Онлайн чтение книги Дочь императора
IX

Человек, ожидавший Флориана, был мужчина лет тридцати, хотя по-видимому ему и можно было дать за сорок, до того лицо его было изборождено глубокими морщинами и носило следы усталости и болезни. Его высокий стан уже горбился, как у старика. Его впалые глаза блистали болезненным блеском от лихорадки, снедавшей тело и мозг незнакомца.

Его и без того уже высокий и широкий лоб казался еще выше от недостатка волос. Довольно большой рот его имел странное выражение сарказма и энергии.

По временам исхудалые руки его судорожно сжимались, как бы стискивая перо или рукоятку меча.

Хотя он и носил одежду дворянина тогдашнего времени, но вместо сапог был обут в толстые, изношенные и запачканные грязью башмаки, облегчавшие долгую ходьбу по дурным дорогам.

Человек этот казался очень усталым.

Он сидел в кресле, руки его безжизненно висели вдоль тела; голова была закинута на спинку кресла – вся поза показывала слабость и истощение.

Но, тем не менее, при входе Флориана незнакомец быстро встал и твердыми шагами подошел к молодому человеку.

– Флориан, – произнес он, – узнаете ли вы меня?

– Да будет благословен приход ваш в этот замок, Ульрих Гуттен, мой благородный учитель! – вскричал рыцарь, сжимая с чувством и почтением руку гостя.

– Благодарю тебя за твое приветствие, – сказал Ульрих. – Но такие гости, как я, редко приносят с собой радость; чаще они бывают причиной горести и слез.

– В замках, может быть, – сказал Флориан, – но в хижинах приход подобных гостей скорее осушает слезы, чем заставляет проливать их.

– Флориан, – прервал его Ульрих, – минуты мои сочтены и даже другу я не могу пожертвовать часом. Минута настала, готов ли ты следовать за мной?

– Через несколько дней, Ульрих, – отвечал рыцарь.

– Взгляни на это кольцо и вспомни твой долг и твою клятву, – сказал Ульрих. – По первому призыву.

– Сегодня именно назначена моя помолвка…

– С дочерью императора, – прервал его Ульрих. – Я знаю это, потому-то я и пришел сегодня утром. Брак этот не должен состояться, Флориан.

– Отчего?

– Неужели красота женщины заставила тебя забыть все величие и святость дела, которому ты поклялся служить? Слушай, Флориан: когда я тебе объяснил, два года тому назад, в каком положении находятся наши крестьяне-христиане, с которыми обращаются как с вьючными животными, оправдываясь тем, что они носят название рабов и вассалов – твое благородное сердце содрогнулось от их страдания. При виде этих ужасов, сердце твое возмутилось. Ты поклялся перед Богом пожертвовать твоим состоянием и жизнью для облегчения участи несчастных угнетаемых. Ты поклялся покинуть все, что было дорого тебе на земле, отказаться от своих титулов, от своего имени, семейства и посвятить себя всецело святому делу свободы и единства Германии. Правду ли я говорю?

– Правду, – прошептал Флориан, – и чего бы мне ни стоило, я останусь верен моей клятве. Но я у вас прошу несколько дней, несколько часов даже… Если бы вы знали, как прекрасна Маргарита и как я ее люблю!

– Если же ты ее любишь, так сегодня же должен оставить ее, потому что не имеешь права соединять участь свою с ее участью. Разве забыл ты, что нас ожидает, Флориан? Между тем я честно предупредил тебя обо всем. Тебе известна жизнь моя с некоторых пор, жизнь, полная трудов, борьбы, лишений и беспрестанных разочарований; такова, конечно, будет и твоя, мой друг. Апостол всегда мученик. Освободить христиан от рабства – дело святое, и только на небе мы можем ждать себе за это награды. Но здесь, увы! Эти самые крестьяне, ради которых мы жертвуем собой, может быть первые подымут на нас руку.

– Ты прав, – прервал его Флориан, – ты прав, Ульрих… Благодарю тебя, что ты напомнил мне мой долг, я готов следовать за тобой. Прошу у тебя только времени проститься с моей матерью и с Маргаритой…

– Не делай этого, Флориан. Это расстроит тебя, встревожит их. Зачем подвергать себя мольбам, которые истерзают твое и их сердце… Уйдем сейчас же.

– Позволь по крайней мере написать моей матери.

– Напиши несколько строк.

Флориан сжал свой лоб, как бы желая сдержать мысли, волновавшие его мозг, и стал писать. Он уже кончил письмо, когда баронесса Гейерсберг, обманутая безмолвием, царствовавшим в комнате, и, полагая, что она пуста, вошла в залу.

Первый взгляд ее пал на Флориана, расстроенное выражение лица которого бросилось сейчас же ей в глаза. Потом глаза ее с беспокойством обратились на Ульриха, как бы спрашивая этого незнакомого посетителя о причине горести ее сына.

Вскоре она заметила письмо, которое только что кончил рыцарь. Она столь быстрым движением схватила письмо, что Флориан не успел помешать ей. Прочитав его в несколько секунд, она пала на колени перед сыном.

– Флориан, – сказала она, – мой возлюбленный сын, моя единственная опора в этом мире, не покидай меня! Я не вынесу этого. Я так много страдала в жизни! Дай мне насладиться хоть немногими минутами счастья. Ради моей нежности, ради моей любви к тебе, не слушай этого человека: он хочет твоей погибели, твоей смерти! Добрый человек не стал бы уговаривать покинуть мать и невесту.

– Матушка, вы клевещете на Ульриха! – вскричал Флориан.

– Пускай она говорит, мой друг, – сказал Ульрих, в голосе которого слышалось лишь снисходительное сострадание. – Бедная женщина слишком много страдала, чтобы не иметь права проклинать того, кто похищает ее дитя.

– Извините меня, – возразила баронесса Гейерсберг, – я не права, но я так несчастна! Что будет со мной без Флориана? Будущность его была так прекрасна!.. Мы составляли такие прекрасные планы!.. О, не отнимайте от меня мое дитя! Много есть других, которые будут помогать вам в вашем деле… во имя вашей матери, ваших сестер, вашей жены, умоляю вас, не отнимайте от меня моего сына, мою единственную надежду, мою опору, мое утешение… Вы тронуты… О, не отворачивайтесь! Не скрывайте слез, которые я вижу на ваших глазах! Благословляю Господа, который тронул вашу душу… Вы оставите мне моего сына?..

– Увы! – сказал Ульрих. – Если бы я только повиновался голосу моего сердца, то уже давно успокоил бы ваше отчаяние; но есть голос, могущественнее вашего, голос человечества – голос Божий.

– Прощайте, матушка, прощайте, Маргарита, – произнес Флориан, обнимая обеих женщин вместе. – Простите и помолитесь за меня.

– Нет, нет, ты не оставишь меня! – вскричала баронесса Гейерсберг решительно. – Нет, человек этот не вырвет тебя из моих объятий. Пускай он удалится отсюда сию минуту! Я приказываю это! Ульрих Гуттен, вы изгнанник, голова ваша оценена. Одного слова достаточно, чтобы предать вас смерти. Слово это будет произнесено мной, да, мной! Скорее я выдам вас вашим врагам, чем позволю увлечь на погибель моего сына.

– Матушка! матушка! – вскричал Флориан. – Вы хотите выдать нашего гостя!

– Так пусть же он уходит! – прошептала баронесса.

– Пойдем, Флориан, – сказал Ульрих с прежним спокойствием, – не бойся за меня. Господь не допустит, чтобы я погиб раньше, чем исполню свое предназначение. Мать же твоя, даже для спасения своего сына, не захочет, да и не сможет сделать донос. Благородная кровь Гейерсбергов возмутится в ее жилах и помешает ей предать изгнанника, для которого одно имя Гейерсбергов казалось надежной порукой его безопасности. Она слишком любит своего сына, чтобы захотеть спасти ему жизнь ценой чести.

– Бесчестие падет на меня одну! – вскричала баронесса, в душе которой происходила сильная борьба между материнской любовью и семейными преданиями фамильной чести.

– Пойдем, Флориан, – повторил Ульрих, положив руку на плечо рыцаря.

Когда они подходили к двери, баронесса Гейерсберг, увлеченная отчаянием, кликнула прислугу.

В ту же минуту вошел паж, чтобы принять приказания своей госпожи.

– Матушка, я вам клянусь, что не переживу позора! – вскричал Флориан.

Прошло несколько минут тяжелого молчания.

Баронесса Гейерсберг открыла рот, чтобы, без сомнения, позвать людей задержать Ульриха, но гордые и честные уста ее отказались произнести слова, нашептываемые ей гневом и горестью.

– Не могу, – прошептала она, – не могу! Измученная борьбой противоположных чувств, осаждавших ее голову, бедная женщина не могла вынести несчастного своего положения.

В глазах у нее потемнело… Она зашаталась и упала в объятья Маргариты и Флориана, которые подбежали, чтобы ее поддержать.

– Она умерла! Я убил мою мать! – вскричал с отчаянием Флориан.

– Нет, мой друг… нет, – отвечал Ульрих, – это обморок… Воспользуемся этой минутой, чтобы удалиться и тем избавить ее от новых волнений… Будь мужчиной, Флориан. Из всех терний, которые могут тебе встретиться на твоем мученическом пути, эти – самые мучительные! Скажи твоей невесте, что ты возвращаешь ей слово, обними мать – и отправимся, если не хочешь быть причиной ее смерти. Флориан повиновался.