Онлайн чтение книги Джан — глаза героя
«Джан — глаза героя»

Наступила четвертая мирная осень. Семен Гаврилович с Джаном исходили в своем районе все тропы и дороги.

Множестве слепых работало уже на новом комбинате, Они работали в просторных, специально для них оборудованных цехах и жили в удобных общежитиях.

Инвалиды-рабочие с сердечной благодарностью вспоминали день своего знакомства с Семеном Гавриловичем.

Но многие остались жить еще в колхозах и деревнях. Комбинат через Семена Гавриловича поддерживал с ним связь и снабжал работой.

Никогда Семен Гаврилович не забывал своего нищего, скудного детства. А последнее несчастье — слепота — еще больше углубило его природную чуткость и отзывчивость. Связь его с «надомниками» была настоящей, живой связью.

Инвалидов, вынужденных сидеть дома, он делал участниками общего труда.

На опушках лесов, возле рощ, прудов и вдоль прихотливых речушек разбросались колхозные деревеньки. Многие в них знали худощавую фигуру Семена Гавриловича и его черные очки.

Никто не умел быстрее и деловитее договориться о новой партии работы, выхлопотать легкие, удобные станки, достать материалы — словом, так хорошо все наладить и так разумно во всем поддержать.

Но добрую славу Семена Гавриловича затмевала еще более громкая и повсеместная известность его четвероногого поводыря. Джан справедливо слыл по району героем.

Множество «надомников» проживало за 10–15 километров от станции. Добираться до них летом приходилось через цветущие поля, луга и рощи; осенью все одевалось в золото и пурпур и становилось еще красивее под синим ласковым небом. А зимою вдоль дорог и тропинок наметало голубые сугробы. Много сил пришлось потратить Семену Гавриловичу с Джаном, чтобы разыскать всех слепых и наладить с ними деловое знакомство.

Вот тут-то особенно пригодилась прекрасная выучка и редкая сообразительность Джана.

Еще на станции Семен Гаврилович начинал расспрашивать встречных и поперечных, как добраться до места. Случалось, тут же отзывался какой-нибудь попутчик и, узнав в чем дело, охотно провожал их до самого двора.

Но часто люди не сразу соображали, о чем их расспрашивает совершенно слепой человек. В таких случаях они начинали подробно объяснять жестами:

— Идите сперва вот так, налево, — говорил кто-нибудь, поворотившись в левую сторону и намечая направление рукою. — Вон там, у большого дома, спуститесь к лесочку, пройдете лесок, по дороге увидите мостик. Через нею — все прямо-прямо, и видны будут выселки. Эго и есть новый поселок «Ким». Запомнили?

— Разрешите повторить: налево, до большого дома, за домом спуск к лесочку, по дороге через лесок, через мост; и все прямо-прямо до выселок, — повторял медленно и внятно Семен Гаврилович и тоже показывал рукой.

Джан внимательно следил за каждым движением рук и потом грудью влетал в свою шлейку.

— Спасибо, гражданин! — по многолетней привычке Семен Гаврилович прикладывал руку к виску. — По дороге будем уточнять.

А человек, следя за тем, как быстро и легко шагали они в указанном направлении, только теперь начинал догадываться, что объяснение его слушали не один, а двое.

— Ведет! — удивлялись люди. — Этот, в очках, держится за ручку, а собака его ведет. Вишь, как все запомнила. Ведет правильно! Чудеса-а!

Джан привык к подобным расспросам и объяснениям. И очень редко ошибался в направлении. А уж побывав хотя бы единственный раз, запоминал адрес навсегда. Теперь стоило только скомандовать: «Ким» или «Красный луч»! — и он отлично припоминал весь путь.

Часто в ясные дни, шагая по рощам и нивам, Семен Гаврилович пел. А Джан, очень любивший его голос, весело дирижировал хвостом и по временам присоединял к теноровому напеву свой звучный бас.

Осень стояла тихая, теплая. В воздухе пахло разрезанным арбузом. Над убранными уже полями и огородами щебетали птицы, где-то кудахтали куры, гоготали гуси, звонко распевали петухи. Издалека доносился лай собак и ребячий гомон.

Пес привык к тому, что его появление встречалось криками радости. Он считал своим долгом отвечать теперь на приветствия помахиванием хвоста. Угрюмый характер собаки давно смягчился. Джан полюбил прогулки и общение с людьми.

Но службу свою он выполнял по-прежнему, не допуская ни для кого никаких поблажек. Оберегать хозяина, держать всегда ухо востро, хотя среди людей, оказывается, есть и такие, как «Силикатный».

Джан будил хозяина всегда в одно и то же время — до света. После завтрака Семен Гаврилович пристегивал на спину походный мешок, брал палку, и они отправлялись на станцию.

Джан отлично изучил и все пешеходные пути. Из любой деревни и колхоза он мог бы теперь привести хозяина домой пешком. Но он был вполне культурным зверем и привык широко пользоваться таким достижением техники, как электричка.

В одной из деревень проходило собрание: рабочие картонажного цеха комбината и группа «надомников» подводили итоги социалистического соревнования.

После собрания был концерт. Выступал на нем и Леонид Быстрое.

Джан весь этот день наслаждался свободой. Он не слушал речей, а с разрешения хозяина бегал на речку купаться и потом сладко храпел под кустом. Выспавшись, он скова прогулялся по берегу пруда, вмешался мимоходом в уличную ссору мальчишек и немедленно унял забияк.

Потом он с охотой помогал хозяйкам загонять по местам поросят и телят.

Потом Джан обошел несколько дворов и обнаружил у одной из хозяек неизвестного человека, который снимал что-то развешанное на веревке.

Снимать вещи с веревок Джан разрешал только хозяину и Нине Александровне, так что тут он усмотрел явное беззаконие и поднял шум.

На шум сбежались хозяйки, отняли украденные вещи и в благодарность чуть было не обкормили Джана.

В промежутках между этими разнообразными делами, необычайно довольный собою, пес проведывал хозяина.

Столы стояли в саду, и хозяин со своими товарищами, видимо, тоже отлично проводили время.

Джан со всеми был хорошо знаком, и никто не внушал ему никаких подозрений.

Пес снова отправлялся по делам или храпел под кустами.

И так случилось, что он в первый раз проворонил хозяина.

Семен Гаврилович зашел к кому-то из товарищей во внутренние комнаты дома и загостился у приветливых хозяев. Джан случайно обнаружил, что его нет на прежнем месте за общим столом, и, не поискав, как подобает обычной собаке, по следу, немедленно отправился за ним домой.

Напрямки он мог добежать в полчаса. Дорогу пешком он знал хорошо, и Семен Гаврилович рассчитывал, что он именно так и поступит.

Но пес не соизволил идти пешком. Он отправился на платформу и «сел» в электричку.

А электричка в тот, не показанный для Джановых разъездов, час шла до Москвы без остановок.

Джан стоял на площадке у дверей, готовясь сойти, когда электричка с ревом промелькнула мимо его дома.

К счастью, в этом же поезде ехал в Москву мастер Арбузов. А на комбинате не было ни одного человека, который не знал бы «в лицо» мохнатого поводыря Сердюкова.

В Москве Джан вышел из вагона и растерянно огляделся по сторонам. Казалось, он только что не пожимает плечами…

— Фу! — сказал ему Арбузов. — Стыдно как! Потерял, дурень, хозяина.

Он велел Джану войти в обратную электричку, с остановкой на его платформе, и строго сказал: «Домой, Джан! Стыдно! Ищи своего хозяина!»

И Джан, сконфуженный, поехал домой.

Ворвавшись в дом и не найдя в комнатах хозяина, пес пришел в неописуемое возбуждение. С лаем и злобным рычанием он метался по кладовым и сараям, спустился в подвал, слазал по лестнице на чердак.

Когда он в раздражении сбил с ног Лариску и начал срывать одежду Семена Гавриловича с вешалки, послышался голос:

— Нина! Тут Джан без меня не появлялся?! — и хозяин (его хозяин!..) показался с товарищами возле калитки.

* * *

В день празднования годовщины Октябрьской революции за Семеном Гавриловичем явились представители трех поколений воспитанников детского дома.

Леша Силов и его друзья стали уже юношами. Здоровые и сильные, они учились теперь в техникуме на Силикатном заводе.

К 7 ноября воспитанники отовсюду стекались в родное гнездо.

Семен Гаврилович, несмотря на усталость и застарелые боли в пояснице, надел парадную форму, вручил Леше знаменитый тульский баян, кликнул Джана, и все торжественно двинулись к детскому дому.

Было празднично, красиво, непринужденно. Игры, пляски, физкультурные номера сменялись пением и чтением стихов.

В зале за длинными столами с угощением сидели шефы, почетные гости. Тут были и председатель поселкового Совета Иван Иванович Барков, и главный инженер Силикатного завода, и Семен Гаврилович, и знаменитый баритон Леонид Быстров.

Их угощали, развлекали, ухаживали за ними.

Одна из девочек поднесла и Джану венок из ярких шелковых и бархатных цветов, и он милостиво разрешил надеть его на шею.

Гости вспоминали и рассказывали детворе о войне, о славных боевых подвигах героев, о своей работе теперь и о службе Джана.

Потом появилась на свет знаменитая тулянка, и далеко по огромному дому и парку зазвенел за ее полнозвучным напевом хор счастливых молодых голосов.

Даже Джан вступил в хор как-то очень удачно и нисколько не изуродовал исполнение, испустив в конце громкий лай.

Как раз этот момент был заспят фотографом, так что на большой цветной фотографии, которая сейчас висит в приемной детдома, все смеются, а у Джана пасть разинута до ушей.

* * *

Декабрь. Дуют ледяные ветры. Через дороги и тропы намело кучи снега. Нелегко теперь стало добираться к «надомникам».

Острые боли в суставах и в пояснице все чаще и чаще мучили Семена Гавриловича. Но он помалкивал об этом, не желая никого тревожить, да и боялся, что родные и доктор восстанут против его путешествий по району.

А сидеть дома без дела, когда все тебя ждут, — такая тоска!..

Однажды утром Джан разбудил его, как всегда, затемно. Натягивая валенки, Семен Гаврилович несколько раз приглушенно охнул, — так пронзительно стрельнуло в суставах.

— Ох, чует непогоду «барометр» мой! — бормотал он, собираясь в путь. — Суставчики что-то разыгрались!.. Плохи у нас делишки Да… а…

Джан юлил возле хозяина и в нетерпении терся об его ноги мощным телом. Для него, в его теплой мохнатой шубе, эти прогулки в морозные или снежные дни были сплошным наслаждением.

После завтрака Семен Гаврилович затянул потуже ремень на полушубке, завязал под подбородком тесемки шапки и, опираясь на палку, отправился с Джаном на станцию.

Он предполагал в этот день побывать в трех местах. Там что-то не ладилось с новыми станками. Но боли все усиливались, голова трещала, и Семен Гаврилович скоро почувствовал, что сегодняшний его график должен будет сломаться.

С трудом добрался он до ближнего поселка, узнал, в чем были неполадки, и объяснил, как их надо исправить. Голос у него был совершенно больной Он то и дело хватался за голову и жаловался на неумолчный звон в ушах.

— Да прилягте вы хоть на часок! Неужели нельзя отложить до завтра? Ложитесь-ка — я вас укрою! Отдохните часок, а мы позвоним, чтобы за вами приехали, — настойчиво уговаривала его чета старичков-«надомников».

Семен Гаврилович прилег на диван, накрылся полушубком и сразу впал в забытье.

Джан с тревогой следил за хозяином. Все его поведение сегодня было таким необычным! Он совсем не улыбался, не шутил. Голос у него был какой-то хриплый, чужой, руки слабые, горячие… Собака внимательно, точно не узнавая, вглядывалась в лицо спящего.

Семен Гаврилович спал долго. Только к вечеру он поднял голову и попросил:

— Пить!

Старушка-хозяйка подала ему ковш со студеной водой и разохалась:

— Ну, куда вы пойдете?! Где вам — такому больному! Пятый час на дворе. Темно уж! Метель к ночи заходит…

— Тут недалеко, в «Красный луч». А темно мне, хозяюшка милая, в любой день, в любой час. Как-нибудь Джан меня доведет. Он и в темь видит отлично.

Семен Гаврилович решительно встал. Во время сна он согрелся и как будто немного приободрился.

И вот они снова бредут по хрустящей дороге. Мороз кусает щеки. Пар оседает сосульками на усах.

Семен Гаврилович почувствовал, что пробиваться сквозь такую вьюгу ему не по силам.

С каждым шагом у него все больше захватывало дыхание. Ледяной ветер и выпитая из ковшика вода жгли горло, словно раскаленными иглами. Жестокая ревматическая атака грызла суставы. Сердце словно обрывалось куда-то… Он остановился. Охнул. Палка выпала у него из рук. И сам он начал медленно оседать на землю.

Джан рванулся за палкой. Рука хозяина выпустила кольцо его шлейки. Джан подал палку и понял, что хозяин не может уже взять ее. Джан бросил палку и с жалобным визгом лизнул помертвевшее, покрытое холодным потом лицо.

Собрав последние силы, Семен Гаврилович простонал: «В „Красный луч“, Джан! Скорее! Ох, скорее беги в „Красный луч“».

… Вьюга пляшет над полем… Одни… Ни души, ни жилья, ни лучика света во тьме… Джан не знает, что делать? Хозяин велел ему бежать в «Красный луч»… Джан знает дорогу. Они же прямо туда и направляются… Но почему же он сам не хочет больше идти? Почему он так странно лежит на дороге?! Никогда он так раньше не делал…

Джан чует беду. Нет, он не бросит хозяина! Он хватает зубами воротник полушубка, упирается лапами в землю и со всей силой тянет тело к себе… Не так! Он берется за шапку, дергает, тянет, трясет ее из стороны в сторону… Потом начинает тормошить и ласкаться к хозяину. Он как будто упрашивает его собрать силы…

Но хозяин молчит. Глухой стон вырывается у него при малейшем движении. Враг коварный подкрался невидимо и нанес смертельный удар…

Джан злобно кидается в ночь, рычит, лает… Но врага нет! Некого разорвать на клочки… Снова стон, глуше, мучительнее.

Джан взвывает от горя. С жалобным писком он трется мордой о хозяйское лицо. Ложится на хозяина сверху, прижимается к нему во всю длину своего жаркого мохнатого тела, греет его своей шубой и не перестает ни на минуту громко лаять и выть.

А снег все метет, метет…

И вот уже легкий курящийся вал намело на то место, где лежит человек и собака…

* * *

Порыв ветра донес обрывки человеческих голосов.

Пес вскочил и завыл, что есть силы.

— Чудеса! — кричал молодой голос. — «Красный луч» должен быть тут, в двух шагах. Я слышал собак. А вокруг — ни огней, ни околицы…

— Опять собака, — слышишь, Сергей? — откликался второй голос. — Вот… Слышишь, воет?! Колхоз близко…

Парни, перекликаясь, брели по сугробам:

— Бабушка говорила, он вовсе больной, — кричал опять первый.

— С ним Джан. Может, и успели добраться…

Тут оба прислушались, рванулись и завязли в сугробе. Жуткий вой отчетливо донесся до них откуда-то сбоку:

— Это Джан! Его Джан! Джан, сюда!! — закричали, обрадовавшись, парни. Джан, прыгая, погружаясь и снова выпрыгивая, пробивался к ним через завалы.

— Сюда, Джан! Где хозяин? — Ребята осветили собаку фонариками. — Веди нас к хозяину!

Джан захлебывается, урчит, лает, воет… Он только не может сказать.

Вот он вцепился в край шубы одного из парней и тянет его за собою.

— Идем, пес! Веди! Да оставь ты трепать полушубок! Где хозяин? Что с ним?…

Перед ними высокий снежный вал. Джан кидается разгребать его лапами. Люди тоже начинают раскидывать снег. В белом свете электрического фонарика перед ними очертание тела. Джан кидается на грудь хозяина, лижет его руки, лицо…

Парни пробуют растереть замерзающего. Подносят ко рту фляжку с водкой, поят его, тормошат, не дают ему спать.

— В колхоз надо! Надо дать знать немедленно!.. Сергей, беги ты!.. И вот, если бы… Вы… приказали собаке…

— В «Красный луч»! В «Красный луч», Джан, скорей! — прошептал еле слышно Семен Гаврилович.

С громким лаем пес сделал огромный прыжок, взвыл — и снова прыжок… Лай все глуше… все дальше…

— Помчался! — с облегчением сказали юноши.

Один из них двинулся по Джанову следу…

Пляшет в поле метель…

Нету сил у больного подняться…

— Один шаг, только шаг!.. Ну, тогда машите руками! Не спите! Только не спите!..

* * *

Краснолучники, словно матросы на утлой лодчонке, ныряя с санками по сугробам, спешили на помощь.

Парень встретился им уже на половине пути, и они приняли его в сани, не останавливая разгоряченной лошади.

Джан мчался у морды коня. Он охрип от волнения и беспрестанного лая. Он понимал, что ведет помощь. Он был словно в истерике.

— … прибежал, словно бешеный, под окошко к нашему Анкудиновичу… Воет, лает, ломится в двери… Анкудиновича, слепого, схватил за полу и тянет во двор. А тетка ихняя сразу за мной! Видим — шлейка на нем, а Семена Гавриловича нету… Беда!.. Собрались вмиг. Водки захватили… Две шубы… А где он? Живой?!

Паренек не успел ответить.

Добрый конь домчал вовремя.

Всю дорогу, лежа в санях на хозяине, Джан согревал его, слушал бессвязный, бессмысленный бред и скулил.

В первый раз он никак не мог уяснить смысла его приказаний и был в полном смятении от своей непонятливости.

В таком виде их встретили дома.

* * *

Бред. Стоны. Острые изменившиеся черты…

Все в доме сбились с ног: припарки, горчичники, мази. Что еще? Чем еще можно облегчить такие страдания?

Джан не отходил от постели. Когда Семен Гаврилович начинал кричать и метаться, пес рычал и разъярялся, как бешеный.

Увести его, запереть — не решались. В доме знали: он спас жизнь хозяину.

Джан за всеми следил подозрительным, злобным взглядом, всем мешал, толкался у всех под ногами.

То и дело он вскакивал на кровать и ложился на больного всей своей тяжестью. Сначала его прогоняли. Но вскоре заметили, что только так Семен Гаврилович затихал и спал долго и крепко.

Обо всем этом знали уже повсюду. И в районе, и в цехах, и в клубе нового комбината — везде говорили о Семене Гавриловиче. Товарищи часто навещали его, старались помочь, поддержать родных и облегчить страдания больного.