Действие первое

Онлайн чтение книги Донья Росита, девица, или Язык цветов
Действие первое

Комната. Одна из дверей ведет в оранжерею.

Дядя. А мои семена?

Няня. Они тут были.

Дядя. Теперь их нет.

Тетя. Чемерица, фуксии и хризантемы, «Луис Пасси» фиолетовый и лилия серебристо-белая с лиловым ободком.

Дядя. За цветами надо ухаживать.

Няня. Вы это мне говорите?…

Тетя. Молчи. Не отвечай.

Дядя. Я это всем говорю. Вчера я видел на полу раздавленные клубни георгина. (Входит в оранжерею.) Вы, по-видимому, не понимаете, что такое моя оранжерея. С восемьсот седьмого года, когда графиня де Вандес вывела свою моховую розу, это никому больше не удавалось тут, в Гранаде, даже университетскому ботанику, а мне удалось. Вы должны относиться с уважением к моим цветам.

Няня. Что ж, я их не уважаю?

Тетя. Ш-ш-ш! Оба вы хороши.

Няня. Да, сеньора. Я уж не говорю, что когда целый день поливаешь и всюду вода, жабы разведутся.

Тетя. Ну, ты же любишь нюхать цветы.

Няня. Нет, сеньора. Цветы пахнут мертвым ребенком, монашкой, алтарем. Все вещи грустные. По мне, апельсин или айва хорошая стоят всех этих роз. А тут у нас… розы справа, базилики слева, анемоны, шалфеи, петуньи и эти теперешние цветы, модные, хризантемы, растрепанные, как цыганята. Уж как бы хорошо посадить в саду грушу, вишню или японскую рябину!

Тетя. Чтоб их съесть…

Няня. На что же нам зубы даны?… У нас в деревне говорили:

Нам зубы даны, чтобы есть,

а ноги даны для пляски,

но кой-что у женщины есть…

(Подходит к Тете и доканчивает шепотом ей на ухо.)

Тетя. Господи! (Крестится.)

Няня. Да уж, в деревне скажут! (Крестится.)

Быстро входит Росита. На ней розовое платье по моде 90-х годов, с буфами и лентами.

Росита. А шляпа? Где моя шляпа? На колокольне у святого Людовика уже отзвонили тридцать раз!

Няня. Я видела на столе.

Росита. Нет ее там.

Все ищут. Няня выходит.

Тетя. А в шкафу ты смотрела? (Выходит.)

Входит Няня.

Няня. Нигде ее нет.

Росита. Неужели никто не знает, где шляпа?

Няня. А ты надень голубую, с маргаритками.

Росита. Ты с ума сошла!

Няня. Не больше, чем ты.

Возвращается Тетя.

Тетя. Вот она!

Росита берет шляпу и выбегает.

Няня. И все-то ей сразу подай! На два дня вперед забегает. Все-то она спешит, и никак ее не удержишь. Когда маленькая была, я ей всякий день говорила сказку, как она будет старушкой: «Моей Росите уже восемьдесят…» И всегда у нее так. Видели вы когда, чтоб она присела и занялась бы кружевами, или прошивками, или мережками или фестоны вырезала на капот?

Тетя. Никогда не видела.

Няня. Вечно она носится.

Тетя. Ты уж скажешь…

Няня. А что, вы сами не видите?

Тетя. Конечно, я никогда не могла ей перечить – как огорчить сироту?

Няня. Да уж, ни отца у нее, ни матери, зато тетя с дядей – настоящий клад. (Обнимает Тетю.)

Дядя (за сценой). Это уж слишком.

Тетя. Господи помилуй!

Дядя. Мало того, что топчут семена, но это уж бог знает что! У моего любимого куста роз обломаны листья. Этот сорт мне дороже всех. Гораздо дороже, чем роза моховая, и помпонная, и дамасская, и шиповник «Королева Изабелла». (Тете.) Иди-ка сюда, посмотри.

Тетя. Сломалась?

Дядя. Нет, все обошлось, но она могла сломаться.

Няня. Так чего ж кричать?

Дядя. Интересно бы выяснить, кто перевернул цветочный горшок?

Няня. На меня не смотрите!

Дядя. Значит, я сам перевернул.

Няня. А что, разве тут собаки не ходят или кошки? И ветер мог свалить.

Тетя. Пойди подмети в теплице.

Няня. Да уж, в этом доме не поговоришь.

Дядя. Ты никогда не видела такой розы. Это я тебе приготовил сюрприз. Есть замечательные сорта роз – вот, например, Rosa declinala – склоненная, с опущенными бутонами, и Rosa inermis – безоружная, без шипов, вот так чудеса, а? – ни одного шипа, и mirtifolia – миртолистная, ее привозят из Бельгии, и Rosa sulfurata – сернистая, она светится в темноте. Но эта самая редкая. Ботаники зовут ее Rosa mutabilis, что означает: «изменчивая», «меняющаяся». В этой книге ее описание, а вот картинка – посмотри-ка! (Открывает книгу.) Она красная утром, к вечеру становится белой, а ночью отцветает.

Она раскрывается утром

и кажется крови красней.

Роса на нее не ложится,

боясь испариться на ней.

Она распускается в полдень,

твердея, словно коралл.

Дробится о стекла солнце,

чтоб отблеск на ней заиграл.

Когда принимаются птицы

на ветках петь и играть

и вечер к морским фиалкам

приходит без сил умирать, —

белеет она, как белеет,

от слез побледнев, щека.

Когда ж раздается устало

звучанье ночного рожка

и звездам время подняться,

а звукам время стихать, —

задетые тьмой, начинают

ее лепестки опадать.

Тетя. Она уже расцвела?

Дядя. Один цветок расцветает.

Тетя. И цветет только день?

Дядя. Только день. И весь этот день я думаю провести около куста, чтоб увидеть, как она побелеет.

Входит Росита.

Росита. Где мой зонтик?

Дядя. Где ее зонтик?

Тетя (кричит) . Зонтик!

Входит Няня.

Няня. Вот он, зонтик.

Росита берет зонтик, целует Дядю и Тетю.

Росита. Хороша?

Дядя. Прелесть!

Тетя. Лучше всех.

Росита (открывает зонтик). А так?

Няня. Ради бога, закрой зонтик, нельзя открывать в комнате – это к несчастью!

Святой Варфоломей колесом,

святой Иосиф хлыстом

и лавра святым прутом

гоните врага мимо

четырех концов Иерусалима.

Все смеются. Дядя выходит.

Росита (закрывает зонтик). Вот, закрыла.

Няня. Больше так не делай. Чтоб тебя…

Росита. Ой!

Тетя. Что ты хотела сказать?

Няня. Так ведь не сказала!

Росита (выходит, смеясь). До свиданья.

Тетя. С кем ты идешь?

Росита (опустив голову). С подружками.

Няня. И с дружком.

Тетя. Ну еще бы!

Няня. Не знаю, кого я больше люблю: ее или его.

Тетя садится и принимается плести кружева.

Вот уж парочка, только на них и смотреть, а не дай бог помрут, похоронить в хрустальном гробу. А вы кого больше любите? (Начинает прибирать в комнате.)

Тетя. Я их обоих люблю, они мне оба родные.

Няня. Что одного, то и другую, а все-таки…

Тетя. Росита у меня выросла.

Няня. Это так. Я в кровь не верю, такой у меня закон. Кровь в жилах течет, сверху ее не видно. Троюродный брат, если он при тебе, дороже родного станет. А почему – это я не скажу…

Тетя. Ты лучше убирай.

Няня. Сейчас. У вас слова не вымолвишь. Вот, конечно, воспитай красавицу, а своих детей забрось, а свои-то дрожат от голода…

Тетя. Может быть, от холода?

Няня. Уж от чего-нибудь да дрожат. Своих детей забрось, чтоб тебе потом рот затыкали, а я – прислуга, только молчать не могу, а ответить и думать нельзя, а то бы сказала…

Тетя. Что ты сказала бы?

Няня. Бросьте вы эти коклюшки, у меня голова треснет!

Тетя (смеясь). Пойди посмотри, кто там.

На сцене тихо, слышно только, как постукивают коклюшки. Голос: «Рома-а-шка све-е-жа-ая!»

(Про себя.) Ромашки надо купить… Иногда нужно бывает… Вот когда что случится… тридцать семь… тридцать восемь…

Голос торговца издалека: «Рома-а-шка све-е-жа-ая!»

(Закалывает булавку.) И сорок.

Входит Племянник.

Племянник. Тетя!

Тетя (не глядя на него). Здравствуй, присаживайся, если хочешь. Росита ушла.

Племянник. С кем?

Тетя. С подружками.

Пауза.

(Смотрит на Племянника.) Что-нибудь случилось?

Племянник. Да.

Тетя. Кажется, я догадываюсь. Дай бог, чтоб ошиблась.

Племянник. Нет. Прочтите.

Тетя (читает). Так я и думала. Потому я и не хотела, чтоб вы часто встречались. Я знала, что рано или поздно ты должен будешь уехать туда, к родителям. А это не близко! Сорок дней только до Тукумана.[1]Тукуман – город в Аргентине. Будь я мужчиной и помоложе, я дала бы тебе пощечину.

Племянник. Я не виноват, что люблю ее. Неужели вы думаете, что отъезд меня радует? Я хотел бы остаться здесь, потому и пришел.

Тетя. «Остаться! Остаться!» Твой долг – ехать. Там большое хозяйство, а отец уже стар. Вот я сама тебя гоню… Ты покинешь меня в большом горе. О Росите не хочу и думать. Ты вонзишь ей стрелу в сердце, стрелу с лиловыми лентами. Теперь она узнает, что шелк годится не только для вышиванья. Им вытирают слезы.

Племянник. Что же вы мне советуете?

Тетя. Уехать. Твой отец – мой брат. Здесь ты гуляешь, там – будешь работать.

Племянник. Я хотел бы…

Тетя. Жениться? Ты сошел с ума. Сперва устрой свое будущее. Увезти Роситу, да? Мы с дядей не разрешим.

Племянник. Я и сам слишком хорошо знаю, что это. невозможно. Только пусть Росита меня ждет. Ведь я скоро вернусь.

Тетя. Если там тебя не окрутит какая-нибудь красотка. И зачем я разрешила тебе за ней ухаживать! Моя девочка остается одна, в четырех стенах, а ты плывешь по морю, совсем свободный, плывешь по реке, скачешь по лимонным рощам, а она все тут, одна, изо дня в день, а ты – там, на коне, с ружьем, стреляешь фазанов.

Племянник. Почему вы так говорите со мной? Я дал слово и сдержу его. И вы знаете…

Тетя (мягко). Не надо…

Племянник. Не буду. Я замолчу из почтения к вам, но помните: совесть у меня есть.

Тетя (насмешливо). Прости, прости. Я забыла, что ты уже мужчина.

Входит Няня.

Няня (в слезах). Если бы он был мужчиной, он бы не уезжал.

Тетя (резко). Молчи!

Няня громко рыдает.

Племянник. Я сейчас вернусь. Скажите ей.

Тетя. Не беспокойся. Нам, старым людям, всегда выпадает на долю все неприятное.

Племянник выходит.

Няня. Ой, бедная моя девочка! Ой, бедная! Ой, господи, бедная! Вот какие теперь мужчины! Я бы по миру пошла, а ее не оставила. Опять у нас в доме слезы. Ох, сеньора! (С внезапной злостью.) Чтоб его съела морская змея!

Тетя. Все в воле божьей.

Няня.

Слушайте, кунжут и просо,

и три святых вопроса,

и цветок корицы:

пусть он сна лишится

и никакие клятвы

не принесут ему жатвы.

У святого Николая в колодце

пусть ядом соль для него обернется.

(Берет кувшин с водой и крестом кропит землю.)

Тетя. Не кощунствуй, иди по своим делам.

Няня уходит.

Слышится смех. Тетя выходит.

Первая подружка (входит и закрывает зонтик). Ах!

Вторая подружка (так же). Ах, как свежо!

Третья по дружка (так же). Ах!

Росита (так же).

Кто слушает нежные вздохи

моих подружек прелестных?

Первая подружка.

Никто.

Вторая подружка.

Равнодушный ветер.

Третья подружка.

Один кавалер неизвестный.

Росита.

А кто эти вздохи ловит,

чтоб в небо не улетали?

Первая подружка.

Стена.

Вторая подружка.

Портрет потаенный.

Третья подружка.

Стежки на моем одеяле.

Росита.

Ах, милые! Ах, подруги!

Я тоже с вами вздыхаю.

Первая подружка.

Кто слышит тебя?

Росита.

Глаза —

они и во тьме сияют.

Над ними ресницы, как заросли,

в которых заря отдыхает,

и пусть они черного цвета,

но ярче маков пылают.

Первая подружка.

Не ты вздыхаешь, а радость.

Вторая подружка.

Ах!

Третья подружка.

Счастлива ты.

Первая подружка.

В добрый час!

Росита.

Меня обмануть не удастся,

Я слышала слухи про вас.

Первая подружка.

Все слухи – цветы бабьих сплетен.

Вторая подружка.

Их волны ветрам подпевают.

Росита.

Я вам расскажу.

Первая подружка.

Мы просим.

Третья подружка.

Лишь вымысел слухи венчает.

Росита.

В Гранаде, в квартале Эльвиры,

живут три мадридских красотки,

одни по ночам в Альгамбру

идут они легкой походкой.

Одна в зеленом уборе,

другая как мальва блещет,

а третья – в пестрой шотландке,

и ленты до полу плещут.

Те, что впереди, – две цапли,

а третья голубки милее.

Таинственные вуали

снимают в темной аллее.

Ах, как же темно в Альгамбре!

Куда подружки шагают,

покамест в тени и прохладе

фонтан и роза вздыхают?

Быть может, юноши ждут их?

Где мирт, чтобы встать на страже?

Чьи руки трепетно снимут

цветок, прикрепленный к корсажу?

Никто не идет за ними:

две цапли, одна голубка.

Но юноши есть и такие,

что прячутся в зелени хрупкой.

В собор не ушли скульптуры,

и ветер целует их вволю;

Хениль волов убаюкал,

а Дарро – бабочек в поле.

И ночь тяжело ступает,

и тени ложатся холмами.

Мелькает ботинок, закрытый

оборками и кружевами.

У старшей глаза раскрыты,

у младшей – опущены скромно.

Так кто ж эти трое подружек

со шлейфом, с повадкою томной?

Зачем платочками машут?

Куда спешат ночью темной?

В Гранаде, в квартале Эльвиры,

живут три мадридских красотки,

одни по ночам в Альгамбру

идут они легкой походкой.

Первая подружка.

Довольно, не то всю Гранаду

зальет этот слух волною.

Вторая подружка.

У нас есть вздыхатели?

Росита.

Нет.

Вторая подружка.

Ведь это правда?

Росита.

Не скрою.

Третья подружка.

Нам иней убор подвенечный

прошил своими стежками.

Росита.

Но…

Первая подружка.

Ночь нам нравится очень.

Росита.

Но…

Вторая подружка.

Улицы скрыты тенями.

Первая подружка.

Одни по ночам в Альгамбру

мы ходим неслышной походкой.

Третья подружка.

Ах!

Вторая подружка.

Тише!

Третья подружка.

А что?

Вторая подружка.

Ах, боже!

Первая подружка.

Услышат – для сплетниц находка.

Росита.

В Альгамбре жасмин изнывает,

а месяц покоится кротко.

Входит Няня.

Няня (очень грустно). Детка, тетя зовет.

Росита. Ты плакала?

Няня (сдерживая слезы). Нет… Я просто так… Тут просто…

Росита. Не пугай меня. Что случилось ? (Быстро выходит, взглянув на Няню.)

После ее ухода Няня молча рыдает.

Первая подружка (громко). В чем дело?

Вторая подружка. Скажи нам.

Няня. Молчите.

Третья подружка (тихо). Плохие новости?

Няня подводит их к дверям и смотрит вслед Росите.

Няня. Сейчас она ей говорит!

Пауза. Все прислушиваются.

Первая подружка. Росита плачет, идем туда.

Няня. Идите сюда, я вам все расскажу. Не трогайте ее сейчас. Пойдем черным ходом.

Уходят. Сцена пуста. Тихо доносится издалека этюд Черни. Пауза. Появляется Племянник, идет до середины сцены и останавливается, потому что входит Росита. Они смотрят друг на друга. Он подходит к Росите, обнимает ее за талию; она опускает голову ему на плечо.

Росита.

Зачем глаза твои сталью

коварно мои приковали?

Зачем твои руки скрывали

меня цветочной вуалью?

Какой соловьиной печалью

поишь ты расцвет моих дней!

Ты был мне жизни милей,

ты был мне звездой путеводной, —

уйдешь и порвешь бесплодно

все струны на лютне моей.

Он (ведет ее к козетке, и оба садятся).

Росита, души упоенье,

ты мой соловей под метелью,

ответь мне ласковой трелью;

твой холод – лишь воображенье:

не лед – мое отдаленье,

мой путь – океан пересечь,

и будет вода стеречь

волной покоя и пены

огонь мой, всегда неизменный,

чтоб он не смог меня сжечь.

Росита.

Однажды, в дреме, с балкона,

закрыта жасмином, незрима,

я видела: два херувима

слетели к розе влюбленной;

была она белой и сонной,

а стала как будто в крови;

стянув прожилки свои,

ее лепестки запылали

и, раненные, опали,

сгорев в поцелуе любви.

Пенять на тебя я не стану,

в саду среди миртов жила я,

мечты ветрам доверяя,

свою чистоту – фонтану.

Как серна, далась я обману,

глаза подняла, ты возник,

и в сердце впились в тот же миг

иголки – злые тираны;

они причиняют мне раны,

и раны краснее гвоздик.

Он.

Дано мне вернуться судьбою:

корабль золотой, как птица,

под парусом счастья примчится,

возьму я тебя с собою;

дневной и ночной мольбою

любовь тебя отогреет.

Росита.

Но яд любви овладеет

моей душой одинокой;

в пространстве, в воде глубокой

не радость, а смерть созреет.

Он.

Начнет ли росистой травою

медлительный конь мой кормиться,

туман ли ночной клубится

навстречу ветру стеною,

горит ли под летней жарою

равнина алых степей,

пронзит ли меня до костей

булавками изморозь злая, —

всегда ты со мной, дорогая,

до самой смерти моей.

Росита.

Хочу, чтоб вернулся ты

под вечер, пройдя Гранадой,

со светом, с печалью, с отрадой

соленой морской мечты;

лимонных дерев цветы,

бескровный жасмин бледнолицый —

все будет виться, струиться,

твой путь преграждая все выше,

и вихрь ароматов на крыше

сведет с ума черепицу.

Вернешься?

Он.

Вернусь к тебе.

Росита.

Какой голубки наитье

объявит твое прибытье?

Он.

Нет – голубь, верный судьбе.

Росита.

Покамест тебе и себе

я вышью две простыни, знай!

Он.

Беру в свидетели рай,

гвоздику, рожденную кровью:

вернусь я с той же любовью.

Росита.

Прощай же, мой друг!

Он.

Прощай!

Обнимают друг друга, сидя на козетке. Доносятся звуки рояля. Он уходит. Росита плачет. Входит Дядя и идет через сцену к теплице. Увидев Дядю, Росита берет книгу о розах, которая лежала рядом с ней.

Дядя. Что ты делала?

Росита. Ничего.

Дядя. Ты читала?

Росита. Да.

Дядя выходит.

(Читает вслух.)

Она раскрывается утром

и кажется крови красней.

Роса на нее не ложится,

боясь испариться на ней.

Она распускается в полдень,

твердея, словно коралл.

Дробится о стекла солнце,

чтоб отблеск на ней заиграл.

Когда принимаются птицы

на ветках петь и играть

и ветер к морским фиалкам

приходит без сил умирать, —

белеет она, как белеет,

от слез побледнев, щека.

Когда ж раздается устало

звучанье ночного рожка

и звездам время подняться,

а звукам время стихать, —

задетые тьмой, начинают

ее лепестки опадать.

Занавес


Читать далее

Федерико Гарсиа Лорка. Донья Росита, девица, или язык цветов. Поэма о Гранаде девятисотых годов, с пением и танцами
1 - 1 13.04.13
Действие первое 13.04.13
Действие второе 13.04.13
Действие третье 13.04.13
Действие первое

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть