Онлайн чтение книги Девушка из золотого рога
Глава 8

Азиадэ лежала на спине. Когда Хаса, напоминающий ей большого, беззащитного ребенка, склонился над ней, и она ощутила запах его кожи, его дыхание. Ее большие серые глаза были полны желания и страха. Губы Хасы приближались, становясь все больше и больше. Они касались губ Азиадэ, ее лица и продолжали неудержимо расти, и ей уже казалось, что все ее тело исчезает в тонкой расщелине его губ. Его руки скользили по ее шее, рукам, и тело ее отвечало на его ласки. Она отвернула лицо.

— Азиадэ, — прошептал Хаса, обняв ее, и она, обхватив его голову обеими руками, прижалась пылающей щекой к его лбу. Теперь его тело было совсем близко. Он осыпал ее поцелуями, она слышала его дыхание, и ей вдруг показалось, что она перенеслась в какой-то другой, незнакомый ей мир, где все воспринимается острее и ярче, чем в реальном мире. Хаса, как могущественный колдун, обладающий некоей таинственной силой, повелевал ею, а она была не в состоянии ему противостоять. Она чувствовала прикосновение его крепких рук и вдруг резко приподнялась, уткнувшись головой ему в грудь.

— Хватит, — серьезно сказала она и облегченно вздохнула.

Хаса встал и смущенно посмотрел на Азиадэ. Он и сам не знал, как оказался на диване, так неприлично близко к этим серым глазам, которые, сейчас неодобрительно улыбаясь, смотрели на него. Зато Азиадэ — знала. Мурлыча какую-то непонятную, нудную песню, она опустила подбородок на колени и посмотрела на Хасу снизу вверх. Она ведь появилась на свет в сладких водах Стамбула, она знает толк в любви, ее формах и проявлениях.

В комнате Хасы стало совсем темно, он включил маленькую настольную лампу и стал рассказывать Азиадэ о том, что хотел бы поехать в свадебное путешествие в Италию.

— Я не поеду ни в какую Италию, — сказала она, подняв голову. — После свадьбы мы поедем в Сараево.

— В Сараево? Почему именно в Сараево? — искренне удивился Хаса.

— Так, — ответила Азиадэ.

Так оно и будет, потому что глаза у нее серые, а Хаса всего лишь мужчина. Азиадэ потерлась подбородком о колени, с тоской вглядываясь в темноту.

— Моя няня, — проговорила она, и ее зрачки вдруг расширились, — моя няня рассказывала мне что, когда хромой Тимур пересек Сиваш, он собрал самых смелых своих воинов и самых больных из прокаженных и приговорил их к смерти, с тем, чтобы одни не заражали других своей смелостью, а другие — болезнью. Он приказал закопать их живьем. Им привязывали головы между бедер, связывали по десять, бросали в яму и закапывали. Няня рассказывала мне это, чтобы я никогда не была ни слишком смелой, ни слишком беззащитной. Но, боюсь, это мне не помогло.

— Ты будешь мне верна? — спросил Хаса, потому что просто не знал, о чем спрашивать, и потому что у него было прошлое.

Азиадэ подняла голову и гордо ответила:

— Ты можешь взять сто самых красивых мужчин в мире и высадить меня с ними на необитаемый остров. Возвращайся через десять лет, и ты увидишь, что ни один из них мной не овладел. Мужчина и женщина, как две половинки ореха в одной скорлупе, это сказал еще мудрый Саади.

Она с решительным видом села на диван по-турецки.

— Измены происходят только в романах, а не в жизни. Можешь быть уверен, я буду тебе верна.

— Ты так сильно меня любишь? — Хаса был искренне взволнован.

Азиадэ, улыбаясь, наклонила голову:

— О любви не говорят устами, о любви говорят руки, глаза, фата, которая спадает в брачную ночь. Поцелуй не является надгробной надписью — это еще великий Хафиз сказал.

— Одно сказал Саади, другое — Хафиз, а что говорит Азиадэ? — буркнул Хаса.

Азиадэ встала и запрыгала по комнате на одной ножке.

— Азиадэ ничего не говорит. Азиадэ не говорит о любви. Она любит.

Она прошла в угол комнаты, подняла руки и стала на голову так, что ее ноги свечкой вытянулись в воздухе. Пройдя по всей комнате на руках, она, запыхавшись, снова встала на ноги.

— Вот так люблю я тебя, — довольно сказала она, — очень.

— Тебе придется проделать то же самое в Вене на Ринге, когда мои друзья спросят тебя, любишь ли ты меня.

Ресницы Азиадэ дрогнули.

— Ты думаешь, что твои друзья будут спрашивать меня, люблю ли я тебя?

— Я просто уверен в этом.

— Я откушу нос каждому, кто меня об этом спросит, Это никого, кроме нас, не касается.

Она встала перед Хасой, и, взяв его руку, шутливо, с мольбой в голосе попросила:

— Ах, Хаса, разреши мне надеть чадру. Так будет лучше.

Хаса засмеялся. Азиадэ тряхнула его за плечо.

— Нечего смеяться, — сердито сказала она, — тебе достается очень хорошая жена.

Она побежала в переднюю, стала надевать пальто.

По дороге в кафе, где ее ждал Ахмед паша, она крепко сжимала сумочку, в которой лежало письмо от несуществующего изгнанного принца, который не хочет подписываться своим именем.

Она вошла в кафе и села за мраморный столик. Сложив руки на столе, Ахмед паша глядел своими маленькими черными глазками на Азиадэ и что-то говорил, а она думала об изгнанных принцах, о Хасе, об императорском городе Вене, о врата которой разбилась мощь Османов.

— Да, — сказала она, глядя прямо перед собой, — я люблю его, — и упрямо сжала губы.

— Никто не знает, что ему предписано судьбой, — вздохнул паша, — если он завтра потеряет ногу или рассудок, деньги или пыл любви? Что ты тогда будешь делать?

— Я все равно буду любить его и буду ему хорошей женой.

— Случается, что мужчины иногда бывают своенравны или их одолевает грусть. Женщинам нелегко приходится, когда Аллах испытывает их мужей.

Азиадэ немного подумала и заключила:

— Когда он станет невыносимым, я ненадолго запру его, а сама поиграю с его детьми. У него будет много детей, нам никогда не будет скучно.

Паша одобрительно посмотрел на дочь.

«Она умная женщина, — подумал он, — и знает, как себя вести».

— Мужчины легкомысленны, — продолжил отец, — а нынешние мужчины часто не придерживаются обычаев. Немыслимые злодеяния случаются сегодня в семьях. Есть мужчины, которые растрачивают свое семя на других женщин, а не на тех, которые даны им Всевышним.

— Я знаю, — кивнула Азиадэ, — это называется прелюбодеяние. Но с людьми такого не случается. Так ведут себя звери, а Хаса — образованный человек.

Она беззащитно пожала плечами и стала рассеянно разглядывать столик. Ахмед паша откашлялся. У него очень хорошая дочь, но среди людей так много животных, а она так молода, так беззащитна и неопытна.

Азиадэ, как будто прочитала его мысли.

— Мне было пятнадцать лет, когда мы покинули Стамбул, — сказала она, краснея. — Я должна была выйти замуж за принца и была к этому подготовлена. Евнухи поведали мне, что связывает оба пола между собой. Так что я могу равняться с женщинами неверных.

Она гордо подняла голову, лицо ее побледнело. Паша смутился. Аллах свидетель — он недооценивал свою дочь. Хаса не предаст ее. Потом он наморщил лоб, отчего его лицо приобрело решительное выражение.

— Мы воинственный народ, — проговорил он, — нас было всего четыреста сорок четыре человека, когда Эртогрул повел нас в Анатолию. Но мы были храбры и отчаянны, поэтому Аллах дал нам власть над половиной мира. Наши женщины должны быть красивыми, храбрыми и умными, они не имеют права плакать. Не забывай этого. У женщины только одна обязанность — служить мужу и воспитывать детей. Мужчина же имеет еще и другие обязанности — он должен сражаться, чтобы защищать свой дом, и сегодня так же, как и в древности. Поэтому он не может никогда полностью принадлежать женщине. Это нужно знать, чтобы быть счастливой. Но умная женщина и служит, и повелевает, кто рожден властвовать, будет властвовать и под чадрой.

Паша на мгновение умолк, уйдя в свои мысли и воспоминания, а потом уверенно закончил:

— Самое дорогое, что есть у человека — это добродетельная жена. Это сказал еще пророк. Ты меня не опозоришь. Но если на твою голову падет позор, то приходи ко мне, я сам убью тебя. Я не хочу, чтобы это сделал неверный. Помнишь ли ты свою мать?

— Да, отец. Мама стояла у фонтана, и на ней было широкое красное платье, у нее была светлая кожа и кольцо на указательном пальце. Мне было тогда три года. Больше я ничего не помню.

Паша кивнул.

— Твоя мать была хорошей женой. Я отверг трех женщин, пока не нашел ее. Я подарил ей восемь больших бриллиантов и доход от четырех деревень, потому что хорошие жены, это гораздо большая ценность, чем хорошие бриллианты. Она умерла еще до того, как позор пришел на нашу землю. Будь такой, как она, не то твой муж отвергнет тебя.

Азиадэ склонила голову. Ей вспомнились глаза Хасы и его беззащитная фигура в вечерних сумерках.

— Мой муж меня не отвергнет, — заявила она, — если только я сама этого не захочу.

Она засмеялась, и паша не понял, что она имела в виду, потому что он тоже был всего лишь мужчиной, подарившим своей жене восемь бриллиантов и, которые Аллах у него потом отнял. Он смотрел на дочь и думал о том, что через неделю она уйдет от него, правда, не так, как его жена, но тоже уйдет. Он моргнул маленькими черными глазками и почувствовал себя старым и обессиленным. Когда-то был дом с мраморным двором и фонтанами. Когда-то был полковник в ярком мундире и флаги с большим полумесяцем. Были покорные женщины, дворцы и достойные мужчины, с которыми можно было обсуждать государственные вопросы. Была власть над более чем тремя частями земли и почти миллионом людей. Все ушло, а что удалось сберечь, старело или уходило, как, например, блондинка Азиадэ, которая выходит замуж за варвара, или как его сыновья, которые уехали, чтобы защищать дом Османов и не вернулись, и как он сам со своей сутулой походкой и воспоминаниями о сияющем солнце Стамбула и батальоне негров в красной форме по пятницам на площади Ак-Майдан, перед большой мечетью.

— Через одну неделю ты станешь женой, — тихо сказал он и встал.

Азиадэ смотрела на его лицо, которое огорчение испещрило морщинами, и чувствовала себя предательницей.

— Будь хорошей женой, — сказал паша.

Она кивнула и твердо ответила:

— Слушаюсь, Ваше превосходительство.