Онлайн чтение книги "Джигит"
11

В кают-компании разговор был бесстрастным, потому что показывать свое волнение не полагалось.

Лодка открылась с левого борта в двадцати кабельтовых, а может, чуть поближе. Шла в надводном положении, примерно параллельным курсом.

— Вот. — И две спички, брошенные на скатерть, изобразили противников.

Конечно, она первой обнаружила миноносец, а потому успела отвернуть и погрузиться — левая спичка быстро повернулась, а правая бросилась за ней, но слишком поздно.

Ныряющие снаряды, в общем, чепуха. Бомбы? Слов нет, великолепны, только класть их следует у самого борта лодки, а это непросто. В море, к сожалению, места хватает.

Но в холодном голосе Гакенфельта, в самоуверенных высказываниях Аренского и в горящем лице Бахметьева было все то же чувство, о котором говорить не следовало.

Вот так же в дозоре один за другим были взорваны одной немецкой лодкой три больших английских крейсера. И в другой раз русский броненосный крейсер «Паллада» окутался столбом дыма в полторы версты вышиной и через пять секунд исчез с поверхности моря со всей своей командой.

Внезапный удар — и катастрофа. Так было уже с сотнями других кораблей, и так могло быть с «Джигитом» всего полчаса тому назад.

На лампе над столом — большой абажур оранжевого шелка, в полутьме мягкая кожаная мебель, а дальше в углу стеклянный ящик с подарком завода — серебряной вазой для фруктов. Просто нельзя себе представить, что в одно мгновенье все это может перемешаться с огнем и водой и сразу исчезнуть.

Алексей Петрович Константинов вошел в кают-компанию и улыбнулся. Он отлично понимал, что в ней происходило.

— Между прочим, — сказал он, — в Порт-Артуре после гибели «Петропавловска» испугались неприятельских подлодок, которых, кстати, в природе не существовало, и решили с ними бороться.

Собрали всякие паровые и гребные шлюпки и выгнали их в дозор. Сочинили для них специальную инструкцию. Увидев перископ, они должны были хвататься за него и буксировать неприятельскую лодку в гавань. Буде же это почему-либо окажется затруднительным — рубить перископ нещадно, для чего в шлюпках иметь топоры. Весело?

— Весело, — согласился Нестеров. — Расея-матушка. Всегда было глупое начальство.

Инструкция эта, конечно, была бредовой, но в конце концов так ли далеко ушли средства противолодочной обороны от порт-артурских топоров? Ведь и лодки теперь совсем не те, что были.

— Надо что-нибудь придумать, — сказал Бахметьев, — С бомбами. Какую-нибудь тактику атаки. Алексей Петрович кивнул головой:

— Правильно. Заходите ко мне, молодой, когда на рейд вернемся. Поговорим. — Но теперь нужно было говорить о чем-нибудь совершенно ином, а потому Константинов снова улыбнулся: — Этой самой удивительной противолодочной флотилией командовал Пустошкин Лука. Тот самый, который нагишом бегал по Сингапуру. Находчивый был мужчина и всегда выделывал самые неожиданные номера. Например, в том же Порт-Артуре на сухопутном фронте атаковал японцев минами заграждения.

Это уже был рассказ, и вдобавок фантастический. В самом деле: как можно атаковать минами заграждения, да еще на суше? Такой рассказ стоило послушать, тем более что уснуть сейчас все равно не удалось бы.

Табачный дым длинными струями тянулся мимо оранжевого абажура к светлому люку над головами. Глухо громыхал наверху штуртрос, и в кают-компании было спокойно.

Мичман Пустошкин Лука, затратив немало усилий, влез со своими минами на гору Высокую. Прямо под ним лежали японские окопы, а мины, как известно, имеют шарообразную форму, и ничто им не может помешать под влиянием земного притяжения катиться под гору.

Ну, установил их Лука в каких-то кустах прямо над склоном, предварительно сняв с них колпаки и приладив к запальным стаканам куски бикфордова шнура.

Подсчитал примерно, сколько времени им катиться до японцев, соответственно обрезал шнуры до сорока пяти секунд горения, недолго думая запалил первую мину и, навалившись со всей командой, спихнул ее под откос.

Она запрыгала этаким мячиком порядочных размеров и пошла быстрее, чем полагалось. Рванула далеко позади позиций.

Следующую мину поэтому следовало пустить с некоторой задержкой. Так Лука и поступил. Поджег шнур и дал мине постоять на месте двадцать секунд. Потом скомандовал:

— Нажми!

Нажали, а мина ни с места, Еще раз — покачивается, но не идет.

Лука считает секунды: двадцать пять, двадцать шесть… мина попала в ямку — никакими силами ее не сдвинешь, Команда совсем запарилась и немножко беспокоится… Тридцать два, тридцать три…

— А ну, еще раз!

Еще раз навалились грудью, подняли мину, подтащили ее к самому краю, но запутались в кустах… Тридцать семь, тридцать восемь, а всего ждать до сорока пяти.

Один из матросиков вдруг бросился бежать, а остальные сели. Тогда Лука швырнул свой секундомер, схватил лом и подсунул его под мину.

Рычаг второго рода. Мину все-таки выпихнули, но она, подлая, разорвалась чуть ли не перед самым носом и кое-кого изрядно попортила.

Больше Луке заниматься экспериментами не позволили, и он с горя пошел на ту самую противолодочную авантюру, где преимущественно ловил рыбу.

В иллюминаторе уже светало, и часа через полтора миноносец должен был вернуться на рейд. Ложиться все равно не стоило.

Нестеров вскипятил чаю и собственноручно подал его на стол. Гакенфельт ушел на мостик, а Константинов продолжал рассказывать.

Теперь Лука Пустошкин, огорченный неудачным исходом японской войны и страдая от избытка свободного времени, пил несколько больше, чем ему полагалось.

На одной из боковых улиц Владивостока в те дни существовала некая совершенно знаменитая харчевня. Помещалась она во дворе, который назывался садом, хотя в нем было всего лишь одно-единственное дерево.

Впрочем, дерева этого хватало на всех. Ствол у него был сажени две в обхвате, и ветви перекрывали соседние дома. Не просто дерево, а форменная сикомора или баобаб.

На этот самый баобаб Лука и залез в один прекрасный вечер. Под сильным влиянием винных паров вообразил себя макакой, кувыркался в ветвях, издавал дикие вопли и вообще развлекал публику.

Но вдруг обиделся. Услышал, что за столиками смеются, и решил на смех этот реагировать в точности так же, как реагируют обезьяны. Одним словом, показал местному населению города Владивостока свою голую задницу на фоне густой зелени.

Этого было вполне достаточно, чтобы смутить присутствовавшего адъютанта коменданта крепости. Будучи юношей осторожным, он сам не принял никаких мер, но сразу же позвонил по телефону своему начальству.

Начальство тоже было толковое. Точно учитывая психологию мичмана, вообразившего себя макакой, оно приказало адъютанту разыскать старшего из присутствующих морских офицеров и поручить ему оного мичмана убрать.

Вот тут-то адъютант и совершил ошибку. Выбрал какого-то дяденьку с двумя просветами на погонах, но не обратил внимания на то, что погоны эти были не строевые, а механические. Механиков же в те времена юные мичманы по свойственной им дурости не уважали.

Дяденька в полном одиночестве сидел за маленьким столиком и скромно ужинал. Вид у него, как и полагается инженер-механикам, был серьезный. Совсем как у нашего Павла Нестерова.

Адъютант передал ему приказание начальства, и он спорить не стал, — он был человеком военным. Вытер губы салфеткой, встал из-за стола, подошел к дереву и внушительно произнес:

— Молодой человек, извольте спуститься вниз! Лука, естественно, не послушался. Продолжал скалить зубы и выделывать неприличное.

— Ах так! — сказал почтенный инженер-механик и, круто повернувшись на каблуках, ушел на кухню, откуда через минуту вернулся с небольшой пилой.

Снял тужурку, аккуратно повесил ее на спинку стула и начал пилить дерево, которое шесть рабочих могли бы спилить примерно в недельный срок.

Адъютант еще раз ошибся: солидный механик оказался не менее пьяным, чем юный мичман. И одному аллаху известно, сколько времени он пилил бы этот баобаб, если бы в дело не вмешался наш лейтенантский стол.

Мы просто показали Луке банан и рюмку коньяку. Сказали ему: «Пет! Жако! Жако!» — и он сбежал вниз как миленький, а мы его изловили. Усадили на извозца и отвезли домой.

Мораль: с обезьянами нужно уметь разговаривать по-обезьянски.

Это была веселая мораль, но была и другая. Довольно печальная, но, кажется, правильная: бывают времена, когда человеку приходится напиваться до вполне обезьяньего состояния.

Неплохо бы вот так напиться теперь.

Но это была лишь минутная слабость. Бахметьев встал, тряхнул головой и пошел умываться.