Онлайн чтение книги Зубы Дракона Dragon's Teeth
ГЛАВА ШЕСТАЯ Deutschland erwache!

I

Осенью на Северном море шторма начинаются рано, и, судя по его стихам, поэт Гейне был их свидетелем. Ярится буря И хлещут волны, И волны, в пене и гневной тревоге, Громоздятся высоко, Словно зыбкие белые горы, И кораблик на них Взбирается с тяжким трудом — И вдруг свергается В чёрный, широко разинутый зев Водной пучины.

Но при управлении плавающей молочной фермой, нельзя допустить у её обитателей морской болезни. До начала сезона штормов их нужно высадить на сушу, узнав о штормах из всех доступных источников. У Ганси и Бесс был концертный тур, Фредди собирался применить свои экономические знания, которые он приобрел, а Ланни хотел изучить некоторые картины, прежде чем они попадут на рынок. Ланни, его жена, его мать и ее муж были призваны придать исключительность и очарование слишком большому по размеру берлинскому дворцу. «А что еще я мог купить?» — аргументировал владелец.

Молодая жена, когда они остались одни, спросила Ланни: «Как ты думаешь, хорошо ли все время общаться с евреями?»

Муж улыбнулся: «Ты можешь встретить кого угодно в этом доме. Уверяю тебя, тут будет нашествие».

— Может быть и так, но не подумают ли они, что с нами что-то неладно?

— Уверяю тебя, моя дорогая, все они точно знают, сколько ты стоишь.

— Ланни, у тебя ужасный взгляд на людей!

— Ты можешь избежать многих неприятностей, если примешь мои взгляды о Европе. Я жил здесь большую часть своей жизни. Ланни мог бы добавить: «Помни об Этторе!» Но он редко позволял себе упоминать о лихом итальянском аристократе, в которого она когда-то воображала, что была влюблена.

— Но, Ланни, мы живём за счет Робинов в течение почти пяти месяцев! Я не истратила ни цента из моих собственных денег?

— Если тебя беспокоит совесть, дай Фредди чек на круглую сумму для его новой школы. Это здорово порадует Йоханнеса.

— Но если ему это нравится, то почему он не сделает это сам?

— Я думаю, что он боится наделать себе слишком много врагов, но если это сделаешь ты, то у него будет алиби.

— Неужели он такой трус, Ланни?

Молодой муж усмехнулся: «Я снова говорю тебе, поверь мне на слово о Европе!»

II

Немецко-еврейский финансовый воротила поручил открыть, вычистить, проветрить и украсить живыми цветами несколько из своих гостевых апартаментов. Если бы у него было время, он организовал бы их косметический ремонт. В апартаменты, предназначенные для Ирмы и Ланни, входили гостиная с роялем, спальня, гардеробная комната и ванна для каждого. В каждой гардеробной комнате было отдельное помещение, где были представлены все образцы парижского платья, которые кутюрье Берлина попробуют убедить Ирму приобрести. Но там не было золотой сантехники для Ирмы и серебряной — для Ланни, за таким стилем обстановки надо было ехать в Америку. Но на их стенах были произведения Буше и Фрагонара, Ватто и Ланкре. Ланни знал, что они были подлинными, потому что он и Золтан купили их и разделили десять процентов комиссионных. Ирма нашла это вызывающей неловкостью, но Ланни ответил: «Это позволило мне одеваться подобающим образом, пока я ухаживал за тобой».

Рядом с их апартаментами были помещения для ребенка и надежной мисс Севэрн. Физерс была вызвана телеграфом и была под рукой, чтобы взять ответственность за дела Ирмы: писать ее письма, оплачивать ее счета и следить за её условленными встречами. Йоханнес нанял англоговорящую горничную, которая была предоставлена в распоряжение Ирмы с момента ее прибытия. В самом деле, он приказал бы купить жирафа из зоопарка Хагенбека, если бы это доставило удовольствие Ирме.

Физерс было достаточно только позвонить по телефону в офис дворецкого, и через минуту или две у двери стоял автомобиль. На всякий вкус, хороший или плохой, вокруг были театры, оперы, концерты и кабаре. Дворец находился в модном районе, удобном для всех видов деятельности, так что у двух молодых матерей не было никаких проблем в соблюдении их графика. Откинувшись на подушках лимузина, они успевали оправиться от любого волнения и, таким образом, избежать недовольства старшей медсестры. Их дети, находясь под неусыпной заботой, редко плакали по ночам, и, так или иначе, это было делом ночной медсестры. В ранние утренние часы эта медсестра воровато прокрадывалась в спальню Ирмы, принося маленькую Фрэнсис для первого приема пищи, и Ирма в полусне покормит её. Ах, да, современная наука может сделать жизнь приятной для тех счастливчиков, у которых есть деньги! Излишне оптимистичные мечтатели говорят, что сделают это доступным для всех, но дочь коммунального магната могла бы повторить древний вопрос: «Кто будет делать грязную работу?» Кто будет, она так и не узнала, но она знала точно, кто не будет.

У каждого гостя этого дворца была его или ее собственные идеи счастья. Мисс Севэрн нашла англиканскую церковь в Берлине, и там встретила лиц, достаточно близких ее социальному статусу, и была счастлива в своей компании. Мистер Дингл обнаружил группу «Новая мысль» с проповедником из Америки, и, таким образом, он решил проблему с журналами, которых ему недоставало. Очень удачно дело обстояло с публикациями «Христианской науки» и «Новой мысли», о вечных истинах, которые никогда не устаревают. Беда только в том, что, публикуя то же самое, они склонны стать однообразными. Невзирая на это, мистер Дингл начал сопровождать мадам в спиритическую церковь. Они знали только несколько слов по-немецки, но духи были интернациональны, а среди живых людей всегда находились готовые помочь двум иностранцам.

III

Величественный город Берлин, столица разрушенной прусской мечты. С одной стороны, триумфальные арки, огромные мраморные статуи Гогенцоллернов, дворцы старого времени князей и — нового времени денежных воротил, роскошные отели, банки, храмы поклонения Мамоне, универмаги, заполненные предметами роскоши. С другой — бродяги на улицах, прячущиеся в каменных пещерах и подвалах, или кемпингующие в палатках на пустырях, бесчисленные орды голодных, плохо одетых, обуянных страхом и ненавистью человеческих существ. Из населения в четыре миллиона вряд ли набралось бы полмиллиона, которых можно было считать довольными жизнью. Не было ни одной улицы, где можно было избежать вида измученных и измождённых лиц. Несмотря на закон, было полно нищих. Ни один хорошо одетый мужчина не мог избежать домогательства женщин и подростков, мужского или женского пола, стремящихся продать своё тело за еду.

Закрыть глаза и не обращать внимания на эти ужасы. Город был самодоволен и величав, освещен в ночное время, как Великий Белый Путь[18]прозвище Бродвея в Нью-Йорке. Витрины магазинов были демонстрацией элегантности, и там были толпы зевак и несколько покупателей. Можно сказать, что рассказы о бедственном положении были преувеличены, что плоть мальчиков и девочек покупали ещё в Ниневии и Багдаде, а в настоящее время покупают в Лондоне и Нью-Йорке, хотя, возможно, с англо-саксонским лицемерием. Проституция была проклятием больших городов с момента их возникновения. Толпы людей селятся там, в надежде наживы. Или изгнанные с возделываемой земли экономическими силами, которыми люди так и не научились управлять.

Это было темой Фредди Робина, теперь дипломированного доктора экономических наук. Он сообщил, что большой университет до сих пор остается загадкой для студентов. Собственно академический процесс состоял из накопления множества фактов, объясняя их только исторически. Из этого процесса можно было узнать, что трехступенчатая модель примитивного экономического прогресса Фридриха Листа был отвергнута после критики антропологов, и что теория Рошера по национальной экономике, как историческая категория, была заменена новой исторической школой Шмоллера. Можно было узнать, что в Древнем Риме латифундии жили за счёт рабского труда, а независимые фермеры вытеснялись в города, где ютились в ветхих многоэтажных строениях, которые часто горели. Но если в аудитории кто-то указывал, что аналогичные тенденции прослеживались и в Берлине, то он получал неодобрение профессора, чье будущее зависело от уклонения от политических споров.

Можно было быть уверенным, что в Германии царила академическая свобода, в одном лекционном зале читал лекцию католический профессор, в другом можно слушать лекцию о социализме. Но когда дело доходило до поддержки, то вряд ли можно ожидать, чтобы власти отдали предпочтение лицам, чьи учения поощряли пролетарское недовольство, которое угрожает разорвать страну на части. Во всяком случае, так описывал Фредди Робин ситуацию в большом Берлинском университете.

IV

Бэдды прибыли за неделю до общенациональных выборов в сентябре 1930 года. Город был в волнении, везде с афишами и плакатами, с сотнями митингов каждую ночь, с парадами с оркестрами и знамёнами, с толпами кричащих и часто дерущихся. Напряжение было выше того, что когда-нибудь видел Ланни. При крахе экономики ситуация в Германии катилась к кризису, и все в настоящее время были вынуждены выбирать сторону.

Молодые люди захотели увидеть этот спектакль. Ганси и Бесс должны были посетить большое коммунистическое сборище в самую ночь своего прибытия, а другие пошли туда из любопытства. Большой зал в районе Моабита был украшен красными транспарантами и знаменами с черным серпом и молотом. В петлицах людей были красные гвоздики или розетки. Толпа была почти полностью пролетарская: несчастные и измученные лица женщин, изнуренные и мрачные лица мужчин. Выцветшая одежда, как правило, чистая, но вся в заплатах, что трудно было определить оригинальную ткань, многие люди не имели возможность купить новый костюм со времен войны.

Ораторы бесновались, кричали и приводили толпу в неистовство. Пение заставляло думать об армии, идущей в бой. Квартет исполнял песни с чётким ритмом и повторением простых слов, какие вдалбливают детям на уроках в школе. Ланни перевел их жене: «Будьте готовы захватить власть. Будьте готовы захватить власть».

Ирма узнала много об этом предмете за время пребывания в этих двух странных семьях. Она слышала дядю Джесса, Ганси и Бесс, спорящих с Ланни, и время от времени с отцом Ганси. Они не хотели никого убивать, пока никто не сопротивлялся. Все, что они хотели, это воспроизвести в Германии то, что было сделано в России. Конфисковать имущество богатых и низвести их до своего нищенского уровня жизни. Йоханнес улыбнулся и сказал, что они сделают музей из его дворца, но с ним все будет в порядке, он купит еще один в Лондоне, а затем один в Нью-Йорке, а затем один на Таити. К этому времени Россия восстановит капитализм, и он вернется в тот регион и снова сделает состояние.

Финансист пошутил, но это Versammlung^{[19]собрание (нем.)} не шутило. Ни одной улыбки за весь вечер. А насмешливые язвительные замечания вряд ли можно было отличить от криков ярости. Это было те, которых они называют «пролетариатом», жителями трущоб, угрожающими их покинуть, преодолеть полицию и совершить набеги на дома тех, кого они называют «эксплуататорами». Ораторы хотели пройти на выборах в рейхстаг, где они изливали бы такие же тирады. Ирма беспокойно огляделась, и была рада, что у неё хватила смысла не носить свои драгоценности в этом месте. Это было не безопасно, так или иначе, национал-социалисты часто нападали на людей, выходящих с красных митингов, и там были драки, а иногда и стрельба.

V

Социал-демократы также проводили большие митинги. Они были безусловно крупнейшей партией в республике, но никогда не имели явного большинства ни в голосах, ни в представительстве. Поэтому они были не в состоянии определить свои цели. Если бы они были в состоянии, знали бы они, что делать? Попытались ли они построить социализм в фатерланде? Ганси и Бесс заявили, что социал-демократы были парализованы своими представлениями о законности. Это была партия чиновников, бюрократов, держащихся за свои кресла и думающих, как сохранить свои рабочие места и заработную плату. Они продолжали называть себя социалистами и повторять партийные лозунги, но это была просто приманка для избирателей. Как построить социализм, они не имели ни малейшего представления и не считали необходимым это выяснять.

Ланни, приверженец мирных методов демократии, считал своим долгом помочь этой партии. У него были рекомендательные письма от Лонге, и теперь он возобновил старые знакомства и, чтобы доказать свою искренность, сделал свой вклад в фонд партии. Он взял свою семью на один из массовых митингов, и конечно, ни усталости, ни вялости не было видно на этом общественном событии. Зал был заполнен до отказа, знамёна и лозунги были повсюду, и когда появлялись любимые партийные ораторы, гром аплодисментов был готов обрушить крышу. Эти люди не орали и не угрожали, как это делали коммунисты, они обсуждали практические проблемы, стоящие перед немецкими рабочими, и осуждали обе группы экстремистов, вводящих народ в заблуждение ложными обещаниями. Это была достойная встреча, и Ирма чувствовала себя более комфортно. С ней, похоже, здесь не собирались бороться.

На пути домой молодые люди обсуждали то, что они слышали. Бесс завела ту же самую грампластинку, что и дядя Джесс, и сказала, что партия устарела, это партия дедов, но у неё есть средства вывести толпы на улицу. «Но», — добавила она: «эти муниципальные советники, повторяющие свои лозунги, похожи на толстых, сытых попугаев, одетых в сюртуки».

«Конечно, у коммунистов лозунгов нет!» — возразил Ланни, не без злобы. Эти двое любили друг друга, но не могли обсуждать политику без драки.

Бесс имела в виду чиновников, которые сообщали о своих усилиях по увеличению поставок молока городу и снижению его цены. Ланни знал, что социалисты обсуждали ту же тему в Нью-Йорке. Это было важно для бедных женщин. «Конечно, это скучно и прозаично», — признал он: «Не так интересно, как призыв к революции на следующей неделе».

«Я знаю», — взорвалась сестра: «Но пока вы обсуждаете цены на молоко, нацисты достают оружие из тайников и планируют контрреволюцию на следующей неделе».

«И реакционные князья в сговоре с ними, и крупные капиталисты вкладывают деньги для покупки оружия!» — Таким образом, Ганси затронул опасную тему, так как его отец был одним из этих капиталистов. Как долго этот секрет сохранится в семье Робинов?

VI

Ланни хотел услышать все стороны. Он хотел знать, что нацисты делают и что говорят. Хотя бы для того, чтобы отправить Рику отчёт об этом. Среди его знакомых в Берлине был Генрих Юнг, голубоглазый «арийский» энтузиаст из Верхней Силезии. Генрих проучился три года для того, чтобы стать преемником своего отца на посту главного лесничего во владении графа Штубендорфа. Но теперь все было в прошлом, и Генрих стал должностным лицом Национал-социалистической немецкой рабочей партии, одним из боссов того, что они называли Гитлерюгенд. В течение семи или восьми лет он отсылал пропаганду в Бьенвеню для Ланни Бэдда, не теряя надежды, что чистокровный «ариец» почувствует тягу к расовым узам.

Ланни позвонил ему по телефону, Генрих был в восторге и просил его приехать в штаб-квартиру партии. Посетитель не счёл нужным упомянуть тот факт, что живёт в доме одного из самых печально известных еврейских Schieber[20]спекулянтов (нем.). Это действительно не имело никакого значения. Чудачества американцев нельзя сравнивать с чудачествами немцев. Немецкий путешественник описал Америку, как «землю неограниченных возможностей», и богатые и успешные люди из этой сказочной страны ходили по обычной земле Европы, как полубоги. Даже сам фюрер был в восторге от них, заслушав доклад, что они не смогли убежать от могучей германской армии. Это будет яркий успех, которым может гордиться молодой партийный функционер, если он сможет получить такого видного адепта новой религии крови и почвы.

Голубоглазый и светловолосый молодой пруссак заматерел за последние три или четыре года, пока Ланни его не видел. У него был свой личный кабинет в величественном нацистском здании, и он был окружен принадлежностями власти: файлами и диаграммами, телефонами на столе, и зуммером, чтобы вызвать свих подчиненных. Он носил униформу Sturmabteilung[21]штурмовые отряды (нем.), тех партийных солдат, которые маршируют под удары барабанов и стали уже знакомыми достопримечательностями в немецких городах: коричневую рубашку и брюки с черным кантом, блестящие черные сапоги, красную повязку с чёрной свастикой. Красивый, умный, энергичный, и Прочь с его дороги. Die Strafie frei Den braunen Bataillonen![22]Коричневым дорогу батальонам! песня Хорста Весселя (нем.)

Генрих достаточно долго расспрашивал Ланни о жене и ребенке, о которых он слышал от Курта. Выполнив формальности, он начал разливаться соловьем о чудесах, которые были достигнуты в НСДАП, сокращение от немецкого названия партии. Вспомнив старые времена, когда студентом лесного хозяйства изучал, как крошечные ростки пробиваются через мёрзлую почву, Генрих промолвил английскую пословицу, как будто отвечая на уроке английский английского языка в школе: «Tall oaks from little acorns grow!»[23]большое вырастает из малого; каждый дуб был когда-то желудем английская пословица

Иерархическая шкала была представлена, и Ланни был поднят до самых верхних ветвей этого безудержно ветвящегося дуба. Гит-лерюгенд составлял ветви, где в изобилии появлялись новые ростки. Именно для этих ветвей и существовало всё дерево. Будущая Германия должна научиться маршировать и сражаться, петь песни славы и гимны новому фатерланду, который она собиралась построить. Её должны хорошо кормить и тренировать, держать в отличном физическом состоянии. Она должна знать символ нацистский веры, и присягнуть тому, что называется Fuhrerprinzip[24]Вождизм (нем.), вере в то, что личность существует для государства, и что государством руководит один священный лидер. Независимо от того, откуда пришли молодые люди, нацисты сделают их всех одинаковыми: идеальными членами партии, послушными, потому, что повиноваться это радость, потому, что будущее принадлежит тем, кто силен, уверен в себе и объединен.

Ланни видел, как этот принцип работает в душе этого крепкого молодого «арийца», и теперь понял, что тот является машиной, превращающей тысячи других заготовок в себе подобных. Машина для производства машин! На стене висел карта, показывающая, где были расположены филиалы этой молодежной машины, и они были не только в Германии, но в каждом городе на Земле, где жили немцы. Были схемы и диаграммы, так как в этой стране все делалось с научной точки зрения, в том числе гитлеровская пропаганда. «Deutscbland Erwache!»[25]Германия, очнись (нем.), - гласил плакат на стене Генриха. Фюрер был великим изобретателем лозунгов. Он удалится в тайное место, и там обдумает и взвесит все сотни лозунгов, которые придут ему в голову, и когда он выберет один, тот окажется на плакатах, и его будут кричать на митингах в каждом селении страны. «Германия, очнись!»

VII

Ланни умилила гордость, с которой молодой чиновник показал и объяснил сложную организацию, в строительстве которой он участвовал. В ней были различные отделы и подразделения, каждое из которых возглавляло должностное лицо, имевшее одно из этих сложных названий, которые так нежно любили немцы. Главой этой величественной машины был, конечно, несравненный Адольф, Partei- und oberster SA. Fuhrer, Vorsitzender der N.S.DA.P.[26]Партийный и верховный фюрер штурмовых отрядов и председатель Национал-социалистической немецкой рабочей партии (нем.) При нем были адъютанты, Секретариат и начальник штаба, Reichsjugendfuhrer[27]фюрер молодёжи райха (нем.) (который был начальником Генриха), директор персонала, а также директора меньшего калибра полдюжины различных штабов, бизнес-менеджер, секретарь, президиум, директорат райха.

Присутствовала и политическая организация, или, вернее, даже две, P.O. 1 и P.O. 2. В обе входили подобные подразделения, повторявшие указанные выше — все, кроме фюрера. От услышанного кружилась голова, неспособная воспринять все эти обязательства и обязанности: Иностранный Отдел, Отдел экономической политики, Отдел расы и культуры, Отдел внутренней политики, Правовой отдел, Инженерно-технический отдел, Отдел трудовой повинности. Руководители пропаганды в райхе номер 1 и номер 2, руководители инспекции в райхе 1 и 2. Комитет расследований и исправлений, что по-немецки звучало потрясающе: Untersuchungs und Schlichtungsausschuss или USCHLA! Не надо улыбаться над этим, Генрих Юнг объяснил, что партия готовится взять на себя судьбы Фатерланда, не говоря уже о судьбах многих деградирующих стран Европы и мира, и весь этот механизм нужно будет увеличить. Комитет по гимнастике и спорту, Бюро руководителя по печати, Zentralparteiverlag, Personalamt³¹ и многое другое. Генрих заведовал одним из отделов гитлеровской молодежи, отвечавшим за двадцать один географический участок по всей Германии. Там была школа для будущих нацистских лидеров, отдел публиковал журналы: три ежемесячных и один двухнедельный. В него входили подразделения прессы, культуры, пропаганды, оборонно-спортивной работы. Они учили не только бороться с молодыми коммунистами, но и превращать эту борьбу в спорт! Также были юниорские организации, Deutsches Jungvolk[28]немецкие дети (нем.) и Bund Deutscher Madel[29]Союз немецких девушек (нем.) и Studentenbund[30]союз студентов (нем.) и Женская Лига и так далее, по-видимому, без конца. Вежливый Ланни Бэдд был рад, что разговор проходил во время выборов, и что многие подчиненные ждали получить приказы от этого чересчур рьяного пропагандиста.

VIII

Молодой партийный чиновник просто должен был оказать старому другу услугу: взять его на чрезвычайное Versammlung во Дворце спорта, которое должно стать заключительным аккордом нацистскою кампании. Там выступит сам фюрер с окончательным обращением к немецким избирателям. Это будет то, что мир до этого никогда не видел. В течение нескольких месяцев этот чудесный человек стремительно перемещался по всей стране на самолете или в своём быстром Мерседесе с речами, выступая сотни раз. Он носил рыжевато-коричневый плащ, в котором Ланни видел его в старые времена. Возможно, на нём был не тот же плащ, но сам остался таким же простым, преданным, вдохновленным и вдохновляющим лидером, чья миссия состоит в том, чтобы возродить Германию, а затем и весь мир. Heute gehort uns Deutschland und morgen die ganze Welt![31]Сегодня нас слышит Г ермания, завтра весь мир! (нем.)

Генрих объяснил, что места получить будет трудно. В дверях Дворца спорта с раннего утра стояла очередь жаждущих туда попасть. Конечно, для важных персон места будут зарезервированы, и Ланни получил четыре билета. Он знал, что ни один из Робинов не пойдет на нацистское собрание. Это действительно было бы небезопасно, кто-то может плюнуть им в лицо, или побить их, если они не будут выступать с нацистским приветствием и кричать «Хайль Гитлер». Бесс ненавидела движение и его мировоззрение, и ее любопытство было полностью удовлетворено наблюдением штурмовиков на марше и чтением о них время от времени в своих газетах.

Задолго до двадцати часов Ланни и его жена, Бьюти и ее муж были на своих местах. Играли оркестры, продавцы литературы усердно работали, и вооруженные отряды несли вахту на всей огромной арене. Коммунистов не пускать! На транспарантах и плакатах были всем знакомые лозунги: «Долой Версаль!» «Свобода и хлеб!» «Германия, очнись!» «Конец репарациям!» «Общее благо выше частных интересов!» «Разорвать узы процентного рабства!» Этот последний «радикальный» лозунг был лозунгом давно минувших дней. Робби отметил, что этот лозунг был практически таким же в Соединенных Штатах во времена популистов и гринбекеров. Он был обращен к должникам, мелким фермерам, мелким предпринимателям, чувствовавших, что их вытесняют крупные тресты. Движение Гитлера было бунтом низов среднего класса, чьи сбережения были уничтожены инфляцией и кто считал себя отброшенным к статусу пролетариев.

Присутствующие показались Ирме гораздо приятнее на вид, чем те, которых она видела на двух предыдущих митингах. Чёрносеребристые мундиры Schutzstaffel[32]отряды СС эсэс, «охранные отряды» (в фашистской Германии), которые выступали в качестве билетёров и охранников, были новыми и довольно элегантными. Эти молодые люди демонстрировали расторопность и эффективность. Пение с пафосом двадцати или тридцати тысяч человек было впечатляющим. Ирма не понимала, что эти песни были полны ненависти к французам и полякам. Она знала, что нацисты ненавидели евреев, и она выражала сожаление по этому поводу. Ей очень нравилась одна еврейская семья, но она боялась, что с другими евреями должно быть что-то не так, потому, что об этом говорило много народу. В любом случае, немцы должны сами решать в своей собственной стране.

Пение и речи продолжалось в течение часа или около того. Потом раздался грохот барабанов и пение труб у главного входа, и все мужчины и женщины на огромном пространстве вскочили на ноги. Der Fuhrer kommt![33]Прибывает фюрер (нем.). Полк штурмовиков торжественным маршем пронёс флаги с навершием на кончиках древков. Оркестры играли триумфальные мотивы, под которые боги шли через мост радуги в Валгаллу в заключительных сценах Das Rheingold[34]оперы Вагнера Золото Рейна (нем.). Затем партийные лидеры, военные и великий вождь, прошли колонной в виде полого квадрата, стороны которого защищали их одного и единственного лидера. Кто-то с артистическим вкусом планировал все это. Этот кто-то научился от Вагнера, как совместить музыку, декорации, и действия таким образом, чтобы символизировать основные устремления человеческой души, чтобы дать прочувствовать обычному человеку его собственные сокровенные стремления.

Кто был этот гений? Все в зале, за исключением нескольких Бэддов, считали, что это был маленький человек, который шел в центре этого почетного караула. Простой человек в старом рыжевато-коричневом плаще, тот, кого почести не смогут испортить, тот, кто посвятил себя служению Фатерланду. Тот, кто рожден от простых людей, сын малоизвестного австрийского таможенного чиновника, капрал мировой войны раненый и отравленный газом. Простой рабочий человек, мечтатель величественной мечты об освобождении Германии и возвращении ее места среди стран, или, возможно, и над ними.

Он не носил шляпу, и его темные волосы, длинные и зачёсанные на одну сторону, падали то и дело на его бледный лоб и также убирались. Он не фасонил, был скромным человеком, простой как все, ему можно было пожать руку, он дружески улыбается тем, кто приветствуют его. Разразилась буря аплодисментов, Heils[35]слова приветствия (нем.) слились как капли дождя, превращающегося в ливень. Нельзя было услышать отдельные приветствия, звуки соединились в союз, как Национал-социалистическая немецкая рабочая партия.

Ланни никогда не присутствовал на старомодном американском молельном бдении, но его друг Джерри Пендлтон из Канзаса рассказывал ему об этом, а здесь происходило совсем другое. Там кто-то из американского Юга или Среднего Запада приезжал и обучал искусству возбуждения душ неискушенных людей, чтобы позволить им принять участие в том, что делается для них. Или здесь что-то, что возникает из неискушенных душ в любой части мира? Выступавшие на этой сцене задавали вопросы, и двадцать тысяч глоток выкрикивали на них ответы. Только они не кричали: «Славься, славься, Аллилуйя!» и «Благослови, душа моя, Господа!»[36]Ветхий завет, Псалтирь, Псалом 103 их мирские крики были: «Долой Версаль!», «Смерть жидам!» и «Германия, очнись!»

IX

Семь лет назад Ланни наблюдал, как Чарли Чаплин выступал в большой пивной в Мюнхене. И вот он снова здесь с теми же глупыми маленькими темными усиками, с такой же застенчивой, скромной и оправдывающейся манерой. Но теперь он потолстел, лучше питается. Теперь, кроме того, два десятка прожекторов направлены на него, рассказывая всем, что внешность обманчива, и что он — номер один. Баннеры и символы, лозунги и ритуалы, надежды и решимость, все вышли из его души. Он Мессия, единственный ниспосланный и отправленный спасать фатерланд в час его величайшего испытания.

Он начинает говорить, а Ланни знает каждую интонация. Спокойная в начале, и огромный зал замер, как вселенная прежде, чем Бог создал её. Но вскоре прорицатель начинает разогревать публику, доходя до своей темы. Лозунги, которым он учил всю Германию, воздействуют и на него, как и на других. Они господствуют над всем его существом. Они — искры из жгучего пламени, которое день и ночь горит в нем. Пламя ненависти «Ади» к его несчастной и погубленной жизни! Ненависти к своему отцу, тупому мелкому бюрократу, который хотел сделать сына, таким же, как он сам, и не позволил ему стать художником. Ненависти к критикам и дилерам, которые не признают его жалкие попытки в живописи. Ненависти к бомжам и бродягам в ночлежках, которые не хотели слушать его вдохновенный бред. Ненависти к русским, французам, англичанам и американцам, которые не позволили малоизвестному капралу выиграть войну. Ненависти к марксистам, которые предали Германию, нанеся ей удар в спину. Ненависти к евреям, которые сделали деньги из её несчастья. Ненависти ко всем, кто сейчас стоит на ее пути, кто выступает против партии Ади, который должен спасти ее от унижения. Все эти ненависти вспыхнули из взорванной души и подожгли пороховую бочку, в которую превратилась Германия. И вот она пылает, пылает!

Фюрер не обладал чувством юмора, у него не было никаких следов шарма. Он был человек необразованный и говорил с австрийским акцентом, не всегда грамматически правильно. Его голос был хриплым от тысячи речей, и он безжалостно его напрягал. Он говорил слишком возбужденно и пронзительно кричал. Он махал руками, грозил кулаком в лицо врагов Германии. Пот заливал его рыхлое и достаточно мешковатое лицо. Его тяжелые волосы падали ему на глаза и их приходилось убирать.

Ланни знал каждый жест, каждое слово. Ади ничему не научился, не изменился ни на йоту за семь лет. Он просто повторял то же самое миллионы раз. Его книга в двух частях, которую Ланни прочитал со смешанной тревогой и смехом, стала библией новой религии. Были проданы миллионы экземпляров, нельзя даже предположить, сколько было издано брошюр, листовок и газет, печатавших выдержки из книги и её повторения. Конечно, счёт шел на миллиарды. Тиражи некоторых нацистских газет достигали сотен тысяч в день, и в течение ряда лет росли. Генрих рассказал Ланни, что в ходе нынешней кампании они провели почти тридцать пять тысяч митингов в Германии, и какое количество литературы было продано на каждом из них. Ланни, слушая и наблюдая за бешеной толпой, вспомнил строки из своей антологии поэзии. Строчки, которые звучали мелодично и волнующе, но он их не понял, когда читал их в детстве:

X

Предыдущие выборы в рейхстаг состоялись менее, чем два с половиной года назад, и на тех выборах социал-демократы получили более девяти миллионов голосов, коммунисты — более трех миллионов, а нацисты менее одного миллиона. Две последних партии вели активную работу с тех пор, и условия способствовали экстремистам. Экономический крах в Америке сделал там сельскохозяйственную продукцию убыточной, и это вызвало немедленную реакцию в Германии. Крестьяне должны были продать урожай прошлого года с большими убытками. Что касается рабочих, то их было четыре миллиона безработных, и все остальные ожидали такой же участи. Эти группы были уверены, что надо голосовать за изменения, но какие?

Невозможно провести неделю в возбужденной стране и не придти в возбуждение. Это стало своего рода спортивным тотализатором. Надо выбрать фаворита и сделать ставки. Согласно человеческой природе веришь в то, на что надеешься. Ланни убедил себя в том, что осторожный и флегматичный немецкий народ предпочел бы тщательно продуманную программу социалистов и отдаст им большинство голосов, чтобы те смогли воплотить свою программу в жизнь. Но Йоханнес Робин, который был настроен на пессимизм, ожидал худшего, имея в виду, что коммунисты выйдут на первое место. Красный Берлин станет алым или темно-красным, а то, и наиболее ярким из оттенков.

Результаты поразили их всех, за исключением, возможно, Генриха Юнга и его товарищей по партии. Социал-демократы потеряли более полумиллиона голосов. Коммунисты получили более миллиона с четвертью. В то время за нацистов количество голосов увеличилось с восьмисот тысяч до почти шести с половиной миллионов: прирост на семьсот процентов за двадцать восемь месяцев! Если считать в миллионах то, грубо говоря, социал-демократы получили восемь с половиной, нацисты — шесть с половиной, а коммунисты — четыре с половиной.

Новости взорвали остальной мир, как фугас. Государственных деятелей союзных стран по мировой войне, уверенных, что Германия опутана цепями. Международных банкиров, ссудивших ей пять миллиардов долларов. Переговорщиков, которые в начале этого 1930 года добились ее подписи под планом Юнга, по условиям которого она обязалась платить репарации в течение пятидесяти восьми лет. Теперь все они вдруг обнаружили, что шесть с половиной миллионов жертв войны были напрасны! Военные доходы должны были быть конфискованы, тресты национализированы, универмаги переведены в коммунальную собственность, спекуляция землей запрещена, а ростовщики и спекулянты подвергнуты смертной казни! Такова была нацистская внутренняя программа для Германии. В то время как внешняя программа нацистов включала денонсацию Версальского договора, отмену плана Юнга, и в случае необходимости, войну за освобождение Германии от «еврейских плутократий» Франции, Великобритании и Америки!

Хозяин дома, где гостил Ланни, был неприятно удивлен этими результатами выборов, но, подумав, решил не слишком беспокоиться. Он сказал, что всё не так плохо, как нам кажется. Он добавил, что экстремистские высказывания нацистов были нужны только для того, чтобы получить голоса. У него были свои личные источники информации, и он знал, что ответственные руководители были смущены неосторожностью своих молодых последователей. Если тщательно изучать нацистскую программу, то можно увидеть, что она полна всевозможных двусмысленных фраз и пунктов, предусматривающих отказ от взятых обязательств. Во время Кампании в Берлине ораторы обещали черни «конфискацию без компенсаций» больших поместий юнкеров. А между тем, в Восточной Пруссии, нацисты получили поддержку со стороны юнкеров, указывая на пункты программы: земли, подлежащего конфискации, должны быть «общественно-необходимыми». А ведь легко решить, что земля ваших друзей и сторонников не входят в эту категорию!

Но все же Йоханнес решил перевести часть активов в Амстердам и Лондон и проконсультироваться у Робби Бэдда об увеличении инвестиций в Америке. Сотни других немецких капиталистов приняли аналогичные меры. И, конечно, нацисты обнаружили это, а пресса начала кричать, что эти «предатели плутократы» должны быть наказаны смертной казнью.

XI

Богатые не отказались от своих удовольствий ни из-за выборов, ни из-за их результатов. Модные портнихи, модистки, ювелиры мечтали встретиться с известной фрау Ланни Бэдд, geborene⁴² Ирмой Барнс. Они демонстрировали свои отборные товары, а искусные мастера, усаженные на всю ночь, трудились, не покладая рук, чтобы удовлетворить ее прихоти. Когда она почувствовала, что должным образом экипирована, то начала выезжать. А содержимое ее дорожных кофров, которые Физерс привезла из Жуана, было передано в распоряжение старшей фрау Бэдд, которая погрузилась в них с криками восторга, ибо вещи были или почти неношеными, или совершено новыми и стоили больше, чем все, что она когда-либо была в состоянии позволить себе в жизни. Потребовалось несколько изменений, чтобы кое-что расширить из-за чересчур обильного режима питания на яхте, и белокурая и цветущая Бьюти была готова предстать перед королями стали, угля, химии, поташа, картофеля, или Renten-marks[38]рентная марка (денежная единица Германии 1923–1934).

Она не чувствовала себя униженной, играя вторую скрипку в семье, потому была бабушкой. Кроме того, она не забыла урока краха на Уолл-стрите. Пусть Ирма оплачивает семейные счета и нянчит ребенка семьи, а ее свекровь будет делать все, что во власти социальной интриганки высшей квалификации, чтобы рекламировать ее состояние, представлять ее в выгодном свете, способствовать встречам с нужными людьми и созданию правильных впечатлений. Бьюти даже написала матери Ирмы, чтобы убедить ее приехать в Берлин и помочь в решении этой задачи. Между ними не должно быть никакого соперничества или ревности. Напротив, они должны стать партнерами, чтобы Ирма получила все, на что ей дает право ее элегантность, обаяние и социальное положение, Бьюти воздержалась от слова богатство.

Ланни, конечно, должен был активно в этом участвовать. Он сам напросился на эту роль, и теперь не мог отступить. Он должен был позволить портным приходить и примерять свои новые одежды, и терпеливо стоять во время подгонки. Независимо от того, как скучно это было, независимо от того, что он предпочел бы проиграть некоторые новые композиции Хиндемита! Его мать ворчала на него и научила его жену тоже ворчать, такова печальная судьба всех добрых людей. Когда он и Ирма были приглашены на обед к принцу Ильзабургу цу Шварцзальдеру или на бал во дворце барона фон Фридриксбруна, было бы немыслимо Ирму лишить таких почестей, и разразился бы скандал, если бы кто-то другой сопровождал ее.

Но не было никакого скандала, если Йоханнес Робин сопровождал старшую фрау Бэдд, так как всем было известно, что его жена была плохо приспособлена к светской жизни. Бьюти, с другой стороны, позаботилась о своей привлекательности, что никто не мог догадаться, сколько ей лет. Она была пышной уже полностью распустившейся розой. Светское общество ошибалось в своих предположениях относительно хозяина и его гостьи, каждый участник этой странной пары был счастлив со своим супругом, а оба супруга предпочитали оставаться дома. Мама Робин, чтобы следить за двумя младенцами, которых она одинаково обожала. А Парсифаль Дингл, чтобы читать публикации Новой мысли и произносить те молитвы, которые, как он был твердо уверен, влияли на души всех людей, которых он знал, охраняя их от зависти, ненависти, злобы и от полного отсутствия щедрости. У самого Парсифаля было так мало перечисленных мирских пороков, что он даже не считал за унижение, что его жену называют старшей фрау Бэдд.

Еврей, который родился в лачуге с земляным полом при царском режиме, был горд сопровождать обеих дам Бэдд в die grosse Welt⁴⁴ Берлина. Он так и откровенно сказал им с юмором и без подобострастья. А ещё он заявил, что когда он с ними, то его кровь считается чистой, а его состояние незапятнанным. И добавил, что многие вновь прибывшие Schieber платили миллионы марок за вступление в высшее общество, а он, хитрый, получил всё практически бесплатно. Он мог говорить такие вещи, не просто потому, что Бесс и Ганси породнили их семьи, а потому, что он знал, что нужен Робби Бэдду для бизнеса, как ему самому были нужны дамы Робби в социальной сфере. Честная сделка, и все заинтересованные стороны понимали это.

Так бывший Яша Рабинович из Лодзи дал торжественный прием и бал в честь двух дам Бэдд. Праздничное убранство было тщательно продумано, список гостей усердно изучен, а повара трудились в течение недели, готовя фантастические блюда. Приемные комнаты Мраморного дворца, который был похож на железнодорожный вокзал, напоминали мечту режиссера фильма о Бали или Бразилии. Во всяком случае, это было колоссальное событие, и Йо-ханнес сказал, что магнаты, которые придут, не будут исключительно его собственными деловыми партнерами, государственные деятели, не будут исключительно теми, кто получал от него средства на свои кампании, а члены аристократических семей не будут исключительно теми, кто был должен ему деньги. «Кроме того», — добавил проницательный наблюдатель: «они приведут с собой своих жен и дочерей».

XII

Ланни Бэдд в своем лучшем праздничном костюме, бродил в этом ослепительном обществе, выражал присутствующим уважение, помогая им чувствовать себя как дома, танцевал с любой прусской девочкой-подростком, страдающей от отсутствия внимания, направлял официантов к любой пожилой даме, страдающей желудком. Пожилые дамы с величественными манерами и с большими розовыми бюстами, но без бретелек, и с невероятно голыми спинами. Слуги в розово-зеленых ливреях с золотыми пуговицами, в белых шелковых перчатках, чулках и в лёгких бальных туфлях с розетками. Ланни покорно изучил список важных персонажей и знал, кого приветствовать, не совершая бестактности. Он помог обучить свою жену, так чтобы она могла соответствовать величию своего состояния. Никогда не мечтал о карьере светского бездельника!

«Вы знаете, графа Штубендорфа?» — спросила одна из величественных пожилых валькирий.

«Я никогда не имел чести», — ответил американец: «Но я посещал дом Его превосходительства много раз».

«Действительно?» — вопрошает Его превосходительство. Он высокий и прямой, как шомпол, с острыми, глубокими морщинами, седыми волосами не более, чем на полсантиметра в длину. Его очень яркая новая форма украшена орденами и медалями, которые он заработал в течение четырех лет никогда не забываемой войны.

Ланни объяснил: «Я был большую часть своей жизни другом Курта Мейснера».

«Действительно?» — ответил граф. — «Мы считаем его великим музыкантом, и гордимся им в Штубендорфе.»

«Я провел несколько рождественских каникул в доме Мейснера», — продолжал молодой американец: «Я имел удовольствие слушать ваши обращения к вашим людям каждый год, и я слышал вашего почтенного отца до войны».

«Действительно?» — повторяет снова Его превосходительство: «Я не могу жить там больше, но я возвращаюсь туда два или три раза в год, из-за лояльности к своим людям». Седой воин донес до своего бывшего врага: «Я не могу жить в моем родовом доме, потому что он стал частью Польши и управляется лицами, которых я считаю почти недочеловеками. Вы и ваши армии сделали это, незаконно вмешавшись в дела Германии и выхватив трудные победы у нее из рук. Затем вы ушли, оставив нас на разграбление хищным французам и мелочным торгашам англичанам».

Это был не вопрос для обсуждения. Поэтому Ланни промямлил несколько вежливых слов без особого значения и отошёл к другой группе, размышляя: «Если Йоханнес думает, что он сможет расположить к себе этого джентльмена, то он, безусловно, обманывает самого себя».

XIII

Но Ланни сделал ошибку, которую он обнаружил позже, вечером. Чопорный аристократ подошел к нему и заговорил снова более теплым тоном. — «Мистер Бэдд, я осознал, что помню вас в Штубендорфе. Кроме того, Мейснер рассказывал о вас».

«Герр Мейснер относился ко мне, как к одному из своих сыновей», — скромно ответил Ланни.

«Ein braver Mensch[39]порядочный человек (нем.)», — подтвердил Его превосходительство. — «Его сыновья служили верой и правдой». Он продолжил говорить о семье своего управляющего, от способностей и честности которого он зависел, как до него зависел и его отец. Слушая эти формальные речи, Ланни догадался, что произошло. Пожилая валькирия напомнила графу, что этот счастливчик, молодой Taugenichts,[40]бездельник (нем.) женился на сказочно богатой наследнице. А Его превосходительство предполагал что, это какое-то молодое ничтожество, корчащее из себя важную шишку и заявляющее о своей близости с одним из его сотрудников!

И вот великий аристократ проявляет снисхождение, noblesse oblige[41]положение обязывает (фр.). Он все знал про мистера Бэдда, о, конечно! — «Курт Мейс-нер сочинил значительную часть своей музыки в вашем доме, я слышал». Он не добавил: «Я слышал, Курт Мейснер был любовником вашей матери в течение многих лет». Он говорил о композициях Курта и показал, что он действительно знал о них. Echt deutsche Musik[42], > подлинная немецкая музыка (нем.), которую можно безоговорочно хвалить. Молодого франко-американца, который построил студию для работы немецкого музыкального гения, можно сравнить с юнкером, который предоставил меблированный коттедж для гения и его семьи.

А теперь выяснилось, что Ланни служил секретарем-переводчиком в штате американской Комиссии, которая вела переговоры о мире. «Я хотел бы поговорить с вами о тех парижских днях», — отметил генерал. — «Вы могли бы объяснить некоторые моменты, касающиеся американской позиции, которая всегда была для меня загадкой».

«Я буду рад сделать все возможное», — вежливо сказал Ланни. — «Вы должны понимать, что ваш великолепный Schloss⁴⁹ произвел большое впечатление на маленького мальчика, и ваш отец, и вы сами казались мне очень важными личностями».

Его превосходительство приветливо улыбнулся. У него не было ни малейшего сомнения, что его отец был великой личностью, и что сейчас он таким же является. «Планируете ли вы приехать в Штубендорф на это Рождество?» — спросил он.

«Курт приглашал нас», — был ответ. — «Но я не уверен, что мы сможем».

«Я был бы счастлив, если бы вы и ваша жена посетили Schloss, как мои гости», — сказал граф.

«Большое спасибо», — ответил молодой человек: «Я должен буду попросить Мейснеров не ждать нас».

«Я думаю, что они сделают это», — сухо предположил собеседник.

— «Я дам вам знать немного позже. Я должен посоветоваться с женой». Еще одна особенность американцев: они советуются со своими женами, а не говорят им! Но, конечно, когда жена так богата, как эта — Как её зовут?

XIV

Они наблюдали за этой драгоценной женой, танцующей с красивым молодым атташе американского посольства. Она более, чем когда-либо, напоминала молодую Юнону. Умелец кутюрье, должно быть, имел этот образ в виду, потому что сделал ее платье из белого шелковистого шифона с намеком на Древнюю Грецию. Из ювелирных украшений она носила только двойную нитку жемчуга. Ее состояние не нуждалось в большом количестве украшений для рекламы, для этого были газеты. Она танцевала с величественной грацией, нежно улыбаясь и никогда не болтая. Да, молодая богиня, и украшение бального зала любого Schieber.

Когда вечеринка закончилась, Ланни сопроводил ее наверх. Она обещала, что не выпьет более двух стаканов шампанского, и сдержала свое слово, но была немного взволнована присутствием столь многочисленных знаменитых персон, чьи костюмы, поведение и манера говорить были рассчитаны произвести впечатление на дочь когда-то рассыльного с Уолл-стрита. Она и ее муж говорили о присутствовавших, в то время как горничная помогала снять с нее платье. После необходимых пятнадцати минут отдыха, принесли ребенка для кормления. Почти восьмимесячного, такой большой свёрток, полный брыканием, ёрзанием и бульканьем. Девочка никогда не нуждалась в приглашении, быстро устроилась. Во время кормления, Ланни рассказал матери о приглашении в Штубен-дорф. Он много рассказывал о «Замке с рождественской открытки» с его заснеженными крышами, сверкающими в лучах утреннего солнца, и сделал это, кажется, так романтично, что Ирма почувствовала, как это было с ним семнадцать лет назад.

«Мы поедем?» — спросила она.

— Если тебе захочется.

— Я думаю, что это будет чудесно! Затем, после некоторого размышления: «В обществе мы будем глядеться хорошей командой, не так ли, Ланни!»