Пролог. Оргеймская Пустошь

Онлайн чтение книги Добровольная жертва
Пролог. Оргеймская Пустошь

Мастер почувствовал себя так, словно на него вдруг напал манный пудинг. И даже не напал, что еще обиднее, а просто оказался за дверью вместо воздуха, едва мастер сделал шаг на улицу. И теперь Лерг торчал в вязком месиве как вишневая косточка.

В мире просто-напросто стоял снег. Не шел, не падал, а именно стоял – снежинка к снежинке, так плотно, как не мог себе позволить ни один из уважающих этот мир осадков. Тем более, снег, не предвиденный Лигой. И грянувший с ясного летнего неба.

Не будь Лерг телепатом, он бы запаниковал. Но он сначала прислушался, как паникуют одни, попавшие в пудинг, и распоряжаются издалека другие, не затронутые аномалией.

Нападение заподозрил не он один. Трудно не заподозрить. Снегу показалось мало обрушиться внезапно, так он еще выкинул странность, уложившись компактно, как солдатский скарб в заплечный мешок, аккурат в пределах стен. И не каких-нибудь, а охраняемых тщательнее королевских покоев – в сокровенном обиталище Лиги, в Оргеймской Пустоши. Снежок не затронул ни травинки за каменной границей на вершине холма, выделявшейся среди зелени, как тонзура монаха. Ни снежинки мимо.

Разумное объяснение случившемуся было только одно: Тварь, за которой охотилась Лига, пришла, наконец, за своей Деткой, спрятанной в укрепленных подземельях скита.

И мастер заторопился обратно, к входу в скрытые под внешними развалинами укрепленные казематы: подергать за удочку, проверить, жива ли Детка – наживка, на которую они уже год ловят Тварь, шевелится ли еще?


Наживка шевелилась весьма оживленно, можно было не беспокоиться. Она беззаботно опускала соломинку в стаканчик, наполненный мыльной пеной, и выдувала огромные мыльные пузыри, и те веселым жужжащим роем гонялись за ней по всей комнате. Девочка, уже вся в пенных брызгах, с визгом и смехом уворачивалась, носилась взъерошенной белкой, мячиком отскакивая от стены к стене, от пола к потолку.

По комнате реяла уже довольно приличная толпа хищных пузырей, сталкиваясь, и с легким хлопком пожирая друг друга при встрече. При появлении мастера стадо радужных монстриков разнообразнейшей формы, от дракончиков до волколака, с успехом взаимопожралось. Последняя бабочка с мордой брахиозавра радостно налетела на гостя, распушив прозрачные крылья, наделась разинутой пастью на голову и лопнула, обдав пеной и вкусным ароматом цветочного мыла.

– Cпасибо, я уже брился, – проворчал мастер, оттирая приветственный салют со щек.

Наживка с обличьем пятилетней девочки захлопала в ладошки:

– Ам! Лерг! Убит и съеден. Нигьн!

Последнее слово она изобразила как громкое сглатывание слюнок. В яблочко. Что есть Тварь, как не сплошной глоток, судорога глотки? Ее нельзя было даже назвать формой жизни, поскольку форм у ее жизни было не меряно: по легендам, она могла принять любое обличье.

Иногда телепат в тайне от всех, чтоб не прослыть сумасшедшим, подозревал, что Тварь в мире может быть даже одна-единственная, но во многих ипостасях, в тысячах фантомных проявлений, и бессмысленно за ними охотиться – это все равно, что ловить солнце, гоняясь за солнечными зайчиками.

Мастер присел, полузакрыв глаза, изобразил убитого наповал и произнес замогильным басом:

– Приятного аппетита. Уроки выучены?

Детка сникла. Заковыряла носком ноги невидимую дырку в полу для скорейшего проваливания под землю, заканючила:

– Ну, Ле-е-ерг, ну там так ску-у-учно! Трижды три, дважды два… из города А в город Б… Лучше бы в пункт минус А, и то интереснее.

Лерг скорбно вздохнул: что за судьба быть пожизненной нянькой у монстрих?

– Что за пункт такой?

Девочка возбужденно затараторила, замахала руками, объясняя, но тут же выдала очередной парадокс, и объяснение превратилось в горный обвал, под которым исчезло всякое понимание:

– …И тогда ваше заклинание скорости, равной расстоянию, деленному на время, не сработает, потому что времени нет! Но не так нет, как ты думаешь, а иначе нет. У вас нет – это ноль, от-сутствие, не-деяние. Но даже ноль – все еще есть, от-сутствие подразумевает суть вне данного локуса, от-рицание постоянно возвращает к рицаемому, а не-деяние оставляет само деяние в мире. Поэтому для вас настоящее недеяние невозможно: если не делаете вы, то мир делает вас. Ваше «нет» – это попросту «не то». А это обратное всему, что ты можешь помыслить, «нет» должно быть абсолютным неуказанием… Ну почему ты такой тупой, Али? В этих задачах матушка учила меня делить бесконечность на остановленное время!

Мастер одним махом выбрался из-под обвала:

– Дорогуша, у нас тут другая школа и другие задачи, попробуй решить их так, чтобы срабатывали наши заклинания.

Девочка обреченно кивнула головкой.

Как тяжек труд дрессировщика монстров! Не знаешь, какое обыденное слово может стать камнем преткновения – Детка даже в простых понятиях находила какой-то иной, парадоксальный смысл. А с виду девочка как девочка: русая косичка, веснушчатый нос, детская припухлая фигурка, бледное от недостатка солнца и свежего воздуха личико… И мощный, невероятный для детского разум, и невозможный для детских сил щит, закрывавший ее от телепатического прощупывания, из под которого просачивались сущие мелочи.

Впрочем, может быть, это и не щит в нашем понимании: Детка мыслила настолько не по-человечески, что ей и защита не нужна была, ибо никто из людей не способен понять ее мысли. Попробуйте, не зная смысла иероглифов, прочитать бамбуковые книги острова Джа!

Лерг отер платком вспотевший лоб, отдал девочке пакет с печеньем и, пока она похрустывала, попытался выдуть из соломинки мыльного монстра. Как всегда, получился банальный сферический пузырь. Детка хихикнула на его попытку:

– Все дело в воздухе, который ты через себя пропускаешь. Ты вдыхаешь небо, а выдыхаешь уже немножко себя. А уж себя ты можешь лепить, как себе же нравится. Хочешь, я познакомлю тебя с моей матушкой? Ты ей понравишься. Она научит тебя выдувать красивые пузыри.

Мастер содрогнулся, но поблагодарил за предложенную честь:

– С удовольствием, но мы не можем найти твою матушку. Она тебе как-то сообщила, где она может быть?

– Ты каждый раз спрашиваешь, Лерг, – грустно сказала девочка. – Я же тебе говорила: она называла это место Аруной.

Говорила. Но полуостров Аруна, сердце давно сгинувшего царства древних орантов, уже десятки веков неприступен для всего живого. Предания говорили, что там, за огнедышащими горами, непроходимой пустыней и бурными морями – затаилась Тварь. Мифический ниг – то ли монстр, то ли бессмертный демон. Проверить легенды никто не мог. Сам Владыка был не в силах проникнуть в потерянные для мира земли орантов. Лига не оставляла попыток пересечь барьреры, возведенные нигом. Или самой природой?

Лерг, как и многие, считал такую настойчивость безумной. Но год назад крестьяне обнаружили Детку. И Лига решила: если нельзя проникнуть к Твари, то почему бы не попытаться ее выманить, чтобы она сама пришла за своей Деткой? И тогда ее встретит сам Владыка. Белоголовый натх, охотник на нига…

– Говорила, – кивнул Лерг. – И я говорил: мы не можем попасть в земли Аруны. Твоя матушка не пускает.

– Меня бы пустила. Но вы не хотите взять меня с собой…

– Аруна слишком далеко, на краю света. Через все известные земли. Это опасное путешествие для ребенка.

Лерг даже не устыдился откровенной лжи. Как-то же преодолел этот пятилетний ребенок полконтинента, добрался чуть ли не до Пустоши. Лига проследила путь Детки: она шла от диких лесов Слепого Плато, граничившего с землями погибших орантов. А если провести прямую через весь континент – от полуострова Аруны через Пустошь – то стрелка показала бы на северный архипелаг, вонзилась бы Цитадель Бужды. Сердце злейших врагов Лиги.

– Но ты же можешь позвать матушку, и она придет за тобой, – напомнил телепат.

– Я зову непрерывно. Она молчит с тех пор, как я здесь.

– Как же ты меня с ней познакомишь?

Ведьма умоляюще заглянула в лицо мастера, обдав его сочной лесной зеленью глаз. И мастер горько вздохнул про себя, отметив, как пожухла эта зелень за время, проведенное в подземелье. Детка прошептала:

– Мы могли бы пойти наверх, к свету. Она где-то там. Молчит, и не может войти!

Гигант покрылся мурашками и стремглав выскочил из каземата: Тварь близко, детка почуяла присутствие «матушки»! Но дозорные только пожимали плечами: ничего, кроме снега. Да и тот упал весь, наконец, и обмер по сугробам, позволяя себя топтать и расчищать тропинки. Стражи не скрывали разочарования: долгожданная схватка свелась к размахиванию лопатами. Возможно, Владыка, которого они срочно вызвали, узнает, где и в каком обличье притаилась Тварь. Но охотник на нигов не торопился с визитом.


Мастер, проверив дозоры, вернулся к наживке.

Ведьма уже не носилась как белка по стенам, а висела на потолке вниз головой, скрестив руки и поджав под себя ноги. Точнее, не под себя, а как бы уже над собой. Ее растрепанные косички забавными сосульками свисали вниз, а нос сердито морщился. Вокруг тела от стены до стены серебрилась паутина. Лерг попятился: не хватало еще вляпаться и попасть к монстру на обед.

– Ты видел матушку? – спросила Детка.

– Нет, – признался мастер. – Может, спустишься?

– Не могу, я застряла сама в себе!

Одинокая слезинка капнула на каменный пол со звуком шлепнувшейся лягушки. Девочка дернулась, взмахнула руками, но нити держали ее прочно.

– Почему пауки не прилипают к паутине? – плачущим голоском спросила Детка. – Ведь паутина – это тоже паук!

– Если паутина – это ты, тогда отцепись от стен, – посоветовал мастер. – Мы в таких случаях разжимаем пальцы.

И он тут же шарахнулся в сторону из-под слетевшей вместе с паутиной ведьмы.

– Здорово! – засмеялась она, заелозив на полу подбитым воробьем. Она попыталась выбраться из собственной сети, но та только обмоталась вокруг нее плотным коконом. – Ну вот… совсем у-пала… пала… по-палась!

Мастер задумчиво обошел вокруг жертвы самое себя. Она не могла пошевелиться, и только беспомощно моргала. Потом пискнула:

– Лерг! Мне больно. Она… я… паутина засыхает!

Кокон, действительно, словно ужался и, по-видимому, сильно сдавил девочку. Лерг срочно припомнил все сведения о пауках, какие знал, но ничего подходящего для выхода из ситуации не нашел. Можно поджечь паутину факелом, но девочка сильно пострадает. И он выдал еще один совет дилетанта:

– А ты втяни ее в себя.

Обездвиженная Детка удивленно глянула на него сквозь серебристую кисею:

– Ага, попробуй втянуть в себя собственную руку!

– Втягивают же кошки когти, – не растерялся мастер.

Девочка призадумалась, а через несколько минут уже свободно прыгала, от восторга хлопая в ладошки:

– Какая славная игра в ловушку! Я даже испугалась!

Он дал ей порадоваться и пригвоздил:

– А как там с арифметикой?

Она скромно вздохнула, и Лерг ухватил за щенячий хвостик юркую монстрью мыслишку «Конфентка … карманчик…», и ухватил за бумажный хвостик уже перекочевавшую в детский кулачок конфету из его собственного надежно застегнутого кармана. За этой пятилеткой глаз да глаз!

– Э-э, нет, воришка! Сначала арифметика! И надо спросить разрешения, а не красть.

Детка распахнула глаза, погрузив его в лесную зелень, в недоумении наморщила лобик.

– Зачем? Это же моя конфета! Ты же принес ее мне!

– Еще не отдал, – резонно заметил мастер.

– Как это?! Ты мне ее отдал уже тогда, когда переложил в карман, чтобы принести мне.

– Нет, может так оказаться, что я нес ее кому-то другому. Не всякая конфета в моем кармане твоя.

– Не может. Я взяла только свою!

Истинная правда. Из десятка сладостей, упакованных в разные карманы, она утащила предназначенное именно ей.

– Она не твоя! – он решительно опустил в карман спасенное лакомство. – Она пока просто лежит в моем кармане. Брать нельзя.

– Но и лесная ягода просто лежит! – возмутилась ведьма. – Я вижу ее и срываю, зная, что она моя!

– Ягода принадлежит всем, в отличие от моего кармана. Она не имеет собственной воли. Кто увидит первым, тот и возьмет, если она ему покажется необходимой. А мой карман принадлежит мне, и в нем царит моя воля. Залезть в него без разрешения – нарушить мою волю.

Девочка с блестящими от обиды глазами, сердито сжав кулачки, доказывала, что и ягода имеет собственную волю, потому что иначе она ни за что не лежала бы так, чтобы ее заметили, а лежала бы как-то по-другому, под листком, например.

Лерг поежился, поняв, что Твари и людей сожрут из чувства долга, только потому, что на глаза попались: мол, не хотели бы сами люди, то не попались бы, а так – по своей воле будут съедены, получается. И пошли-поехали препирательства, неизменно доводившие спорщиков до головной боли в попытке найти точку пересечения, момент взаимопонимания двух непересекающихся параллельных логик, пока Лерг не отрезал:

– Твоей конфета будет, когда я сделаю вот этот жест: сам достану ее из кармана и сам положу тебе в ладошку.

– А, поняла! – радостно воскликнула Детка, тоже порядком измученная. – Ритуальный жест добровольной жертвы! Ты всё уже давно решил, и я об этом осведомлена, но нужен еще один символический подтверждающий жест. Да? И когда ты сам отдаешь мне в руку то, что уже давно отдал в мыслях, то это Ратификация. Да?

– Да. Можешь называть проще – согласие. Тогда это не будет кражей.

Он отдал ей конфету, и с облегчением перепоручил узницу надзору новенькой стражницы:

– Познакомься, малышка, это твоя новая воспитательница Лека.

– Моя … вос-питательница… – девочка задумчиво посмотрела на веселое, обрамленное легкомысленными кудряшками, лицо представленной девушки. – Мне ее матушка прислала?

Он объяснил, что Лека добровольно вызвалась помочь детке с умыванием и арифметикой, и ретировался под заинтересованный вопрос ведьмочки, обращенный к новой надзирающей: «Так ты моя … добровольная вос-питательница?» Что-то кольнуло его в этой фразе, но мастер отложил размышления до более спокойного времени.

Миновав внешний щит, Лерг расслабился и вздохнул полной грудью: во время ежедневных бесед ребенок с не меньшим усердием и силой взламывал его ментальную защиту. Ну и дети пошли! Все-таки в обете безбрачия служителей Внутреннего Круга Лиги есть свои прелести.

С этой утешительной мыслью мастер отправился к южным вратам встретить самого Главу Лиги – натха, вызванного в Пустошь взглянуть на летний снежок собственными верховными очами.

Погодная аномалия на вызванном переполохе не успокоилась и преподнесла очередной сюрприз: пока Лерг пересекал территорию скита, снежок поежился под прорвавшимся сквозь тучи рассвирепевшим солнцем, расползся бурными потоками и за каких-то десять минут растаял вместе с породившими его тучами. Таянье было не просто стремительным, а моментальным.

Прибывшему Владыке нечего было рассматривать, разве только подивиться чистоте отмытой до блеска каменистой почвы и такой весенней свежести воздуха, что Лерг с подозрением покосился на умытые деревья: не взбрело ли им еще и по-майски расцвести для полного сумасшествия? Не взбрело, с некоторым сожалением отметил мастер. Когда Глава Лиги ступил на склон холма, тот был уже сух, как пустыня.


Владыка не стал выслушивать доклад с подробностями дурного поведения снежка, непререкаемо объявив:

– Никаких явных следов Твари!

– Ну да, снег-то растаял, – проворчал Лерг, мокрый до ушей от внезапного превращения сугробов в озера, а последних в реки и далее в тугой туман.

Владыка повернул белоснежную голову:

– Вы объявили готовность?

– Всегда готовы. Круглосуточно. Но не перестраховываемся ли? – спросил Лерг, подцепив вилкой сочный рыбный ломтик. Глава изволил завтракать в общей трапезной вместе с рядовыми членами Лиги и начальниками воинского Круга.

– Это невозможно, когда речь идет об этих существах, – ответил белоголовый, и мастер уловил продолжение, посланное ему одному: «…и когда мы бессильны».

– Девочка чахнет, – сообщил Лерг. – Режим слишком строг.

Глава Лиги холодно вразумил:

– Детка твари, а не девочка. С каких пор мастер начал поддаваться видимости?

Лерг пожал плечами и потянулся за следующим ломтиком. Он сам не понимал, что на него нашло. Или близость Твари повлияла? Но сказал же белоголовый: никаких следов. Почему же так невыносимо сегодня смотреть в поникшие глаза Детки? И в пристальные очи Владыки?

Телепат сосредоточился на еде, как пифия на видении. Хотя больше весго ему хотелось встать и уйти из трапезной. Из Пустоши, из Лиги, из мира, если уж на то пошло. Из такого мира, где используют детей как червей для ловли рыбы.

Тяжкое молчание заставило Лерга поднять глаза, дабы глянуть, что там повисло как топор над шеей. Оказалось – пронзительный взгляд натха, все еще ждавшего ответа.

Мастер, давясь проклятым куском, спешно вышел из транса:

– А почему надо смотреть на них как на чудовищ? Это люди. Дети, которым не повезло. Похищенные или потерянные. Разве они виноваты? Не лучше ли, излечив, привлечь их на нашу сторону, пополнить ими иссякающие год от года силы Лиги?

Почтительно слушавшие сотрапезники брезгливо фыркнули полным составом. Телепат убедился в полной исключительности личного мнения. Что ж, нет пророка в своем отечестве, даже если он член Лиги пифий и пророков.

– И это невозможно, – невозмутимо ответил белоголовый. – Они уже меченые. Изгнание демонов – не в нашей власти.

Лерг решительно выскреб из себя давно накипевшую ересь:

– Да какие демоны! Простите, Владыка, но не сами ли мы их придумали?! Тварь, которую никто никогда не встречал, не ощущал, не видел! Да существует ли она? Что мы имеем для доказательства ее существования? Природные катаклизмы на каком-то полуострове? Горстку детей с аномальными, как сегодняшняя погода, способностями? Несколько обезумевших деревень? Людоедство? Этого мало! У нас нет свидетелей!

С безумцами не спорят, и собрание благоразумно промолчало, уткнув усмешки в бокалы. Владыка бровью не повел, но лицо стало еще строже. Что они имеют для доказательства… Судьбы погибших орантов им мало? У людей короткая память. И даже многие из Совета Лиги перестал верить в существование нигов, которых десятки веков никто в глаза не видел, и не мог ощутить их скрытого присутствия так, как способен только натх, охотник на Тварь. Невидимого врага смешно бояться. И никто еще не сказал в этом мире: «По делам их узнаете их».

Глава обвел холодным взглядом присутствующих, словно стирая усмешки с лиц. Поднялся, дав тем самым знак к окончанию трапезы:

– Пора вспомнить о плане «Атака».

– Только не это! – уже привычно нарушая этикет, вскричал мастер. «Это катастрофа для нас!» – «Ты непоследователен, Лерг. Если Тварь не существует, то чего нам бояться?» – «Самих себя! Даже Лига может ошибаться. Ты убьешь девочку, но что придет следом? ЭТО растет изнутри нас, а не извне!» – «Обсудим на Совете твою гипотезу. Потом».

Белоголовый, не глядя на него ( «Бедняга Лерг! Прости, дружище…» ), заявил во всеуслышанье:

– Мастер Лерг отстранен от участия.

Телепат рухнул, едва не раздавив стул. Он не мог поверить услышанному. План «Атака» подразумевал покушение на жизнь Детки с тем расчетом, что «матушка», с которой она поддерживает какую-то неуловимую связь, явится спасти свое потомство, и ловушка захлопнется.

Глава Лиги год уклонялся от такого варианта, тянул, спорил со всем Советом, накладывая вето на его решения. И вот – приговорил! Момент, видите ли, подходящий. Но почему он отстранил его, мастера? Кто лучше Лерга знает, как заставить нечеловечески проницательную Детку принять яд? Кому еще она так доверяет? Да они к ней и подойти не смогут!

И тут зазвенел тревожный звоночек в том местечке его сознания, где он поселил внимание к мыслям заключенной ведьмы: с девочкой что-то происходило. Крик. Ужас. Отчаянье. В мозг толкалось алыми вспышками, хрипело: «Кровь! Кровь!» Неужели приговор так быстро исполнен? Нет, не может быть. Тварь! Явилась!

И над Оргеймской Пустошью взревели сигнальные трубы.


В крови было всё: и пол, и стены, и девочка с головы до ног, сидящая в темной луже.

Детка уже расчленила воспитательницу и с упоением пожирала какую-то сочащуюся кровью часть. Увидев ворвавшихся, она зарычала утробно, но, сквозь сытый туман экстаза узнав Лерга, вскочила, захлопала в окровавленные ладоши, и с чавкающим криком – «Лерррг! Конфетка! Вос-питательница! На!» – вырвала из внутренностей ошметок плоти и кинула ему. В лицо шмякнулось, залепив глаза кровью. Он машинально подхватил, еще не вполне осознавая, что. Сердце. Она поделилась лучшим…

Сила в ее детском тельце оказалась небывалая. Лютая, монстрья. Пока ее убивали, она разодрала горло одному нападавшему, сломала и вывихнула несколько рук, проломила кому-то череп. Детский голосок то рычал, то звенел испуганно, недоуменно:

– За что? Пустите! Что я вам сделала? Мама! Помоги! Мамочка! Лерг! Помоги!!!

И Лерг помог. О, как он помог! Он выхватил рандр, крикнул предупредительно, чтобы отпрянули товарищи, и сжег ребенка на месте. Ее тельце вспыхнуло, девочка покатилась огненным клубочком, истошно визжа:

– Лерг! Почему?! Ле-е-е…

В момент умирания рухнул ее щит, и, пока длилась агония, мастер умирал вместе с ней от боли и ужаса, не в силах заслониться от хлещущего в его душу потока умирающего сознания, иссякающего как кровь, пульсирующими толчками выплескивающего образы и воспоминания, – умирал, и не смог умереть.

Из этих мгновенных пульсаций прожитого только первые и последние оказались человеческими. Остальные не могли восприниматься и ощущались как волны невозможной, нечеловеческой жути.

* * *

Дул холодный пронизывающий ветер, под ногами скрипел снег.

– Мама, мамочка, мне холодно! – лепетала кроха, семеня рядом с изможденной, одетой в лохмотья женщиной. Та подхватила ее красной замерзшей рукой, прижала и потащила дальше, качаясь от изнеможения. За ее спину была закинута пустая деревянная бадейка, колотившая по позвоночнику с каждым шагом все больнее.

Деревенька осталась далеко позади. И лютый голод. Более лютый, чем этот мороз. Такой безнадежный звериный голод, что люди стали пропадать почти в каждом доме.

Она шла по льду реки. Снег налип на зареванные щечки девочки, заледенел на ресницах. Щеки и ресницы женщины тоже заледенели, но она и не думала поворачивать обратно.

– Мамочка, – губы девочки онемели и едва шевелились. – Домой. К братикам.

Она вспомнила их лица. «Братики» были куда больше этой крохи, двое старших – уже с бородками, и почему-то перестали любить ее в последнее время. Но даже их голодная злоба была не так страшна, как этот холод.

– Сейчас, моя хорошая, скоро! – Женщина крепко прижала ее к груди.

Она плакала. Волосы выбились из-под убогого платка и сосульками царапали щеки. Глаза были безумны. Подойдя к проруби, она долго обнимала и ледяными губами целовала девочку, бормоча:

– Доченька моя, прости меня! Там нам будет тепло и всегда сыто! Ты никогда больше не будешь голодать! Никогда! Они тебя не убьют! Они не смогут тебя съесть, любимая моя! Обещаю!

И бережно опустила ее в воду как в купель.

– Мама! – взвизгнула девочка. И захлебнулась. Река нехотя затягивала ее под лед, страшный холод убивал медленно. Глаза еще видели, как женщина, сняв платок и распустив каштановые с проседью волосы, ступила за ней в прорубь вместе с бадейкой, привязанной к спине, как бадейка вдруг странно разрослась, словно за спиной женщины выросли крылья. И эти крылья обхватили ее маму и мгновенно поглотили, так и не дав ей уйти под воду, а потом протянулись к девочке как ладони, и ей сразу стало тепло…

* * *

… Ей было тепло, и в животе не урчало. Она была сыта. Ей было блаженно тепло. Она открыла глаза. Женщина у очага помешивала что-то в котле и напевала незнакомо, гортанно. Каштановые с проседью волосы были забраны в две косы. Мама уложила их красивой короной, как обычно.

– Мама! – позвала девочка.

Женщина оглянулась. Мамины глаза глянули ласково, и мамин голос был так же ласков и заботлив, как раньше:

– Проснулась, деточка! Как ты?

– Хорошо. Тепло. Там еда? Откуда? – удивленно принюхалась девочка к дразнящему вкусному запаху. Всю длинную-длинную зиму в этом котле было нечего варить.

– Братья твои оставили, и ушли… – нежно улыбнулась матушка. – Все ушли, детка моя. Никого больше не осталось. Скоро и мы уйдем. Далеко-далеко, к морю. Там красиво. Тебе понравится. А теперь надо выпить вкусный отварчик.

Она поднесла ей чашу с тошнотворным настоем, и заставила выпить. Девочка была такая крошка, что даже не заплакала от страшного открытия. Эта мама была очень-очень похожа на прежнюю маму. Невероятно похожа. Но это была не мама. У нее не было красных, потрескавшихся от стирки рук. Ее ладони были гладкие, тугие, совсем без морщинок. Совсем.

* * *

Маленькая ведьма вздохнула в спину Лерга. Так хотелось еще что-нибудь спросить у этого доброго великана! Она перевела взгляд на веселое, обрамленное легкомысленными кудряшками, лицо представленной девушки.

– Так ты моя … добровольная вос-питательница? – с интересом спросила Детка, протягивая ручку надзирательнице.

– О, да, – задорно улыбнулась Лека, взяв ее ладошку, – совершенно добровольная! Постараюсь воспитать тебя как следует!

– Ты такая красивая! И похожа на мамочку. Она тоже красивая и добрая, – заглянула ей в глаза Детка. – Я не буду тебя огорчать и постараюсь вос-питаться как следует. Если ты правда этого хочешь.

– Конечно, хочу! – воскликнула воспитательница.

– Да, я вижу, что ты искренне хочешь, – погрустнела девочка, на ее глаза навернулись слезы. – Наверное, так надо. Но я не очень хочу. И даже очень не хочу.

Лека присела перед ней на корточки, вытерла с пухлой щечки покатившуюся слезку:

– Ну что ты, милая, что ты! Не плачь. Конечно, так надо. И Лерг этого хочет, и я этого хочу! Так что, ты постарайся нас не огорчать.

– Но мне тебя жалко! Я не ожидала, что ты будешь такая чудесная! Как ты могла согласиться стать моей … вос-питательницей?!

– Ну, я сама к тебе захотела! – утешала ее девушка. – Никто не уговаривал. Это я уговаривала, чтобы мне позволили.

Детка горько вздохнула:

– Значит, ты самая, что ни на есть, добровольная жертва…

– Ну да, – соглашаясь, рассмеялась Лека, встряхнула кудряшками и легонько щелкнула девочку по веснушчатому носу. – Самая что ни на есть! Не вешай нос!

– Я правда не хочу. Но, раз такова твоя воля, я принимаю тебя.

И запела. Незнакомые слова перекатывались как морской прибой. Голос звучал как рокот и вместе с тем странно убаюкивающе. И, пока она пела, голова Леки клонилась … склонилась … уткнулась ей в маленькие коленки …

Детка материнским жестом погладила ее пушистый затылок, поцеловала … и одним рывком свернула девушке шею. И закричала, отчаянно воздев зеленый пламень глаз к невидимым сквозь камень небесам.

* * *

Лерг ушел из Лиги и Оргеймской Пустоши сразу, как очнулся. Подал прошение об отставке, и Глава принял ее. О чем они говорили, Владыка не сообщил никому.

Глава и два советника Лиги заседали, трехглавым змеем глядя в разные стороны. Присутствовал бы еще мастер Лерг, смотрел бы в четвертую. Но он в четвертую просто брел, смутно помня, куда и зачем.

– Напрасно мы его отпустили. Никто не винил мастера. И его заслуги велики перед Лигой, – высказался, наконец, сидевший по правую руку телепат Ресс.

Он нервно теребил черную бороду, чуть не рвал с досады: мало того, что Владыка и не думал рассказывать о содержании разговора с Лергом, так еще и замкнулся для мысленной беседы. Впрочем, здесь натх прикрылся этикетом: советник Дмитерас – провидец, но не телепат. Но Ресс чувствовал – не только в этом причина. Задумал что-то белоголовый.

Владыка сумрачно глянул, изрек:

– Лига – не галера, и адепты – не рабы, прикованные к веслам. Каждый свободен в служении.

– Тварь так и не пришла за Деткой, – напомнил телепат. – Ловушка захлопнулась, а толку… Только ловцы пострадали.

– Значит, не крепка была ловушка для такого зверя. – ответил белоголовый. – Мы же попытались спрогнозировать ее поведение… Понять логику. Нашей, человеческой – нечеловеческую. Стоит ли удивляться? Все наши ловушки слишком человечны для Твари.

– Да, – согласился провидц Дмитерас. – Если бы мы сумели ее предсказать, предвидеть – она бы никуда не делась. Но там – полная неопределенность. Тьма. Словно мы пытаемся увидеть в Бытии Небытие.

– К тому же, она приходила накануне.

Оба собеседника удивленно вскинули брови. Глава уронил коротко:

– Снег.

– Но ты же говорил, что…

– Говорил. И сейчас скажу то же: никаких явных следов, никакого нападения. Разве она напала? Нет. Она оставила ощущение. Всего и только ощущение, что это была она. Насмешку. Запах. И это невесть что я должен был сообщить Совету? С каких это пор мы доверяли ощущениям, – скажет Совет. И будет прав.

– Но – снег?! Запах?! – Дмитерас смотрел на него как на спятившего параноика.

– Фантомы. Не сама Тварь. Как лучи, отраженные от зеркала – не само солнце…

– Хорош лучик, – процедил Ресс. – Скорее уж, запах крови! И напала не Тварь, а Детка. Мыслимо ли: такая крошка – и такая кровожадность!

Белоголовый пожал плечами:

– Она не жаждала крови, а выполняла свой долг. Как его понимала. Когда волчица режет овцу и тащит волчатам, она тоже выполняет долг.

– Но, в отличие от волков, детка была разумна! – возразил Ресс.

– Это видимость. Она выглядела как человек. Человеческий детеныш, воспитывающийся у волков, тоже мог быть разумным. А вырастает волк.

– Видимость… – горько прошептал Дмитерас. – Все мы – видимость человека. Тебе не понять нас. Ты – проявленный.

– Когда-то и я был непроявлнным, – белоголовый поднялся, подошел к окну. – Таким же человеком, как все люди Вавилора.

Это он-то, снежноволосый, холоднокровный, словно текла в нем кровь, древней исчезнувших Крылатых? Только те огнем дышали, а этот – холодом. Ресс возмутился:

– Ты никогда не был человеком, натх. Что тебе до людей, если ты живешь лишь затем, чтобы поймать Тварь?

Еще один телпат-бунтовщик. Что за день такой сегодня? Белоголовый резко повернулся. Встретил неприязненные взгляды карих глаз южанина Дмитераса и зеленых – степняка Ресса. Увидел потаенную тоску дремлющих в человеческом теле эльфа и оборотня. Непроявлнные ждали в небытии. Жаждали яви… Что за день. Что, вообще, за планета!


Двойное имя она имела – Вавилор, или Вавилорский Колодец. С двойным дном Колодец. Ибо жили в этом мире разумные люди, мало чем отличающиеся внешне, но в людях жили непроявленные сущности других рас от гнома до тролля, и каждый мог измениться вдруг, во мгновение ока.

Лечь спать человеком, проснуться вампиром и перерезать семью и соседей. Зайти в гости, а за столом очнуться великаном, и раздавить всех, кому не повезло оказаться рядом. Поцеловать на ночь детей и задушить, потому что вылезла в явь упыриха…

И каждый человек боялся другого такого же, который мог в мгновнье стать не таким, боялся, как лютую неведомую тварь. Каждый хотел убить первым, если проснется спящий… успеть, пока он спит…

Вавилорский Колодец был наполнен кровью.

Может, потому стали не редкостью зачатки телепатии и дар предчувствия? Робкие ростки, взращенные Лигой. Пифии и провидцы, видевшие скрытое, могли предупредить тех, кто хотел услышать.

И как-то сама собой очистилась вода Вавилорского Колодца от крови. Да и реже год от года изменялись люди в нелюдей. Все глубже засыпали истинные сущности. Пока не стало так, что никто из непроявленных не мог освободиться иначе, чем в Храмах Истины. И перестала литься кровь.

И все забыли о том, как боялся человек нелюдя в подобном себе.


То ли Владыка неощутимо напомнил советникам о том, что было, но Ресс и Дмитерас отвели гневные взгляды, спохватились – не Тварь ли повлияла на них так, что себя забыли?

Впечатлительный провидец, с головой ушедший в видения прошлого, вынырнул белей головы Владыки. Да, погибал мир Вавилора. Тут не поспоришь. Но невыносимо осознавать, что в тебе никогда не проявится дремлющая эльфийская сущность. Никогда, пока жива на Вавилоре горстка проявленных эльфов. Да и после ухода кого-нибудь из них истинная суть проснется в человеке, только если на него упадет жребий Судьбы, и какая-нибудь жрица Истины укажет пальцем и скажет – «Тебе – быть!» И белоголовый Владыка подтвердит инициацию словом Воли.

«Стань!» – сколько раз Диметрасу снился этот приказ! Сколько раз он просыпался от счастья и тут же умирал от горя, видя по-прежнему человеческое тело. Лучше бы ему не знать никогда свою скрытую сущность. Он помнил жрицу Истины Асарии, ее сочувственную улыбку и приговор: «Не выпустит тебя вода Вавилорского Колодца. Никогда не проснуться эльфу».

Все они – вода. Безликая, безвкусная, стоячая. Все они – люди.

– Разве плохо быть человеком, Дмитерас? – даже голос владыки заскрипел, как льдина.

Провидец поежился. Но ответил с достоинством:

– Спроси у гусеницы, плохо ли быть мотыльком. Или спроси у дерева, плохо ли быть поленом – ведь дрова уже не прорастут. Все мы хотим быть собой, Владыка, – признался Дмитерас, зная, что бессмысленно скрывать от натха сокровенные помыслы. – Все. Даже, наверное, тролли.

– Так-то оно так, но вот я не тороплюсь, – широко улыбнулся Ресс. – Что хорошего в собачьей жизни оборотней? Сплошные блохи!

Владыка вдруг напрягся, тронул двуцветный перстень. Вскинул глаза:

– Мне пора. Похоже, Тварь заглотила наживку.

– Какую? – воскликнули собеседники.

– Мы ее проводили сегодня из Пустоши.

* * *

Лерг брел по лесу, спотыкаясь, а сочная зелень детских глаз мерещилась ему в каждом лиcтке, в каждой травинке. И никто не мог ответить на единственный вопрос: почему опустошенное, выжженное дотла сердце – тяжче каменной горы?

Что-то внезапно остановило его, как будто ветка зацепилась за лямку котомки. Мастер скорее почуял, нежели услышал невнятный шепот. Легкий, пушистый, как одуванчик, смех словно погладил щеку: «Хочешь, я научу тебя выдувать красивые мыльные пузыри?» Он вытер слезы, но мир не обрел ясности и простоты. В глазах плыл белесый туман. Или снежное облако? Или его собственная душа?

Он шел, а за спиной желтели и осыпались листья, закрывая его следы.


Читать далее

Фрагмент для ознакомления предоставлен магазином LitRes.ru Купить полную версию
Пролог. Оргеймская Пустошь 04.03.16
Часть первая. Наследница
1. 04.03.16
2. 04.03.16
3. 04.03.16
4. 04.03.16
Пролог. Оргеймская Пустошь

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть