейским спокойствием.

– Натянутый Лук, – отвечал и Бэн своим поклонникам.

Вдруг отец их, в котором было много мальчишеского задора, подтолкнул Вика:

– Гляди-ка, еще один индеец!

Действительно, навстречу им по дорожке двигался великолепный вождь в блестящих ярких перьях, в настоящих маленьких мокасинах, с красивым, вышитым индейским рисунком поясом и даже традиционной трубкой в зубах. Но лицо у индейца было скучное, он вяло волочил ноги и, видимо, нисколько не гордился своим костюмом.

– Это все покупное, – с пренебрежением констатировал отец Квинси. – Штука нехитрая, если иметь монету… Нет, ты вот попробуй сочинить настоящий индейский костюм без цента в кармане! – И Квинси с нескрываемым превосходством посмотрел на злосчастного «покупного» индейца.

– Да это Джон Майнард, па, из нашего класса! – вскричали близнецы, узнав под блестящим оперением знакомые черты. – Его отец может что угодно купить… Джон! Иди сюда, Джон! – позвали они товарища. – Как тебя зовут, Джон?

– Что такое? Почему вы спрашиваете? Вы же знаете: меня зовут Джон Майнард, – с удивлением промолвил мулат.

– Фу, дурень, мы спрашиваем, как твое индейское имя. Меня зовут Горящая Стрела, а Бэна – Натянутый Лук, – начал объяснять Вик. – Ты должен обязательно назваться каким-нибудь индейским именем – так гораздо интереснее.

– А, вот оно что… – промямлил Джон, не выказывая никакого интереса. – Я… я еще не думал об этом.

– Хочешь, мы тебе придумаем? – тотчас же вызвался Вик. – У нас папа – мастер на такие выдумки… Па, придумай Майнарду красивое индейское прозвище, – обратился он к отцу.

Старший Квинси бросил взгляд на скучающую физиономию Джона, потом незаметно подмигнул сыновьям.

– Прозвище молодому джентльмену? – сказал он. – Что же, можно придумать.

Квинси сделал вид, что задумался.

– Кажется, нашел, – заявил он спустя минуту. – Долгий Зевок – вот что я предлагаю. Как, подойдет? – И он рассмеялся.

Сыновья вторили ему, хохоча во все горло:

– Долгий Зевок, вот это здорово! Молодец, па, сразу подметил! Ха-ха-ха! Долгий Зевок!

Джон немного растерянно поглядывал на них.

– Это действительно остроумно, – сказал он, неуверенно улыбаясь. – Кажется, я действительно постоянно зеваю. Можно мне к вам в компанию? А то я все один да один, никто меня не берет с собой. – И он так грустно заглянул в глаза Квинси старшего, что тот невольно почувствовал жалость к великолепному вождю.

– Ну конечно, идем с нами, парень, – сказал он. – Ведь ты из нашего индейского племени, а племя должно держаться вместе.

Джон Майнард так обрадовался, что его вялость и сонный вид вдруг исчезли.

– Мне отец дал с собой кучу никелей на разные развлечения, – заявил он, запуская руку в карман и звеня мелочью. – Давайте их тратить.

У близнецов заблестели глаза. Сколько волшебных чудес находится в парке! До сих пор эти чудеса оставались для них недоступными, но сегодня они увидят всё, всё!

– Значит, постреляем с «небесного истребителя»? И к цыганке пойдем? И снимемся в автомате? И на силомере померяемся? – захлебываясь, спрашивал Вик Джона.

Тот только кивал маленькой головой, украшенной великолепным убором индейского вождя.

Между тем в парке загремела музыка. Скрытые между деревьями оркестры старались вовсю, каждый играл свое, и от этого получалась невообразимая какофония. Теперь приходилось кричать во все горло, чтобы тебя услышал сосед. Но все это никак не влияло на праздничное настроение собравшихся. Обитатели Горчичного Рая видели в жизни слишком мало развлечений, чтобы стать разборчивыми; поэтому их не смущала гремящая медь оркестров – они даже находили, что это придает празднику Весны большую торжественность и веселье.

Начали прибывать почетные гости. В одной из первых машин приехала на праздник миссис Мак-Магон с дочерью. Жена директора школы с большей охотой осталась бы дома, но старший Мак-Магон коротко сказал, что она обязана присутствовать на празднике попечителей во главе с Большим Боссом, и миссис Мак-Магон скрепя сердце покорилась. Зато Кэт от души радовалась предстоящему развлечению: на ее долю они выпадали очень редко и почти всегда бывали испорчены присутствием брата. На этот раз, однако, Фэниан участвовал в процессии школьников, был далеко, и Кэт могла его не бояться.

Обычно бледные щеки ее разрумянились, апельсиновые кудряшки весело приплясывали.

Вначале она пыталась еще держаться солидно, опекать мать и чинно идти по аллее. Но, увидев летающие лодки, качели, балаганы, пряничные киоски, она совершенно забыла о взятой на себя роли и сразу стала обыкновенной маленькой девочкой, которая хотела от души веселиться.

Теперь Кэт тащила мать за руку и, если бы могла, пустилась бы по аллеям бегом – так она жаждала поскорее увидеть и услышать все, что происходит в парке.

– Ох, мамочка, смотри – карусели! А вон те зеленые и синие вагончики – это русские горы? Ах, как бы мне хотелось на них покататься! Как ты думаешь, можно мне будет покататься? Позволит отец? Ой, посмотри, какие маленькие индейцы! Они настоящие или ряженые?

Кэт остановилась, завороженная видом трех вождей, их ожерельями и перьями.

– Простите, вы действительно настоящие индейцы, краснокожие? Из индейских штатов? – спросила она, стараясь держаться как можно солиднее.

– А то как же! Хоть послюни палец да потри, все равно не ототрешь, бледнолицая сестра, – ответил толстенький вождь. И он даже протянул медно-красную руку, чтобы Кэт могла убедиться на деле.

– А как вас зовут? – нетерпеливо допрашивала Кэт.

– Меня – Горящая Стрела, моего братана, – вождь ткнул пальцем в Бэна, – Натянутый Лук, а его, – он кивнул на третьего индейца, – его зовут Долгий Зевок.

Долгий Зевок украдкой посматривал на девочку.

– А вас как зовут, мисс? – учтиво спросил он.

– Меня зовут Кэтрин. Вон там стоит моя мама, – нашла нужным добавить Кэт.

– Ого, важная старуха, – определил толстенький вождь. – А наш старик пошел сражаться на бильярде. Теперь его до вечера оттуда не вытащишь… Хочешь, идем с нами? – неожиданно предложил он Кэт.

Кэт покраснела. Ей почти никогда не приходилось иметь дело с детьми. Товарищи брата, приходившие в дом Мак-Магонов, не обращали внимания на девочку или развлекались тем, что пугали и дразнили ее. И вдруг теперь ее зовут с собой три гордых индейца. Она увидит все аттракционы, покатается на карусели, выучится стрелять в тире из настоящего ружья…

– Мамочка, можно я пойду с ними? – Кэт умоляюще посмотрела на мать.

Миссис Мак-Магон пугливо оглянулась на мальчиков.

– А что скажет твой отец? – шепотом произнесла она. – Это же совсем простые, грубые мальчики. Отец никогда в жизни не позволил бы тебе общаться с такими детьми.

– Но, мама, они очень хорошие, и они совсем не грубые, – вступилась Кэт за мальчиков. – Наш Фэйни куда грубее…

– Ох, наш Фэйни… – вздохнула мать. – Такого, как наш Фэйни, наверно, не найдешь… Ну хорошо, можешь идти. Только, если увидишь отца, старайся, чтобы он тебя не заметил.

И Кэт убежала, счастливая и немного смущенная, к своим новым друзьям.

Народ продолжал прибывать. Солнце поднималось все выше и теперь сквозь деревья падало золотыми яблоками на желтый песок дорожек. Непрерывно жужжали вагончики на русских горах, визжали в испуге пассажиры, взлетавшие на искусственные холмы и падавшие оттуда в искусственные пропасти; стучал молоток силомера; из многочисленных тиров доносились выстрелы; хлопали пробки бутылок с крем-содой и пивом; торговцы мороженым, земляными орехами и жареной кукурузой громко выкликали свой товар.

Кэт со своими индейцами успела уже прокатиться на карусели, покататься на летающей лодке и посмотреть автомат «атомный бомбардировщик», который показывал, каким бывает взрыв от атомной бомбы. Потом мальчики по очереди ударяли по силомеру, и Кэт должна была судить, кто из них сильнее. К удивлению ребят, оказалось, что самый сильный удар у Долгого Зевка – Джона Майнарда.

– Да ты здоровый парень! – сказал ему Вик. – Чего же ты ходишь, как сонная муха? Небось ты даже никогда толком не подрался!

– Никогда, – сознался смущенный мулат. – Я, знаете, даже не подозревал, что я сильный… Но теперь я обязательно буду драться! – добавил он с жаром.

Вообще Джона в этот день словно подменили. Куда девались его вялость, его скучающий вид! Теперь это был живой, веселый, ловкий индейский вождь, который щедро угощал товарищей, широко тратил свои никеля и готов был участвовать в любой затее. Кэт бессознательно уже отличала его от остальных мальчиков и охотно опиралась на его руку, когда надо было влезть на качели или в подвесной вагончик русских гор.

– Вы, наверно, испанец? – спросила она своего нового друга.

Кэт уже было известно все о маскараде и о том, кто и как мастерил мальчикам костюмы индейцев.

Джон Майнард вспыхнул. Какой это был соблазн: только наклонить чуть-чуть голову, сделать легкий утвердительный жест, и Кэт будет навсегда уверена в его испанском происхождении? Но тут в его памяти встал школьный двор, издевательские физиономии белых девочек и то, как они, с негодованием отворачиваясь, дразнили его «Ложкой Дегтя». Нет, ни за что на свете не хотел бы он, чтобы Кэт считала его лгуном!

Джон судорожно глотнул воздух:

– Нет, Кэтрин, я всего-навсего цветной, мулат. А мой отец – настоящий негр, – добавил он с отчаянным мужеством.

Ну конечно, сейчас эта девочка с такими веселыми кудряшками апельсинового цвета отшатнется от него, пробормочет что-нибудь негодующее и убежит искать новых товарищей – белых…

Джон напрасно опасался, Он услышал все тот же свежий, ровный голосок:

– Я очень хорошо отношусь к цветным. У меня была няня-негритянка, так я любила ее больше мамы. Только мой отец ее прогнал, и это было страшное горе. Мой отец и брат терпеть не могут цветных и говорят о них разные гадости, но я им не верю. И знаете что? Даже если бы я плохо относилась к неграм, я бы все равно помогала им, только чтобы насолить моему брату… Вот недавно брат с товарищем хотели расправиться с одним негритянским мальчиком в школе, но я им подстроила такую штуку, что они остались в дураках! – Кэт расхохоталась. – Ох, видели бы вы их, когда они пришли из школы точно побитые псы! И злы же они были! Гонялись за мной по всему дому, а потом поймали и начали вымещать на мне свой провал… Вот, смотрите, до сих пор следы остались, – гордо сказала девочка и отвернула короткий рукав платья.

На тоненькой, как тростинка, руке темнели большие лиловые синяки. Джон и близнецы не могли удержаться от восклицания.

– А я даже не пикнула. – Кэт победоносно смотрела на мальчиков. – Они могли меня убить, я все равно не издала бы ни одного стона.

Джон был окончательно покорен этой храброй малышкой.

– Какая ты молодчина! – восторженно сказал он. – Правда, ребята, она настоящий человек? – обернулся он к близнецам.

Бэн и Вик согласно кивнули.

– А кто этот негр, за которого ты столько вытерпела? – с завистью в голосе спросил Джон.

Кэт собралась подробно рассказать мальчикам всю историю с перевыборами в школе, но только она открыла рот, как из-за кустов появилась новая компания ребят. Три индейца приветствовали их оглушительным «индейским» кличем: «Иихохо!»

Ребята отвечали не менее громкими криками.

– Чарли! Чарли! Иди сюда! Ты уже одет? Как чувствуешь себя? Когда начало? – набросились индейцы на стройного мальчика-негра.

Кэт с интересом смотрела на него: сразу было видно, что этот мальчик – самый главный в подошедшей компании. И мальчики и девочки разговаривали с ним с тем оттенком почтительной дружбы, которой обычно удостаиваются только действительно любимые и уважаемые ребята. Мальчик был одет в легкую спортивную рубашку и короткие штаны защитного цвета.

«Очевидно, участвует в каких-то состязаниях, – соображала Кэт. – Но кто он? Бейзболист? Бегун?»

Несколько белых и цветных мальчиков и девочек окружали Чарли.

Среди них были Нэнси, щебечущая и веселая, Василь Гирич, Джой Беннет, нарядившийся в колпак и фартук трактирщика, и яично-желтая Мери Смит, которая так и не смогла придать своему лицу праздничное выражение.

Обе компании со смехом и шутками рассматривали друг друга, обсуждали костюмы.

– Идемте к цыганке, попросим ее каждому предсказать судьбу, – сказал Джон Майнард. – Не беспокойтесь, я плачу за всех, – величественно добавил он.

Вся компания шумно двинулась к механической гадалке.

– А кто эта рыжая девочка? – вполголоса спросил Вика Чарли, незаметно кивая на Кэт.

– Понимаешь, Чарли, эта девчонка всякого мальчишку за пояс заткнет, – шепотом сообщил Вик. – Ты меня знаешь: я терпеть не могу девчонок, но с этой и я стал бы дружить, разрази меня на этом месте!

– Да откуда она взялась? Почему она ходит с вами? – расспрашивал с любопытством Чарли.

– Приблудная, – лаконически объяснил Вик.

– У нее где-то здесь мамаша обретается, – добавил Бэн. – Кажется, и брат тоже имеется, и, по ее словам, это такой тип, что я бы его с величайшим удовольствием поколотил…

Пока шел этот разговор, компания очутилась перед цыганкой. Искусно сделанная из папье-маше, вся в бусах, в пестром платке, она пронзительно смотрела на каждого темными, стеклянными глазами.

– Ой, я боюсь! – Мери Смит поежилась. – Вон как она смотрит!

– Чур, я первый! – сказал Чарли. – Как, Джон, найдется у тебя никель для меня?

– И не один, – сказал мулат, щедро отсыпая в руку друга пятицентовики.

Чарли опустил в кружку автомата монету. Цыганка внезапно ожила, кивнула, руки ее задвигались, как бы приглашая подойти ближе.

– Ой, как страшно! – взвизгнула Мери. – Чарли, не подходи!

Но Чарли уже взял из рук цыганки выброшенный автоматом билетик.

– Что там? Прочитай вслух! – заинтересовались ребята, со всех сторон окружая мальчика.

– «Вы слишком строптивы. Обуздывайте свой непокорный характер. Помните, что хозяином быть сложнее, чем слугой», – прочел свой билетик Чарли. – Черт знает что! И тут говорят о покорности и послушании! Интересно, кто составлял эти предсказания и сколько ему за это платили?

Он со злостью разорвал билетик в мелкие клочки. Нэнси уже читала вслух свое предсказание:

– «Бойтесь черного человека. Он принесет вам большие неприятности». Я сама черная, так почему же я должна бояться черных? – Нэнси обвела смеющимися глазами ребят. – До сих пор все неприятности причиняли мне белые. Лучше уж я буду бояться белых.

Василю цыганка предсказала успех в его большом промышленном предприятии и барыши от его заводов; Кэт она посоветовала прокатиться в Европу, чтобы отдохнуть от напряженной светской жизни; Вику предвещала, что в недалеком будущем он женится на наследнице миллионов и будет разрабатывать алмазные копи в Бразилии; Бэн прочел в своем билетике, что он должен стать очень осторожным и скрытным и в особенности остерегаться общения с цветными – тогда его ждет полный успех в жизни.

У Джона Майнарда в записке оказалась такая чепуха, что никто не мог ничего понять, а Джой вообще отказался брать билетик.

– Охота читать такую чушь! – сказал он сердито. – Неужели находятся дураки, которые всему этому верят?

Однако ребята так искренне веселились, таким оглушительным хохотом встречали каждое предсказание, что Беннет забыл о своем гневе и скоро присоединился к общему смеху. Особенно насмешила всех Мери Смит, которая пресерьезно заявила, что считает безнравственным смеяться над прорицаниями цыганки. Сама она не хотела брать билетик именно потому, что верила, будто гадалка предсказывает правду.

– А вдруг я прочту, что мне суждена смерть? Тогда я тут же упаду и умру, – говорила девочка неистово хохочущим ребятам.

– Не беспокойся, этого цыганка тебе не предскажет, – успокаивал ее Чарли. – Это очень умная цыганка, она знает, что у нас здесь не любят ничего грустного и мрачного. Поэтому она предсказывает только хорошее, чтобы у нее покупали побольше билетиков.

Но Мери все-таки не согласилась взять у гадалки предсказание.

Между тем Кэт внимательно приглядывалась к Чарли. Черный мальчик, такой веселый, простой и, по-видимому, добрый, нравился ей все больше и больше. Вот с кем, наверно, хорошо дружить!

– Он учится вместе с вами, этот Чарли? – спросила она Джона Майнарда. – Какой он славный… Наверно, он очень хороший товарищ.

– Чарли Робинсон? О да, мы все его очень любим… – отвечал Джон. – Что с тобой, Кэт, чего это ты вдруг завертелась? – воскликнул он, заметив на подвижной физиономии девочки необычайное волнение.

– Как? Как вы его назвали? – прерывающимся голосом спросила Кэт. – Чарли Робинсон?

– Ну да, наш Чарли, староста нашего класса, – с удивлением сказал Джон. – Недавно разные пройдохи хотели его выпереть из старост, да мы не дали… Ты верно сказала: Чарли – отличный товарищ. И всегда меня выручает, если я не справляюсь с уроком. Да и вообще он замечательный парень… Но что с тобой, чего это ты так переполошилась?

– С чего ты взял? – пробормотала Кэт. – Вовсе я не переполошилась… Тебе просто показалось…

Но она продолжала смотреть на Чарли теперь уже с удвоенным вниманием. Изредка на выразительном лице девочки появлялась тонкая усмешка. «Если бы он только знал, кто выручил его на перевыборах! Если бы он знал!» – думала про себя Кэт, и мысль, что только одна она здесь, в эту минуту, владеет такой важной тайной, наполняла ее величайшим блаженством.

Между тем шумная какофония, наполнявшая парк до краев, внезапно затихла. Смолкли оркестры, и в наступившей тишине серебряными голосами запели трубы.

– Королева Весны! Королева едет! Встречайте королеву! – раздались крики, и толпа бросилась к главной аллее, по которой двигалась разукрашенная цветами и гирляндами колесница королевы.

Впереди колесницы шествовали младшие школьники, одетые в пурпурные мантии герольдов, и изо всей силы трубили в блестящие трубы. За ними двигался школьный хор девочек в белых платьях и мальчиков, наряженных в черные костюмчики, которые делали их похожими на аккуратных, маленьких старичков.

За хором старшие школьники, впрягшись по трое, везли королевскую колесницу. По обеим сторонам колесницы шел почетный эскорт из «малюток» и «персиков». Некоторые из школьников были также наряжены в костюмы ковбоев, золотоискателей или индейцев.

Среди тех, кто находился у самой колесницы, были Рой Мэйсон и Фэйни Мак-Магон. Ради праздника Рой был одет особенно тщательно: яркий галстук украшал его серый костюм, и в петлицу куртки был воткнут букетик весенних цветов. Фэйни, несмотря на желание подражать щеголю-приятелю, выглядел, как всегда, белесым и будничным.

Рядом с обоими приятелями теснились нечесаные и немытые сподвижники Мэрфи. Впрочем, ни предводителя их, ни менеджера Дика не было видно, и Василь Гирич, заметив, что их нет, почувствовал смутное беспокойство. Однако впечатление королевского поезда, звуки труб, красивое зрелище герольдов тотчас же заслонили все другое. Василь никому из друзей не успел сказать о своей тревоге, потому что и сам забыл о ней.

Тотчас же за колесницей следовало некое подобие женщины в лиловом платье и лиловой шляпке. Это подобие держалось за одну из гирлянд, свешивавшихся с колесницы, так, словно эта гирлянда была канатом, которым она удерживала поезд королевы. Существо, в котором вы, наверно, уже угадали Образцовый Механизм, бросало вокруг настороженные взгляды и жадно ловило все замечания и восклицания, относившиеся к особе королевы.

Материнское самолюбие миссис Причард могло торжествовать. Все глаза были обращены на медноволосую девочку, гордо восседавшую на колеснице в золотой сияющей короне.

Королева Пат держала в руках обвитый цветами жезл – символ королевской власти – и изредка бросала в толпу маленькие букетики фиалок и подснежников.

– Вот по-настоящему хорошенькая девочка, – говорили в толпе. – Никто лучше не сыграл бы роль королевы.

Едва заслышав звуки труб, Чарли и его компания тоже бросились навстречу королевской колеснице.

Всем хотелось посмотреть, как выглядит их соученица в короне.

– Какие красивые мантии у герольдов! – с восхищением воскликнул Вик. – Жаль, что я уже вырос. Я непременно попросился бы в герольды!

– А вон идут Мэйсон и Мак-Магон, – сказал Джон Майнард, держа за руку Кэт, чтобы она не затерялась в толпе. – Здорово этот Мэйсон похож на волка, совсем как… Постой, Кэт, куда ты? – растерянно воскликнул он вдруг.

Рука его повисла в воздухе. Раз или два мелькнули среди толпы апельсиновые кудряшки и пропали. Джон отчаянно заработал локтями и плечами, но на него так выразительно и грозно поглядел какой-то красно-белый толстяк, похожий на лавочника, что Джон застыл на месте. К тому же искать Кэт в такой толпе было бесполезно. Джон сразу погрустнел. Рука его еще хранила тепло худенькой руки Кэт. Теперь даже вид королевы не доставлял мальчику никакого удовольствия.

– У-ух какая гордая Патриция! – сказала Нэнси. – Смотрите, даже не улыбнется!

– Не только гордая, но и злая и бездушная, – добавил Василь. – Нет, не верю я этой мисс Причард…

Ни мальчик, ни девочка не заметили, каким змеиным взглядом окинула их мать королевы. Миссис Причард ничего и никогда не забывала, и теперь она навсегда запомнила орехово-смуглое личико Нэнси и синие глаза Василя. Запомнила для того, чтобы, когда придет час, полностью расквитаться с обоими за недобрый отзыв о дочери.

– Чарли, – говорила между тем Мери, дергая за рукав застывшего в задумчивости мальчика, – пойдем к каруселям, Чарли! Мне не хочется стоять здесь, мне не хочется смотреть на Патрицию. И ты тоже не должен смотреть на нее, потому что она предательница, и ты это знаешь, Чарли.

Да, Чарли это знал и все-таки смотрел на гордую маленькую королеву, еще и еще раз припоминая злосчастный день выборов, когда Патриция так легко предала его, своего лучшего друга…

Патриция словно почувствовала его взгляд. Она выпрямилась на колеснице и принялась беспокойно водить глазами по окружавшей ее толпе. И вот она нашла того, кого искала. Губы ее зашевелились, как будто она хотела что-то сказать.

– Чарли! – Мери схватила его за руку. – Не ходи туда, Чарли, прошу тебя!

Но Чарли был уже рядом с королевой. С трудом продвигаясь сквозь толпу, колесница ехала черепашьим шагом. Пат, забыв о том, что всякий ее жест, всякое слово слышны и видны, как на сцене, наклонилась к мальчику.

– Ты… ты, наверное, сердишься на меня, Чарли? – прошептала она с неловкой улыбкой.

– Откуда ты взяла! – небрежно сказал Чарли. – И не думаю сердиться.

– Но… но… ты не разговариваешь со мной, не замечаешь меня, – торопилась королева. – Я… я непременно приду сегодня на гонки… И я приготовила клюшку, как обещала, Чарли, – добавила она быстро, как бы опасаясь, что мальчик скажет что-нибудь насмешливое.

Кажется, Пат хотела сказать еще что-то, но в эту минуту чей-то грубый мальчишеский голос закричал из толпы:

– Эй, королева! Ты чего это с негритосом шепчешься! Нашла себе подходящего короля, нечего сказать!

В толпе захохотали, раздался насмешливый свист. Три пары глаз с ненавистью устремились на черного мальчика.

– Опять он лезет к Патриции, этот негритос!

– Не понимаю, что смотрит это чучело – ее мамаша! Как она позволяет своей дочке любезничать с негром! Да еще при всем народе!

Но «чучело» было уже на месте. Оно зацепило рукав Чарли и повлекло его прочь от колесницы королевы.

– Убирайся отсюда, парень, да поскорее! – Миссис Причард оставила растерянного мальчика на боковой дорожке, а сама отправилась вслед за удаляющейся колесницей.

Выход королевы должен был состояться на сцене летнего театра; там она должна была объявить начало праздника.

Не скоро вернулся Чарли к своей компании. Мери, пристально наблюдавшая за ним, заметила, что он как будто еще больше потемнел и осунулся за эти несколько минут. Он безучастно посмотрел на ребят, но, вдруг увидев Нэнси, встрепенулся.

– Как, ты здесь? О чем же ты думаешь? Ведь сейчас же после выхода королевы ты читаешь стихи! Беги скорее в театр, а мы – за тобой!

Нэнси потупилась:

– Я… знаешь, Чарли… я не выступаю…

И тут же, в свою очередь, накинулась на Мери Смит:

– Ты слышала, что сказал Чарли? Сейчас твой выход! Беги!

Однако у бедной Мери ноги точно приросли к земле. Она смотрела на Чарли, не в силах пошевелиться, смотрела, как преступница, ждущая страшного, но справедливого возмездия.

– Ничего не понимаю! Кто же из вас выступает – Нэнси или Мери? – с досадой спросил Чарли.

– О Нэнси, будь другом, скажи ему сама. А я… я не могу, – простонала Мери и вдруг бросилась бежать по аллее так, как будто за ней гнались.

Пришлось Нэнси рассказать другу, как ее исключили из программы, как стихи ее передали читать Мери, потому что у Мери – белая кожа и она стопроцентная американка.

– И она еще смеет называть Патрицию предательницей! – закричал в гневе Чарли. – Да она поступила еще подлее, эта тихоня!

Заговорил спокойно, как всегда, Василь. С трудом ему и Нэнси удалось убедить друга, что Мери вовсе не так виновата. И все-таки праздник Весны наполнял Чарли все большей горечью.