Онлайн чтение книги Две маски
IX

Я прямо подошелъ къ таинственной особѣ.

— Позвольте узнать, не безъ нѣкотораго, признаюсь, сердечнаго біенія спросилъ я ее, — относится-ли то, что вы сейчасъ сказали, ко мнѣ, или къ… къ той, которая была со мною… или наконецъ къ обоимъ намъ?

Маска медленно повела головой внизъ.

— Къ обоимъ намъ, значитъ… Я имѣю честь быть вамъ знакомымъ? спросилъ я опять.

Она кивнула еще разъ.

— И… эта дама тоже?

— Нѣтъ! выразила она опять движеніемъ головы.

— Что же значили эти ваши слова, сказанныя намъ обоимъ, когда изъ насъ двухъ ее вы совсѣмъ не знаете?

— Вы поняли! такъ же глухо, но внятно проговорила маска.

Мнѣ стало жутко… Да, мы оба поняли… но къ чему — и кто же это?…

— Я былъ бы весьма счастливъ, молвилъ я опять, стараясь совладать съ чувствомъ какого-то безотчетнаго страха, который внушала мнѣ эта странная особа, — еслибы вы удостоили меня нѣсколькихъ словъ въ объясненіе того, что вы сказали.

Она отрицательно закивала опять.

— Вы не желаете!.. И нѣтъ средства склонить… Умолить васъ? попробовалъ я шутливаго тона.

Маска долго молчала, недвижная и какъ бы зоркая изъ-подъ своего кружева…

— Мы увидимся! проговорила она наконецъ.

— Когда? вскрикнулъ я.

— Черезъ годъ, послышался мнѣ ея отвѣтъ послѣ новаго, томительнаго для меня молчанія.

— Черезъ… Это мистификація! молвилъ я себѣ, какъ-то вдругъ совершенно успокоившись и заинтересованный теперь только тѣмъ, кому вздумалось этимъ забавляться.

— И здѣсь опять, въ маскарадѣ? уже весело спросилъ я маску.

— Гдѣ бы ты ни былъ! словно проронила она…

Я окончательно разсмѣялся.

— Ну, конечно! Даже въ Италіи? добавилъ я, отдаваясь весь мысленно снова тому блаженному чаду…

Она не отвѣчала. Изъ дверей, безцеремонно проталкиваясь широкими плечами сквозь толпу выходившихъ, показалась ея спутница, держа на рукѣ большую турецкую шаль. Она окутала ею маску, и обѣ онѣ вышли на лѣстницу.

— А кто ты, милая моя, я все же узнаю!

Я сбѣжалъ за ними, успѣлъ довольно скоро отыскать свою шинель въ швейцарской и выбѣжалъ на подъѣздъ въ то самое время, какъ маска, подсаживаемая лакеемъ въ шинели и какой-то ваточной фуражкѣ на головѣ, поднималась на подножку неуклюжей наемной кареты.

Спутница влѣзла за нею. Онѣ отъѣхали.

Я вскочилъ въ первыя подвернувшіяся извощичьи сани и велѣлъ ѣхать за каретой. Прозябшія ея клячи бѣжали довольно быстро. Ванька мой зато оказывался черезчуръ плохъ, и, не смотря на обѣщанный ему серебряный рубль, — тогда таковые еще имѣлись, — едва поспѣвалъ настолько, чтобы не потерять мнѣ лишь ее изъ виду. Къ счастію, ночь была довольно свѣтлая, и я видѣлъ, какъ карета, переѣхавъ Симеоновскій мостъ, повернула въ Литейную и, прослѣдовавъ по ней вдоль до Кирочной, заворотила опять въ эту улицу. На этомъ заворотѣ сани мои уже довольно далеко отстали отъ кареты, и я начиналъ терять надежду догнать ее, какъ вдругъ она остановилась у какого-то забора.

— Пошелъ, пошелъ скорѣе! кричалъ я своему извощику. Но, еще не доѣзжая до мѣста, мы увидали съ нимъ, что маски, выпрыгнувъ изъ кареты, скользнули въ калитку, прорѣзанную въ этомъ заборѣ.

Я кинулся за ними вслѣдъ во дворъ, высоко уставленный дровами съ обѣихъ сторонъ. Онѣ быстро перебѣжали его и исчезли за другою калиткой, выходившей на Фурштатскую.

Эта калитка оказалась уже запертою снаружи въ ту минуту, когда я успѣлъ добѣжать до нея, — слѣдовавшій за ними слуга, видно, догадался… И въ то же время съ той стороны донесся до меня скрипъ колесъ по мерзлому снѣгу, шумъ захлопнутой дверцы… Ихъ тамъ — это было ясно, — ждала другая, своя карета…

Оставалась одна надежда: допросить кучера извощичьей кареты, оставшейся на Кирочной… Я побѣжалъ назадъ; увы, и онъ уѣхалъ, пока я возился тамъ у калитки…

"Съ чѣмъ же я пріѣду въ ней, къ моей черноокой красавицѣ?" долго стоялъ я, одураченный, на тротуарѣ, и въ досадѣ на тощаго возницу, не успѣвшаго доставить меня во-время къ мѣсту, рѣшительно отвергъ предложеніе его везти меня обратно и отправился пѣшкомъ домой.

Какъ инако глядѣла теперь эта зимняя ночь сравнительно съ той, когда я въ горячечномъ жару бѣжалъ въ казармы отъ того блѣдноокаго призрака!… Тамъ, въ Собраніи, одну минуту отъ словъ этой таинственной маски повѣяло на меня тѣмъ, прежнимъ, ненавистнымъ теперь мнѣ… Но тутъ нѣтъ ничего общаго, говорилъ я себѣ:- маска, нѣтъ сомнѣнія, свѣтская женщина, знакомая Натальи Андреевны; намекъ на Гордона — случайный откликъ темныхъ старыхъ слуховъ о его страсти въ ней; сама она, маска, пріѣзжала не для насъ совсѣмъ, у нея въ маскарадѣ было свое, сердечное дѣло, требующее особенной тайны: это лучше всего доказывается этими двумя каретами, сквознымъ дворомъ, переодѣтымъ лакеемъ, всѣми этими старыми преданіями любовныхъ похожденій… И ей была неудача въ маскарадѣ, уже смѣялся я внутренно:- того, для кого она пріѣзжала, тамъ не было, или, хуже, онъ занятъ былъ другой, и ей захотѣлось вымѣстить все это злобнымъ словомъ на насъ, невинныхъ, — на мнѣ, счастливцѣ…

Розы цвѣли у меня на душѣ. Никогда еще, казалось мнѣ, такимъ привѣтнымъ блескомъ не горѣли звѣзды въ высокихъ небесахъ, какъ въ эту холодную зимнюю ночь… Я думалъ о Натальѣ Андреевнѣ, о нежданной встрѣчѣ, объ этомъ внезапномъ и какъ бы между тѣмъ давно-давно горѣвшемъ во мнѣ пламени въ ней… Да, я давно, всегда любилъ ее, не могъ не любитъ, повторялъ я себѣ съ какою-то злостью за то, что раньше не открылъ въ себѣ этого чувства, — любилъ еще въ то именно время, когда, по милости Гордона "je fesais le chandelier"^a… И какъ прелестно сказала она мнѣ это сейчасъ!… Она самая блестящая, самая красивая и самая живая женщина въ Петербургѣ… И она… Япойду за нею на край свѣта!… И какъ очутилась она здѣсь?… Это судьба… да, сама судьба этого хочетъ! Эти руки, эти глаза, эти "божественныя плечи", — я ихъ увижу опять… увижу безъ маски!…

Я не спалъ всю ночь.

На другой день я едва дождался времени, когда, по свѣтскимъ обычаямъ, можно ѣхать въ людямъ съ визитомъ, и поскакалъ на Набережную.

— Здѣсь остановилась Наталья Андреевна ***? спросилъ я входя у швейцара.

— Тутъ-съ.

— Давно она пріѣхала?

— На прошлой недѣлѣ.

— Одна, или съ мужемъ?

— Однѣ-съ…

— Дома она?

— Дома-съ. Прикажете доложить?

— Доложи.

Онъ зазвонилъ. Съ перилъ лѣстницы свѣсилась голова лакея.

— Къ графинюшкѣ, возгласилъ старикъ-швейцаръ, называя ее по привычкѣ прежнимъ дѣвическимъ ея титуломъ, — къ графинюшкѣ господинъ Засѣкинъ!

Голова исчезла.

Я ждалъ какъ въ лихорадкѣ.

Лакей появился снова:

— Извиняются, не такъ здоровы, не могутъ принять…

— Что это значитъ?… какъ ошеломленный вышелъ я на подъѣздъ…

— Можетъ-быть, въ окошкѣ… въ ребяческой надеждѣ, что она, можетъ-быть, теперь у окна смотритъ на меня, говорилъ я себѣ, перебѣгая черезъ улицу на щирокій тротуаръ по сторонѣ Невы…

Но никого въ окнахъ видно не было. Она не высматривала меня оттуда, — "я нисколько не былъ для нея интересенъ"…

Сердце у меня упало. Она не хочетъ меня видѣть… А вчера? Вѣдь это она была, она, — она даже подъ конецъ голоса своего не измѣняла… И она говорила: "еслибъ эта женщина рѣшилась во второй разъ"… Она, значитъ, не обо мнѣ думала, говоря это: кто-то другой… Тамъ, можетъ-быть, въ Италіи… Она о немъ думала! Она, можетъ-быть, уже и рѣшилась… Ужасно!…

Ревность, злость, оскорбленное самолюбіе, цѣлая семья змѣй засосали у меня разомъ въ груди…

Иду я такимъ образомъ вдоль Невы, понуривъ голову, то медленными, то быстрыми шагами ступая въ раздумьи по широкимъ гранитнымъ плитамъ тротуара; гляжу: идетъ во мнѣ какой-то господинъ въ новенькой бекэшѣ съ серебристымъ бобровымъ воротникомъ, и, еще не доходя до меня нѣсколькихъ шаговъ, учтиво приподнимаетъ глянцовитую шляпу и также учтиво улыбается.

Всматриваюсь, — Скобельцынъ!

Меня будто повело всего…

А онъ продолжаетъ улыбаться и, дойдя до меня, протянулъ мнѣ руку:

— Какая пріятная встрѣча! заговорилъ онъ любезнымъ тономъ, — совсѣмъ не ожидалъ… Вы притомъ же перемѣнили костюмъ, — въ первую минуту я даже не совсѣмъ призналъ васъ… Мнѣ говорили, что вы заграницей… А не то я бы непремѣнно счелъ долгомъ…

А по глазамъ его вижу: лжетъ, ни малѣйшаго намѣренія не имѣлъ… И прекрасно сдѣлалъ!…

— Да, отвѣчалъ я ему, — я недавно оттуда вернулся, и скоро… на дняхъ собираюсь опять… А вы давно здѣсь, и надолго?…

— Какъ вотъ-съ съ представленіями кончу и отпуститъ министръ, принялся онъ снова, и уже самодовольно, улыбаться:- я, объяснилъ онъ, — удостоенъ на нынѣшнихъ выборахъ избраніемъ дворянства… въ губернскіе предводители…

— Искренно поздравляю васъ!… И вы здѣсь… одни? рѣшился я наконецъ выговорить съ первой минуты встрѣчи съ нимъ томившій меня вопросъ.

Онъ какъ бы смутился на мигъ, показалось мнѣ.

— Одинъ! довольно твердо проговорилъ онъ однако.

— А… Мирра Петровна?…

— Она… Я ее въ Москвѣ оставилъ.

— Съ матерью?…

— Да-съ… съ нею!…

— Такъ онѣ обѣ въ Москвѣ? переспросилъ я, глядя ему въ лицо.

— Обѣ-съ!

Онъ кашлянулъ, словно поперхнувшись.

— Какъ теперь здоровье… вашей супруги? началъ я опять.

Замѣтная тѣнь печали пробѣжала въ большихъ голубыхъ глазахъ Скобельцына.

— Ничего-съ… все то же! какъ бы вздохнулъ онъ.

— То же? протянулъ я за нимъ.

— Да-съ. Это у нея, знаете, врожденное… Чувствительность чрезвычайная. Грудь слаба…

— Вы еще… не отецъ семейства? спросилъ я, помолчавъ и стараясь при этомъ пріятно улыбнуться.

Онъ вдругъ вспыхнулъ весь…

— Нѣтъ-съ, промямлилъ онъ, — и снимая свою новую шляпу:- не смѣю болѣе удерживать… и самому мнѣ тутъ нужно… въ министру финансовъ… записаться…

— Очень радъ, что имѣлъ случай видѣть васъ! молвилъ я, пожимая ему руку, — а вы гдѣ здѣсь остановились, — въ гостиницѣ?…

— Нѣтъ-съ..! я… въ частномъ домѣ! торопливо проговорилъ Скобельцынъ и также торопливо удалился, видимо избѣгая необходимости сообщить мнѣ свой адресъ.

Я растерянно обернулся ему вслѣдъ.

— Кто же это, наконецъ, былъ вчера: она или не она? ворочалось въ головѣ моей мучительное недоумѣніе.

Я сѣлъ въ свои сани и поѣхалъ домой.

На столѣ у меня лежало письмо, только-что, доложилъ мнѣ Назарычъ, принесенное какою-то "дѣвчонкою изъ магазина". Отъ кого письмо и изъ какого магазина, онъ, по угрюмости своей и лѣни, разумѣется, не догадался спросить…

На письмѣ — сложенномъ втрое листвѣ почтовой бумаги — запечатанномъ облаткой безъ конверта, чьимъ-то круглымъ французскимъ почеркомъ надписано было коротко: "Monsieur Dmitri Zasékine", а ниже приписано по-русски: "домъ Жербинъ".

Письмо писано было тѣмъ же почеркомъ, по-французски, и говорило буквально слѣдующее:

Домино, имѣвшее случай встрѣтиться вчера съ господиномъ Д. Засѣкинымъ (avec monsieur D. Zasékine) проситъ его сообщить ему немедленно о результатѣ его поисковъ, если таковые были имъ сдѣланы, относительно извѣстной ему встрѣчи.

"Надо полагать (il est probable), что исполненіе этого порученія покажется господину Засѣкину во всякомъ случаѣ (quoi qu'il en soit) менѣе затруднительнымъ, чѣмъ ѣхать строить воздушные замки въ Сибирь (que d'aller bâtir des châteux en Espagne en Sibérie)".

Répondre aux lettres R. W." При семъ слѣдовалъ адресъ одного извѣстнаго въ Петербургѣ женскаго моднаго магазина.

Я воскресъ душою. Этотъ насмѣшливый намекъ ея на то, что я обѣщалъ ѣхать "за глазами" ея въ Сибирь, исполнялъ меня безконечною радостью. Она не забыла, она шалить, ликовалъ я внутренно, — она продиктовала письмо своей модисткѣ, она тѣшится продолженіемъ маскарадной интриги, — les suites d'un bai masqué, вспомнилась мнѣ даже какая-то комедія подъ этимъ названіемъ… Ей хочется пожучить, поиграть со мной… Какъ кошкѣ, какъ всякой женщинѣ, увѣренной въ своей власти… Она не принимаетъ меня, а пишетъ, дразнитъ… что же, — пусть! Покоримся, но такъ, чтобъ ей самой захотѣлось укоротить мой искусъ, захотѣлось самой скорѣе увидаться со мной…

Я сѣлъ за столъ и, въ отвѣтъ на записку, накидалъ полушутливое, полунѣжное письмо, въ которомъ сообщалъ "волшебницѣ, скрывающеяся подъ вчерашнимъ домино", что я напалъ на слѣдъ весьма запутанной и сложной интриги, которая можетъ быть окончательно раскрыта лишь при помощи ея всесильныхъ чаръ, вслѣдствіе чего, прежде чѣмъ приступить въ дальнѣйшимъ розыскамъ, я осмѣливаюсь умолять о новомъ случаѣ увидаться съ нею, дабы, во-первыхъ, имѣть возможность передать ей устно имѣющіяся уже у меня данныя, въ тѣхъ неуловимыхъ ихъ подробностяхъ, которыя недоступны письменной передачѣ, а за тѣмъ — чтобы выслушать дальнѣйшій отъ нея по этимъ обстоятельствамъ приказъ. При этомъ слегка указывалось, что "необходимый для дѣла случай этотъ" могъ бы, можетъ-быть, представиться въ маскарадѣ въ Большомъ Театрѣ, имѣющемъ быть черезъ два дня, "если только домино не предпочтетъ принятъ меня въ другомъ, менѣе многолюдномъ мѣстѣ" (подразумѣвалось: у себя дома)…

Письмо это я повезъ самъ въ указанный мнѣ магазинъ, спросилъ хозяйку, пославъ ей предварительно мою карточку, и тотчасъ принятъ былъ ею въ маленькой комнатѣ, составлявшей часть ея собственнаго апартамента.

— Вы знаете, кому должно быть передано письмо подъ этими буквами? спросилъ я, указывая ей на четко выведенныя мною на конвертѣ его R. и W.

— Certainement, monsieur! засмѣялась Француженка.

— И передать можете скоро?

— Черезъ часъ оно будетъ доставлено.

— Лично? спросилъ я, глядя ей въ глаза.

Она лукаво прищурилась.

— Vous en demandez trop, monsieur, и я не въ правѣ вамъ отвѣчать.

— Я спрашиваю потому, что это письмо требуетъ скорѣйшаго отвѣта и, еслибъ я могъ надѣяться, что вы увидитесь съ этою дамой у себя, я бы могъ заѣхать самъ къ тому времени… за ея отвѣтомъ, примолвилъ я съ удареніемъ…

Француженка поняла и приняла строгій видъ.

— Ma complaisance ne peut aller jusque lа, monsieur! возразила она съ напускнымъ достоинствомъ, — я могу обѣщать вамъ только, что письмо будетъ непремѣнно доставлено по назначенію, — и ничего болѣе: l'honneur de ma maisou m'impose des devoirs que je ne saurais enfreindre!…

Послѣ такой внушительной фразы о "чести" ея корсажей и юпокъ, мнѣ оставалось только поклониться и уйти…

Прошелъ день, другой, третій, — отвѣта нѣтъ. Я не выходилъ изъ дому, не пилъ, не ѣлъ и вздрагивалъ съ головы до ногъ при каждомъ ударѣ коловольчика въ передней.

Наконецъ утромъ, на четвертыя сутки, городской почтальонъ принесъ письмо, на которомъ я тотчасъ же узналъ почеркъ моей врасавицы, хотя она очевидно старалась измѣнить его…

"Волшебница (La magicienne de l'autre soir), писала она, — выражаетъ господину Засѣкину искреннее сожалѣніе свое о томъ, что не имѣетъ уже здѣсь никакого способа придти въ нему на помощь своимъ магическимъ жезломъ (sa baguette magique), ни даже выслушать его интересныя сообщенія. Она уѣзжаетъ, — она уѣхала (elle part — elle est partie). Veder la Siberia e poi morir."

"Уѣзжаетъ, уѣхала, la Siberia", въ первую минуту я ничего не понялъ…

Чрезъ четверть часа я, едва владѣя собой, входилъ въ сѣни дома ея матери.

— Наталья Андреевна *** дома? спросилъ я, насколько могъ спокойнѣе.

— Изволили уѣхать! отвѣчалъ старикъ-швейцаръ, тяжело подымаясь съ своего кресла и подымая на лобъ круглыя въ серебряной оправѣ очки.

— Съ визитами? спросилъ я, все еще не вѣря.

— Нѣтъ-съ, отвѣчалъ онъ, насмѣшливо, показалось мнѣ, глядя на меня изъ-подъ этихъ приподнятыхъ огромныхъ очковъ своихъ, — онѣ совсѣмъ изъ города изволили выѣхать.

— Когда?…

— Вчерась утромъ, въ двѣнадцатомъ часу.

— За границу обратно?

На лицѣ старика, знавшаго меня издавна, выразилось какъ бы участіе въ моей тревогѣ.

— Въ имѣніе свое поѣхалисъ, въ Малороссію, проговорилъ онъ почему-то шопоткомъ.

— Въ какую губернію?

— Въ Полтавскую, слышно…

— У нея тамъ имѣніе? такъ и вскликнулъ я.

— Въ наслѣдство получили, объяснилъ онъ, — отъ дѣдиньки, графа Матвѣя Еѳимыча, — можетъ слышали, померли они недавно, — такъ отъ нихъ досталось имъ. Вступать во владѣніе отправились. За этимъ и изъ-за границы пріѣзжали…

— Уѣхала?.. Одна? Сердце у меня такъ и прыгало…

— Повѣренный-съ съ ними-съ, взяли здѣсь — чиновника. Братецъ ихній, графъ Петръ Юрьичъ, намѣревались тоже ѣхать, да занемогли, вотъ уже третій день въ постели… Такъ онѣ… рѣшились однѣ…

Я ужь не слушалъ его и выбѣжалъ изъ сѣней…

— На Адмиралтейскую площадь, въ Казначейство, гдѣ подорожныя берутъ! крикнулъ я моему кучеру, вскакивая въ сани.

Имѣніе покойнаго графа Матвѣя Еѳимовича, доставшееся теперь Натальѣ Андреевнѣ и куда она уѣхала вчера "съ повѣреннымъ-чиновникомъ", то-есть все равно что ни съ кѣмъ, — имѣніе это, знакомое мнѣ съ дѣтства, отстояло въ какихъ-нибудь 25–30 верстахъ отъ моего собственнаго Доброволья, въ томъ же уѣздѣ Полтавской губерніи… "Судьба, сама судьба все это устраиваетъ!" повторялъ я себѣ въ упоеніи…

Вечеромъ того же дня я скакалъ въ кибиткѣ по Московскому шоссе, платя по цѣлковому на водку мчавшимъ меня ямщикамъ, къ великой досадѣ моего Назарыча, бранившагося со мною за это, въ великой моей потѣхѣ, чуть не на каждой станціи…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Veder la Siberia? расхохоталась Наталья Андреевна, когда я въ первый разъ вошелъ въ уютную, глухую, маленькую гостиную, избранную ею въ обиталище въ затерянномъ углу огромнаго, занесеннаго снѣгомъ, барскаго дома, и въ которой она въ эту минуту. грѣла у пылавшаго камина свои обутыя въ узорные чулки и темно-синія атласныя туфли, ножки…

— E poi morir! договорилъ я, страстнымъ, неодолимымъ движеніемъ падая въ этимъ ногамъ…

Въ этой "Сибири" я провелъ съ нею полтора мѣсяца самаго безумно-счастливаго времени во всей моей жизни…