Онлайн чтение книги Детство Лермонтова
Глава I. Арсеньева добивается, чтобы внук остался у нее. Завещание

Приближение ночи было Арсеньевой мучительно — она лишилась сна. Лежа на огромной деревянной кровати с перламутровой инкрустацией, она вспоминала, что около двадцати лет подряд засыпала, мирно побеседовав с мужем перед сном. Теперь при свете цветной лампадки она спать не могла и все прислушивалась к ночной тишине — ей мерещились голоса из комнаты Марии Михайловны. В ужасе она невольно вскрикивала и будила сенных девушек, которые, растянувшись на полу, сидя на сундуке или пригревшись на лежанке, спали после утомительной домашней беготни молодым, здоровым сном.

Арсеньева пробовала заставлять девушек рассказывать ей сказки. Стесняясь и боясь барыни, они говорили нескладно, потому что им хотелось спать до смерти — ведь днем-то не заснешь!

Но Дарья Куртина нашлась и тут — она разыскала сказочницу. Впрочем, искать далеко не пришлось — в деревне она жила у них в избе. Даша приводила свою полуслепую бабушку, которая к работе уже была не способна, ходила с трудом по избе — одышка одолевала ее. Старуха твердила, что ей мало воздуха, что она скоро помрет, что жизнь ее оставляет, однако сохранила память и любила рассказывать. Но ее мало кто слушал — всем было некогда и дел много, разговоры велись только о нужных делах. Бабушка же была говорунья, мало спала ночью — все вздыхала да бормотала, утирая углы рта концами ситцевого платка.

Дарья привела бабушку в барский дом; она хотела, по своему обыкновению, «убить двух зайцев»: и помещице угодить, и самой поспать, пока Арсеньева слушала рассказы старухи, которая знала разные сказания Симбирского края.

Впрочем, Арсеньева не всегда вслушивалась в слова сказочницы, а думала только об одном: как бы ей поставить на своем, как бы переспорить зятя, чтобы оставить Мишеньку у себя.

Мальчик лежал в детской кроватке неподалеку от нее, две няни спали на полу, третья сидела на сундуке и дремала, хотя в руках у нее было вязанье, чтобы она не смела спать. А Лукерья Шубенина, любимая няня, могла устраиваться поудобнее, на лежанке, чтобы днем быть бодрой и как следует исполнять все поручения хозяйки.

Однажды Арсеньева поздней ночью, когда уже передумала все свои думы, а заснуть не могла, решила вслушаться в слова старухи, и сказка о Рахе-разбойнике заняла ее внимание.

— В некотором царстве, в некотором государстве, — рассказывала сказочница, — жил-был купец. Жена его была красавица, только не было у них детей. Вот один раз стоит она перед зеркалом, любуется собой да думает: «Что, если бы у меня родился сын, да такой же красавец, как и я?» Сзади ей и отвечает голос: «Родится у тебя сын, только с одним условием: ты мне его отдашь, когда ему будет семнадцать лет». Купчиха и думает: «Как же это? Кто может у меня сына отнять?

Дай соглашусь, а потом не дам». И говорит: «Я согласна, только бы родился…»

Арсеньева лежа приподнялась на локте и призадумалась, не слушая конца сказки. А что, ежели и ей принять такое же решение — просить Юрия Петровича оставить у нее внука до семнадцати лет?

Как сказано в сказке: «Дай соглашусь, а потом не дам». А кто может с уверенностью сказать, проживет ли она еще семнадцать лет?

Арсеньева стала обдумывать свой план. Сначала надо уломать Юрия Петровича оставить у нее Мишу, ну, хотя бы до шестнадцати лет. Пусть у нее растет. Привыкнет к ней, а там бог один знает, что будет. Она постарается всячески баловать мальчика и заставит полюбить себя, а ребенок тем временем от отца отвыкнет и не захочет к нему. Надо будет сказать Юрию Петровичу, что ей больше лет, чем на самом деле, — пусть зять думает, что она проживет недолго и что он раньше срока возьмет сына к себе. Можно будет в церковной книге, когда записывают года прихожан, побывавших у исповеди и причастия, прибавить себе года. Сколько? Ну, лет двенадцать-тринадцать. Сейчас ей сорок четыре. Ну, можно записать пятьдесят семь, это уж под шестьдесят, а обычно люди умирают лет в семьдесят — семьдесят пять. Зятюшка будет думать, что скоро ей конец. Но после ее смерти отдавать ли ему сына или оставить его в семье Столыпиных? Арсеньева долго и детально обдумывала все подробности.

Сказка полуслепой старухи оказала странное действие на Арсеньеву: с этого времени она как бы очнулась от удара, пришла в себя и решила действовать.

Когда утром Арсеньева вышла в столовую и взглянула на золовок, сидевших за вышиваньем, она поняла, как они ей надоели. Надо было их отпустить и поблагодарить за то, что они помогли пережить ей тяжелое время, поэтому Арсеньева им предложила:

— Я вспомнила: много вещей Михаила Васильевича пропадает зря — всю одежду его ест моль. Подите-ка, милые, отберите, что желаете взять. Вот вам ключи от шкафов и комода.

Отделавшись от золовок, она долго беседовала с Афанасием Алексеевичем:

— Ежели я не умерла за эти дни, то, значит, мне судьба живой остаться. Придется жить сколько бог даст и думать не о прошедшем, а о будущем. Надо крепиться, бодриться, защищаться, рассудить, какие дела делать, и прежде всего беречь ребенка.

Дел накопилось много. Надо прежде всего закрепить за собой Мишеньку. Как это сделать? Все пожимали плечами и говорили, что это не только мудрено, но и невозможно. По закону ребенок должен жить у отца и бабушка не имеет права силой отобрать его. Но Арсеньева кричала, что надо хоть противузаконно это сделать, что она все равно Мишеньку не отдаст.

Ей посоветовали обратиться к Сперанскому, тончайшему юристу своего времени, дипломату и другу Столыпиных: может быть, он найдет какой-нибудь выход — уладить миром это дело. Ведь Сперанский — пензенский губернатор, в его руках власть!

Пришлось ради этого ехать в Пензу.

Стояла плохая погода, мужики жаловались на бездорожье. Наступала весна. Снег быстро таял, земля потеплела, и рыхлые снежные покровы тончали, сслаиваясь ноздреватой потемневшей пеленой. Когда снег сошел, показалась обнаженная жирная глинистая земля с остатками сухих коричневых и желтовато-бурых трав.

Весеннее солнышко глядело, еще щурясь, на бескрайные поля, еще не грело во всю силу, но по вечерам замедляло свой ход и не спешило исчезать. День становился длиннее, и каждый человек — старик или ребенок — с надеждой глядел из жилья своего на улицу, а кто выходил из дому, обратно возвращаться не спешил: весенний воздух свежим, чистым и бодрым дыханием своим ласкал исхолодавшихся за зиму людей…

Раньше Арсеньева интересовалась погодой только как хозяйка — беспокоилась, пригожа ли она для посевов, — теперь же хотела знать, когда наступит добрая погода, а вместе с нею установится и дорога.

Но неожиданно Арсеньева объявила, что ждут хорошей погоды только бездельники, а если надо по делу, то можно ехать и в дурную. Как-никак начало июня, не замерзнут ведь они в теплом возке.

Поэтому быстро собрались и поехали. Афанасий Алексеевич первый, за ним и Арсеньева с внуком. Прямо к родной сестре Арсеньевой — к Наталье Алексеевне Столыпиной.

В их большом особняке Елизавете Алексеевне с внуком отвели парадную гостейную комнату в нижнем этаже. Наталья Алексеевна, младшая сестра, отличная хозяйка, крикливая и суетливая, всячески старалась развлечь Лизоньку, закармливала Мишеньку сладостями и приводила к нему играть свою старшую дочь. Мише нравилось играть с Анетой, хотя она была старше его на пять лет — ей шел уже восьмой год. Анету мать боготворила — девочка была очень хороша собой, держалась самоуверенно и привыкла к неизменно восторженным восклицаниям родственников и друзей родителей.

Хвастаясь ее красотой, Наталья Алексеевна завивала девочке локоны, наряжала ее в модные платья, пышные юбки и заказывала ей черные шелковые туфельки с высокой шнуровкой.

Анета пленила Мишеньку тем, что умела читать. У нее было много книг с картинками, и Миша часто просил ее почитать вслух, что она охотно исполняла, — так они проводили долгие часы незаметно. Анета показывала Мишеньке своих кукол — их было у нее множество: и тряпичные, сшитые руками дворовых, и полученные из-за границы, с восковыми головками, нарядно одетые.

Анета предлагала играть кожаным мячиком, сделанным крепостным искусником, но мальчик еще не ходил и играть с мячиком не умел.

Пока дети занимались чтением и игрушками, их бонны — Христина Осиповна и Августа Генриховна, обе немки, — сердечно радовались встрече и оживленно беседовали на родном языке, следя, чтобы дети тоже говорили по-немецки.

Тем временем Елизавета Алексеевна советовалась с сестрой, с ее мужем и с братом Афанасием, как бы добиться приема у Сперанского.

Наталья Алексеевна успокаивала сестру:

— Не волнуйся, Лизонька! По-моему, ты должна выиграть это дело. Твой зятюшка тебя боится, к тому же в делах, как я заметила, он рохля и на своем настаивать не умеет, а ежели нам удастся убедить Михайла Михайловича принять твою сторону, то он повлияет на зятюшку — как-никак губернатор в Пензе. Только бы Сперанский согласился, а согласиться как будто он должен, ведь он очень обязан Аркадию.

Недавно еще знаменитый государственный деятель, любимый советник Александра I, Сперанский теперь был в немилости. Однако неизвестно еще было, что его ожидает. После долгого пребывания у власти он неожиданно был отправлен в ссылку, потом был назначен пензенским губернатором, значит, все-таки вновь облечен доверием правительства.

В свое время падение его было встречено с великим ликованием многочисленными врагами, которые завидовали его высокому положению, и только член Государственного совета адмирал Николай Семенович Мордвинов защищал его и протестовал, считая несправедливостью отстранять Сперанского от дел.

Этого выступления Мордвинова всю жизнь не мог забыть Сперанский, так же как и дружеской самоотверженности Столыпина, и, благодарный Аркадию Алексеевичу, готов был за него в огонь и в воду. Для сестры своего друга, женатого на дочери Мордвинова, Сперанский готов был сделать все, что от него зависело, и приложил все усилия, чтобы помочь Арсеньевой в ее трудном деле.

На семейном совете было решено, что мужчины — Григорий Данилович и Афанасий Алексеевич — поедут к Сперанскому просить, чтобы он принял Елизавету Алексеевну.

Когда Столыпины вошли в губернаторский дом на официальный прием, Михаил Михайлович на глазах у всех посетителей тотчас же увел их в свой кабинет, усадил в кресло и спросил: правда ли, что Елизавета Алексеевна, кроткая и уважаемая всеми женщина, ныне совершенно убита горем и неприятностями, которые чинит ей дерзкий зять? Сперанский уже слышал о том, что ее ожидает крест нового рода, что Лермантов требует к себе сына и едва согласился оставить его у бабушки еще на два года.

Сперанский вопросительно посмотрел на своих собеседников, и они молча кивнули головой.

— Говорят, что зять Елизаветы Алексеевны — странный и худой человек?

Оба собеседника подтвердили и это и тут же стали просить Михаила Михайловича, чтобы он принял Елизавету Алексеевну, выслушал бы ее и помог ей в этом деле.

Сперанский возразил:

— Как же я могу беспокоить почтенную Елизавету Алексеевну выездом ко мне, когда она в таком тяжелом состоянии? С вашего разрешения, завтра же я сам навещу ее. И заранее прошу передать, что для родной сестры моего лучшего друга — Аркадия Алексеевича — неужели я не сделаю того, что в моих силах? Правда, закон на стороне Лермантова — отец имеет более прав на своего сына, нежели бабушка, однако попробуем!

Мужчины встали, долго раскланивались, благодарили. Григорий Данилович просил назначить час посещения. Сперанский ответил, что он приедет после шести вечера, закончив очередные дела.

С поклонами Столыпины удалились, и тотчас же доложили Елизавете Алексеевне об успешном их визите к губернатору.

Наталья Алексеевна забеспокоилась и высказала вслух причину своего беспокойства:

— Конечно, неплохо нам с Гришей принять в нашем доме губернатора, но это же влетит нам в копеечку? Не лучше ли было бы добиться, чтобы Лизонька к нему съездила?

Но Арсеньева, взяв свой огромный кожаный баул, с которым никогда не расставалась, открыла замок, вынула оттуда несколько крупных ассигнаций и протянула сестре.

Наталья Алексеевна одобрительно переглянулась с мужем, быстро засунула ассигнации к себе в большой карман, где лежали ключи и носовой платок, и спросила всех присутствующих:

— Так что ж мы будем готовить — обед или ужин?

Все оживленно стали обсуждать подробности приема.

Елизавета Алексеевна тотчас же послала записку Сперанскому, что она сердечно благодарит его за лестное внимание и с великим нетерпением и радостью будет ожидать его посещения.

С этого часа началась суета. Созвали дворовых и велели им мыть оконные стекла и полы в комнатах. Нарочные поскакали к торговцу ранними овощами и ягодами, кучера послали к брату Александру Алексеевичу за кондитером, который мастерски выпекал торты, пирамиды и пирожные. Афанасий Алексеевич с утра съездил за редкими винами. Сестры дружно советовались, как особенно парадно убрать стол, какими букетами его украсить.

Наконец все было сделано. Зажжены были многосвечные люстры и стенные бра, хотя еще было светло, разостланы красные ковры на лестнице, все кушанья были проверены, все люди были на месте.

Сперанский оказался точным. Предупрежденные дворовые, нарушая обычай, вбежали в дом сообщить, что губернатор жалует.

Все Столыпины вышли приветствовать Сперанского и провели его в зал, сияющий огнями. Вскоре Михаил Михайлович спросил:

— А где же мой маленький тезка, из-за которого загорелся весь сыр-бор?

Все спохватились — где же дети? Никто и не думал, что Сперанский захочет увидеть Мишеньку.

Но дети были в полном порядке: нарядные, причесанные, умытые, они сидели в маленькой чайной комнате и ели клубнику с молоком.

Арсеньева торжественно повела своего гостя к детям, а Сперанский так вежливо поддержал ее под руку, что со стороны нельзя было сразу догадаться, кто кого привел; за ними следовали Григорий Данилович с супругой и Афанасий Алексеевич.

Арсеньева, роняя слезы, доверительно говорила своему спутнику:

— Что делать? Я имею к этому ребенку пристрастную любовь. Ведь это сын моей дочери. Я счастлива, что я могу вам показать моего маленького ангела!

Когда они вошли в распахнутые перед ними двери, Арсеньева обратилась к внуку:

— Мишенька, поздоровайся с Михаил Михайловичем!

Мальчик нехотя слез со стула, кивнул головой, сумрачно и недоверчиво поглядел в хитрые, умно прищуренные глаза Сперанского и поздоровался. Сперанский его приласкал, потом обратился к Анете:

— А эта чья красавица?

Анета тотчас же легко встала, жеманно присела, ущипнув пальчиками свою пышную юбку с обеих сторон. Обе бонны, церемонно раскланявшись, просияли, довольные результатом своих наставлений.

Взрослые удалились в сторону. Арсеньева, усевшись рядом со Сперанским, тотчас же провозгласила здравицу Михаилу Михайловичу. Все присутствующие ее горячо поддержали. Потом в течение долгой трапезы беседа шла только на одну тему. Сперанский внимательно и подробно расспрашивал у всех присутствующих детали этого тонкого и необычного дела. После трапезы перешли из столовой в маленькую зеленую гостиную. Михаил Михайлович попросил бумаги и чернил и предложил Арсеньевой продиктовать ему текст завещания. Елизавета Алексеевна диктовала, Столыпины ее поправляли, Сперанский подсказывал отдельные фразы и переделывал некоторые места.

Наконец он вручил исписанный лист Арсеньевой и простился, говоря, что этот документ надо закрепить законным порядком, но что он надеется как-нибудь обойти закон. Затем он предложил Арсеньевой вызвать зятя, предварительно побеседовать с ним так, чтобы тот понял, что Арсеньева ребенка ему не отдаст.

Миша заметил, что после первого же посещения Сперанского бабушка приободрилась. Она не то чтобы повеселела, нет, — к сожалению, бабушка никогда не бывала веселой, она никогда не смеялась, только улыбалась иногда, желая показать, что она довольна обществом своего собеседника.

Прежде всего надо было довести до сведения Юрия Петровича истинное положение дел, поставить его в известность, каково состояние сына его, естественным опекуном которого он является.

Для этого Арсеньева получила необходимый ей документ.

В мае 1817 года она перевела на имя внука ту часть крестьян, которые считались принадлежащими Марии Михайловне. Вместо богатого приданого Мария Михайловна имела только шестнадцать душ крестьян без земли, а богатое поместье, которое она со временем могла получить от своей матери Арсеньевой, оказывается, было полной собственностью Арсеньевой, и она вольна была дарить его кому ей вздумается.

Документ этот Арсеньева довела до сведения Юрия Петровича. Он тут же ответил, что не в деньгах счастье, и заявил, что отказывается от имения, а сына желает взять к себе и его воспитывать.

Свидание было бурным и тяжелым, но Арсеньева не сдавалась. Она сначала доказывала, что Юрий Петрович не только ничего не выиграет, когда возьмет к себе сына, но будет причиной ее смерти, тем более что здоровье ее уже подорвано.

Что проку ей жить одинокой? Но Юрий Петрович не соглашался.

Наконец Арсеньева пригрозила лишить своего внука наследства, ежели его возьмет к себе отец.

17 июня 1817 года пензенский предводитель дворянства, муж сестры Арсеньевой, Натальи Алексеевны, и пензенский губернатор Михаил Михайлович Сперанский «руку приложили» под завещанием Елизаветы Алексеевны Арсеньевой, которое было составлено три дня назад. Этим завещанием Арсеньева решительно разлучала отца с сыном до его совершеннолетия.

Завещание оканчивалось такими словами:

«…Если же отец внука моего истребовает, чем, не скрывая чувств моих, нанесет мне величайшее оскорбление, то я, Арсеньева, все ныне завещанное мною движимое и недвижимое имение предоставляю по смерти моей уже не ему, внуку моему, Михайле Юрьевичу Лермантову, но в род Столыпиных, и тем самым отдаляю означенного внука моего от всякого участия в остающемся после смерти моей имении».

Когда Юрий Петрович узнал об этом завещании, он покорился, не пожелал спорить с властной, влиятельной и богатой тещей, которую неизменно защищал губернатор. Все знали, что недаром Сперанский расписался свидетелем на завещании Арсеньевой. Поговаривали, что ежели губернатор принял участие в этом деле, то Юрию Петровичу несдобровать, уж пусть лучше он не настаивает на своих правах. Друзья советовали ему подать прошение на высочайшее имя, чтобы выиграть это дело, но Юрий Петрович не сделал этого сразу, а потом постепенно от мысли своей отстал.

Арсеньева сначала успокоилась, полагая, что победила зятя после того, как сделала такое завещание, и стала чувствовать себя полноправной хозяйкой, но помнила о намерении Юрия Петровича отнять у нее сына. Что делать? Как наладить жизнь свою в Тарханах вместе с боготворимым ею ребенком, Михаилом Юрьевичем Лермантовым?