Онлайн чтение книги Дочь императора
II

– Наконец мы одни! – проговорила колдунья, когда карлик затворил дверь. – Я вам уже говорила, что минуты дороги для меня; поэтому нам нечего терять времени в пустых словах. Вы любите графа Людвига. Любите ли вы его настолько, чтобы быть в состоянии пожертвовать своей любовью ради его счастья и его славы?

– Я не понимаю вас.

– Граф влачит теперь презреннейшую жизнь. Голова его оценена, имя опозорено. Но стоит мне сказать одно слово, и все переменится. Несчастный изгнанник сделается предводителем целой армии; кто вчера ругался над его гербом – преклонит завтра голову перед его победоносным мечом. От тебя, Маргарита, зависит, чтоб я произнесла это слово, одно только слово, способное или спасти, или погубить графа.

– Что же мне нужно сделать для этого?

– Отказаться от графа.

– Ни за что в мире!

– Так ты не в состоянии пожертвовать собой для счастья того, кого любишь?

– Неужели вы думаете, что он может быть счастлив без моей любви? Притом, почему вы думаете, что у меня у самой нет средств сделать его счастливым?

– Для тебя это невозможно. Ты не знаешь моей тайны. Слушай: когда я расскажу тебе о нем и о себе, тогда ты поймешь, что одна я, слышишь ли, одна я могу спасти его.

– Говорите.

– Подожди. Ужасная тайна, которую я тебе открою, будет твоей погибелью, если ты не захочешь повиноваться мне.

– Говорите же!

– Итак, ты даешь клятву отказаться от графа?

– Нет, я уже сказала, что этого не будет.

– Подумай хорошенько. Если ты, узнав мою тайну, вздумаешь сопротивляться мне, то знай, что ты здесь совершенно в моей воле: это место – пустыня; здесь никто не услышит твоих криков и не придет тебя спасать. На что же ты надеешься, Маргарита?

– Я надеюсь на Бога, – отвечала девушка, поднимая глаза к небу. – Он знает, что я люблю графа за то, что он несчастлив, гоним всеми. Когда мне пришлось выбирать между любовью к нему и благодарностью к моим благодетелям, я смело решилась пожертвовать своим счастьем чувству долга. Но Господь не захотел этого. Он, вероятно, предназначает меня к чему-либо иному. Участь моя в руках Божьих. Если Ему угодно, чтоб я вышла замуж за графа, то Он защитит меня от тебя, если же нет – то на что мне жизнь?

Сара сделала нетерпеливое движение.

– Пусть будет, что будет, – прошептала она, – я пойду до конца.

Она на минуту скрылась за ширму странной формы, стоявшую в комнате.

Возвратившись, она приблизилась к Маргарите.

– Взгляни на меня теперь, – сказала она внезапно, сдергивая покрывало, складки которого она держала в руке.

Маргарита вскрикнула от удивления.

Вместо черной колдуньи с седыми волосами, перед ней стояла женщина, еще молодая и замечательной красоты. У нее были черные, густые волосы и такие же брови. Очертания и цвет лица, ее орлиный нос, ярко-красные губы доказывали ее южное происхождение.

Точно пламя потаенного очага освещало эту жгучую и пламенную красоту.

– Та Зильда Марианни, о которой вы тогда говорили, это вы… не правда ли? – проговорила Маргарита с тем инстинктом ревности, который заставил ее угадать истину.

– Да, это я. Меня любил граф, может быть любит и теперь, потому что невозможно забыть ту, которая для спасения его погубила свою душу. Кровь соединяет нас с ним, Маргарита, а кровь трудно смывается! Из-за него я совершила ужасное преступление… О, как я люблю его!.. Я любила его так, как никогда вам не любить, Маргарита, потому что среди счастья, которое вас окружает, вам никогда не приходилось, подобно мне – бедному, покинутому созданию, сосредоточить все ваши мысли, всю вашу жизнь в этой пожирающей страсти, которая охватывает всю душу и заставляет забывать все. Вы молоды и прекрасны, Маргарита, благородны и могущественны, добродетельны и уважаемы. Много благородных рыцарей будут оспаривать счастье владеть сердцем вашим и рукой. Мне же, несчастной, не имеющей ничего в этом мире, остается только одна его любовь… Не отнимайте ее у меня, умоляю вас!

– Бедная женщина! – проговорила Маргарита, презиравшая ее угрозы, но теперь растроганная горем своей соперницы.

– Твоя правда – да, бедная женщина, – сказала Сара, разбитым голосом. – Слушай и суди, счастлива ли я!

Мой отец был бедный итальянский солдат в отряде графа Георга Мансбурга… Я никогда не знала материнской ласки… Мать моя умерла на другой день моего рождения… Сестра и я любили друг друга, глубоко и нежно, что облегчало наши ежедневные страдания… Однажды граф Мансбург встретил мою сестру, красивое лицо которой поразило его. Он приказал двум своим солдатам похитить ее.

Бедная сестра плакала и ломала руки… Когда я ухватилась за нее, чтобы защитить, ее вырвали из моих объятий, а меня жестоко побили.

Позже граф Мансбург велел привести меня к себе и поселить меня в небольшом домике, по соседству с Терезой. Он страшно любил сестру; любовь эта, может быть, единственное человеческое чувство, которое доступно было этому каменному сердцу.

Но сестра моя ненавидела его.

Однажды она встретила графа Людвига Гельфенштейна.

– Гельфенштейна? – вскричала Маргарита, сложив руки. – Как, так это он?..

– Да, тот, которого мы обе любим! – сказала Сара. – Моя сестра также любила его. Увы! Как можно было устоять, чтобы не полюбить этого блестящего и красивейшего из всех рыцарей императорского двора!

О связи графа Мансбурга с моей сестрой никто не знал. Он приходил к. ней всегда переодетым и под другим именем. Она, со своей стороны, заботливо скрывала все это от графа Людвига.

Однажды вечером граф Гельфенштейн, уезжавший в Вену, пришел проститься с сестрой.

Граф Мансбург, возвратившийся неожиданно из своего путешествия, увидел его выходящим из дома, где жила Тереза. Он осведомился и не замедлил открыть истину. Он был слишком подл, чтобы отомстить такому храбрецу, как граф Гельфенштейн; весь гнев его разразился над нашим семейством. Я скрылась в Вейнсберге с моей бедной сестрой. Один старый серебряник, по имени Марианни, пьемонтец, наш соотечественник, сжалился над нашим несчастным положением и принял нас в свой дом. Спустя несколько дней по приезде нашем в Вейнсберг, сестра моя умерла. Бедная Тереза, нежное, доброе, любящее создание!..

Она остановилась на минуту, но потребность, более сильная, чем ее воля, заставляла ее продолжать свой разговор. Она продолжала:

– Вскоре я вышла замуж за нашего великодушного покровителя. Тогда я еще никого не любила и поклялась посвятить всю жизнь достойному старику за те попечения, которыми он окружал мою бедную сестру.

Уже позже я узнала, что он очень богат, что давал деньги взаймы самым важным вельможам, и что сам император не гнушался его услугами. Повинуясь повелению Максимилиана, Марианни поселился в Аугсбурге. Он меня взял с собой.

Там в первый раз я увидала графа Гельфенштейна, только что возвратившегося из Франции. Тереза так часто и много мне о нем говорила, что я его узнала, увидев на турнире.

Он был победителем, как и всегда. Глаза его остановились на мне, вероятно по причине моего сходства с Терезой.

Я не могу тебе выразить того, что произошло тогда в моем сердце. Под влиянием его гордого и вместе с тем нежного взора, мне показалось, что новая жизнь начинается для меня.

Увы! Сама не знаю, как это случилось, но я забыла смерть моей бедной сестры, обманула доверие ко мне Марианни и отдалась всей душой графу.

Я была как в чаду. За одно слово, за один взгляд Людвига, я готова была отдать все блаженства рая.

Он, казалось, разделял мою любовь. Однажды он мне объявил, что по дипломатическому поручению он должен возвратиться во Францию.

Известие это привело меня в отчаяние. Я обещала следовать за ним… Ночь, назначенная для его отъезда… ужасная ночь, которую бы я желала искупить ценой всей моей крови!.. Мой муж застал меня, когда я отворяла дверь графу Людвигу, который пришел проститься со мной… Он вырвал у меня из руки ключ и подбежал сам отворить графу… Людвиг вошел, ничего не подозревая. Марианни ударил его кинжалом… Пораженный непредвиденным нападением, Людвиг упал… Муж мой снова поднял на него свое оружие… Я бросилась между ними… Потерянная, почти обезумевшая, я вырвала кинжал из рук Марианни… Он бросился ко мне, чтобы отнять его… Рассудок мой омрачился… Я ударила…

– Боже мой! Боже мой! – проговорила Маргарита, всплеснув руками.

– Бедный старик! – продолжала Сара. – Я как теперь вижу его у ног моих, в предсмертных судорогах… Ах! – проговорила она, сжимая лоб своими руками. – Между тем, как тело его судорожно подергивалось, этим не ограничилась кара небесная надо мной. В ту минуту, когда Марианни упал, мой отец прибежал на его крики… Пораженный ужасом и отчаянием, он бросился с верхних ступеней лестницы вниз и разбил себе голову у моих ног… Кровь обоих обагрила мою одежду.

Настало мрачное молчание, в продолжении которого слышалось только порывистое дыхание обеих женщин.

– Что же граф? – спросила наконец Маргарита.

– Граф спасся. Несмотря на свою рану, он сел на лошадь и ускакал. Он скрывался долгое время. Я сама, потеряв его след, отправилась во Францию, в надежде его там найти. Во время моего отсутствия, он был обвинен в убийстве Марианни…

В то время император искал случая возобновить тайные сношения с курфюрстами, чтобы доставить титул короля римского своему внуку Карлу. Марианни было поручено собрать и раздать для этой цели пятьдесят тысяч дукатов. Кроме того, он имел некоторые собственные секретные предписания от императора. Вероломной рукой бумаги эти были доставлены французскому королю, который постарался расстроить планы императора, действуя на папу, на курфюрстов триерского и саксонского.

Все обстоятельства, по-видимому, были против графа Гельфенштейна, и его враги не замедлили оклеветать его перед императором. Обвиненный в убийстве и государственной измене, граф Людвиг был приговорен к смерти. Убежище его было открыто. Но граф Гельфенштейн успел скрыться.

Преследуемый и покрытый ранами, он упал близ парка Гейерсберг.

– О, я понимаю теперь все! – вскричала Маргарита.

– Я не раз пыталась открыть следы графа, но боязнь видеть его заставляла меня принимать большие предосторожности. Когда я наконец узнала, – что граф провел несколько времени в хижине старой Лисбеты, его уже там не было – он должен был бежать от своих врагов.

Тогда в голове моей созрел план, который, может быть, всему свету покажется безумным, но для исполнения которого, однако, достаточно только согласия графа Гельфенштейна.

Во время одной тяжелой болезни моего мужа, он вверил мне важную тайну. Он мне открыл место, где были скрыты остатки тех сокровищ, которые были собраны во время первого крестьянского восстания.

Франц Зикинген, умерший на его руках в Эберибурге, открыл ему эту тайну, поручив ему при этом вынуть этот капитал, когда новое крестьянское восстание даст возможность употребить его на пользу народного освобождения.

Иногда мне случалось видеть старую женщину таинственно пробиравшуюся в кабинет моего мужа Женщина эта, известная под именем Черной Колдуньи, пользовалась большим влиянием на крестьян всей Швабии и Франконии.

Поверенная Зикингена и Ульриха Гуттена, женщина эта, тайно от всех сделавшись преемницей одной старой полоумной крестьянки, имевшей некоторое влияние на окрестных крестьян, стала наидеятельнейшим и наивлиятельнейшим агентом Крестьянской Лиги и поселилась в хижине, которую занимаю теперь я. Приведенная в уныние неуспехом первого восстания, она пожелала возвратиться в Испанию, чтобы снова присоединиться к той цыганской шайке, к которой она прежде принадлежала.

С помощью золота я узнала от Сары не только все тайны, касавшиеся крестьянского заговора, но и разные приемы колдовства, через которые она приобрела такое влияние на сельских жителей. Она скрылась, а я заняла ее место, поселившись в этой дрянной лачуге, где мы теперь находимся.

– Какая у вас была цель?

– Моя цель состояла в том, чтобы овладеть всеми нитями этого огромного заговора, охватившего всю Германию, и значение которого я уже предугадывала. Видя, что знатнейшие рыцари оспаривают друг у друга начальствование в этой могущественной лиге, я мечтала о будущности, которая ожидает главу этого заговора; я не сомневалась, что он когда-нибудь будет на одной ступени с коронованными особами. Предводителем этим, решила я, будет Людвиг Гельфенштейн: состояние и достоинства, которых он лишился из-за меня, я возвращу ему сторицей. Он будет велик, благороден и могуществен, и все это дам ему я.

Поддерживаемая этой мыслью, этой неверной надеждой, я мужественно посвятила всю свою жизнь этой цели.

Понимаешь ли ты, сколько надобно было мужества и терпения, чтобы прожить таким образом, – в продолжение трех лет, посреди заразительных испарений этого болота, – без поддержки, без друга, не имея ни единого существа в свете, которое интересовалось бы мной и ободряло бы меня в этой тяжелой, но добровольной задаче. Одна, всегда одна со своими мыслями, которые снедали меня, с боязнью потерять когда-нибудь плод стольких бедствий и видеть крушение предприятия, для которого перенесла я столько трудностей! Однако я достигла своей цели. Через несколько дней, через несколько часов, быть может, я могу осуществить мою мечту и сделать Людвига Гельфенштейна более богатым, более славным и могущественным, чем он когда-либо мечтал.

Вот, что я сделала для графа! Маргарита, неужели вы и теперь надеетесь, что пошлая любовь ребенка, как вы, в состоянии бороться со страстью, могущей внушить подобную преданность?

Закрыв лицо руками, чтобы избежать проницательных взглядов Сары, молодая девушка несколько минут хранила молчание.

– Извините меня, что я не ответила вам сейчас же, – сказала она наконец, – но рассказ ваш до того взволновал меня, что мне кажется, будто я нахожусь под влиянием страшного сновидения. Я не могла собраться с мыслями, чтобы отвечать вам. Слушая вас, я жалела вас от всей души. Иногда я сознавала, что было бы несправедливо и жестоко с моей стороны похитить у вас любовь графа. Мне казалось, что сострадание, которое вы мне внушили, дало бы мне мужество отказаться от графа, если бы одной вашей любви было достаточно для его счастья.

– Почему бы и не так? – прошептала колдунья.

– Надеетесь ли вы, что он вас еще любит?

– Он меня будет любить. У нас есть воспоминания, которые не забываются.

– Кровавая связь, как вы сейчас сказали. Но, может быть, эти кровавые воспоминания послужат вашему разъединению.

– Когда граф узнает, что я сделала, и что я перенесла ради него, то он снова полюбит меня.

– Вы полагаете, что благодарность может заменить любовь?

– Богатство, могущество, все, что только может льстить гордости человека, все это он получит от меня.

– Кроме, счастья, Сара! Все, что вы предлагаете графу, я также могу ему дать!

– Вы?

– Да, Сара; я могу возвратить ему честь, сделать его богатым и могущественным. Подумайте об этом. Может быть, он примет от меня то, чего бы не принял от вас.

– Почему же?

– Потому что он любит меня, и потому еще, что я могу дать ему…

– Что же?

– Счастье, Сара!

Колдунья сделала жест, выражавший весь гнев ее и отчаяние.

Она только что хотела отвечать, но вошедший в комнату карлик подошел к своей госпоже.

– Что тебе надо? – вскрикнула она с нетерпением.

– Госпожа, – сказал он тихо, – в эту минуту какой-то всадник едет по дороге, которая ведет сюда. Через минуту он будет здесь.

– Граф! – прошептала Зильда, несмотря на все самообладание не сумевшая не бросить взгляда на Маргариту.

По движению молодой девушки Сара увидела, что та угадала истину.

– Да, это граф, – ответила она на невольный вопрос, который она прочитала в глазах графини Эдельсгейм. – Маргарита, я уже вам сказала, что участь обоих нас должна сегодня решиться. Вы уже сказали, что желаете лишь счастья графу, и что готовы пожертвовать собой, если будете уверены, что он найдет счастье с другой. Так ли?

– Я тоже самое повторяю и теперь, Сара!

– Итак! Оставьте меня наедине с графом Гельфенштейном. Спрячьтесь в той комнате. Оттуда вы услышите весь наш разговор, и если воспоминание обо мне сохранилось в его сердце, если он примет блестящую будущность, которую я ему предложу, если он любит меня, наконец, тогда поклянитесь отказаться от него!

– Клянусь! – сказала Маргарита.

– Хорошо. Я слышу уже шаги его. Удалитесь же скорее… и помните свою клятву.

Она быстро толкнула Маргариту в комнату, где уже находилась Марианна.

В эту минуту сильная рука постучалась в наружную дверь.

По телу Сары пробежала дрожь. Она поспешила поправить складки покрывала, чтобы скрыть свое лицо, потом уже отворила дверь.

– Сара, – сказал, входя, граф, – я сдержал свое слово, которое дал вам тогда. Что вы имеете сказать мне?

Сара взяла его за руку и безмолвно подвела к лампе, которая освещала внутренность хижины.

– Смотри! – сказала она, снимая свое покрывало.

– Зильда! – вскричал граф, совершенно пораженный.

– Да, мой прекрасный рыцарь, Зильда. Зильда, которую считали умершей, и которая жила только для тебя, Зильда, которая предлагает тебе богатство, могущество и счастье!

С глубокой грустью граф покачал головой.

– Счастье для меня уже невозможно, – отвечал он. – Что же касается богатства и могущества – на что они мне теперь?

– Отчего это уныние?

– Я не могу сказать вам этого, Зильда; зачем огорчать вас напрасно? Мне хорошо известны страдания раненого сердца, чтобы добровольно подвергать вас подобной пытке.

– Забудем оба наши страдания, оставим прошедшее и станем думать только о будущем. Если бы ты знал, Людвиг, сколько блеска и славы ждет нас впереди! Сядь тут, возле меня… позволь мне рассказать тебе все, что я делала в продолжение нашей долгой разлуки, в продолжение трех лет, каждый час и каждая минута которых посвящены были тебе, мой прекрасный рыцарь.

Граф машинально сел на стул, который ему пододвинула Зильда, и стал безмолвно слушать свою собеседницу.

Сара прежде всего рассказала ему все, что было после смерти Марианни.

Заговорив о сокровище, которое открыл ей старый пьемонтец, она посмотрела на графа, в надежде, что он по крайней мере поднимет голову. Но Людвиг закрыл лицо руками и оставался неподвижен.

Тогда, продолжая свой рассказ тихим и дрожащим голосом, в котором выражалась вся страсть и тревога ее сердца, она рассказала Гельфенштейну, как она решилась воспользоваться тайной Марианни, чтобы заменить известную колдунью, столь могущественную своим влиянием на крестьян.

С энергией она описала ему все, что она должна была выстрадать посреди болота Большого Волка. Ее взволнованный голос наконец дошел до сердца графа.

– Бедная Зильда, как вы должны были страдать! – прошептал он грустным голосом, протягивая руку молодой женщине.

Невольным движением Зильда поднесла его руку к своим губам и страстно прижала ее к сердцу.

– Да, – вскричала она, – я много выстрадала! Но все это для тебя, и потому страдания мои имели свою прелесть. Бывали дни, когда я хотела быть еще несчастнее, чтобы более иметь права на твою признательность и любовь. Но что говорить об этих страданиях теперь… Забудем, повторяю, прошедшее и будем думать только о блестящем будущем, которое открывается перед тобой.

Но он грустно покачал головой.

– О, ты не знаешь еще, каких чудес может натворить такая любовь, как моя! – сказала она. – Еще вчера ты был бедным изгнанником, принужденным скрываться и преклонять голову перед несправедливым осуждением. Завтра ты будешь предводителем армии, главой могущественного союза, в котором тайно участвуют самые благородные дворяне Германии. Завтра имя твое заставит трепетать твоих врагов, и ты можешь отомстить им – слышишь ли? – отомстить тем, которые преследовали тебя своей ненавистью и клеветой.

В знамени всего этого могущества, которое осчастливит меня тем, что ты получишь его от меня, я прошу у тебя только одного слова, одного… Скажи мне, как, бывало, прежде: «Зильда, я люблю тебя!»

Он продолжал хранить молчание, но она тихо отвела руки его, которыми он закрывал себе лицо. Вместо радости и нежности, которые бедная женщина надеялась прочитать в глазах Гельфенштейна, во взоре его она встретила только выражение печали и глубокого сострадания.

– Простите мне мое молчание, Зильда, – сказал он наконец. – Я сильно тронут вашей любовью и благодарен вам от глубины души, но принять предложения вашего не могу. Как бы ни был, действительно, важен союз, о котором вы мне говорите, но роль предводителя мятежа не по мне.

– Понимаю ваши сомнения, Людвиг, – возразила с живостью Зильда. – Но вы не имеете понятия об этой громадной лиге, носившей прежде название Башмака, потом бедного Конрада, и которая, охватив всю Германию, наконец, как огонь из-под пепла, вспыхнет когда-нибудь чистым и ярким пламенем. Позвольте же объяснить вам, граф, к какой цели стремится этот союз, и какими громадными средствами уже он располагает, которые вскоре сосредоточатся в ваших руках… Я…

– Нет, – прервал ее граф. – Ни слова более об этом. Я – верноподданный его величества, и ничто в мире не заставит меня поднять против него знамя мятежа.

– Но не он ли осудил тебя, не он ли лишил тебя богатства, чести и травил тебя, как дикого зверя?

– Не вы ли сами объяснили мне сейчас, что обманутый ложными доносами, он должен был обвинить меня в убийстве и в государственной измене?

– Тебе никогда не удастся доказать своей невинности.

– Я это знаю.

– Что же у тебя за цель?

– Цели у меня нет, Зильда; я уже достиг той степени несчастья, когда сердце уже не имеет ни желаний, ни опасений. Жизнь мне ненавистна; если бы я не дал слова в гостинице «Золотого Солнца» придти к тебе, то я давно бы уже оставил Германию, чтобы найти смерть на поле битвы.

– Зачем так отчаиваться в будущем? Послушай, Людвиг: до сих пор обвинители твои не хотели выслушать тебя. Сделавшись же главой евангелической конфедерации, тебе придется не просить – а повелевать. Можно было отказать в справедливости бедному рыцарю, который, кроме своей невинности, ничего не мог представить в свою защиту, но предводителю могущественной армии достаточно будет произнести одно слово, чтобы оправдать себя и заставить повиноваться.

– Не возвращайтесь к этому предмету, Зильда, – сказал граф, – я повторяю вам, что не могу принять вашего предложения.

– Но если я тебе докажу, что некоторые из прежних друзей твоих принимают участие в этой конфедерации. Имена их…

– Я не хочу знать этих имен, – быстро прервал ее граф. – Прошу вас, Зильда, замолчите!

По природе добрый и великодушный, граф искренно был благодарен Зильде за все, что она хотела для него сделать; но благодарность эта была ему в тягость, потому что он сознавал невозможность вознаградить преданность этой бедной женщины. Особенно теперь, когда другая любовь овладела его сердцем, к воспоминанию о Зильде примешивалось какое-то неприятное чувство, а сама она представлялась ему обагренной кровью. Многое бы он отдал на свете за возможность навсегда стереть из своей памяти эту пагубную связь.

Со своей стороны Зильда, устремив глаза на графа, очень ясно читала все, что происходило в сердце молодого дворянина.

Жестокая истина заставила сжаться сердце Зильды. Глубокая горесть овладела всем ее существом, и обильные слезы полились из ее глаз.

– Итак, – сказала она мрачным голосом, – итак, ты отказываешься принять богатство и могущество, которые я завоевала для тебя в продолжении трех лет, ценой неслыханных страданий! Пусть… Но так как ты уверял меня сейчас в твоей благодарности, то я попрошу тебя доказать мне ее.

– Чем?

– Скажи мне всю правду; лучше узнать истину, какая бы она ни была, чем мучиться сомнениями… Настоящую причину твоего отказа, отчего ты не хочешь ничего принять от меня… Правда ли?.. Отвечай, умоляю тебя! Пойми, что жизнь моя зависит от твоего ответа… Истины, истины, требую я! Ты не любишь меня более…

– Вы сказали правду, Зильда, – промолвил граф, делая над собой усилие, – что нам лучше было бы с самого начала объясниться откровенно. Конечно, это тяжело для нас обоих, и вот почему я избегал этого, чтобы не отплатить вам огорчением за все, что вы для меня вынесли.

– Значит ты меня разлюбил? – повторила Зильда, сжимая руку графа.

– Нельзя любить на заказ, – ответил он. – После нашего свидания в гостинице «Золотое Солнце» вы должны знать, что мое сердце принадлежит другой.

– Ты думаешь, что она может любить тебя, как я?

– Нет, к несчастью – я уверен в противном, – грустно отвечал он, – и все-таки люблю ее.

– Чем же так очаровал тебя этот надменный ребенок, который оказался неспособен сохранить любовь к тебе? Пока она была бедной сиротой, без состояния и без имени, она любила… скорее притворялась, что любит тебя… но едва узнала, что ее отец император, и что ей принадлежат богатые поместья и графский титул, как тотчас забыла тебя!

– Довольно, Зильда! – живо прервал граф. – Маргарита ваша соперница, и вы можете ее ненавидеть, но вы не должны снисходить до клеветы.

– Она обманула тебя, и ты же ее защищаешь!

– Да, я защищаю ее! Думай обо мне, что хочешь но даже теперь, когда все мне доказывает, что Маргарита добровольно нарушила данное обещание – не выходить замуж ни за кого, кроме меня, – в глубине моего сердца тайный голос говорит мне, что она слишком честна и слишком горда, чтобы действовать под влиянием низкого честолюбия.

– Какая же иная причина заставила ее согласиться на свадьбу с Флорианом Гейерсбергом?

– Увы, Зильда, каждый день я задаю себе этот вопрос! В первую минуту моей скорби я, как и ты, решил, что Маргарита – изменница, и что ее поступок заслуживает презрения; но потом я вспомнил, сколько в ней хорошего и благородного. Я почувствовал, что даже моя ревность не может подозревать этого ангела доброты, который спас мне жизнь… и…

– И которого ты еще любишь… – глухо прошептала Зильда.

– Да, признаюсь… Что делать, Зильда, я считаю Маргариту утраченной для меня, и у меня не хватает духа польститься возвратить ее себе… а между тем, по необъяснимому противоречию, я сохраняю такую веру в ее честность, что, имей я перед глазами даже письменное доказательство ее обмана… я и тогда сомневался бы еще.

– И вы были бы правы, граф, – послышался Зильде и Гельфенштейну голос, заставивший вздрогнуть их.

– Проклятье! – прошептала колдунья. – Я забыла о Маргарите!

Она рванулась к молодой девушке с такой силой, что граф едва успел броситься между двумя женщинами.

– Вы здесь, Маргарита! – воскликнул граф. – В таком костюме?!

И схватив Маргариту за руку, он притянул молодую девушку к себе, как бы с намерением защитить ее.

– Да, – отвечала она, – я была… здесь… с Марианной.

– Как вы решились придти сюда? Вы ведь не знали, что…

Он остановился и быстро оглянулся.

Зильды не было.

– Разве вы не знаете, – тихим голосом повторил он, – что эта женщина, это мнимая колдунья – ваш злейший враг?

– Я подозревала это до моего прихода, – отвечала Маргарита, – но я хотела вас видеть, и рисковала всем.

– Вы хотели меня видеть! – сказал граф… – и для меня!.. Но тогда… Боже!.. Боже!.. Какая надежда!.. Маргарита, вы меня любите еще?..

– Да, мой друг. Я никогда не переставала любить вас; но была минута, когда я была принуждена принести мою любовь в жертву священному долгу. Но едва возвратили мне свободу, первая мысль моя была о вас. Я думала, что вы должны считать меня неблагодарной и коварной, что вы несчастливы… и я пришла сюда, в единственное место, где могла надеяться вас встретить.

– Честное и благородное сердце!.. – воскликнул обрадованный граф. – Ангел любви и доброты, как мне благодарить вас, как выразить вам?.. О, счастье! Я так мало верил в него. Мне все еще кажется, что все это сон… Я, который только что отчаялся в жизни и желал умереть!.. И вы любите меня?.. Вы здесь для меня?.. О, Маргарита! Скажите мне, что это правда, что вы любите меня – и что вы свободны?

– Да, мой друг, я вас люблю и свободна… по крайней мере почти, потому что мне нужно только согласие моего отца, но я упрошу его… и когда оправдаю вас в его глазах…

– В чем оправдаете?..

– В убийстве и государственной измене, в которых вас обвиняют.

– Как, вы знаете?

– Я знаю все. Я знаю, что вы невинны, и что вас обвинила гнусная интрига. Зильда мне рассказала все.

– Все? – прошептал граф, бледнея… – Она осмелилась…

– Она мне сказала, Людвиг, все, начиная с вашего… Но не будем возвращаться к прошедшему; мне было тяжело слышать от нее о вашей любви к другой женщине…

– Тогда я вас еще не знал, – прошептал он.

– Что ж такое? Мне кажется, что сердце… Но оставим этот разговор… Баронесса Гейерсберг всегда говорит, что женщины не могут судить о мужчинах по себе. Однако же, Людвиг, была минута, когда я на вас очень сердилась; я плакала от стыда и от горя, думая…

– Маргарита! – прошептал он умоляющим голосом.

– Вы правы, Людвиг… К счастью для вас… и для меня… – прибавила она с очаровательной улыбкой… – Я видела, как вы отчаивались, и как любите меня. Я думала, что вы будете меня проклинать, потому что все говорило против меня… Если бы вы знали, как я была счастлива и горда вашим благородным доверием!

– Так вы меня еще любите? – спросил граф.

– Да, я вас люблю, и надеюсь, что ваше бедное сердце не будет больше мучиться. Но дайте мне рассказать вам все, что произошло со времени последнего нашего свидания…

– Замолчите, – прервал граф, – Зильда идет. Не доверяйте этой женщине, Маргарита. Она на все способна.

– Бедное создание! – пробормотала молодая девушка. – Она так несчастна; вид ее огорчает меня. Вспоминая те страдания, которые она претерпела за вас, и которые ее еще ожидают впереди, я чувствую мое счастье как бы упреком себе.

– Наше присутствие здесь только усилит ее ненависть и злобу. Если вы мне верите, Маргарита, то не останемся ни минуты более под этой проклятой крышей.

– Уйдем, Людвиг, но прежде не проститесь ли вы с этой несчастной?

– Нет, Маргарита, лучше избегнуть этой сцены, неприятной для всех нас. Пойдемте.

– Постойте, я позову Марианну.

– Не отходите от меня, – поспешно сказал граф, хватая руку молодой девушки. – Повторяю вам, что Зильда способна на все.

– Подле вас я не боюсь ничего, – отвечала Маргарита, опираясь на руку графа, нежно и доверчиво, как женщина, чувствующая себя любимой.

Они сделали несколько шагов по направлению к комнате, указанной Маргаритой, и остановились, увидев Зильду.

Бледная, как смерть, с блестящими глазами и сложенными на груди руками, она медленно шла к ним.

– Вертеп колдуньи не оставляют так, – сказала она. – Вы думаете, что можно безнаказанно играть мной и отнять, как у ребенка, то, к чему я стремилась столько лет? Нет, нет! Я всем пожертвовала для этого человека, и неужели какая-нибудь девчонка лишит меня цены таких усилий и страданий!.. Вздор! Ваша жизнь уже достаточно хороша, Маргарита, и клянусь всеми демонами ада!..

– Зильда, – прервал граф твердым голосом, – успокойтесь и выслушайте меня. Я сейчас сказал вам, что очень благодарен за все, что вы сделали для меня, но прошедшее прошло – и его не воротишь.

– Ах! Что мне твоя благодарность? Я хочу только твоей любви. Теперь твоя очередь выслушать меня, – сказала она, заграждая путь графу, который направился к двери.

– Идите вперед с Марианной, – сказал Гельфенштейн Маргарите, с которой в это время говорила молодая трактирщица, тихим, но оживленным голосом.

– Колдунья только что отдала приказание своему карлику, – говорила Марианна. – Она дала ему бумагу; он тотчас выскочил из окошка и побежал.

Слушая Зильду, граф тем не менее услышал, или догадался, о чем говорила Марианна.

– Уйдем скорее, – сказал он молодым девушкам.

– Вы не уйдете! – воскликнула Зильда, бросаясь между дверью и гостями. – Оставайтесь – я хочу этого!

– Зильда, эта сцена слишком долго продолжается… не заставляйте меня прибегнуть к насилию.

– Людвиг, – прошептала Маргарита, умоляющим голосом, удерживая за руку графа, собиравшегося отвести Зильду от двери, на которую колдунья облокотилась спиной.

– О! Оставьте, оставьте, пусть он делает, что хочет! – воскликнула Зильда… – Ваше признательное сострадание оскорбляет меня.

– Последний раз говорю тебе, Зильда, – сказал граф, – пропусти нас, или же…

– Или?.. – повторила она с горькой иронией. – Или?.. О! Я вас слишком хорошо знаю, чтобы бояться ваших угроз, граф. Такой рыцарь, как вы, чтобы ударил женщину?.. О, это невозможно!.. Обольстить, обмануть ее, отравить ее жизнь стыдом и угрызениями совести, подло раздражать ее сердце, играть ее мучениями, как тигр играет трепещущим телом своей жертвы… все это нимало не противоречит правилам чести, не правда ли, благородный граф?.. Но ударить эту женщину, дотронуться до нее хотя кончиком пальца!.. О! Людвиг, Людвиг, клянусь вам, что гораздо было бы человечнее убить женщину, которую разлюбил, чем терзать ее, как вы.

Пока она говорила, граф следил за всеми ее движениями. Вдруг он схватил ее правую руку, которую она все время держала за спиной.

– Посмотрите, – сказал он Маргарите, быстро схватив кинжал, выпавший из рук Зильды, – не прав ли я был, советуя вам быть осторожной? Уходите скорее с Марианной из этого проклятого болота, умоляю вас!

– Пойдемте с нами, – сказала Маргарита.

– Мне нужно остаться здесь, чтобы не допустить Зильду преследовать вас, и чтобы ее жизнь была мне залогом вашей. Когда вы будете вне опасности – я тотчас догоню вас… Идите, милый мой ангел, да сохранит вас Бог!

В ту минуту, как Маргарита переступила порог двери, Зильда, дрожавшая от злости и бессильного бешенства, сделала движение, чтоб броситься на свою соперницу. Граф с трудом удержал ее.

– Будьте прокляты вы оба! – с яростью воскликнула она. – Я бы отдала сатане душу и тело за жизнь этой женщины. Оскорбленной любовью, кровью, обагряющей мои руки, пламенем ада, уже пожирающим меня, клянусь отомстить вам! Горе вам, Людвиг, горе этой проклятой женщине, которая стала между нами и разрушила все мои надежды!

Бешеное исступление Зильды только погасило в сердце графа последнюю искру привязанности к ней.

Вместо сострадания Людвиг почувствовал негодование, которое не мог скрыть, и довершил этим отчаянье колдуньи.

Два или три слова, вырвавшиеся у нее, заставили Людвига подумать, что Маргарите грозит какая-нибудь ловушка. В эту минуту Сара вскрикнула торжествующим голосом. Граф бросился к ней, но несколько вооруженных людей окружили его. Он защищался, как лев, ранил и убил нескольких из своих противников. Остальные поколебались, но Иеклейн решительно бросался на графа, другие последовали его примеру.

Подавленный числом противников, Людвиг упал на землю и был связан. Стоя в нескольких шагах от графа, колдунья пожирала его сверкающими глазами.

– Кто это? – спросил Иеклейн, – и как он попал сюда?

Первым намерением Сары было выдать графа Иеклейну, объяснив ему, что Людвиг – счастливый любовник Маргариты Эдельсгейм; но у нее не хватило на это духа.

– Не знаю, – ответила она. – Увидав его перед моей хижиной, я думала, что он из ваших, и ввела его… Но он не говорит, зачем пришел.

– Шпион какой-нибудь, должно быть, – сказал Иеклейн. – Лучше всего избавиться от него поскорее!

– Нет, нет! – воскликнула Зильда, удерживая трактирщика. – Подождем. Мне пришла в голову мысль относительно этого человека.

– Какая?

– Я скажу тебе… Он может быть нам полезен, – прибавила она, отвечая на удивленный взгляд трактирщика.

Последний хотел сделать ей какое-то возражение, но Зильда с живостью спросила:

– Иеклейн, ты все еще любишь Маргариту Эдельсгейм?

Он вздохнул, пристально посмотрел на нее и ничего не ответил.

– Зачем притворяться со мной? – сказала она, пожимая плечами. – Ты знаешь, что нас ждут, и что мы не должны терять ни одной минуты, чтобы поспеть на большое собрание в эту ночь, отвечай же мне? Что ты дашь мне, если я передам тебе Маргариту?

– Скажи сама, Сара, что ты хочешь; я заранее обещаю тебе все, что у меня есть.

– Ты честолюбив, Иеклейн?

– О, да!

– Хорошо! С Маргаритой я могу еще доставить тебе великую власть, которая подчинит тебе, слышишь ли, подчинит самых знатных князей Германии.

– Ты не шутишь, Сара?.. Какая же эта власть?

– Ты это скоро узнаешь; но сначала ты должен поклясться мне, во имя всего для тебя святого, что в эту ночь, чтобы ни случилось, ты во всем будешь повиноваться мне.

– Клянусь.

– Не спрашивая причины моих приказаний, не оспаривая их, даже в таком случае, если они будут противоречить твоим личным желаниям?

Он, казалось, раздумывал.

– Ты не решаешься. Будь покоен, Иеклейн; я, со своей стороны, обещаю тебе, что мои требования не коснуться ни твоей страсти к Маргарите, ни твоего честолюбия. Теперь клянешься ли ты повиноваться мне?

– Клянусь.

– Хорошо. Слушай же. В настоящую минуту Маргарита Эдельсгейм переходит болото, чтобы выйти на гейльбронскую дорогу в Масбах.

– Маргарита!

– Не прерывай меня. Карлик, который приходил за тобой от моего имени, в то же время предупредил моих людей, и они должны были тотчас же пойти вдогонку за Маргаритой. Теперь она должна уже быть в их руках.

– Зачем она приходила сюда?

– Я уже сказала, что расскажу тебе это тотчас. Прежде всего тебе нужно поторопиться к ней; я же прямо пойду в назначенное место общего сборища; оставь мне несколько человек, чтобы нести моего пленника… Я тебя буду ждать у большого бука, сломанного молнией, подле Скалы Бедствий.

– Хорошо, – сказал Иеклейн. – И дорогой оттуда к месту сборища ты мне все объяснишь?

– Да. Возьми с собой Супербуса; он проведет тебя по болоту… Еще один совет… Как я уже тебе сказала, Маргарита любит одного прекрасного рыцаря.

– Как его имя? – спросил Иеклейн глухим голосом.

– Я не могу еще назвать его. Только помни, что если Маргарита ускользнет от тебя сегодня, ты ее потеряешь навеки. Меньше чем через месяц она выйдет за того, кого любит; они оставят страну и поселятся в каком-нибудь городе, где ты уже не найдешь их. Теперь ты предупрежден, поступай сообразно этому; не дай играть собой.

– Будь спокойна, – отвечал Иеклейн, – если Маргарита попадет сегодня в мои руки, клянусь тебе, – она никогда не будет принадлежать другому.

Карл, старый слуга, провожавший Маргариту Эдельсгейм, был отставной солдат, храбро сражавшийся подле своего господина, барона Гейерсберга, отца Флориана.

Несмотря на свою храбрость, о которой свидетельствовали его рубцы, мы должны признаться, что эта ночь длилась для него очень долго.

Внезапно он услышал по дороге явственный топот нескольких лошадей и звон военной сбруи.

Этот шум, возвещавший приближение живых людей, успокоил бедного Карла. В эту минуту присутствие врага казалось ему менее страшным уединения, которое предавало его зловещему влиянию дьявольских сил.

Вскоре три вооруженных всадника, в сопровождении крестьянина, сидевшего у одного из них за седлом, поравнялись со старым слугой.

– Вот лошади этих дам и старый Карл, слуга госпожи Гейерсберг, – прошептал крестьянин на ухо всаднику, сзади которого сидел.

Старый солдат готовился окликнуть всадников, но они сами начали разговор.

– Где дамы, которых ты провожал? – спросил один из них.

– Вам что за дело? – отрывисто ответил Карл, не отличавшийся любезностью и в обыкновенное время, а стоянка на часах в болоте и подавно не сделала его любезнее.

– Дурак! – воскликнул один из всадников, направляясь к старому слуге, который тотчас же взялся за оружие.

– Стой! – закричал человек, казавшийся предводителем. – Карл, – прибавил он, обращаясь к слуге, – мне непременно нужно поговорить с госпожой Эдельсгейм. Я знаю, что она уехала с тобой из Гейерсберга. Где же она теперь?

Едва он кончил эти слова, как в полусотне шагов от них послышался крик испуга и отчаяния.

– Тш! Слушайте, – сказал Карл, прислушиваясь. Крик или, вернее, крики, повторились; это было два женских голоса, призывавших на помощь.

Не говоря ни слова, Карл пришпорил лошадь и понесся по направлению, откуда слышались крики.

Вооруженные всадники последовали за ним.

Направляясь на крики двух женщин и звук голосов, они вскоре приехали на площадку, вроде прогалины, где нашли шестерых мужиков, окруживших Маргариту и Марианну. Увидев вооруженных людей, которые начали свое объяснение ударами мечей, мужики Сары со всех ног пустились в бегство, кроме одного бедняги, которого Карл с первого удара повалил замертво.

– Маргарита! Дитя мое! – воскликнул предводитель всадников, соскакивая с лошади и подбегая к госпоже Эдельсгейм, которая, утомленная только что происходившей борьбой, лежала на сырой земле почти без чувств.

– Отец! – прошептала молодая девушка, тотчас узнавшая голос и фигуру, о которой так часто думала с тех пор, как получила письмо от государя. – Государь! – прошептала она почтительно и умоляющим голосом.

– Не ранена ли ты?

– Нет, государь… один испуг…

– Слава Богу! Бедное дитя! Каким образом ты очутилась здесь, в такую позднюю пору, без ведома госпожи Гейерсберг?..

– Государь…

– Не называй меня так; здесь я отец твой – не более! Но ради самого неба, выведи меня из беспокойства и докажи, что мне не придется краснеть за тебя.

– Я вам все скажу, государь… отец мой, – прибавила она, понижая голос. – Благословляю небо, пославшее вас ко мне на помощь.

Смущенная и краснеющая, она готовилась начать признание, но в эту минуту подбежала Марианна, крича, что крестьяне возвращаются.

Она говорила правду.

Иеклейн встретил беглецов и повел их вперед вместе со своими людьми.