Онлайн чтение книги Невольничий караван Die Sklavenkarawane
Глава 2. ДЖЕЛАБА

Конечно, арабы поняли, что чужеземец нарочно высыпал кремень, и теперь буквально сгорали от нетерпения наконец с ним покончить. Но каким образом они могли это сделать, когда этот дьявол с невозмутимым видом скакал позади всех, держа наготове свое ружье с взведенным курком и бдительно следя за каждым движением спутников?

Время шло, и ландшафт постепенно вновь изменялся: теперь перед всадниками с севера на юг протянулась цепь невысоких гор. Они пересекли ее и вновь оказались среди равнины, слегка поросшей выжженной на солнце травой. Солнце тем временем все больше и больше приближалось к горизонту, и, когда оно коснулось его, шейх остановил своего верблюда и голосом муэдзина вскричал: «Хай эс-сала — становитесь на молитву! Солнце садится в песчаное море, пришел час эль-магриб!»

Все спешились и помолились. Мусульманин должен исполнять свои молебны пять раз в день и непременно совершать при этом омовение независимо от того, где он в данный момент находится. Молитвы эти следующие: утренняя, на восходе солнца; полуденная; послеполуденная, эль-аср, тремя часами позже; эль-магриб, на закате, и еще через час — вечерняя.

Справедливости ради нужно заметить, что в настоящее время эти предписания соблюдаются далеко не всегда, и по мере развития культуры на Востоке мусульманам становится все труднее им следовать.

Все время, пока читалась Фатха, чужеземец оставался в седле. Он вовсе не чувствовал и не хотел показать того пренебрежения к чужой религии, которое усматривали в его поведении спутники; ведь никто, собственно, и не ожидал от него, что он станет принимать участие в их молебне, а обнажить по европейскому обычаю в знак уважения голову он тоже не мог, так как этим он обесчестил бы себя в глазах арабов. По существующему у приверженцев ислама обычаю только цирюльник может позволить себе, не считая это позором, наслаждаться зрелищем благочестивого, обритого наголо мусульманского черепа с одиноким хохолком на макушке. Эту прядь волос никогда не позволяет состригать, так как существует поверье, что если он оступится, шагая после смерти в рай по узкой, как лезвие бритвы, тропе, то ангел Джабраил удержит его за эти оставшиеся волоски и не даст обрушиться в преисподнюю.

Закончив молитву, все вновь оседлали верблюдов, и путь был продолжен. Тем временем солнце скрылось за горизонтом, и наступила ночь. В южных краях ночь и день мгновенно сменяют друг друга, и нашего понятия «сумерки» здесь вовсе не существует. С наступлением темноты Отец Четырех Глаз стал еще больше торопить спутников. Однако они не успели далеко уйти от места своей последней стоянки, когда заметили небольшую цепочку всадников, которая под острым углом двигалась с севера по направлению к ним. Восемь человек восседали не на гордых конях, высоких длинноногих хеджинах или на худой конец обыкновенных вьючных верблюдах — о нет, они в самых причудливых, но не отличающихся большой элегантностью позах болтались на спинах животных, чьи изображения в былые времена рисовали на деревянных дощечках и вешали на шеи неприлежным ученикам — а именно, на ослах. Это был джелаба, торговый караван, и вид у него был самый что ни на есть неприглядный.

В отличие от больших, состоящих из многих сотен верблюдов торговых караванов, которые связывают средиземноморские государства оазисами Сахары, подобные джелаба никогда не выбираются за пределы Судана и чаще всего представляют собой зрелище, достойное сострадания. Тем не менее профессия бродячего торговца пользуется большой популярностью среди людей, не любящих тяжелой работы. Необходимые для основания нового предприятия несколько талеров Марии-Терезии[31]Талер Марии-Терезии — серебряная австрийская монета с портретом императрицы Марии-Терезии, которую начали чеканить с 1753 г.; эта монета была очень популярна в арабских странах; в конце XVIII — начале XX века на ней стояла дата смерти императрицы. начинающий коммерсант зарабатывает обычно в качестве матроса, слуги или на какой-нибудь другой несложной временной работе. Часть этого капитала тратится на покупку осла, который всегда приобретается в первую очередь. Затем следует раздобыть два зураба — больших кожаных мешка для товара, которые во время путешествия висят по обе стороны седла. Эти мешки набиваются разнообразными вещицами, которые, по замыслу их владельца, должны сделать его миллионером. Самыми ходовыми в Судане товарами являются хол, распространенная в этих краях краска для глаз, маленькие кусочки коровьего жира, которым местные щеголи намазывают лица, чтобы они блестели, крошечные кубики соли, которая ценится здесь на вес золота, булавки — настоящее сокровище для негритянок, различные душистые предметы, чей запах заставил бы всякого европейца судорожно зажать нос, и прежде всего — хлопчатобумажное полотно, которое здесь нередко используется в качестве монеты, причем разным денежным единицам соответствуют большие или меньшие куски материи.

Для охраны этой передвижной лавки и ее исполненного самых радужных надежд хозяина от всевозможных напастей последний обзаводится каким-нибудь устрашающим оружием, например, огромной саблей с отломанным клинком или неимоверно длинным фитильным пистолетом, который перед этим долгое время служил норкой для мышей в чулане старьевщика, а может быть, неким весьма напоминающим ружье прибором, в числе многих чудесных свойств которого наиболее удивительным является то, что он не сможет выстрелить, даже если его целиком наполнить порохом и засунуть в раскаленную печь. Правда, в этом случае роль пороха будет нисколько не меньше, чем роль самого смертоносного оружия. Несмотря на невозможность их применения, все эти заменители оружия необычайно ценятся их владельцем и являются предметом его гордости. Он свято верит в то, что одного их вида достаточно, чтобы обратить в бегство любого врага, если же, как и бывает в большинстве случаев, этого не происходит — что ж, тогда он сам пускается наутек со всей энергией, на какую способен.

Но вот, наконец джелаби[32]Торговец (араб.). полностью снаряжен и может отправляться в дорогу. Однако ему совсем не хочется устремляться в чужой, полный опасностей мир одному, без спутника, близкого ему по духу и образу мыслей и готового разделить с ним все радости и невзгоды предстоящего пути. Как правило, такие единомышленники легко находятся, и вскоре набирается джелаба из шести, восьми, а то и десяти коммерсантов-любителей. У каждого из них есть осел, но какой! Бродячий торговец не может позволить себе купить дорогое животное, и поэтому все они в больше или меньшей степени потрепаны жизнью и даже могут быть искалечены. У одного недостает уха, у другого хвоста, третьего слегка обглодали крысы, а четвертый остался без глаза. Но эти внешние недостатки с лихвой компенсируются ярким, сильным и самобытным характером, который зачастую приводит хозяина в отчаяние. Тем не менее он гордится своим «скакуном» и щедро награждает его самыми лестными именами и… колотушками.

Ни одно путешествие не начинается до тех пор, пока его участники не разыщут самых знаменитых факиров и не попросят у них чудодейственные амулеты: ведь этот несовершенный мир населен бесчисленным множеством злых духов, и только амулеты на груди и руках помогут избежать насылаемых ими опасностей, а в надлежащий момент успеть мужественно повернуться спиной.

Но вот оба зураба нагружены и висят на седле, джелаби… с помощью верблюжьей веревки опоясывает себя мечом или кое-как прилаживает на пояс свою гаубицу и взгромождается на осла, и импозантный караван наконец трогается с места, провожаемый рыдающей толпой родственников и друзей.

Слезы застилают глаза, сердца разрываются от горя. «Храни вас Аллах!» — звучат последние напутствия. Поезд еще раз десять застопоривается, так как один из ослов встает на дыбы и опрокидывает поклажу и всадника, другой катается по навозной куче, пытаясь освободиться от груза, а третий, крича, как будто его посадили на кол, упирается всеми четырьмя ногами, и ни ласками, ни ударами не удается сдвинуть его с места, пока родственники не впрягутся спереди, чтобы тянуть его за морду, а друзья не подтолкнут его сзади. Так, мало-помалу, джелаба выдвигается на простор и, взбрыкивая, спотыкаясь и крича, устремляется навстречу своему счастью.

Время от времени спутники расстаются, чтобы вновь встретиться в определенном месте. Совершаются головокружительные сделки, переживаются удивительные приключения, некоторые из джелаби погибают, другие с помощью изворотливости и упорства приумножают свой маленький начальный капитал и действительно становятся богатыми людьми. Все здесь поставлено на карту, все зависит от случая. Иной джелаби отправляется в глубь Судана и спустя много лет, когда родные уже оставят надежду когда-нибудь увидеть его вновь, возвращается состоятельным человеком. Другой покидает дом, семью, привычный, устоявшийся уклад жизни, чтобы где-нибудь среди болот умереть от голода или от лихорадки. И никто никогда не узнает, где белеют его и ослиные кости. Впрочем, последнего он, может быть, убил и съел еще раньше.

Одним из таких джелаба и был тот, который оказался сейчас на пути нашего каравана. Он подошел весьма некстати для арабов, и шейх пробормотал сквозь зубы проклятие. Но чужеземцу неожиданные гости пришлись очень даже по душе. Он подъехал к ним ближе, поздоровался и спросил:

— Куда держите путь? Солнце уже село. Вы не собираетесь останавливаться на ночлег?

Люди были одеты очень бедно, большинство из них не носило ничего, кроме набедренных повязок. Все они были в хорошем расположении духа, как будто недавно заключили выгодную сделку. Они не принадлежали к одной и той же расе, среди них было несколько негров. Впереди всех ехал маленький, худенький и, насколько можно было разглядеть в темноте, рябой человечек, который носил усы, состоявшие всего из нескольких волосков. Единственную его одежду составляли штаны, а на спине у него висело гигантское ружье. Он не носил головного убора. Шапку ему заменяли густые длинные волосы, которые свисали на спину подобно тому, как их носят в Германии бродячие словаки — продавцы изделий из листового металла и вязальщики проволоки. Он и ответил на вопрос европейца:

— Мы идем из Дар-Такала в Фашоду.

— Но вы не думаете прибыть туда уже сегодня?

— Нет, но прямо с утра. Сегодня мы останется у Бир-Аслана.

— Вот как? И мы тоже. Стало быть, мы можем составить друг другу компанию.

— О господин, как мы, бедные джелаби, можем наслаждаться ароматом твоего дыхания? Мы остановимся поодаль от вас. Позволь нам только набрать у источника немного воды для нас и наших животных.

— Все люди равны перед лицом Аллаха. Вы будете спать рядом с нами. Я так хочу.

Он сказал это очень настойчиво, и все же джелаби спросил:

— Ты шутишь, господин, не так ли?

— Нет, я говорю вполне серьезно. Мне это будет очень приятно.

— И вашим людям тоже?

— А почему бы и нет?

— Вы бени-араб. Можно узнать, какого племени?

— Из племени хомров.

— Боже милостивый! Разреши нам все же не останавливаться радом с вами!

— Почему?

— Потому что мы не можем вам доверять.

Он принимал чужеземца за одного из хомров, точнее, за их предводителя, и, несмотря на это, не боялся так прямо высказывать ему свои сомнения.

— Ты что, принимаешь нас за воров? — спросил в ответ европеец.

— Хомры — враги шиллуков, на чьей территории мы сейчас находимся, — уклончиво ответил джелаби. — Может легко возникнуть стычка, и в этом случае мы предпочитаем остаться в стороне.

— Твое сердце, кажется, не обладает большим мужеством. Как твое имя?

Человечек приподнялся в седле и ответил:

— Может быть, я и труслив, но тебя это не касается. А если ты хочешь знать мое имя, то слезай и получи его!

Он спрыгнул с осла, отбросил ружье и выхватил нож. Хомры ускакали вперед, а джелаба все еще оставался на месте. Позади того, кто говорил до сих пор, стоял джелаби такого же маленького роста и с возрастающим беспокойством прислушивался к разговору. Услышав последние слова своего товарища, он посчитал нужным вмешаться.

— Извини этого человека, господин, — сказал он, — у него слишком длинный язык, но при этом он всего лишь маленький человек, который ничего не понимает. Его зовут у нас Абуль-джидри, Отец Листьев, или еще Абуль-хадашт-шарин, Отец Одиннадцати Волосинок.

— А почему он получил это второе имя? — поинтересовался чужеземец.

— Потому что в его усах только одиннадцать волосков — шесть справа и пять слева. И все же он необычайно кичится ими и ухаживает за ними так же тщательно, как негритянка из племени нуэр за своим полем сорго.

Таким образом он попытался обратить зарождавшийся конфликт в шутку, он не встретил поддержки у своего спутника, так как тот гневно прикрикнул на него:

— Молчи, ты, Отец Глупости! Мои усы в сто раз ценнее, чем вся твоя голова. У тебя самого слишком длинный язык. Это ведь ты вечно хвастаешься своим родословным древом, в которое никто не верит!

Это оскорбление привело в ярость и второго джелаби, который запальчиво возразил:

— Что ты можешь знать о моей родословной! Вспомни, как звучит мое имя и как твое!

И, обращаясь к чужеземцу, он продолжал:

— Господин, позволь, я расскажу тебе, кто я такой. Меня зовут Хаджи Али бен Хаджи Исхак аль-Фарези ибн Хаджи Отайба Абуласкар бен Хаджи Марван Омар аль-Сандези Хафиз Якуб Абдулла аль-Санджаки.

Каждый араб придает своему происхождению очень большое значение и считает, что чем длиннее у него имя, тем больше он имеет оснований собой гордиться. Поэтому, представляясь, он не поленится назвать вам все свои имена вплоть до четвертого колена и будет страшно оскорблен, если ваше лицо не изобразит при этом достаточно почтительного выражения.

Завершив, наконец, свою тираду, Хаджи Али вопросительно уставился на чужеземца, ожидая, что тот скажет по поводу его славного имени.

— Итак, тебя зовут Хаджи Али? — спросил Отец Четырех Глаз. — Твой отец, стало быть, звался Хаджи Исхак аль-Фарези?

— Да. Разве ты его знал?

— Нет. А твоего деда звали Хаджи Отайба Абуласкар?

— Да, это так. Может быть, он тебе знаком?

— Тоже нет. А прадеда твоего звали Хаджи Марван Омар аль-Сандези?

— И это верно. Ну, о нем ты, по крайней мере, должен был слышать!

— К сожалению, и он мне неизвестен. И, наконец, твой прадед был правнуком Якуба Абдуллы аль-Санджаки, того самого знаменосца?

— Да, он нес санджак[33]Знамя (араб.). Пророка в бою.

— Это имя я, разумеется, слышал. Якуб Абдулла был, должно быть, храбрым воином.

— Он был героем, о котором до сих пор слагают песни, — гордо подтвердил Али.

— Но он не был твоим предком, — уколол его первый джелаби, — ты незаконно присвоил его имя себе.

— Перестань меня все время в этом обвинять! — взвился Али. — Я все же лучше тебя знаю, от кого я происхожу!

— И так же незаконно ты зовешься Хаджи Али, — невозмутимо продолжал его товарищ, — ибо тот, кто называет себя Хаджи, должен был совершить паломничество в Мекку. А ты там никогда и не был!

— Может, ты был?

— Нет. Я этого не говорю, потому что я не привык лгать.

— Ты и не мог бы этим похвалиться, потому что ты христианин, а христианам посещение Мекки запрещено под страхом смерти!

— Что? Ты христианин? — в изумлении спросил чужеземец первою джелаби.

— Да, господин, — отвечал тот, — я не скрываю этого, так как грешно отрекаться от своей веры. Разумеется, я христианин и останусь им до самой смерти!

До сих пор Отец Четырех Глаз с нескрываемым удовольствием наблюдал за уморительной перепалкой торговцев, готовых, казалось, вцепиться друг другу в волосы. Но теперь его лицо стало вдруг серьезным, и глубокое чувство прозвучало в его голосе, когда он сказал:

— И в этом ты совершенно прав. Ни один христианин ни при каких обстоятельствах не должен скрывать свою веру. Этот грех против Святого Духа не заслуживает прощения — говорится в Китаб-аль-мукаддас[34]Священное писание (араб.). .

— Грех против Святого Духа? — удивленно переспросил джелаби. — Ты слышал об этом?

— Конечно.

— Может быть, ты знаешь и Священное писание?

— Немного, — улыбнулся чужеземец.

— И ты, мусульманин, советуешь мне не отступать от моей веры?

— Я вовсе не мусульманин, а такой же христианин, как и ты!

— Тоже христианин? Должно быть, коптский?[35]Копты — так называли на рубеже нашей эры коренное население Египта. Позднее основная его часть приняла христианство, со временем это вероучение у коптов приобрело черты догматизма, отличные от аналогичных в европейских христианских течениях. После покорения арабами копты не изменили своей вере.

— Нет.

— Но тогда кто же ты? Я всегда считал, что бени-хомр не может быть христианином.

— Я не хомр, и вообще не араб, и даже не житель Востока, я приехал из Европы.

— Боже мой, возможно ли?! — в необычайном волнении вскричал человечек, — ведь я тоже, я тоже европеец!

— В какой стране ты жил?

— В Венгрии. Я мадьяр. Я…

— Об этом позже, — прервал его собеседник. — Дело в том, что мои спутники ушли слишком далеко от нас, а у меня есть все основания не доверять им. Поэтому мне хотелось бы как можно скорее их догнать. Но прежде скажи мне: теперь, когда ты узнал, что я тоже европеец, ты готов быть на стоянке рядом?

— Охотно, от всего сердца! Какая радость, какое блаженство встретить тебя здесь! Наконец-то мне будет с кем поговорить о родине! Давайте поторопим наших животных, чтобы быстрее догнать хомров и добраться до источника!

Они поехали вперед со всей быстротой, на какую были способны ослы, а эти последние бежали очень хорошо. В южных областях ослы имеют очень мало общего со своими европейскими собратьями. Египетский осел может на протяжении многих часов нестись галопом с каким-нибудь толстяком на спине так легко, как будто и нет никакого груза. Поэтому не прошло и пятнадцати минут, как маленький караван поравнялся с арабами. Хомры не сказали джелаби ни слова и даже не сделали намек на приветствие. Присутствие этих проклятых торговцев рушило все их планы, так как теперь им нечего было и думать о том, чтобы застрелить чужеземца.

Теперь путники ехали шагом в полном молчании. Даже словоохотливый венгр не делал попыток заговорить с Отцом Четырех Глаз: для этого ему пришлось бы сильно задирать голову к сидевшему на высоком хеджине чужеземцу.

Взошли экваториальные созвездия, почти такие же яркие, как Луна, которая сейчас находилась в фазе затмения.

Через некоторое время впереди неожиданно показался холм, как будто вырос из-под земли. Мерцание звезд придавало ему немного таинственный, призрачный вид.

— Там и находится Бир-Аслан, — сказал венгр, — через пять минут мы будем на месте.

— Замолчи, джелаби! — прикрикнул на него шейх. — Не в твоей воле решать, когда ты там будешь. Мы еще не приглашали тебя сопровождать нас!

— А это совсем и не требуется. Мы не нуждаемся в вашем приглашении.

— Мы можем вам и не разрешить подойти к источнику.

— Вы ничего не можете разрешить или запретить. Источник существует для всех, и кроме того, если я не ошибаюсь, вы находитесь на территории вашего врага.

— Будь ты проклят! — пробормотал хомр, но больше ничего не добавил.

Видно, джелаби был по натуре паренек не из трусливых, а с тех пор, как он узнал, что принятый им поначалу за мусульманского шейха человек на самом деле христианин из Европы, он окончательно потерял охоту выслушивать от арабов поучения.