Онлайн чтение книги Дом на Локте Сатаны
Глава 18

Пивная, так привлекавшая доктора Фелла, находилась в Блэкфилде и называлась «Хэмпширский йомен». На фоне вечернего неба мерцали оранжевые огни нефтеперерабатывающего завода в Фоли. В воскресенье 14 июня в длинном баре «Йомена», уютно освещенном настенными лампами в красных абажурах, происходило нечто вроде скромной вечеринки.

В углу за столиком восседал с кружкой эля доктор Гидеон Фелл. Напротив сидела Фей, потягивая третью порцию коктейля с шампанским. По одну сторону от нее Ник Баркли смаковал виски с содовой, а по другую Гэррет Эндерсон проделывал то же самое с «Пиммс № 1». Табачный дым медленно поднимался к потолку.

– Значит, это был старина Коук и Литтлтон? – громко осведомился Ник. – Но что толкнуло его на это грязное дело? Вы говорите, что он рассчитывал заполучить Дейдри?

– Если ты заткнешься минут на пять, – заметил Гэррет, – доктор Фелл сможет все нам объяснить.

– Я совершенно нем! – заявил Ник. – С этого момента по сравнению с моей немотой Сфинкс выглядит болтуном, а собрание квакеров – толпой сплетников. О'кей, Солон, выкладывайте!

Доктор Фелл отложил пенковую трубку.

– Если мне позволят начать с начала, а не с середины, как меня, кажется, вынуждают поступить, – проворчал он, – то мы сможем полностью обнажить мотивы вышеупомянутого Эндрю Долиша.

Впервые я встретил этого джентльмена в пятницу ночью, когда он приветствовал Эллиота и меня длинными фразами, содержащими крайне мало информации. После этого Долиш надел макинтош, который оставил ему сын, взял набитый портфель и уехал (вернее, якобы уехал) в своей машине.

Запомните этот макинтош – длинный, легкий, голубой плащ, который мы впоследствии видели висящим в коридоре перед его кабинетом. Запомните и портфель. Мы вернемся к этим предметам.

Любопытно сравнить ту маску, в которой он появлялся перед окружающими, с его подлинным лицом. Маска изображала степенного, начисто лишенного воображения, верного друга семьи. Реальное лицо, невольно проглядывающее из-под нее, имело совсем другие черты. Этот человек умен, даже остроумен и отнюдь не лишен воображения – когда он забывается на минуту, его манеры становятся не менее театральными, чем у самого Пеннингтона Баркли. Но его основная характеристика – тщеславие. Он просто его олицетворение. Стремление становиться в позу и вещать бросается в глаза. Кажется, Пеннингтон Баркли прокомментировал эту черту?

Ник стукнул кулаком по столу:

– Еще как! «Не стойте и не надувайтесь, как Маколи перед тем, как высказать свое суждение».

– Верно, – кивнул доктор Фелл. – Эта его особенность столь же очевидна, как страсть Эндрю Долиша к созерцанию себя в зеркале.

– Зеркало! – Кулак Ника снова опустился на стол. – Боже правый, ну конечно! Я заметил, как он бросал взгляды на большое венецианское зеркало над камином в библиотеке, когда стоял рядом с Дейдри. Но я никогда не думал…

– Даже когда зеркала нет поблизости, – сказал доктор Фелл, – его могут заменить полированный серебряный диск и стекло книжного шкафа. И то и другое есть в его кабинете, где мы побывали в субботу. Но прошу прощения, леди и джентльмены! Я забежал вперед и теперь должен вернуться.

Вечером в пятницу, незадолго до одиннадцати, Пеннингтону Баркли выстрелили в грудь. Это была не неудавшаяся попытка самоубийства с холостым патроном, которую я вам уже описал, а настоящее покушение.

Нам уже было известно то, что говорили миссис Баркли, Ник, Гэррет Эндерсон и Эндрю Долиш во время поездки в автомобиле из Брокенхерста к Локтю Сатаны. Мы также знали, о чем беседовали эти четверо вместе с Пеннингтоном, Эстелл и доктором Фортескью во время многозначительных эпизодов в библиотеке, прежде чем Баркли выставил всех оттуда без двадцати одиннадцать. В рассказах очевидцев наш достойный адвокат начал представать в весьма любопытном свете.

– Что вы имеете в виду?

– На вокзале Ватерлоо, где вы втроем сели в поезд, Долиш уже настаивал на возможности самоубийства. Он не слишком на это напирал – даже дал задний ход, когда понял, что зашел чересчур далеко, – но постоянно выдвигал это предположение. Смысл его сетований состоял в том, что он опасается самоубийства и хочет его предотвратить.

С другой стороны, что вы услышали в автомобиле по пути в Грингроув? Пеннингтон Баркли приобрел револьвер 22-го калибра. «Револьвер был ошибкой. Я не должен был позволять ему покупать его, а тем более показывать, как им пользоваться». Кажется, Долиш так сказал?

– Слово в слово, – подтвердил Гэррет.

Доктор Фелл недовольно поморщился:

– Не забывайте, что Долиш не только семейный адвокат. Он также ведет уголовные дела и знаком с полицией, где, в свою очередь, знают его. Если бы он действительно хотел помешать Баркли приобрести огнестрельное оружие, то для этого было бы достаточно шепнуть пару слов полиции. Баркли ни о чем бы не догадался, но не получил бы ни лицензии, ни револьвера. Проделать такое не составляло труда – я могу сослаться на ряд подобных случаев. Но Долиш не принял никаких мер. Его лицемерные слова свидетельствовали о двух вещах: о том, что он, по-видимому, достаточно опытен в использовании огнестрельного оружия (как мы теперь знаем, это соответствует действительности), и о том, что за его мнимым дружелюбием к Баркли скрывается злобный оскал. Что касается преувеличенной, подчеркнуто отеческой привязанности к миссис Баркли…

– Она вовсе не была отеческой, не так ли? – спросила Фей. – Я слышала, как позапрошлой ночью Эстелл публично озвучила одну из своих диких догадок и, кажется, оказалась права. Она заметила, что Долиш куда сильнее, чем следовало бы, интересуется Дей. Это была правда, верно?

– Да, мисс Уордор. Догадки Эстелл неоднократно оказывались правильными. Добрейший Долиш уж очень старался держаться поближе к миссис Баркли, упоминая ее имя в разговоре, даже когда в этом не было никакой надобности. В своем безмерном тщеславии он не сомневался, что, как только умрет муж Дейдри Баркли, она сразу же упадет в его объятия.

– А сама Дейдри?

– Думаю, – ответил доктор Фелл, – что ей это и в голову не приходило. Миссис Баркли добросердечна, импульсивна, возможно, излишне доверчива. И она полностью доверяла Эндрю Долишу.

– Как и другие, если на то пошло, – буркнул Ник.

– Да, ваш дядя тоже доверял ему.

– Я имел в виду…

– Мы знаем, что вы имели в виду. Но Долиша привлекала не только миссис Баркли. Пеннингтон Баркли был состоятельным человеком, и, если бы он умер, наследницей стала бы его жена. Можно лишь догадываться, что вдохновляло его в большей степени – сама леди или ее приданое. Но он видел перед собой радужные перспективы. Его нашептывания подталкивали Баркли к самоубийству. Если бы семена сомнения проникли в душу Пеннингтона и он покончил собой, все сложилось бы, по мнению Долиша, наилучшим образом. Если бы самоубийства не произошло…

– То Блэкстоун не остановился бы перед убийством?

– Безусловно. Прибыв на сцену как раз к тому моменту, когда в сумерках раздался револьверный выстрел, Долиш обнаружил, что самоубийство не состоялось, и был вынужден менять весь план. Объяснение всех дальнейших событий можно увидеть в словах и поступках Долиша, после того как вы оказались лицом к лицу с Пеннингтоном Баркли, который только что попытался убить себя. Долиш знал, что произошло, – как показывают его вопросы, он догадывался о каждом поступке Баркли. Конечно, – рассудительно добавил доктор Фелл, – выслушивая показания свидетелей, я не мог быть уверен, что мои усиливающиеся подозрения в отношении Долиша непременно оправдаются. Мы нуждались в дополнительной информации, подтверждающей эти подозрения, и такая информация появилась позднее.

– Слушайте, Солон! – воскликнул Ник, вставая, чтобы привлечь к себе внимание. – Теперь вам уже незачем быть таким чертовски осторожным. Мы знаем, что дядя Пен выстрелил в себя. Попытка самоубийства обернулась для него серьезным потрясением и опаленным жакетом, который он повесил в шкаф, надев другой. Вскоре появились Блэкстоун, Гэррет и я. Дядя Пен поведал нам и остальным историю о призрачном визитере. Вы абсолютно правы: старый Долиш догадался о том, что натворил дядя Пен. Произошло нечто вроде словесной дуэли между ним, огрызающимся на дядю Пена, чтобы заставить его признаться в попытке самоубийства, и дядей Пеном, не поддавшимся на это. «Этим вечером, сказал Долиш, – вы были в таком угнетенном состоянии, что почти…» «Почти что?» – осведомился дядя Пен, и тогда Долиш спросил, не хочет ли он еще что-нибудь нам сообщить. – Ник склонился над столом. – Все это мы уже знаем. Но в библиотеке, кажется, произошло еще несколько значительных эпизодов. Забудьте об осторожности, Солон, и Расскажите о них.

– Ну, – отозвался доктор Фелл, – как вы должны помнить, один важный инцидент произошел незадолго до того, как Долиш произнес упомянутые вами слова. Вы подвергли сомнению рассказ вашего дяди, продемонстрировав, что левое окно закрыто и заперто изнутри. Это запечатлелось в вашей памяти?

– Конечно! Ну и что?

– Ваш дядя был сильно расстроен. Разгневанный и униженный, он поспешил к левому окну и открыл его. Напоминаю, что ранее он надел пару резиновых перчаток. Как мистер Баркли сказал вам, он приобрел эти перчатки для экспериментов с отпечатками пальцев. Ему уже удалось взять несколько отпечатков, хотя в этом не было никакой необходимости. Пеннингтон Баркли заявил, что пытается установить личность «призрака». Как вам должно быть ясно, тесты на отпечатки пальцев служили всего лишь дымовой завесой. Так как мистер Баркли и был упомянутым «призраком», он проводил эти тесты с единственной целью отвлечь внимание от себя. Но у него были карточки с отпечатками и резиновые перчатки, которые он надел в вашем присутствии. Впоследствии состоялся диспут о том, были на нем эти перчатки или нет, когда он подбежал к левому окну и открыл его.

– Ну? – осведомился Ник.

– Ваш дядя абсолютно искренне не мог этого вспомнить. Но я могу дать вам ответ. Несмотря на ваше впечатление, сэр, перчатки все еще были на нем, когда он открывал окно, и я готов это доказать. Одну минуту!

Доктор Фелл начал сосредоточенно рыться во внутреннем кармане пиджака. Среди множества бумаг он наконец нашел нужный ему лист, который положил на стол.

– Вот ваши показания, сэр. Вы дали их при свидетелях Эллиоту и мне. Эллиот записал их слово в слово, а я не без труда скопировал. Вот что вы ответили Эллиоту насчет перчаток. «У меня создалось впечатление, что он стянул их и держал в левой руке, прежде чем подошел к окну и открыл его. Но это всего лишь впечатление. Я не могу в этом поклясться». Вы сказали, что так же ответили вашему дяде. Эндерсон и Долиш заявили, что они ничего не помнят о перчатках, – Эндерсон, потому что он был честен, а Долиш, потому что не знал, какой ответ пойдет ему на пользу. Но вы подтверждаете ваши показания?

– Да, – кивнул Ник. – Ну и что?

Доктор Фелл вернул бумагу в карман.

– В начале второго ночи, – продолжал он, – вы присутствовали в библиотеке, когда Эллиот и я обсуждали результаты опроса свидетелей. На средней раме с обеих сторон от шпингалета в пыли остались четкие отпечатки всех пальцев правой и левой рук Пеннингтона Баркли – большие пальцы снизу, остальные сверху. Тогда вы повторили ваше заявление, сказав, что ваш дядя, должно быть, оставил отпечатки, поднимая окно. Но этого не могло быть!

– Почему?

– Попробуйте поднять такую раму, держа в левой руке пару резиновых перчаток. При этом вы сможете оставить четкие отпечатки пальцев. Но вы не сможете этого сделать, не оставив в пыли широких пятен от перчаток. Однако Эллиот утверждал, что на окне не было таких пятен. Только в отдалении от четких отпечатков имелись небольшие пятна, где раму трогали руками в перчатках. Смысл этого стал мне очевиден. Когда ваш дядя открывал это окно, ударив по шпингалету кулаком или ребром ладони и подняв раму, на нем все еще были перчатки.

– Как же так, Солон? – почти взвыл Ник. – Ведь отпечатки дяди Пена были на окне! Вы имеете в виду, что это старые отпечатки?

– Они могли быть старыми, – ответил доктор Фелл, – но не были таковыми.

– Тогда как же они там оказались?

– Вы можете увидеть это в любой момент.

Кроме них, в баре присутствовало еще несколько посетителей, собравшихся здесь в воскресный вечер. Необходимость вести разговор на пониженных тонах угнетала не только Ника и доктора Фелла, но даже Фей Уордор.

– Прошу вас! – взмолилась она, беспокойно двигая стакан взад-вперед по столу. – Меня не было там, когда вы спорили об отпечатках пальцев и прочих вещах. Но ведь это не имеет особого значения, верно? Важен план убийства и тот, кто его замыслил – Эндрю Долиш, которого Дейдри считала непогрешимым! Что творилось у него в голове в то время, когда все это происходило?

– Хорошо подмечено! – Доктор Фелл снова сел. – О чем он думал? Что он делал? Как напрягался его мозг в стремлении найти способ добиться своего? Неужели все его замыслы обернутся ничем и Пеннингтон Баркли останется в живых? Нет, клянусь громом! Долиш все еще считал себя непогрешимым. И судьба не замедлила предоставить ему очередной шанс.

Что произошло дальше? Из гардеробной в библиотеку ворвалась Эстелл Баркли, возбужденно говоря о пачке бумаг, которую она обнаружила в кабинете отца и оставила в гардеробной. Эстелл в самом деле нашла эти бумаги в потайном отделении отцовского письменного стола. Поскольку мы будем хранить это в секрете, могу добавить, что одной бумаги она там не находила кодицила к завещанию старика, согласно которому ей завещались десять тысяч фунтов. Эстелл сама подделала этот кодицил и подложила его к остальным документам, не имеющим никакой ценности. Я верю ее клятве, что она сделала это не ради денег, а с целью доказать всем, что «дорогой отец» не забыл ее.

После этого Эстелл прибегла к своей обычной тактике – стала придираться к брату и семейному адвокату. Веря в абсолютную честность Долиша, она вынудила его взять с собой бумаги и просмотреть их. Открытие кодицила должно было доказать, что ее дочерняя преданность вознаграждена по заслугам.

Но у Эндрю Долиша были совсем другие планы. Он искал пути достижения собственных целей. Помня, что фортуна благоволит к смелым, он решил действовать дерзко, чтобы не сказать нагло, ибо ему представилась для этого прекрасная возможность.

– Погодите, Аристотель! – воскликнул Ник. – Вы так быстро наполняете тарелку, что я не успеваю все прожевать. Прекрасная возможность для чего?

– Неужели вы не понимаете? – изумился доктор Фелл. – Долиш согласился взять бумаги из гардеробной, но они были ему не нужны. Он направился в гардеробную и закрыл дверь перед носом Эстелл, когда она попыталась войти следом. Адвокат хотел унести из гардеробной в своем портфеле что-то другое то, что могло открыть путь к успеху. Ну, что это было?

– По-моему, я знаю, – неуверенно отозвался Гэррет. – Он хотел взять один из двух жакетов, висевших в шкафу.

– Попали в самое яблочко! – одобрил доктор Фелл. – Долиш знал все привычки своей жертвы, в том числе и эту. В шкафу висели два жакета, очень похожие на тот, который тогда был на Баркли. Один из них был опален порохом после того, как Баркли выстрелил в себя холостым патроном, другой был целым и невредимым. Долиш должен был забрать последний.

Итак, Долиш вошел в гардеробную. Пачку бумаг, которые тогда были ему не нужны, он спрятал под кушетку, чтобы они не попались никому на глаза. Вот почему я потом заглядывал под кушетку, но к полуночи бумаги уже убрали оттуда. После этого он запихнул неповрежденный жакет в свой портфель.

На ваших глазах Долиш дерзко вышел из гардеробной, застегивая портфель. Вы видели пачку бумаг, которую он якобы забрал с собой? Разумеется, нет! Чтобы сбить вас с толку, Долиш взял только одну бумагу – оплаченный счет – и засунул его под клапан портфеля так, чтобы он торчал наружу. Эстелл схватила счет, но адвокат велел ей вернуть его. Вы были почти готовы поклясться, что видели все бумаги, а он удалился с тем, что ему требовалось, – неповрежденным жакетом из шкафа.

– Но за каким чертом ему понадобилось красть неповрежденный жакет? – не выдержал Ник.

– Потому что теперь в шкафу оставался только жакет, опаленный порохом. Предположим, будущую жертву удалось бы каким-то образом заставить снова переодеть жакет? Баркли считал, что в шкафу висят два жакета, но в действительности там оставался лишь один. Если бы он снова надел обожженный жакет, путь к убийству стал бы легким. На письменном столе лежал заряженный револьвер – воспользовавшись суетой, адвокат мог украсть его в любой момент. В случае необходимости стрелять можно было бы издалека – если бы пуля попала Пеннингтону Баркли в сердце, следы пороха на пиджаке указывали бы, что рана нанесена самоубийцей, приставившим дуло вплотную к груди.

Вы спросите, каким образом Долиш мог заставить Пеннингтона надеть обожженный жакет? Думаю, в тот момент он еще сам не был уверен, что это ему удастся. Эстелл пыталась поскорее спровадить его домой, но он не уходил его изощренный ум все еще изыскивал способы. Тем временем возникло еще одно из непредвиденных обстоятельств, которые так нас смущали. Появился доктор Эдуард Фортескью и подтвердил историю Баркли о визитере в маске.

«Не оставайтесь слишком долго среди людей, живущих в этом доме, предупредил Баркли позднее. – Большинство из них погрязло во лжи и глупости». Он говорил правду – каждый из находившихся здесь, виновный и невиновный, имел свой маленький секрет. Но каждый говорил и действовал согласно своему характеру. Помните это и не судите Эдуарда Фортескью слишком строго.

– Значит, Фортескью лгал? – спросил Ник.

– Конечно лгал, но не забывайте о моем предупреждении. Доктор Фортескью неплохой человек – его даже нельзя назвать особенно нечестным. Вы видели и слышали его, так что в состоянии оценить его характер. Даже при нашей системе «государства всеобщего благосостояния», к которой я, признаюсь, не испытываю большой симпатии, никакой закон не может принудить врача заниматься практикой. А Фортескью любит легкую жизнь, как он сам может вам подтвердить. Занимаемое им здесь положение не обремененного обязанностями медика, живущего при больном, его вполне устраивает.

Конечно, Фортескью понимает, что является нахлебником за столом мецената, и совесть побуждает его отрабатывать свой хлеб. Поэтому, когда благодетель лжет, он считает своим долгом подтверждать эту ложь. Вот и все.

– Прошу прощения, – запротестовала Фей, – но это далеко не все и даже не самое важное. Это уводит нас от главной темы, которой…

– Которой, как вы собирались сказать, – согласился доктор Фелл, является история жестокой, хотя и осуществленной не без блеска попытки убийства. Отлично! Вернемся к Эндрю Долишу, который ломает голову над своим планом в окружении компаньонов в библиотеке.

Как ему побудить жертву надеть обожженный жакет? Кажется, он без особой надобности привлек ваше внимание к тюбику клея в ящике письменного стола. Быть может, ему пришла в голову мысль пролить клей на Баркли, заставив его таким образом сменить жакет? Но это невозможно! Клей на рукаве едва ли вынудил бы Баркли спешно переодеваться, тем более в жакет, носящий явственные следы его попытки самоубийства. Перспектива казалась безнадежной.

Но боги не оставили своего любимца! Вы знаете, что произошло. Эстелл, как обычно затеяв бессмысленную ссору с братом, слишком энергично взмахнула банкой с медом. Разумеется, мы не должны подозревать Эстелл в соучастии в замысле Долиша. Если рассматривать ее в роли заговорщика, то это был бы худший заговорщик в мире. Просто она из тех людей, которые сами напрашиваются на различные неприятности – таков уж ее характер. Банка разбилась о каминную полку, и мед перепачкал жакет ее брата.

Убийце только это и было нужно. Теперь Баркли придется переодеться. Это уже не клей на рукаве! Даже обнаружив, что третий жакет исчез, такой аккуратный человек, как Пеннингтон Баркли, наверняка предпочтет следы пороха липкому меду. Конечно, Баркли не мог в опаленном жакете выйти из библиотеки и посетить церемонию по случаю дня рождения сестры. Но он ведь не обязан был это делать. Чтобы никто не вошел и не стал его звать, он запер на засов обе двери. Но Наполеон Долиш, разумеется, уже решил его судьбу – Баркли предстояло умереть. Что же сделал Долиш, когда покинул Грингроув, якобы собираясь домой?

– Да, что же он сделал? – подхватила Фей, сжимая и разжимая кулачки. Комната еще не была заперта, не так ли? Левое окно оставалось открытым настежь?

– Безусловно, – согласился доктор Фелл.

– Тогда как же он поступил? Вы нам расскажете?

– Расскажу, мисс Уордор, когда упомяну еще об одном встречном течении, не связанном с преступлением.

– Если так, то зачем о нем упоминать?

– Потому что оно окончательно убедило меня в виновности Эндрю Долиша, ответил доктор Фелл, – и также потому, что оно касается вас.

– Меня?

– Да, мисс Уордор. – Подобрав трубку, доктор Фелл посмотрел на Гэррета и Ника. – Эта молодая леди два года назад оказалась замешанной в деле об отравлении в Уэст-Кантри. Эллиот и я слышали об этом. Эллиот узнал ее – ему было известно, что она невиновна. В ночь с пятницы на субботу он решил поговорить с ней. Ранее леди не проявляла желания сотрудничать, но теперь эмоции прорвали плотину, и она поведала всю историю.

До этого времени я только подозревал, что наш непогрешимый адвокат виновен. Но это были всего лишь праздные размышления, и я мог ошибаться. Если мои подозрения были верны, то он должен был попытаться разыграть вторую попытку самоубийства. Но такому опытному юристу, конечно, нужна была линия обороны. Если полиция откажется верить в самоубийство, кто лучше подойдет на роль козла отпущения, чем девушка, которую однажды уже подозревали в убийстве?

Но как Долиш мог узнать о ее прошлом? Согласно рассказу самой мисс Уордор, только миссис Баркли знала ее историю. Встревоженная миссис Баркли хотела спросить суперинтендента Уика, подозревает ли еще полиция ее подругу. Мисс Уордор заставила ее пообещать, что она не сделает этого, – миссис Баркли обещала и сдержала слово. Но будучи хорошей подругой, она все-таки хотела узнать, каково положение мисс Уордор с точки зрения закона. К кому же она могла обратиться?

Ответ пришел из моего фрейдистского подсознания. При условии соблюдения строгой конфиденциальности миссис Баркли обратилась бы к Эндрю Долишу: юристу, чья профессия – хранить секреты, единственному человеку на свете, которому она полностью доверяла. Позже я спрашивал об этом миссис Баркли, и она подтвердила мое предположение. Если бы обстоятельства сложились по-иному, мисс Уордор оказалась бы в сетях Долиша.

Конечно, это по-прежнему были всего лишь подозрения. Но теперь я чувствовал, что они верны, и был готов к поединку. Мои праздные размышления оказались правильными: Долиш был виновен, и теперь я могу более или менее точно воссоздать его поступки.

Воспользовавшись суетой, на которую он сам жаловался, Долиш украл револьвер с письменного стола, прежде чем гостей выставили из библиотеки без двадцати одиннадцать. Револьвер лежал у него в кармане, когда он говорил со мной в гостиной. Долиш надел длинный голубой дождевик – преждевременно, так как дождь начался гораздо позже, но он был осторожным человеком, – и шляпу-котелок, взял портфель, где находился только украденный жакет, и вышел к своему автомобилю.

Но Долиш далеко не уехал. Оказавшись за пределами поместья, он оставил там машину, вернулся и проскользнул в сад через вход, расположенный подальше от дома. Долиш стоял у восточного входа в сад, лицом к все еще открытому и ярко освещенному окну, понимая, что пришло время осуществить его план.

Было без нескольких минут одиннадцать. Пеннингтон Баркли, как и предвидел Долиш, в опаленном порохом жакете находился в библиотеке. Неподалеку, в музыкальной комнате, попурри из Гилберта и Салливана подходило к концу, перекрывая все звуки в доме.

Торжествующий Долиш стоял в шестидесяти футах от окна – на подходящем расстоянии для стрельбы в цель. Он мог громким возгласом подозвать Баркли к открытому окну. Любой стоящий у этого окна, как вы видели сами, оказывался в перекрестном освещении. К тому же к услугам Долиша была мишень – черное пятно от пороха на левой стороне груди бордового жакета.

Долиш поднял револьвер и выстрелил. Но этим дело не кончилось. Оружие нужно было вернуть в библиотеку, чтобы никто не узнал о его исчезновении; его должны были найти рядом с телом предполагаемого самоубийцы. Адвокат побежал через лужайку к окну, чтобы бросить револьвер в комнату. Риск был не слишком велик. Луна светила тускло; он бежал, опустив голову и прикрывая лицо левой рукой.

Но Баркли? О чем он думал в тот страшный момент – он ведь избежал гибели только потому, что пуля попала слишком низко?

Его подозвали к окну, в темноте мелькнула вспышка, и что-то более твердое, чем пыж из холостого патрона, ударило его в то же самое место. Баркли много говорил если не о призраках, то о визитере в черной мантии. И теперь к нему бежала из сада фигура в длинном темно-голубом дождевике, который легко можно было принять за мантию. Баркли не узнал нападавшего, поэтому пришлось долго и терпеливо расспрашивать его в субботу, убеждать его, что увиденное ему не почудилось. В тусклом свете даже шляпу-котелок было невозможно разглядеть – он скорее чувствовал, что с головным убором что-то не так.

Теперь вы начинаете понимать? Баркли испытал страшное потрясение – ему казалось, что его атакует выдуманный им же призрак. Он действовал чисто инстинктивно. Чтобы хоть как-то защититься от приближающейся фигуры, нужно было закрыть окно. Шатаясь, Баркли протянул руки к раме.

Разумеется, Долиш ни тогда, ни в другое время не собирался разыгрывать призрака – он был практичным человеком, который задумал совершить убийство. И все же в решающий момент его нервы почти сдали. Он хотел только бросить оружие в библиотеку, а его жертва в эту минуту кинулась к окну! Не заботясь об отпечатках пальцев, которые в любом случае не обнаружили бы, так как он держался только за рукоятку, Долиш швырнул револьвер мимо своей жертвы в комнату, где тот отлетел по ковру к креслу.

Лужайка, фигура незнакомца, лунный свет – все смешалось перед глазами Пеннингтона Баркли. Он чувствовал боль – возможно, это конец. Голыми руками, оставив отпечатки, которые мы потом нашли, он ухватился за раму и опустил ее, потом ударил ребром ладони по шпингалету и запер окно. Повернувшись, он сделал несколько неуверенных шагов в обратном направлении и рухнул рядом с револьвером.

Доктор Фелл сделал большой глоток эля и со стуком поставил кружку на стол.

– Вот вам ваша запертая комната! Как я уже утверждал в разговоре с Эллиотом, мы с самого начала рассматривали факты под неправильным углом. В конечном счете, комната оказалась запертой, так как каждый персонаж драмы действовал в точном соответствии со своим характером. На сей раз Пеннингтон не намеревался никого одурачить, но ему едва не удалось это с нами проделать.

– А Долиш? – осведомился Ник. – Что сделал потом этот гнусный негодяй?

– Его поведение едва ли можно назвать образцовым, – согласился доктор Фелл. – Но все же дальнейшие поступки Долиша заслуживают внимания. Он не мог сразу вернуться домой – ему нужно было забрать пачку бумаг, которые он якобы уже вынес, но в действительности спрятал под кушетку в гардеробной.

Долиш стал дожидаться удобного момента. Между половиной двенадцатого и без четверти двенадцать, когда мы все были чем-то заняты, он проскользнул в дом через открытое окно в конце западного коридора. Без четверти двенадцать, за пятнадцать минут до того, как Эллиот и я впервые посетили библиотеку, он снова выскользнул наружу с пачкой бумаг и, как я подозреваю, шляпой под мышками. Филлис, увидев его с большого расстояния, приняла макинтош за халат, а пачку бумаг за пакет – ее рассказ добавил еще один фантастический элемент к общей картине.

Узнал ли Долиш тогда, что Баркли жив? Возможно, но я так не думаю. Скорее всего, он узнал об этом только на следующее утро из телефонного разговора с Ником Баркли.

Тем временем, обследовав бумаги по настоянию Эстелл, которая уже вызывала у него кое-какие подозрения, Долиш обнаружил поддельный кодицил и воспользовался им. С тем чтобы укрепить свое положение, он решил сначала обвинить Эстелл, а потом предложить ей свое покровительство.

Нужно признать, Долиш разыграл для нас в своем офисе превосходное шоу! И все же в нем имелся один изъян. Он утверждал, что не помнит дату первого появления «призрака» перед Кловисом Баркли, и сказал, что разыскал ее в архиве только в субботу утром. Однако стеклянная дверца той секции книжной полки, где он, по его словам, хранил свои дневники, была так густо покрыта пылью, что стало ясно – к ней давно не прикасались. Долиш все время помнил нужную нам дату, но, подобно многим преступникам, пытался сделать так, чтобы его заявления выглядели очень правдоподобно – это был перебор.

Потерпев однажды неудачу, попробовал бы Долиш снова совершить убийство? По всей вероятности, да, если бы он был уверен, что выйдет сухим из воды. Я осторожно намекнул ему, что Эллиот склонен считать происшедшее с Баркли попыткой самоубийства, – фактически я не солгал, сначала Эллиот этого отнюдь не исключал. Да, я ловко сыграл искусителя. Только Долиш не знал, что его жертву охраняет полиция. Прежде чем мы покинули его кабинет, произошел еще один маленький инцидент. Среди многих спортивных трофеев достойного джентльмена я заметил кубок, полученный за победу в национальных состязаниях по стрельбе из револьвера в Бисли. Я неосторожно пробормотал «Бисли!», но так как вы двое интерпретировали это как «если», то, учитывая обстоятельства, я не стал вас разубеждать.

Потом, когда я беседовал с Эллиотом и суперинтендентом Уиком, выяснилось, что они оба пришли к тем же выводам, что и я. Убедить суперинтендента не составило труда – оказалось, что фирма «Долиш и Долиш» уже некоторое время пребывает в весьма шатком финансовом положении. Погруженный в бездну раскаяния Пеннингтон Баркли дополнил картину деталями покушения на его жизнь.

Оставалось прояснить еще один момент. Покинув кабинет адвоката, Эстелл, которая в очередной раз решила, что брат плетет против нее какие-то интриги, помчалась домой разбираться с ним. Но неприятности вновь настигли ее. Поднимаясь наверх, она оступилась и упала с площадки вниз головой. Особого вреда это не причинило – леди скоро поправится. Но боюсь, тринадцатое июня не назовешь счастливым днем рождения.

Конечно, не было твердых гарантий, что Долиш непременно совершит очередное покушение на жизнь своей жертвы. Но Баркли в хорошо знакомой вам манере настаивал, чтобы ему поручили роль приманки. Позвонив Долишу, как старому другу семьи, я поведал ему, что Баркли требует, чтобы его перенесли вниз, позволив лежать рядом с библиотекой.

Если бы Долиш решился на второе покушение, какое бы оружие он выбрал? Конечно, не исключался еще один револьвер, но первый был в руках полиции, а на сей раз не должно было возникнуть никаких сомнений, что это самоубийство. Баркли пользовался опасной бритвой с острейшим лезвием, и, хотя Фортескью запер все его бритвы, такое оружие – вариант беспроигрышный – его может раздобыть кто угодно.

Полиция наблюдала за Долишем. Но до последней минуты не могло быть полной уверенности в предстоящем покушении; мало ли для чего упомянутый джентльмен в поздний час уехал из дому в своей машине. За ним последовала полиция, и только когда он проезжал через Болье, – это менее чем в пятнадцати минутах езды отсюда, – Эллиоту сообщили по телефону, что наш подозреваемый, возможно, нанесет сюда визит. Ловушка была расставлена – слишком самоуверенный преступник вошел через парадную дверь и угодил в сети. Думаю, что, если не брать в расчет мелочей чисто эмоционального характера, рассказывать больше не о чем.

Доктор Фелл осушил свою кружку и поставил ее на стол.

– Да, – согласилась Фей, – это объясняет все факты. Но что будет дальше? Что нам делать теперь?

– Снова выпить, – громко провозгласил Ник. – Стаканы пусты? Что будем пить? Всем то же самое?

– Да, – отозвался Гэррет, – но теперь моя очередь угощать, так что садись.

Ник продолжал стоять, сунув руку в карман. Прежде чем он успел возразить, Гэррет собрал стаканы, поставил их на поднос и отнес к стойке. Бармен наполнил сосуды заново и исчез. Однако Гэррета не оставляло легкое беспокойство. Прежде чем взять поднос, он обернулся. Ник и Фей стояли рядом с ним.

– Слушай, старина! – заговорил Ник, зловеще понизив голос. – Насчет этих мелочей эмоционального характера, о которых упомянул Солон…

– Да? – одновременно спросили Фей и Гэррет.

– Не знаю, что он имел в виду, но тебе не кажется, что он что-то заметил… Хоть это и не связано с преступлением…

– О чем ты? Если ты насчет меня и Фей…

– Прости, если лезу не в свое дело, но как насчет тебя и Фей?

– И ты прости мне то же самое, но как насчет тебя и Дейдри?

– Я не беру назад ни одного слова из того, что думал и говорил по поводу Дейдри. Но…

– Но что?

– Это красивая мечта, старина, вот и все. Если мое присутствие не требуется копам, то я через несколько дней отбываю в Нью-Йорк. Причем отбываю в одиночестве. Если бы Дейдри поехала со мной, ее бы до конца дней мучила совесть. Не уверен, что и моя совесть была бы спокойна. Думаю, в глубине души она по-настоящему любит только дядю Пена. Все великие романы оборачиваются в итоге иллюзиями и ловушками! Вот почему я хочу спросить тебя кое о чем. Последние сутки ходили разговоры, что вы двое собираетесь пожениться…

– Вот как? – усмехнулся Гэррет. – Давай будем придерживаться фактов. Я просил ее выйти за меня замуж, а она велела мне убираться к дьяволу.

– О чем ты? – Фей так сильно вздрогнула, что стакан на стойке опрокинулся. Правда, он был пустой, так что это не имело особого значения. Я никогда не говорила ничего подобного. Я сказала…

– Что ты сказала? Скажи теперь – не важно, что мы находимся в пивной: ты выйдешь за меня замуж?

– Слушайте! – вмешался Ник, мрачно поглядев на Фей. – Хорошенько подумайте, прежде чем ответить. Я хорошо отношусь к вам обоим и хочу видеть вас счастливыми. Два таких человека, как вы, могут отлично ладить друг с другом, пока не называют это любовью. Но если они женятся, всему приходит конец. Я это знаю, так как сам был женат. Послушайте дядюшку Ника, послушайте голос разума! Не делайте этого! Как бы вы ни старались, что хорошего может у вас получиться, если накопленный человечеством опыт говорит «нет»?

Голубые глаза Фей устремились на Гэррета.

– Тем не менее, – улыбнулась она, – мы все-таки попробуем.