Онлайн чтение книги Длинная серебряная ложка
Глава 1

– А нет ли в ваших краях, к примеру, замка? – осведомился молодой человек, сидевший за столиком трактира «Свинья и Бисер» на задворках захудалой карпатской деревушки.

Юноша прозывался Уолтер Плезант Стивенс, и имел он 23 года от роду. Нельзя сказать, что он был нехорош собой, хотя и красавцем его тоже не назовешь. Светлые, слегка рыжеватые волосы, серые глаза и широкоскулое лицо не придавали ему никакой примечательности. Как говаривал его старший брат Сесил, с такой внешностью сподручно воровать кошельки, все равно никто не опознает.

Искоса Уолтер взглянул в окно на упомянутое им строение, маячившее вдали. Замок, возвышавшийся над поросшей елями скалой, виднелся так четко, словно был выгравирован на закатном небе. Прищурься – и разглядишь флюгер на одной из башен. Однако ответом мистеру Стивенсу стало молчание, изрядно разбавленное неприязнью. Продержалось оно с минуту, а затем гости, коих в трактире насчитывалось с дюжину, вернулись к своим прежним занятиям. Кто тянул мутную брагу из кружки, кто сражался с монументальной котлетой, а некий весельчак решил разрядить атмосферу песенкой, но сбился в конце куплета. Огладив бороду нервным движением, Габор Добош, хозяин славного заведения, расхохотался, но как-то чересчур высоко:

– Замок? Да откуда ж ему тут взяться? Испокон веков у нас не бывало замков. Или господин имеет в виду замок? Есть у нас такой, вон, на амбарной двери весит. Не угодно ли посмотреть?

Любопытный гость едва не заломил руки. Носителей языка, что вворачивают в речь каламбуры, нужно штрафовать. Немецкая грамматика и без того доставляла ему немало хлопот. Чего хорошего ждать от языка, который рубит глагол надвое, одну часть оставляет в начале предложения, другую же засовывает в самый конец, так что бедняжки переглядываются друг с другом через невероятно количество текста? От языка, который обозначает девушек местоимением «оно»?

– Спасибо, что повторили со мной омонимы. Прежде чем мы дойдем до страдательного залога прошедшего времени – бррр! – спрошу еще раз, – юноша потыкал пальцем в окно. – Вот этот замок – что вы имеете про него рассказать?

Хозяин начал протирать засаленным фартуком чистую пивную кружку, доводя ее до здешних стандартов.

– Замок как замок, мне не мешает. Даже, наоборот – там с одной стороны крепостная стена обветшала, видать, раствор поискрошился. Оченно удобно кирпичи таскать. В прошлом месяце мы таким манером сарай подновили. Прямая нам от него выгода, не жалуемся.

– Ну а его обитатели? – уточнил гость. – Не ходят ли про них какие-нибудь мрачные слухи?

– Ах, вот оно что вам нужно. Кабы не ходили, вы, небось, не приехали бы из такого-то далека. Сами откуда будете?

– Из Англии.

Трактирщик хмыкнул в сивые усы. Краем глаза он видел карту Европы – зеленщик завернул в нее капусту – и был осведомлен о расположении туманного Альбиона. Где-то на крайнем западе. За последние полвека Габор отлучался из деревни всего- то пару раз и по сей день пребывал в уверенности, что родной край – это колыбель цивилизации, а по остальной Европе еще бродят люди с песьими головами. А о такой глухомани, как Британия, и думать страшно.

– Вот-вот. Много здесь вашего брата шастает. И все-то вынюхивают, выведывают – тьфу! Но ежели вы про нашенского графа приехали лясы точить, так я вам не потатчик. И никто с вами про него судачить не станет! – Габор грозно обвел глазами выпивох, отыскивая потенциальных диссидентов.

Если крестьяне и прежде не изъявляли желание обсуждать местное дворянство, то сейчас они приступили к своим занятиям с той сосредоточенностью, которая сделала бы честь буддийскому монаху.

Мистер Стивенс почувствовал, что в груди у него словно надувается воздушный шар. Он или взлетит, или лопнет. Расчеты оказались правильными. Он на верном пути. Сначала его обескуражило отсутствие гирлянд из чеснока на окнах трактира, а так же тот факт, что стены были украшены не религиозными изображениями, а вырезками из альманаха с расписанием посевных. Но молчание селян вдохнуло в англичанина новую надежду.

– Не случалось ли в округе необъяснимых происшествий? – зашел он с другой стороны. – Чего-нибудь посерьезнее кражи поросенка? Возможно, в деревне таинственным образом пропадают люди? Не только в кабаке по понедельникам, – на всякий случай уточнил Уолтер, – а вот так, чтобы раз – и след простыл?

Раздался оглушительный грохот.

Увы, то был не раскат грома, и молнии не вспороли небо, а в распахнутое окно, ко всяческому сожалению, не ворвался пронзительный ветер, в коем слышались бы отзвуки волчьего воя. Обернувшись, англичанин увидел, как трактирная служанка, подоткнув юбку, ползает по полу, собирая рассыпавшуюся с подноса посуду. Рядом топтался невысокий щуплый юноша, с очками на длинном носу, с черными набриолиненными волосами, расчесанными надвое. Всем своим видом он напоминал крота, которого бросили посреди оживленного перекрестка.

– П-помочь? – робко предложил виновник происшествия.

Служанка замахала на него полотенцем.

– Благодарствуйте, сама разберусь. Не забыла еще, как вы помогали нам устанавливать бойлер в ванной. Поди, сам кайзер собирал черепицу с нашей крыши по всему своему саду.

– Полно тебе яриться, Бригитта, – добродушно остановил ее хозяин, – Вот ведь злопамятная девка. Счет опять вашему батюшке прислать, герр Леонард? – обратился он к гостю. Тот кивнул, и трактирщик расплылся в улыбке, предвкушая, как добавит к цифре парочку лишних нулей. Несколько таких визитов, и можно купить новую телегу.

Между тем Леонард подошел к столику англичанина и, получив разрешение, уселся рядом, сложив руки на коленях.

– Как обычно? – позвал Габор из-за стойки.

– Разве что чуточку больше.

Хотя Уолтер получил джентльменское воспитание, привившее ему стойкость духа, но глаза его полезли на лоб, когда перед Леонардом оказалась рюмка с прозрачной жидкостью, настолько крепкой, что один ее запах с корнем выдирал волосы в носу. Англичанин почему-то был уверен, что люди такого сорта пьют только молочный пунш. Странности в поведении Леонарда на этом не закончились. Юноша тут же вылил спиртное на стол и тщательно протер его носовым платком, который после бросил на пол. Лишь тогда он отважился положить на стол руки.

– Это все мии-микробы, – чуть конфузясь, пояснил он. – Они повсюду. Мириады микробов на любой поверхности. Вы, верно, слышали про господина Пастера, французского ученого, которых их обнаружил?

– Будь моя воля, так я бы вашему Пастеру все ноги переломала, – проворчала Бригитта, проходившая мимо с дюжиной пивных кружек, – И откуда он их только понатаскал, да еще и столько сразу? Так хорошо было без них, а теперь – на вот!

– Они существовали и раньше, – миролюбиво сказал Леонард, – но тогда мы про них ничего не знали…

– Вот и славно! К примеру, пока старый Жолтан не узнал, что его жена по ночам уходит не картошку у соседей воровать, а на свидания к зеленщику, у них была счастливая семья. А стоило людям разболтать, так что ни день, то ссора. Вот так и вы с вашими микробами, – сделав это заключение, служанка удалилась, вихляя бедрами.

Покачав головой, Леонард воззрился на Уолтера через толстые линзы очков.

– Невежественный у нас народ, что с них во-о-зьмешь? А ведь я им показывал простейшие организмы под большим увеличением. Кстати, источником того образца была т-тарелка. И что же, стали они дезинфицировать посуду? Как бы не так! Сказали, что с микробами сытнее! – спохватившись, он добавил, – Простите, я позабыл представиться. Леонард Штайнберг. Я сын Генриха Штайнберга, фабриканта, хотя вы про него, конечно, и так слышали. С кем имею честь?

– Уолтер Стивенс, – сказал англичанин. Сжалившись над беднягой, он не стал протягивать ему руки.

– Я случайно подслушал ваш разговор с Габором. Вы, кажется, говорили про исчезнувших людей.

– Именно про них. А что, вам…

Но Леонард опередил его. Подавшись вперед, он зашептал так внезапно, что Уолтер чуть не подпрыгнул на месте.

– У вас есть сведения, да? Ум-моляю, расскажите. Вы ведь знаете, за деньгами мы не постоим. Вас кто-то послал?

Забыв о бактериальной угрозе, Леонард схватил его за плечо и, к немалому удивлению Уолтера, сдавил до хруста.

– Да о чем вы? Право же, не понимаю… И никто меня сюда не посылал. Я этнограф, путешествую по Карпатам и собираю местный фольклор.

Англичанин почувствовал мгновенное облегчение, потому что нервный тип отпустил его плечо и тщательно вытер руку свежим носовым платком.

– Простите, я забылся.

– С кем не бывает, – обнадежил его Уолтер и тут же спросил исподтишка. – Выходит, люди здесь и вправду пропадают.

– Нет, что вы! У нас тут все на виду. Поэтому я…мнээ… так удивился, когда вы спросили. Подумал, уж не пропал ли кто ненароком, а мы и не заметили?

Англичанин подавил раздражение. Оставалась последняя попытка, наверняка столь же безуспешная.

– Возможно, вам известен здешний граф?

– Это вы про его сиятельство графа Бальтазара-Фридриха- Георга фон Лютценземмерна? Знаю, конечно. Кто же его не знает? – лицо Леонарда просветлело. – Ой, раз уж вы этнограф, то вам наверняка не терпится осмотреть замок? Как же, там есть на что полюбоваться. Вот Китайский кабинет в восточном крыле – премилое местечко. Да и Портретная галерея хороша.

Не в силах произнести что-либо вразумительное, Уолтер покивал головой. Он не сомневался, что в замке найдется и нечто поинтереснее премилого кабинета с китайскими ширмами и коллекцией бонбоньерок. Например, «Подземная-Камера-Которая- Прославилась-Тем-Что-Однажды-Там-Целый-День-Никого-Не- Пытали».

– Тогда поедемте в замок завтра. Я договорюсь с графом, он охотно принимает гостей. Некоторые потом еще долго не могут покинуть его владения, плененные таким гостеприимством. Вот только я освобожусь лишь вечером. Днем мы с отцом з-заняты. Это ничего? – переспросил Леонард. – Не слишком поздно?

…Той же ночью Уолтер сидел в спальне наверху, перебирая содержимое саквояжа. Множество книг, включая нежно лелеемую коллекцию penny dreadfuls (дешевых изданий с леденящими кровь историями), увеличительное стекло, две смены белья, осиновые колья, набор открыток с видами родного Дербишира – раздавать туземцам – и даже серебряное распятие, которому совсем не место среди вещей добропорядочного протестанта.

Юноше не спалось. Во-первых, в предвкушении завтрашней поездки он готов был в любую минуту пуститься в пляс. А во- вторых, вид кровати с колючим продавленным матрасом и засаленной подушкой, на которой виднелся отпечаток чьей-то ноги, не располагал к визитам в царство Морфея. Хорошо хоть предусмотрительная Бригитта поставила каждую ножку кровати в миску с водой. Не придется всю ночь служить банкетным столом для клопов.

Порывшись в саквояже, Уолтер вынул блокнот в кожаной обложке с золотым тиснением. Первые несколько листов были вырваны еще до того, как сия вещица попала в антикварную лавку, где ее и обнаружил юный Стивенс. Иногда он задумывался: что же было на этих страницах? Хотелось надеяться, что записки о кругосветном путешествии, а не подсчет карточных долгов.

Пододвинув поближе сальную свечу, копоти от которой было больше, чем света, он тщательно вывел химическим карандашом – «Рассказ о моих приключениях». Немного подумав, добавил «зловещих».

* * *

В то время как мистер Стивенс ютился возле тусклой свечи, в особняке фабриканта Штайнберга свет горел во всех комнатах. Даже в тех, где в данный момент никто не находился. От подобной иллюминации не было практической пользы, но был в ней глубокий смысл. Как и в мраморных лестницах с позлащенными перилами, и в обоях с рисунком а-ля Уильям Моррис, один метр которых стоил больше, чем вся деревня. А если бы перед курами герра Штайнберга, занимавшими отделанный кафелем курятник, бросили пригоршню монет, птицы скорчили бы кислую мину.

Комната герра Леонарда гармонировала бы с великолепием этого дома, кабы не копоть на лепном потолке, из-за чего резвящиеся ангелочки-путти напоминали жителей Конго. Но белить потолок раз в два дня – а именно с такой частотой здесь происходили катастрофы – слуги отказались наотрез.

Чувствуя себя белым сагибом, устроившим засаду на льва, Леонард Штайнберг склонился над микроскопом. Как жаль, что приходится работать по ночам! Никакой газовый рожок не сравнится с лучами солнца. Но о том, чтобы взяться за микроскоп днем, не могло быть и речи.

Сокрушался ученый недолго. В образце воды, собранном на кухне трактира, помимо всего прочего оказалась весьма занимательная амеба. Она осваивалась на новом месте и начинала вести себя интересно. Затаив дыхание, Леонард наблюдал за ее движениями, становившимися все увереннее, все грациозней.

– Леонард!

По коридору прогрохотал высокий, плотно сбитый мужчина средних лет. Нафабренные фельдфебельские усы торчали по сторонам. Волосы были черными с проседью, точнее – седыми с проблесками черноты. Но жизнь делового человека – не ложе из роз.

– Леонааард!

Как обычно, отец вошел без стука и чуть замешкался на пороге, когда юноша, не отрываясь от окуляра, сделал предупредительный жест.

– Чу! Ты ее вспугнешь.

– Кого – ее? А, опять твои финтифлюшки!

Леонард нехотя отошел от стола и, опустив руки по швам, вытянулся перед Штайнбергом, воплощая сыновнюю почтительность.

– Это не финтифлюшки, это начало моего карьерного пути.

– О нет, мальчик, наш колбасный цех – твоя карьера. А все это, – Штайнберг махнул рукой в сторону книжных полок, – суета сует и всяческая суета.

– Я придерживаюсь п-противоположного мнения.

– Уже дерзить начал?

Мгновение – и отец сгреб его за воротник, швырнул на пол, после чего одним мощным движением смел со стола нагромождение бумаг, колбы с образцами, микроскоп. Теперь все это мокло на полу в одной уродливой куче. Где-то там была и амеба. Леонард мысленно с ней попрощался.

– Ты не должен так себя вести, – поднявшись, проговорил он с тихим укором. – Хотя ты мой отец, ты не господин надо мною.

– Пока я оплачиваю твои карманные расходы, я тебе и то, и другое! Ах да, конюх проболтался, будто ты велел заложить экипаж к завтрашнему вечеру. Куда навострился?

– Д-дело в том, что давеча в «Свинье» я познакомился с одним англичанином, он тут проездом…

– Небось будете бултыхаться вдвоем в Мутном Пруду, детворе на потеху, и вылавливать своих мокриц?

– Это не мокрицы! – живо отреагировал Леонард, но увидев, как помрачнело лицо отца, воздержался от дальнейших объяснений. Новая трепка ему не улыбалась. – В любом случае, герр Штивенс приехал сюда с другими целями. Он этнограф, путешествует по европейским деревням.

Впервые за время разговора Штайнберг проявил интерес.

– Он богат? Должны же у него быть средства, чтобы финансировать такие эксцентрические выходки?

Фабрикант не сомневался, что стоит увидеть одну европейскую деревню – и ты знаком с ними всеми. Повсюду пьянство, суеверия, и нежелание шагать в ногу с капиталистическим строем.

– Не знаю. Я не спр-а-шивал, – виновато ответил Леонард. – Он сказал, что интересуется фольклором.

– Чем?

– Ну там сказки, прибаутки, заговоры от вросшего ногтя… Фольклор – это основа растущего национального самосознания. По крайней мере, он так сказал. Очень славный молодой человек…

– А ты уверен насчет последнего пункта?

– То есть?

– Что перед тобой был человек, – пояснил Штайнберг, чувствуя в груди завихрения гнева, ледяного, как арктический шторм.

– Да, к-кажется…

– Кажется?

– Точно да! – убежденно заговорил Леонард. – Он попросил у служанки хлеба и сыра.

– Значит, они еще не начали прибывать. Хотя не исключено, что этот твой приятель у них на посылках. Так, – отозвался Штайнберг. – Так. И ты предложил ему прокатиться в нашем экипаже – куда, кстати?

– В замок Лютценземерн, познакомиться с графом.

– Леонард, ты выжил из ума! – простонал отец, прикрывая глаза рукой. – Ты хотя бы представляешь, олух, как это может быть опасно!

– Но….

– И после того, что произошло! И буквально накануне Бала!

– Ты думаешь, что между всем этим есть взаимосвязь?

– Я уже не знаю, что и думать.

Он рухнул на стул, который возмущенно скрипнул от такого обращения. Леонард встал рядом. Вот бы упасть на колени и обнять отца, да только тот расценит это как чрезмерную вольность. И когда, кстати, он в последний раз менял белье? Несвежая рубашка – это рассадник бактерий, а отец сейчас такой рассеянный! То ли еще будет через неделю, когда распроклятый Бал состоится.

Вернее, не состоится – вот в чем ужас-то.

– Прости, отец, я поступил глупо, – промямлил Леонард. – Конечно же, никуда я с ним не поеду.

– Наконец-то здравая мысль. Нам нужно сидеть тише воды и ниже травы.

– Но сам он все равно доберется до замка. Хоть пешком, но доберется. Ты бы видел, как он загорелся этой идеей.

– Его право. А вот графа, пожалуй, стоит предупредить, чтобы ждал посетителя. А то еще обидится, что ты подкинул ему незваного гостя за здорово живешь. Хотя вряд ли, гостей он любит. Даже чересчур, – усмехнулся Штайнберг. – Отправь ему весточку и не забудь засвидетельствовать свое почтение фройляйн Гизеле. Ох, и почему я должен тебя всему учить!

Леонард уныло кивнул. Он давно уже чувствовал себя так, словно пытался вытащить из шкафа галстук, лавируя между скелетами, которые клацали зубами и норовили цапнуть его за руку.

* * *

– Вы звали меня, герр доктор?

Доктор Ратманн, главный врач больницы Св. Кунигунды, оторвался от изучения медицинских карт и посмотрел на вошедшую. Как и остальные сиделки, девушка была одета в темно-коричневое шерстяное платье с высоким белым воротничком и столь же белоснежным фартуком, так что запросто сошла бы за горничную из респектабельного семейства. Из-под гофрированного чепца не выбилось ни пряди каштановых волос. Несмотря на свою молодость, ночная сиделка являла картину спокойствия и благопристойности.

Она была высока ростом и хорошо сложена, но общую картину портили руки, чересчур мускулистые для барышни. Такие бывают у девиц, которые всю жизнь работали с маслобойкой или же бегали с ракеткой по корту. Кожа ее была смуглой, но россыпь темных веснушек на щеках и носу устраняла любой намек на экзотичность. Из-под густых бровей пристально смотрели вполне заурядные карие глаза. Скулы чересчур острые, губы тонкие. Вот кому не помешало бы немножко пудры, да мазок помады. Сиделка, похоже, сама об этом догадывалась.

На второй же день службы она заявилась с румянами во всю щеку. Кого она надеялась таким образом подцепить, одному Господу известно. Как бы то ни было, старшая сиделка фрау (хотя фройляйн, конечно) Кальтерзиле не спускала подчиненным такого распутства. Ведь именно спартанский облик отличал медсестер от прочих девушек, работавших в ночную смену. Схватив бедняжку повыше локтя, матрона поволокла ее в ванную, смывать следы порока. Вся смена тут же облепила дверь, ибо у старшей сиделки рука была тяжелая и скорая на расправу. Новенькую ожидала серьезная головомойка.

Сразу же послышался плеск воды, потом всхлипы и просьбы, «Ах!.. Боже мой, что вы делаете… да как же так можно… ну полно вам… прекратите, пожалуйста…». Удивлению персонала не было предела, когда стало ясно, что это причитает фрау Кальтерзиле. Проще разжалобить гранитную глыбу, чем заставить ее уронить хоть слезинку. «Так сойдет или мне продолжить?»– спокойно уточнила девушка. «Да, да, хватит уже, простите, я была неправа!» Наконец из ванной вышла новенькая, со смиренным видом и без крупицы румян, а вслед за ней выбежала фрау Кальтерзиле, понеслась прямиком в кладовую и одним махом употребила недельный запас успокоительного. Сиделки только диву давались, но их любопытство так и не было удовлетворено – новенькая оказалась не из болтливых. Себе на уме.

«Иными словами, идеальная кандидатка для этого задания», – подумал доктор Ратманн, по-прежнему разглядывая медицинскую сестру.

– Проходите, фройляйн, и присаживайтесь, пожалуйста.

– Благодарю, герр доктор.

Присела на край стула, смотрит выжидательно.

– Я вызвал вас вот по какому поводу. На днях к нам поступила новая пациентка. Обычная барышня, ей бы с гувернанткой ходить. А она ни с того, ни с сего начала вести себя престранно. Я еще понимаю, если бы этому предшествовали перебои в менструальном цикле, так нет же! Барышня даже от бледной немочи никогда не страдала. Вес в норме. Развитие соответствует возрасту. Семья хорошая, без сумасшедших… хотя надо же откуда-то начинать, – сострил доктор. – Зовут пациентку… А не важно, как ее зовут. Называйте ее тем именем, которым она представится.

– Что от меня потребуется? Устроить ей холодный душ? Или горячий? – спросила сиделка ровным голосом, словно уточняя, сколько ложек сахара положить в чай. – Или все вместе – посадить в горячую ванну, а на голову лить ледяную воду по капле?

– Боюсь, что ледяной душ доживает свои последние дни, – доктор потер высокий с залысинами лоб. – Иное дело в прежние времена – раскрутишь, бывало, больную на центрифуге, чтобы блуждающая матка вернулась на место… Но нет, сейчас в моде новые штучки, тот же гипноз.

– Вам угодно, чтобы я ее загипнотизировала? – подумав, предложила девушка.

– Ну что вы, милочка, откуда вам знать о такой технике, – покровительственно улыбнулся эскулап, – Поговорите с ней, и делу конец.

– О чем?

– О том, что ее беспокоит. Это тоже новый метод, разговаривать с пациентами об их недугах. По мне, так метод сомнительный. Сколько ни болтай, а матка от этого на место не встанет. Но нельзя допустить, чтобы наша лечебница прослыла прибежищем ретроградов. Кроме того, с этой больной нужно обращаться поделикатней. Ее опекуны – очень влиятельные люди. Вы слышали выражение «из-под земли достать»? Так вот, у них достаточно средств, чтобы в случае чего пробурить землю насквозь и поймать вас где-нибудь в Аргентине. Все понятно?

– Да, – ответила сиделка, которой незнакомая девица нравилась все меньше. Умела бы лебезить перед клиентками, служила бы в ателье.

– Тогда ступайте, фройляйн. Вам в четырнадцатую. Завтра жду вас с отчетом.

Сделав книксен, сиделка направилась в восточное крыло. Отыскала нужную палату и приподняла бляху, закрывавшую дверной глазок. Комнатка была маленькой и узкой, с белеными известкой стенами, дощатым полом и обязательной решеткой на окне, через которую робко пробивался лунный свет. Тень от решетки легла на пол, будто разлинованный для игры в крестики- нолики. Причудливая тень была единственным украшением палаты, где не было ни книг, ни даже рамочек с вышивкой на стенах. Только кровать, застеленная стеганым покрывалом, табурет да ночной столик с медным тазом для умывания. Ничто не должно напрягать и без того утомленный разум пациенток, который расслаблялся на диете из серовато-бежевых оттенков, в то время как их тела извлекали пользу из пресного молочного супа. Месяц такой терапии – и женщины готовы отречься от своего безумия ради тоста с горчицей и сардинами.

Несколько раз провернув ключ в замке, сиделка приоткрыла дверь, но вошла, лишь когда стало очевидно, что никакая неприятность ей не грозит. В изобретении ловушек здешним пансионеркам нет равных. Классическим вариантом служил мешок с мукой, установленный над дверью так, чтобы падать сверху на входящего. Но раздобыть муку непросто. Полный ночной горшок был популярной альтернативой.

Обстановка ей сразу не понравилась. Торжественно скрестив руки на груди, на койке возлежала худенькая девочка лет 17, всем своим видом напоминая статую на усыпальнице какой-нибудь средневековой королевы. Признаков жизни больная не подавала, чем привела ночную сиделку в негодование. Неужели и правда решила окочуриться? Только не в ее смену! Она не знала в точности, но за такое наверняка штрафуют.

Решительными шагами она подошла к кровати и уже нагнулась над пациенткой, чтобы прислушаться к ее дыханию, как та вдруг резко распахнула глаза. Вскрикнув от неожиданности, сиделка отскочила назад и ударилась о ночной столик, который драматическая ирония загодя поставила на ее пути. Тазик для умывания, как дервиш, завертелся на полу. Окончательно разбуженная медью звенящей, пациентка приподнялась на локте и светски улыбнулась.

– Добрый вечер, – сообщила она, но сиделка этот вечер таковым не сочла.

– Меня зовут Кармилла, – продолжила девица, наблюдая как сиделка, массируя ушибленное бедро, доковыляла до газового рожка и зажгла свет, – А как ваше имя?

– Для вас – фройляйн Лайд, – буркнула сиделка, не терпевшая фамильярностей. Кроме того, она не сомневалась, что девушка назвалась вымышленным именем. На Кармиллу она не тянула. Максимум на Лизхен или Софи.

При тусклом свете газа девушка напоминала рисунок акварелью – черты ее были приятными, хотя и размытыми, невыразительными. Белокурые волосы чуть приоткрывали маленькие, будто вылепленные из воска уши. Шея была совсем тонкой, вот-вот переломится, плечи – худыми. Через вырез ночной сорочки, расстегнутой на несколько пуговиц, виднелись ключицы, тоненькие, как карандаши. А вот на груди сорочка едва вздымалась. Не укрылся от сиделки и легкий акцент Кармиллы. Не итальянский, его бы она сразу определила, а какой тогда? Французский, английский?

– Так вы хотели о чем-то поговорить? – перешла она к цели своего визита, хотя и не представляла, о чем можно беседовать с особой столь юных лет. О новых фасонах шляпок? О способах утягивания талии до 30 сантиметров? О венских балах? О мальчиках?!

Себя в этом возрасте она не помнила. Вернее, старалась не вспоминать, как и все предшествующее тому вечеру, когда ее жизнь выцвела в одночасье.

Склонив голову набок, пациентка испытующе на нее посмотрела, словно грандмейстер масонской ложи, решающий достоин ли неофит причаститься тайн бытия. Но поскольку других претендентов на тайны бытия поблизости не оказалось, медицинский персонал вполне годился на роль слушателя.

– Что ж, я поведаю обо всем, – возвестила девица, – Но прежде должна убедиться, что вам можно доверять.

Сиделка подумала, что сама ни за что не доверилась бы тому, в чьих полномочиях привязать ее к кровати и накачать морфием, но вслух ничего не сказала. Наоборот, заставила лицевые мышцы изобразить подобие дружелюбной улыбки.

– Разумеется, вы можете мне доверять. Кроме того, хороший рассказ непременно должен быть услышан. Ну-с?

– Меня похитили и держат здесь против воли! – с места в карьер начала Кармилла. – На самом деле, я не сумасшедшая, отнюдь! Просто… просто я вампир.

Улыбка сиделки одеревенела.