Онлайн чтение книги Дом судьи
Глава 3. След Эро

Мегрэ никогда не забудет эту необычную минуту. Прежде всего, накопившуюся к концу ночи усталость, запах влажной шерсти и теряющийся в бесконечности незнакомый коридор. Опять послышался туманный горн. В тот миг, когда Альбер Форлакруа ринулся на дверь, Мегрэ взглянул в сторону лестницы и увидел бесшумно поднимавшегося судью. За ним, в лестничном пролете, лицо Межа…

Дверь поддалась, и гигант очутился на середине комнаты.

Мегрэ ждала неожиданность. Ничего подобного он не мог предположить.

В изголовье кровати горела лампа под искусно присборенным абажуром. В постели эпохи Людовика XVI полулежала молоденькая девушка; когда она приподнялась на локте, чтобы оглянуться на дверь, ее ночная рубашка спустилась с плеча, открыв тяжелую, налитую грудь. Мегрэ не смог бы сказать, красива ли девушка. Лицо, пожалуй, чуть широковатое, лоб не слишком высокий, нос детский. Однако очертания крупных губ напоминали сочный плод, а глаза были огромны.

Зажгла ли девушка свет, услыхав шум в коридоре? Спала ли? Этого комиссар не знал. Она не без удивления смотрела на коренастого Мегрэ, стоящего в дверном проеме, и брата, который в своих резиновых сапогах возвышался посреди комнаты. Наконец, спокойно осведомилась:

— В чем дело, Альбер?

Судья не показывался, но стоял у двери и все слышал. Мегрэ чувствовал замешательство: он не мог оторвать взгляд от груди девушки, а брат это заметил. Правда, комиссар его не интересовал. Альбер подозрительно осмотрел комнату, потом открыл какую-то дверь.

Интуиция? Мегрэ был уверен, что дверь ведет в пресловутый чулан для фруктов, и подошел поближе.

— Что вы ищете? — спросил он.

В ответ — лишь свирепый взгляд. Вдруг Альбер Форлакруа нагнулся. И в комнате, и в чулане виднелись на полу следы ног. Едва заметные грязные отпечатки чьей-то обуви; грязь была еще влажной.

— Чьи это?

Альбер подошел к окну чулана: оно было открыто, и холодный воздух проникал в комнату. Вернувшись в спальню, Мегрэ увидел, что девушка с обнаженной грудью лежит в той же позе. Выходит, этой ночью, быть может, даже когда Мегрэ уже находился внизу, в этой комнате, в этой постели побывал мужчина?

Альбер широким шагом пересек комнату. Ожидавший в коридоре судья пробормотал:

— Теперь я не смогу запереть дверь. — Его сын пожал плечами и, не обращая ни на кого внимания, стал спускаться вниз; Мегрэ шел следом.

— Межа!

— Да, шеф?

— Присмотри-ка за домом. Снаружи.

Мегрэ снял с вешалки пальто, взял шляпу. Еще не рассвело, но в гавани было уже оживленно, отовсюду слышались голоса и шум.

— Вы мне давеча не ответили. Вы знаете, кто это?

Мегрэ прошел мимо подстерегавшего его маленького таможенника, к замешательству последнего сделав вид, что никого не замечает. Что же до Альбера, этот не спешил открывать рот. Чудной парень!

— Я могу отправляться за мидиями? Или вы собираетесь меня арестовать?

— Ступайте к вашим мидиям. Вот только скажите: кто этот человек, чьи следы вы нашли в комнате сестры?

Тут Альбер вдруг остановился и положил руку на плечо Мегрэ. Они стояли у самого берега. Вода быстро отступала, обнажая коричневатую вздувшуюся тину. Мужчины и женщины в коротких штанах и резиновых сапогах грузили пустые корзины в плоскодонные лодки, приводимые в движение шестами.

— Человек? Стойте-ка… Вот он.

Парень, такой же высокий и сильный, как Альбер, и так же, как он, одетый, помог старухе влезть в лодку и разом отвалил от берега.

— Его звать Эро, Марсель Эро, — с этими словами Альбер толкнул двери сарая и вынес из него стопку корзин.

Когда Мегрэ вернулся, служанка гостиницы «Порт» уже встала и мыла в зале пол.

— Где это вы пропадали? — удивилась она. — Вы что, совсем не спали?

Он уселся у печки и заказал кофе, хлеб, колбасу, сыр. И только устроившись как следует на скамье, спросил за едой:

— Вы знаете некоего Эро?

— Марселя? — выпалила она, и комиссар посмотрел на нее внимательнее.

— Да, Марселя Эро.

— Это здешний парень. А почему вы спрашиваете? — Мегрэ все равно не удалось бы убедить ее, что парень ему безразличен.

— Он сборщик мидий? Женат?

— Нет, что вы!

— Помолвлен?

— Почему вы об этом спрашиваете?

— Просто так… Мне показалось, что он крутится вокруг дочери судьи.

— Не правда! — процедила она сквозь зубы. — Может, на нее и другие охотники есть. А крутиться да любезничать им вовсе ни к чему, потому как, если уж хотите знать, эта девица, она… она… — служанка попыталась подобрать словцо покрепче, но в результате выпалила слабенькое:

— не бог весть что! Это всем известно. А если ее братец и дальше станет лупцевать всех мужчин, которых застанет у ней в комнате…

— И много таких?

— Да кому не лень! А когда она сбежала в Пуатье, ее отыскали там в таком виде, что не приведи бог! Если вас пытались убедить, что она с Марселем…

— Вы не добавите мне малость кофе? Еще вопрос: человек, приехавший во вторник на автобусе…

— Когда это было?

— Он приехал автобусом, который приходит в половине пятого.

— Ушел сразу же?

— Сказал, что вернется обедать, и пошел в сторону моста, куда точно — не знаю: было уже темно.

— Если вам покажут фотографию, узнаете его?

— Пожалуй…

— Ладно! Я пошел спать.

Она изумленно посмотрела на постояльца.

— Значит, так. Сейчас шесть. Разбудите меня в восемь утра и принесите очень крепкий кофе. На вас можно рассчитывать? Вы на меня не сердитесь из-за Марселя?

— А мое какое дело?

Спал он крепко. Это было его большое достоинство — умение спать в любом месте и в любое время, мгновенно забывая все свои заботы. Когда служанка, которую звали Тереза, разбудила Мегрэ, держа в руках чашку дымящегося кофе, его ждал приятный сюрприз. Вокруг все изменилось. В окно светило солнце. Комнату наполнял веселый шум, складывавшийся из множества разных звуков.

— Принесите-ка мне, пожалуйста, кусок мыла, детка. И купите где-нибудь поблизости безопасную бритву и помазок.

В ожидании служанки комиссар облокотился на подоконник, глотая холодный вкусный воздух, словно ключевую воду. Вон бухта, показавшаяся ему ночью черной и вязкой. Вон дом судьи. Сараи на берегу. Все вызывало у него восторженное удивление. Сараи, к примеру, были светлые — белые, голубые, зеленые; дом судьи — весь белый, крытый нежно-розовой черепицей. Это был действительно старый дом, который на протяжении веков неоднократно перестраивался. У окна чулана для фруктов Мегрэ с удивлением заметил довольно широкий балкон с перилами; на каждом его углу стояла огромная фаянсовая ваза. По ту сторону сада — небольшой, на две комнаты, белый домик, палисадник за забором, прислоненная к яблоне лестница. На пороге домика кто-то стоит и смотрит в сторону Мегрэ: белый чепец, руки сложены на животе — быть может, Дидина?

Сборщики мидий уже вернулись. Два-три десятка необычных плоскодонок, по-местному — аконов, выстроились у пристани, на большие рычащие грузовики грузили корзины с голубоватыми мидиями.

— Я нашла только рекламную бритву за три с половиной франка, но продавец уверяет, что…

Рекламная — так рекламная! Спать Мегрэ уже не хотелось. Он чувстововал себя свежим, словно провел всю ночь у себя в постели. Может быть, глоток белого перед уходом? Почему бы и нет?

— Почистить ваши ботинки?

Обязательно! Долой грязь! Да здравствует аккуратность! Мегрэ не смог удержать улыбки, увидев вдали инспектора Межа; тот походил на мокрого петуха, который сушит перья на солнце.

— Никаких новостей, старина?

— Никаких, шеф. Пришли две женщины: старая и молодая. Кажется, прислуга. Вот, кстати, взгляните…

Три окна на первом этаже были открыты. Это были окна библиотеки, где накануне Мегрэ с судьей провели у камина часть ночи. Старуха в белом чепце вытряхивала половики; тонкая пыль золотилась в солнечных лучах.

— Что судья?

— Не видел. Барышню тоже. А этот гнусный тип замучил меня своей болтовней.

Мегрэ посмотрел, куда указывал инспектор, и увидел таможенника; казалось, при свете дня тот косит еще сильнее, чем ночью. Он явно надеялся, что его позовут, и ждал лишь знака.

— Оставайся здесь, пока я не вернусь. Я недолго.

— Я не успею выпить чашку кофе?

— Отчего же нет! — Мегрэ находился в благодушном настроении. Чуть позже он уже входил в помещение жандармерии, где представился бригадиру.

— Прежде всего, мне нужно воспользоваться вашим телефоном. Будьте добры, соедините меня с прокуратурой в Ларош-сюр-Йон.

Прокурора еще не было. Его заместитель выслушал сообщение Мегрэ и одобрил его действия. Потом разговор с Люсоном. Потом еще несколько телефонных звонков.

Наконец-то Мегрэ все же удалось пустить машину в ход. Правда, не без сожаления о прошлых днях. В Париже у него была бы под рукой вся его бригада; ребята, которые знают его методы, которым почти ничего не нужно говорить, — Люкас, недавно получивший повышение, Жанвье, Торранс, парни из антропометрической службы. Здесь же фотограф приехал только в полдень, а жандарм, которого он поставил неподалеку от дома, так свирепо поглядывал на прохожих, что в кафе на углу уже почуяли что-то неладное.

Мегрэ позвонил. Дверь открыла старуха.

— Я спрошу, может ли господин судья…

— Пусть войдет, Элиза.

Судья находился в большой комнате, где царил идеальный порядок; солнце через три окна заливало ее светом.

— Я пришел сфотографировать труп. Надеюсь, он остался в прачечной?

— Сейчас дам вам ключ. Я запер ее, чтобы прислуга…

— Они ничего не знает?

— Пока нет. Я предпочел…

— Ваша дочь встала?

Ну и вопрос! Неужели Мегрэ не слышит, что на втором этаже играют на рояле?

— Она тоже ничего не знает?

— Ровным счетом ничего.

Никогда еще, пожалуй, Мегрэ не сталкивался с такой стойкостью к невзгодам. Человек с изысканными манерами, образованный, кроткий, после окончания партии в бридж обнаруживает своего гиганта-сына на верхней ступеньке лестницы. И это ему кажется вполне естественным! На следующее утро он открывает дверь и находит труп неизвестного, труп человека, которого убили. Никому ничего не сказав, не моргнув глазом, он уходит на ежедневную прогулку с дочерью. Ждет высокого прилива. Зашивает труп в мешки. Он… Прибывает полиция. Внезапно появляется разъяренный сын. Взламывает дверь в комнату дочери. Обнаруживает, что ночью там был мужчина. Он спокоен. Как обычно, появляется прислуга и принимается мирно прибираться в доме. Девушка с обнаженной грудью играет на рояле. Отец лишь запирает на ключ прачечную, где лежит труп.

Фотограф приступил к работе; судья наблюдал за ним с таким видом, словно усаживать труп и придавать ему сходство с живым человеком — самое обычное дело.

— Предупреждаю вас, — проворчал Мегрэ, — что прокуратура будет здесь часа в три. Прошу вас не выходить до этого из дому. Это касается и мадемуазель Форлакруа.

Интересно, почему слова «мадемуазель Форлакруа» показались комиссару нелепыми? Потому что он видел ее в постели, с обнаженной грудью? Потому что мужчина оставил в ее комнате грязные следы?

— Скажите, комиссар, мой сын с вами разговаривал? Стаканчик портвейна?

— Благодарю. Ваш сын только показал мне некоего Марселя Эро. Вы его знаете?

Веки судьи дрогнули, ноздри поджались.

— Вы тоже думаете, что именно Марсель был в комнате вашей…

— Не знаю, — тихо выдохнул судья.

Дверь в библиотеку была открыта. В камине пылали поленья.

— Зайдем на минутку, прошу вас.

Это прозвучало как мольба. Мегрэ оставил фотографа у двери.

— Я полагаю, вы все поняли?

Мегрэ не ответил ни да, ни нет. Он чувствовал себя неловко, тем более перед отцом.

— Именно из-за нее я уехал из Версаля и обосновался здесь, в этом доме, который принадлежит нашей семье уже давно; иногда летом мы проводили здесь месяц-другой.

— Сколько ей тогда было?

— Шестнадцать. Врачи предупредили, что приступы будут учащаться. В остальное время она вполне нормальная. — Он отвернулся. Потом, пожав плечами, продолжил:

— Я не сказал вам об этом сразу. Толком даже не знаю, на что я надеялся. Теперь вы понимаете, почему было бы лучше, если бы труп унесло в море? Люди решат… Они могут вообразить бог весть что! Да еще этот дурак Альбер…

— Зачем он приходил в тот вечер?

Нет, поздно, хотя несколько мгновений казалось, что судья все объяснит, вот-вот раскроет тайну. Быть может, Мегрэ поставил вопрос слишком прямо? Форлакруа холодно смотрел на собеседника; в солнечном свете зрачки его были почти бесцветными.

— Да нет. Это не имеет никакого отношения к делу. Пустяки. Вы в самом деле не хотите портвейна? Мой друг из Португалии…

Один друг присылает арманьяк, другой портвейн. Не старался ли он сделать свою жизнь как можно более утонченной? Занавеска на окне была не задернута, и судья, заметив прохаживающегося жандарма, рассмеялся коротким нервным смешком.

— Это что, слежка?

— Вы же знаете, что я не могу поступить иначе. — Форлакруа вздохнул и неожиданно проговорил:

— Все это очень прискорбно, комиссар. В конце концов… Рояль над их головами звучал не переставая; шопеновские аккорды прекрасно гармонировали с атмосферой этого богатого дома, жизнь в котором была так приятна.

— Пока! — бросил вдруг Мегрэ с видом человека, устоявшего перед искушением.

В зале гостиницы «Порт» сидели вернувшиеся с моря мужчины. Кто из них только что говорил? Сейчас все молча наблюдали, как Мегрэ и Межа садятся за стол и заказывают обед.

Клеенчатые куртки, полинявшие от дождя и морской воды, поражали роскошной гаммой синего. Тереза, маленькая служанка, казалась взволнованной, и, проследив за ее взглядом, Мегрэ увидел в одной из групп Марселя Эро, который пил розовое вино. Дюжий парень лет двадцати пяти, в резиновых сапогах, неуклюжий, как все окружающие, взгляд спокойный, движения неторопливые.

Шумные разговоры стихли. Мужчины повернулись к Мегрэ. Потом хлебнули из стаканов, утерли рты и заговорили о чем попало — лишь бы прервать тягостное молчание. Начал какой-то старик, его поддержал другой.

— Пора и домой, обедать! А то жена ругаться будет.

Мегрэ остался почти один; он сидел, облокотившись на стол и подперев подбородок ладонью. Тереза подошла и спросила:

— Любите муклад?

— А что это такое?

— Мидии в сметане. Местное блюдо.

— Терпеть не могу сметану, — заявил Межа.

Когда она удалилась, подошел Марсель. Пододвинул стул с соломенным сиденьем, сел на него верхом и притронулся к козырьку фуражки.

— Можно поговорить с вами, господин комиссар? — Это прозвучало не смиренно, но и не вызывающе. Парень чувствовал себя вполне непринужденно.

— Откуда вы знаете, что я комиссар?

— Говорят… Когда мы вернулись с моря, пошли разговоры…

В углу сидели два рыбака и прислушивались издали к их беседе. На кухне раздавался звон тарелок.

— Правда, что в доме судьи убили человека?

Межа под столом толкнул Мегрэ коленом. Тот с набитым ртом поднял голову и спокойно посмотрел на собеседника; парень выдержал его взгляд.

— Правда.

— В чулане для фруктов?

На верхней губе у Марселя заблестели капельки пота.

— А вы знаете этот чулан?

Парень не ответил, бросив взгляд на Терезу, которая подошла с дымящимся мукладом.

— В какой это было день?

— Сначала сами ответьте мне на один вопрос. В котором часу вы вернулись домой прошлой ночью? Вы ведь живете с матерью, верно?

— Альбер что-нибудь сказал?

— Вопрос задал я.

— Около полуночи.

— Вы всегда уходите из дома судьи так поздно? — Снова взгляд, на этот раз в сторону кухни, где только что скрылась Тереза.

— По-разному…

Жаль, что разговор произошел в тот миг, когда Мегрэ был занят превосходным мукладом. Он пытался сообразить, что у муклада за привкус? Чуть пряный… Немного похоже на дичь…

— А во вторник? — поинтересовался он.

— Во вторник я там не был.

Мегрэ нахмурился, замер на секунду с отсутствующим взглядом и вдруг торжествующе выпалил:

— Кэрри![1]Приправа из куркумового корня, чеснока и разных пряностей (англ.). Держу пари на что угодно, что здесь есть кэрри!

— Вы мне не верите?

— Насчет вторника? Понятия не имею, старина. По-вашему, я обязан уже все знать?

— Я готов поклясться…

Несомненно, Мегрэ очень хотелось поверить и ему тоже, как хотелось поверить судье. Как безотчетно он уже поверил Альберу.

Тем не менее труп не пришел в дом судьи сам!