Онлайн чтение книги Зубы Дракона Dragon's Teeth
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ Корень всех зол

I

В наши дни появился новый завоеватель мира. Александр, Цезарь, Аттила, Чингисхан, Наполеон отличались от тех, как эти, появившиеся в век электричества, ротационных печатных машин и радио, когда девять человек из десяти сказали бы, что это невозможно. Завоеватель мира должен иметь совсем немного идей, но неизменных, и своеобразное сочетание надлежащих качеств, как хороших, так и плохих, железной решимости, неотразимой энергии и полного отсутствия угрызений совести. Он должен знать, что он хочет, и преодолевать любые препятствия, стоящие на его пути. Он должен понимать мысли других людей, как врагов, так и друзей, и как жадность, страх, ненависть, зависть побуждает их к действию. Он должен понять массовое сознание, и как идеалы или заблуждения влияют на него. Он должен быть немного фанатиком, чтобы говорить на их языке, хотя и не совсем, чтобы не стать бесконтрольным. Он должен верить только в своё предназначение, в свой прославленный образ на экране истории. И в целые расы человечества, созданные по своему образу и по своей воле. Для достижения этой цели он должен стать лжецом, вором, убийцей в мировом масштабе. Он должен быть готов без колебаний дать команду совершить любое преступление над людьми или государствами. Он должен вымостить дорогу для своих легионов костями своих врагов, он должен пустить плавать свои линкоры в океанах человеческой крови, он должен сочинять песни славы из стонов и проклятий человечества.

Адольф Гитлер пользовался единственным преимуществом, его собственный народ верил в то, что он говорил, но другие народы верить не могли и не будут. Отношение внешнего мира к нему было, как у фермера, который увидел жирафа в цирке и воскликнул: «Таких зверей не бывает». Чем больше Адольф рассказывал миру, кем он был и что собирается сделать, тем более недоверчиво улыбался мир. В каждом сумасшедшем доме встречались такие люди. Тип был настолько привычным, что любой психиатр мог поставить диагноз по одной фразе речи или по одной странице книги. Разумные люди говорили: «Псих!» и шли по своим делам, оставив Адольфа завоевать мир. Тут и там появлялся человек социальной проницательности, который кричал, предупреждая о том, что происходит. Но они тоже были хорошо известны психиатрам, у которых были диагнозы и для них.

Адольф Гитлер получил власть в национал-социалистической партии за комбинацию своих качеств. Он был самым фанатичным, самым решительным, самым неутомимым, и в то же время проницательным, наиболее беспринципным и самым беспощадным. С самого начала люди восставали против его власти, и когда он был слаб, он прельщал и уговаривал их, но когда он стал сильнее, он раздавил их. В его движении шли раскол за расколом, он уничтожал лидеров фракций без сожаления. Даже прежде, чем он получил правительственные полномочия в свои руки, его фанатичные штурмовики избивали, а иногда и убивали противников этой новой темной религии Blut und Boden, крови и почвы. Работайте с Адольфом Гитлером, и будете властвовать над миром. Но если будете против него, то ваши мозги будут забрызганы на тротуаре, или вас застрелят в спину и оставят без погребения в темном лесу.

Герман Геринг, летчик и офицер, богатый человек с изысканным вкусом и ненасытным тщеславием, ненавидел и презирал Йозефа Геббельса, болтливого журналиста, карлика с изуродованной ступней, и с языком, источающим яд. Эти чувства были взаимны. Юпп плеснул бы купорос в лицо Германа, Герман расстрелял бы Юппа на месте, если ли бы оба осмелились. Но фюреру Герман был необходим в качестве главного исполнителя, а Юпп, как мастер пропагандист, и он запряг их обоих и заставил работать в одной упряжке. То же самое было и с сотнями людей в этой партии безумия и ненависти: жертвами мировой войны, жертвами депрессии, психопатами, наркоманами, извращенцами, преступниками, им всем был необходим Адольф немного больше, чем они были необходимы Адольфу, он делал из них что-то более мощное, чем они были поодиночке. Многие были уверены, что они были более значительными, чем Адольф, и лучше приспособлены, чтобы возглавить партию. В старину многие из них покровительствовали ему, и в своих сердцах они все еще продолжали делать тоже самое. Но он победил их из-за сочетания своих качеств. Он убедил массы доверять ему, и он был тот, кто может повести НСДАП и всех ее членов и должностных лиц по дороге побед.

II

Адольф Гитлер изучал Ленина, а теперь внимательно следил за Сталиным и Муссолини, и от них он узнал всё. В июне 1924 г., когда Ланни Бэдд был в Риме, Бенито Муссолини был премьером Италии в течение более двадцати месяцев, но социалисты по-прежнему еще издавали газеты, у которых читателей было в несколько раз больше, чем у газет Муссолини, и еще была свобода слова в итальянском парламенте и в других местах. Была еще оппозиционная партия, были профсоюзы, кооперативы и другие средства противодействия воле фашистов. Через год или более произошло убийство Маттеоти, сокрушение оппозиции, и Муссолини сделал себя хозяином Италии.

Но расписание Адольфа отличалось от графика Муссолини. Адольф имел задачи во внешнем мире, ему нельзя было канителиться в течение трех лет, чтобы приступить к ним. Он умел ждать, но никогда не будет ждать ни часу дольше, чем это необходимо, и будет сам принимать решения о сроках. Он поразит мир и даже своих собственных сторонников внезапностью и скоростью своих действий.

Во-первых, всегда сначала нужна психологическая подготовка. Собирался ли он уничтожить права немецких трудящихся, уничтожить движение, которое рабочие терпеливо создавали в течение почти столетия? Очевидно, да, но первым шагом нужно прийти к рабочему классу с протянутой рукой, чтобы крепко обнять его по-братски, и в тоже время, ударив его ножом в спину. Потом установить его на пьедестале, где его можно будет безопасно и уверенно расстреливать из пулеметов.

День труда в Европе отмечался первого мая, и везде на континенте рабочие проводили шествия, грандиозные митинги, пикники и игры, пели песни и слушали выступления своих лидеров, они хотели возместить себе триста шестьдесят четыре тяжелых дня. И вот теперь, за несколько недель было объявлено, что правительство Гитлера собирается объявить Первое мая «Днем национального труда». Это было правительство «истинного социализма». Оно было другом рабочих, было правительством труда, и больше не может быть классовой борьбы или любого конфликта интересов. При завершении революции рабочие могут праздновать её завоевания и новое прекрасное будущее, лежащее перед ними. Все эти золотые и пылкие слова пресса и радио донесли до каждого уголка Фатерланда. Кроме того, конечно, силы полиции и частных нацистских отрядов могли запугать и подавить любого, кто захочет попытаться озвучить любую другую идею.

Ланни ответил, благодаря за письмо и выражая свои сожаления. Ничего не стоит поддерживать контакт с этим горячим молодым чиновником, а присланная им литература может когда-нибудь быть полезной Рику. Ланни был совершенно уверен, что не захочет посетить Германию, пока Адольф Гитлер остается её канцлером.

III

Празднование прошло со всем великолепием, которое обещал Генрих. Все было самым большим и детально разработанным, чем когда-либо, и даже крутые иностранные корреспонденты были поражены. Они сообщили, что нечто новое рождается в мире. К полудню на огромный аэродром собрались триста тысяч человек и в ожидании начала церемонии сидели на земле до восьми вечера. К этому времени туда набралась толпа в миллион или полтора миллиона человек, как полагают, это было наибольшее количество народу, когда-либо собранных в одном месте. Гитлер и Гинденбург в первый раз проехали вместе. Они проехали вдоль улицы Фридрих-штрассе, запруженной народом, выкрикивающим приветствия, и с транспарантами, говорящими: «За немецкий социализм», и «Честь рабочим». На трибуне стоял новый канцлер, глядя на огромное море лиц. Он стоял в центре внимания, снова и снова отдавая нацистское приветствие, и, когда, наконец, он заговорил, усилители донесли его голос до любой части аэродрома, а радио и провода разнесли его по всему миру.

Новый канцлер сообщил, что «немецкий народ должен снова научиться узнавать друг друга». Расхождения во мнениях в пределах Германии было обусловлено «человеческим безумием», а теперь должно быть исправлено «человеческой мудростью». Гитлер распорядился, чтобы отныне Первое мая должно стать днем всеобщей славы труду, и что его девиз должен быть: «Слава труду и Честь рабочему». Он сказал немцам то, что они хотели больше всего услышать: «Вы теперь не второсортный народ, а сильный, если вы хотите быть сильными». Он стал набожным и молился: «Господи, помоги нашей борьбе за свободу!»

Ничто не могло быть более красноречивым и благороднее. Ну, может быть Ади и подмигнул бы своему журналисту и сказал бы: «Ну, Юппхен, мы с этим справились», или что-нибудь вроде этого? В любом случае, на следующее утро профсоюзы Германии, представляющие четыре миллиона рабочих и имеющие годовой доход почти двести миллионов марок, были уничтожены одним ударом. Агенты по работе, так назывались нацистские группы, ведущие пропаганду в профсоюзах, и вооруженные банды появились в штаб-квартирах всех профсоюзов, арестовали всех сотрудников и бросили их в концентрационные лагеря. Средства профсоюзов были конфискованы, их газеты закрыты, их редакторы брошены в тюрьмы, их банки закрыты. И не было никакого сопротивления. Социалисты настаивали на ожидании, пока нацисты не сделают что-либо «незаконное». Вот и дождались.

«Что мы можем сделать?» — писал Фредди Ланни в неподписанных письмах, напечатанных на машинке. Такое письмо вполне могло бы стоить ему жизни. — «Наши друзья собираются малыми группами в своих домах, но у них нет никакого оружия, и рядовые деморализованы трусостью своих лидеров. Прошёл слух, что кооперативы также будут конфискованы. Создается новая организация под названием «Немецкий Трудовой фронт», где руководителем будет Роберт Лей, пьяный хвастун, который организовал эти налёты. Я полагаю, газеты в Париже опубликуют его манифест, в котором он говорит: «Нет, рабочие, ваши учреждения священны и неприкосновенны для нас, национал-социалистов. Может кто-нибудь представить себе такое лицемерие? Разве слова потеряли всякий смысл? Не отвечай на это письмо и не пиши ничего, кроме безобидных вещей, наша почта, я почти уверен, просматривается. Мы вынуждены просить наших родственников за границей не присутствовать сейчас на любых политических собраниях. Причина этого ясна».

Мучительная вещь для Ганси и Бесс сидеть, сложа руки в то время, как происходит этот ужас. Но нацисты ясно дали понять, что они собираются возродить древнюю варварскую традицию наказания невиновных членов семьи для того, чтобы запугать виновных. Человек не может стать хорошим антинацистским борцом, если знает, что может стать причиной, что его жену и детей, родителей, братьев и сестер бросят в концентрационные лагеря и подвергнут пыткам. У Ганси не было выбора, кроме как отменить обязательства играть на концертах в пользу беженцев.

«Подождите, по крайней мере, до тех пор, пока семья не выедет из Германии», — умоляла Бьюти. А молодые красные спросили у своей совести: «Что же тогда?» Имеют ли они право уйти на прогулочной яхте, когда друзья и товарищи страдают? С другой стороны, ведь папа нуждается в отдыхе? Чувство семейной солидарности сильно у евреев. «Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе».[124]Книга Исход, глава 20 стих 12 Господь в своей мудрости счел нужным забрать землю, но заповедь все же оставил. Ганси думал о своем отце, который дал ему все самое лучшее в мире, и теперь, несомненно, не получит никакого покоя, если его старший сын объявит войну нацистам. Кроме того, была мать, которая жила только для своей семьи, и у неё не было другого счастья. Можно ли держать её в ужасе всё это время?

«Что вы думаете, Ланни?» — спросил сын древней Иудеи, который хотел быть артистом и реформатором в одно и то же время. И Ланни был вынужден, раскрыть ему схему, которую он подготовил для захвата Йоханнеса и освоения его денег. Ганси остался очень доволен. Это успокоило его совесть, и он смог продолжать свои занятия скрипкой. Но Бесс, самая трезвая из всех, заметила: «Это будет еще один либеральный журнал».

«Ты можешь иметь красный раздел и давать свои комментарии», — ответил Ланни с усмешкой.

«Это раскололо бы семью», — заявила внучка пуритан

IV

Йоханнес написал, что получил паспорта для всей своей команды и установил дату прибытия яхты в Кале. Оттуда они проследуют к Рамсгит и несколько дней пробудут в Лондоне и, возможно, посетят Помрой-Нилсонов. Это будет увеселительная поездка, и можно будет делать всё, что доступно воображению. «Мы все заслужили отпуск», — говорилось в письме. Ланни подумал, что это заслужил Йоханнес Робин. Но заслужил ли его мистер Ирма Барнс?

Он написал в ответ: «Эмили Чэттерсворт сейчас в поместье «Буковый лес», и Ганси должен дать там концерт с очень приятной программой. Почему вам всей семьей не приехать и не провести несколько дней в Париже? Нам очень не терпится увидеть вас снова. Весенний Салон сейчас это самое интересное, что я видел за последние годы. Золтан здесь и продаст вам несколько прекрасных картин. Захаров находится в Балэнкуре и Мадам на выезде с ним. Я привезу вас, и вы сможете иметь Сеанс, и, возможно, встретиться еще раз с духами ваших умерших родственников. Я мог бы предложить вам и другие развлечения, есть и другие причины, почему нам не терпится увидеть вас».

Йоханнес ответил с улыбкой между строк: «Спасибо за ваше приглашение, но, пожалуйста, объясните духам моих родственников, что у меня до сих пор остаются важные вопросы, которые я должен прояснить. Я оказываю услуги нескольким влиятельным лицам, и это будет выгодно каждому из нас». Очень загадочно, но Ланни мог догадаться, что Йоханнес что-то продавал, возможно, расставался с контролем большого предприятия, и не мог выпустить из рук несколько миллионов марок. Духи его родственников должны были бы понять это.

«Не верьте всему, что иностранная пресса публикует о Германии», — написал мастер осторожности. — «Здесь происходят важные социальные изменения, и дух народа, кроме нескольких небольших групп, очень высок». Изучая эту фразу, можно увидеть, что её слова были тщательно подобраны, и можно было иметь несколько их толкований. Ланни знал мысли своего старого друга и немало лиц из его окружения. Обанкротившихся помещиков, которым он одолжил деньги, алчных королей стали и угля, с которыми он вступил в союз, и которые по-прежнему продолжали борьбу за овладение Германии. Они работали внутри нацистской партии, и фракционная борьба была частично инспирирована ими. Ланни принял к сведению тот факт, что налёты на профсоюзы были сделаны Робертом Леем и его бандами. А может «пьяный хвастун» «забежал вперёд» своих товарищей по партии? Если это так, то, возможно, это была рука Тиссена за кулисами. Кто мог бы сосчитать, сколько миллиардов марок принесет председателю Рурскго треста избавление от ненавистных профсоюзов и угрозы забастовок?

Робби Бэдд описал эту важную для него ситуацию так: «Идёт ожесточенная борьба за контроль над промышленностью в Германии. Есть две группы, обе имеют мощную политическую поддержку. Это Тиссен и Крупп против группы Отто Вольфа. Последний полукровка еврей, что при нынешнем раскладе для него не так хорошо. Йоханнес считает, что у него есть друзья в обоих лагерях, и я надеюсь, что он не обманывает себя. Он плывет на небольшом судёнышке в бурном море».

Робби также сообщил и другие новости: «Отец теряет силы, и я боюсь, что вы сможете не застать его здесь, когда приедете. Это не определенная болезнь, просто медленное угасание от старости, очень грустно наблюдать. Это налагает на меня тяжелые обязанности. Я предпочитаю не писать обо всём этом, но расскажу тебе при встрече. Напиши старому джентльмену и заверь его в твоей признательности за его доброту к тебе. Он пытается сохранить свой контроль над всей семьей, а также над бизнесом. Он забывает, что я сказал ему вчера, но хорошо помнит, что произошло много лет назад. Для меня это нелегко, потому что я причинил ему много горя в те дни, хотя в последнее время он научился воспринимать меня тем, кем я являюсь на самом деле. Я особенно не убиваюсь о нем, потому что он взял от жизни больше, чем большинство людей, а судьба ни позволяет нам жить вечно и завершить наш путь полностью, пока мы здесь».

V

Адольф Гитлер был человеком, который добивался своего, как никто другой, живший в наше время. Он продолжал добиваться власти над всем в Германии, над правительством, над учреждениями и даже над культурной и общественной жизнью. Любую организацию, стоявшую на его пути, он сметал одну за другой с такой скоростью и беспощадностью, что ставил оппозицию в тупик. Националистическая партия, которая наивно полагала, что сможет его контролировать, оказалась беспомощной. Влияние Папена, вицеканцлера, было снижено до номинального. Геринг занял свое место в управлении прусским государством. У Гугенберга закрыли несколько его газет, и когда он пригрозил уйти в отставку из кабинета, оказалось, что это никого не волнует. Один за другим члены Националистической партии были вытеснены и заменены нацистами. Их подчиненные были арестованы, обвинены в растрате или в чём-то ещё. У министра информации были возможности обвинить любого во всём, а перечить ему было опасно.

Десятого мая церемонии по всей Германии приковали внимание всего цивилизованного мира. Из главной библиотеки Берлинского университета было отобрано огромное количество достойных книг, которые были написаны в течение последних ста лет. Всё, что даже отдаленно касалось политических, социальных или сексуальных проблем. Около сорока тысяч томов были брошены в кучу на площади между университетом и Оперным театром и залито бензином. Студенты в ярких студенческих шапочках бодро маршировали и пели патриотические и нацистские песни. Они торжественно зажгли погребальный костёр, и толпа стояла в моросящий дождь и смотрела, как он горит. Так была символически уничтожена современная мысль в фатерланде, и народ, когда-то стоявший на переднем крае интеллектуальной жизни, научится сочетать свое мышление со своей «кровью».

В тот же день десятого мая в школах Германии было приказано начать изучать нацистскую доктрину «расы». В этот же день правительство конфисковало все средства, принадлежащие Социалистической партии, и передало их под управление новых нацистских профсоюзов. В тот же день канцлер Гитлер выступил перед Конгрессом труда, заявив, что его скромное происхождение и воспитание позволяет ему понять потребности рабочих и со вниманием относиться к ним. В этот же день корреспонденту Нью-Йорк Таймс запретили передать телеграфом новость о самоубийстве дочери Шейдемана, лидера социалистов, теннисистки, чемпионки, которая принесла честь Германии, но возражавшей против процесса «Координации» немецкого спорта с нацистской пропагандой. Наконец, в тот же день состоялся парад ста тысячи человек по Бродвею в Нью-Йорке, протестовавших против обращения с немецкими евреями.

VI

Семейство Бэддов, как в Бьенвеню, так и в Париже, готовилось к отъезду из дома на целый год и сортировало вещи, что взять с собой, а что оставить. Все, что пойдет на борт яхты, метилось «в каюту» или «в багаж». Вещи, которых нужно было отправить из Парижа в Бьенвеню, оставались на попечении Джерри Пендлтона. Он организует их упаковку и распаковку. Экс-наставник и экс-лейтенант, сэкономивший большую часть своей годовой заработной платы, возвращался в пансион и будет ждать прибытия туристов. Мадам Зыжински была отдана в аренду оружейному королю на год. Что касается духов, то духи Бэддов и Динглов, казалось, высказались до конца, в то время как дух герцогини де Маркени функционировал с максимумом усердия. Боб Смит должен был сопроводить бесценную крошку Фрэнсис до яхты и доставить ее в безопасности на борт. Затем сесть пароход и вернуться к своей работе в Ньюкасле, до тех пор, пока ребенок не прибудет на землю гангстеров и прибежище похитителей детей.

Экспедиция из Бьенвеню прибыла в Париж на поезде в полном составе: Ганси и Бесс, Бьюти и ее муж, Марселина и ее воспитательница. Марселине было почти шестнадцать лет, она стала элегантной молодой леди, но ей придется сидеть за уроками каждый день на яхте, а если мисс Эддингтон не будет знать что-нибудь, то всегда есть энциклопедия или всезнающий Ланни. Фрэнсис было уже три года, и ее окружение составляли мисс Севэрн, медсестра и экс-ковбой из Техаса. Эти десять человек прибыли утром, и было много суеты и крика, и казалось, никогда раньше в вестибюле дворца не было столько чемоданов и коробок.

Вечером экспедиция тронулась в Кале. К ней добавились ещё четыре человека: Ирма и ее муж, ее служанка и её Физерс. Про неё Ирма постоянно говорила, что она дура, но хорошая, выполняет все поручения, делает покупки, ведет телефонные переговоры. При ведении счетов безнадежно путается в них. Получает нагоняй и со слезами обещает исправиться. Воспитанная, как леди, она думает больше о ее собственном эго, чем о своей работе.

Теперь чемоданов и коробок стало в два раза больше, и в два раза больше стало суеты, но криков не было, потому что Ирма была требовательна к сохранению достоинства семьи. Это была очень заметная семья, и на станции были журналисты, спрашивающие об их предполагаемой поездке. Миллионы людей будут читать об их делах и получать от них острые ощущения. Миллионы будут восхищаться ими, миллионы будут завидовать, но только небольшая горстка будет любить их, так уж устроен мир.

VII

На следующее утро экспедиция высадилась на платформе железнодорожной станции древнего портового и курортного города. Они подождали, пока Ланни звонил по телефону и убедился, что яхта ещё не прибыла. Потом загрузились в такси и поехали в Отель дю Коммерс э Экзельсиор, где гору багажа сложили в комнату, и оставили Физерс наблюдать за ним. Был славный весенний день, и семья отправилась на поиски места, с которого можно было бы наблюдать подход белоснежной яхты Бесси Бэдд. У Ирмы и Ланни навсегда осталось в памяти это зрелище: день в Рамсгит, когда они пытались в спешке пожениться, а яхта и ее весёлый энергичный владелец предоставили им способ спасения от когтей архиепископа Кентерберийского.

Теперь яхта собиралась отвезти их в Утопию или на какой-то тропической остров с башней из слоновой кости. Или в какое-либо место в мире, где не было бы нацистов, кричащих, марширующих и поющих песни о еврейской крови, капающей с ножа. Дизельные суда не оставляют следов дыма на горизонте, поэтому они должны были искать тусклое пятнышко, которое постепенно росло. С востока таких появлялось много, но когда они становились больше, оказывалось, что это было не то. Затем компания отправилась на обед, четырнадцать человек за одним длинным столом. И это было непросто усадить их, принять их заказы и правильно обслужить. Принадлежность к важным классам обязывало их и обслуживающих их лиц не привлекать к себе внимание в общественных местах, и это произвело впечатление на члена семьи в возрасте трех лет. Тише, тише, детка!

Они сидели на эспланаде и наблюдали за морем до вечера. Некоторые из них пошли поплавать, некоторые смотреть на достопримечательности города. Четырехсотлетний бастион, цитадель, церковь Нотр-Дам с картинами Рубенса. Они купили открытки и отправили их друзьям. Они снова и снова осматривали гавань, но там все еще не было белоснежной яхты Бесси Бэдд. Они опять велели сдвинуть столы воедино в ресторане, и все четырнадцать поужинали. До темноты они всматривались вдаль, но по-прежнему яхты не было.

Они стали беспокоиться. Йоханнес установил определенный час для выхода из Бремерхафена. Он был точным человеком, у которого всё было расписано по минутам, его сотрудникам полагалось делать то же самое. Если бы случилось что-нибудь непредвиденное, то он, конечно, телеграфировал бы или сообщил по телефону. В своем последнем письме он указал отель, в котором они должны были остановиться, чтобы он знал, где их искать. Они плавали с ним так часто, что знали, сколько требуется часов, чтобы добраться до Кале. И по плану яхта должна была прибыть одновременно с поездом из Парижа. Теперь она опаздывала на двенадцать часов.

Что-то случилось, и они долго обсуждали все возможности. Частные яхты, которые должным образом обслуживаются, не могут иметь проблемы в безветренную погоду, и они не могут врезаться во Фризские острова на пути из Германии во Францию. Они безопасно ходят, как ночью, так и днем. Но, конечно, рыбачья лодка или другое препятствие предположительно могли попасться на пути. «Лопнула шина!» — предположил Ланни, автомобилист.

VIII

Когда настало время сна, а никакой информации не было, Лан-ни подошел к телефону и вызвал яхту Бесси Бэдд в Бремерхафене. Это был простейший способ, узнать вышла ли яхта в море. Ганси и Бесс сидели рядом с ним, и после обычных задержек он услышал гортанный голос, говорящий на немецком: «Dieselmotorjacht Bessie Budd.»

— Wer spricht? — спросил Ланни.

— Pressmann.

— Wer ist Pressmann?

— Reichsbetriebszellenabteilung Gruppenfuhrerllvertreter. Немцы носят такие титулы с гордостью и произносят их быстро.

— Что вы делаете на борту яхты?

«Auskmift untersagt,» — ответил голос. Информация запрещена!

— Но яхта должна была отплыть вчера!

— Auskunft untersagt.

— Aber, bitte — «Leider, nicbt erlaubt» — вот и все. «К сожалению, не разрешено!» Трубка пискнула и замолчала, и Ланни в ужасе слушал мертвую трубку.

«Мой Бог!» — воскликнул он. — «Могут ли нацисты захватить Бесси Бэдд?» Ганси побелел, а Бесс впилась ногтями в ладони руки. «Зачем они это делают!» — воскликнула она.

«Я не знаю», — ответил Ланни, — «может кто-нибудь из них захотел яхту».

«Они арестовали папу!» — прошептал Ганси. Он выглядел так, будто собирался упасть, и Бесс схватила его за плечи. — «О, Ганси! Бедный Ганси!» Характерно, что она так о нем думала. Он был тот, кто будет страдать больше всего!

Это было, как будто молния ударила с неба и разрушила все их планы, превратила удовольствия в кошмар страданий. Полная катастрофа, конец света, такими казались последние события. Никто больше ни о чем не мог думать и не мог ничего сказать, чтобы успокоить других. Более тридцати шести часов прошло с момента запланированного выхода в море, и мог ли Йоханнес за это время не связаться с друзьями? Если бы какой-либо член семьи был на свободе, неужели он не смог сделать тоже самое?

Просто была еще одна возможность: может быть, их «предупредили», и они совершили побег. Может быть, они стараются выбраться из Германии. Или они могут скрываться где-то, не смея телеграфировать. В последнем случае они смогут прибегнуть к старому способу, послать письмо без марки. Такое письмо можно было ожидать в первой половине дня.

«Я позвоню в Берлин», — сказал Ланни. Надо избавиться от этого ужасного бездействия! Он вызвал дворец Робинов, и когда получил соединение, то услышал незнакомый голос. Ланни спросила Йо-ханнеса Робина, а незнакомец попытался выяснить, кто звонит. Когда Ланни назвал свое имя, его стали спрашивать о причинах его вызова. Когда Ланни настойчиво стал спрашивать, с кем он разговаривает, говоривший резко повесил трубку. И это снова могло означать только одно: нацисты захватили дворец!

«Я должен ехать и помочь папе!» — воскликнул Ганси, и вскочил, как будто хотел сразу бежать к станции, или, возможно, на аэродром, если такой там был. Ланни и Бесс поймали его в тот же момент. «Садись», — скомандовал зять: «и быть разумным. Ты ничего не сможешь сделать в Германии, но можешь быть убит».

— Но, я должен попробовать, Ланни.

— Ты безусловно не должен! Вот тебя им хочется заполучить больше всего.

— Я поеду под чужим именем.

— С фальшивыми паспортами? Ты, кто играл на многих концертных площадках? У наших врагов есть мозги, Ганси, и мы должны им показать, что они у нас тоже есть.

«Он прав», — вставила слово в разговор Бесс. — «Всё что нужно, сделаю я».

Ланни повернулся к ней. «Они знают тебя так же хорошо, как Ганси, и они будут искать вас обоих».

— Они не посмеют сделать что-нибудь с американкой.

— Они сделают это довольно свободно. И, кроме того, ты не американка, ты жена гражданина Германии, и что делает тебя такой же. Все четверо Робинов приняли гражданство Веймарской республики, потому что они верили в неё и планировали прожить там всю свою жизнь. «Всё», — заявил Ланни. — «Вы оба должны дать мне честное слово, что в Германию ни ногой, и вас не будет в любом месте недалеко от границы, где они могли бы вас похитить. Тогда Ирма и я поедем и посмотрим, что мы сможем узнать».

«О, ты сделаешь это, Ланни?» — Ганси посмотрел на зятя с собачьей преданностью.

— Я обещаю за себя, но предполагаю, что Ирма поедет вместе со мной, но мне, конечно, придется спросить ее.

IX

Ирма отдыхала в своем номере, и Ланни вошел к ней один. Он не мог быть уверен, как она воспримет эту ужасную новость. Но он хотел дать ей шанс принять решение, прежде чем об этом узнает кто-нибудь еще. Ирма не была ни реформатором, ни святой. Она была молодой женщиной, которая всегда делала всё по-своему, и принимала это как должное, и что мир существовал, чтобы дать ей всё. Теперь судьба нанесла ей неприятный удар.

Она сидела, глядя с ужасом на мужа. Она действительно не могла заставить себя понять, как такое могло случиться в этом комфортабельном цивилизованном мире, созданном для нее и ее рода.

— Ланни, они не могут этого сделать!

— Они делают то, что они считают нужным, дорогая.

— Но это разрушит наш круиз! И оставит нас на мели!

— Они, вероятно, держат наших друзей в тюрьме, и могут избивать их и жестоко обращаться с ними.

— Ланни, это просто чудовищно!

— Да, это так, но им от этого не легче. Мы должны выяснить, как мы можем спасти их.

— Что мы можем сделать?

— Я пока не знаю. Я должен поехать в Берлин и увидеть, что произошло.

— Ланни, ты не можешь поехать в эту ужасную страну!

— Я не могу отказаться, дорогая. Не забывай, мы были гостями Йоханнеса. Мы собирались быть его гостями еще целый год. Как мы можем бросить его?

Она не знала, что сказать. Она могла только сидеть, глядя на него. Она никогда не думала, что жизнь может сыграть с ней и ее суженым такую шутку. Это было возмутительно, безумно! Ланни увидел, как дрожали ее губы. Он никогда не видел ее такой раньше, и, возможно, она и никогда не была такой раньше.

Ему самому это не нравилось. Но это было, как будто судьба схватила его за шиворот, и он знал, что он не сможет вырваться. «Возьми себя в руки, дорогая», — сказал он. — «Помни, Йоханнес отец Ганси, а Ганси муж моей сестры. Я не могу позволить им увидеть, что я трус».

— Но Ланни, что ты сможешь сделать? Эти нацисты контролируют все в Германии.

— Мы знаем там несколько влиятельных людей, и я попрошу их советов. Первое, конечно, что надо выяснить, что произошло и почему.

— Ланни, ты будешь в страшной опасности!

— Не слишком большой, я думаю. Начальство не любят скандалы с участием иностранцев.

— Что ты хочешь от меня? Ехать с тобой?

— Ну, это не каникулы. Ты можешь вернуться в Бьенвеню с дочерью. Ты можешь вызвать свою мать. Или ты можешь взять ребенка и посетить ее.

— У меня не будет ни минуты покоя, думая, что ты можешь быть в беде. Я не имею ни малейшего понятия, что я могу сделать, но я думаю, что я должна быть с тобой.

— Я не сомневаюсь, что это может помочь. Твои деньги впечатляют немцев, в том числе и нацистов.

— О, Ланни, это ужасная неприятность и разочарование! Я думала, что у нас будет веселое путешествие!

— Да, дорогая, но не надо Ганси или Бесс слышать это. Помни, что это означает для них.

— Они должны были подумать об этом раньше. Но они не позволяли никому говорить об этом. Теперь они видят результаты своего поведения, а мы должны платить за это!

— Дорогая, нет никаких оснований полагать, что они стали причиной неприятностей.

— Там должна быть какая-то причина, почему арестовали Йо-ханнеса, а не других богатых евреев. Потому что, один из его сыновей коммунист, другой социалист, конечно, это не могло не прибавить ему врагов.

Ланни не мог отрицать, что это было так; но он сказал: «Пожалуйста, не говори об этом сейчас, пока Ганси и Бесс наполовину вне себя от горя. Давай поедем и выручим их семью, а потом мы будем в состоянии говорить с ними прямо».

«Да, но ты не будешь!» — мрачно сказала Ирма. Она пойдёт с ним в логово льва, но она не будет делать вид, что ей это нравится! И когда все будет кончено, она поговорит сама.

Х

Всем взрослым членам семьи было не до сна той ночью. Шестеро обсуждали снова и снова те скудные данные, которые имели, пытаясь предвидеть будущее и планировать свои действия. Печально, что их планы счастливого путешествия в течение целого года были расстроены. Находиться здесь в Кале «на мели» тоже не доставляло удовольствия. Но они были хорошо воспитаны и скрывали свою досаду. Бьюти не могла позволить своему сыну отправиться в опасное путешествие, и какое-то время настаивала, чтобы привлечь к этому делу светское общество. Но Ланни возражал. За себя он не волновался, но через несколько дней яхта может быть освобождена и им придется менять планы. Пусть семья останется на несколько дней здесь и служит в качестве координационного центра для общения со своими друзьями во внешнем мире. Если худшее подтвердится, и то их ожидают долгие тягостные времена, Марселина и Фрэнсис могут вернуться в Жуан, Динглы, Ганси и Бесс могут поехать в Париж или, возможно, Эмили приютит их в поместье «Буковый лес».

Ланни в середине ночи позвонил Джерри Пендлтону по телефону. Джерри был все еще в Париже, оплачивая счета и занимаясь урегулированием других вопросов. По плану он должен был вернуться домой на своей машине, а шофер отогнать Мерседес, автомобиль Ирмы и Ланни. Но теперь Ланни приказал Джерри остаться в Париже, а шоферу гнать Мерседес в Кале и прибыть туда до полудня, чтобы Ланни и Ирма могли бы взять машину и отправиться в Берлин. Они собирались ехать в одиночку, так как ни шофер, ни Боб Смит, ни Физерс ничем не могли помочь в Германии, не зная языка. «Если бы вы были достойны вашего содержания, то давно бы его выучили», — сказала Ирма секретарю, выместив свое раздражение на этой неудачливой душе.

Ланни отправил телеграммы отцу и Рику, рассказав им, что случилось. Он предположил, что в такие времена, иностранный журналист может оказаться более влиятельным человеком, чем промышленник или наследница. Ланни увидел себя во главе кампании, чтобы побудить цивилизованный мир выступить на стороне еврейского Schieber и его семьи. В его голове бурлили письма и телеграммы, манифесты и обращения. Робби активизирует бизнесменов, дядя Джесс — коммунистов, Лонге и Блюм — социалистов, Ганси и Бесс — музыкальный мир, Золтан — любителей искусства, Парсифаль — религиозные круги, Бьюти и Эмили, Софи и Марджи — светское общество, Рик — английскую прессу, Корсатти — американскую, какой поднимется шум, когда они начнут действовать вместе!

Взяв лист из тетради отца, Ланни установил код для конфиденциального общения со своей матерью. Его письма и телеграммы будут на имя миссис Дингл, это неприметное имя. Папа Робин будет «деньги», а мама «корсеты», она их носила. Фредди будет «кларнет», а Рахель «меццо». Ланни сказал, что можно предположить, что все письма и телеграммы на его имя могут быть прочитаны нацистами, а все телефонные звонки прослушаны. Позже он может быть придумает другой секретный способ общения, но ничего подобного не может прийти в отель Адлон. Если ему понадобится передать конфиденциальную информацию, то он отпечатает её на портативной пишущей машинке и отправит письмо без подписи из какого-либо отдаленного района Берлина. Бьюти будет открывать всю почту, пришедшую на имя Ланни, но не будет пересылать ничего, что содержит компромат. Все подписанные письма, как входящие, так и исходящие, будут содержать фразы, выражающие восхищение достижениями национал-социализма.

«Не удивляйтесь, если вы услышите, что они меня обратили в свою веру», — сказал плейбой, став серьезным.

«Не заходи слишком далеко», — предупредила его мать. — «Тебе никогда не обмануть Курта, а он обязательно услышит об этом».

— Я могу позволить ему обращать меня, мало-помалу.

Бьюти покачала своей милой белокурой головой. Она в свое время никого не обманывала, и она не верила в способности Ланни по этой линии. «Курт будет точно знать, зачем вы там», — заявила она. — «Ваш лучший шанс рассказать ему всё откровенно. Ты спас ему жизнь в Париже, и у тебя есть право попросить его помощь сейчас».

«Курт нацист», — сказал Ланни. — «Он не будет помогать никому, кроме своей партии».

Ирма слушала этот разговор и думала: «Это похоже на мелодраму». Она испугалась, но в то же время начала испытывать странные острые ощущения. Она спросила: «Могу ли я делать вид, что стану нацистом? Смогу ли я их обмануть? В голове у неё крутились даже более смелые мысли. — «Могу ли я стать роковой женщиной, как те, которых я видела на экране? Гожусь ли я для этого? И что я должна узнать?"

XI

Они получили утренние газеты. Трудно себе представить, что захват яхты и дворца миллионера остался без внимания прессы. Но в Нацилэнде эти правила не действовали. Они просмотрели французские газеты и нашли там много новостей из Германии. Шла речь о Конференции по ограничению вооружений в Женеве и угрозе Германии выйти из неё. Гитлер неожиданно созвал Рейхстаг, и корреспонденты предполагали, что он использует его для обращения к миру. Вся Франция сгорала от любопытства узнать, что он собирается сказать, и, видимо, в газетах не осталось места для неприятностей еврейского Schieber.

Потом смотрели почту. Письмо из Бремерхафена или Берлина, отправленное по почте позавчера могло прибыть вчера во второй половине дня, или обязательно сегодня утром. Ганси ждал писем внизу в офисе отеля. Он не мог думать ни о чем другом, даже о планах Ланни. Он ворвался в комнату, запыхавшись от бега и от тревоги. «На письме почерк мамы!» Он передал его Ланни, кому оно было адресовано. Его собственное чувство приличия не позволило ему открыть его.

Письмо было нацарапано в спешке на клочке бумаги и отправлено в простом дешевом конверте. Ланни разорвал конверт, и с первого взгляда понял его содержание. Он не хотел читать такие слова вслух. Но здесь в напряжённом ожидании было пять человек. Письмо было на немецком языке, и он перевел его:

«О, Ланни, нацисты захватили яхту. Они арестовали папу. Они не говорят нам ни слова, что они собираются делать. Они арестуют нас, если мы будем рядом с ними, но они не будут арестовывать вас. Мы собираемся в Берлин. Мы попытаемся остаться там и ждать вас. Приезжайте в Адлон, и сообщите об этом в газетах, мы будем ждать сообщения там. Мы так испугались. Дорогой Ланни, не оставьте бедного папу. Что они сделают с ним? Я одна. Я заставила детей уйти. Они не должны найти нас всех вместе. Бог поможет нам всем. Мама».

Вот так! Эти бедняги передвигались отдельно, и все дни и ночи были в ужасе за себя и горевали, что может случиться с отцом семьи! Ганси сломался и плакал, как ребенок, и Бьюти делала то же самое. Бесс сидела, заламывая руки. Остальные молчали.

Кто-то должен был взять командование на себя в этой ситуации, и Ланни подумал, что это надо сделать ему. «По крайней мере, мы знаем худшее», — сказал он, — «и мы должны начать действовать. Как только прибудет автомобиль, Ирма и я едем в Берлин, не останавливаясь ни на минуту».

«Не думаешь, что вам нужно лететь?» — вступила в разговор Бесс.

— Разница только в несколько часов, но нам там понадобится автомобиль. А он правильной марки и произведет впечатление на нацистов. Я боюсь, что это дело не на несколько часов.

— Но подумай, что они могут сделать с ним, Ланни!

— Я много думал об этом, и я сомневаюсь, что они нанесут ему серьезный вред. Там замешаны деньги, и дело заключается в торге.

— Он еврей, Ланни.

— Я знаю, но у него есть много друзей у себя дома и за рубежом, и нацисты знают об этом, и я считаю, что им не нужны скандалы. Что до нас с Ирмой, мы выступим в качестве посредников, как друзья для обеих сторон. Мы встретим нужных людей и выясним, сколько это будет стоить.

«Ты приедешь без сил», — возразила Бьюти, борясь со слезами. Она хотела, чтобы он взял шофера.

«Нет», — сказал Ланни. — «Мы по очереди будем спать на заднем сиденье, и когда мы приедем, нам нужна будет только ванна, бритье для меня и небольшой макияж для Ирмы. Если мы сами будем за рулём, мы сможем говорить свободно, не опасаясь шпионов, и я не буду доверять ни одному из слуг, будь он немцем или французом. Это касается всех, пока мы находимся в Нацилэнде».

XII

Раздался телефонный звонок для Ланни: звонил Джерри Пендлтон из Парижа, он сообщил, что пришло письмо из Германии. Без имени отправителя, но Джерри догадался, что оно может иметь некоторое отношение к ситуации. Ланни попросил открыть его и прочитать. Это оказалась письмо без подписи от Фредди, который добрался до Берлина. Он писал на английском языке, рассказывая те же новости, но добавил, что он и его жена скрываются и не могут дать свой адрес, и так как не были уверены, что смогут долго там оставаться. Если Ланни приедет в Адлон, они узнают об этом и договорятся о встрече с ним.

Ланни сказал Джерри: «Моя семья немедленно выезжает в Париж. Делай всё, что сможешь, чтобы помочь им, я скажу им, доверять тебе полностью. А тебе скажу, не доверять никому, кроме них».

— Понял.

— Ты по-прежнему Controleur-General, и твоя зарплата идет. Независимо какие расходы ты понесешь, они будут возмещены. Шофер выехал?

— Он выехал в четыре утра. Он думает, что будет на месте в десять.

— Ладно, спасибо.

Ланни сообщили все это семье, и его мать сказала: «Ты должен немного поспать, прежде чем сесть за руль».

«У меня в голове слишком много мыслей», — ответил он. — «Ирма, ты идешь спать, и поведешь на первом участке пути».

Ирма нравился этот новый муж, который, казалось, точно знает, что делать, и говорил таким решительным тоном. Он был похож на её отца когда-то. Кстати, она очень устала и была рада удалиться от демонстративной еврейской скорби. Ланни сказал: «Спи», и она была здоровым молодым животным, которому сон пришел легко. Она была наполовину загипнотизирована, смотря на Парсифаля Дингла, который сидел в течение длительного времени в кресле с закрытыми глазами. Если хорошо не знать его, то можно подумать, что он спал, но он медитировал. Просил ли он Бога спасти Йохан-неса Робина? Просил ли он Бога смягчить сердца нацистов? Бог мог, без сомнения, сделать это. Но было трудно разгадать, почему Бог создал нацистов в начале? Если утверждать, что их создал дьявол, то почему Бог создал дьявола?

Больше не было никаких причин оставаться в Кале, и Физерс пошла покупать билеты в Париж и договариваться о перевозке горы багажа. Между тем, Ганси, Бесс и Ланни обсудили, как лучше сделать известным внешнему миру несчастье, происшедшее с папой. Это было важным средством помощи, возможно, наиболее важным из всех. Первым побуждением Ланни было обратиться в редакцию газеты Le Populaire. Но он сдержался, понимая, что если он собирается превратиться в сочувствующего нацистам, то ему не следовало снабжать взрывоопасными новостями социалистическую газету. Кроме того, что это не была социалистическая или коммунистическая новость. Она касалась ведущего финансиста и принадлежала буржуазной прессе. Она должна прийти от сына жертвы, выдающегося человека в своей области. Ганси и его жена должны пойти в отель Крийон, вызвать французских и иностранных газетчиков и рассказать им о случившемся, обращаясь за мировой поддержкой. Ланни встречался с несколькими американскими корреспондентами в Париже, и сейчас дал их имена Ганси.

«Нацисты свободно лгут», — сказал начинающий интриган, — «и они заставляют вас делать то же самое. Не упоминайте остальную вашу семью, и если журналисты спросят, отвечайте, что вы ничего слышали от них и понятия не имеете, где они находятся. Скажите, что вы получили вашу информацию по телефону с яхты и из дворца. Возложите бремя ответственности на Reichsbetriebszellen-abteilung Gruppenfuhrerllvertreter Прессманна, и пусть его Haupt-gruppenfuhrer затащит его в подвал и расстреляет за это. Даже намеком не дайте понять, что вы получаете информацию от вашей семьи, или от Ирмы, или от меня. Объясните это также Джерри. Мы должны научиться смотреть за каждым нашим шагом с этого момента, потому что нацисты хотят одно, а мы хотим другое, и если они выиграют, то мы проиграем!»