Онлайн чтение книги Двойные неприятности
Скотт — птица высокого полета

Лос-Анджелес, 13 ч. 30 мин., вторник, 15 декабря

Я медленно и болезненно приходил в себя. Боль пульсировала, но я очнулся. И вы удивитесь: я думал о кружевных панталончиках Фло с разрезами по бокам.

Постепенно мои мысли вернулись к зданию «Братства грузоперевозчиков», к парковочной стоянке... к выстрелу из пистолета, к автомобилю у Олимпик... затем к повторному выстрелу. И к погружению во тьму.

В конце концов, я же не умер! Пуля не задела мозга. Конечно, для того чтобы попасть мне в мозги, нужен настоящий снайпер. Наконец я вычислил, где нахожусь: окружной госпиталь Лос-Анджелеса рядом с Мишн-роуд. Именно там мне проделали множество внушающих страх анализов. Позднее до меня дошли слова:

— Скверная рана, Скотт. Однако мозг не затронут, и раздробленная кость черепной коробки не оказывает на него ни малейшего давления.

Говорил это врач, один из пары дюжин докторов в окружном госпитале, с которыми я был знаком.

— Тогда все в порядке? Значит, мне можно уйти отсюда, а?

— Конечно, Скотт. Завтра утром.

— Угу. Могу себе представить, как я проведу ночку в палате.

— Я тоже представляю.

И он представлял себе это гораздо лучше, нежели я. Я провел ночь в госпитале. Однако еще до наступления ночи вспомнил о Келли. К тому времени я уже находился в приятной отдельной палате, и сиделка — к сожалению, старая карга — притащила мне телефонный аппарат. Я позвонил в «Сады Аллаха» и попросил соединить меня с домиком Кей Шелдон. Келли сразу же сняла трубку.

— Это Шелл, золотко, — сказал я. — С тобой все в порядке?

— Да. Если не считать того, что я совершенно изнервничалась. Я все ждала и ждала, когда ты позвонишь. Где ты, Шелл?

Я беспокоюсь за тебя.

— Потом расскажу. Но сперва докладываю: все под контролем. Все идет как надо.

— Так, и что же ты имеешь в виду?

— Ну, в меня стреляли. Ты меня слушаешь?

— Что случилось?!

— Повторяю: в меня стреляли. Если точнее, то даже попали. Рана пустяковая, однако я в больнице...

— Шелл! Как в больнице?!

— Говорю же тебе: все идет как надо. Я просто хотел дать тебе знать, что сегодня ночью меня не будет с тобой. Увидимся завтра.

— Ты тяжело ранен?

— Нет, конечно. Пустяковая царапина. Стреляли-то мне в голову, но задета только кожа. Поверхностная рана, только и всего.

— Все будет хорошо. Я бы не удивилась, если бы пуля тебя вовсе не задела. И что собой представляет твоя сиделка? Надеюсь, сиделка-то у тебя есть?

— Надеюсь, — сказал я, подумав о своей сиделке. — Ты скучаешь без меня?

— Конечно. — Голос ее стал ласковым. — Шелл, с тобой действительно все в порядке? Ты будешь... выглядеть так же?

— Да, к несчастью. Во всяком случае, ростом я не стал меньше. Правда, все это пустяки. Увидимся завтра.

— О, Шелл! Ты можешь быть серьезным?!

— Завтра. Завтра я буду серьезным. До свидания, золотко.

— Пока...

Но прежде, чем повесить трубку, Келли много чего наговорила мне своей очаровательной скороговоркой. По телефону Келли чувствовала себя менее скованной. И слова ее были мне очень приятны.

На мне все еще был тот же самый костюм, который я надел перед тем, как мы с Келли отправились в «Сады Аллаха». Поэтому я заехал в «Спартан-Апартмент» и переоделся, а потом вплотную занялся поисками доктора Гедеона Фроста. Я обзвонил всех своих связных, которых привлек для расследования исчезновения Фроста, а позже и повидался с ними. Никаких позитивных результатов не обнаружилось, ситуация была тупиковая. Из центра города я еще раз позвонил в «Спартан-Апартмент». На этот раз некий мистер "Б" оставил мне сообщение.

Я набрал номер Бисти и стал с нетерпением ждать. Когда он ответил, я с облегчением вздохнул:

— Это Скотт, Бисти. Ты его нашел?

— Ага. Этого хлыща труднее было отыскать, чем консервы в собачьей будке. Но я его вычислил.

Я не стал спрашивать, как ему это удалось. Таким, как Бисти, подобных вопросов не задают. Поэтому я ограничился только одним вопросом:

— Кто и где?

— Голубоглазый Луи, 1266, Гуирадо, квартира номер 14 наверху в задней части дома.

Остальное было просто.

Меня выписали из окружного госпиталя Лос-Анджелеса с повязкой на голове и головной болью в восемь утра в среду, 16 декабря. Полностью одетый, с заряженным «кольтом-спешиал» 38-го калибра, я вышел на больничное крыльцо. Однако сначала я осторожно осмотрелся. Я и далее намеревался очень пристально смотреть за тем, что происходит вокруг.

Еще из госпиталя я сделал несколько звонков, не узнав, однако, ничего нового. У полиции не было зацепок, с помощью которых можно было бы выйти на стрелявшего в меня человека. А расследование убийства Брауна Торна зашло в тупик.

К этому времени я раз двадцать или тридцать звонил в отель «Амбассадор» и оставлял свой номер телефона для Алексис в надежде, что она мне позвонит. Однако ее в отеле не было, и она мне ни разу не позвонила. Словно никогда и не появлялась в моей квартире, словно ее и вообще не существовало на свете. И впервые мне вдруг подумалось, что ее и впрямь могло уже не быть в живых.

Улица Гуирадо находилась в районе Лос-Анджелеса, называемом Бойл-Хейтс. По имеющемуся у меня адресу я отыскал Голубоглазого Луи, сообщил ему, кто я такой и зачем пришел к нему и что головорезы Рейгена, вероятно, уже следуют за мной по пятам. Он оказался дружком Брауна и знал мое имя, поэтому через пару минут выложил мне все как на духу. Браун попросил его взорвать сейф в доме Рейгена, зачем — он не знал, но из симпатии к Брауну выполнил его просьбу воскресной ночью. Луи оставил Брауна в доме Рейгена почти в полночь, но, прежде чем уйти, заглянул в сейф и увидел его содержимое: множество каких-то бумаг и несколько пленок.

В этом месте я прервал рассказ Голубоглазого Луи и спросил:

— Какие это были пленки?

— Магнитофонные. На которые обычно записывают музыку. — Он ухмыльнулся. — Похоже, это вовсе не музыка, верно?

— Музыка? Вряд ли музыку почитали в доме Рейгена. Так, значит, это были обычные катушки с магнитофонной лентой?

Он кивнул:

— Браун сразу же их схватил. Разволновался. Последнее, что я видел, — это как он распихивал их по карманам. Когда я уходил, он копался в сейфе. — Луи посмотрел на пол. — Я не мог себе представить, что Браун попадет в такую передрягу. Мне надо было остаться с ним.

— Не вини себя, Луи. Ты сделал то, о чем тебя попросил Браун. Он сам так хотел.

Голубоглазый встал, вынул сигарету:

— Вот и все, Скотт. Пора сматываться отсюда.

Вскоре, после трех часов дня, я добрался до «Садов Аллаха», прошел мимо большого плавательного бассейна и очутился перед домиком Келли. Она впустила меня, и все произошло пять минут спустя, после того как мы отошли от двери. Я показал ей аккуратную белую повязку на своей голове — я считал, что бинты были едва заметны в моих белесых волосах, — и объяснил все, что нуждалось в объяснениях. Мы уселись на низкий модный диван и выпили по порции виски с содовой и со льдом. Было так приятно, что я никак не мог встать и уйти. И я действительно не встал и не ушел. Во всяком случае, не сразу.

Я добрался до местного 280-го южно-калифорнийского отделения профсоюза «Братства грузоперевозчиков» без пяти минут пять. По дороге туда в меня никто не стрелял.

К тому времени почти все уже ушли, но Тутси, добрая старушка Тутси, все еще оставалась на своем посту.

— Приветик! — сказал я.

Она выпучила на меня глаза:

— Шелл! Насколько мне известно, ты не можешь тут находиться!

— Знаю. Мне следовало быть в конторе у Макдаффи.

— У Макдаффи?

— Угу. У владельца похоронного бюро. Говорят, его прозвали алчным могильщиком. У него есть даже перспективный план: сперва платишь, потом умираешь. Но мне удалось обвести...

— Я просто хотела сказать, что тебе опасно тут находиться.

— Я верю тебе, Тутси. Тут есть кто-то, кого я знаю?

— Только я и парочка водителей в холле. Шелл, с тобой все в порядке? Я думала, не переживу, когда услышала о том, что произошло.

Тутси смотрела на меня с озабоченным видом.

— Не сомневайся, я чувствую себя преотлично, Тутси. Как развиваются события, о которых мы беседовали вчера?

— Развиваются. — Она многозначительно кивнула. — Естественным образом. — Тутси вышла из-за стола и подошла к конторке — целая лавина женственности, — выглянула в холл, затем тихонько сказала: — У меня полно приятелей в «Братстве», в том числе и в головной штаб-квартире в Вашингтоне, и, знаешь, мне иногда приходится звонить в Вашингтон. Ну, значит, я сделала несколько обычных звонков в Вашингтон и порасспрашивала о том, что там происходит. — Она покачала головой. — Я считала, что у нас тут славная заварушка, но, оказывается, у них в Вашингтоне заварушка похуже нашей.

— Заварушка?

— Ты спрашивал насчет Таунсенда Хольта, помнишь? Он мертв. Убит сегодня.

От неожиданности я лишился дара речи и только молча смотрел на Тутси.

— Убит? Его кто-то убрал? — спросил я наконец каким-то чужим голосом.

— Это произошло всего несколько часов назад.

Некоторое время я пребывал в оцепенении. Значит, теперь мне уже не удастся переговорить с Хольтом, не только в Вашингтоне, но и вообще где-либо. Однако события разворачиваются все быстрее и быстрее, и связаны они с Вашингтоном. С Вашингтоном и главной штаб-квартирой «Братства» — а следовательно, и с Майком Сэндом. Вашингтон и Хольт.

Вашингтон и Хартселльская комиссия. В какой-то момент у меня в голове мелькнула мысль: а что, если... Вашингтон и доктор Фрост?

Тутси говорила почти весело, словно подстегивая себя:

— И к тому же я опять слышала имя этого Драма, о котором ты меня спрашивал.

Мысленно я добавил: Вашингтон и Чет Драм.

— И что насчет него?

— Я закончила разговор перед самым твоим приходом, Шелл. Моя давнишняя приятельница работает в штаб-квартире профсоюза грузоперевозчиков на Джерси-авеню в Вашингтоне, как раз в отделе по связям с общественностью, и, когда стало известно, что Хольта убили, она, естественно, позвонила в полицию.

— Это входит в ее обязанности?

— Не совсем. Она работает у Хоуп Дерлет, правой руки Хольта по связям с общественностью. — Тутси чуть улыбнулась. — Только она вовсе на него не похожа. Я ее видела. Та еще штучка! Во всяком случае, естественно, Хольта там не было. Он был во Фронт-Ройале. И Хоуп Дерлет тоже отсутствовала, поэтому моей приятельнице пришлось временно возглавить отдел. Ну, когда начальника отдела по связям с общественностью убивают, что может быть хуже для репутации отдела?

— Конечно, неладно вышло.

— Итак, она узнала от полиции все, что смогла. И все, и она в том числе, говорят, что только пару часов назад, после того как был обнаружен труп Хольта, полицейские отправили этого Драма за решетку.

— За решетку? Куда?

— Да в том же городишке, где все произошло! Хольт был убит в местечке под названием Фронт-Ройал, штат Вирджиния. В тюрьму этого городка и запрятали того самого Драма. Его полное имя Честер Драм. Между прочим, он частный детектив.

— Да. Я знаю. Почему же его посадили за решетку? Это он убил того парня?

— Моя приятельница ничего об этом не знает. Но самое смешное не в этом. Ты знаешь, кто такой Эрик Торгесен?

— Имеет какое-то отношение к Нелсу Торгесену?

— Он его сын.

Мне было известно, что в течение нескольких лет Нелс Торгесен был бесчестным президентом профсоюза грузоперевозчиков. Очень сомнительно, чтобы его сын Эрик оказался отличным американским парнем в полном смысле этого слова.

— Около пяти часов Драма выпустили из тюрьмы. И человеком, который хлопотал о его освобождении, был Эрик Торгесен.

Я закурил сигарету и некоторое время молчал, размышляя над словами Тутси. Потом искоса взглянул на нее:

— Говоришь, его отпустили около пяти часов. Так сейчас и есть пять часов.

— Так это здесь, а там, — она посмотрела на часы на своем толстом запястье, — шесть минут девятого.

И правда. Я совсем забыл о разнице в три часа. Значит, почти три часа, как Драм вышел из тюремной камеры. Представляю, каких дел он успел наворотить! Возможно, уже пришил нескольких человек.

— А ты ничего не слышала о Фросте? Докторе Гедеоне Фросте? — спросил я.

— Я спрашивала, Шелл, но ничего не удалось разузнать. Похоже, там никто не знает, где он находится.

— Ты когда-нибудь слышала о дочери доктора Фроста, Алексис?

Тутси покачала головой:

— Это та малость, что мне удалось узнать, Шелл.

— Малость? Вполне достаточно.

Тутси улыбнулась, довольная. Радостно глядя на меня, она спросила:

— Ты считаешь, что мои новости неплохие?

— Смею заверить, очень хорошие, золотко. Ты оказала мне неоценимую помощь.

Она улыбнулась мне одной из своих широких, счастливых улыбок. Жаль, что она не слишком привлекательна. Ей бы сбросить фунтов пятьдесят... Однако она все равно довольно приятная.

— И я это ценю, — добавил я. — Даже не знаю, как отблагодарить тебя за все, Тутси.

Ее улыбка померкла, и она как-то странно посмотрела на меня. Не то чтобы странно, но... как-то по-другому. Я ничего не понял. У Тутси был такой вид, словно она вдруг вспомнила, что сегодня у нее выходной, а ей приходится работать. Или как будто ее укусил муравей. Или у нее вдруг заболел зуб. Вот это сравнение, пожалуй, наиболее точное. Именно такое выражение появляется на лице у человека, когда у него возникает острая боль от холодного или горячего.

— Ну, — сказал я, — у меня впереди трудный вечер.

Тутси все еще не спускала с меня глаз.

— В чем дело? — осведомился я.

— О нет, ни в чем. — Она отвела глаза в сторону, потом снова посмотрела на меня. — Просто я подумала, что ты сейчас немного похож на Чезаре Ломбарди.

— Какого еще Ломбарди?!

И тут я вспомнил. Исполнитель главной роли в «Умирающем гладиаторе». Я ухмыльнулся:

— Хочешь сказать, что я похож на умирающего?

— Нет. Просто я... Чем еще я могу тебе помочь?

Ее голос звучал как-то забавно.

— Ты и так много сделала, золотце. Не думаю, что ты слышала что-то о Рейгене или его макаках.

— Нет. Но ты можешь мне позвонить, вдруг я что-нибудь узнаю.

— Договорились. Только не задавай больше никаких вопросов. Просто держи ушки на макушке. Не испытывай судьбу.

Тутси ничего не ответила.

— Пока, — сказал я. — Еще увидимся.

Она так ничего и не ответила. Я ушел.

Я вошел в бар, заказал пиво и позвонил человеку по имени Патрик Донован, члену профсоюза грузоперевозчиков и одному из старейших шоферов-дальнобойщиков. Он был самым близким другом Брауна Торна. Я сообщил Пату, что никак не могу отыскать Рейгена и его телохранителей, Минка и Кэнди.

Спросил, не сможет ли он помочь и организовать других дальнобойщиков на поиски этих подонков. Ему эта идея понравилась, он сказал, что постарается сколотить компанию из сорока-пятидесяти ребят, которые не будут спускать глаз с Рейгена и его банды.

Я повесил трубку, допил пиво и направился к выходу. За ближайшим к дверям столиком мое внимание привлек парень, углубившийся в чтение свежей газеты. Я скользнул взглядом по газете в руках парня и окаменел.

Я был потрясен. Не долго думая, я вырвал газету у парня из рук.

— Эй! — завопил тот.

Я вцепился глазами в фотографию вверху левой колонки и принялся жадно читать помешенную под ней статью.

Парень схватился за свою собственность:

— Какого черта...

Я подмигнул ему:

— Простите. Но... минуточку. Позвольте мне посмотреть кое-что, пожалуйста.

Он начал было возражать, потом пожал плечами и махнул рукой. Я снова пробежал глазами статью и опять посмотрел на фотографию. Я ничего не мог понять. Это было сумасшествие какое-то, дьявольское наваждение. Я не верил своим глазам.

Но, как ни странно, содержание статьи не оставляло никаких сомнений.

На фотографии была моя клиентка — Алексис Фрост. А подпись под фото все расставляла по своим местам.

Моя милая клиентка на самом деле была миссис Майк Сэнд.

Прошло десять минут, а я все еще пребывал в баре. Передо мной стояла новая порция пива, а в руках я держал свежий номер «Лос-Анджелес экзаминер», на первой полосе которой была напечатана эта злополучная статья с интригующим заголовком: «Двойные неприятности профсоюзного лидера», а на фотографии, предваряющей статью, была запечатлена Алексис Фрост, то бишь миссис Майк Сэнд, стоящая рядышком со своим супругом. Фотография была сделана несколько месяцев назад, и на ней Сэнд был в плавках.

Я никогда не встречался с Сэндом, хотя мне не раз доводилось видеть его фотографии. Однако не в плавках. Но именно в плавках он выглядел настолько отвратительно, что у меня окончательно пропало желание встретиться с ним. На редкость неприятная физиономия: суровый и агрессивный взгляд, набрякшие веки, тяжелый раздвоенный подбородок и буйволиная шея. Черные волосы подстрижены ежиком, фигура приземистая, а широкий размах плеч непропорционально велик для человека ростом в шесть футов. Сэнд казался состоящим сплошь из мышц, а судя по волосатой груди, и из волос тоже.

Алексис была в бикини, и в любом другом случае мне доставило бы удовольствие разглядывать такой интересный снимок.

На самом же деле эта фотография так меня удручала, что я скомкал газету. Об этом стоило поразмыслить. Алексис Фрост — миссис Майк Сэнд. Неудивительно, что мне никак не удавалось ее разыскать — ведь она и не хотела, чтобы я ее нашел. И сейчас можно почти с полным основанием сказать, что, обратившись ко мне, она действовала целиком в интересах своего муженька. Я разгладил смятую газету и перечитал статью.

Но не почерпнул из нее ничего нового. В первом абзаце сообщалось, что супруги расстались, но, судя по фотографии, этого нельзя было сказать. Там также говорилось, что бывший президент «Братства грузоперевозчиков» Нелс Торгесен теперь проживает в штате Вирджиния. Фронт-Ройал находится в штате Вирджиния. Именно там был убит Таунсенд Хольт и именно там был арестован Чет Драм, которого освободил сын Торгесена.

Я отыскал телефонную будку, позвонил в лос-анджелесскую редакцию газеты «Лос-Анджелес экзаминер» и попросил к телефону одного из ведущих их репортеров. Нам приходилось сотрудничать в прошлом, поэтому, назвав себя, я спросил, не известно ли ему что-нибудь о докторе Гедеоне Фросте и его дочери.

— Конечно, Шелл, — отвечал он. — Я как раз готовлю статью об исчезновении доктора. У тебя есть по этому поводу какая-нибудь информация? Я слышал, ты занимаешься его розыском.

— Да, но пока мне нечего сообщить прессе: я не нашел ничего, кроме головной боли. А почему вы решили опубликовать такую статью?

— Человек, который должен выступить на Хартселльской комиссии в Вашингтоне, неожиданно исчез. Тут пахнет похищением. Недавно Хартселл заявил, что Фрост обнародует сенсационные факты.

— Это теперь ни для кого уже не секрет, — сказал я. — А ты откуда узнал?

— Сам Хартселл только что об этом сообщил. Полагаю, не слишком-то охотно, но при подобных обстоятельствах ему ничего не оставалось. Если лошадь украдена, зачем запирать конюшню? Это сообщение появится в утреннем выпуске.

— Я только что обнаружил, что дочь доктора Фроста замужем за Майком Сэндом.

— И мы тоже. Замужем, но, возможно, уже близка к разводу, судя по тому, как развиваются последние события.

— Разве не странно, что именно дочь доктора Фроста угораздило выйти замуж за самого отпетого негодяя на профсоюзном поприще?

— В какой-то мере да. Думаю, тебе известно, что Фрост является одним из лучших экспертов по проблемам профсоюзного движения в стране.

— Угу.

— Ярый поборник прав трудящихся выступает против незаконных требований тех же трудящихся, и все такое. Вот как мне представляется вся эта история. Шелл, еще до того как Майк Сэнд сумел свалить Торгесена и занять его место в «Братстве грузоперевозчиков», Фрост поймал его на чем-то грязном и подозревал, что этот парень примет эстафету. Это беспокоило Фроста, и, возможно, он слишком много говорил о нем, что и заинтересовало его дочь. Точнее сказать, возбудило ее любопытство.

— Ясно, она заинтересовалась им, ведь она вышла замуж за этого гада.

— Правильно. Но это было потом. Сначала ее одолевало любопытство. Причем такое сильное, что она добилась-таки своего и познакомилась с этим зверем. Может быть, она любит животных, но тут явно что-то нечисто. И вдруг — бах, через шесть месяцев они поженились... тайно. И до сегодняшнего дня умудрялись держать свой брак в тайне. — Репортер помолчал. — Ты когда-нибудь встречался с Сэндом?

— Нет еще. Но собираюсь.

— Могу предположить, в чем причина разлада. Я несколько раз встречался с Сэндом. Он невысок и совсем не красив, однако чрезвычайно силен. Он излучает жизненную силу... и, говорят, похотлив, как кролик. Ненасытный подонок! Ну а дальше... сам понимаешь.

— Судя по тому, как ты его расписал, он стоит того, чтобы на него взглянуть. Особенно мне. А где теперь Алексис Фрост, то бишь Алексис Сэнд?

— Не знаю. Фрост прежде жил в Нью-Йорке, приехал сюда лет десять тому назад. Когда его доченька вышла замуж за Сэнда, то переселилась к нему в Вашингтон. Но где она теперь, мне неизвестно. Хотелось бы знать! Ты видел ее снимок в сегодняшнем дневном выпуске?

— Да. Видел. Скорее всего она сейчас в Вашингтоне, а?

— Все может быть. — Репортер минуту помолчал. — Это интервью взял у нее в Вашингтоне один репортер из «Ньюс геральд», так что, вероятно, она все еще там. Он может сказать тебе точно.

И он назвал мне имя репортера.

Я поблагодарил его, повесил трубку и позвонил в Вашингтон. В редакции «Ньюс геральд» мне дали домашний номер этого репортера, и я застал его дома. Он сказал, что миссис Сэнд проживала в «Статлере», когда он брал у нее интервью.

Я позвонил в «Статлер». Да, миссис Сэнд снимает здесь номер, нет, в данный момент ее нет дома.

Я позвонил в Лос-Анджелесский международный аэропорт и переговорил с клерком, принимающим предварительные заказы. Он сверился со списком пассажиров, улетевших утром в понедельник рейсом в Вашингтон. Реактивный воздушный лайнер Американской авиакомпании вылетел в одиннадцать утра в Вашингтон, где и совершил благополучно посадку в восемнадцать тридцать по местному времени. И среди пассажиров действительно была Алексис Фрост.

Мне посчастливилось зарезервировать билет на рейс «Меркурия», отправлявшегося в Вашингтон из аэропорта в Инглвуде в двадцать сорок пять. Как мне повезло!

Здание аэровокзала Международного аэропорта было мягко освещено, и через огромные стеклянные окна открывался красивый вид на взлетно-посадочную полосу. Я сидел в зале ожидания на втором этаже за столиком у одного из окон, потягивая бурбон с водой, и приятное синее пламя растекалось у меня внутри.

Было достаточно веских причин для моей поездки в Вашингтон, даже если Алексис там не окажется. А если окажется, тем лучше. Я дважды пытался связаться из аэропорта с номером Алексис в «Статлере», но безрезультатно. Я позвонил также Келли и сообщил, что лечу в Вашингтон и кое-что еще, менее официальное. Рейс в двадцать сорок пять по местному времени и в двадцать три сорок пять по вашингтонскому. За десять минут до вылета самолета я в третий раз попытался дозвониться до «Статлера». И на сей раз мне это удалось.

Но ответила мне не Алексис, а мужской голос.

— Здравствуйте, — сказал я, — я хотел бы переговорить с Алексис Сэнд.

— Скотт? Это Шелл Скотт?!

Черт побери, подумал я. Я не представился, но голос показался мне знакомым. И я вспомнил, где его слышал. Он, должно быть, тоже запомнил меня. Человек на другом конце линии был Чет Драм.

И все встало на свои места. Чет Драм находится в номере миссис Сэнд в «Статлере» за несколько минут до полуночи. Теперь все сходится. В этом даже есть некая тошнотворная красота. Моя рука стиснула телефонную трубку, как только я подумал о том, что происходило в течение последних трех дней.

А когда я к этой картине добавил Честера Драма, все приобрело совершенно иной смысл. Драм и Рейген. Драм и Хольт.

Драм во Фронт-Ройале. Драма освобождает из тюрьмы сын Торгесена. Драм и миссис Сэнд. Драм и Алексис Фрост.

— Опять собираетесь попугать меня повесткой в суд, Драм? — спросил я не слишком-то любезно.

— Если не скажете, кто ваш клиент.

— Я уже говорил вам, что не могу разглашать подобные сведения. Никому, а тем более вам.

— В этом есть смысл, если ваш клиент — мерзавец по имени Рейген. У этого парня крыша поехала.

— Драм, вы что, заболели? Если миссис Сэнд с вами, передайте ей трубку.

— Пораскиньте мозгами, Скотт, и объединяйтесь с нами. У нас и так достаточно неприятностей, кроме...

— Следует понимать, что «мы» — это Сэнд, Торгесен и остальная шайка-лейка, так?

— Вы, я вижу, не в себе?

— Как раз пришел в себя. Полагаю, вам не надо объяснять, как поступить с вашей повесткой в суд.

— В чем дело, вы не верите в конституционную демократию?

— Только не в вашу.

— Скотт, я устал от вас.

Моя железная выдержка чуть-чуть меня подвела. Всего на одну десятую.

— Тогда, черт бы вас побрал, оставьте телефон в покое и пригласите миссис Сэнд! Вытряхните ее из постели, если надо, но дайте мне поговорить с этой женщиной!

Думаю, в этот момент я уже сорвался на крик.

Послышался страшный скрежет, и на какое-то мгновение я с ужасом подумал, что сейчас у меня лопнет барабанная перепонка. Сначала мне показалось, что Драм повесил трубку. Но через мгновение тихий голос, который я слышал в собственной квартире ранним утром в понедельник, стал ласкать мое чуть было не оглохшее ухо.

— Мистер Скотт?

Алексис. Именно это мне и нужно было узнать. Она там. С этим Драмом.

— Да, это Шелл Скотт, миссис Сэнд. Или Алексис Фрост.

Дама, которой ничего не известно о Майке Сэнде.

— Я... могу все объяснить. Наш брак держался в тайне, пока какой-то репортеришка не застукал меня здесь ночью в понедельник.

— Черт, я и сам все могу объяснить!

— У вас есть новости о моем отце? — спросила она.

— Нет. Но если бы и были, неужели вы думаете, что я вам их сообщил бы?

— Не понимаю, к чему вы клоните.

— Не понимаете, да? Тогда ладно, поскольку вы говорите, что можете все объяснить, расскажите мне о двух мерзавцах, которые преследовали вас, когда вы отъезжали от моего дома утром в понедельник. И которые пару раз стреляли и меня.

Алексис задохнулась:

— Вы лжете!

И это все решило. Во всяком случае, у меня больше не оставалось времени. Зато в Вашингтоне у меня времени будет предостаточно. Поэтому я сказал:

— До свидания, миссис Сэнд. До скорого свидания.

Я повесил трубку и рысью помчался к самолету.

Я едва на него успел. Но все-таки успел. Я пристегнул ремень, и мощные реактивные двигатели понесли самолет по взлетной полосе. Через четыре с половиной часа я буду в Вашингтоне. Это пустяковое время. Но недостаточно быстро для меня. «Милая Алексис, — думал я, — вам многое придется мне объяснять. Да еще этот Драм. У меня есть что ему сказать».

Я вспомнил, когда мне впервые довелось услышать имя Драма в этой неразберихе — в понедельник ночью, под окном офиса Рейгена. Всего две ночи назад. Смешно, но тогда это имя для меня мало что значило.

И как много оно значит для меня сейчас!

Я был на пути в Вашингтон, в штаб-квартиру «Братства грузоперевозчиков», к Майку Сэнду и ко всем остальным. На пути к Алексис Фрост... к миссис Сэнд.

И к моему другу. К моему приятелю. К вранью, которое мне предстоит выслушать. К Чету Драму.