Онлайн чтение книги Дьявол внутри нас
IV

Еще в начальной школе Маджиде обратила на себя внимание музыкальными способностями и красивым голосом. В пятом классе уроки пения вел некий Неджати-бей. Он преподавал почти во всех школах Балыкесира. Это был уже довольно пожилой человек. Войдя в класс, он вынимал из футляра свой кларнет и принимался наигрывать однообразные мелодии, предоставляя детям возможность подтягивать кто во что горазд.

В душе Неджати-бей горел любовью к искусству и даже сам пытался сочинять песни на слова своих коллег учителей - любителей изящной словесности. Авторы нещадно насиловали смысл, пытаясь втиснуть его в определенный размер стиха, ритм и рифмы у них выходили корявые, да и музыка Неджати не отличалась высокими достоинствами. С годами, угнетенный собственной бездарностью, Неджати-бей опустился и обозлился на весь мир. ч При каких обстоятельствах Неджати-бей обратил внимание на Маджиде, неизвестно, но вскоре стал уделять девочке много времени. Получив согласие ее отца, он после школьных занятий водил Маджиде и еще двух своих учениц в Союз учителей. Здесь, на старом разбитом рояле, он давал им уроки музыки. Быстрые успехи Маджиде удивляли других учеников. На вечере, устроенном по случаю окончания начальной школы, она исполнила на рояле несколько пьес. Для новичка, занимавшегося всего восемь месяцев, она играла очень хорошо. Среди собравшихся в зале родителей, учителей и чиновников никто ничего не смыслил в музыке, но аплодировали ей долго и восторженно.

Когда Маджиде перешла во второй класс средней школы, Неджати-бей переехал в другой город, и за все каникулы девушка почти не подходила к роялю. Ей не хотелось одной ходить в Союз учителей, а если бы даже захотелось, то вряд ли это одобрили бы ее домашние.

Но когда начались занятия, в школе появился новый преподаватель музыки. Это был совсем молодой человек, высокий, коротко остриженный, черноволосый. Его звали Бедри На его круглом лице, казалось, все время блуждала рассеянная улыбка, и поэтому девушки с первого же дня стали подсмеиваться над ним. Вначале Бедри очень сердился на них. Он то и дело заливался краской, по нескольку минут не мог раскрыть рта и молча кусал губы, но потом на лице его снова появлялась прежняя блуждающая улыбка. Оглядев учеников, он садился за рояль и продолжал свои объяснения. Музыкальный класс, большой и всегда холодный, был удобным место для всяческих проказ. Мальчишки позволяли себе здесь самые отчаянные шалости, а девушки шушукались, прикрыв рот платочками, и то и дело разражались смехом.

- Ведите себя достойно! Прошу внимания! - говорил Бедри - на большую строгость он не был способен.

Бедри пытался заглушить шум и смех в зале громкой игрой на рояле или же просил учеников спеть что-нибудь хором. Но это мало помогало. Тогда за застекленной дверью класса вырастала фигура директора школы Рефик-бея. Он окидывал презрительным взглядом молодого преподавателя, неспособного навести в классе порядок, и, насупив брови, призывал учеников к тишине. Класс отвечал ему заискивающими улыбками.

Мало-помало Бедри привык. Большинство учеников было так плохо воспитано и избаловано, что их невозможно было урезонить ни окриками, ни просьбами. Даже на уроках самого директора стоял шум, как на базаре. Только на уроках истории да турецкого языка бывало тихо, так как историк частенько давал волю рукам, а преподаватель турецкого имел пристрастие к плохим отметкам, за что и был прозван ребятами «Нулем».

Когда Бедри узнал, что в других школах творится то же самое, он перестал обращать на это внимание и стал заниматься только с теми учениками, которые интересовались музыкой.

Вначале Маджиде сидела в углу, и Бедри заметил ее не сразу. Но вскоре все внимание молодого-преподавателя сосредоточилось на ней. С жаром человека, сделавшего необыкновенное открытие, он принялся рассказывать другим преподавателям и директору о незаурядных способностях девушки, пытаясь убедить их в том, что ею необходимо специально заняться. Его слушали с большим вниманием, одобрительно кивая головами, но за спиной ухмылялись и многозначительно переглядывались.

Что же касается Маджиде, то она по привычке, выработанной еще во время занятий с Неджати-беем, пожалуй, ни разу не взглянула в лицо своему новому преподавателю. Она смотрела только на ноты да на пальцы Бедри, изредка погружаясь в свои неясные мечтания. Темы бесед учителя и ученицы никогда не выходили за пределы того музыкального отрывка, над которым они работали. Оба они, как все люди, сознательно или бессознательно увлеченные искусством, были слепы ко всему, что его не касалось. Эти беспечные отношения между молодым учителем и девушкой, возможно, продолжались бы еще долго, если бы сам директор Рефик-бей не помог им взглянуть на самих себя другими глазами и не направил их мысли в сторону, весьма далекую от музыки.

Однажды вечером Бедри сидел в учительской и писал письмо матери в Стамбул. Обратив внимание на то, что по всей школе стало совсем тихо, он быстро закончил письмо и выбежал в коридор. Бедри жил в здании школы, и так как ему не хотелось сегодня выходить на улицу, он намеревался отправить письмо с кем-нибудь из учеников. Выглянув в школьный сад и увидев, что все уже ушли, Бедри вернулся к себе, уже надел было шапку, как вдруг услышал, что кто-то играет в музыкальном классе на рояле.

«Наверное, это Маджиде, - подумал он. - Отдам-ка ей письмо, пусть отправит». Когда он вошел в класс.

Маджиде уже закрыла инструмент и взяла в руки сумку.

- Я немножко позанималась, эфенди, - робко сказала она, направляясь к двери.

Бедри уступил ей дорогу.›

- Будешь проходить мимо почты, опусти письмо! Девушка положила письмо в сумку и, сделав реверанс, попрощалась с учителем:

- До свидания, эфенди!

- Не забудь про письмо!

- Не забуду, эфенди!

Маджиде вышла в сад и быстро зашагала по усыпанной песком дорожке. Когда Бедри возвращался в учительскую, навстречу ему из темного угла коридора выскочил директор. Прошмыгнув мимо Бедри, он выбежал в сад. Возбужденный вид Рефик-бея и его странное поведение удивили Бедри. Но он не стал над этим задумываться.

На следующий вечер Бедри должен был после уроков заниматься музыкой с Маджиде. Когда он вошел в класс, там сидели все семь учеников, с которыми он занимался дополнительно.

- Сегодня не ваш день. Зачем же вы остались? - спросил Бедри, в душе польщенный тем, что ученики так заинтересовались музыкой.

Девушки многозначительно переглянулись. А Маджиде, сидевшая в первом ряду, покраснела и опустила голову.

- Директор приказал всем заниматься вместе, - сказал один из мальчиков.

Бедри недоуменно пожал плечами и раскрыл ноты. Прослушав Маджиде и еще двух учеников, он сказал:

- Остальные завтра вечером!

Отпустив детей, Бедри пошел к директору - выяснить, чем вызвано столь странное распоряжение. Но, не найдя его в кабинете, вернулся к себе, оделся и вышел немного погулять. Шагах в десяти впереди себя он заметил учеников, с которыми только что занимался. Бедри поравнялся с ними, и некоторое время они шли вместе. Школьники, вопреки обыкновению, были какие-то притихшие.

- Вам, конечно, полезно всем присутствовать на уроках, - сказал Бедри, - но при условии, что вы будете внимательны и своей болтовней не станете мешать другим.

Ученики продолжали молчать. Надо было что-то сказать, и Бедри спросил Маджиде:

- Ты не забыла тогда про письмо?

Девушка страшно смутилась и залилась краской. Остальные опустили головы: кое-кто тоже покраснел, другие кусали губы, чтобы не рассмеяться.

- Ваше письмо взял господин директор, эфенди, - еле слышно произнесла Маджиде.

Бедри даже остановился от неожиданности.

- С какой стати?

- Не знаю, эфенди, только я вчера вышла в сад, как он догнал меня и потребовал, чтобы я отдала ему ваше письмо. Когда я достала конверт, он спросил: «Что там написано?» - «Не знаю, говорю, Бедри-бей просил опустить его в ящик». Тогда он прочел адрес и сказал: «Хорошо, хорошо. Ступай и больше не берись носить писем на почту». А ваше письмо он передал Энверу из третьего класса, чтобы тот опустил его в ящик.

Учитель промолчал. У площади он распрощался с учениками и пошел в кофейню, где обычно собирались учителя. Все его коллеги были уже в сборе. Кто играл в карты, кто в кости, а кто просто наблюдал за игрой и давал советы игрокам.

В дальнем углу Бедри увидел директора, тасовавшего колоду карт. Он сидел, поджав под себя одну ногу. Его шляпа лежала рядом на стуле. Время от времени он почесывал свою лысину, потом снова принимался тасовать карты.

Вначале он сделал вид, что не замечает Бедри. Но, увидев, что тот направляется к его столу, любезно предложил:

- Присаживайтесь, милейший! Сюда, сюда! Что будете пить?

- Благодарю, ничего! Мне необходимо с вами переговорить, сейчас же!

Партнеры директора недовольно покосились на Бедри, который редко заходил в кофейню, а теперь пришел и испортил им игру.

- Як вашим услугам, милейший! Только вот закончу партию. У вас срочное дело? Ну, хорошо… - Он обернулся к одному из наблюдавших за игрой: - Сыграй-ка один кон за меня. Только смотри в оба, а то я уже третий раз ставлю.

Он встал и отвел молодого человека в сторонку. Бедри не знал, с чего начать разговор. Но директор опередил его:

- Вы, наверное, хотите поговорить об этом письме? Я ждал вас с самого утра. Но так как вы не пришли, я подумал, что вы сами поняли свою ошибку. Дорогой мой, вы много ездили по белу свету, много видели, но у нас свой опыт. В таких маленьких городках, как наш, необходимо обдумывать каждый свой шаг. Здесь не Германия. Вы ведь бывали в Германии, не так ли?

- Нет, в Вене.

- Ну, это все равно. В общем, здесь не Европа. Правда, мы хотим походить на Европу. Но не все делается сразу. Помаленьку, полегоньку…

Резким движением руки Бедри оборвал директора.

- Зачем вы все это говорите? - спросил он. И, помолчав, добавил: - Почему вы взяли письмо? И почему не вернули его девушке, когда прочли адрес, а отправили с другим учеником?

Он понимал, что назревает крупная ссора, и чувствовал, что не может ее предотвратить.

- Для того, чтобы выручить вас, - положив ему руку на плечо, сказал Рефик-бей лицемерно-искренним тоном. - Чтобы избавить вас от сплетен, которые тотчас поползли бы по всему городу!

- Вы что? За дурака меня принимаете, что ли? - хрипло выкрикнул Бедри. - Кроме вас, никто и не видел, что я послал эту девушку с письмом на почту! А если даже и видел, то вряд ли кто, кроме вас, мог придумать такую пакость! - Бедри вскочил. Лицо его побелело. - Мне противно даже говорить с вами на эту тему, не то что давать объяснения. Какая гнусная клевета…

Рефик-бей потянул его за рукав и усадил на место.

- Ваше возмущение, может быть, и справедливо. Но, уверяю вас, я только исполнил свой долг. Я убежден в ваших добрых намерениях. Однако вы всегда должны помнить: здешняя публика такова, что большинство окружающих может усмотреть в этом дурной умысел.

- Вы опозорили меня перед учениками!

- Если бы я не сделал этого, вы были бы еще больше опозорены!

- Как я теперь буду смотреть им в глаза?!

- Ну что вы, душа моя! Это обычная история. Не стоит так расстраиваться. Достаточно впредь быть более осмотрительным!

Рефик-бей встал. Партия, за которой он все это время следил краем глаза, окончилась. Приятель, который сел вместо него, проиграл. Желая поскорей закончить разговор, директор сказал:

- Завтра в школе мы все подробно обсудим. Пройдет время, и вы сами признаете, что я был прав: Да, - добавил он, сделав вид, что только сейчас об этом вспомнил, - я счел более удобным, чтобы вы занимались со всеми учениками одновременно. Уже пошли всякие разговорчики, а мы ни в коем случае не можем рисковать репутацией школы, тем более что она смешанная!

Когда Рефик-бей снова уселся за карты, партнеры вопросительно уставились на него.

- Ничего, - ответил он. - Этот молодой человек, наверное, думает, что все кругом идиоты! Мы еще и не таких видали! Подпусти только таких волков к стаду молоденьких девушек! Надо же когда-нибудь дать им понять, что мы не слепые.

Директор стал тасовать карты.

- Теперь-то я с вами разделаюсь, - сказал он партнерам , и, словно размышляя вслух, продолжал ворчать, сдавая карты: - Сколько лет я директорствую и ни разу не допускал в своей школе ничего подобного. Неужели мне теперь из-за этого хлюста потерять доверие родителей?

Бедри все еще сидел в углу. Скандал, которому он даже радовался в глубине души, так и не состоялся. Все резкие слова, приготовленные им по дороге в кофейню, пропали. Было бесполезно не только защищаться, но даже ругать этого человека. Ведь низость, о которой Бедри было стыдно даже подумать, он воспринимал как нечто само собой разумеющееся. Что бы Бедри ни сказал, он получил бы ответ, который делал бесполезными дальнейшие возражения. Бедри был беззащитен перед этими людьми, так как они не допускали мысли о том, что можно быть искренним, честным и правдивым, а были убеждены, что всеми движут лишь низкие побуждения. Молодой человек вышел из кофейни и вернулся в школу. Ему даже не хотелось прикасаться к инструменту. Он порылся в своем вещевом мешке, вынул первую попавшуюся книгу и постарался углубиться в чтение.