ГЛАВА ВТОРАЯ Твои друзья, которых…

Онлайн чтение книги Зубы Дракона Dragon's Teeth
ГЛАВА ВТОРАЯ Твои друзья, которых…

I

Дом в поместье Бьенвеню, в котором жили Ирма и Ланни, называли коттеджем, но по размеру и по стилю он не отличался от виллы. Его покрытые розовой штукатуркой стены с бледно-голубыми ставнями окружали патио, или открытый внутренний двор. Красная черепица покрывала единственный этаж здания. Оно выходило на постоянно меняющийся Залив Жуан, а за ним на горы, за которыми садилось солнце. Дому было всего три года, но банановые деревья в патио уже доросли до карниза, а лозы бугенвиллии доползли до черепицы. Начало апреля было прекраснейшим временем года, а внутренний дворик представлял собой маленький райский уголок с цветами всех расцветок, вызывая восторг в потоках солнечного света. Здесь молодая мать может лежать в шезлонге на солнце или в тени и читать в нью-йоркских газетах о мартовской погоде с ледяными бурями, разрушающими приморские коттеджи и сметающими небольшие лодки на пляжах.

В самой совершенной обшитой шелком колыбели лежал самый драгоценный из младенцев женского пола с вуалью, защищавшей ее от очень любопытных насекомых. Рядом сидела дипломированная медсестра, зрелая и добросовестная прихожанка англиканской церкви. В ее подчинении были два няни, знакомые с последними открытиями в области физиологии и психологии детей. Запрещались баловство, поцелуи, укачивания этого маленького члена королевской семьи. В уходе за царственным ребёнком не допускались никакие гипотезы и промахи. Враждебные микробы не могли проникнуть через баррикады, возведенные вокруг него. А тех, кто подозревался в малейшей простуде, изгоняли из помещения. Гости и даже родственники должны были повиноваться приказам всезнающей мисс Севэрн. Ей была дана власть противостоять даже бабушкам. Что касается Ирмы, она согласилась пойти на высшую жертву. Каждые четыре часа ей приносили драгоценный свёрток для кормления и ухода, и она должна быть всегда готова, независимо от того, какие искушения мира моды могли стать на ее пути. Вернуться к Руссо!

Происходили семейные советы и велись международные переговоры, касающиеся имени наследницы миллионов. Было так много предложений, что если бы все они были приняты, малыш был бы перегружен именами, как члены европейских королевских семей. Явно, что не надо было бы делать, это дать ей имя Бьюти. Его надо было заслужить, а вдруг она не сможет пройти испытание? Настоящее имя Бьюти было Мейбл, но оно ей не нравилось, так что его исключили. Ирма собственных претензий не имела, отказавшись в пользу своей матери, для которой это много значило. Ирма собиралась жить большую часть своей жизни в Европе, потому что этого хотел Ланни. Так почему же они не могут дать тоскующей во дворце Лонг-Айленда вдове утешение, которое она может обрести из своего имени, данного внучке? Право клана Барнсов, предоставлявшего деньги, тоже надо учитывать. «Фрэнсис Барнс Бэдд». Это имя не трудно выговорить. Но никогда, никогда оно не будет произноситься, как «Фанни»! Королева-мать из поместья Шор Эйкрс не могла понять, как ее когда-то прекрасное имя в настоящее время стало простонародным.

II

Ирма полулежала в патио, наслаждаясь от удовольствия держать на руках голого малыша, получавшего точно измеренные трёхминутные солнечные ванны под небом юга Франции. Вошёл Ланни, говоря: «Дядя Джесс здесь на вилле. Хочешь его увидеть?»

— Ты думаешь, я должна?

— Конечно, не должна, если ты не хочешь.

— А он не обидится?

«Он привык к этому», — Ланни сказал с улыбкой.

Ирма слышала довольно много об этой «красной овце» в семье ее свекрови. Сначала он не возбуждал её интереса, потому что она не принимала политические вопросы близко к сердцу. И, хотя она не сомневалась, что коммунисты были ужасными людьми, но если в коммунизм верил Джесс Блэклесс, он должен был рассказать о нём. Ирма никогда не верила в угрозы социальному порядку, по крайней мере, до биржевой паники. Во время этого общественного потрясения она слышала, как обсуждались многие странные идеи, и стала задумываться о них. Теперь она сказала: «Если ты и твоя мать принимаете его, то я тоже должна его видеть».

«Не позволяй ему развратить себя», — ответил муж, опять улыбаясь. Он получал удовольствие от споров со своим красным дядей, и использовал его, чтобы поддразнивать других людей.

Ланни пошел к вилле, и вернулся с высоким, странно выглядевшим человеком. У него была почти полностью лысая голова, сильно загорелая на солнце, т. к. он ходил большую часть времени без шляпы. Он одевался небрежно, как стал художником, и носил сандалии, белые парусиновые штаны и рубашку с открытым горлом. На его лице было много морщин, которых становилось больше, когда он улыбался в свойственной ему язвительной манере. Его юмор заключался в высказываниях противоположных тому, что вы имели в виду, и который предполагал понимание слушающих. Но последние не всегда им обладали. Джесс Блэклесс был доволен миром, в котором он жил, и находил свое удовольствие в доведении его до абсурда.

«Так, это значит Ирма!», — сказал он, глядя на нее сверху вниз. Ее грудь была скрыта оранжевым пеньюаром из китайского шелка. Ее яркий чёрный цвет волос, быстро вернувшийся после родов, должен был порадовать художника. Но дядя Джесс рисовал только уличных мальчишек, нищих и изможденных рабочих.

«И это ребенок!», — сказал он, вглядываясь в хорошо защищённую от солнца люльку. Он не допустил никакой запрещенной интимности, но вместо этого сказал: «Берегите её — она хорошая добыча для похитителей». Ужасная мысль.

Посетитель уселся в парусиновом кресле и протянул свои длинные ноги. Его взгляд блуждал от молодой жены к молодому мужу и обратно, и он сказал: «Вы сделали удачный выбор, Ирма, множество людей пытались погубить его, но им этого не удалось». Ланни первый раз в своей жизни услышал из уст своего красного дяди комплимент в чьей-то адрес. И оценил его соответствующим образом. Ирма поблагодарила говорящего, добавив, что она считает его заявление правильным.

«Я знаю», — заявил художник: «потому что я сам пытался испортить его».

— Вы бросили эту затею?

— Сейчас в этом нет никакого смысла, так как он женился на вас. Я верю в экономический детерминизм.

Ланни объяснил: «Дядя Джесс считает, что поведение всех и каждого обусловлено состоянием их кошелька. Но он сам является живым опровержением своей теории. Если бы он был фанатом своего кошелька, то рисовал бы портреты праздных богачей здесь на этом побережье. А он, вероятно, встречается с группой революционных заговорщиков где-нибудь в трущобах в Каннах».

«Я чудак», — сказал дядя Джесс. — «Природа рождает таких в меньшинстве, но любая формулировка социальных вопросов должна базироваться на поведении масс».

Так эта пара начала спорить. Ирма слушала, но ее мысли были заняты личностью человека. Кем он является на самом деле? Был ли он нелицеприятным и грубым, каким он казался в своих разговорах, или это была только маска, которой он скрывал свои чувства? Что же травмировало его и лишило его юмора в общении с людьми его круга?

III

Дискуссия продолжалась ещё довольно долго. Они оба, казалось, наслаждались ею, хотя и награждали друг друга язвительными эпитетами. На французском слово «оскорбление» (abuse) звучит как «injures», которое на английском означает раны, но вряд ли можно было сказать, что эти эпитеты могли ранить кого-либо из участников дискуссии. Очевидно, они уже слышали всё это раньше. Любимое определение Ланни своего дядя было «граммофон». Он проигрывает одну и ту же грампластинку, которая выдавала два старых надежных мотива. На одной стороне под названием «диалектический материализм», а на другой — «диктатура пролетариата». Эти длинные слова для Ирмы ничего не значили. «Он хочет отобрать мои деньги и разделить их между бедными», — думала она.

— «Как далеко это зайдёт и сколько времени это займет?» Она слышала, как отец говорил об этом, и это звучало убедительно.

Они много говорили о том, что происходит в России. Ирма была девятилетним ребенком в момент революции, но она много слышала об этом, а здесь, на Ривьере, она встречала русских, бежавших от ужасных большевиков только в том, в чём они были одеты. Говорят, что статный и изысканный на вид метрдотель в кафе был когда-то русским бароном, а танцовщица из ночного клуба была дочерью бывшего помещика. Но хочет ли дядя Джесс, чтобы во Франции и Соединенных Штатах произошло что-то вроде этого? Ирма пыталась убедить себя, что он на самом деле он так не думает. Но нет, он был решительным человеком, и на его лице часто появлялось беспощадное выражение. Можно было представить, что он готов стрелять в людей, которые стоят на его пути. Ирма знала, что он был уже пару раз «задержан» парижской полицией. Так что он представлял для них опасность. Видимо, он был готов заплатить любую цену за революцию.

Сейчас он рассказал, что принимает меры, чтобы стать гражданином Франции. Он жил без хлопот в стране в течение тридцати пяти лет. Но теперь оказалось, что «партия» хочет, чтобы он баллотировался в палату депутатов. Дядя Джесс создал себе репутацию, как оратор. Ланни отметил: «Они хотят, чтобы он наделал грампластинок для всей Франции».

Ирма, ощущавшая во всём финансовый расчёт, сразу подумала: «Он пришел, чтобы выставить нас на свою предвыборную кампанию». У Ланни нет много денег, так как его отец разорился во время кризиса. Ирма решила: «Я не буду помогать дяде Джессу, я не одобряю его». Она почувствовала власть своих денег во время кризиса на Уолл-стрите и училась наслаждаться ею.

Но есть и другая точка зрения на эти события. Может быть, было бы престижно иметь родственника в палате, даже если он был коммунистом! В этом она не была уверена и хотела знать больше о политике. Время от времени её посещала мысль о различных отраслях знания, и она решала заняться ими, но потом забывала, т. к. что это было сопряжено с большими трудностями. А сейчас говорят, что ей нельзя волноваться, потому что волнение может испортить ее молоко. Досадно превратиться в дойную корову! Но достаточно приятно здесь греться на солнышке, развлекаться новыми идеями.

Ланни, по-видимому, согласился со своим дядей. То, что русские делают, было важно, но для них. Спорный вопрос, случится ли то же самое во Франции, Англии и Америке. Ланни утверждал, что эти страны, являясь «демократиями», могут прийти к изменениям мирно. Он предлагал, что не надо никого обижать, вежливо обсуждать идеи и пусть победят лучшие идеи. Однако, дядя Джесс продолжал настаивать, что Ланни и его социалистические друзья помогают капиталистам обманывать рабочих, заманивая их ложными надеждами, заставляя их смириться с политической системой, купленной и оплаченной капиталистами. Ланни, с другой стороны, утверждал, что это Красные продают рабочих, пугая средние классы угрозами насилия и направляя их в лагерь реакции.

Дискуссия продолжалось, а молодая жена слушала её без эмоций. Брак был странным приключением. Вы вовлекаете себя во множество вещей, которые не могли предвидеть. Эти две самых эксцентричных семьи, Бэдды и Блеклессы! В собственную семью Ирмы входили только люди с Уолл-стрита. Они покупали и продавали ценные бумаги, они делали состояния и теряли их. И это казалось обычным и респектабельным образом жизни. Но теперь она оказалась в доме, полном красных и розовых всех оттенков, спиритических медиумов и религиозных целителей, фабрикантов оружия и еврейских спекулянтов, музыкантов, художников и артдилеров. Утром, открыв глаза, никогда не знаешь каких странных и новых созданий встретишь до наступления ночи. Даже любимый и милый Ланни, с кем Ирма была интимно близка, даже он вдруг стал чужим, когда стал разрабатывать свои схемы переустройства мира, Схемы, которые четко предусматривали его отказ от собственного имущества, отчуждение имущества Ирмы и уничтожение наследственных прав долгожданной и строго охраняемой Фрэнсис Барнс Бэдд!

IV

Дядя Джесс остался на обед, затем пошел по своим делам. После короткого дневного сна, который врач прописал для кормящей матери, Ирма наслаждалась обществом отчима мужа, если есть такое название для этого странного семейного отношения. Мистер Пар-сифаль Дингл, новый муж Бьюти, пришел с виллы посмотреть на ребенка. Ирма хорошо знала его потому, что они были вместе на яхте прошлым летом. Он был религиозным человеком, и, конечно, без экзальтации относился к Красным и Розовым. Он никогда не спорил, и, как правило, не говорил, пока с ним не начинали разговор. Он интересовался только вещами, происходившими в собственной душе, и был бы рад рассказать о них, если его попросят. Он сидел у колыбели и любовался младенцем, а на его круглом ангельском лице было умильное выражение, Можно было бы принять их за двух младенцев, души которых находятся в полной гармонии.

Божий человек закрыл глаза и молчал какое-то время, и Ирма не мешала ему, зная, что он проводит «лечение» маленькой Фрэнсис. Это была своего рода молитва, которой он наполнял свою душу, и он был совершенно уверен, что это влияет на душу малыша. Ирма не была уверена, но знала, что он не может причинить никакого вреда, так как не было ничего, кроме доброго, в душе этого благородного целителя. Он казался немного сверхъестественным, сидя с мадам Зыжински, польским медиумом, находящейся в одном из своих трансов, беседуя очень прозаичным путём с предполагаемым индейским духом. «Тикемсе», как он себя называл, был капризным и своевольным, и говорил что-то или отказывался говорить, в зависимости от того уважительно ли к нему обращались, светило ли или нет солнце в мире духов. Постепенно Ирма привыкла ко всему этому, от духов не было никакого вреда, и, конечно, от мистера Дингла тоже. Наоборот, если бы вы почувствовали себя больным, он бы вас вылечил. Так он вылечил нескольких обитателей Бьенвеню. А это может быть очень удобно в случае чрезвычайной ситуации.

Так думала Ирма во время его визитов. Она задавала ему вопросы, и разрешала ему говорить, и это походило на посещение церкви. Ирма было приятно поговорить о любви к ближнему и думать, что это может принести некоторым людям много добра. Эти люди показали необходимость этих разговоров, т. к. у них наблюдались следы зависти, ненависти, злобы, а то и жадности. Мистер Дингл хотел изменить мир, так же, как любой большевик. Но он начал с себя. А это, казалось Ирме прекрасной идеей. Эта идея не угрожает состоянию Барнсов или будущему его наследницы. Пусть целитель читает свои мистические книги и журналы, которые он назвал «Новой мыслью», а затем бродит по саду, глядя на цветы и птиц, и, возможно, проводя их лечение, ведь в них тоже была жизнь, и они были продуктами любви. В Бьенвеню, похоже, мистер Дингл нашёл все, что ему нужно, и он редко выходил из поместья, только если кто-нибудь не приглашал его.

Странная прихоть судьбы, что недуховная Бьюти Бэдд выбрала этого божьего человека в свои спутники на закате своей жизни! Все ее друзья смеялись над ней, им было скучно до смерти, когда она пыталась говорить с ними на языке «духовности». Конечно, «духовность» не удержала ее от грандиозных усилий по захвату самой крупной «добычи» сезона для своего сына. Она также не мешала ей нагло торжествовать во время ее триумфа. Религиозные разговоры Бьюти, также как социалистические разговоры Ланни, послужили причиной для изменения распределения большей части рентного дохода Ирмы. Они прекратили давать изысканные приемы в Бьен-веню, которые огорчили всех на Мысе Антиб: торговцев, слуг, музыкантов, модельеров, обслуживающих богатых. Это огорчило сливки общества, которые были так напуганы паникой и разговорами о наступающих трудных временах. Конечно, кто-то должен подать пример мужества и предприимчивости. Кто бы это мог лучше сделать, чем не шикарная девица с целым банковским хранилищем, полным акций и облигаций «голубых фишек»? Что станет со сливками общества, если его фавориты станут превращать свои поместья в молочно-товарные фермы и самих себя в крупный рогатый скот?

V

Пришла телеграмма из Берлина: «Яхта прибывает в Канны, мы выезжаем поездом сегодня, вечером закажите проживание в гостинице Бесс». Конечно, Ланни не выполнит этой последней просьбы. Когда друзья приглашают вас в круиз и оплачивают все ваши расходы в течение нескольких месяцев, вы не позволите им жить в отеле даже в течение нескольких дней. В поместье был третий дом, называемый домиком. Он пустовал всю зиму, а теперь его откроют, вычистят и проветрят. Секретарь Ирмы, мисс Физерстоун, была возведена в ранг женского мажордома и возглавила эти операции. Ожидаемые гости могут наслаждаться трапезой с Ирмой и Ланни, а Физерс[4]на английском Перья будет консультироваться с поваром и следить за сменой блюд. Всё шло гладко, как по накатанной дороге. Ирма будет продолжать лежать на солнце, читать журналы, слушать игру Ланни на пианино и медсестру малютки Фрэнсис, когда одна из нянек её принесёт.

Ланни позвонил своему старому другу Эмили Чэттерсворт, которая была знатоком и организатором всех культурных мероприятий в этой части Ривьеры. Ее гостиная была гораздо больше, чем любая на Бьенвеню, и публика собиралась здесь, когда появлялась знаменитость. Ганси Робин всегда играл для Эмили, и светская публика, интересовавшаяся музыкой, и другие поклонники музыки приглашались в поместье «Семь дубов» для наслаждения. Эмили отправит Ганси чек, а он сделает на нём передаточную надпись и отошлет его для проекта рабочего образования, который был хобби Ланни.

Перед заходом солнца в этот день Ланни и Ирма сидели на лоджии своего дома, который выходил на Залив Жуан, и видели, как белоснежная яхта Бесси Бэдд вошла в гавань Канн. Они знали ее давно, потому что она служила им домом предыдущим летом, и Ланни совершил на ней два других круиза. Через бинокли они могли разглядеть капитана Моллера, у которого была возможность их поженить, но он струсил. Они могли почти представить его громкий прусский говор, командовавший замедлить ход для прохождения мола.

На следующее утро Ланни поехал в город со своей маленькой сводной сестрой Марселиной на своём автомобиле и шофером Ирмы на другом. Подкатил длинный голубой экспресс, в котором приехали пять их самых близких друзей, а также секретарь и няня в униформе и кепи с синими лентами, которая несла младенца в руках. Именно из-за младенца круиз начался так рано в этом году. Две кормящих матери объединят свои молочные фермы на борту корабля, который повезёт их в восхитительные места этого великого внутреннего моря, воспетого в истории.

Незадолго до Первой мировой войны Ланни Бэдд, маленький мальчик, путешествовал на поезде и встретил еврейского продавца электрических приборов. Они понравились друг друга, и незнакомец дал Ланни свою визитную карточку. Этот небольшая картонка пролежала в ящике комода. И если бы позже Ланни случайно не обнаружил её, роясь в этом ящике, как бы по-другому сложилась его жизнь! Он не написал бы Йоханнесу Робину, и Йоханнес не нашёл бы его в Париже и не встретился бы с отцом Ланни, а с деньгами отца Йоханнес стал одним из самых богатых людей в Германии. Сводная сестра Ланни не встретила бы Ганси Робина, и не шокировала бы свою семью, выйдя замуж за еврейского музыканта. Яхту не назвали бы Бесси Бэдд, и Ланни и его семья не совершили бы на ней трех рейсов, и яхта не стала бы средством поспешного брака Ланни и Ирма. Они, возможно, не поженились бы вообще, и не было бы никакого круизного медового месяца в Нью-Йорк, никакой малютки Фрэнсис, никакой плавучей молочной фермы! Короче говоря, если бы визитная карточка «Johannes Robin, Agent, Maatschappij voor Electrische Specialiteiten, Rotterdam»[5]Йоханнес Робин, агент, Общество электрических специальностей, Роттердам осталась прикрытой галстуками и носовыми платками, то большая часть жизни Ланни была бы потеряна!

VI

Два счастливых представителя зажиточных классов, приветствовали пять своих близких друзей на железнодорожной платформе. Там все знали, кто такие Бэдды. А также знали, что те, с которыми они обнимаются и целуются, смеются и весело болтают, должны быть такими же богатыми и знаменитыми, как они сами. Приятная вещь иметь друзей, которых вы можете любить и ценить, и которые будут любить и ценить вас. Приятно иметь виллы, легковые автомобили и яхты. Но многие люди их не имеют и не имеют таких дорогих друзей. Они осознают себя скучными и никчемными и чувствуют себя одинокими. Они будут стоять и смотреть, с грустной завистью на поведение представителей удачливых классов в тех немногих случаях, когда последние снисходят проявлять свои чувства на публике.

Йоханнес Робин был идеальным символом человека, который познал, как использовать свои возможности в этом мире. Его черное пальто было пошито из лучшей ткани с шелковой подкладкой. Его черная шляпа была типа Хомбург [6]мужская фетровая шляпа с узкими, немного загнутыми полями и продольной вмятиной на мягкой тулье. У него были аккуратно подстриженные маленькие черные усы и бородка — эспаньолка. На его изящных кожаных дорожных сумках было множество этикеток. Его манеры говорили о спокойном самообладании. Его голос, казалось, ласкает вас. Все в нем было идеально правильным. Он добивался совершенства в теле и уме и знал, как представить их остальному миру. Вы никогда не услышали бы от него: «Посмотрите на то, что я, Йоханнес Робин, добился». Нет, он скажет: «Что за замечательная цивилизация, которая позволила ребенку, сидевшему на грязном полу лачуги в гетто и читавшему древние еврейские тексты, почесывая свои блошиные укусы, в течение сорока лет сделать столько денег!» И он мог бы добавить: «Но я не уверен, что делаю это наилучшим образом. А, что вы думаете?» И это вам тонко польстило бы.

Что касается Мамы Робин, её трудно было сделать элегантной. Можно нанять наиболее умелого кутюрье и дать ему ценовой карт-бланш, но Лия, жена Яши Рабиновича, останется традиционной еврейской матерью, теперь бабушкой, немного грузнеющей каждый год, без улучшения акцента голландского, немецкого или английского языков, на которых она говорила. Всё, что она имела, было добротой и преданностью, а если этого вам было не достаточно, то поищете недостающее в другом месте.

Современная практика легких разводов и повторные браки затрудняют работу специалистов по генеалогии. Ланни устал объяснять окружающим о своих двух сводных сестрах и решил называть их сестрами, и пусть другие сами разбираются в этом. Имя Марсе-лина Дэтаз даёт понять, что его носительница была дочерью художника, который был убит в последние месяцы войны. Также можно было догадаться, что Бесси Бэдд Робин приходилась дочерью отцу Ланни в Новой Англии. На этом суровом и скалистом побережье ее предки завоевали право на трудную и честную жизнь. Так Бесс была высокой и имела тонкие четы лица, и в них читалась добросовестность. Ее прямые каштановые волосы были стрижены, и она носила простые одежды, в которых стилисты позволили бы посещать публичные места. Ей было двадцать два года, и она была замужем четыре года, но отложила рождение детей из-за своей решимости аккомпанировать Ганси в той манере, какой он хотел.

Очень трогательно было видеть, как она следила за каждым его шагом и руководила им так же, как ее мать вела домашнее хозяйство. Она носила его скрипичный футляр и не позволяла ему брать в руки чемодан. Его тонкие и мощные пальцы должны перебирать скрипичные струны и водить смычком. Ганси был деталью механизма, производящего звуки. Когда они отправлялись на гастроли, его одевали и выводили на сцену, а затем раздевали и отвозили в отель и укладывали в постель. Лицо молодого еврейского святого, эмоциональные темные глаза и очарование Ганси воплощались в звуки, выводили дам из себя. Они слушали его, сложив руки вместе, кидались на сцену и бросились бы к его ногам, не говоря уже о нём самом. Но это могло случиться только под пристальным и бдительным взглядом внучки пуритан, у которой была готова формула для таких случаев: «Я делаю всё для моего мужа, что он потребует, абсолютно всё».

Другими членами компании были жена Фредди Робина и ее ребенок, мальчик на месяц старше маленькой Фрэнсис. Фредди находился в Берлинском университете в надежде получить степень в области экономики. Рахель, серьезная и добрая девушка, могла петь меццо-сопрано в хоре яхты. Также она была первым голосом в хоре. С двумя фортепиано, скрипкой, кларнетом и губной гармошкой мистера Дингла, они могли плыть в Средиземном море в безопасности в состоянии заглушить голоса любых сирен, которые еще могли сидеть на его скалистых берегах.

VII

Если музыка — пища любви, играйте! Они собрались в студии Ланни на Бьенвеню, которая был построена для Марселя и в которой он написал свои лучшие работы. На стенах весели несколько его работ, и около ста хранились в задней комнате. Большой рояль Ланни купил для Курта Мейснера, и он на нём играл в течение семи лет, прежде чем вернулся в Германию. Студия была уставлена книжными шкафами с библиотекой двоюродного прадедушки Ланни. Здесь были все виды воспоминаний мертвых и надежды живых. В ящиках лежали музыкальные партитуры, в которых были воплощены и сохранились оба вида человеческих сокровищ. Ганси и Бесс играли большой концерт Чайковского, который так много значил для них. Ганси исполнил его во время своего дебюта в Карнеги-холл, где его слушателями были Бесс и ее родители, и который являлся решающим моментом для озабоченных молодых влюбленных.

На следующий вечер они направились в поместье «Семь дубов» встретить утончённую компанию из наиболее фешенебельной публики, которая еще не покинула Лазурный берег. Пошла вся семья, в том числе Ирма и Рахель. От Бьенвеню было только пятнадцать минут езды, так что молодые кормящие мамы могли иметь три с половиной часа музыки и общественной жизни, но они не должны увлекаться. Обе подбодряли друг друга, делая жизнь молочного скота немного более терпимой. Подвиг, который они совершали, считался ярким, но безобидно эксцентричным. О нём сплетничали дамы. Старшие шепнули об этом своим мужьям, но младшие молчали, не желая забивать себе этим голову. Не надо Руссо в нашей семье, спасибо!

Ганси и Бесс играли Испанскую симфонию Лало, композицию, которую приветствовали слушатели и которая должна быть в репертуаре каждого виртуоза. Меланхолическое и медленное анданте, над которым могут вздохнуть дамы, скерцандо, под которое молодые сердца могут танцевать на усыпанных цветами лугах. Это выступление не было праздником для Бесс, которая не была уверена, что она была достаточно хороша для этой привередливой компании. Но она получила свою долю комплиментов. Ланни, кто хорошо понимал музыку, разглядывал аудиторию, желая понять, что она чувствует и что скрывается за хорошо скроенными масками. Что для них означал полёт гения, эти непрекращающиеся призывы к человеческому духу, эти неустанные побуждения к восторгу? Чьи ноги были достаточно быстры для бега по этим лугам? Чья энергия была достаточно высока, чтобы запрыгнуть на эти вершины гор? Кто скорбел над этими умирающими мирами? Кто прошел в этих триумфальных шествиях, празднуя рождение новых эпох?

Тридцатилетний Ланни Бэдд пришел к пониманию своего мира и уже не строил никаких иллюзий, касающиеся дам и господ, собравшихся на музыкальном вечере. Крупные и упитанные матроны, играющие весь день в бридж, проводящие много времени в выборе тканей, украшенных драгоценными камнями тапочек, ожерелий, брошей и тиар, чтобы создать величественный ансамбль, которые сделали бы их ноги сказочными хотя бы в их воображении. Какие слезы они могли пролить над потерянными надеждами человечества? Здесь присутствовала приятельница Бьюти мадам де Сарс вместе с двумя дочерями брачного возраста и обожаемым единственным сыном, который растратил их состояние в игорных домах. Ланни сомневался, что любой из их семейства думал о музыке.

А эти господа в черных пиджаках и снежных манишках, в которые их лакеи помогали им облачиться, какое смятение чувств и восторг тронули их души сегодня? Они все уже хорошо отобедали, и несколько из них выглядели сонливыми. Другие фиксировали свои взгляды на гладких голых спинах дам, сидевших перед ними. Рядом с музыкантами сидел граф Хохенштауфен, немецкий финансист с моноклем, довольно улыбавшийся на протяжении всего волнующего финала. Йоханнес Робин сказал Ланни, что граф только что вернулся из офиса брокера, где получил цены закрытия биржи в Нью-Йорке. В этом апреле 1930 года поведение биржи характеризовалось, как «малый бычий рынок». Снова отметился рост, и спекулянты были полны энтузиазма. Преобразовал ли граф бешеные пассажи Ганси на скрипке в движение акций и облигаций? Тем не менее, может быть, и здесь был кто-то, кто это понял. Какое-то одинокое сердце, которое спрятало свои беды и жило в тайном внутреннем счастье. Кто-то, кто сидел, молча, и был погружён в свои мысли после выступления, стесняясь подойти к музыкантам и поблагодарить их. Кто выходил после выступления со свежей надеждой за мир, в котором такое очарование было воплощено в звуке. В любом случае, Ганси и Бесс отдали свой долг хозяйке, седой гранд даме, которая всегда будет для них замечательной, потому, что это в её поместье недалеко от Парижа они встретились и открылись друг к другу.

VIII

Это считалось светским триумфом, но было не достаточно для молодых людей с убеждениями, всех оттенков между розовым и алым. В Старом городе Канны, внизу около гавани, жили представители угнетенных классов, среди которых Ланни появлялся в течение многих лет, обучая своим идеям в странной, нерелигиозной воскресной школе, помогая деньгами, чтобы создать центр, который был назван «рабочее образование». Здесь он со многими подружился, ломая социальные барьеры. В результате, официант в каком-нибудь модном кафе может сказать: «Добрый вечер, товарищ Ланни»! А когда он выйдет из машины, чтобы войти в казино, или в яхт-клуб, или в какое-либо другое изящное место, то будет задержан стаей уличных мальчишек подбежавших, чтобы пожать ему руку или даже его обнять.

Что бы эти люди почувствовали, если бы узнали, что знаменитый скрипач, который был шурином Ланни, приехал в город и дал концерт для богатых, но пренебрег бедными? Немыслимо отправиться в рейс на роскошной прогулочной яхте и даже не поздороваться с рабочими, обладающими классовым сознанием! Социалистический друг Ланни Рауль Пальма, который руководил школой, был предупрежден о предполагаемом визите, снял подходящий зал и распространил отпечатанные листовки через уличных мальчишек. Когда Ганси Робин играл в концертных залах, богатые платили за билет не меньше сотни франков, но рабочие услышали бы его за пятьдесят сантимов, меньше, чем полтора цента на американские деньги. С точки зрения бизнес-менеджера Ганси, это было ужасно. Но Ганси был сыном богатого человека и мог иметь свои странности. Куда бы он ни поехал, слух пойдёт повсюду, а лидеры рабочего движения будут приходить, и просить у него помощи. Он был молод и силен и всегда хотел играть, так почему бы не сделать это на сцене для этой наиболее благодарной аудитории?

Возможно, это происходило потому, что они знали, что он был «товарищ», и читали в его музыке то, чего там не было. Во всяком случае, они сделали из него демонстрацию. Они сердечно его приняли, они летели с ним на крыльях песни к той счастливой земле будущего, где все люди будут братья, а бедность и война останутся только в дурной памяти. Ганси не играл для них никакой сложной композиции, он не демонстрировал никакого технического мастерства. Он играл простую музыку для души: адажио из одной сольных сонат Баха, а затем «Прелюду» Скрябина, мягкую и торжественную, с очень красивой двойной остановкой. Затем он добавил яркие и веселые вещи: аранжировка Перси Грейнджера из «Молли на берегу», а когда его просили на бис, он привел их в восторг «Танцем гоблинов» Баззини. Эти гоблины пищали и визжали, они тараторили и стрекотали. Люди никогда не могли вообразить, что такие странные звуки можно извлечь из скрипки или какого-нибудь другого инструмента, и они вряд ли смогут содержать смех и аплодисменты, пока гоблины исчезают в пещерах или там, где они прячутся, когда кончают танцевать.

Когда стало совсем уже поздно, и настало время заканчивать, Бесс заиграла первые аккорды Интернационала. Это была французская песня, розовая или алая или какого-то оттенка между ними. Все в этом переполненном зале, казалось, знали слова. Как будто заряд электричества прошёл через стулья, на которых они сидели. Они вскочили на ноги и стали петь, и нельзя было услышать скрипку. «Вставай, проклятьем заклейменный!» Рабочие толпились около сцены, и если бы Ганси им позволил, то они понесли бы его к машине на руках, и Ланни и Бесс тоже, а, возможно, уже толкали бы автомобиль всю дорогу к Мысу Антиб.

IX

Белоснежная яхта Бесси Бэдд прошла самым малым ходом за волнорез Канн и через Залив Жуан мимо группы зданий с красными черепичными крышами, которые были домом Ланни Бэдд с момента, как он помнил себя. Теперь в течение нескольких месяцев яхта должна стать его домом. На яхте было пять человек экипажа, небольшая часть семьи Робинов из четырех человек, если считать младенца, и двух частей семьи Бэдд: Ланни, его жена и их ребенок, а также Бьюти, ее муж и дочь. Для двенадцатилетней Марселины это было первое путешествие на яхте, её сопровождала английская гувернантка мисс Аддингтон. Была также и мисс Севэрн, которая заботилась о новорожденной Фрэнсис вместе с одной из нянек. Наконец, была мадам Зыжински и, как надеялись, Тикемсе с его отрядом духов, не требующих места на яхте.

Безветренное утро, море совершенно спокойно, и берег совсем близок. Курс был на восток, Ривьера скользила мимо них как бесконечная панорама. Ланни, которому она был знакома, как его собственный сад, стоял у борта и указывал на достопримечательности своим друзьям. Это был самый приятный способ изучения, как географии, так и истории! Занятно взять бинокль и выбрать те места, где играл в теннис, танцевал или обедал. В настоящее время проплывали Монте-Карло, маленький городок, заполнявший всю скалу. Ланни отметил отель Захарова, оружейного короля, и сказал: «В это время он сидит на солнышке, на этом месте». Они поискали, но не увидели старого джентльмена с белой эспаньолкой! Потом проплыли Ментону, и Ланни сказал: «Вот вилла Бласко Ибаньес». Он умер недавно, изгнанником от тирании в Испании. Да, это уже история, её несколько тысяч лет вдоль этого берега.

Потом Италия. Пограничный город, где молодого социалиста выдворили из страны за то, что он протестовал против убийства Маттеотти. Затем Сан-Ремо, где Ланни принимал участие в первой международной конференции после Версальского мира. Гораздо раньше, когда Ланни было четырнадцать лет, он проехал весь путь до Неаполя в компании с производителем мыла из городка Рюбенс, штат Индиана. Ланни всегда чувствовал, что узнал Средний Запад Соединенных Штатов из историй Эзры Хэккебери, который носил собой маленькие образцы мыла «Синяя птица», когда путешествовал по Европе, отдавая их нищим детям, которые любили их запах, но не их вкус. Каррара своим мрамором напомнила Эзре новое здание почты в его родном городе, а когда он увидел падающую башню в Пизе, то заметил, что он мог бы построить из стали ещё с большим наклоном, но что толку от этого?

Странное совпадение: в то время как Ланни сидел на палубе рассказывал истории семье Робин, мать Ланни и ее муж зашли в каюту мадам Зыжински, чтобы выяснить, сдержал ли свое обещание Ти-кемсе, индейской «контроль»[7]дух, вселяющийся в медиума, и последовал ли он за ней на яхте. Женщина из Польши вошла в транс, и сразу раздался мощный голос, наверное, ирокеза, но с польским акцентом. Тикемсе сказал, что человек, стоящий рядом с ним, назвался именем Эзры, а его фамилия начиналась на «Х», но голос человека был слабым, и Ти-кемсе не мог ничего разобрать. Это заставило его подумать о мяснике. Но, человек сказал, что он чистил людей, а не животных. Он знал Ланни, и он знал Италию. Спросите Ланни, помнит ли он, что это было? Что-то о запахах в Неаполитанском заливе и о человеке, который разводил червяков для наживки. Мистер Дингл, ведущий спиритический сеанс, спросил, что это значит, но Тикемсе заявил, что дух растаял.

Так это был один из тех случаев, которые заставляют исследователей психики готовить длинные отчёты. Бьюти сразу пришла мысль об Эзре Хэккебери, но она не знала, что Ланни был на палубе и говорил о нем Робинам, она также не знала, что фабрикант мыла «Синяя птица» говорил о запахах набережной Неаполя, как доказательство того, что разговоры о романтике и очаровании Италии были в основном мошенническими. Но Ланни хорошо помнил также о том, что господин из Индианы говорил ему о червяках для наживки, повышающих аэрацию почвы.

Что можно было понять из этого эпизода? Мистер Хэккебери действительно там? Был ли он мертв? Ланни не слышал о нём в течение многих лет. Он сел и написал письмо, собираясь отправить его в Генуе. Не говоря ничего о духах, но сообщил, что находится на пути в Неаполь и планирует повторить маршрут яхты «Синяя птица», и не помнит ли его старый друг их путешествия на автомобиле и запахи залива? И как поживает человек, который разводил червяков для наживки? Ланни добавил: «Дайте мне знать, как вы себя чувствуете, мы с моей матерью часто с теплотой вспоминаем вашу доброту к нам». Он надеялся, что если Эзра Хэккебери умер, то некоторые из членов его семьи смогут ответить.

X

Они вышли на берег в Генуе, чтобы внимательно осмотреть этот очень древний город. Ланни, который бродил по улицам города в течение нескольких недель Генуэзской конференции, стал чичероне. Пикантность ситуации добавлял запрет ему на въезд в эту страну, если бы его идентифицировали. Но местные офицеры не знали о том старом несчастном случае, или не подвергали перекрёстному допросу светских людей, съезжающих на берег с частных яхт. И вряд ли они могли проверить каждого туриста по картотеке фашистской милиции в Риме.

Вопросов не задавали. Италия была бедной страной, а туристы приносили столь необходимую иностранную валюту. Чем богаче они были, тем приветливей их встречали, это правило было справедливо в большинстве стран мира. Они наняли три машины и поехали по городу, который располагался между горами и морем. А поскольку город не мог плавать по морю, то вынужден был лезть на гору. Древние высокие здания прижались близко друг к другу. Церкви имели фасады с полосами белого и черного мрамора, а внутри них были однообразные картины печальных итальянских женщин с грудными младенцами на руках. Перед святынями находились восковые изображения частей тела, которые были исцелены чудесным образом, их, как правило, нельзя было увидеть за пределами больницы. Мистер Дингл, возможно, и заинтересовался бы, но у него были глубокие предубеждения в отношении католической религии, которую он называл идолопоклонничеством. Мистер Хэккебери разделял его убеждения.

Ланни показал им старый Дворец Святого Георгия, где проводилась конференция, грязное и унылое место, что соответствовало результатам конференции. Ллойд Джордж дал самые вдохновляющие обещания мира и процветания представителям двадцати девяти стран, после чего, за кулисами, лидеры провели шесть недель споров по поводу того, какие нефтяные концессии должны были предоставить русские, и каким странам. Здесь был и отец Ланни, пытаясь получить свою долю. Это было его первое фиаско, и начало цепочки из них для всех заинтересованных сторон. Вместо мира народы получили больше вооружений и больше долгов. Вместо процветания пришел финансовый крах на Уолл-стрите, и все дрожали, чтобы он не распространился на остальной мир.

XI

Все это было не самой веселой темой разговора на обзорной экскурсии. И Ланни рассказал о некоторых журналистах и писателях, которых он встречал на этой конференции, но воздержался обратиться к трагическому эпизоду, которые прервал его отдых в Генуе. Но позже, когда Ирма и Рахель вернулись на яхту, он отправился на прогулку с Ганси и Бесс, и они говорили об итальянской синдикалистке, которая заставила их задуматься на тему социальной справедливости. Молодые Робины видели в Барбаре Пульезе героиню и мученика рабочего класса, лелея ее память, также как итальянцы боготворят Богородицу, чей портрет они никогда не устанут рисовать. Но фашистский террор уничтожил все следы организации Барбары, а тех, кто выражал ей сочувствие, подвергли в Италии изгнанию и пыткам на тех бесплодных островах Средиземного моря, которые Муссолини использовал в качестве концентрационных лагерей.

Когда вы говорили об этом, то теряли интерес к старинным зданиям и бесконечному множеству мадонн. Вам не лезла в глотку любая пища этого города, и отсутствовало желание оплачивать её иностранной валютой. Вы хотели поскорее отрясти загрязненный прах этого города с ваших ног. Но здесь были пожилые люди, желавшие развлечь себя осмотром достопримечательностей, погулять, подняться по узким улочкам в горы, где весной были густые цветы и ветерок дул с моря. Эти дары природы были здесь до пришествия жалкого фашистского хвастуна, и будут долго оставаться после того, как от него останется только зловоние в ноздрях истории. Не надо ненавидеть его напыщенных чернорубашечников в блестящих сапогах, с пистолетами и кинжалами на поясах, думайте о них как о заблуждающихся детях, которым суждено когда-нибудь заплатить своей кровью за своё чванство и бахвальство. «Отче, прости им, ибо не знают, что они творят!»

И когда вы спуститесь с гор и снова окажитесь на борту яхты, высказывайте свои мысли только своей небольшой группе, и ничего не говорите своим старшим, которые выросли в другом мире. Вы не сможете изменить их. Вы сможете только обеспокоить их и испортить им отпуск. Играйте свою музыку, читайте свои книги, думайте свои собственные мысли, и никогда не позволяйте себя втянуть в спор! Не совсем удовлетворительный образ жизни, но он только один из возможных в то время, когда мир меняется настолько быстро, что родители и дети могут оказаться в тысячу лет друг от друга в своих идеях и идеалах.


Читать далее

Юбиляр и Издатель / Переводчик 10.02.16
Примечание переводчика 10.02.16
КНИГА ПЕРВАЯ Заря, открыв ворота золотые…
ГЛАВА ПЕРВАЯ Старинное начало 10.02.16
ГЛАВА ВТОРАЯ Твои друзья, которых… 10.02.16
ГЛАВА ТРЕТЬЯ… Которых испытал 10.02.16
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ Я духов вызывать могу 10.02.16
ГЛАВА ПЯТАЯ…из бездны 10.02.16
КНИГА ВТОРАЯ Облака порою бывают видом как дракон
ГЛАВА ШЕСТАЯ Deutschland erwache! 10.02.16
ГЛАВА СЕДЬМАЯ Порой видал я бури 10.02.16
ГЛАВА ВОСЬМАЯ Дать и разделить 10.02.16
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ Земля, где умерли мои предки 10.02.16
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ Всех трусами нас делает сознанье 10.02.16
КНИГА ТРЕТЬЯ Дуй, ветер! Дуй, пока не лопнут щеки!
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ Для женщины любовь и жизнь — одно 10.02.16
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ Корабль златой — им радость управляет 10.02.16
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ До дней конца 10.02.16
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ Дуют яростные ветры 10.02.16
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ Die strasse frei 10.02.16
КНИГА ЧЕТВЁРТАЯ Как по полю брани
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ Корень всех зол 10.02.16
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ Не желаете ли в гости? 10.02.16
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ Я еврей 10.02.16
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ Не умолкну ради Сиона 10.02.16
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ Терпеть — удел народа моего 10.02.16
КНИГА ПЯТАЯ Так вот и кончится мир
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ Именем дружбы назвав, сделаешь ближе любовь 10.02.16
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ Тихо тащи сюда деньги, парень 10.02.16
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ Все царства мира 10.02.16
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ Die juden sind schuld 10.02.16
КНИГА ШЕСТАЯ Кровь лили и тогда, и позже
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ Суета и томление духа 10.02.16
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ В зарослях крапивы опасностей 10.02.16
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ Свершится то, что всех повергнет в ужас 10.02.16
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ Урок кровавый 10.02.16
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ Глубже слез 10.02.16
ГЛАВА ВТОРАЯ Твои друзья, которых…

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть