Онлайн чтение книги Двухгрошовый кабачок
Глава 8. Любовница Джеймса

Бухгалтер-эксперт, потирая руки и слегка подмигнув, вошел в кабинет Мегрэ.

— Нашел!

— Что нашел?

— Я просмотрел бухгалтерские книги магазина рубашек за семь лет. Это оказалось нетрудно. Файтен ничего в этом не понимал и приглашал раза два в неделю служащего из банка вести отчетность. Кое-какие мелкие уловки, позволяющие уменьшить налоги. Достаточно беглого взгляда, чтобы получить полное представление о деле: дело как дело, не хуже других, если бы у него была финансовая база. Продавцам платили четвертого числа или десятого. Векселя несколько раз возобновлялись. Распродажа со скидкой — чтобы любой ценой пополнить кассу. Наконец, Ульрих!

Мегрэ никак не прореагировал. Он знал, что лучше дать высказаться словоохотливому меленькому человечку, расхаживающему взад-вперед по комнате.

— Обычная история! Имя Ульриха впервые появляется в книгах семилетней давности. Ссуда в две тысячи франков в день истечения срока платежа. Возвращена через неделю. По истечении следующего срока платежа — ссуда в пять тысяч франков. Понимаете? Торговец нашел способ добывать деньги в случае крайней необходимости. Это вошло в привычку. От первоначальных двух тысяч через шесть месяцев он переходит к восемнадцати. А вместо этих восемнадцати возвращать надо двадцать пять. Папаша Ульрих гурман! Надо признать, что Файтен человек честный. Он отдает всегда. Но не совсем обычным образом. Например, пятнадцатого он возвращает пятнадцать тысяч, а двадцатого снова берет восемнадцать. В следующем месяце он их возвращает, чтобы снова взять двадцать пять. В марте Файтен должен был Ульриху тридцать две тысячи франков.

— Он вернул их?

— Простите! С этого момента след Ульриха исчезает из книг.

Тому есть бесспорное объяснение: старик с улицы Блан-Манто мертв! Следовательно, смерть принесла Файтену сумму в тридцать две тысячи франков!

— Кто потом заменил Ульриха?

— Некоторое время — никто.

Через год, вновь попав в затруднительное положение, Файтен попросил кредит в небольшом банке и получил его. Потом банку надоело это.

— Бассо?

Имя его мелькает в последних книгах, но в связи не с займами, а с векселями.

— А каково положение в день смерти Файтена?

— Не лучше и не хуже, чем обычно. С двумя десятками тысяч он бы выкрутился до следующего срока платежей. В Париже несколько тысяч торговцев в таком же положении; весь год они гоняются за деньгами, которых им всегда не хватает, пытаясь предотвратить неизбежное банкротство.

Мегрэ поднялся, взял шляпу.

— Спасибо, господин Флбре.

— Надо заняться более тщательной проверкой?

— Пока не надо.

Все шло отлично. Следствие продвигалось с обычной планомерностью. Но как раз теперь Мегрэ выглядел недовольным, словно опасался кажущейся легкости.

— От Люка ничего? — спросил он у конторского мальчика.

— Он только что звонил. Человек, которого вы знаете, явился в Армию Спасения и попросил пристанища. Сейчас он спит.

Речь шла о Викторе, у которого не было ни гроша в кармане. Неужели он все еще надеется получить тридцать тысяч франков в обмен на имя убийцы папаши Ульриха?

Мегрэ прошел пешком по набережным. Миновав почту, он задержался на мгновение, вошел и заполнил телеграфный бланк: «Вероятно приеду четверг точка Целую всех».

Был понедельник. За все время, что жена отдыхает, он так и не смог приехать к ней в Эльзас. Он вытащил и набил трубку, — решая, что предпринять дальше, потом окликнул такси и дал водителю адрес на бульваре Батиньоль.

За свою жизнь ему пришлось проводить не одну сотню расследований. Он знал, что почти каждое из них распадается на два периода, имеет две различные стадии.

Вначале полицейский знакомится с новой обстановкой, с людьми, о которых он еще ничего не слыхал накануне, с узким мирком, который всколыхнула драма.

В мир этот входишь чужим, врагом. Сталкиваешься с существами, настроенными неприязненно, хитрыми, замкнутыми.

С точки зрения Мегрэ — самый захватывающий период. Вынюхиваешь, действуешь чисто интуитивно. И ни малейшей точки опоры, часто даже не от чего оттолкнуться.

Смотришь на людей, и каждый может оказаться преступником или сообщником.

Но вдруг удается ухватить какой-то конец, и вот начинается второй период. Теперь следствие в самом разгаре. В движение приходит вся система. Каждый шаг, каждое мероприятие приносят что-то новое. Как правило, события начинают нарастать ускоренным темпом, кончаясь неожиданным раскрытием преступления.

Полицейский действует не один. События работают на него. Он должен следить за ними, ни в коем случае не опережая их.

Так и теперь, когда обнаружилось существование Ульриха. Еще утром у Мегрэ не было ни малейшего представления о том, кто мог быть жертвой с канала Сен-Мартен.

Сейчас он знал, что это старьевщик и ростовщик, которому торговец рубашками должен был деньги.

Надо было заняться поисками в этом направлении. Через четверть часа комиссар уже звонил у двери квартиры Файтена на пятом этаже дома на бульваре Батиньоль. Открыла глуповатого вида растрепанная служанка, которая не могла решить, пускать его или нет.

Но тут Мегрэ заметил на вешалке шляпу Джеймса.

Что это — шаг вперед или в сложной системе сломалось какое-то колесико?

— Госпожа дома?

Он воспользовался растерянностью прислуги, видимо, недавно приехавшей из деревни, и вошел в квартиру, потом направился к двери, за которой слышались голоса, постучал и сразу же открыл ее.

Он хорошо представлял себе квартиру, подобную большинству квартир мелких буржуа в этом районе. В салоне с узким диванчиком и хрупкими креслами на золоченых ножках он прежде всего увидел Джеймса, стоявшего у окна и погруженного в созерцание улицы.

Госпожа Файтен, по-видимому, собиралась уходить и была одета во все черное с маленькой, очень кокетливой шапочкой из крепа на голове. Она казалась очень возбужденной.

Несмотря на это, она непроявила ни малейшего недовольства при виде Мегрэ. Джеймс же повернулся раздосадованный и немного смущенный.

— Входите, господин комиссар. Вы не помешаете. Я как раз говорила Джеймсу, что глупо…

— А!

Все это весьма похоже было на семейную сцену. Джеймс безнадежно и неуверенно пробормотал:

— Послушай, Мадо!

— Нет! Помолчи! Я говорю сейчас с комиссаром. Сдавшись, англичанин снова стал смотреть на улицу, где ему, должно быть, видны были только головы прохожих.

— Если бы вы были обычным полицейским, господин комиссар, я бы не стала с вами так разговаривать. Но вы были нашим гостем в Морсанге. Кроме того, сразу видно, что вы человек, способный понять…

А она — женщина, способная говорить часами! Способная призвать весь мир в свидетели! Способная заставить замолчать самого отчаянного болтуна!

Ее не назовешь ни красивой, ни хорошенькой. Можно сказать, что она привлекательна, в особенности в этом трауре, который не только не делает ее печальной, а, наоборот, придает пикантность.

Женщина аппетитная, очень живая, должно быть, темпераментная любовница.

Полная противоположность Джеймсу с его недовольной физиономией, всегда немного блуждающим взглядом, со всем его флегматичным видом.

— Все знают, что я любовница Бассо, ведь так? Я не стыжусь этого. Я никогда это не скрывала. И в Морсанге не найдется человека, который упрекнул бы меня. Если бы мой муж был другим человеком…

Она с трудом перевела дыхание.

— Когда не умеют справляться с делами… Взгляните на конуру, в которой он заставлял меня жить! Сам-то он никогда в ней не бывал. А если появлялся вечерами, после обеда, то только для того, чтобы говорить, что у него нет денег, говорить о рубашках, служащих и черт знает еще о чем. Если не в состоянии сделать женщину счастливой, так нечего ее упрекать потом. Кроме того, Марсель и я не сегодня-завтра должны были пожениться. Вы не знали? Ну, разумеется, мы не кричали об этом на каждом перекрестке. Единственное, что его останавливало еще — это сын. Он должен был развестись. Я бы сделала то же самое. Вы видели госпожу Бассо? Это не та женщина, которая нужна Марселю.

Джеймс вздыхал в своем углу и, не отрываясь, смотрел на цветастый ковер.

— Так скажите, в чем состоит мой долг? — продолжала Мадо. — У Марселя несчастье!.. Его преследуют! Ему придется перебраться за границу. Мое место разве не рядом с ним? Скажите! Говорите честно.

— Хм! Хм! — Мегрэ ограничился восклицаниями, не желая выдавать того, что думает.

— Вот видите! Видишь, Джеймс! Комиссар согласен со мной. Плевать мне на все пересуды. Послушайте, комиссар, Джеймс не хочет мне говорить, где Марсель. Он знает, голову даю на отсечение. Он даже не пытается отрицать это.

Если бы Мегрэ не приходилось раньше встречать подобного сорта женщин, он бы наверняка возмутился. Теперь бесчувственность ее не удивила Мегрэ.

Двух недель не прошло с того дня, как Файтен был убит Бассо.

И здесь, в этой мрачной квартире, где на стене висит портрет хозяина, а в пепельнице еще лежит его мундштук, жена разглагольствует о своем долге.

Выражение лица Джеймса не требовало комментариев. Да и не только лицо. Плечи его. Вся его поза. Сгорбленная спина. Все как бы говорило: «Ну и баба!».

Она повернулась к нему.

— Видишь, что комиссар…

— Комиссар вообще ничего не сказал.

— Господи! Мне противно на тебя смотреть! Ты не мужчина! Если бы я рассказала, зачем ты явился сегодня…

Заявление было столь неожиданным, что Джеймс весь вспыхнул. Он покраснел как ребенок. Лицо залилось краской, уши стали багрово-красными.

Он хотел что-то сказать, но не смог. Он попытался взять себя в руки, и, наконец, ему удалось выдавить некое подобие смеха.

— Теперь уж лучше сразу сказать…

Мегрэ посмотрел на женщину. Она немного смутилась, оттого что у нее вырвалась эта фраза.

— Я не хотела…

— Нет! Ты никогда ничего не хочешь. Что не мешает… Комната показалась вдруг меньше, более интимной. Мадо пожала плечами:

— Ну так что! Тем хуже для тебя.

— Простите! — вмешался комиссар, глаза которого улыбались, глядя на Джеймса. — Давно вы на «ты»? По-моему, в Морсанге…

Ему с трудом удавалось сохранить серьезность, настолько резкой была разница между Джеймсом, которого он знал, и тем, что стоял сейчас перед ним. Этот походил на застенчивого школьника, которого поймали на месте преступления.

У себя дома, в комнате рядом с вяжущей женой, Джеймс сохранял некоторое достоинство, замкнувшись в своем одиночестве.

Здесь он бормотал нечто бессвязное.

— Ха! Вы ведь уже поняли? Я тоже был любовником Мадо.

— К счастью, это было недолго! — съязвила она. Джеймсу стало не по себе от такого ответа. Взгляд его искал поддержки у Мегрэ.

— Все это было изрядно давно. Жена моя ни о чем не догадывается.

— Так она тебе и скажет все, что думает!

— Насколько я ее знаю, упреков тут хватило бы на целую жизнь. Вот я и пришел к Мадо попросить ее не говорить, если будут спрашивать.

— И она обещала?

— При условии, что я скажу ей, где Бассо. Понимаете? Он с женой и ребенком… Наверняка уже перебрался через границу.

Последняя фраза прозвучала менее уверенно, что подтверждало, что Джеймс сознательно лжет.

Мегрэ сел в маленькое креслице, затрещавшее под ним.

— Долго вы были любовниками? — добродушно спросил он.

— Слишком! — бросила госпожа Файтен.

— Не долго. Несколько месяцев, — вздохнул Джеймс.

— Вы встречались в таких же меблированных комнатах, какие сдаются на авеню Нил?

— Нет! Джеймс снял холостяцкую квартиру в районе Пасси.

— Вы тогда уже ездили каждое воскресенье в Морсанг?

— Да.

— И Бассо тоже?

— Да. За некоторым исключением, компания не меняется вот уже семь или восемь лет.

— Бассо знал, что вы были любовниками?

— Да. Тогда он еще не был влюблен. Это нашло на него всего год тому назад.

Мегрэ не мог скрыть ликования. Он рассматривал маленькую квартирку со множеством безделушек, бесполезных и достаточно безвкусных. Вспомнил гостиную Джеймса, более претенциозную, белее современную, со всеми ее перегородочками, казалось, предназначенными для кукол.

Наконец, Морсанг, «Вье-Гарсон», байдарки, парусные лодки, вино на затененной террасе. И все это в обстановке какого-то нереального покоя.

Семь или восемь лет подряд, воскресенье за воскресеньем, одни и те же люди в установленный час пили аперитив, днем играли в бридж, танцевали под радиолу.

Значит, первым Джеймс удалялся в парк вместе с Мадо. Это на него саркастически поглядывал Файтен, он встречался с ней на неделе в Париже.

Все знали это, закрывали глаза, помогали при случае любовникам.

В том числе и Бассо, который в один прекрасный день сам влюбился и сменил предшественника.

Ситуация становилась весьма пикантной — достаточно было взглянуть на жалкий вид Джеймса и на самоуверенную Мадо.

К ней и обратился Мегрэ:

— Сколько времени прошло с тех пор, как вы перестали быть любовницей Джеймса?

— Погодите… Пять… Нет, почти шесть лет.

— Как это прекратилось? Он или вы…

Ответить хотел Джеймс, но она перебила его:

— Оба. Мы поняли, что не созданы друг для друга. Несмотря на свою внешность, Джеймс самый настоящий закоренелый мещанин, пожалуй, еше больший мещанин, чем мой муж.

— Вы остались добрыми друзьями?

— Почему бы нет? Если не любишь больше, не значит, что…

— Один вопрос, Джеймс! Вам не приходилось в то время одалживать деньги Файтену?

— Мне? Ответила Мало:

— Что вы имеете в виду? Одалживать деньги моему мужу? Зачем?

— Да нет, ничего. Просто мне в голову пришла одна мысль. А ведь Бассо одалживал…

— Это совсем другое дело! Бассо богат! У мужа бывали временные затруднения. Он поговаривал о том, чтобы уехать со мной в Америку. Тогда, чтобы избежать осложнений, Бассо…

— Понимаю! Понимаю! Но ваш муж мог, например, говорить об отъезде в Америку еще шесть лет тому назад, когда…

— На что вы намекаете?

Она уже готова была возмутиться. При одной мысли о сцене оскорбленного достоинства Мегрэ предпочел замять разговор.

— Извините меня. Просто я думал вслух. Поверьте, я ровно ни на что не намекаю. Джеймс и вы вправе делать что угодно. Как раз то же самое говорил мне приятель вашего мужа, Ульрих.

Полуприкрыв глаза, он наблюдал за обоими. Госпожа Файтен удивленно посмотрела на Мегрэ:

— Приятель моего мужа?

— Или знакомый по деловым связям.

— Скорее так, потому что я никогда не слыхала этого имени. Что он вам говорил?

— Ничего особенного. Мы разговаривали о мужчинах и женщинах вообще.

Джеймс немного удивленно смотрел на комиссара, как человек, который начинает что-то подозревать и старается понять, к чему клонит собеседник.

— Все-таки он знает, где Марсель, и не хочет мне говорить! — опять начала госпожа Файтен, вставая. — Что же, я и сама узнаю! К тому же я уверена, что он напишет мне и попросит приехать. Он жить без меня не может.

Джеймс отважился подмигнуть Мегрэ — иронически, а больше угрюмо, что означало: «Можете себе представить, станет он ей писать, чтобы она опять села ему на шею! Такая женщина, как она!».

Мадо повернулась к нему.

— Это твое последнее слово, Джеймс? Так вот твоя признательность за все, что я для тебя сделала?

— Вы много сделали для него? — спросил Мегрэ.

— Но… Он был моим первым любовником! До него я даже не представляла, что смогу обманывать мужа. Заметьте, что с тех пор он здорово изменился. Он не пил тогда. Следил за собой. У него были волосы.

Стрелка весов колебалась между трагедией и буффонадой. Надо было сделать усилие, чтобы заставить себя вспомнить о мертвом Ульрихе, которого кто-то сбросил в канал Сен-Мартен, о том, что шесть лет спустя за навесом двухгрошового кабачка застрелили Файтена и что Бассо скрывается со всей семьей, преследуемый полицией.

— Вы думаете, он смог добраться до границы, комиссар?

— Не знаю. Я…

— Если понадобится… Вы ведь поможете ему? Вы же были у него в гостях. Вы имели возможность оценить…

— Мне надо возвращаться в контору. Я уже опоздал, — сказал Джеймс, ища на всех стульях свою шляпу.

— Я тоже иду, — поторопился сказать Мегрэ. Больше всего ему не хотелось оставаться с глазу на глаз с госпожой Файтен.

— Вы торопитесь?

— У меня дела, да. Я еще приду к вам.

— Увидите, Марсель сумеет отблагодарить вас за то, что вы сделаете для него.

Она гордилась, своими дипломатическими способностями. Она ясно представляла себе Мегрэ, ведущего Бассо к границе и с благодарностью принимающего несколько бумажек по тысяче франков за свою услугу.

Когда он протянул ей руку, она долго многозначительно пожимала ее. И, кивнув в сторону Джеймса, проговорила:

— Не надо слишком сердиться на него. С тех пор, как он пьет…

Оба молча спускались по бульвару Батиньоль. Джеймс делал большие шаги и смотрел себе под ноги. Мегрэ с наслаждением короткими затяжками курил трубку и, казалось, был поглощен созерцанием улицы.

Только на углу бульвара Малерб комиссар спросил, как бы невзначай:

— Правда, что Файтен никогда не просил у вас денег? Джеймс пожал плечами.

— Он прекрасно знал, что у меня их нет!

— Вы работали в банке на площади Вандом?

— Нет! Я служил переводчиком в американской нефтяной фирме на бульваре Хауссман. Мне не платили и тысячи франков в месяц.

— У вас была машина?

— Я ездил на метро, да! Впрочем, как и сейчас.

— У вас уже была тогда эта квартира?

— Тоже нет! Мы жили в меблированных комнатах на улице Турень.

Он устал. На лице его было написано отвращение.

— Выпьем что-нибудь?

И, не дожидаясь ответа, вошел в бар на углу и заказал два перно.

— Мне-то все равно, понимаете? Но ни к чему устраивать неприятности жене. Ей и без того хватает забот.

— Она неважно себя чувствует?

Опять пожимание плечами.

— Думаете, у нее веселая жизнь. Кроме воскресений в Морсанге, когда она может немного отвлечься…

И без всякого видимого перехода, положив на стойку десяти-франковую бумажку:

— Вы придете сегодня вечером в кафе Ройяль?

— Возможно.

Протягивая руку Мегрэ, он после минутного колебания тихо спросил, глядя в сторону:

— Что касается Бассо… Ничего нового?

— Профессиональная тайна, — ответил Мегрэ, добродушно улыбнувшись. — Вы очень любите его?

Но Джеймс с угрюмым видом уже шагал прочь, потом на ходу вскочил на подножку автобуса, едущего в сторону площади Вандом.

Минут пять Мегрэ неподвижно простоял на тротуаре, докуривая трубку.