Онлайн чтение книги Девушки
Глава 21

Шел последний летний месяц — август. Дни стояли солнечные, теплые, вечера звездные. Но с тополей уже опадали листья, и, гонимые ветром, они шуршали по тропинкам, напоминая об осени. Скоро, скоро переёзжать в Москву!..

На даче, в «комнате изобретателей», заканчивали новые чертежи по указаниям Никиты Степановича.

В этот день было ясно, безветренно, марлевые занавеси на окнах висели безжизненные и понурые. Мучила жажда. Стеклянный бочонок — подарок Лизочкиной мамы — с плавающим в нем морским грибом, где-то раздобытым Симой, был предметом зависти. Сима питье отпускала по норме. Вода была кисловатой на вкус, слегка шипела, словно газированная. Всем нравилась.

Коля Субботин, фотолюбитель, неожиданно украдкой заснял всю компанию за работой. Получилось очень естественно, прямо конструкторское бюро. Несколько портил вид одноухий кот на окне, любимец Симы.

— Ничего, сделаю из него горшок с цветами! — успокоил фотограф.

Поздно вечером в «комнату изобретателей» зашел Никита Степанович и начал с того, что сказал о полученном от Титова письме.

— Правильно мы сделали, прикрепив автооператор к станине. Ну, а с патроном будем поступать так, как пишет Иван Семенович: менять при износе всю головку, а не отдельные кулачки, которые придется не полениться шлифовать всякий раз на специальной оправке. Так-то вот, дорогие товарищи! А завтра ждите к себе гостя — начальника цеха Виктора Георгиевича, — сообщил на прощание Лукьянов.

В воскресенье шел дождь, небо затянуло тучами, и на даче гадали, ждать или не ждать гостя. На всякий случай пошли встречать его на станцию, а по дороге расставили дозорных с зонтами, чтобы вовремя дали знать и укрыли его.

Виктор Георгиевич ошибся остановкой, сошел раньше, но не сразу понял это, блуждая по незнакомому поселку. Попутная подвода со словоохотливым возчиком, миновав все дозоры, подвезла его к даче. Возчик укрыл своего пассажира от дожля мешком.

Ребята ахнули и засуетились, увидев подъезжающего па телеге гостя.

Лобову на даче понравилось. Он переоделся в сухой, с Толиного плеча, костюм, напился чаю из трехведерного самовара — предмета постоянных насмешек и шуток. Ребята деликатно посмеялись и на сей раз, затем повели гостя в «комнату изобретателей», куда пришел и Никита Степанович.

— Работать надо продолжать, — сказал Любов, отрываясь от чертежей и с удовольствием посматривая на столпившуюся вокруг молодежь. — Неточности, правда, есть в расчетах, да и очень громоздок вышел автоматический оператор. Наладчику с ключами развернуться при смене резцов негде будет. Гляньте-ка сами! Придется чертить заново, уменьшить его. А в общем, молодцы мы!

— Ну, заново так заново! — подытожила за всех Сима. — Ничего, потрудимся.

Ей не терпелось поскореё накормить гостя обедом: она была сегодня дежурная по столу и хотела блеснуть веред ним.

Обед Сима организовала на свежем воздухе, благо дождь перестал и погода разгулялась. Одолженные в детском саду низенькие столики и стульчики исправно служили и теперь.

Разрумянившись больше обычного, Сима сдвинула к гостю все угощение.

— Попробуйте, Виктор Георгиевич, варенье из крыжовника, я варила! — угощала она его за послеобеденным чаем.

Варенье, прозванное на даче «петюгой», так густо оно было сварено, красовалось в голубой вазочке.

Лобов попробовал, с трудом зачерпнув в ложку из общей плотной массы, похвалил. Сима, вовремя заглушив в груди восторженный визг, только пискнула, обводя гордым взглядом посрамленных знатоков варенья. Вот вам и «петюга», когда такой человек хвалит!

Симу на даче считали душой общества. И не зря: как только она появлялась, тут же раздавались смех и шутки.

Увидев катающихся по поселку на велосипедах девушек, Сима загорелась желанием создать велосипедную секцию.

В получку ездили в магазин покупать Симе велосипед. Толя Волков был при этом консультантом.

Кулакову на даче встречали шумовым оркестром. Она катила велосипед, держа его за руль, не обращая внимания на то, что передним колесом давила себе ноги.

Два дня Сима ходила вся в синяках и ссадинах, пока не научилась кататься. Ночью ей снилось, как она неуверенно едет на велосипеде, клонится в сторону — вот-вот упадет, а ребята что есть мочи кричат ей вдогонку: «Качай, качай!»

Затем Сима сама учила других девушек и тоже кричала:

— Качай, качай, не отпускай педали!

Варя велосипеду предпочитала лодку. Они садились вдвоем с Ириной и плыли вниз по течению за километр, к Юркиному детсаду.

Ирина готовилась в техникум, всюду ходила, не расставаясь, с учебниками. Варя знала, что самый для неё сейчас приятный разговор — о том желанном дне, когда она получит диплом.

— Окончу техникум и останусь у станка, — мечтала Ирина вслух, — ведь у нас теперь почти все рабочие учатся. Семилетка — это ничто, это уже очень мало. А представляешь, заработает наш поток, затем другие по- токи в цехе? Тогда, пожалуй, и в институт поступать придется…

Они проплывали мимо красивых берегов, поросших кустами, молодыми березками, плакучими ивами, так низко поникшими над водой ветвями, что однажды во время дождя густая зелень послужила им надежной защитой.

Юрка, завидев лодку издали, бежал с ватагой смуглых, в одних трусиках, ребятишек, плясал и кричал всех громче.

Варя срывала с головы панамку и махала ею. Ирина со снисходительной материнской улыбкой наблюдала за этой картиной.

Возвращались обратно уже под вечер, спешили, налегая на весла изо всех сил. В восемь сорок проводилась информация по газетам за день, которую делали все дачники по очереди. Сегодня докладывала Лизочка, и Варе хотелось её послушать. Когда они пристали к берегу, «вечевой» колокол, оборудованный Колей Субботиным, звучал беспрестанно.

— Нас зовут, — заметила Варя, запирая на цепь лодку. Но они все же опоздали.

Лизочка, стоя на пне, с раскрасневшимся оживленным лицом заканчивала сообщение.

— И вот в стране предутренней свежести, где люди мирно возделывали свой сад, по злой воле американских империалистов льется братская кровь. Народы мира не простят им этого, — говорила она звонким, выразительным голосом.

Коля Субботин, подняв голову, смотрел на Лизочку, не спуская глаз, и на лице его отражалось то же выражение, что было и на её лице. Отрастающий после стрижки наголо хохолок волос (Лизочка велела остричься в надежде, что вместо рыжих вырастут темные, но росли опять рыжие) угрожающе топорщился.

Среди дачников было много гостей из цеха.

Приехала и Фрося Субботина с букетом цветов для Симы.

— Кто же из города на дачу с цветами ездит? — смеялись над нею.

Фрося-толстушка. в красном с горошинками платье, краснела и хмурилась. Косички её торчали в разные стороны.

Сима обняла её, взяла под свою защиту. С Симой Фрося считала себя связанной вечной дружбой, потому что Сима рекомендовала и готовила её в комсомол.

Варя как-то подслушала их занятия по уставу.

— Зачем ты хочешь вступать в комсомол? — спрашивала её Сима. — Подумай хорошенько и говори все не тая, что у тебя есть на сердце. Ну!

— Сима, понимаешь, мне кажется… разве это жизнь без комсомола, в стороне?.. Комсомол партии помогает коммунизм строить, а я! — говорила Фрося дрожащим голоском. — И если меня не примут, Сима, лучше убей меня… — неожиданно страстно добавляла она, складывая на груди руки.

— Глупенькая моя, примут, должны принять, — успокаивала подружку Сима и, растревоженная её сердечным порывом, начинала объяснять, как она сама понимает задачи комсомола — первого друга и помощника великой партии коммунистов.

— Ты вдумайся только, Фрося, какой партии! Наша партия — это ум, честь и совесть нашей эпохи, — горячо говорила Сима, излагая свой последний, тщательно составленный для политзанятий конспект по статье Ленина.

Варино двадцатилетие отметили на комсомольской даче. И оттого, что в раскрытые окна врывался шум плотины с реки, а ветер приносил запах цветов и свежего сена, кругом было столько молодых, красивых лиц, и глаза Лобова, сидящего напротив, все время смотрели на неё, у Вари немного кружилась голова. То ей казалось, что нет человека счастливеё её в двадцать лет, то было грустно, когда она начинала думать о том, что Иван не успел приехать из командировки на её праздник. Но он вспомнил о ней и прислал поздравительную телеграмму на имя Лобова. Варя не сразу поверила в это — настолько невероятным, почти невозможным показалось ей такое счастье следом за унылой, тяжелой полосой раздумий, тоски и ревности, которую она даже наедине с собой называла мелкой, — ревности к Тамаре Комовой. Как она устала от всего этого, изболелась сердцем, если бы знал Иван!.. Она стояла перед Лобовым с телеграммой в руках, охваченная ни с чем несравнимым чувством радости, до того покоряющим, что даже посторонние люди не могли оставаться к нему равнодушными. А Лобов здесь был далеко не посторонним. Друг Титова, женатый человек, он не одобрял холостую жизнь Ивана, не одобрял за то, что такая девушка, как Тамара Комова, могла что-то значить в его судьбе. И это в то время, когда Варя любит его!

— Я рад за вас, — сказал Лобов, пожимая Варину руку в кисти. — И за Ивана тоже.

Но тут в лице Вари вдруг что-то померкло слегка, будто погас один из лучиков в фонаре, за минуту до этого так ярко освещающий её лицо. Варя спросила:

— Как он догадался послать мне телеграмму? Он не знал, что у меня день рождения?

— Не знал, я написал ему, — ответил Лобов. — Но и зная, он мог ведь не поздравить, а вот поздравил!

— Да, поздравил! — повторила за ним Варя, сразу убежденная его простым доводом.

Этот день, проведенный на даче, Варе запомнился надолго, на всю жизнь. Л среди ночи приехал из командировки Иван Титов. Варя не ошиблась, предугадывая такую возможность. Иван открыл входную дверь веранды своим ключом, и тут же был встречен хозяйской овчаркой которая, узнав его, радостно заскулила, прыгая вокруг, стараясь лизнуть прямо в лицо.

— Джек, бродяга, ну здравствуй, здравствуй! — шепотом проговорил Иван, защищаясь одной рукой от бурных наскоков четвероногого друга, а второй пытаясь найти на стене выключатель.

Варя сквозь сон услыхала шаги Ивана и узнала их. И все же, боясь ошибиться, она не тотчас разрешила себе поверить, что это он. С сильно бьющимся сердцем Варя соскочила с кровати, торопливо надела платье.

— Кто там? — спросила она через дверь девичьей спальни глухим от волнения голосом.

— Свои, свои, — отвечал Титов. — Это вы, Варенька? Выходите сюда. Знаете, я предчувствовал, что вы первая встретите меня.

Варя, молча улыбаясь, смотрела на него, робея от радости. Он был одет в незнакомый ей серый костюм и голубую рубашку с синим галстуком, что очень шло к его смугло-румяному лицу. Сейчас Варе представлялось всевозможным: вот он шагнет к ней, заглянет в глаза и скажет те единственные, неповторимые слова, которые так нужны её истосковавшейся душе! Неужели он ничего не видит и ни о чем не догадывается?

— Здравствуйте, Варя, — проговорил Титов, подавая ей руку. — Я торопился поздравить вас. Вы получила мою телеграмму?

… Уезжая две недели назад в командировку, он не задумывался о том, что значит для него эта девушка. Но, странное дело, там, в разлуке, она вдруг приобрела над ним непреодолимую власть, и он в часы досуга, оставаясь в номере гостиницы, все время думал о ней: перебирал в памяти их коротенькие встречи, разговоры как живую видел её перед собою. А последняя, перед отъездом, случайная встреча, когда он из окна трамвая окликну л её, и она повернула к нему свое просиявшеё лицо…

«Да, да, она выдала себя: она меня любит», — решал он, в радостном возбуждении принимаясь ходить по комнате. Но вскоре другие мысли, полные тревог и сомнений, начинали одолевать Титова: уж не ошибся ли он, не слишком ли самонадеян? Шаров, по всем признакам, влюблен в неё. Да мало ли еще кто! Как случилось, что, увидев Варю впервые тогда, в техкабинете, он сказал себе, что вот девушка, в которую он может влюбиться, но стал бывать почему-то с Комовой и в кино и на танцах? А она даже сюда, разузнав от кого-то адрес, прислала ему письмо, полное упреков: он забыл её, не пишет, а в командировку уехал тайком, не сказавшись ей. Как будто он обязан отчитываться ей! Тетка права: надо положить конец этому! Но как же он был рад и благодарен другу за то, что он сообщил ему о Варином дне рождения!

— Ах, да что же я стою, покормить вас надо, — спохватилась Варя, освобождая свою руку из руки Ивана, которую он все еще держал.

— Варя! — произнес Титов, не узнавая собственного голоса, и вдруг остановился, замолчал, почувствовав, что не сможет, что просто боится вот так сразу сказать ей о своей любви…

Варя, счастливо-затихшая, взглянула на него глазами, словно наполнившимися светом, затем быстро повернулась и ушла.

— Я зажарю вам омлет! — крикнула она из коридора.

— Подождите, пойдем вместе, — предложил Титов. Ему ни на минуту не хотелось расставаться с ней.

Сонный покой дома словно усилил ощущение необычности счастливой для них ночи. Овчарка, дремавшая на коврике, приоткрыв один глаз, проводила их лукавым и как будто все понимающим взглядом, вяло помахав хвостом. За стеной в комнате часы мелодично пробили три. Начинался рассвет — первый в их жизни, когда они встречали его вместе.

В эту ночь под воскресенье ни Титову, ни Варе так и не удалось хоть немного уснуть. Принятое накануне решение идти в соседний смешанный лес за грибами чуть свет — как требовала Сима — выполнялось ею с буквальной точностью. Разбуженная будильником. Сима вскочила и принялась поднимать девушек, затем бросилась на мужскую половину, щеголяя в комовском шелковом с розами халате, болтающемся на ней после пышнотелой хозяйки, как на вешалке. Но Симе — большому ребенку, — так иногда называла её Варя, все чужое нравилось больше, чем свое! Тамара, ругнувшись ей вслед, впрочем весьма добродушно, — она боялась прослыть среди девушек скупой — утешилась тем, что надела сарафан, как нельзя лучше, по её понятию, выставляющий се красоту: наливные плечи и полные руки с ямочками у локтя. Сарафан под цвет глаз — зеленый, с широкими, болеё темного цвета полосами, рельефно обрисовывал высокую грудь и талию. Нет, не зря она вчера оставила Леву ночевать на даче: пусть-ка он сегодня посмотрит на неё в этом наряде!

Сима, постучав в мужскую комнату, остановилась на пороге; здесь, к её удивлению, уже никто не спал, а на кровати у Коли Субботина при полном параде — в костюме и галстуке — (Сима не сразу глазам своим поверила), сидел Иван Титов и рассказывал про свою поездку.

— Иван Семенович, здравствуйте! — крикнула Сима, мгновенно принимая решение немного задержаться с походом по грибы, чтобы организовать для дорогого гостя праздничный завтрак из оставшихся вчерашних запасов. А грибы — что же, не выберут же их все, хватит и на их долю!

Варя для леса оделась в ситцевое платье с желтыми по серому полю цветочками и шла, как все по совету Симы, разутая, а туфли, связанные за шнурки, висели на плече. И хотя распоряжалась в походе, беспрестанно покрикивая, Кулакова, Варя себя чувствовала центрам внимания: Иван Титов не спускал с неё откровенно влюбленных глаз, ни на минуту не теряя её из виду. Варя попробовала было спрятаться от его взгляда, замешавшись в толпу девушек, но он вдруг очутился возле неё и, отобрав корзинку и туфли, пошел рядом.

Когда пришли на станцию, электрички из Москвы шли уже полные.

— Откуда вас так много! — удивились в вагоне, а Сима принялась расспрашивать местных жителей о том, где, по приметам, растет больше грибов и на какой станции им лучше всего сойти, чтобы не возвращаться домой с пустыми корзинками, раз она гарантировала грибной обед.

В лесу еще держалась обильная роса, а воздух — смесь ароматов множества трав, цветов и деревьев с преобладающим грибным запахом — был не чета их хваленому дачному! Да и лес здесь до чего красив, куда ни взглянешь! Вот группа березок как бы в безмолвном почтении окружает красавицу сосну с симметрично раскинутыми огромными ветвями на могучем буром, шероховатом стволе! Сосна первая встречает лучи солнца и последняя провожает их. А внизу под её опекой тоже тянутся к солнцу две голоногие сосенки-дочери. А тут вот на полянке целая семейка молодых осинок, словно чем-то всегда встревоженных, с трепещущими листочками, уже слегка тронутыми позолотой августовского увядания.

В осиннике Лизочка нашла первый гриб красноголовик на белой пузатенькой ножке; его с завистью осмотрели все и разбрелись по лесу.

Варя предпочитала опушки, где, она знала, чаще всего растут белые грибы, спрятавшись в траве. Она шла медленно, всматриваясь в каждый подозрительный листочек цвета грибной шляпки, пока, наконец, обманувшись не раз, набрела на белый, едва видимый из земли грибок. Варя пожалела его, оставила подрасти в благодарность за то, что он навел её на два больших, с развесистыми шляпками, но крепких и свежих, белых гриба.

Ауканье и говор раздавались в глубине леса, еще сумрачного, полного ночной прохлады, а тут, на опушке уже хозяйничало солнце, и Варя, немного озябнув от промокших в росе ног, охотно грелась в его лучах. Она была одна, Титов отстал где-то, но он все время чудился ей рядом, и она поэтому не могла ни о чем думать: ни о том, что было этой необычной для неё ночью, ни о том, что, может быть, — она просто воображала себе Ивана то в минуту их встречи на террасе, то позднеё за столом, и шла, счастливо улыбаясь. Но вот, раздвигая кусты орешника, ничего не подозревая, но с каким-то вдруг странным волнением Варя сделала несколько шагов вперед и застыла от неожиданности. Перед нею. положив руки под голову, без пиджака, в одной белой рубашке с расстегнутым воротником, лежал Иван Титов. Он смотрел в небо, и лицо его с чуть насупленными черными бровями, с крепко сжатым, хорошего рисунка ртом было сосредоточенно-задумчивым. Варя в одно мгновение успела охватить все это зорким, всевидящим взглядом любви, твердо убежденная в том, что он думает сейчас о ней. Она стояла, сдерживая дыхание, не зная, что делать: показаться ему или уйти тихонько незамеченной, как вдруг сухая ветка под ногой громко хрустнула и выдала её. Титов вскочил, увидев Варю, и так растерялся от радости, что не смог ничего сказать ей, а лишь улыбался да приглаживал на затылке непокорный вихор волос.

— Это вы, Варенька? — наконец выдавил он из себя. Он только что думал о ней, удивляясь и не понимая, как мог до сих пор жить без неё. Да, он-то любит её, но Варя, действительно ли любит его? Что дало право надеяться на это: улыбка при встрече, ласковый взгляд? Не мало ли для надежды, самонадеянный ты человек, Иван Титов?

«Нет, не мало, она любит меня, а если нет, то обязательно полюбит, — сказал голос сердца Титову в ту секунду их взаимного радостного смущения, когда они смотрели в глаза друг другу.

«Я не ошиблась, он думал обо мне!»— решила Варя и поторопилась опустить свой сияющие глаза; к ним подходила, заметив её с Титовым, Тамара Комова.

— Ах, вот вы где, голубчики! А я кричу-кричу! — заговорила она приторным голосом, маскируя плохо скрываемую досаду на Ивана: «На письмо не ответил и меня не замечает целое утро — каков герой! Нет уж, если не я, то и не Варька. Не бывать ей с Титовым, не дам! — желчно думала Тамара, мысленно ругая себя за то, что, увлекшись Белочкиным, позволила этой парочке оставаться наедине, когда нужно было просто ходить за ними по пятам. — Вот сейчас и пойду, пускай поморщатся!»

— Иван Семенович, пиджак не забудьте захватить, — сказала Тамара Титову, умышленно не замечая присевшей отдохнуть Вари.

«Мы с Иваном пойдем, а ты тут на пенечке посиди!» — чуть было не сорвалось с языка Тамары, пока Титов, подняв с земли пиджак, с особой тщательностью отряхивал с него травинки. И все это, оказывается, для того, чтоб подстелить его Варьке на пень!

Тамара фыркнула: какие нежности! И, демонстративно сев прямо на землю у ног Вари, попросила у Титова закурить. Разве он не видит, как она взволнована, ревнует его и не позволит унижать себя в глазах соперницы!

«Эй, поберегись!»— грозил многообещающий взгляд Тамары.

Иван лениво потянулся.

— Вы же не курите, зачем вам?

И вдруг лихо свистнул, отзываясь на чей-то голос.

— Это Сима меня ищет, — сказала Варя, обращаясь к Титову и слушая, как эхо повторяет его свист, а в нескольких шагах, совсем рядом, с шумом раздвигая ветви, идет человек.

— Ау-уу! Сюда, сюда! — нетерпеливо закричала Варя, радуясь возможности помешать Комовой разыграть перед ними сцену ревности, на которые она была большой мастерицей.

Сима в разорванном на плече платье и в намокших туфлях на босу ногу, хлопающих при каждом шаге, подпоясанная какой-то веревочкой вместо потерянного пояса, но с корзинкой, наполненной грибами почти до Самого верха, предстала перед ними и, небрежно толкнув Тамару со словами: «А ну, подвинься!», опустилась на траву рядом с Варей.

— Шабаш, делаем привал! — объявила она по праву хорошо потрудившегося человека, предвкушая заслуженный отдых и вкус жареных на грудке грибов, до которых она была страстная охотница. Сковороду и все необходимые припасы для этого Сима не забыла уложить еще с вечера.

Когда все вышли из леса и собрались на опушке, предметом веселья стал Лева Белочкин, городской житель, как он назвал себя: у него полным-полно оказалось поганок, а он, думая, что с ним шутят, не сразу решился выбросить их.

Отличились Ирина с Лизочкой: вместительные корзинки девушек были набиты грибами — все как на подбор, даже жалко было «портить» их на кушенье!

Жареные грибы припахивали немного дымком, но очень нравились, так что пришлось приготовить не одну сковороду, пока все наелись досыта.

На запах съестного прибежал откуда-то из леса, вероятно бездомный, судя по худобе, рыжий пес с голодными, заискивающими глазами. Сима бросила ему корку хлеба, он тут же проглотил её, не разжевывая, и ждал еще, виляя своим поникшим, с длинной огненной бахромой хвостом.

Стоял жаркий полдень: ни ветерка, ни облачка на небе, даже в лесу душно. Тянуло искупаться, но поблизости не было даже мелководного прудишки. А им еще предстояло идти в обратный путь на станцию по открытой солнцу дороге.

— Давайте, ребята, лучше по лесу сделаем лишний километр, чем потащимся по солнцепеку. Глядишь, и речушку какую встретим, — предложила не без умысла Сима. Солнце, и жара ей были нипочем, а вот с псом жалко расставаться; при теперешнем сиротском виде его, чего доброго, не пустят в электричку, а Сима воспылала желанием во что бы то ни стало приютить на даче своего нового питомца.

Симы послушались и пошли лесом, мечтая поскореё добраться до дому. Но теперь уже никто не замечал, как утром, красоты леса, не останавливался у каждого подозрительного листочка, а редко-редко наклонялись и то с большой неохотой сорвать росший прямо на дороге гриб. Девушки очень устали, хотелось пить, а километровый крюк, обещанный Симой, растянулся на все десять. Один пес был в резвом настроении, хотя и с высунутым, чуть не до самой земли языком: он петлял по сторонам, вынюхивая что-то, затем снова бежал за новоявленной хозяйкой, касаясь своим холодным черным носом её загорелых стройных ног.

Варя шла по обочине дороги, ни с кем не разговаривая и ничего не замечая подле себя, — не столько от физической усталости, сколько от охвативших её невеселых раздумий. А подумать было о чем. Все то, что произошло с нею прошлой ночью и этим днем в лесу, все это, называемое наедине с собой счастьем, — было отравлено Тамарой: её преследованием и ревностью. — так казалось сейчас Варе. И виноват был в этом один Титов. Не Тамарка же, что спрашивать с неё?!

«Вон она шествует невдалеке от меня с голубой майкой Белочкина на своих жирных плечах, — думала Варя, — а лицо её, словно распаренное, свекольного оттенка, блестит самодовольством на всю округу».

Варя отвела глаза: лучше не смотреть, а главное, не думать о ней. Но Титов, что она знает о нем? Как проходит его жизнь вне завода: где бывает он, с кем встречается? Он Герой, у него много Соевых друзей и знакомых девушек по фронту. Опасности, боя могли сблизить их, а такая дружба не скоро забывается… «Титов — упрямый и настойчивый по характеру человек: если уж он кого полюбит, то, наверно, не отступит», продолжала думать Варя, отдавая невольную дань уважения постоянству Ивана. «Да где же он, почему его нот со мной рядом, как утром», — спустя мгновение беспокоилась Варя, оглядывая знакомые лица и не находя среди них Титова.

Она увидела его несколько дальше, в стороне, от дороги, на лугу, рвущего цветы. Ирина молча указала на него просиявшей румянцем Варе.

— Букет для тебя! — шепнула она в Варино маленькое ушко.

И вот в душе Вари, наперекор унылым мыслям, затеплился вдруг огонек надежды: это она — и никто иная — горячо полюбившаяся Ивану девушка! Так будет!..

Дойдя до дачи, Варя едва нашла в себе силы вымыть ноги, как тут же легла в постель. Прохладная спальня вся продувалась сквозняком, который заносил с собой запах просыхающей травы, недавно скошенной под окнами. Варя уже засыпала, когда к изголовью подошла Сима и, хрустя на зубах свежим огурцом первого сбора, стала звать подругу к столу. Варя с трудом оторвала от подушки свою тяжелую голову, попыталась встать.

— Дай попробовать, — невнятно пробормотала она и, откусив прямо из рук Симы кусочек огурца, смежила веки и повалилась на подушку.

Лес тотчас обступил её со всех сторон. Она вновь брела по его солнечным опушкам, собирала грибы в росистой траве, аукалась с Симой, слушая, как эхо повторяет голоса. Бездомная рыжая собака, та самая, что скрылась от них при выходе из леса, несмотря на все старания Симы заманить её с собой, теперь повсюду бежала за Варей…

Проснулась Варя под утро, будто её кто толкнул в плечо. Девушки все еще спали. В раскрытом рядом с кроватью окне, на которое с разу упал её взор, откуда ни возьмись появилась вдруг целая охапка разноцветных полевых цветов, и осторожно, к все возрастающему удивлению Вари, цветы легли к ней на подушку. Это был букет Титова. — Варя узнала его, — нарванный им еще вчера по пути к дому, с чуть поникшими уже головками цветов. Варю бросило в жар, и на минуту, пока Иван стоял по ту сторону окна, у неё перехватило дыхание. Она не смела ни пошевельнуться, ни поднять ослепленных восходящим солнцем глаз, перед которыми проносились какие-то необычайной окраски круги. Но вот торопливые шаги Титова стали не слышны, и Варя, вздохнув всей грудью, прильнула к букету губами: Иван думал о ней, собирая эти цветы, и его руки касались их!

— Спасибо, любимый! — прошептала Варя, оглядываясь на спящих девушек. «Пусть-ка вот они утром поломают головы над тем, откуда у меня взялся этот букет? — лукаво улыбаясь, подумала Варя. — Впрочем, едва ли он станет загадкой, если вчера еще кто-то из девчат сказал, что Титов привез из дальней поездки не только удачное решение проекта, но и любовь ко мне».

Неделю спустя после командировки, Иван Титов с присущей ему энергией быстро добился официального разрешения строить поток в цехе. Проблемы с патроном, тормозившей все дело, больше не существовало. Инженера поддержали в министерстве и на заводе. Все теперь зависело от них самих: от Титова, Никиты Степановича, Лобова и молодых изобретателей, которые наметили срок пуска потока — двадцать третьего февраля текущего года.

Чувство ответственности не пугало Ивана, а, наоборот, вдохновляло его; любовь к Варе, пусть пока еще невысказанная, прибавляла ему неутомимости. Она должна, она будет гордиться им!

Титов жил теперь с неизменной верой в большой успех давно задуманной и, наконец, осуществляемой мечты.