Онлайн чтение книги Древнее сказание
XXVIII

Окончив необходимые приготовления для похода на поморцев, Пяст велел запереть всех пленных в башне, единственно уцелевшей от недавнего княжеского погрома. В ней представлялось удобнее за ними следить. По дворам кметов о пленных некому было заботиться, притом же случалось довольно часто, что, даже и крепко связанные, они легко избавлялись от пут, уходили в леса к своим, приводя их потом по знакомой дороге.

Людек, сын Виша, отправил в башню и немца Хенго, которого до тех пор держал при себе. Хенго, несколько раз посещавший эти края, знавший почти всех кметов, вымолил у сопровождавших его людей позволение сперва заглянуть к Пясту, в надежде добиться помилования. Очень уж ему не хотелось отправляться на Гоплу, чтоб там попасть в башню. Ловкий, пронырливый немец рассчитывал, что ему удастся как-нибудь избежать общей участи.

Когда связанный Хенго предстал перед князем, то, упав ему в ноги, стал жаловаться, говоря, что все его обижают, что не по своей вине был он схвачен тогда с поморцами, что дороги он им не указывал.

— Я ни с кем не вел никогда войны, врагов у меня нет, — продолжал он с притворной скромностью. — Жена у меня была из вашего рода и говорила вашим наречием. Мое дело — торговля, обмен, заработок, я служу людям, боюсь войны, а теперь я лишился всего имущества, обнищал окончательно… Сжалься, князь милостивый, надо мною…

Выслушав жалобу Хенго, Пяст спокойно ему отвечал, что война имеет свои права, что страна должна защищаться и заботиться о своей безопасности.

— Если б тебя теперь отпустить на свободу, — прибавил князь, — а ты на пути повстречался бы с немцами, поневоле пришлось бы тебе подробно им все рассказать, что у нас происходит… открыть нашу тайну… Поэтому лучше пока тебе оставаться с нами, подождать окончания войны…

Хенго просил, чтоб его по крайности не запирали в темницу, где ужасно трудно безвинно сидеть; он умолял, чтоб его, хоть и связанного, но оставили на свободе, заставляя работать.

Немец так искренно плакал и притворялся невинным, что ему удалось смягчить сердце Пяста. Старик позволил ему остаться у себя в доме, требуя от него лишь клятвы во имя Бога, Которому поклонялся Хенго. Немец сложил пальцы в виде креста и поклялся в том, что не убежит.

На следующий же день жалкий этот военнопленный принялся за любимое дело; нашел он в своих лохмотьях кольца и ножики и стал предлагать их всем встречным в обмен за другие предметы.

Никто не обращал на это внимания. Бежать он, действительно, и не думал, даже напротив, он всюду являлся, где только было много народа, пользуясь всяким случаем рассказать, что жена его одной крови с полянами, говорит на их языке, что у него есть и сын от нее. Вот на таких-то данных он и основывал право считать себя другом полян. О кашубах с поморцами вспоминал не иначе, как с бранью, приписывая им всевозможнейшие пороки, в особенности же страсть к грабежам и убийствам. Мало-помалу народ стал к нему привыкать, тем более, что никто лучше Хенго не умел оттачивать и чинить ножи.

Разный люд обращался к нему то с тем, то с другим, и каждому он угождал, не споря притом о плате, будь то хоть шкурка ягненка.

Однажды, в то время, когда Хенго работал, к Пясту явился Добек за приказаниями. Добек сейчас же узнал рыжего немца, а заметив его искусство, начал выражать сожаление, что не имеет под рукой такого слуги, так как дома набралось у него множество всяких вещей, которых не знает он как и поправить.

— Вот и не к чему было меня тогда от себя отпускать! — улыбнулся лукаво Хенго. — А теперь разве что князь, по милости, взявши клятву, позволит мне ехать с тобой… Иначе придется тебе поискать другого работника…

Все так и устроили: Добек уверил князя, что будет иметь неослабный надзор за пленником, Хенго заставили повторить его прежнюю клятву, после чего уже Пяст без труда согласился на временную отлучку немца. Хенго посадили на лошадь за одним из Добековых слуг, и, таким образом, вскоре он очутился в новой для него обстановке.

Добек вел жизнь совершенно иную, чем все прочие кметы. С детства зародилась в нем страсть к войне, и хотя у него было чрезвычайно много земли, лично он ею не занимался. Ведали это дело особо приставленные к тому влодари, бортники, слуги, сам же он исключительно жизнью пользовался. Он не был женат, хотя женщин у него было и много. По его приказанию они обязаны были плясать и петь, чтобы тем развлекать своего повелителя.

В поле за зверем или в походе устать казалось ему немыслимым, зато уж дома он только и делал, что целые дни лежал у огня или на траве под деревьями. Полная чаша всегда стояла возле него, а женщины поочередно должны были или сказки рассказывать, или петь ему песни. И такой образ жизни иногда подолгу тянулся. Потом он вдруг вскакивал на коня, мчался в лес, по несколько дней кряду охотился и ни разу домой не заглядывал. Тут ему и голод, и холод, все нипочем; он тогда и грязной воды напьется, и закусит, чем попало…

Незаменимый в сражении, при стремительном натиске, для сидячего дела он совсем не годился.

И при всем том Добек отличался чрезвычайной хитростью; он умел до поры до времени казаться каким ему было выгодней, все разузнать и только тогда начать действовать. Впрочем, об этом, кроме ближайших слуг, никто не подозревал.

Хенго тщательно принялся его изучать, и ему уже казалось, что он далеко продвинулся в знании особенностей своего господина.

Службу Хенго начал с того, что усердно взялся за работу. Чистил, чинил, оттачивал всевозможные железные вещи. Весь хлам, лежавший в сарае, он быстро привел в порядок. А через несколько дней по своем прибытии, хоть и ломаным языком, но умел так смешить и забавлять своего господина, что тот частенько-таки приказывал его приводить к себе. При случае Хенго описывал Добеку жизнь других народов; говорил, что не все люди так живут, как поляне, что воины, женщины иначе одеваются, что господам на чужбине живется гораздо лучше, чем здесь.

— Иная, привольная жизнь у нас, — так начинал Хенго. — Таким бы людям, как твоя милость, только там бы и жить… Здесь трудно живется, голод не редкость, враги нападают, войны почти беспрестанные, люди уходят в лес, здесь только и есть, что земля, вода да лес… Здесь и живут-то все, словно равные, — нет господ, рабов очень мало. Князь и тот власти большой не имеет, а у нас каждый воин — себе господин!.. Королевские, царские замки так и блестят от золота, серебра, самоцветных каменьев; палаты все каменные… большие, богатые…

Добек позволял ему говорить что только на ум взбредет, даже сам поощрял его.

— Ну, продолжай, — говорил он, — я слушаю с удовольствием.

— Люди у нас не живут, точно звери в лесах, а напротив, строят рядом дома, вблизи королевских замков… Дома все большущие, высокие, светлые… Храмы Божий громадные да блестящие. Иначе пьют и едят, нежели здесь… А женщины, те так наряжаются, что и самих себя в красоте превосходят… Если бы увидел ты города-то наши, ты бы крикнул от удивления! Притом же у нас, что ни вздумают, все из камня устроят!..

О чем бы не рассказывал Хенго, он все облекал в такие яркие краски, что Добек вскрикивал поминутно, с трудом удерживаясь на месте, глаза его так и горели от любопытства. А когда Хенго начал описывать, как у них рыцари одеваются, что за блестящее вооружение носят они, и затем перешел к красоте иностранных женщин — Добека так и тянуло в эти благодатные земли.

Он утешал себя тем, что раньше или позже все подобные чудеса заведутся и у полян, как вдруг у него родился невольный вопрос: с какой это стати немец хвалил ему свою родину? Причина должна же быть непременно!..

— Конечно, и вы бы могли все это иметь у себя, — оканчивал Хенго, — но вы того сами не пожелали!.. Были у вас князья, близкие родичи немцам, хотели они и у вас такие же завести порядки, но вы тех князей уничтожили, избрав на их место князем простого кмета.

Добек теперь только понял, с какой целью лукавый немец описывал ему свою родину, что он просто-напросто пробовал, не удастся ль ему склонить Добека перейти на сторону Лешков. Добек прикинулся вполне разделяющим мысли немца; он даже прибавил, что должен был согласиться с мнением большинства относительно выбора Пяста, хотя и не был к нему заметно расположен.

— Кмет кмету равен, — сказал он. — Избрали Пяста — могли бы избрать и меня?

Немец растаял: ему показалось, что дело уж выиграно, и тогда, не стесняясь, он стал уговаривать своего собеседника перейти на сторону Лешков; против этого Добек не возражал.

Хенго рассказывал ему о замке отца убитой княгини, сколько там войска, какая жизнь развеселая.

Добек продолжал делать вид, что все это ему очень нравится, и даже нарочно вызывал Хенго на откровенность.

Так, на следующий день он первый начал расспрашивать про житье-бытье немцев; Хенго теперь болтал уж без умолку.

Подчас у Добека сильно рука чесалась — хватить хорошенько болтливого немца, но приходилось сдерживаться, в виду дальнейших признаний. Хенго, между прочим, проговорился, что долгое время служил он у деда молодых Пепелков, причем развязно советовал своему хозяину, повидавшись с последними, не только перейти на их сторону, но и других на то же склонить; за это-де в будущем легко ожидать немалой награды.

— А как к ним добраться? — спросил хитрый Добек.

— Пусть лишь милость твоя согласится, — ответил радостно немец, — а за этим дело не станет.

Таким образом Добеку представлялась возможность еще до войны разведать силы врагов, а главное — увидеть их собственными глазами. Предприятие это, отчасти рискованное, пришлось ему по душе. Если что его и удерживало, то единственно мысль, как бы князь и прочие кметы, узнав обо всем, не подумали заподозрить его в измене. И вот, чтоб покончить со своими сомнениями, он в одно прекрасное утро под предлогом охоты выехал из дому и направился к Пясту, любопытствуя слышать, что ему скажет старик. Надо думать, все устроилось по желанию Добека, так как, вернувшись от князя, он немедленно стал готовиться в дальний путь.

На следующий день, после короткого совещания с немцем наедине, Добек позвал своего старосту, приказал ему в свое отсутствие заботливо охранять дом, а потом сел на лошадь, немцу велел дать другую, и, не объяснив никому цели этой поездки, оба поскакали и вскоре скрылись в темном лесу.

Ничего не подозревавший немец беспечно распространялся о том, какие награды ждут Добека, какая веселая жизнь ему предстоит, какие у него заведутся богатства и что он может, если захочет, жениться на княжеской родственнице. Добек на все соглашался, притворяясь так ловко, что даже в глазах незаметно было и тени неискренности. Изредка лишь, взглядывая с боку на немца, Добек презрительно улыбался.

Так ехали путники лесом несколько дней. Наконец, после немалых трудов и усилий, они добрались до последней, густой, для постороннего совершенно непроходимой чащи на границе поморской земли. Здесь уж все уголки были знакомы Хенго, и он сейчас же нашел людей, согласившихся указать кратчайший путь к немецкому стану.

В то время как Добек и Хенго приближались к цели своего путешествия, немцы были уже почти готовы к походу. Они только ждали прибытия обещавших им помочь, вечно жаждущих грабежа и опустошений кашубов, а также и прочих союзных племен.

Оба князя, с дядею своим Клодвигом, расположились ставкой в лесу, известном под прозвищем Дикого.

Избранное ими место защищалось отчасти рукавами довольно глубокой речки, отчасти тряским болотом. Повсюду виднелись раскинутые шалаши и палатки. Вооруженные люди все еще прибывали с разных сторон, хотя и бывших в наличности казалось достаточно, чтоб рассчитывать на победу.

Когда Добек и Хенго подъехали к мосту, ведущему к княжеской ставке, и заявили сторожевому ратнику о том, зачем они прибыли, их сейчас же направили к молодым князьям. Княжий шатер, устроенный на скорую руку, занимал самый центр ставки; он был обнесен частоколом; стены его, грубо сколоченные из досок, были обтянуты полотном.

Возле шатра суетились немецкие рыцари в железных кольчугах. Вооружение их большей частью тоже было все железное: мечи, топоры, копья с железными наконечниками и крытые железом щиты. Одежда была разноцветная.

Добек, однако, лишь тогда убедился в справедливости россказней рыжего немца, когда вошел в самый центр, где на скамьях, покрытых красным сукном, восседали молодые князья со своим дядей.

На досках, заменявших стол, Добек увидел богатую золотую посуду, расставленную на скатерти алого цвета сукна, шитой золотом. Хозяева были роскошно одеты: на обоих были длинные синие рубахи, спускавшиеся до колен, с краями, усеянными золотыми блестками; плащи из тонкого сукна и нарядная кожаная обувь, все это, действительно, могло возбудить удивление.

Но Добек завидовал главным образом их длинным, блестящим мечам и щитам; последние так густо были обиты гвоздями, что кожа едва виднелась. Добек первый раз в жизни встретился здесь с вещами, о назначении которых никак не мог догадаться.

Едва Хенго вошел в шатер, как сейчас же упал князьям в ноги. Добек его примеру, конечно, не следовал, он тем временем разглядывал убранство шатра и всех находящихся в нем. Хенго на каком-то непонятном наречии стал объяснять князьям, как и зачем явился сюда со своим товарищем, за что, говорил он, их обоих не мешало бы наградить. Казалось бы сперва, что и дядя и молодые князья отнеслись недоверчиво к немцу, словно опасаясь измены.

Долго они разговаривали. Хенго убеждал их в искренности своих и товарища своего намерений, а тем временем старший Лешек, еще не совсем забывший лешский язык, старался пояснить Добеку, как народ отплатил Хвостеку за его благодеяние, как они, дети прежнего князя, теперь у своего же народа не могут найти поддержки, а, напротив, их гонят, преследуют. Дальше он рассказал о смерти Милоша, о том, как им с братом пришлось обратиться за помощью к родным матери, нанимать чужеземное войско для того, чтоб вернуть себе земли, им одним лишь принадлежащие по праву наследства.

Младший, кончив расспрашивать немца, обратился к Клодвигу и тогда уже вместе с ним, ударяя о стол кулаками, стал ругать, проклинать всех полян, похваляясь отмстить им за все.

Добеку волей-неволей пришлось выслушать безобразную эту ругань, не будучи в состоянии ничем на нее отвечать. Он до сих пор еще ни разу рта не открыл.

Старший, уставши ругаться, первый обратился к гостю со словами, что и ему и его друзьям необходимо всеми силами постараться приобрести как можно больше сторонников. Клодвиг подтвердил то же самое по-немецки, а Хенго, переведя сказанное на лешский язык, прибавил, что наградам князей не будет конца.

— От тебя одного, — сказал Клодвиг Добеку, — помощь не велика будет. Вот разве бы ты мог указать нам дорогу. Но это еще не особенно важно. Если же хочешь сослужить нам действительную службу, так это нужно иначе устроить. Ты немедленно возвращайся домой и старайся стать во главе какой-нибудь значительной части народа, а когда выступишь против нас, то займи со своими людьми последнее место, сзади всех остальных. В случае, если дело дойдет до битвы, ты бросишься на полян с одной стороны, мы с другой. Так-то от нас ни один живой человек не уйдет. Они попадут как в тиски. Уговори и других своих товарищей то же самое сделать.

Добек, несмотря на то, что с радостью удушил бы князей, а с ними и Хенго, выслушал все терпеливо. Тогда посыпались обещания; ему сулили огромные пространства земли, власть, богатства, а когда Хенго что-то шепнул на ухо одному из князей, то даже и красавицу-немку посулили Добеку в жены.

Добек слушал и кланялся, искоса поглядывая на своего немца.

Князья сейчас же пригласили его сесть на скамье рядом с ними и начали угощать его пивом и медом. Лешек подарил Добеку золотое кольцо, которое снял с пальца, в знак заключенного договора; младший брат подарил ему меч, а Клодвиг, не желая отстать от других, вручил ему золотой кубок.

Напившись пива и меду, Добек стал разговорчивее, прикинулся крайне глупым, смешил немцев своими рассказами, а то, что им непонятным казалось, Лешек немедленно объяснял по-немецки. Внутренне Добек радовался, что ему так ловко удалось провести ненавистных врагов.

Так просидели они за столом до самого вечера. По уговору Добек должен был вернуться к своим, сделать все, чтобы стать вождем, а затем окружить себя как можно большим числом сторонников Лешков. Добек обещался все это устроить, а сам между тем горел нетерпением скорей присмотреться к порядкам немецкого стана.

Наконец Хенго отвел Добека в нарочно очищенный для него шалаш, после чего вернулся еще к своим.

Добек же, не теряя удобной минуты, внимательно стал следить за всем, что вокруг него делалось.

Поздно ночью пришел к нему Хенго и лег у входа в шалаш. На вопрос рыжего немца: понравилась ли ему здешняя жизнь, Добек поспешил выразить удивление всему, что видел и слышал. У него являлось желание убить проклятого немца, но пришлось пока от этого воздержаться.

Полученные им подарки, которых он не мог не принять, жгли его как огнем.

В княжеском стане все уже знали, что Пяст со значительным войском спешил подвигаться к границе с целью не допустить неприятеля внутрь страны, и немцы торопились тронуться в путь, как можно скорее.

На следующий день, ни с кем не прощаясь, Хенго и Добек покинули стан. Добек нарочно избрал такую дорогу, чтобы еще раз внимательно все осмотреть. Хенго не отставал от него ни на шаг. Рыжий немец вез с собой много ценных подарков, предназначенных для существовавших пока лишь в надежде союзников.

Движение в стане было большое; немцам хотелось как можно скорей увидеть врагов, они ругали полян и кляли их без устали. Крики, шум, суета везде…

Когда Хенго и Добек, наконец, очутились в лесу, кмет наш вздохнул с облегчением. Хенго болтал беспрерывно, Добек угрюмо молчал. Кольцо, меч и кубок не давали ему покоя, он досадовал на себя, что не бросил князьям их в лицо. Он только и думал, как бы отомстить врагам за обиду, в лице его нанесенную всему народу Полянскому. Об отыскании кратчайшей дороги домой Добек теперь не заботился; он отлично запомнил, до мельчайших подробностей, все тропинки, по которым вел его Хенго. Все дело состояло лишь в том, как расправиться с немцем?

Убить его — слишком мало, да и не утолит ненасытного чувства мести.

Когда они остановились на ночлег среди леса и начали спутывать лошадей, чтоб пустить их на луг, Добек, со свойственной ему хитростью, притворился, что в пути потерял веревку. Немец, все всегда предусматривающий, предложил Добеку запасную, но тот нашел ее слишком тонкой.

Чтобы горю помочь, принялись они превращать запасную веревку в довольно увесистый шнур. А костер уж пылал под раскидистым дубом.

Добек наскоро сделал петлю и, раньше чем Хенго успел заметить, искусной рукой накинул ее на него. Сперва было немец счел это шуткой, но Добек перебросил шнур через толстую ветвь, пришедшуюся как раз над костром, и Хенго повис в воздухе… Добек затем прикрепил веревку к дубу и отошел несколько в сторону. Здесь он лег на траве, время от времени усиливая огонь, чтобы Хенго испечь живым.

Все это произошло с быстротой молнии. Испуганный немец лишился сознания, но вскоре пришел в себя. Добек был до того взволнован, что говорить уже не мог, одни лишь глаза его, казалось, сыпали искры: он любовался на висящего над костром немца.

Хенго стонал, умолял о пощаде, — кмет сурово молчал и только за каждым словом молившего подбрасывал в пламя хворост и листья.

Огонь, разгораясь, охватывал немца, и стоны его становились все тише. Добек привел с пастбища лошадей, уложил на них вещи и стал дожидаться, скоро ли немец испустит последний вздох, чтоб затем сейчас же уехать.

Хенго едва слышно стонал. Добек, прождав еще много времени, наконец, потерял терпение: он бросил копье прямо в грудь несчастного и тем ускорил развязку.

Не успел Добек взобраться на лошадь, подгоревшая ветка вместе с телом упала на костер, и пламя приняло свою жертву… Теперь уж не оставалось сомнения, что с Хенго все кончено!.. Добек приблизился, плюнул на труп врага и быстро двинулся в путь.

Не чувствуя прежней на сердце тяжести, он торопился как можно скорее вернуться домой. Сперва он, однако, решил заехать на Ледницу, так как надеялся застать еще там старшин.

Тем временем Пяст собрал на берегах Гопла всех, кто только годился для военного дела. Тысячники, сотники и десятники, по личным указаниям Пяста, разделяли собравшихся на отряды, а он назначал начальников, воевод, которые лишь ему одному подчинялись. У Пяста оказалось войско несравненно сильнее того, какое по обстоятельствам требовалось. Несмотря на то что он в первый раз воевал, что всю жизнь свою он возился с пчелами, Пяст, однако, из этой массы людей, не привыкших к повиновению, сумел устроить такие воинственные отряды, что они даже немцам могли сопротивляться с успехом. Вооружение было тоже недурно. Каждый воевода осматривал каждого ратника отдельно, снабжая необходимым оружием. В одно осеннее утро, когда на полях стояли под стягами готовые тронуться в поход воины, Пяст взошел на небольшой холм, и представившееся глазам его зрелище обрадовало старика. Никто не нарушал образцового порядка, на вопросы все весело откликались.

Тогда Пяст, разделив всех своих воинов — межиречан, куявян-познанцев, бахарцев и прочих — на три отдельных отряда, по трем различным дорогам двинул их на границу. При этом все обязаны были знать и помнить, какими путями идут их товарищи, чтоб не мешать друг другу, не заводить из-за пастбищ споров, вообще не опустошать своей собственной земли. Также обязаны были обращать и на то внимание, чтобы враги раньше времени не проведали о движении войск и таким образом были лишены возможности устроить внезапное нападение или же засаду. Сам же Пяст, сопровождаемый сыном, которого, несмотря на его молодые годы, начал уже приучать к войне, занял место в середине войска, чтобы оттуда следить за всем.

Кметы первый раз в жизни встретились с обстоятельством, особенно их поразившим: князь, назначая вождями людей, никогда о том не решавшихся и подумать, в то же время заметно чуждался тех, кто сам себя прочил в вожди. Кроме того, всех занимало, куда девался Добек? Князь-то об этом знал, но прочие толковали различно, тем более, что и его дружину временно поручили другому.

Однажды вечером, когда воины расположились на отдых, а Пяст, его сын и старшины грелись у пылавших костров, перед Пястом неожиданно появился Добек, бледный, едва державшийся на ногах.

— Добек! — воскликнул Пяст, как будто не зная происшедшего с Добеком и откуда он явился сюда. — Где был, что делал? Мы уж оплакивали тебя, думая, что с тобою случилось несчастье.

— Никогда не угадать тебе, милостивый князь, что со мной приключилось! — ответил Добек. — Да всему и поверить-то трудно. А все же нет худа без добра, и, как видишь, я цел остался; я прямо являюсь к тебе из лагеря Лешков, еще немцами несет от меня.

Все вскрикнули от удивления, а Добек начал свой рассказ:

— Взял я у тебя, милостивый князь, ради починки мечей какого-то немца, который чуть было совсем не сгубил меня. Хитрый змей, вздумалось ему меня подговаривать на измену и на то, чтобы я перешел на сторону Лешков. Я возьми, да и притворись, что во всем, значит, с ним согласен, да и отправься в лагерь-то к Лешкам. Ведь недурно разведать, какие у них силы, да как там живут. Они допустили меня к себе, уговаривали, льстили мне — обещаниям не было и конца. Я подчас хоть и кусал язык себе со злости, но все же надо было с ними и соглашаться и уверять, что я их вернейший друг. Тем временем я пригляделся к вооружению немцев и к их порядкам. Вот этим хотели меня подкупить, — тут Добек бросил на землю кольцо, меч и кубок. — Наглядевшись на все, я уехал от них и вот прямо к тебе прискакал.

— А немец, что был с тобою? Он где? — спрашивали старшины.

— Не удержался, не мог я дольше смотреть на него, — объяснил Добек, — сейчас же, на первом ночлеге живым испек его для волков, чтоб стал вкуснее, иначе, пожалуй, и не дотронулись бы…

Теперь посыпались отовсюду вопросы: как поморцы живут? Какое у них оружие? Сколько их? Что они говорят? Какими путями думают повторить нападение? Добек на все вопросы принужден был давать обстоятельные ответы.

Когда Пяст узнал, что Лешки выслали уже передовые отряды на Ледницу, волей-неволей пришлось скорее сниматься с места, чтобы раньше врагов прибыть на границу. Из всего, что рассказывал Добек, видно было, что врагов по числу значительно меньше дружины Пяста, а страшно одно их вооружение. Старшинам не терпелось скорее повидать неприятеля, чтобы раз навсегда с ним покончить.

Выступление Пяст назначил на следующий день, чуть свет, с самого раннего утра.