Онлайн чтение книги Две три призрака
8

Лицо Тони было похоже на маску игрока в покер. Более эмоциональный Гас не смог удержаться от иронической гримасы — так стремительно скользящая по земле тень облака предупреждает о надвигающемся ветре. В сверкающих глазах Мориса Лептона появилось изумление. Мэг совершенно растерялась. Она не могла уловить сути происходящего — события развивались слишком быстро, как будто киноленту пустили с повышенной скоростью И все кадры слились в одно расплывшееся пятно. Более уравновешенная Филиппа не отводила глаз от Бэзила. Вера была единственная, кто ответил на его вопрос:

— Во имя всего святого, что вы сказали, мистер Виллинг? — Ее голос впервые прозвучал пронзительно и грубо.

Бэзил посмотрел на Тони.

— Итак?

Тони бросил взгляд на Гаса, явно сигнализируя, что пришло время привести в исполнение некий план «X», и требуя поддержки.

Гас укоризненно посмотрел на него.

— Если бы вы вчера сказали доктору Виллингу, что Амос Коттл — псевдоним!

— Откуда я знал, что его убьют? — парировал Тони. — Не будь он мертв, это не имело бы значения. Кто и когда проверяет биографические данные?

Гас вздохнул.

— Сведения дал сам Амос, а теперь…

Тони тоже вздохнул.

— Гас, это бесполезно. Рано или поздно полиция узнает все от доктора Клинтона. Бэзил — единственный, на кого мы можем рассчитывать в суде, так что лучше открыть ему все карты, пока еще есть шанс.

Гас пожал плечами.

— Ладно, рассказывайте.

— Как прикажете вас понимать? — спросил Лептон. — Значит, биография Амоса выдумана? Я и не подозревал, что у вас такой талант.

— Надеюсь, договор с телевидением подписан? — пробормотала Филиппа.

Тони игнорировал выпад жены и, расправив в плечи, как бы собираясь с силами, чтобы честно ответить на вопрос Бэзила, повернулся к нему.

— Так вот, Бэзил, — Тони старался говорить как можно искреннее, — мы все расскажем. Правду знаем только мы с Гасом. Даже Мэг и Фил ничего не знают. Мы считали, что, если о нашей тайне станет кому-нибудь известно, она перестанет быть тайной. Поэтому мы с самого начала решили ничего не говорить нашим женам. Надеюсь, это не пойдет дальше. Во всяком случае, все присутствующие, кроме Бэзила и Леппи, в этом заинтересованы.

— Леппи тоже заинтересованное лицо, — вмешался Гас. — На таланте Амоса он сделал себе имя. Не думаю, что новые факты повлияют на его мнение о работах Амоса. Какое это имеет значение для творчества?

— Нет, конечно, — сказал Лептон, — можете на меня рассчитывать.

— А на вас, Бэзил? — спросил Тони.

— Мне трудно что-либо обещать, — ответил Бэзил. — Могу только надеяться, что убийца будет арестован и суд пойдет вам навстречу.

Тони тяжело вздохнул.

— Амос Коттл — человек без прошлого. Мы не имеем ни малейшего представления, кто он и откуда.

— Неужели это возможно?

— Чтобы все объяснить, я должен вернуться в тысяча девятьсот пятьдесят второй год. Мэг, будьте добры, расскажите, как вы открыли Амоса.

— Все очень просто. — Голос Мэг звучал необычно тонко. — До войны Гас работал на радио. Когда война закончилась, он решил основать агентство. Мы жили тогда в ужасном районе, и Гас снимал угол в конторе преуспевающего приятеля. Заодно он подрабатывал на радио как внештатный сотрудник. Гас понимал, что надо спешить, пока телевидение не вышло на широкую дорогу, ведь он не был уверен, что сумеет на него переключиться и конкурировать с теми авторами, которые начали работать, когда он еще служил в морской пехоте. Агентство было нашей единственной надеждой, но у Гаса не хватало времени читать рукописи, тем более что почти все они были чудовищны. Это были сочинения любителей типа Пуси или профессионалов, выгнанных из всех издательств. Пока Гас сочинял пьесы, я, уложив малышей и вымыв посуду, принимаюсь за дело.

Однажды ночью, когда Гас спал, я еще сидела за работой и вдруг среди ужасной дряни нашла старую папку. На обложке я прочитала: «Поле боя. Амос Коттл». Я еще подумала, какое забавное имя для писателя! Все же я решила ее полистать. Нет, не всю. Страниц пятьдесят, чтобы утром Гас мог со спокойной совестью отправить ее обратно. Не обязательно съедать яйцо до конца, чтобы понять, тухлое оно или нет…

Но получилось иначе. Я просидела до утра, вчитываясь в каждое слово. Я позабыла про усталость и про то, что ровно в шесть проснется Полли. Я забыла о том, что мы почти разорены и у нас нет уже сил бороться. Когда я дочитала последнюю страницу, запел жаворонок. По крайней мере, я думаю, это был жаворонок. Тогда я поглядела в окно и увидела такое чистое небо, какого никогда не видела. И жаворонок, и небо, казалось, говорили мне, что я права. Это было одно из тех мгновений, когда уже то, что ты живешь, доставляет радость. Такое редко бывает после тридцати лет.

Вот… Я поняла, что Амос написал необычную книгу. С тех пор наша жизнь изменилась.

Гас продолжил ее рассказ:

— За завтраком Мэг мне все рассказала. Страниц пятьдесят мне удалось прочитать в поезде, но на меня они не произвели такого впечатления, как на нее, хотя я понял, что это первая стоящая рукопись, попавшая к нам в руки. Она была длинновата, поэтому я сразу решил, что ее надо сократить страниц на сто. Кроме того, мне не понравилось заглавие.

Я написал автору довольно сдержанное письмо, сообщил, что покажу его роман издателям. Мне было понятно, что говорить о необходимости сокращения преждевременно. Начинающий автор пойдет на это, только если его поманить контрактом с издателем.

Дальше наступила очередь Тони.

— Гас привез мне рукопись через два дня после того, как ее прочитала Мэг, потому что я работал редактором у Саттона. Он еще был жив. С Гасом и Мэг мы знакомы с незапамятных времен, но в их затею с агентством я не верил. У них не было денег, чтобы выжить и закрепиться в деловом мире.

— Ни гроша, — вставил Гас.

— До этого, — продолжал Тони, — он мне как-то приносил сборник рассказов, но их можно было печатать только как пародии. Я отдал рукопись одной из наших девиц, натаскивал на «первого читателя», экой элегантной девице, дочери одной богатой приятельницы Филиппы с Уолл-стрит. Ее отзыв был достаточно прохладным. Она училась на курсах английской литературы и относилась ко всем без исключения рукописям одинаково: исправляла грамматические ошибки и вымарывала любое необычное слово. Поручая ей рукопись, я сильно рисковал.

— Так Андре Жид отверг рукопись Пруста, — задумчиво проговорил Лептон. — У кого он тогда работал? У Галлимара?

— К несчастью, — продолжал Тони, — эта девица была намного образованнее нашей публики, для которой мы работаем, и мне приходилось внимательно читать ее отзывы. Первую книгу Амоса она оценила на «читабельно», но ее так и подмывало вычеркнуть все «чертовски», уменьшить количество «я бы» и «он бы» и заменить «лезть на рожон» — на «подвергать себя опасности». Ее преподаватели могли гордиться своей ученицей, но какой пехотинец говорит на ее безукоризненном языке? Кроме того, рядом с каждым неприличным словом она ставила знак вопроса.

Если она писала «читабельно», я всегда просматривал рукопись сам. Вечером я захватил ее домой, но Фил устроила вечеринку, потом нашлись какие-то дела, и я вспомнил о ней только через три недели. Мне позвонил Гас, и так как я чувствовал себя виноватым перед старым другом, то в тот же вечер сел ее читать. Я еще подумал, что бы сказать Гасу, если рукопись мне не понравится.

— Так вот, — Тони вздохнул, — у нас в Манхэттене не было жаворонков, да и небо никогда не радовало нас голубизной, но я читал всю ночь. Фургоны с молоком поехали по улицам, а я все читал. Признаюсь, я уже тогда подумал, что эта книга будет бестселлером. За завтраком я рассказал о рукописи Фил. Она очень обрадовалась, потому что всегда любила Гаса и Мэг и знала, как им трудно приходится. Она наливала в чашку кофе и вдруг сказала: «Почему бы не назвать роман «Никогда не зови к отступлению»? Ведь он о войне. А «Гроздья гнева» [6]Роман Д. Стейнбека — это уже было». Сначала я ее не понял, а потом до меня дошло…

— «Роланда рог трубил, что никогда не даст сигнала к отступленью… [7]"Песнь о Роланде".» — промурлыкал Лептон.

— У меня дрожь пробежала по спине, и я сказал Фил, что она молодец. Пришел в контору и тут же позвонил Гасу, попросив его назначить автору встречу на три часа. Не прошло и пятнадцати минут, как Гас мне перезвонил и сказал, что у него возникло какое-то затруднение. Он хотел немедленно прийти ко мне. Когда я его увидел, мне показалось, что он похож на умирающую Венеру.

— И неудивительно! — воскликнул Гас. — Понимаете, рукопись пришла по почте. В обратном адресе не было ничего необычного. Я узнал номер телефона и позвонил. Мне ответил приятный женский голос: «Уиллоуз! Доброе утро». Я сказал, что хотел бы поговорить с мистером Коттлом, но в ответ услышал: «Пациентам не разрешается пользоваться телефоном. Вы можете навестить мистера Коттла в наши приемные часы, от двух до четырех». На мой вопрос, куда я попал, она ответила: «Это клиника. Вы родственник или знакомый мистера Коттла?» Я назвал себя, и девушка посоветовала мне обратиться к доктору Клинтону, что я и сделал. У доктора Клинтона был бесстрастный голос. Так, наверное, Бог говорит с букашкой. Он сообщил мне, что «Уиллоуз» — клиника для нервнобольных. Большинство его пациентов — алкоголики из обеспеченных семейств, но у него есть и несколько бесплатных пациентов, чья болезнь интересна для него с профессиональной точки зрения. Больным разрешается рисовать и писать, это полезно как трудотерапия. Да, он посоветовал Амосу Коттлу написать книгу, но он не знал, что тот отослал ее агенту. Должно быть, ему помог кто-то из посетителей.

Дальше стал рассказывать Тони:

— Кончилось тем, что мы с Гасом в тот же день поехали в клинику. Я знавал издателя, который опубликовал книгу человека, сидевшего в тюрьме, и не видел причин для беспокойства. К тому же я бы сам отправил в больницу некоторых известных писателей, так почему бы не сделать известным того, кто уже там находится? Сначала мне хотелось побольше узнать об Амосе Коттле, и мы пошли к доктору Клинтону.

Он очень удивился, узнав, что мы хотим издать роман Амоса, и обрадовался. Мне кажется, он гордился тем, что вылечил Амоса, Да еще настолько, что тот смог написать книгу. Я спросил его, чем болен Амос, но он стал запинаться и что-то мямлить, пока я не заявил ему, что должен знать правду. Мне хотелось знать, будет ли Амос в состоянии писать еще или это, так сказать, одиночный выстрел.

Клинтон сказал, что не привык говорить о болезнях своих пациентов с посторонними, но в данном случае его оправдывает необычность ситуации. Потом он рассказал, что около двух лет назад Амос, весь окровавленный и с раной на голове, брел по шоссе, пока на него не наткнулся полицейский. По следам шин определили, что какую-то машину занесло и она сбила Амоса. Одежда на нем была вся в грязи. То ли из-за удара, то ли из-за выпитого, но Амос был невменяем. Полицейский утверждал, что Амос долго шел посреди шоссе, и все машины его объезжали, пока одну машину не занесло. Водитель, вероятно, испугался и удрал. Его так и не нашли. Это произошло четырнадцатого октября тысяча девятьсот пятидесятого года. Амоса привезли в ближайшую больницу. Врач поставил диагноз: сотрясение мозга, отягченное алкоголизмом. Он обработал рану, и, только после того как Амос проспался, полицейскому разрешили его допросить. По-видимому, Амос жил совсем в другом месте, в этом районе его никто никогда не видел. Ни документов, ни меток на белье у него не было. Через тридцать шесть часов полицейский пришел опять. Амос производил впечатление нормального человека, если не считать полную амнезию. Он не помнил даже своего имени.

— А Амос Коттл? — спросил Бэзил.

— Амос сам выбрал это имя, когда начал писать роман, — продолжал Тони. — Почему именно это, никто не знает. И хотя оно не очень подходящее для писателя, мы разрешили ему его оставить. Доктор Клинтон боялся, что любая перемена в жизни может быть для Амоса губительна. Он настаивал на том, что Амос совершенно здоров, видимо, получил хорошее образование и помнит все, что когда-либо изучал. Ему не надо было начинать жизнь сначала. К тому же у него был сильный характер. Амос сумел вылечиться от алкоголизма. Теперь же доктор Клинтон мне сказал: «У меня нет возможности долго держать его в больнице. Но я боялся его выписать, потому что не представлял, как человек без прошлого сможет обеспечить себя. В наше время у каждого должны быть какие-то Документы. Более того, он неприязненно относится ко всему, что связано с наукой, в частности с медициной и психиатрией. В победнее время он помогал нашей уборщице, потому что не хотел быть в тягость. Амос послушен, прилежен, но слишком образован для такой работы. Единственное, в чем он проявил инициативу, — написал роман. Если он сможет зарабатывать себе на хлеб, у меня нет оснований держать его здесь. Он больше во мне не нуждается. Я ничего не могу для него сделать». Конечно, спросил у Клинтона, можно ли вернуть Амосу память, на что врач ответил:

«Думаю, нет. Вспомните Каспара Хаузера [8]Каспар Хаузер — герой одноименного романа немецкого писателя Якоба Вассермана (1908). Непродолжительная амнезия могла быть результатом алкоголизма, но дело усугубилось раной на голове. Наверное, у него было более сильное сотрясение мозга, чем мы думали. Впрочем, может быть, именно алкоголизм и травма привели к амнезии. Скорее всего, он пил, желая освободиться от каких-то неприятных воспоминаний, и сотрясение мозга довершило эту работу. Известно, что даже нормальные люди вырабатывают в себе частичную амнезию, если хотят о чем-то забыть. Поэтому, например, солдатам лет через десять война кажется гораздо романтичнее, чем она была в действительности». В тот момент я думал, не было ли чего преступного в прошлой жизни Амоса. Но Клинтон сразу отверг это предположение. Теперь я об этом вспомнил. Может быть, с ним свели счеты?

— Нет, — сказал Гас, — он не похож на преступника. Я тоже об этом подумал. Потом увидел его слабый подбородок, болезненный рот, хрупкую фигуру и вопрошающий взгляд. Тогда в нем было что-то детское, только держался он спокойнее и незаметнее чем дети.

— Короче говоря, — резюмировал Тони, — Амос казался тем, кем он был, — неполноценным человеком, личностью без прошлого.

— Две трети призрака, — сказал Гас. — Вот кем был Амос.

— Или одна треть, — уточнил Тони. — К тому времени, когда мы с ним встретились, ему было лет тридцать-тридцать пять, из них два года он провел в клинике. Интеллектуально и физически он был взрослым мужчиной, а эмоционально — шестилетним ребенком.

— Может быть, он служил в армии? — спросил Бэзил. — Все-таки его первый роман о войне.

— Киплинг, — резко возразил Тони, — много писал об английской армии, но никогда не служил в ней. Клинтон считал, что если Амос и был на Тихом океане, то в какой-нибудь гражданской должности или как представитель международной организации. Он не смог бы пройти медицинский контроль даже во время войны. Рентгеновский снимок показал давний дефект позвоночника. Какие-то хрящи были почти полностью стерты, поэтому он быстро уставал. Амос не годился для армейской службы. Правда, он мог работать в столовой, — Тони цинично усмехнулся, — и слышать разговоры солдат. Писатели редко испытывали на себе то, о чем пишут. В этом разница между профессионалами и любителями. Профессионалу плевать на детали, в которых читатель понимает не больше его. Эмоции — вот что его волнует. Не сами факты, а как люди реагируют на эти факты. Хорошее воображение встречается гораздо реже, чем хорошее знание жизни.

— Писать о том, чего сам не испытал, — проговорил Лептон. — Вероятно, это дает перспективу. Индийские художники писали свои картины только по памяти.

— Итак, — опять заговорил Тони, — я купил кота в мешке. Я обещал Гасу и Клинтону, что напечатаю роман Амоса, но дальнейшие события предугадать трудно. Что может издатель? Я вручил Амосу неплохой аванс, и он оплатил свое пребывание в клинике, где должен был оставаться, пока мы не увидим, как будут развиваться события. Теперь ему не надо было работать уборщиком, и он согласился сразу же приняться за новый роман.

— Остальное вам известно, — сказал Гас. — Первая книга Амоса принесла нам тройной успех. Во-первых, она стала бестселлером, во-вторых, на нее пал выбор клуба «Книга недели», в-третьих, по ней был снят фильм. Через полгода деньги буквально потекли к нам рекой.

— Тогда, — вмешался Тони, — у нас состоялась последняя консультация с доктором Клинтоном. Он сказал, что Амосу незачем оставаться в клинике, и посоветовал забыть о его прошлом. Нам нужно было только следить, чтобы Амос не пил, но он производил впечатление вылечившегося человека, насколько вообще может быть вылечен алкоголик. Клинтон посоветовал нам поселить Амоса за городом, чтобы было меньше искушений. Я всегда мечтал жить в Коннектикуте, поэтому, не задумываясь, бросил квартиру в Нью-Йорке и за бесценок купил эту виллу. Мне казалось, Амос чувствовал себя здесь счастливым.

— Неправда, — с горечью произнесла Вера. — Как можно быть счастливым на его месте? Он… как вы его назвали? Ценная собственность. Привидение, работающее на своих хозяев. У него не было своей жизни.

— Он говорил вам, что не помнит своего прошлого? — спросил Бэзил.

— Нет, никогда, — призналась Вера, — но теперь я понимаю то, чего не понимала Раньше. Когда я предложила Амосу перейти к другому издателю, он отказался. Он зависел от Тони. Как может быть счастлив человек, попавший в такую ситуацию? Он был вещью, и Тони использовал его. Как он сказал? Две трети призрака? — Она возмущенно поглядела на Тони. — Вам не понравилось, что он на мне женился, и вы от меня избавились. Вы знали, что у меня хватит глупости уехать в Голливуд, хотя мы были женаты всего три месяца.

— Вера, с вами он бы опять запил, — ровным голосом сказал Тони. — Вы бы его убили.

— Во всяком случае, оттого убийства он бы получил удовольствие, — огрызнулась Вера. — В его жизни было мало приятного. Работа и холодный чай. Я не верю, что вы любили Амоса. Вы просто использовали его для своих целей.

В том, что она сказала, было много правды, и Тони смутился. Однако Филиппу было не так-то просто запугать.

— Но вы ведь тоже его не любили? — ласково промурлыкала она. — Вы тоже использовали его для своих целей. Или хотели использовать.

Вера посерела от злости.

— Как вы смеете так со мной разговаривать? Я любила Амоса. Я была его женой.

— Это вы так думаете. — Филиппа, улыбаясь, наносила удар за ударом.

Вера хотела было что-то сказать, но промолчала.

— Я вижу, вы поняли, — улыбнулась Филиппа. — Если Амос был раньше женат и его жена жива, тогда…

— Я никогда не думал, что мы могли принести Амосу вред, — вздохнул Гас. — Мне казалось, мы поступили правильно. Мы не виноваты в его амнезии. Но писать романы все же лучше, чем мыть полы. Я не хочу сказать, что испытывал к Амосу горячую любовь. Трудно относиться нормально к человеку, который не помнит своего прошлого.

— А мне он нравился, — сказала Мэг. — Правда, я ничего не знала об амнезии. Может быть, поэтому я всегда относилась к нему как к совершенно здоровому человеку. Он был более скрытный, чем большинство людей, и иногда казался таким… таким потерянным… Мне было его жаль. Он вкладывал так много сил в творчество, что их не осталось на жизнь. Казалось, он живет как бы вместо кого-то другого. Наверное, в этом секрет его успеха. Он жил в своих книгах, потоку что у него не было другой жизни, и в нем была та непредубежденность, которая невозможна для нормального человека.

— Вы все подло наживались на его болезни, — бросила Вера. — Вы бы не получили Только денег, будь он здоров.

— У нас были свои расчеты, — торопливо ответил Тони. — Что касается телепрограммы, то рекламное агентство организовал я, и я же проделал всю черновую работу. Я спланировал программу, писал сценарии и честно отрабатывал свою долю.

— А в кино? — настаивала Вера. — Или это вы написали сценарий для «Катамаунта»?

— Нет, но мы с Гасом делали для Амоса гораздо больше, чем для любого другого писателя, так как боялись, что он снова начнет пить. Мы заслужили свою часть в его доходах хотя бы тем, что все время опекали его, отрываясь от своей работы. И потом, он, кажется, не возражал.

— Ну так я возражаю! — заявила Вера. — То, что вы делали для него, вы делали по собственному желанию. Он вас не просил. И деньги он должен был получать на тех же основаниях, что и другие авторы. Сэм Карп сказал, что гонорары Амоса просто смехотворны. Тони Кейн, вы его обирали!

— А раньше у Амоса бывали запои? — спросил Бэзил.

— Один раз, — ответил Тони. — Когда он жил с Верой. Она права. Я действительно нашел ей работу в Голливуде, чтобы она оставила Амоса в покое.

— Был еще один случай, когда он захотел выпить, — сказала Мэг.

Тони удивленно посмотрел на нее.

— Это случилось два года назад. Как-то весной Амос оказался в городе, и мы с ним шли по Пятьдесят седьмой улице. На углу Мэдисон-стрит мы остановились. Зажегся зеленый свет, но Амос не двинулся с места. Так продолжалось несколько секунд, а потом он сказал: «Я хочу выпить». Он пошел в бар. Вечер был теплый, и я решила, что ему захотелось лимонада. Мы сели за столик, позвали официантку, и Амос заказал виски со льдом. Тогда я начала ему что-то говорить и заставила принять таблетку. Насколько я знаю, до вчерашнего вечера он не пил.

— А на что он смотрел тогда, как вы думаете? — спросил Бэзил.

— Вряд ли на что-то определенное, — ответила Мэг. — Мне показалось, он о чем-то думает.

— Куда все-таки был направлен его взгляд?

— На противоположную сторону улицы. Там аптека.

— Он смотрел на аптеку?

— Нет, выше.

— На небо?

— Нет. Скорее, на верхние этажи. Но он вряд ли их видел. У него был взгляд человека, который старается что-то вспомнить.

— Или человека, который что-то вспомнил?

Воцарившаяся в комнате тишина вернула Бэзила к реальности. Прежде чем Мэг ответила на его вопрос, он повернулся к Тони.

— Вы когда-нибудь встречали людей, которые знали Амоса раньше?

— Нет, — сказал Тони.

— А вы, Гас?

— Тоже нет.

— Даже когда он стал работать на телевидении?

— Вы правы, — проговорил Тони, приподняв одну бровь. — Мы тоже боялись осложнений. Но предложение было слишком выгодным. Тогда я посоветовал Амосу отрастить бороду. Она очень изменила его лицо. К тому же и пьянство сыграло свою роль.

— Не может так быть, что Амоса узнали, а вы этого не заметили? Кто-то пришел из прошлого и убил его?

— Все может быть, но зачем убивать человека через столько лет?

— Например, из-за собственности, — сказал Бэзил. — Прежний Амос Коттл исчез лет шесть назад. Представьте, его объявили мертвым и кто-то унаследовал его собственность. Или, например, его бывшая жена еще раз вышла замуж. Потом его видят по телевизору, и тот человек начинает жить в постоянном страхе, что в любой момент все его благополучие может рухнуть. Вот вам и мотив для убийства. К тому же преступника нельзя найти, потому что ничто не связывает его с известным писателем Амосом Коттлом.

— Все может быть, — повторил Тони. — Однако Амос был убит тут, и все присутствовавшие при этом известны. Уж не Пуси ли это или Эммет Эйвери?

— Или я. — На лице Лептона появилась злобная усмешка. — Я тоже видел его в первый раз.

— И перед встречей запаслись цианистым калием? — спросил Тони.

— А телевизор? — нашелся Лептон. — У меня-то нет телевизора, а вот у Пуси и у Эммета наверняка есть.

— Я непременно приму это к сведению, — сказал Бэзил и улыбнулся.

Лептон ответил ему поклоном.

— Я, конечно, не психиатр и не сын психиатра, но вдруг Амос что-то вспомнил и никому об этом не сказал, даже своим ангелам-хранителям?

Гас удивленно посмотрел на него.

— А зачем ему было молчать?

Лептон пожал плечами.

— Может быть, ему захотелось своей жизни или нравилось иметь от вас тайну. А вдруг его прошлое было таким, что о нем совестно рассказывать?

Бэзил с интересом поглядел на Лептона.

— Вы думаете, он все вспомнил и, ничего не сказав компаньонам, разыскал своих старых товарищей? И кто-то из них его убил?

— Почему бы и нет? — сказал Лептон, которому все это показалось вдруг весьма забавным. — Человек без прошлого достаточно уязвим, разве не так?

— Как вы познакомились с Амосом? — спросил Бэзил Веру.

— На телестудии. Я работала там ассистентом. Как раз вышла его очередная книга, и мне поручили готовить программу Амоса. В первый раз он приходил с Гасом, и нам познакомиться не удалось. А в другой раз Амос был один: Гас остался дома с больным ребенком.

— Я виноват, — пробормотал Гас.

— Так мне удалось познакомиться с Амосом. — Вера самодовольно улыбнулась. — После передачи он пригласил меня поужинать с ним. В тот вечер Амос ничего не пил, но мне заказал бутылку шампанского. Потом он стал жаловаться на одиночество, ну а остальное совсем просто.

— Бедный Амос, — произнес Тони, и в его взгляде появилась злоба. — Можете себе представить, что было с нами, когда мы получили телеграмму: «Два дня назад зарегистрировали брак». Я полетел в Эншвил и поспел как раз вовремя, чтобы привести Амоса в чувство к очередной передаче. Вскоре мне подвернулся контракт с Голливудом для Веры. Она прожила с Амосом три месяца, и за это время он не написал ни строчки, только пил.

— Я ему говорила, что он должен работать! — крикнула Вера. — Я не хотела, чтобы он бездельничал. Откуда мне было знать, что, выпив рюмку, он уже не мог остановиться?

— Вы его раздражали! — с горячностью вмешалась Филиппа. — Он сам это сказал, когда вы уехали.

— Я вам не верю, — возразила Вера, однако в ее глазах мелькнуло сомнение. — Амос вас никогда не любил! Он бы не стал вам ничего рассказывать!

Лептон попытался отвлечь ее внимание.

— Ни один более или менее талантливый человек не создан для семейной жизни. Вы не виноваты в том, что раздражали Амоса. С любой другой женщиной было бы то же самое. Амос по натуре холостяк. К тому же он обладал незаурядным интеллектом, а то, что вы могли ему дать, было, мягко говоря, неинтеллектуальным. Будь вы его любовники, все могло быть иначе. Но, став его женой, вы сразу же обрекли себя на неудачу. Есть мужчины, которые ни одну женщину не могут вынести в ежедневных дозах. Да и почему надо такой ценой платить за минутное удовольствие?

— Так может говорить только холостяк, — заметила Филиппа.

Вера величественно выпрямилась.

— Доктор Виллинг, вы видите, как эти люди меня ненавидят! Долго мне еще оставаться тут и терпеть оскорбления?

— Ненависть — это уж слишком, — протестующе сказал Гас. — Нам был не по душе ваш брак с Амосом, но вы не имеете права…

— Я имею право думать все, что мне нравится! — заявила Вера. — А вот вы знаете, что думает ваша жена обо мне? Она думает, что я бездарная актриса и порочная женщина! Это ее слова!

— Непохоже, чтобы Мэг… — Гас повернулся к Мэг.

Яркий румянец придал Мэг неописуемое очарование.

— Это правда. Я… Я не думаю, что это что-нибудь изменит, но приношу вам свои извинения.

— Не изменит. — Вера злобно смотрела на Мэг. Она совсем потеряла над собой контроль, и в ее голосе уже не было нежности. — Вы за все заплатите мне, даже если это будет стоить мне жизни!

— Когда ты это сказала? — спросил Гас.

— Когда узнала о возвращении Веры. Я написала Амосу письмо. — Ее голос срывался. — А потом написала Вере и предложила пожить у нас. Я очень волновалась, и письмо к Амосу оказалось в Верином конверте.

— Теперь видите? — В глазах Веры вспыхнуло торжество. — Доктор Виллинг, я бы хотела вернуться в Нью-Йорк.

— Пожалуйста, — ответил ей Бэзил. — Капитан Дрю просил передать, что вы можете покинуть дом, но еще на несколько дней вам придется остаться в Нью-Йорке или Коннектикуте.

— Прекрасно! — обрадовалась Вера. — Пойду наверх и уложу вещи. — Она обвела взглядом присутствующих. — А теперь, может быть, вы хотите знать, что я о вас думаю?

— Нет, — быстро ответила Филиппа.

— Вы, как пиявки, пили кровь Амоса. Я уверена, его убил один из вас, и я узнаю, кто это. Веси, пусть я бездарная актриса, но вы еще увидите, какой я могу быть порочной женщиной. — Взгляд Веры остановился на Тони и Гасе. — Завтра утром Сэм Карп назовет вас литературными палачами и предложит или заменить контракт, или судиться.

— Какие у вас для этого основания? — Тони был в ярости.

— У Сэма есть очень толковый адвокат. — С этими словами Вера торжественно выплыла из комнаты.

Никто не сделал попытки остановить ее. Никто не произнес ни единого слова, пока на лестнице были слышны шаги.

— Голливудские замашки, — проворчала Филиппа. — Золушка в голубом шелковом платье с норкой, очаровательная и пылкая дочь народа осуждает высокомерных богачей.

— Я и не знала, что Вера умеет кричать, — сказала Мэг.

— Теперь узнали.

Мэг печально улыбнулась Гасу.

— Мне очень жаль, что так получилось с письмом.

Гас взял ее за руку.

— Теперь это неважно.

— Вам было бы легче справиться с Верой, если бы не мое письмо, — покачала головой Мэг. — Боюсь, она еще доставит вам уйму хлопот.

— Какая разница? — вмешался Тони. — В суде она все равно проиграет. У нас тоже есть толковые адвокаты, и они основательно изучили все контракты, прежде чем я подписал их.

Мэг встала. Сейчас она выглядела гораздо спокойнее, чем раньше.

— Меня ждет Полли. Если я вам больше не нужна, доктор Виллинг, то пойду переоденусь.

Бэзил попрощался с Филиппой и в сопровождении Тони и Гаса пошел к двери.

— Думаю, мы еще увидимся, — без энтузиазма проговорил Гас.

— Скорее всего, да, — сказал Бэзил, внимательно глядя на Тони. — Сомневаюсь, что можно распутать этот узел, ничего не зная о Коттле. А где одежда, в которой он поступил в больницу?

— Не знаю, — ответил Тони.

— Может, полиция ее сохранила? — предположил Гас.

— Вряд ли, — сказал Бэзил. — Следов на шоссе тоже не отыщешь через шесть лет. Мне еще никогда не приходилось сталкиваться с таким полным отсутствием чего бы то ни было. Придется поискать улики, над которыми время не властно.

— Какие? — спросил Тони.

— Те, что в романах Амоса. В его четырех книгах, не считая рукописей, должны быть упоминания о том, где он родился, в какой Семье и так далее.

— Но Амос забыл свое прошлое! — изумленно воскликнул Гас.

— Да, он потерял память, но ведь она не было уничтожена, она просто перешла в подсознание. А подсознание, насколько я знаю, играет в творчестве большую роль. Не помня правды, он тем не менее не мог солгать. Пусть мои враги пишут романы!

— Теперь понятно. — В голосе Тони прозвучало беспокойство. — Любой автор каждой своей строчкой невольно выдает себя. Захочешь — не солжешь.

Бэзил кивнул.

— Даже та маленькая ложь, к которой прибегают ежедневно, — ключ к познанию лжеца, потому что это творение сознания и подсознания. Они участвуют в любом творческом акте. Так что можете себе представить, сколько интересного можно почерпнуть в четырех книгах!

— Значит, художественная литература — это ложь? — спросил Гас. — Или, как говорит моя дочь, сказка?

Бэзил рассмеялся.

— Лучше сказать, что и литература, и ложь — результат творческого акта, а создатель всегда раскрывает себя в своем творении. Я надеюсь, вы разрешите мне посмотреть рукописи Амоса?

Гас и Тони обменялись беспокойными взглядами.

— Думаю, вы сделаете это и без нашего разрешения, — наконец ответил Тони. — Выпишите ордер на обыск и… Ключи от дома Амоса в полиции. Надеюсь, вы не найдете там ничего, что повлияет на наши доходы…

Бэзил испытующе вглядывался в бесстрастное лицо Тони.

— Вы не очень доверяли Амосу Коттлу?

— Я даже себе не доверяю, — ответил Тони. После отъезда Бэзила Гас спросил:

— Я отвезу Веру?

— Нет. — Голос Тони был твердым. — Вера и Мэг не могут ехать в одной машине. Я подброшу ее до станции. Пойду посмотрю расписание.

Филиппа закурила сигарету.

— Ну и утро, — глубоко затянувшись, сказала она. — Вытащили из шкафа все скелеты.

— Ни одного не забыли? — спросил Лептон. Филиппа встала. Лептон тоже встал и, обойдя стол, подошел к ней. Его темные глаза, казалось, гипнотизировали ее.

— Вы с ним спали? — спросил он едва слышно.

Филиппа не привыкла к подобной прямолинейности и растерялась.

— А вы откуда знаете?

— Ваш взгляд, когда вы узнали, что Амос был всего лишь половиной человека. — Лептон откровенно изучал ее. — Ну и как это… Спать с двумя третями призрака?

Филиппа вздрогнула и закрыла лицо руками.

— Я не призрак, — прошептал Лептон. Он обнял ее, и Филиппе показалось, что она теряет сознание.

— Морис… — прошептала она и отпрянула. Ей почудилось какое-то движение. Подняв глаза, Филиппа увидела в дверях Веру. Злобное торжество светилось в ее глазах.

Прежде чем они успели опомниться, Вера исчезла.