Онлайн чтение книги Дуэль сердец
ГЛАВА 13

Каролина проснулась рано и сразу вспомнила, что не рассказала Вейну о Харриет. Нужно предупредить его, подумала она, что Харриет понятия не имеет об истинном положении дел мистера Страттона, поэтому, если викарий начнет расспрашивать Вейна о приятеле, он не должен говорить, насколько выгоден этот брак.

Каролина была убеждена, что, по крайней мере, до тех пор, пока Харриет и Томас Страттон не упрочат свои отношения, викарию следует по-прежнему пылать и гореть жаждой мщения.

«Нужно предупредить Вейна», — сказала себе Каролина и тут вспомнила, как они расстались прошлой ночью. Тотчас она рассердилась на себя, ибо больше всего Каролина презирала слабость, а ее-то она и проявила, когда позволила Вейну запугать себя и привести в состояние нерешительной слабости, совершенно чуждой ее натуре.

Ее сразило упоминание о Кэсси, но теперь, когда золотой свет утра проскользнул между задвинутыми шторами, Каролина сказала себе, что не может отказаться от Вейна. Да будь хоть тысяча таких Кэсси, она все равно не перестанет любить Вейна, а он — ее. Пусть будет что будет! Если позднее им придется жить под тенью страха, постоянно с ужасом думая о том, что может случиться, — по крайней мере, они насладятся счастьем, сколько смогут.

Каролина потянула шнур звонка и встала с постели.

— Я не поддамся, не позволю себя запугать, — сказала она вслух. — Ведь больше всего на свете я люблю Вейна. — Уже одно то, что она вновь сказала о своей любви к нему, словно придало ей новые силы — силы, которые позволят преодолеть всех демонов.

Тут она вспомнила его слова о том, что сегодня он навестит епископа. Она должна остановить его любой ценой. Ей нужно заставить Вейна думать по-своему: она твердо решила не допустить расторжения брака, даже если до сих пор их брак был всего лишь дуэлью, мучительным поединком мнений.

— Рано вы сегодня, миледи, — воскликнула Мария с порога.

— Передай его милости, — велела Каролина, — что я желаю его видеть сегодня утром по очень срочному делу, прежде чем он отправится на прогулку верхом. Выясни, когда он намерен ехать, и немедленно неси мой шоколад.

— Очень хорошо, миледи, — кивнула Мария и торопливо прошла от окна к окну, раздвигая шторы.

Комнату залил солнечный свет. Каролина ощутила на себе его ласковое тепло. Она повернула к солнцу лицо, закрыла глаза и на минуту представила, что не солнце ласкает ее, а Вейн, как он это делал, прежде чем разгневался и ожесточился против нее.

Погруженная в свои мысли, Каролина не заметила, как Мария вышла из комнаты, и очень удивилась, когда поняла, что та уже вернулась, выполнив поручение.

— Его милость получил ваше сообщение, миледи, и будет жать вас в библиотеке. Как я узнала, конюхам приказано привести его коня к половине десятого.

Каролина на минуту задумалась, а потом воскликнула:

— Мария, я придумала! Я поеду с его милостью. Вчера в сундуках, прибывших из Мандрейка, привезли мою амазонку, верно?

— Да, миледи, она здесь.

— Прекрасно, приготовь ее для меня, — распорядилась Каролина. — Но сначала передай в конюшню, чтобы мне подали лошадь в то же время, что и его милости.

— Очень хорошо, миледи, — ответила Мария, и Каролина стала одеваться, чувствуя, как в ней разгорается возбуждение.

Если Вейн будет настаивать на посещении епископа, она отправится вместе с ним. Во всяком случае, это будет нечто новое — скакать рядом с ним по лесам и полям, а не спорить и ссориться в мрачной библиотеке, как это было в последние дни.

Как же ненавидела она эту комнату, да и весь замок! Быть может, это ее будущий дом; быть может, здесь ей придется строить свое счастье, но он казался ей отвратительным. Все в нем было заражено, пропитано мраком, страданиями и ощущением неизбежного несчастья.

Она знала, что никогда не сможет взглянуть на башни, не вспомнив, кто в них обитает; никогда не сможет войти в холл и взглянуть на длинный ряд семейных портретов, висящих на обшитых панелями стенах, не вспомнив, что темноглазые предки Вейна, изображенные с благожелательными улыбками, на самом деле были виновны в появлении чудовища по имени Кэсси и несли ответственность за ее кровожадные инстинкты.

Нет, она ненавидела Бриконский замок, хотя самозабвенно любила его владельца. В такой ситуации, думала Каролина, бессмысленно пытаться сообразить, как поступить правильно. Ведь даже если она позволит Вейну расторгнуть их брак, он все равно будет жить на свете, по-прежнему отягощенный страшной тайной, все так же готовясь к одинокому и трагическому будущему, изолированный от всего, что может сделать человеческую жизнь счастливой.

Сможет ли она жить с мыслью об этом? Она знала, что это невозможно. Ни при каких обстоятельствах она не сможет согласиться на раздельное существование, отказаться от Вейна и оставить его наедине со своей несправедливой участью. Нет, в счастье и несчастье, в радости и горе — их жизни соединены. Ей вспомнились слова обета, который она дала во время венчания. Она повторила их про себя и почувствовала, что для нее они сейчас столь же священны, как и в тот момент, когда она произносила их перед алтарем.

Нельзя допустить, чтобы сюда вторглась Кэсси; Кэсси не должна стать причиной, по которой совершение таинства брака будет считаться не имеющим силы только оттого, что она вызывала страх. Каролина вспомнила, что Вейн предоставил ей право выбора. Теперь, одеваясь, она осознала, что сделала окончательный выбор. Это был решающий момент. Теперь обратного пути нет, с колебаниями покончено.

С сияющими глазами и улыбкой на устах Каролина спустилась в библиотеку. На ней была амазонка из светло-зеленого бархата, отделанная галуном более темного оттенка. Отвороты и манжеты жакета — из сияющего шелка; длинное красное перо, украшавшее высокую шляпу, мягким изгибом спускалось ей на плечо. Она была хороша и знала это. Войдя же в комнату и увидев восхищение в глазах Вейна, она получила подтверждение этого.

Он выглядел усталым, но в остальном на внешности его не отразилось то, как он провел ночь. Он поклонился Каролине и ждал, что она скажет. Пройдя через всю комнату, она встала рядом с ним, подняла на него глаза и улыбнулась.

— Вейн, можно мне сегодня утром поехать с тобой? Он колебался лишь какое-то мгновение.

— Сочту за честь, — тихо произнес он. — Я никогда не видел тебя верхом не лошади.

— Надеюсь, у тебя найдется для меня лошадка порезвее, — сказала Каролина. — Конюшни моего отца славятся арабскими скакунами.

— Постараюсь достойно ответить на твой вызов, — отозвался лорд Брикон. В уголках его рта появилась слабая улыбка.

— Я велела сообщить в конюшню, что сегодня утром поеду кататься верхом, — продолжала Каролина. — Но поговорить с тобой я хотела о другом. Это касается Харриет.

— Я помню: ты сказала, что она убежала с Томасом Страттоном. Неужели они уже вернулись?

— Нет, конечно, — ответила Каролина. — Дело вот в чем. Причиной их побега явилось то, что викарий был настроен категорически против мистера Страттона. Может быть, здесь частично моя вина, ибо я, ничуть не погрешив против истины, сообщила ему, что мистер Страттон — шестой сын обедневшего отца.

Лорд Брикон поглядел на нее и расхохотался.

— Каролина, ты неисправима! Иными словами, Томас заинтересовался Харриет, потому что ее отец дал ему от ворот поворот.

— Именно так! — ответила Каролина. — Как я поняла, за последний год все давалось ему слишком легко; молодой человек, являющийся завидным женихом, всегда окружен девицами на выданье.

— Но я-то тут при чем? — поинтересовался лорд Брикон.

— Видишь ли, я подумала, что, когда викарий хватится Харриет, он поспешит сюда выяснить, не известно ли тебе что-нибудь о ее местонахождении. Не рассказывай ему об истинном положении дел мистера Страттона. Я уверена: чем дольше она будет осложнять молодым людям жизнь, тем крепче будет фундамент, на котором они построят свое будущее счастье.

Лорд Брикон опять засмеялся.

— Сколько же коварных замыслов роится в этой маленькой головке? — спросил он.

Он говорил ласковым тоном, но, когда Каролина быстро взглянула на него, он, вспомнив, что лежит между ними, помрачнел. Каролина дотронулась до его руки.

— Нет, Вейн, довольно на меня сердиться, — обратилась она к нему. — Потом мне нужно о многом поговорить с тобой, но сейчас еще утро, и не хочется вспоминать о трагическом и печальном. Давай отправимся куда-нибудь вместе и будем считать, что мы — двое беззаботных людей, которые встретились и… понравились друг другу.

Лицо лорда Брикона смягчилось. Он поднес руку Каролины к губам.

— Устроим себе последний день иллюзий? — спросил он. — Тогда давай притворимся, что мы встретились, обрели счастье, и что будущее всегда будет прекрасным.

В его голосе и взгляде было нечто, заставившее ее затаить дыхание; она безотчетно сжала его пальцы.

— Да, Вейн, давай притворимся. Ты не собираешься сегодня к епископу?

Лорд Брикон покачал головой.

— Нет, завтра, — ответил он. — Я только что прочитал в «Морнинг пост», что сегодня утром он отправляется из Кентербери в Ноул погостить к милорду Сэквиллу. Ноул всего в нескольких милях отсюда, так что я навещу его преосвященство там. Я прочитал также, что среди гостей будет главный судья лорд Милборн.

— Дядя Френсис! — воскликнула Каролина, в этот момент решив, что ничто не сможет помешать ей завтра сопровождать лорда Брикона.

Но сейчас было не время для споров. Судьба подарила ей перемирие. Она была готова принять любую оливковую ветвь, какой бы тонкой она ни оказалась, и воспользоваться задержкой, пусть и короткой, в намерении Вейна аннулировать их брак. Каролина улыбнулась ему, и лицо ее засветилось счастьем.

— Пусть завтра будет что будет, — весело сказала она. — Сегодняшний день наш, Вейн, — твой и мой.

Вновь он поднес ее руку к губам, но смотрел при этом на ее губы; у Каролины было такое чувство, будто он ее поцеловал. Тогда-то она и дала себе слово, что в этот день она обязательно вновь познает в его объятиях восторг и трепет. Искушение коснуться его было настолько сильным, что она с трудом повернулась к дверям.

— Солнце зовет нас, Вейн, и лошади ждут!

Шагая рядом, они вышли в холл, где Бейтсон, дворецкий, стоял с кнутом и шляпой его милости.

Лорд Брикон взял их, прошел через входную дверь и задержался наверху, глядя на ожидавших их лошадей. Это были прекрасные животные. Один — темно-гнедой, второй — бледно-серый, почти белой масти. Они нетерпеливо переступали, так что их с трудом сдерживали грумы.

— Ты разбираешься в лошадях, Вейн, — сказала Каролина.

Он улыбнулся в ответ. При ее словах на лице его появилось выражение гордости.

— Я льщу себя надеждой, что у меня отменная конюшня, — сказал он, — но особой уверенности в этом после всего, что я слышал о конюшне Мандрейка, не было.

Во время их разговора послышался стук колес, и на дороге, ведущей от конюшни, показался нарядный желтый фаэтон; его везли гнедые, запряженные цугом. Экипажем правил кучер; маленький остролицый ливрейный грум, мальчик лет четырнадцати, сидел на запятках. Он соскочил на землю и побежал вперед, чтобы придержать переднюю лошадь.

— Это для кого? — спросила Каролина.

— По-моему, экипаж принадлежит Джервасу, — ответил лорд Брикон и повернул голову в сторону Бейтсона, стоявшего поодаль.

— Что, Бейтсон, мистер Уорлингем собирается прокатиться?

— Мистер Уорлингем уезжает, милорд. Лорд Брикон поднял брови.

— Я не слышал о его решении завершить свой визит.

— Я полагаю, мы должны подождать, чтобы попрощаться, — сказала Каролина, беспокоясь, как бы зловещее присутствие мистера Уорлингема не омрачило счастливый миг; но про себя она дивилась его неожиданному отъезду, искала его причину.

И вдруг совершенно ясно поняла. Если, как она узнала прошлым вечером, должно произойти преступление или должна случиться какая-то грязная история, то уж мистер Уорлингем непременно позаботится о своем алиби. Оставаться в замке для него было бы неблагоразумно, хотя Каролина сомневалась в том, что он уедет далеко.

Она быстро взглянула на кучера, слезавшего с сиденья экипажа. Да, это был тот самый человек, которого она видела прошлым вечером у храма. Ошибиться было невозможно: почти квадратная голова, толстая шея и изуродованные уши; теперь предположение Каролины о том, что он был борцом, подтвердилось. Переносица перебита, а на верхней губе виднелся глубокий шрам, придававший лицу крайне неприятное выражение.

Пока он спускался, лошади грызли удила, и передняя начала пятиться. Мальчик тотчас поднял сжатый кулак и изо всей силы ударил лошадь по носу. Каролина ахнула от негодования, а лорд Брикон сбежал вниз по ступенькам и схватил мальчишку за ворот.

— Как ты смеешь так обращаться с лошадью? — гневно спросил он и, приподняв мальчишку за ворот, потряс его, как терьер трясет пойманную крысу.

— Это отвратительно! — продолжал он. — Если бы ты был у меня на службе, я бы уволил тебя немедленно.

Он опять потряс его, и мальчик, лицо которого побелело, закричал:

— Виноват я, хозяин! Пустите меня! Виноват!

В ответ лорд Брикон разжал пальцы, и мальчик растянулся на гравии.

— Лучше убирайся отсюда поскорее! — сердито сказал лорд Брикон. — Если я еще хоть раз увижу, что ты плохо обращаешься с животными, я тебя так выпорю — живого места не останется! Ты понял?

— Ага, сэр, виноват, сэр, — заскулил мальчишка и, вскочив на ноги, бочком отошел за фаэтон, точно боялся, что лорд Брикон передумает и тут же начнет пороть его.

— Что происходит? — раздался голос рядом с Каролиной, и она увидела, что в дверном проеме стоит мистер Уорлингем.

Она не ответила ему, но подумала: много ли он слышал? Он спустился по ступеням туда, где лорд Брикон успокаивал испуганную лошадь, похлопывая и разговаривая с ней, — казалось, она его понимает, ибо мгновенно затихла.

— Извини, Вейн, мой ливрейный грум еще очень неопытен, — сказал Джервас Уорлингем.

— Неопытен — слишком мягко сказано! — резко ответил лорд Брикон. — По-видимому, мальчишка не любит животных. Лучше тебе от него избавиться.

Мистер Уорлингем посмотрел на кучера, неподвижно стоявшего у коляски.

— Займись этим, Джексон, — коротко сказал он, и тот кивнул.

— А теперь, Вейн, я должен с тобой попрощаться, — произнес мистер Уорлингем. — Сегодня утром выяснилось, что мое присутствие совершенно необходимо в Лондоне. Жаль покидать столь приятное общество, но ничего не поделаешь. Прощай, Вейн.

Он протянул руку, и лорд Брикон пожал ее.

— Прощай, Джервас. Приезжай, когда соскучишься по деревенской жизни.

— Охотно воспользуюсь твоим приглашением, — отозвался мистер Уорлингем и повернулся к Каролине, которая медленно сошла по ступенькам вниз, пока они разговаривали.

— Прощайте, моя новая и очаровательная кузина, — учтиво сказал он. — Позвольте мне высказать вам самое искреннее пожелание счастливого будущего.

В его тоне было нечто такое, отчего Каролине захотелось швырнуть ему в лицо его пожелания. Вместо этого она слегка присела в реверансе и отошла, не подав руки.

— Прощайте, сэр, — коротко сказала она.

Мистер Уорлингем вскочил на сиденье, а слуги заторопились занять каждый свое место. С ударом кнута лошади рванули вперед.

Каролина вздохнула, наблюдая, как коляска скрылась из виду. Она была уверена, что видели они мистера Уорлингема ни в коем случае не в последний раз. И вновь она ничем не смогла бы доказать эту уверенность.

Серую лошадь вывели вперед; Каролина ожидала, что взобраться ей поможет грум, но лорд Брикон опередил его и, взяв ее за талию, поднял в седло.

— Я не забыл, какая ты легкая, — мягко сказал он. Она посмотрела ему в лицо, забыв обо всем, кроме того, что влюблена, и рядом с ней тот, кто ее любит.

Когда они вместе скакали по зеленому парку прочь от замка, Каролине казалось, что сегодня волшебный день. Они миновали обширные луга поместья; по выгону, где начинался высокий холм, проехали вверх, пока перед ними не открылся чудесный вид: во всей своей первозданной красоте внизу расстилалась земля.

Они направили лошадей под тень высоких сосен, и, пока Каролина смотрела вниз, лорд Брикон не отрывал от нее взгляда.

— Что может быть прекраснее красивой женщины верхом на славной лошади, — произнес он.

Каролина улыбнулась ему и мягко спросила:

— Мы можем здесь отдохнуть?

— Почему же нет? — откликнулся он и, спешившись, привязал своего коня к дереву, затем помог Каролине.

Она расправила юбки на мягком ковре осыпавшейся сосновой хвои; воздух был напоен ее ароматом. Были слышны только жужжание пчел и птичьи голоса.

Привязав лошадь Каролины, лорд Брикон опустился рядом с ней. Он растянулся на земле, опираясь на локоть, и снял шляпу.

— О чем ты думаешь? — спросил он.

— О тебе! — призналась Каролина.

— И я думаю только о тебе, — сказал он. — Каролина, мне кажется, что ты колдунья. Ты околдовала меня так, что мне никогда не вырваться из-под власти твоих чар.

— Я рада, — ответила Каролина, — если заклятия сильные, они длятся сто лет — так мне говорили.

— И что в этом хорошего? — спросил лорд Брикон. — Клянусь, сто лет рядом с тобой покажутся мне несколькими минутами, а мне захочется еще и еще.

— Правда? — прошептала она.

В ответ он встал и, наклонившись, взял ее за руку, бережно снял перчатку, повернул ладонью вверх и посмотрел на сходившиеся и расходившиеся линии.

— Хочешь узнать свою судьбу? — задал он вопрос.

— Очень хочу, — ответила Каролина, — но какую ты потребуешь плату?

В ответ лорд Брикон припал губами к ее ладони.

— Только эту, — сказал он, — если ваша милость не окажется достаточно щедрой, чтобы предложить мне большее.

Каролина почувствовала, как его прикосновение восторгом отозвалось в крови. Она замерла на мгновение, а затем спросила:

— Скольких женщин ты любил, прежде чем мы встретились, Вейн?

Он взглянул ей в глаза и засмеялся:

— Типично женский вопрос.

— А ты бы предпочел, чтобы я вела себя не по-женски?

— Напротив, я обожаю тебя такой, какая ты есть. Так редко удается увидеть тебя в минуту слабости. Мне сказать правду, или ты предпочитаешь услышать красивую сказку?

— Я хочу знать правду, Вейн.

Каролина чуть откинулась назад и оперлась о дерево. Ей мешали поля шляпы; тогда она сняла ее и поправила волосы, после чего, вздохнув от удовольствия, вновь откинулась и сказала мечтательно:

— Вейн, ответь на мой вопрос; мне не терпится услышать, что ты скажешь.

Он придвинулся чуть ближе.

— Ладно, — произнес он. — Я скажу тебе правду. В свое время я знал многих женщин, всех типов и национальностей, но пока не встретил тебя, Каролина, не понимал, что такое любовь. После того, как я сближался с женщиной, мне всегда становилось скучно; возможно, меня начинала раздражать ее глупость, неприкрытые женские уловки, а, прежде всего, пожалуй, — отсутствие характера. По собственной тупости я считал, что все женщины одинаковы, и что за близким знакомством неизбежно следует пресыщение. Желать, думал я, — это всего лишь испытывать голод, а, утолив его… забываешь то, что испытывал.

Вейн коротко рассмеялся; смех звучал почти как извинение.

— Господи, как напыщенно я говорю! Но потом я полюбил, Каролина. Да разве этим словом выразить такое чувство, как наше? Ведь то, что между нами, — гораздо глубже, значительнее, и это невозможно передать словами!

— А те, другие женщины? — начала Каролина, но лорд Брикон наклонился, и губы его вдруг оказались совсем рядом с ее губами.

— Стоит ли нам говорить о них, любимая? — спросил он. — Они всего лишь тени — бледные, слабые, ничего не значащие тени, которые мне как-то трудно припомнить сейчас, когда ты рядом, и я ощущаю на щеке твое дыхание, когда знаю, что стоит лишь протянуть руку, и я почувствую биение твоего сердца.

У Каролины гулко застучало сердце, и она глубоко вздохнула.

— Каролина, посмотри на меня.

Она посмотрела ему в глаза и поняла, что даже и не догадывалась раньше, насколько сильно он ее любит. Если он попал в колдовские сети, то и с ней случилось то же самое; сто лет пройдет или сто веков — неважно, — им никогда не вырваться из этих сетей. Долгое, долгое мгновение они смотрели друг на друга. Затем бережно, с невыразимой нежностью лорд Брикон обнял ее.

Долго они сидели так, прижавшись друг к другу, охваченные восторгом, мучительнее и прекраснее которого ничего никогда не испытывали. Когда Каролина, наконец, шевельнулась, чтобы прижаться лицом к его плечу, он почувствовал, что она близка к слезам.

Миновал час, и еще один. Они то говорили, то молчали, но каждое мгновение были счастливы, словно ни один из них не ведал ранее, что такое счастье. В объятиях Вейна Каролина испытывала дрожь и трепет, но не было страха, который он возбуждал в ней прежде. Никакие слова и доводы не могли бы подействовать на нее так, как его нежность — она помогла ей оценить его бескорыстие и преданность. Теперь она поняла, почему его страсть и желание были подчинены более высоким чувствам — стремлению поступать так, чтобы было лучше для нее.

— О Вейн, — сказала она, наконец, чуть всхлипнув, — если это не может продолжаться вечно, тогда я хотела бы умереть сейчас, в твоих объятиях, и с радостью встретила бы смерть.

В ответ он чуть крепче прижал ее к себе и тихо сказал:

— Мы же условились не говорить о будущем. Пойдем, любовь моя, ты, должно быть, проголодалась. Я отвезу тебя в гостиницу недалеко отсюда, где можно перекусить. Я чувствую, тебе не хочется возвращаться в замок и позволить кому-то вторгнуться в наш золотой день.

— Да, пожалуйста, давай не будем возвращаться! — воскликнула Каролина.

Гостиница оказалась крохотной; они были единственными посетителями. Польщенный и обрадованный их приездом, хозяин старался изо всех сил, и ленч удался на славу.

Позже они снова катались верхом. Лорд Брикон прекрасно знал здесь все места и показал Каролине малоизвестную большую, поросшую травой дорогу, по которой они мчались галопом; тихий лес, где можно было побродить; у маленькой речушки они отпустили лошадей напиться, а сами сидели, беседуя, на берегу, золотистом от лютиков.

Наконец, солнце начало опускаться между далекими холмами, и на землю легли длинные тени.

— Пора поворачивать к дому, — сказал лорд Брикон. Каролина вздохнула.

— А это обязательно? — спросила она, и он кивнул.

— Что, если мы убежим, как Харриет и Томас Страттон? — сказала она. — Исчезнуть для всех, кто нас знал; для всех, кого мы знали, — разве это не блаженство?

— Еще, какое блаженство, — согласился лорд Брикон. — Только, Каролина, ты и сама знаешь, это невозможно.

Каролина вздохнула. Она поняла, хоть он и выразился очень коротко: куда бы они ни отправились, как бы ни открещивались от своих обязанностей и положения в обществе, мысль о Кэсси всегда будет преследовать их.

Когда они подъехали к замку, уже опускались сумерки. Каролина устала, но была довольна и счастлива, отчего все вокруг, даже темные башни, казалось не таким страшным.

Словно ее заполнило золотое сияние дня, так что на какое-то время не осталось места страхам и тревогам, которые — она это знала — ожидали ее.

По ступеням она поднялась ко входной двери и взглянула на лошадей, которых уводили в конюшню. Затем порывисто взяла лорда Брикона за руку.

— Мы поужинаем вместе, — сказала она очень тихо. — Наш день еще не кончился.

— Что, если мы вдвоем поужинаем у тебя в будуаре? — спросил он.

У Каролины заблестели глаза.

— А можно? — выдохнула она.

— Мы можем делать все, что захотим… сегодня, — ответил он.

— Тогда давайте пообедаем вдвоем, милорд, — прошептала Каролина. Она быстро прошла через холл и поднялась по лестнице, словно боялась, как бы что-нибудь в замке не пробудило ее от счастливого сна и не заставило вновь увидеть отвратительную действительность.

В спальне ее ждала Мария.

— Ох, миледи, ну и дела! Только вы уехали, как прибыл викарий и заявил, что хочет видеть его милость. Миссис Миллер разговаривала с ним в холле, и мне удалось услышать весь их разговор.

— И что сказал викарий? — поинтересовалась Каролина.

— Он был ужасно раздражен, миледи, потому что нашел письмо мистера Страттона к мисс Уонтидж.

— Как это похоже на Харриет — оставить на видном месте такую явную улику! — воскликнула Каролина.

— Вот и я так подумала, миледи, — согласилась Мария. — «Моя дочь погублена! — бушевал священник. — И я утверждаю, что его милость несет прямую ответственность за подлое поведение бездельника, которого он называет другом!» — «Что вы, сэр, — ответила ему миссис Миллер. — Если мистер Страттон и увез вашу дочь, то здесь вина не его милости, а ее милости. Ибо она довела мистера Страттона до того, что он объявил себя ее рабом — я слышала это собственными ушами, — а потом отвернулась от него, и в порыве отчаяния, а может, ей назло, он убежал с мисс Уонтидж». — «О Боже! — закричал викарий. — Так вы говорите, что он даже не влюблен в мою дочь? Это уж слишком! Я отправляюсь в погоню и, когда я их настигну, отстегаю этого мерзавца так, что он взмолится о пощаде. Что же до моей дочери — она тоже за это ответит!» С этими словами он натянул свою шляпу и ушел, даже не попрощавшись с миссис Миллер.

Каролина захлопала в ладоши.

— Появляется дракон! Ну, сэр Томас, докажите теперь, на что вы способны! Мария, лучше и быть не может. Если их ничто не задержит, то они должны быть обвенчаны раньше, чем их настигнет викарий.

— Действительно, миледи, надеюсь, что так, иначе, ей-богу, мисс Уонтидж умрет со страху.

— Я не беспокоюсь, — улыбнулась Каролина. — Они уехали намного раньше, и мистер Страттон может позволить себе нанять на почтовых станциях лучших лошадей.

Думая о Харриет, погруженная в мысли о собственном счастье, Каролина вспомнила зловещие слова миссис Миллер, сказанные вчера, и то, что мистер Уорлингем уехал из замка, только когда начала раздеваться, пока Мария готовила ей ванну. Мгновенное чувство опасности заставило ее лихорадочно соображать. Она издала восклицание.

— Что случилось, миледи? — спросила Мария.

— Я только что вспомнила, — сказала она. — Мария, ты исполнишь мою просьбу? Дело очень срочное.

— Я сделаю все, что попросите, миледи, уж теперь-то вы знаете, — сказала Мария.

— Тогда слушай, — сказала Каролина и на секунду замолчала. Стоя в одной сорочке, она ногой попробовала воду в ванне. — Я хочу, чтобы ты немедленно, как только оденешь меня, отправилась к повозке, которая стоит недалеко от дороги, сразу, как выйдешь за большие ворота.

— Я знаю, где это, миледи! — воскликнула Мария. — Это хорошенькая повозка, раскрашенная красной и желтой краской?

— Да, это она, — подтвердила Каролина. — Пройди туда и спроси Гидеона. Он там будет наверняка. Скажи ему, что я прислала тебя и прошу очень внимательно следить за тем, что происходит вокруг замка, и ночью тоже.

— Следить? — переспросила Мария.

— Думаю, он поймет, — ответила Каролина. — Скажи ему: я боюсь, что Джейсон Фейкен и его приятели задумали недоброе.

— Я скажу ему, миледи.

— И отправляйся побыстрее, Мария, — добавила Каролина. — Я убеждена, что опасность, угрожающая его милости, с каждым часом подступает все ближе и ближе.

— Ох, миледи, не думаете же вы, что враги, кто бы они ни были, убьют его?

— Нет, этого я не боюсь, — ответила Каролина. — В этом случае все было бы гораздо проще. То, что сделают они, значительно тоньше; расстроить их планы гораздо, гораздо труднее. Обещай, что нигде не задержишься. Я не успокоюсь, пока ты не сходишь к повозке и не передашь Гидеону мою просьбу.

— Я сделаю все, как хочет ваша милость, — просто сказала Мария, и, удовлетворенная, Каролина вновь позволила себе погрузиться в облако счастья.

Обед наедине с Вейном доставил Каролине такое удовольствие, какого ей никогда еще не доводилось испытывать. Маленький будуар, куда вела дверь из ее спальни, представлял собой небольшую комнату, декорированную в итальянском стиле. Каролина ею не пользовалась, и комната могла бы показаться унылой, если бы за то время, пока Каролина принимала ванну и одевалась, лорд Брикон не преобразил ее букетами и гирляндами цветов, так что она стала напоминать беседку в саду.

Для этого вечера Каролина выбрала легкое платье из полупрозрачной материи, которое, вопреки новой моде, сзади заканчивалось небольшим шлейфом. Под грудью завязывались синие бархатные ленты; такая же лента была у нее в прическе. Необычайная простота платья подчеркивала ее естественную красоту. Войдя в будуар, где ее уже ждал лорд Брикон, по его взгляду Каролина поняла, что он ошеломлен ее красотой.

— Сегодня мы обойдемся без слуг, — объявил он, — ибо я — твой слуга и буду обслуживать тебя сам.

Обедали они очень долго, хотя Каролина не имела понятия, что они ели. Она видела только Вейна, сидевшего напротив. Его руки касались ее рук, когда он подносил ей блюда; порой он был уже не в силах сдерживать себя и поворачивал к себе ее голову, чтобы поцеловать в губы. Он поднял за нее бокал со сверкающим шампанским.

— За Каролину, — сказал он мягко, — за мою любимую, которая — само совершенство!

В ответ Каролина подняла свой бокал.

— За Вейна, — сказала она. — За того, кого я буду любить вечно.

В этот момент словно тень пробежала по его лицу, но затем он встал и увлек ее за собой на диван возле камина. Каролина села, опустив голову на подушку, и поглядела на него.

— Есть ли на свете другой такой, как ты, Вейн? — спросила она. — В первое же мгновение, когда я встретила тебя в лесу, я подумала, хотя была потрясена и подавлена, что ты — самый красивый мужчина, которого я когда-либо видела.

— Ты что, хочешь, чтобы я стал самоуверенным?

— Совершенно верно, — ответила Каролина. — Мне нравятся самоуверенные мужчины; они непременно натуры властные.

— Стало быть, ты хочешь, чтобы над тобою властвовали? — мягко заметил он.

— Только сильный мужчина способен на это, — ответила Каролина, глядя на него из-под длинных ресниц.

— А ты думаешь, у меня не хватит силы? — спросил он и неожиданно быстрым движением поставил ее на ноги и притянул к себе.

— Хотел бы я стать твоим властелином, милая Каролина, — произнес он. — Иногда мне кажется, что ты избалована: слишком тобою восхищаются, и слишком много мужчин рабски склоняются перед тобой. Я заставил бы тебя повиноваться. Я любил бы тебя, но при этом ты никогда бы не забывала, кому принадлежишь, кому должна быть верна.

— Думаешь, это может оказаться трудным делом? — поддразнила его Каролина.

— Я думаю, что еще никому не удавалось покорить тебя, — ответил он. — Ты — словно молодой конь, дикий и прекрасный, которого еще никто не смог приучить к седлу. Я покорил бы тебя, Каролина, — не страхом, а любовью, но при этом ты чувствовала бы мою силу.

Каролина перевела дыхание — его слова взволновали ее. Тут же она ощутила, с какой сокрушающей силой Вейн прижал ее к себе. Она знала, что его слова о силе — не пустая похвальба. Его губы были неистово-страстными; она чувствовала, как руки его гладят ее, и понимала, что будь он настойчивее, она бы с радостью уступила ему.

И все-таки он сдерживал себя, хотя в этот вечер бывали мгновения, когда их страсть разгоралась, словно пламя, и готова была полностью поглотить их. Но даже тогда Вейна не покидали охватившие его нежность и мягкость. Лишь сейчас Каролина осознала, как дорога ему: он не только желал ее как женщину, но и относился к ней бережно, с полным и абсолютным благоговением.

Наступил момент, когда Каролина поняла, что их золотой день подошел к концу, и они должны разойтись каждый в свою спальню. Они должны попрощаться и провести ночь в мучительных раздумьях о том, что принесет завтрашний день.

Она заранее решила, что сегодня вечером ничего не потребует у Вейна, а будет строго следовать его желаниям, чтобы этот день остался особенным — днем, украденным у вечности. Одно неуместное слово, и опять между ними начнутся ссоры, несущие с собой горечь. Каролина твердо решила, что подобным сценам не место до утра. У нее будет достаточно времени на споры, на то, чтобы сказать Вейну, что ему не нужно отказываться от нее. Но сегодня они расстанутся — раз уж должны расстаться — мирно.

Было очень поздно, и свечи почти догорели, когда они, наконец, оторвались друг от друга.

Вспоминая губы Вейна, что-то шепчущие рядом с ее губами, звук его голоса, его объятия, его руки, касающиеся ее тела, Каролина стояла в большой парадной спальне одна и знала: он от нее ушел.

Долго, очень долго она стояла посреди комнаты, все еще пылая восторгом, трепеща от волнения, вызванного его присутствием, зная, что веки ее отяжелели не от усталости, а от неутоленного желания.

Наконец, она прошла через комнату и, задув свечи, села у окна. В тишине уснувшего дома было слышно, как где-то далеко начали отбивать часы. Три часа ночи. Она не стала звать Марию — больше всего на свете ей хотелось сейчас побыть одной, чтобы еще раз пережить эти моменты, припомнить счастье прошедшего дня; чтобы ничей голос и ничье присутствие не рассеяли ощущение того, что Вейн по-прежнему с ней рядом.

Она любила Вейна; любовь переполняла ее, она вся трепетала; ей страстно хотелось протянуть к нему руки и повторять его имя. Каролина прижалась щекой к холодной каменной стене. Высоко в небе стояла луна; ее серебристый свет казался холодным и призрачным в сравнении с воспоминанием о горячем солнце и о дне, ушедшем навсегда.

Каролина закрыла глаза, пытаясь воскресить часы, проведенные среди сосен, и вспоминая, что они говорили друг другу.

«Неужели к концу это останется моим единственным воспоминанием? — спросила она себя в страстном порыве. — Неужели за все годы в моей жизни не будет ничего, кроме одного-единственного чудесного дня?»

Это была страшная мысль. Каролина встала, почувствовав, что продрогла. Холод заставил ее осознать, что она, должно быть, просидела немало времени. Она уже отвернулась от окна, как вдруг что-то привлекло ее внимание.

В парке она заметила какое-то движение. Она была уверена: что-то двигалось в тени деревьев, как раз на границе с лужайкой. Каролина посмотрела опять. Да, она не ошиблась. Там кто-то был! Наблюдая за тенью, Каролина не могла понять, человек это или животное; у нее сильно забилось сердце. Неужели это то самое, чего она ожидала? Та самая опасность, угрожающая Вейну, которую она давно предчувствовала?

Кто-то двигался к дому; вслед за тем она разглядела, что это не один, а два человека. Темные фигуры, неясные из-за того, что ни на секунду не попадали в свет луны, приобрели гротескные и искаженные очертания. Каролина наклонилась вперед, напряженно вглядываясь. Там, где кончались деревья, люди, кто бы они ни были, остановились.

Раздались звуки — щелчок и очень тихий скрип, но Каролина их услышала. Звуки доносились снизу. Теперь, встав коленями на сиденье, она стала смотреть вниз, пытаясь выяснить, что же такое она услышала.

В нескольких футах ниже открывалось окно. Наблюдая, как его распахнула чья-то невидимая рука, она вспомнила, что внизу расположена библиотека. Парадная спальня, в которой она спала, и библиотека были пристроены к основному зданию довольно-таки недавно. Пристройка несколько неуклюже выступала вперед, и Каролине было видно, как люди, притаившиеся среди деревьев, быстро перебежали через лужайку туда, где тень от дома скрывала их от лунного света.

Им нужно было преодолеть совсем небольшое расстояние, но Каролина увидела их очень ясно и замерла от страха, осознав, что малейшее движение может привлечь их внимание.

Первым шел Джервас Уорлингем. Его легко было узнать по росту и широким плечам, хотя его лицо скрывалось под низко надвинутой шляпой. За ним следовал другой человек. Сначала Каролине показалось, будто у него на плечах мешок. Но когда они приблизились, Каролина разглядела, что человек нес не мешок, а тело.

Они очутились в тени дома и, быстро двигаясь вдоль стены, подошли к фасаду, где их ждало открытое окно.

Каролина не могла наклониться очень сильно, опасаясь привлечь их внимание, но ей было видно, как мистер Уорлингем влез в окно, как ему передали тело; затем Джервас Уорлингем выпрыгнул обратно, и окно закрылось. Послышался щелчок — его явно заперли, — и с невероятной быстротой два человека, стараясь держаться в тени, обогнули дом, пересекли лужайку и скрылись в темноте среди деревьев.

Каролина поняла, что, должно быть, долго сдерживала дыхание, потому что теперь задыхалась. Она встала и, движимая внезапно возникшей мыслью, быстро направилась к двери. Спальня Каролины, как и библиотека внизу, соединялась со старой частью здания узким проходом, выходящим в основной коридор. В конце прохода стоял высокий комод. Двигаясь в темноте, Каролина встала под его прикрытие, но так, чтобы видеть верхнюю часть парадной лестницы и любого, кто будет подниматься или спускаться по ней.

Она пробыла в укрытии не более нескольких секунд, когда услышала шорох — кто-то шел наверх. Только две оплывших свечи освещали лестничную площадку, но и при этом свете Каролина увидела того, кого и ожидала увидеть. Хестер Миллер!

Женщина шла на цыпочках. Было что-то змеиное в том, как она, крадучись, продвигалась вперед. Она ссутулилась, как будто, согнувшись, смогла бы остаться неузнанной. Она поднялась наверх, повернулась и торопливо пошла по коридору в сторону своей комнаты.

Каролина выждала несколько минут. Когда же она, наконец, удостоверилась, что миссис Миллер не возвращается, то вышла из укрытия и быстро спустилась вниз по лестнице. Только в холле она осознала, что вся дрожит, и сердце в груди бьется так сильно, что трудно дышать.

Она не останавливалась, пока не оказалась у дверей в библиотеку. Только тогда страх заставил ее заколебаться. Поворачивая ручку двери, она чувствовала, как дрожит рука. Очень медленно она открыла дверь.

Хотя в комнате было темно, но огонь горел по-прежнему, и при свете мерцающего пламени все было хорошо видно. Каролина всегда ненавидела эту комнату, а теперь у нее возникло ощущение, что где-то рядом притаилось зло, и она с усилием заставила себя перешагнуть порог.

Каролина уже предчувствовала, что обнаружит, но увиденное было гораздо ужаснее всего, что она себе представляла. Возле письменного стола лорда Брикона лежало тело мальчика. Подойдя ближе, Каролина моментально узнала его.

Это был остролицый ливрейный грум Джерваса Уорлингема, который ударил лошадь, и которого только сегодня утром Вейн обещал выпороть. Он лежал на полу лицом вниз. Куртки на нем не было, а рубашка на спине, разодранная в клочья, пропиталась кровью. Кожа была содрана и кровоточила; на ней виднелось множество пересекающихся рубцов от ударов кнута. Тут же на полу рядом с мальчиком, она увидела кнут для верховой езды. Ошибиться было невозможно. Этот кнут Вейн всегда брал е собой, и он был красным от крови.

Но и это было еще не все. Вокруг мальчика лежало четыре маленьких тельца, одно — рядом с его распростертой рукой.

Они лежали с подогнутыми лапками, переломанными крыльями: клетка, в которой только недавно щебетали и порхали попугайчики, стояла открытая и пустая.