Онлайн чтение книги Финт Dodger
Глава 4. Финт находит неожиданное применение спице с Флит-стрит и набивает полный карман сахара

На Флит-стрит жизнь кипит днем и ночью, по причине такого количества газет; а река Флит нынче не столько течет, сколько сочится по открытой сточной трубе в самом центре улицы. Финт много чего слыхал про здешние канализационные туннели, например историю про свинью, которая однажды сбежала из мясной лавки, забралась вниз и потом где только не рыскала, ведь там, в канализации, еды полным-полно, если ты свинья; так что она здорово разжирела и одичала. Забавно было бы попробовать ее отыскать; а может, лучше не надо – клыки у этих тварей острые! Но прямо сейчас, как рассказывают, единственные чудовища на Флит-стрит – это печатные станки; от их грохота аж мостовая содрогается, и каждый день ненасытные пасти требуют особой диеты – новостей про политику, кррровавые убийства и смерти.

Конечно, есть и другие события, но ведь всем подавай кррровавые убийства, нет? Повсюду вдоль улицы газетчики толкали тележки, нагруженные огроменными пачками, или резво бегали взад-вперед, крепко прижимая к себе пачки поменьше, и торопились во что бы то ни стало объяснить миру, что именно произошло и почему и что должно было произойти на самом деле, а иногда – почему не произошло ничего, хотя на самом-то деле очень даже произошло; и, конечно же, спешили поведать о бессчетных жертвах кррровавых убийств. Суматошное место, что правда, то правда, а теперь Финту предстояло отыскать во всем этом хаосе «Кроникл»: задача и без того непростая затруднялась еще и тем, что читал Финт неважно, тем паче этакие длиннющие слова.

В конце концов какой-то печатник в квадратной шляпе указал ему дорогу, одарив на прощанье взглядом, что яснее слов говорил: «И только попробуй там чего-нибудь стырить». Возвел, понимаете ли, напраслину на честного парня, ведь тошерство – это никакое не воровство, кто ж этого не знает-то? Все знают – если сами они тошеры.

Финт привязал Онана к перилам, будучи уверен, что на такого пахучего пса никто не польстится, и поднялся по ступенькам в издательство «Морнинг Кроникл», где ему предсказуемо преградил путь один из тех людей, в чьи обязанности входит останавливать тех, кто должен быть остановлен. Работа ему, похоже, нравилась; в доказательство тому на голове его красовалась шляпа, а физиономия из-под шляпы рявкнула:

– Твоему брату тут не место, парень, тут ты ничего не своруешь, так что вали-ка промышлять куда подальше, вместе со своими обносками. Ха, ты этот костюмчик, часом, не с мертвеца снял?

Финт, нимало не изменившись в лице, с достоинством выпрямился и ответствовал:

– У меня дело к мистеру Диккенсу! Он мне миссию поручил! – И, пока швейцар пялился на него во все глаза, он достал из кармана Чарлину визитку и пояснил: – Мистер Диккенс мне свою карточку дал и велел прийти к нему сюда; доехало, мистер?

Швейцар смотрел на него волком, но имя Диккенса явно произвело должный эффект, потому что к Финту вышел кто-то очень занятой, смерил Финта взглядом, покосился на карточку, напоследок еще раз оглядел Финта и заявил:

– Ладно, заходи, да смотри не вздумай чего-нибудь стырить.

– Благодарю вас, сэр, я очень постараюсь, – заверил Финт.

Его проводили в тесное помещение, заставленное столами и битком набитое сотрудниками, и у всех был вид чрезвычайно занятой, и все распространяли вокруг себя ощущение крайней срочности и важности, как и те ребята с пачками на улице. Клерк за ближайшим столиком – похоже, он тут был над всеми главным – следил за Финтом, как лягушка за змеей, не отводя руки от звонка.

Финт уселся на скамью у двери и стал ждать. Поднимался туман – как всегда в это время дня – и понемногу просачивался сквозь открытую дверь. Ни дать ни взять воздушная река Темза – туман свивался в кольца и тускло мерцал, словно кто-то вывалил на улицу целое ведро змей. Марево бывало по бóльшей части желтым, а зачастую и черным, особенно если работали кирпичные заводы. Ближайший к двери клерк встал, сердито зыркнул на Финта и демонстративно притворил дверь. Финт жизнерадостно улыбнулся в ответ, что клерка явно разозлило; так ведь в этом-то весь смысл!

Но «находить» тут было и впрямь нечего. Только бумаги – прорва всяких бумаг, и шкафы с выдвижными ящиками, и кружки, и запах табака, и книги с вложенными между страниц бумажными закладками, где кто-нибудь отмечал нужное место. Что бросилось Финту в глаза – так это спицы на каждом письменном столе. Это еще зачем? Каждая просто торчала вверх над деревянной подставкой, но зачем бы расставлять по всем столам острые штуковины длиной в двенадцать дюймов, от которых того и жди неприятности?

Указав на ближайшую из спиц, Финт спросил одного из клерков – изображая честного простака, взыскующего знаний:

– Мистер, простите великодушно, а это вот еще зачем?

Юнец презрительно усмехнулся.

– Ты вообще ничего не смыслишь? Это чтоб на столе порядок был, вот и все. В газетной редакции на спицу насаживается все то, что для работы больше не нужно и с чем уже закончили.

Финт отнесся к информации со всем вниманием и полюбопытствовал:

– А почему бы просто не выбросить бумаги за ненадобностью, зачем же комнату-то захламлять?

Клерк смерил его уничтожающим взглядом.

– Ты дурак, что ли? А вдруг потом окажется, что это очень важная бумага? Тогда ее просто отыщешь на спице, и вся недолга.

Прочие клерки ненадолго подняли глаза, прислушиваясь к разговору, затем вернулись к своим загадочным занятиям, но сперва смерили Финта грозными взглядами, давая понять, что это они тут – важные персоны, а он – пустое место. Однако Финт отметил про себя, что их одежка немногим лучше его собственного перелицованного шмотья; отметил – но благоразумно промолчал.

Итак, Финт сидел смирно и ждал. Вплоть до того момента, как какой-то тип в полумаске прорвался мимо швейцара – тот, верно, отошел в переулок облегчиться, потому что теперь, спотыкаясь, спешил обратно, впопыхах застегивая ширинку, – и ввалился в издательство. Злодей наставил на заведующего редакцией здоровенный нож и прорычал:

– Гони деньгу, а не то я тебя как устрицу выпотрошу. Ни с места, вы все!

Нож был внушительный – хлебный нож с зазубренным краем, для дома – самое то, если, например, буханку надо нарезать; пожалуй, чтоб человека раздербанить, тоже сгодится, подумал Финт. Но в наступившем потрясенном молчании он вдруг понял, что вооруженный ножом незнакомец сам перепуган до смерти: злоумышленник свирепо зыркал на клерков, а на Финта внимания не обращал.

«Он растерян, он не знает, что делать, – думал Финт, – но он уверен, что, чего доброго, придется пырнуть одного из этих олухов, которые на него глазами хлопают, да в штаны от страха того гляди наделают, – а уж тогда болтаться ему на виселице в Ньюгейте[7]Ньюгейт – знаменитая лондонская тюрьма; вплоть до середины XIX века перед ней публично вешали осужденных. ( Прим. перев .)». Все эти мысли пронеслись в голове у Финта как железнодорожный поезд, а за ними, так сказать в тормозном вагоне, подоспело воспоминание: а ведь он знает и этот голос, и сопутствующий запах дешевого джина. Знал он и то, что человек этот не из худших на самом-то деле, и знал, что толкнуло его на этакое дело.

Финт сделал единственно возможное. Одним стремительным движением он схватил со стола спицу для бумаг и легонько кольнул острием вспотевшую шею злоумышленника. Тихо и жизнерадостно он прошептал на ухо незадачливому грабителю – так, чтобы клерки не расслышали:

– А ну, бросай нож сейчас же и давай деру, или дышать будешь через три ноздри. Слышь, это я, Финт – ты ж Финта знаешь. – А вслух заявил: – Мы тут такого не потерпим, подлый негодяй!

С этими словами Финт выволок грабителя из редакции в туман: тот прямо-таки источал облегчение, заодно с избытком джинных паров. Клерки подняли ор, а Финт громко крикнул через плечо:

– Я его держу, не беспокойтесь!

Он стремительно повлек злоумышленника мимо пристыженного швейцара, свернул в ближайший переулок, протащил за собою вора-неудачника еще несколько ярдов – того, надо признать, заметно стесняла деревянная нога с металлической нашлепкой на конце – и втолкнул его в темный угол.

В переулке пахло, как обычно пахнет в переулках: главным образом отчаянием и раздражением, а теперь еще и Онаном, который в знак протеста дал выход хандре и не только, обогащая переулочный букет первосортным амбре. По счастью, туман окутал их вроде как одеялом. Воняло мерзко, но в том числе и от злоумышленника, чьи штаны так кишели жизнью, что того и гляди пойдут прогуляться сами по себе.

Финт с облегчением услышал, как стукнул о землю брошенный нож. Он пинком отшвырнул его в тень, затем ухватил одноногого грабителя за шкирку, поволок в дальний конец переулка и снова притиснул его в угол.

– Обрубок Хиггинз! – рявкнул Финт. – Чтоб мне провалиться, если в целом свете найдется вор глупее тебя. Слышь, следующий раз, как ты перед судьей окажешься, качаться тебе в петле, как пить дать, дубина ты стоеросовая! – Финт принюхался и застонал. – Да чтоб тебе пропасть, Обрубок, ну и грязен же ты, а! Ты вообще моешься хоть когда-нибудь? Ты бы хоть под дождичком постоял или штаны в кои-то веки сменил! – Он заглянул в помутневшие от катаракт глаза и вздохнул. – Ты когда в последний раз ел-то?

Обрубок забормотал себе под нос, что он-де не нищий и побираться не станет, и Финт уже готов был махнуть на бедолагу рукой, но перед его мысленным взором вдруг замаячил Дедуля – словно наяву.

– Слышь, вот шестипенсовик, – промолвил Финт. – Этого должно хватить и на приличную жрачку, и на место в ночлежке, ежели всего не пропьешь. Ок, бедный ты дурень, вали отсюда – никто за тобой не гонится, так что знай шевели ногами и убирайся из этого квартала подальше. Я тебя в жизни не видел, вообще не знаю, кто ты такой, да судя по твоему виду, Обрубок, ты и сам этого не знаешь, старый ты чертяка. – Финт вздохнул. – И если когда-нибудь еще пойдешь на дело, так нажираться полагается после, а не до, заруби себе на носу!

Вот, собственно, и все. Финт вернулся в редакцию «Кроникл», а там уже и полисмен явился, не запылился, и клерки наперебой описывают ему вышепоименованного Обрубка, причем на тот момент деревянная нога среди особых примет не значилась. Из всей этой невнятной разноголосицы Обрубок представал персонажем не в пример более грозным, нежели Финтов знакомец, а хлебный нож, похоже, уже превратился в самый настоящий меч. Полицейский пытался записать подробности, но галдеж ему здорово мешал, да и слова он выводил очень медленно, одним глазом приглядывая за Финтом: может, грамотностью полицейский и не блистал, зато таких, как Финт, распознавал с первого взгляда.

Финт ожидал неизбежного с минуты на минуту, и вот вам пожалуйста: полисмен ткнул пальцем в его сторону и поинтересовался:

– Этот джентльмен – сообщник грабителя, так?

Клерки оглянулись на Финта, а заведующий редакцией неохотно признал:

– Вообще-то нет, на самом деле, правду сказать, это он прогнал негодяя, пригрозив ему спицей.

– О, так этот человек тоже вооружен? – живо откликнулся полицейский. Финту он нравился все меньше и меньше.

Заведующий редакцией пояснил:

– Нет, вообще-то нет, я имею в виду спицу для бумаг, у нас на каждом столе такая.

Заскрипела лестница у двери – и раздался знакомый голос:

– Этот юноша работает на меня, констебль, и, да будет мне позволено заметить, мистер Финт пользуется моим неограниченным доверием. Как я вижу, перед нами – герой воистину эпических масштабов, спасший «Кроникл» от посягательств кровожадного головореза, о котором только что шла речь, как я слышал, – вероятно, юноша заслужил медаль; я поговорю с издателем. А между тем, джентльмены, у мистера Финта есть для меня конфиденциальная информация; так что мы перейдем в кофейню напротив, где я смогу выслушать его без помех. Прошу нас простить, но мы вынуждены вас покинуть.

С этими словами Чарли кивнул полисмену и сошел вниз по ступеням; потрясенный Финт следовал за ним по пятам, а за ним рысил Онан, с неистребимым оптимизмом надеясь, что путь Финта по туманным улицам, возможно, лежит навстречу косточке. Жизнь нечасто одаривала Онана желанными наградами; Финт привязал его к фонарному столбу, и стало ясно, что сегодняшний день приятным исключением не станет. Финт вновь дал себе слово раздобыть псу вкусную кость при первой же возможности.

Кофе Финт прежде не пробовал, но Соломон говаривал, что это просто грязная муть и ничего больше и в любом случае ему не по карману. А в кофейне этого питья было страсть сколько, равно как и людей, и болтовни, и, главное, шума.

Чарли толкнул Финта на стул, сам уселся рядом и заявил:

– Здесь никто не услышит того, что вы скажете, потому что здесь все тараторят одновременно, а те, что не тараторят, подбирают слова да ждут своей очереди. Есть ли смысл пытаться вызнать у вас правду насчет того пикантного маленького эпизода – или, может, лучше задернем над ним завесу тайны? Вы, случайно, не слыхали о парне по имени Наполеон? Берите еще сахару, не стесняйтесь; когда вазочка опустеет, принесут новую; это новомодное изобретение, сахар-рафинад – превосходная штука, вы не находите?

Финт перестал лихорадочно распихивать сахар по карманам.

– Наполеон, да как же, генерал лягушатников, это из-за него у нас тут старые солдаты вынуждены побираться на улицах, а то и за нож хвататься, верно?

– Так вот, помимо всего прочего, он прославился высказыванием о том, что в своих генералах ищет удачливости, – откликнулся Чарли, – а вы, мистер Финт, удачливы, чертовски удачливы, потому что эта эскапада пахнет неважно, по мне, так посильнее старого сыра. Думается мне, Финт, я вас вижу насквозь, так что я и впрямь подскажу издателю, что тут уместна небольшая премия, возможно, в размере полусоверена, а то и двух, – но попытаюсь убедить его не помещать ваше имя в газеты, потому что подозреваю, из-за этого у вас в будущем могут возникнуть проблемы с друзьями, ведь помощь полиции не слишком украшает curriculum vitae в тех мрачных закоулках, где вы обретаетесь. Вам везет, Финт, и чем больше вы мне поможете, тем больше вам повезет. – Чарли запустил руку в карман – и послышалось недвусмысленное звяканье. – Так что вам удалось узнать?

Финт рассказал и про карету, и про девушку; Чарли внимательно выслушал все до последнего слова.

Когда же Финт закончил, Чарли подвел итог:

– То есть герба на карете она не видела? А что за иностранный акцент? Французский? Немецкий?

К вящему изумлению Чарли, Финт решительно заявил:

– Мистер Чарли, я знаю, что бывает на каретах, и я способен опознать большинство языков, но, видите ли, сейчас мы с вами в равном положении – я имею дело с осведомительницей, которая не слишком умна и, стало быть, не знает всего и не все замечает.

Чарли воззрился на Финта так, как взирают на какой-нибудь досадный казус, и отметил:

– Таких, как вы, Финт, называют tabula rasa  – «чистая доска» по-латыни; вы в самом деле умны, вот только умничать вам не о чем! И меня это несказанно удручает; хотя я вот вижу, у вас хватило здравомыслия разжиться новой одеждой – самой лучшей, что только нашлась у старьевщика. – Поймав взгляд собеседника, он заулыбался и продолжил: – Как? Вы полагаете, такие, как я, не знают, что такое лавка старьевщика? Поверьте, друг мой, в этом городе не так много глубин, которых бы я по долгу службы не измерил. Но хватит о грустном; я полагаю, вам приятно будет услышать, что спасенная вами юная леди чувствует себя гораздо лучше. Сдается мне, до сих пор никто не заявил о ее пропаже – а по ряду признаков она не бродяжка какая-нибудь, ее исчезновение просто не могло пройти незамеченным. Понимаете? И хотя говорит она пока с трудом – кажется, она не в состоянии рассказать, что с ней случилось, – английский она явно понимает. Я, собственно, думаю, что она иностранка – очень непростая иностранка, – хотя не могу объяснить вам, почему мне так кажется. И подозреваю я, что это дело вызвало некоторый ажиотаж в высших сферах. Герб на ее кольце наводит на интересные мысли, а мой хороший друг сэр Роберт Пиль упорно отмалчивается: сдается мне, тут ведется какая-то игра. Как вы знаете, я пишу для газет, но не все, что известно газетчику, попадает в печать.

Игра, насторожился Финт. Надо вступить в эту игру – и выиграть! Но что еще за игра – избивать девушку до полусмерти? Такой игре он должен положить конец. В шуме и дыме кофейни он, немного смущаясь, прошептал молитву к Крысиной Королеве: «Я с тобой, Госпожа, вживую не знаком, но ты знаешь Дедулю, а я надеюсь, он сейчас с тобой. Ну так, а я – Финт, а Дедуля назначил меня королем тошеров, так что ты уж помоги мне малость, очень надо. Заранее благодарствую, твой Финт».

И хотя шум в кофейне стоял такой, что он своих мыслей почти не слышал, не говоря уже об ответе или о каком-либо продолжении из уст Чарли, Финт сумел-таки выговорить:

– Так если никто не подал заявления о пропаже, то либо о пропаже еще не знают, либо надеются найти пропавшую до того, как ее отыщут другие, если понимаете, к чему я клоню?

– Мистер Финт, вы настоящая находка! Между нами, к полиции я отношусь достаточно тепло, а вы, я так понимаю, нет; но что мне в полицейских действительно нравится, так это их установка – а они ее придерживаются, хорошо, пусть не все, но некоторые, – установка на то, что закон распространяется на всех, а не только на бедняков. Я знаю, что в трущобах полицию не жалуют; но вообще-то в высших сферах найдутся такие, кто не жалует ее еще больше. – Чарли помолчал. – Значит, вы говорите, со слов вашей осведомительницы, будто девушка уже пыталась бежать из кареты, запряженной парой лошадей, причем карета была шикарная. Отыщите мне эту карету, друг мой, и тех, кто ссудил карету для преступлений этого недоброго дня, и мир, возможно, станет чище и лучше, особенно для вас.

Снова раздалось характерное звяканье, Чарли выложил на столик две полукроны и улыбнулся, глядя, как они в один миг исчезают в Финтовом кармане.

– Между прочим, мой коллега и друг мистер Мэйхью и его жена очень бы хотели снова с вами встретиться; как насчет завтра? Они убеждены, что вы – ангел, пусть и с замызганной физиономией, зато с благородным характером и, вероятно, впереди у вас – достойная карьера; а я, как вы понимаете, почитаю вас первосортным прохвостом и жуликом, продувной бестией и плутом: такой шустрый малый всегда своего добьется, не мытьем, так катаньем. Но мир меняется, нам нужны новые люди. Так кто вы на самом деле такой, Финт, и какова ваша история? Если вы не возражаете, конечно? – И он вопросительно воззрился на Финта.

Тот очень даже возражал, но мир и впрямь так стремительно вращался, что Финт решился:

– Если я вам расскажу, мистер, вы никому больше не скажете, обещаете? Я могу вам довериться?

– Клянусь честью журналиста, – ответствовал Чарли. И, помолчав, добавил: – Строго говоря, Финт, мне полагалось ответить «нет».

Я – писатель и журналист, а это статья особая. Однако ж я возлагаю на вас большие надежды, и жду от вас многого, и никоим образом не стану мешать вашему продвижению. Простите… – Чарли внезапно выхватил из кармана карандаш и блокнотик, нацарапал в нем несколько слов, а затем вскинул глаза и чуть смущенно улыбнулся. – Прошу меня извинить, но мне всегда хочется записать строчку-другую, пока слова не позабылись… А теперь, будьте так добры, продолжайте.

Финт, неуютно поерзав, заговорил:

– Стало быть, я в приюте рос. Сами знаете, как оно бывает: найденыш, матери в глаза не видел. А я еще и росточком не вышел, а там в задирах недостатка не было. Ну, я и научился финтить, уворачиваться и прятаться, так сказать, потому что большие ребята потешались над моим настоящим именем, а если я жаловался, то мне трепку задавали будь здоров, стоило надзирательнице отвернуться. Когда я чуток подрос, от меня до поры отстали, а потом однажды снова ко мне прицепились, ну еще бы! И тут я решил: с меня хватит, и поднялся, и хвать табуретку, и полез в драку. – Финт помолчал, заново переживая в душе тот драгоценный момент, когда за все грехи воспоследовала кара; и даже надзирательница ничего не смогла с ним поделать. – В тот день я оказался на улице; тут-то и началась настоящая жизнь.

Чарли внимательно выслушал эту тщательно урезанную версию и ответствовал:

– Чрезвычайно любопытно, Финт, но имени своего вы мне так и не назвали.

Пожав плечами – похоже, выхода не было, – Финт прошептал Чарли свое имя, ожидая взрыва смеха, но ответом ему было лишь:

– О, понимаю. Да, безусловно, это многое объясняет. Разумеется, что до этой темы, мои уста пребудут навеки запечатаны. Однако могу ли я поинтересоваться вашей дальнейшей судьбой?

– А вы все запишете в свою записную книжечку, мистер?

– Не слово в слово, мой юный друг, но меня всегда интересуют люди.

Правило номер один: не болтай лишнего. Этому правилу Финт следовал свято. Но он в жизни своей не встречал «чужого», который бы так мастерски умел сойти за «своего», и потому в мире, который то и дело менял направление, Финт решил не скромничать.

– Ну, поступил я в обучение к трубочисту, раз уж таким тощим да вертким уродился, – рассказывал он. – А потом сбежал – только сперва спустился по трубе в одну шикарную спаленку да влез обратно с бриллиантовым кольцом – свистнул его с туалетного столика. И скажу вам, сэр, поступка умнее я в жизни не совершал, потому что в трубах подростку не место, сэр. Сажа, она везде лезет, сэр, прям вот везде. В любую царапину и ссадину просачивается, сэр, а сажа – штука опасная, с неназываемыми ужас что творит, уж я-то знаю, видал я ребят, которые остались в трубочистах, и плохо они кончили, но, спасибо Госпоже, я-то дешево отделался. – Финт пожал плечами и продолжил: – Такова жизнь, как говорится. Что до бриллиантового кольца, притащил я его скупщику краденого, а тот видит, я парень не промах, ну и определил меня в змееныши, а змееныш, сэр, это…[8]Небольшого роста мужчина или мальчик, способный протиснуться в узкую открытую форточку или фрамугу над дверью – особенно во фрамугу над дверью, их часто оставляют открытыми, чтобы проникнуть в здание; потом он впускает сообщников, и они крадут все, что можно украсть. ( Прим. автора )

– Я знаю, кто такой змееныш, мистер Финт, спасибо. Но как так случилось, что вы сменили специальность и стали тошером?

Финт набрал в грудь побольше воздуха, вдыхая пепел прошлого.

– Да незадача вышла, гуся спер, а за мной «ищейки» погнались – только потому, что я был весь в перьях, – я и спрятался в одном из канализационных туннелей, вот. «Ищейки» туда даже не сунулись, куда им, слишком толстые и, мне показалось, еще и поддатые. Так я узнал насчет тошерства; ну вот, сэр, и все более или менее.

Финт так и впился глазами в лицо Чарли, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь за маской невозмутимости, и тут Чарли словно бы проснулся и промолвил:

– Финт, а что бы вы делали, если бы вас звали иначе? Скажем, мастер Джеффри Смит или, к примеру, мастер Джонатан Бакстер?

– Не знаю, сэр. Может, вырос бы нормальным человеком.

На это Чарли, улыбнувшись, ответствовал:

– Сдается мне, вы человек необыкновенный, друг мой.

Неужели лицо Чарли осветилось неподдельной улыбкой? С Чарли ни в чем нельзя быть уверенным; так что этот вопрос так и остался непроясненным, между тем как эти двое покинули кофейню и разошлись в разные стороны. Чарли отправился по своим делам, а Финт – обратно домой, осчастливив по дороге Онана покупкой сочной косточки у мясника, когда тот уже закрывал лавку на ночь. Онан, исходя слюною, бережно потащил в зубах добычу домой.

Неплохой денек выдался, думал про себя Финт, поднимаясь вверх по лестнице в мансарду. Еще и деньжат перепало, не говоря уж о полном кармане сахара.