Онлайн чтение книги Дневник пани Ганки
Понедельник

Утром Яцек постучал в дверь моей спальни и несколько удивленно сказал:

— Там тебе звонит какой-то иностранец, который не хочет назвать своей фамилии. Будешь с ним разговаривать?

В первое мгновение я подумала, что это Роберт, и страшно испугалась. Только через секунду вспомнила, что бедного Роберта уже нет в живых. Почему же все-таки тот человек не хочет сказать своей фамилии? Я знаю многих иностранцев, но ни с одним меня не связывают такие отношения, чтобы делать из них тайну.

А может, это какой-то коммивояжер, — пожала я плечами. — Они часто прибегают к такой наглости. Спроси его, по какому делу.

Словно предчувствуя, что это нечто важное, я все же соскочила с постели и накинула халат. Яцек вернулся и сказал:

— Тот пан утверждает, что ему надо поговорить с тобой по очень важному для тебя делу. Он прекрасно говорит по-французски, но с каким-то вроде голландским акцентом. Я сказал ему, что я твой муж, однако он хочет разговаривать только с тобой.

Подходя к телефону, я и не предполагала, кто это может быть, но как только отозвалась, сразу услышала вопрос:

— Это вы обращались в наше бюро в Брюсселе по поводу одной дамы?

— Да-да, я.

— По поручению шефа я приехал в Варшаву, чтобы сообщить вам о результатах наших поисков.

— Слушаю… Слушаю вас.

— Это не телефонный разговор. Я просил бы вас назначить мне время и место встречи.

Я заколебалась. Показываться прилюдно с каким-то детективом никак не годилось. Уже и так имела достаточно неприятностей из-за встреч с дядей Альбином. Но пригласить его к себе домой я не могла, учитывая присутствие Яцека. Другого выхода не было. Я должна была решиться пойти к нему.

— Где вы остановились? — спросила я.

— Отель «Полония», номер сто тридцать шестой. Вы изволите прийти ко мне?

— Да. Буду в двенадцать.

Я положила трубку, но не сразу отошла от аппарата. Яцек из соседней комнаты слышал все, что я говорила. Что он мог из того понять?.. Только то, что я условилась о встрече с каким-то иностранцем у него в гостинице. Можно было не сомневаться, что Яцек от этого не в восторге. Но говорить осторожнее никак не получалось. Поэтому, не имея возможности дать Яцеку объяснения, я должна была просто отказать ему в этом.

Я перешла в столовую и велела принести мне завтрак. Яцек подсел к столу напротив меня, делая вид, будто просматривает газеты. Но через минуту не выдержал:

— Кто же это был?

Я укоризненно посмотрела на него.

— Дорогой, а я разве спрашиваю, когда тебе звонят какие-то женщины?

— Нет. Прости, я не думал, что это какая-то тайна.

— А таки тайна. Каждый может иметь свои секреты. Представь себе, например, что это… мой первый мужчина, за которого я тайно вышла замуж.

Это был болезненный удар. Яцек побледнел, встал и вышел из комнаты. Мне стало немного жаль его. Бедняга и так ходит по дому, как преступник, которому любую минуту грозит изгнание. С тех пор как признался во всем, он ни разу не решился приласкать меня. Ну, а я, конечно, поощрять его не могла, хотя иногда — буду откровенна — мне очень этого не хватало.

Через несколько минут после двенадцати я уже была в отеле. И, надо сказать, меня ждало приятное разочарование. Не знаю почему, но я представляла себе детектива пожилым толстяком с маленькими проницательными глазами и плохо выбритым лицом. А увидела высокого молодого человека скандинавского типа: худощавого блондина с голубыми глазами и выразительными чувственными губами. Он был безукоризненно одет, а телосложение имел такое, что лучшего нельзя и желать.

С интересом окинув меня взглядом, он спросил:

— Пани Реновицкая, не так ли? Разрешите представиться: Ван-Гоббен.

— Где-то я уже слышала эту фамилию, — сказала я, потому что она была действительно мне вроде бы знакома.

— Вполне возможно, если вы бывали во Фландрии.

— Ах, да, — сверкнула у меня догадка. — Ну, конечно же. Замок Гоббен. Прекрасный средневековый замок.

Молодой человек наклонил голову.

— Когда-то это было родовое гнездо моих предков.

Он явно говорил правду. Каждая черта его лица, каждое движение, даже речь свидетельствовали о хорошей породе. Он придвинул мне кресло. Садясь, я спросила:

— А теперь у вас розыскное бюро?.. Или это так, из спортивного интереса?

Он непринужденно рассмеялся.

— Где там! Я всего-навсего один из сотрудников этого бюро. А почему взялся за такое дело… ну что же, здесь, несомненно, сыграли определенную роль мои спортивные наклонности.

— Вы еще такой молодой, — заметила я. Он действительно выглядел максимум на двадцать два или двадцать три года. Если бы не губы, на которых порой появлялась грустная и будто саркастическая улыбка, я могла бы подумать, что передо мной зеленый студентик.

— Молодость и отсутствие опыта — не всегда тождественные вещи, — многозначительно произнес он.

Однако мое замечание, по всей видимости, ему было неприятно, потому что он прокашлялся, взял в руки папку и достал из нее пачку бумаг. Затем сказал:

— Хорошо, перейдем к делу. Прежде всего должен вам сообщить, что мисс Элизабет Норман и танцовщица Салли Ней — одно и то же лицо. Ее узнали несколько человек в Буэнос-Айресе. Так, что в этом не может быть никакого сомнения.

— А что я говорила! — радостно воскликнула я.

— Да, вы не ошиблись. В конце концов, эта особа, как нам удалось установить, в разных частях света пользовалась различными фамилиями. Пока мы насчитали их двенадцать.

— А не пользовалась ли она где-либо моей фамилией? — обеспокоенно спросила я.

Он пристально посмотрел на меня.

— Разве она имела на это какие-то основания?

Я пожала плечами.

— Когда кто-то использует много фамилий, то можно не сомневаться, что делает это без каких-либо законных оснований.

Он отрицательно покачал головой.

— Как пани Реновицкая она не появлялась нигде. И вообще только раз, в прошлом году в Риме, а затем в путешествии по Ливии, пользовалась польской фамилией…

Он склонился над бумагами и с напряжением произнес:

— Галина Ящолт. Очень трудная фамилия. — и сочувственно улыбнулся мне. — А что, полякам так же трудно произносить иностранные фамилии?

— О нет, — возразила я, — вот разве только фламандские. С ними я никогда не могла справиться.

— С удовольствием поучил бы вас, если бы вы когда-нибудь к нам приехали, — не без рисовки поклонился он.

— Так, значит, вы недолго пробудете в Варшаве?

— Я должен уехать как можно скорее. Есть два неотложных дела. Одно в Гданьске, а второе в Копенгагене. В Варшаве я впервые. С удовольствием побыл бы здесь еще, потому что и сам город, и его жители мне очень нравятся.

Его поведение и манера говорить свидетельствовали о значительном опыте и явно не вязались с его молодостью. Признаться, я не люблю таких молодых людей. По-моему, настоящий мужчина начинается с тридцати лет. Так что не понимаю, например, Тулю, которая бегает за сопляками. Такие мальчишки или забавно представляются пресыщенными циниками и потому не способны сохранять секреты, или же требуют «настоящей большой любви», хотят быть единственными избранниками, пишут длинные признания, подстерегают в подворотнях, вздыхают по телефону и делают множество других глупостей.

Помню, где-то через год после свадьбы я познакомилась с молодым де Годаном. Он дважды потанцевал со мной на балу в «Лятарне», а на другой день пришел в визитке к Яцеку и заявил: он, мол, любит меня и как настоящий джентльмен хочет предупредить Яцека, что будет бороться за мою благосклонность. В конце концов, пустил слезу и с месяц ежедневно присылал мне цветы. Кончилась эта идиллия лишь тогда, когда он попал в военное училище.

Однако пан Ван-Гоббен не производил впечатления сосунка. Его моложавость была полна какого-то скрытого и глубокого содержания. Уже только то, что он выбрал себе такую странную профессию, как детектив, невольно возбуждало любопытство.

— Жаль, что вы так скоро уезжаете, — сказала я, намеренно добавляя голосу тепла — Независимо от наших дел, я хотела бы, чтобы вы мне что-нибудь рассказали о своих приключениях. Это должно быть ужасно увлекательно. Вы любите свою профессию?

— «Люблю» — не то слово, пристрастился к ней, как алкоголик к рюмке. Это своего рода страсть. И не знаю, избавлюсь ли когда от нее.

— Вас часто подстерегают опасности?

Он кивнул головой.

— Да. Именно это меня и привлекает. И еще возможность поразмыслить. Как только мне в руки попадает какое-то дело, я, следуя примеру Шерлока Холмса, выдвигаю ряд гипотез. Из них и вырисовывается концепция следствия. А потом уже берусь за работу. Когда шеф поручил мне ваше дело, я должен сказать, очень им заинтересовался. Это дело вовсе не ординарное. На мой взгляд, под именем мисс Элизабет Норман скрывается весьма опасная особа.

— Вы так думаете? А чем же она опасна?

— Я еще не имею всех данных. Однако мне кажется, что здесь, может быть торговля наркотиками, контрабанда или еще нечто в таком роде. Люди, так часто меняющие место пребывания и фамилию, как правило, делают это не с добрыми намерениями.

— Мне тоже приходило такое в голову, — кивнула я. — А вы знаете, что она теперь в Варшаве?

— Ну конечно, — улыбнулся он. — Я приехал вчера вечером и в первую очередь взялся разыскивать эту женщину. Она живет в отеле «Бристоль», не так ли? Сегодня я постараюсь ее увидеть. Было бы очень хорошо каким-то образом обыскать ее вещи. Однако думаю, что она слишком осторожна, чтобы дать мне такую возможность.

— А представьте себе, что вовсе не так уж и осторожна. В Кринице — это у нас такая курортная местность, откуда я прислала вам фотографию, — так вот, в Кринице я имела возможность обыскать номер этой женщины. Но не нашла ничего, что могло бы направить на какой-то след. Никаких писем или документов. Ничего.

Он взглянул на меня, искренне удивленный.

— Как? Вы сами обыскивали ее вещи?

— Да, сама.

Он сделал неопределенный жест рукой.

— Оно-то так, знаете… Но вы не могли сделать этого профессионально. Такие обыски дают определенные результаты только в том случае, когда их делает человек, знакомый с этим делом. К тому же есть детали, которые ничего не говорят дилетанту, тогда как специалист сразу же извлечет из них существенные доказательства. Но вернемся к моему отчету. Итак, нам удалось установить, что женщина, которую вы знаете под именем Элизабет Норман, более полугода была стюардессой на немецком трансатлантическом пароходе «Бремен» под именем Каролины Бунше. А несколько месяцев спустя находим ее в Барселоне — она работает библиотекаршей в архиве каталонского правительства. Представляется вдовой известного американского летчика Говарда Питса, причем под своим нынешним именем, Элизабет. Но еще через три месяца опять исчезает из виду. Позже живет в Ницце, в отеле «Негреско», якобы со своим мужем, итальянским эмигрантом Паулино Даниэли…

Я слушала и не верила своим ушам. Столько сведений! Какая это опасная вещь — такое розыскное бюро! У меня мороз пошел по коже от мысли, что кто-то мог бы таким же образом следить и за мной. От этих людей ничего не скроешь. А я же всегда была слишком легкомысленна, надо вести себя осмотрительнее.

Ван-Гоббен сыпал сведениями, как из рога. Приводил даты, географические названия, фамилии. Из его рассказа я узнала, что этот ангел имел по крайней мере семь несомненных романов, которые нетрудно доказать. Этого хватит любому суду, чтобы добиться развода.

Наверное, и с точки зрения уголовного права у нее не все чисто. Пан Гоббен прав, подозревая ее в торговле наркотиками, потому что когда-то ее видели в Шанхае в обществе известного торговца опиумом, и, вне всякого сомнения, она имела с ним деловые связи. Как видно, заработала на тех бесчестных спекуляциях немало денег, а теперь ей надоело блуждать, и она вспомнила о Яцеке.

Слушая отчет очаровательного Ван-Гоббена, я, однако, дрожала от мысли, что они могли раскопать и женитьбу Яцека на той выдре. Правда, Ван-Гоббен отнюдь не походил на шантажиста, а скорее на некоего привлекательного джентльмена-разбойника, причем больше на джентльмена, чем на разбойника. Однако надо учитывать и то, что его шеф может быть обычным шантажистом, а неизвестно, скрыл бы Ван-Гоббен от него факт американского бракосочетания моего мужа или нет. Если бы он пообещал мне сохранить тайну, я охотно призналась бы ему и в этом. Может, такая открытость облегчила бы ему дальнейшие поиски.

И здесь я совершенно отчетливо осознала, что могла бы рассчитывать на молчание Ван-Гоббена только в том случае, если бы он имел по отношению ко мне какие-то моральные обязательства весьма частного характера: если бы нас связывала взаимная дружба, любовь или хотя бы просто любовная связь. Обязательно надо подумать над этим серьезно. Ведь я столько уже сделала добра для Яцека, лишь бы спасти его честь и репутацию… Он никогда и не догадается, на какие жертвы я готова ради него.

Не стану приводить здесь всех тех сведений о мисс Норман, которые дал мне пан Ван-Гоббен. В этом нет смысла, поскольку те детали сами по себе ничего существенного не представляют. Важно разве только то обстоятельство, что этой женщине удивительно везло в ее опасной карьере: ни разу она не была поймана на преступлении и нет никаких данных, что она когда-нибудь отбывала наказание в тюрьме. Только раз ее арестовали, — два года назад в Сингапуре, — но после допроса сразу же выпустили.

Привлекает внимание и то, что она почти год жила в Праге в исключительно скромном положении. Снимала комнатку в семье некоего сержанта, питалась в убогой харчевне и работала в одной из гостиниц телефонисткой. Мне даже не верится, чтобы женщина из высшего света (ничего не поделаешь, это нельзя отрицать), привыкшая к роскоши, не зная счета деньгам, могла без какой-то крайней необходимости пойти на такое долгое и страшное, полное самоотречение. Но Ван-Гоббен считает, что здесь стоит скорее предполагать противоположную возможность. По его мнению, мисс Норман именно таким образом должна была скрывать в Праге свои преступные махинации.

Было уже начало третьего, когда он закончил свой доклад. Тогда я сказала:

— Ну нет, пан Ван-Гоббен. Теперь я ни за что не соглашусь, чтобы вы оставили меня одну. Вы же можете так мне помочь! Прошу вас, останьтесь хоть на две недели… Ну хоть на неделю!

В его красивых глазах на мгновение блеснул огонек, и я уже была почти уверена, что он согласится. Да и он уже хотел было сказать что-то подходящее, но только прокашлялся, а потом развел руками.

— Увы, мадам, как я уже вам говорил, меня ждут дела в Гданьске и Копенгагене.

— Боже мой! — возмутилась я. — Ну неужели это непременно должны делать именно вы? Разве не может ваше бюро послать туда кого-то другого?

— Теперь уже это невозможно, потому что у меня все нужные материалы.

— Ой, бросьте… Вам, наверное, очень не понравилось в Варшаве. Вот вы и хотите как можно быстрее уехать отсюда. Да и что для вас значит просьба какой-то чужой, случайной клиентки…

— О, напрасно вы так думаете, — ответил он несомненно искренне. — Поверьте, мадам, ради такой клиентки, как вы, я остался бы не только в Варшаве, но и на Северном полюсе, и на сколько бы вы захотели.

Я грустно улыбнулась.

— Вы так любезны только на словах. К сожалению.

— Увы, — подхватил он, — у меня нет никакой возможности доказать вам, что это далеко не простая любезность с моей стороны. И если уж говорить о словах, то за ними скрывается куда более существенное содержание, чем вы можете предположить.

— Если бы я могла в это поверить, то сказала бы, что нет ничего проще, чем отправка в Брюссель тех бумаг, которые вы имеете при себе.

Пан Ван-Гоббен задумался.

— Вы правы, — отозвался через минуту. — Но я не уверен, найдется ли там кто-то, у кого есть возможность немедленно выехать в Копенгаген и Гданьск. Дело в том, что весной у нас начинается самая горячая пора.

— Почему именно весной? — удивилась я.

— Да очень просто. В основном нам поручают дела обманутые мужья или ревнивые жены. Понимаете? Это, дела, требующие тайны, которые нельзя доверить полиции. Поэтому весной таких дел бывает больше всего.

Я улыбнулась.

— Так значит, вам нужно подбирать очень надежных сотрудников.

— Да, — подтвердил он с ударением. — Если бы мы не держали язык за зубами, это могло бы стать причиной многих скандалов по всей Европе. Поэтому в наших собственных интересах брать на работу в бюро исключительно людей определенного общественного и нравственного уровня.

После этого признания он стал мне еще симпатичнее. Я уже не имела и тени сомнения, что, несмотря на его молодость, этот юноша вполне заслуживает доверия. Да и я, видимо, произвела на него большое впечатление. Это было видно по тому, как он смотрел на меня, каким тоном говорил, и вообще из всего его поведения. Тешу себя надеждой, что немного разбираюсь в этих вещах.

В конце концов, он согласился удовлетворить мою просьбу. Я, конечно, заявила, что безоговорочно возмещу все расходы, которые будет иметь вследствие этого розыскное бюро. Поскольку я торопилась на примерку, то не могла за раз обсудить с ним всего. Мы условились, что в семь вечера я приду опять и тогда мы составим подробный план действий.