Онлайн чтение книги Её запретный рыцарь
Глава 6. Превращения

У подъезда отеля стояло в ожидании пассажира такси. Ноултон открыл дверцу Лиле и потом сел в машину сам.

— Ну, — спросил он, — куда же мы поедем?

Лиля опять пробормотала что-то по поводу своей одежды и оставила решение за ним. Ноултон подался вперед и сказал водителю:

— Ресторан «Люси». Тридцать седьмая улица, рядом с Шестой авеню.

Водитель кивнул, и они поехали по Бродвею на север.

Ноултон сидел, выпрямившись, в углу, девушка молчала, но ему казалось, что он читает ее мысли. Такси катило вперед в свете фар других машин.

Они проезжали мимо ярко освещенных кафе и театров, мимо темных витрин магазинов и закрытых офисов, и окна машины то вспыхивали, то погружались в тень.

Было морозно, и холодный воздух пощипывал кожу.

Лиля знала, что место назначения — не бог весть какой роскошный дворец, не волшебный замок с темными и таинственными покоями, но ее охватило приятное возбуждение оттого, что они туда направляются.

Для нее это была не простая поездка, и ее сердце замирало от волнения. Ехать в такси по Бродвею в половине шестого декабрьским вечером или ничего не значило, или значило очень много. Для утомленного бизнесмена это был удобный, хоть и дорогой способ поскорее добраться домой и поужинать. Для проститутки — возможность хоть на какое-то время успокоить свою совесть. Для Лили это означало любовь, романтику, молодость и надежду.

Она не задумывалась над своими чувствами, которые горячей волной бежали от сердца к мозгу и наполняли радостью все ее существо. Она вдруг открыла для себя, какими великими философами были те, кто призывал «довольствоваться настоящим».

Она была с Ноултоном. Он собирался дать ей объяснения по поводу фальшивых купюр. Ему было небезразлично, что она о нем думает.

Она была благодарна ему за молчание. Ей была необходима небольшая передышка, чтобы прийти в себя.

Потому что в течение двух дней она была очень несчастна, чувствовала себя прескверно и находилась на грани отчаяния.

Всего несколько минут назад она была готова разрешить Шерману проводить ее домой. Улыбка, которая появилась на ее устах при мысли об этом, вряд ли доставила бы ему удовольствие.

И вот, словно всемогущий Юпитер, к ней прилетел принц ее мечты и увез ее на своей колеснице! Разве этого не достаточно, чтобы сердце девушки замирало от счастья?

Лиля погрузилась в размышления, забыв обо всем на свете, и вздрогнула, услышав голос Ноултона, — он сказал, что они прибыли на место, помог девушке вылезти из такси, рассчитался с водителем и повел ее в ресторан.

Заведений, подобных «Люси», между Гарлемом и парком «Баттери» на юге Манхэттена было немало, они пользовались популярностью среди знатоков, славились великолепной кухней, прекрасным обслуживанием и отсутствием суеты и кричащей роскоши, которые могли прельстить лишь простаков.

Этот ресторан не претендовал на то, чтобы считаться приютом богемы, но на самом деле именно таким и был.

Ноултон и Лиля поднялись на несколько ступенек и вошли в зал. В это время оркестр, состоявший из пианиста, виолончелиста и двух скрипачей, заканчивал играть испанскую мелодию. Они пошли по проходу между столиками. В зале зааплодировали, и Лиля обернулась, чтобы посмотреть на маленького руководителя оркестра, который манерно кланялся направо и налево и в целом держался словно итальянский герцог.

Ноултон остановился у столика в углу зала, и они сели друг напротив друга. Время ужина в ресторане «Люси» еще не наступило, и зал не был заполнен и наполовину. Лиля сняла перчатки и шляпку и стала с интересом осматриваться по сторонам.

— Как насчет устриц или креветок? — спросил Ноултон. — Может быть, коктейль?

Лиля чуть смутилась.

— Я не знаю, что выбрать, — призналась она. — Выбирайте сами. И… и я не люблю спиртное.

Ноултон взглянул на нее с легким любопытством, как всегда мужчины смотрят на женщин, которые не проявляют интереса к изысканным блюдам, и завел серьезную беседу об ужине с официантом. Лиля в это время продолжала обозревать зал. Она хорошо видела вход в ресторан, а ее кавалер сидел к дверям спиной.

Ноултон наконец сделал заказ, отложил меню и взглянул на свою спутницу. Она сидела, опершись локтем о стол и подперев подбородок кулачком. Ее ресницы медленно, словно нехотя, опустились, как будто не хотели закрывать глазки-звезды, а на ее щечках появились маленькие розовые пятнышки румянца.

Ноултон продолжал молча на нее смотреть, а она вдруг уронила на стол салфетку, которую вертела в пальчиках, а ее лицо приняло встревоженное выражение. Она посмотрела на Ноултона и встретила его вопросительный взгляд.

— Там мистер Шерман, — испуганно прошептала она. — Он только что вошел в ресторан и сел за столиком у двери. Он нас заметил.

Ноултон хотел было повернуться, но, по зрелом размышлении, остался сидеть как сидел, лицом к своей спутнице.

— Странные Рыцари, — непринужденным тоном сказал он и безразлично пожал плечами, — очень рьяно вас защищают. Но за такого соглядатая я бы их не поблагодарил.

— Но он, должно быть, здесь случайно, — возразила Лиля. — Не они же его послали.

— Может, он сам себя послал, — предположил Ноултон. — Мне уже довелось случайно узнать, что он любит заниматься тайной слежкой.

Лиля покраснела от негодования.

— Он не имеет права… — возбужденно начала она. — Я его ненавижу! Он испортил мне ужин — то есть хочу сказать, нам испортил.

Ноултон, который ничем не выдал своего беспокойства, рассмеялся в ответ на эти слова — в знак того, что Шермана бояться нечего. Ничто не может омрачить его радость оттого, что она рядом с ним, сказал он. Лиля вздохнула и принялась вяло ковырять вилкой в тарелке с устрицами.

— Этот типчик что-нибудь ест? — вскоре спросил Ноултон.

Лиля посмотрела в сторону двери.

— Нет, — ответила она. — Он пьет.

Услышав тревогу в ее голосе, Ноултон усмехнулся и заявил, что испытывает к мистеру Шерману жалость.

Вскоре, увлеченные ужином, они забыли о его присутствии. Ноултон прилагал все силы, чтобы отвлечь Лилю, и вскоре она уже весело смеялась, когда он рассказывал о своем детстве на ферме.

Он искрился весельем, а щечки девушки расцвели молодым, здоровым румянцем, ее глаза сияли от удовольствия.

— Пожалуйста, не так много! — запротестовала она, когда Ноултон начал накладывать ей на тарелку спаржу. — Я же не бедный голодный фермер, каким, судя по всему, были когда-то вы. Ну скажите мне правду, я вам нисколечко не верю!

— Не смею вас за это винить, — добродушно отозвался Ноултон. — Честно говоря, я и сам себе не верю.

На какое-то время они замолчали, Лиля слушала оркестр, а Ноултон с серьезным видом решал проблему салата.

— А теперь, — наконец с облегчением промолвил Ноултон, кладя вилку на пустую тарелку, — поговорим о вас. Смею надеяться, что вы будете так же откровенны, как и я. Ваш возраст мне уже известен, так что этого вопроса вы можете не касаться.

Лиля почувствовала, как у нее слегка кольнуло в сердце. Неужели он так хорошо помнит их первую встречу?

Она-то ее не забыла, но это совсем другое дело. Лиля решила его испытать.

— Так сколько же мне лет?

— Двадцать, — уверенно сказал Ноултон. — Неужели вы думаете, что я забыл? Мне казалось, что девятнадцать. Но вы сказали — двадцать.

Так он помнит! Лиля несколько секунд помолчала, чтобы унять дрожь в голосе, и улыбнулась:

— Мне не о чем особенно рассказывать. Утром встаю и иду на работу. Вечером возвращаюсь домой и ложусь спать. Вот и все.

— Давайте играть честно! — запротестовал он. — Теперь у меня появилась возможность кое-что о вас узнать, и спастись бегством вам не удастся. Пока мне удалось узнать о вас только одну вещь.

— Какую же?

— Что вы ангел.

Лиля не знала, радоваться ей или сердиться. Улыбка на лице Ноултона только усиливала ее колебания.

Но он поспешил ей на помощь, чтобы она справилась со своим смущением.

— Я узнал это от Догерти. В то утро, когда мне была оказана честь быть посвященным в Странные Рыцари, я воспользовался своим правом на получение кое-какой информации. И Том мне сказал что-то вроде этого. — Ноултон приподнял верхнюю губу и надул щеки, изображая бывшего призера-боксера: — «Послушай, Ноултон. Все, что мы знаем, это то, что она ангел. И тебе надо знать только это». И, — закончил он, — так как парень, судя по всему, знал, что говорит, я ему поверил.

Лиля открыла было рот, но вместо того, чтобы что-то ответить, посмотрела в сторону дверей. Потом со вздохом облегчения перевела взгляд на своего спутника.

— Он ушел, — объявила она.

— Кто?

— Мистер Шерман.

— Да? Я уже совсем о нем забыл. — Ноултон сделал знак официанту, попросил у него счет и продолжил: — Что ж, теперь мы за ним последуем — по крайней мере, до выхода из ресторана.

— Как! — воскликнула Лиля. — Мы уходим?

— Только для того, чтобы не опоздать. — Ноултон с улыбкой посмотрел на часы. — Сейчас четверть девятого. Чтобы добраться до театра, нам нужно десять минут.

— До театра!

Глаза Лили округлились.

Ноултон в свою очередь тоже изобразил удивление.

— Вы же не намереваетесь отослать меня прочь так рано? — воскликнул он. — Полагаю, это очевидно.

Лиля решительно тряхнула головой.

— Но… я не могу! — заявила она.

— Есть какие-то другие дела?

Лиля ничего не ответила.

— Вы хотите сказать, что не имеете желания идти?

— Я сказала: не могу.

— То есть не хотите.

Лиля промолчала.

Ноултон внимательно посмотрел на нее:

— Какие-то особые причины?

— Множество, — вздохнула Лиля. — Во-первых, моя одежда. Я в ней работала целый день. Только взгляните на нее.

Ноултон посмотрел на ее наряд. Это был темно-голубой костюм из ткани букле с белым отложным воротничком и манжетами. На невзыскательный вкус Ноултона ничего лучшего и желать было нельзя. Несколько секунд его испытующий взгляд скользил по фигурке Лили. Вогнав девушку в краску, он поднял глаза на ее лицо и улыбнулся:

— И в этом все дело?

Лиля немного поколебалась и согласилась, что так и есть.

— Тогда вы должны пойти, — заявил Ноултон. — Отказа я не приму. Ваш наряд вполне подходит для театра. Вы выглядите в тысячу раз лучше… То есть я хочу сказать, я бы предпочел…

Чтобы скрыть свое смущение, он встал со стула и помог Лиле надеть пальто. Все еще пытаясь вяло протестовать, она натянула перчатки и прошла с ним к выходу. У дверей Ноултон остановился и спросил, какой спектакль она хотела бы посмотреть. Лиля сказала, что ей все равно.

— Но вы пойдете?

Лиля кивнула.

Ноултон взглядом поблагодарил ее, они вышли из ресторана и зашагали по Бродвею.

На углу он остановил такси, велел водителю ехать к театру «Стайвесант» и накинул на Лилю автомобильный плед, потому что ночь была морозной.

— Не замерзли? Не устали? — спросил он, заботливо наклоняясь к ней.

— Нет, ничуть, — ответила Лиля. — Все очень хорошо. Накройтесь тоже пледом.

Ноултон отказался, заверив, что ему тепло, хотя у самого зубы стучали от холода.

Бродвей был забит кабриолетами и автомобилями, но тротуары казались почти пустынными. Ньюйоркцы не любители холодной погоды. Когда небо хмурится, они надевают пальто, но в мороз предпочитают оставаться дома.

Ноултон и Лиля приехали в театр как раз вовремя.

Едва они сели, занавес поднялся, и девушка даже не успела узнать, как называется пьеса. Она взглянула на свою программку, но свет уже погас и разглядеть слова на бумаге было невозможно. Она наклонилась к Ноултону и прошептала:

— Как называется пьеса?

— Не имеет значения, — прошептал он в ответ.

Лиля посмотрела на сцену и, увлеченная представлением, тут же забыла о его странном ответе.

Не буду пытаться описать происходившее на сцене.

Это была амбициозная попытка талантливого режиссера дать свою интерпретацию известной фантазии в одиннадцатой главе «Мадемуазель де Мопен» Теофиля Готье.

Ему сопутствовал успех, спектакль не был совершенным, но увлекал. По сцене летали жуки-светлячки, она была заполнена яркими цветами, глазами гномов и карликов на яблочно-зеленом фоне. Персонажи в остроконечных шляпах и широко раздутых чулках двигались грациозно и без какой-либо цели, говорили о том о сем, а больше ни о чем хорошо поставленными музыкальными и беззаботными голосами.

Лиля, конечно, «Мадемуазель де Мопен» не читала, происходившее было ей непонятно, но интересно. Все первое действие она смотрела на сцену с восторгом, затаив дыхание, ожидая, что вот-вот что-то случится. Конечно, ничего не случилось, но она не была разочарована. Когда занавес опустился, она глубоко вздохнула и повернулась к своему спутнику.

Он увидел ее восторженное лицо и улыбнулся.

— Что вы об этом думаете? — спросил он.

В ответ раздалось несколько «ох!» и «ах!» — возгласы восхищения.

— Но, — наконец призналась она, — я ничего не понимаю.

Ноултон рассказал ей о литературном первоисточнике и объяснил, что тут вряд ли что-то можно понять, потому что этому действию нет ни начала, ни конца, ни какой-то причины.

— Не следует искать в этом смысл, — закончил он. — Надо просто наслаждаться зрелищем.

Два следующих действия были точно такими же, как и первое, изменились только персонажи и костюмы.

Лиля по-прежнему сидела затаив дыхание, то и дело поворачивалась к Ноултону, чтобы убедиться, что он разделяет ее восторги.

Он каждый раз тоже смотрел на нее, они встречались взглядами и обменивались улыбками симпатии и понимания. Когда занавес опустился в последний раз, Лиля повернулась к Ноултону и с сожалением вздохнула.

— О, — промолвила она, — если бы весь мир был таким!

— Было бы весьма забавно — поначалу, — согласился он. — Но потом мы бы умерли от скуки. Все было бы очень легко. Никакой борьбы, никаких страстей, ни ненависти, ни любви.

Когда они выходили из театра, Лиля хранила молчание. Зрителей было немного, и они без труда прямо у входа поймали такси. Ноултон помог девушке сесть, потом устроился сам, наклонился вперед и велел водителю ехать в ресторан «Мантон».

Лиля положила ладонь на его руку:

— Мне действительно надо ехать домой. Я все равно сейчас ничего не смогу есть, и все будет испорчено. Я хочу остаться в этой сказке.

Ноултон почувствовал в ее голосе мольбу и решил не настаивать. Он дал водителю ее адрес, и они поехали в спальный район города.

— А теперь нам надо поговорить, — вдруг сказал Ноултон после нескольких минут молчания, во время которых такси неспешно катило на север.

Лиле показалось, что он говорит делая над собой усилие. Она встревожилась и спросила, что он имеет в виду.

— Те фальшивые купюры, — объяснил Ноултон.

Он как будто с трудом подбирал слова, словно вынужден был говорить о чем-то неприятном.

Лиля с удивлением обнаружила, что совсем забыла о событиях, которые день-два назад доставляли ей столько переживаний.

С его словами на нее словно пролился ушат холодной воды. Девушка взглянула на него и задумалась, почему она ни при каких обстоятельствах не может представить, чтобы Джон Ноултон сделал что-то недостойное.

— Конечно, я должен объяснить… — продолжил молодой человек, но Лиля его прервала:

— Пожалуйста, мистер Ноултон, не надо! Не надо ничего объяснять. Вернее, нет ничего такого, что нуждается в объяснении. Я слишком глупа, чтобы что-то в этом понять, — пожалуйста, не надо ничего об этом говорить.

Ноултон попытался возражать, но не очень настойчиво:

— Но мы именно затем и встретились. Это я попросил вас о встрече. Думаю, этот разговор будет для меня трудным и причинит мне боль, но я обещал вам все объяснить и должен сделать это.

— Но почему?

— Потому что я хочу, чтобы вы мне верили и остались моим другом. Я… я хочу, чтобы вы хорошо думали обо мне.

— Но ведь все так и есть, — сказала Лиля. Наступившая темнота скрыла румянец, который залил ее щеки. — Я ваш друг. Приехали! — Она протянула ему тонкую руку в перчатке.

Ноултон сжал ее пальцы и некоторое время подержал в своей руке. Но он не улыбался, держался напряженно и неуверенно.

— Пожалуйста, давайте об этом забудем, — умоляющим тоном попросила Лиля. — Неужели вы хотите испортить мне вечер?

— Нет, — промолвил Ноултон без особого энтузиазма.

— Но вы это и делаете, — заявила Лиля с наигранной строгостью. — И если вы в течение минуты не исправитесь, я все расскажу мистеру Дюмэну, мистеру Догерти и мистеру Дрисколу.

Эти слова вызвали у Ноултона улыбку.

— Думаю, в этом не будет необходимости, — заметил он. — В любом случае это было бы нечестно. Получится, что их шестеро против одного меня. Я считал, что вы — моя сторонница.

— Я буду вашей сторонницей, только если вы не станете так хмуриться.

— Тогда с этого момента я буду как Момус[4]В греческой мифологии божество злословия, связанное с мрачными и вредоносными космическими силами. По совету Момуса Зевс вызвал Троянскую войну, с тем чтобы, истребив человеческий род, облегчить бремя земли. Момус порицал Зевса и Афину, Гефеста и Посейдона за их дары людям. В конце концов Зевс изгнал Момуса с Олимпа за его постоянные нападки на богов., — рассмеялся Ноултон. — Мы уже у Девяносто шестой улицы, и я могу на три минуты надеть эту маску.

Он начал изображать Дюмэна, объясняющего, какой полезной является с научной точки зрения игра в бильярд, и вскоре Лиля уже беззаботно смеялась. К тому моменту, когда такси остановилось у дверей ее дома, Ноултон был так же весел, как и она.

Как только водитель распахнул дверцу, Ноултон вышел и помог Лиле подняться по ступенькам подъезда ее дома. У дверей Лиля остановилась и протянула ему руку.

— У вас есть свой ключ? — спросил Ноултон.

Лиля вытащила его из кармана пальто. Он открыл дверь, и она вошла. Поблагодарила его, махнула рукой и вспорхнула по ступенькам лестницы. На площадке второго этажа Лиля остановилась. Она не услышала скрипа закрывающейся двери.

— Доброй ночи! — промолвила она, и до нее долетел ответ Ноултона:

— Доброй ночи! — И вслед за этим дверь за ним захлопнулась.

Лиля вошла в свою комнату и зажгла газовый рожок.

Все показалось ей странно незнакомым. Здесь она плакала, читала, спала и молилась. И никогда здесь не была счастлива. В течение двух лет — после смерти матери — это был ее дом! Дом! Скорее это была ее клетка.

Но теперь, когда она сидела на краешке кровати, не снимая ни шляпки, ни пальто, ни перчаток, комната преобразилась. Старенькое трюмо, кресла, картины словно приобрели какую-то новую красоту.

Ей нравилось казавшееся прежде тоскливым меланхоличное монотонное тиканье небольших настенных часов. Потому что Лиля была счастлива!

Через полчаса она стояла перед зеркалом, глядя на свое отражавшееся в нем порозовевшее лицо и глубокие, влажные, блестящие глаза.

— Верно, это не я! — сказала она сама себе. — В жизни не видела никого красивее!

Затем, счастливо рассмеявшись над собственной глупостью, она нырнула в кровать и закуталась в одеяло.