Онлайн чтение книги Его апатия
Глава 4

– Здравствуйте, – услышал он незнакомый мужской голос, – это господин Дронго?

– С кем я говорю? – спросил он.

– Это неважно. Нам сообщили, что такой известный эксперт прибыл в наш город. Нам приятно знать, что вы решили почтить наш город своим присутствием.

– Слишком высокопарно, – сообщил собеседнику Дронго, – не нужно разговаривать таким высоким слогом, иначе мне придется отвечать вам в подобном же стиле, будто мы испанские идальго.

Очевидно, позвонивший не слышал об испанских идальго, но справедливо обиделся, поняв, что над ним издеваются.

– Ты не шути, – посоветовал позвонивший, – приехал к нам и думаешь защитить этого черномазого? Ничего у тебя не выйдет.

– Кто со мной говорит?

– Это неважно. Мы тебя предупредили. Убирайся отсюда, здесь тебе не Москва и не твой Дагестан.

Дронго улыбнулся. Говоривший невольно себя выдал: ему неизвестно, откуда именно прибыл Дронго, но он знает, что эксперт приехал по просьбе дагестанской родни обвиняемого. Значит, нужно узнать, откуда в городе появились такие сведения.

– Я догадываюсь, что меня тут не ждали, – весело заметил Дронго, – но мне казалось, что я все же могу рассчитывать на большее гостеприимство.

– Ты много не болтай, – посоветовал позвонивший, – и вообще мотай отсюда. Считай, что мы тебя предупредили. Нам защитники черномазых в городе не нужны. – И повесил трубку.

Дронго пожал плечами. Нужно будет найти Фатиму, когда она позвонит, и узнать, кто мог рассказать в Ростове о его приезде. Пока о его визите знают только Костя Федяков и Андрей Андреевич Голиков. Но не в их интересах говорить о каких-то связях с ним. Значит, информация имеет другой источник.

Было около семи вечера. «Заказать ужин в номер или спуститься в ресторан?» – размышлял Дронго. Он начал переодеваться, когда раздался новый телефонный звонок.

«Неужели опять этот придурок?» – разозлился Дронго, поднимая трубку. И услышал знакомый голос.

– Добрый вечер. Это Федяков. Мы с тобой договорились сегодня поужинать вместе. Я жду тебя внизу, спускайся.

– Сейчас спущусь, – согласился Дронго.

Увидев его, дежурная по этажу улыбнулась.

– Вы надолго? Поздно вернетесь? – осведомилась женщина. Ей было лет сорок пять. Слишком большой парик придавал ее приятному лицу несколько нелепое выражение.

– Не знаю, – ответил Дронго. – Но постараюсь вернуться пораньше. Как вас зовут?

– Алла Николаевна. – Она вновь приветливо улыбнулась.

По холлу первого этажа нетерпеливо ходил Костя Федяков. Он был в нарядном светлом костюме. Увидев Дронго, он с улыбкой шагнул навстречу.

– Я думал, что ты уже ушел, – признался Костя. – Обиделся и не стал меня ждать.

– Меня трудно обидеть, тем более всего лишь не соглашаясь со мной, – отозвался Дронго. – С одной стороны, – я полагаю, что у каждого человека есть право на ошибку. А с другой – не считаю возможным обижаться по любому поводу, особенно когда со мной говорят достаточно искренне.

Они вышли и сели в автомобиль Федякова.

– Только учти, – напомнил Дронго, – у нас мало времени. Только три часа.

– Как это три часа? – не понял Костя. – Мы же договорились, что поедем ко мне. Жена приготовила такой ужин! Может, мы посидим до утра, чего заранее загадывать.

– Я должен вернуться в отель, – терпеливо объяснил Дронго, – у меня важная встреча.

Он не стал напоминать Косте, что вечером должен приехать Эдгар Вейдеманис. На всякий случай Дронго не сообщал никому, что Вейдеманис приезжает поездом, а не прилетает самолетом. На поезде, где багаж не досматривают, у Эдгара была возможность привезти оружие, которое могло пригодиться в сложной ситуации. Разрешение на оружие у обоих экспертов имелось, они могли не опасаться возможных проверок.

Федяков повел машину в сторону набережной, вдоль которой стояли новые дома.

– Разве ты живешь в той стороне? – спросил Дронго.

– Нет, конечно. – Костя улыбнулся. У меня собственный двухэтажный дом, купил в девяносто шестом. Тогда у меня дела шли неплохо, издавалось много книг. В девяносто седьмом вообще был пик продаж. Я все время думаю, как удачно успел купить дом. Потом был дефолт, в девяносто восьмом году у нас тут столько людей обанкротилось! Нет, лучше об этом не вспоминать. А путь я выбрал не случайно – полюбуешься нашим Тихим Доном.

Дронго молча смотрел в окно. Неожиданно он попросил остановиться.

– Что случилось? – не понял Федяков.

– Подожди, – попросил Дронго. Он вышел из салона автомобиля и направился к цветочному магазину, откуда вернулся с роскошным букетом, который бережно положил на заднее сиденье. – Это для твоей жены, – пояснил он.

– Спасибо, – смущенно буркнул Костя.

– Я помню вашу улицу Энгельса, – сказал Дронго, площадь у Дома советов и, конечно, проспект Ленина. Сейчас, наверное, уже некоторые названия поменялись. Интересно, что во всех крупных городах Советского Союза, да и в маленьких тоже, были Советские улицы, проспекты Ленина и улицы Энгельса. А потом мы разодрали свою страну на куски, а заодно переименовали некоторые города и улицы, решив, что это сделает нас счастливыми. Как глупо…

– В первое время и нам было непривычно, – признался Костя, – мы ведь вдруг оказались на границе. Макеевка или Горловка уже в другой стране. Нужно паспорта показывать, границу проходить. А у нас у всех там родные и близкие. Потом привыкли. Сейчас некоторые даже пользуются: везут туда дефицит, а оттуда дешевые товары. Бизнес наладили. В общем, устроились с учетом новых обстоятельств. Знаешь, как наши книги продавались? Если хорошие были, то они и на Украине шли, как в России.

– Значит, ты тоже устроился? – насмешливо спросил Дронго.

– А ты не улыбайся. Жить-то нужно было. Разве я думал, что издателем стану? Я ведь театральный режиссер по профессии. Жизнь заставила издательство открыть. Так и мои товарищи. Среди них и врач есть. Он, правда, подзаработал немного в туристическом бизнесе, а потом не выдержал, в медицину вернулся. У нас просто другого выхода не было. Ты ведь тоже не от хорошей жизни частным детективом заделался. Раньше был известным человеком, в ООН работал, с Интерполом сотрудничал. А сейчас мотаешься по нашим весям, чтобы какого-то полоумного убийцу защитить. И зачем тебе это нужно?

– Ты опять за свое? – покачал головой Дронго.

– Ладно, больше не буду. Но ты мне скажи, тебе самому не обидно? Кем ты был и кем ты сейчас стал.

– Не знаю, – ответил Дронго, – я ушел из экспертов еще до того, как распался Союз. В последние годы было слишком много лжи и предательства. Мне еще повезло, я сумел достойно уйти. А сколько людей пострадало, у скольких поломали жизнь. Больше всего повезло в бывшем СССР разведчикам. У них в Первое главное управление пришел Примаков и просто спас это ведомство от разгрома. Ему памятник при жизни нужно поставить за такую работу. А потом и того больше – в девяносто восьмом возглавил правительство и всю страну спас. В Аргентине, когда их валюта обвалилась, четырех президентов сменили, по всей стране были грабежи и мародерства. А в России тогда в четыре раза рубль ссохся – и ничего, выжили. И как же Евгения Максимовича отблагодарили? Отправили в отставку и устроили на него массированную атаку.

Дронго помолчал. Константин уважительно ждал продолжения его монолога.

– У меня тогда много чего накопилось. Погибла женщина, которая мне нравилась. Застрелилась другая. В общем, все было наперекосяк. И никто не знал, чем кончатся эти идиотские эксперименты Горбачева – Шеварднадзе. Два никчемных политика «сдавали» собственную страну, и я, как госчиновник, вроде бы в этом должен был соучаствовать, молчаливо наблюдая за ее агонией. Они тогда предали всех и все, что могли. Вот я и решил уйти. А потом жизнь моя как бы разделилась. Теперь я живу немного в Баку, немного в Москве и немного в одной европейской стране.

Дронго не стал называть Италию. Это было слишком личное его дело, чтобы говорить об этом Федякову. Да и вообще он никогда и никому не рассказывал, куда и зачем уезжает.

– Что касается моего приезда сюда, – продолжал Дронго, – то скажу тебе честно: я приехал сюда не потому, что меня наняли. У этого несчастного, подозреваемого в убийстве, нет денег даже для того, чтобы содержать самого себя. Жена и сын Нагиева в Киеве, а ко мне приезжала его сестра. Я ее выслушал и подумал: как могло получиться, что молодой человек, подававший большие надежды, вдруг оказался таким страшным убийцей? Ты вот можешь мне это объяснить?

– Мне чихать на его надежды! – в сердцах выговорил Костя. – Если он убийца, то я не хочу вникать в душевные переживания этого сукина сына. Он должен ответить за свое преступление. Вот и все мое отношение к нему. А на остальное мне плевать.

– Какой ты у нас, оказывается, апатичный, – нахмурился Дронго. – Значит, тебе на все наплевать?

– Нет, не на все. Но когда ребенка убивают, мне плевать на душевные потрясения убийцы, даже если он был круглым отличником, как ты сообщил мне сегодня утром. Мне нужно, чтобы его посадили на всю жизнь. И чтобы он сдох в тюрьме. Вот какое у меня к нему отношение. И это не апатия, а антипатия. В отличие от твоей симпатии. Извини, но я привык говорить правду. Или ты думаешь, что, если он лезгин и мусульманин, я должен к нему по-другому относиться? Вот я два раза был в Штатах, видел, как там белые американцы посадили себе на голову негров. Что из этого хорошего получилось? Уже даже Буш издал указ, что все привилегии негров нужно отменять. Нельзя оставлять глупых чернокожих в институте только на том основании, что они негры, и не принимать талантливых белых ребят, только потому, что у них цвет кожи как у бывших рабовладельцев. Нельзя! И в нашей стране тоже слишком долго цацкались со всеми этими черными, мусульманами, азиатами. Дружба народов, видите ли. Все это херня, Дронго. Вот ты мой друг, и это я понимаю. Есть у меня друг грузин – Шалва Зедгенидзе, которого я очень люблю и уважаю. Но твоих соплеменников, заполонивших наши базары, я любить не обязан. Они, кстати, меня тоже не особенно любят. Все правильно. Своя рубашка ближе к телу. Ты не согласен? – Костя обернулся к Дронго.

– Смотри вперед, – посоветовал тот. – Тебе не кажется, что нужно вообще уважать людей? И одинаково хорошо к ним относиться, независимо от окончания их фамилии?

– Нет, не кажется. Они меня не уважают, почему я должен себя насиловать? Ничего подобного я не обязан делать.

– А ты не допускаешь, что мы очень скоро окажемся у опасной черты, если все начнут так откровенно не уважать друг друга? Не думаешь, что в огромной многонациональной России такая проблема может разорвать страну, как она уже разорвала Советский Союз?

– Хватит меня агитировать, – поморщился Федяков, – ты у нас прямо-таки заядлый интернационалист. А я тебе говорю, что здесь у нас свои порядки. Мы живем слишком близко к Кавказу, со всеми его чеченцами, осетинами, ингушами и прочими кавказцами. У нас их слишком много: армян, грузин, азербайджанцев. Они сюда бегут от своих проблем. И если они еще станут убивать наших женщин и детей, мы ни перед чем не остановимся. Неужели ты не можешь понять моих земляков?

– Один человек не может представлять весь свой народ, если это, конечно, не президент, – сказал Дронго. – Никто же не требовал убивать всех соплеменников Чикатило, хоть тот был настоящим зверем.

– Это разные вещи. Он убивал всех без разбора. А твой лезгин приехал к нам и убил русскую семью.

– Они, кажется, украинцы…

– Какая разница. Все равно славяне. И ты хочешь, чтобы все молчали…

– Я не знал, что ты так изменился за эти годы, – сказал Дронго. – Поворачивай машину. Я не поеду к вам на ужин, не хочу сидеть с тобой за одним столом. Цветы сам передашь жене.

– А говорил, что не обижаешься, – напомнил Федяков, останавливая машину, – кончай валять дурака, поедем. Шалва тоже у нас будет.

– Не хочу. Ты же не любишь всех чернокожих.

– Ты у нас на особом счету, – попытался пошутить Костя. – Ладно, не дергайся. Я тебе правду говорю, а ты обижаешься. Хочешь, я вообще не буду об этом говорить? Ты же сам первый начал.

– Ладно, поехали, – разрешил Дронго. – Иногда полезно выслушивать и подобные речи, чтобы лучше понимать ситуацию.

– И вообще, давай забудем об этом процессе, – предложил Федяков, трогаясь с места. – Ты к нам в гости приехал, а мы собачимся. Некрасиво как-то.

– Смотри вперед, – снова сказал Дронго. – Если попадем в аварию, нас могут положить в одну палату. И тебе придется терпеть мое соседство. – Они переглянулись и рассмеялись.

Машина мягко затормозила у забора, за которым был виден двухэтажный дом.

– Вот и приехали, – сказал Костя, – сейчас загоню машину во двор. Ты не выходи, у меня ворота автоматически открываются. У нас тут тоже двадцать первый век.

Ворота действительно автоматически открылись, и автомобиль въехал во двор. К ним навстречу уже спешили дети хозяина и его супруга, женщина лет тридцати пяти. У нее была стройная фигура, красивое лицо, вьющиеся светло-каштановые волосы. В джинсах и спортивной куртке она выглядела совсем юной. Мальчик и девочка, похожие на отца и мать одновременно, остановились, не решаясь подойти к отцу в присутствии незнакомца.

– Это наши дети! – Костя гордо улыбнулся. – Идите сюда, ребята, познакомьтесь с нашим гостем.

Дети нерешительно переглянулись, девочка шагнула первой. Дронго опустился на корточки и протянул ей руку. Вслед за сестрой шагнул и мальчик. Супруга Федякова подошла последней.

– Лада, – представилась она, протягивая узкую ладошку.

– Меня обычно называют Дронго, – привычно произнес он, целуя ей руку.

За ужином было шумно и весело. Кроме Федяковых, здесь находился и Юрий Глухов с супругой, компаньон Кости по издательскому бизнесу. Шалва приехал с женой и тремя детьми. Мальчик поразительно походил на пузатого невысокого отца, а две худенькие девочки – на стройную мать. За столом было еще несколько человек, среди которых выделялся Григорий Санаев, дядя Лады, и его мрачная, неразговорчивая жена, которая выглядела лет на десять старше мужа.

Шалва, как настоящий грузин, оказался подлинным тамадой и довольно быстро сумел всех напоить, подстегивая остроумными тостами. Дронго усадили между семейными парами Санаевых и Глуховых, которые охотно поддерживали все предложения тамады. Дронго никогда не злоупотреблял спиртным, предпочитая сухое вино. С годами его пристрастия менялись. Кроме французского красного вина, он стал выбирать новозеландские и чилийские белые, а также итальянские и испанские красные вина. После поездки в Южную Америку он полюбил текилу, а во время многочисленных авиационных перелетов выбирал в качестве аперитива водку с томатным соком. А еще он иногда позволял себе рюмку «Хеннесси», считая полезным выпивать перед вылетом немного коньяку, чтобы достаточно комфортно чувствовать себя при взлете.

Сидевший рядом Санаев пил много, почти не хмелея, и мрачно крякал, ставя стакан на стол. Дронго обратил внимание, что его сосед пил только водку, не смешивая ее с другими напитками. Санаев заметил его взгляд.

– Считаете, что не выдержу? – неожиданно спросил он. – Думаете, свалюсь?

– Нет, – усмехнулся Дронго, – полагаю, что вы можете выдержать еще достаточно долго.

– Правильно полагаете. – Санаев кивнул, снова поднял свой стакан и выпил до дна. Закусывал он малосольными огурчиками, которых положил себе полную тарелку.

– У нас работа такая собачья, – пояснил он. – Как только заканчиваешь институт, сразу начинаешь пить. А потом уже трудно остановиться.

– Вы ведь врач? – Дронго вспомнил. Дядю супруги Кости ему представили как врача.

– Ага. Хирург по мертвым конечностям, – хмыкнул Санаев.

– Простите? – не понял Дронго.

– Я патологоанатом, – пояснил Санаев. – Знаете, как у нас принимают в коллектив? Нужно сначала пройти все этапы – выпотрошить несколько десятков изувеченных трупов, нанюхаться формалина, самостоятельно провести трепанацию черепа, и только потом тебя станут считать начинающим специалистом. Ну и дальше в том же духе. В общем, ничего приятного. А водка сильно помогает отвлечься от разных дурных мыслей. И о бренности своего существования, и о вечном. Патологоанатом-трезвенник – это все равно что пьяный космонавт. Таких словосочетаний просто не бывает.

– Наверное, вы правы, – согласился Дронго. – Когда я учился на юридическом факультете, то на вскрытие трупов в ходе изучения судмедэкспертизы ходил крайне неохотно.

– Значит, мы почти коллеги, – вздохнул Санаев. – Копаемся в одном дерьме.

Он снова налил себе полный стаканчик водки и залпом выпил.

«Хорошо, что Костя не поставил больших стаканов, – подумал Дронго. – Думаю, мой сосед спокойно выпьет бутылку в одиночку, может, даже две. Но есть предел и его возможностям».

– Вы работаете здесь, в Ростове? – спросил он.

– Уже двадцать лет, – кивнул Санаев, – а до этого работал в Мурманске. Там в основном попадались утонувшие и пострадавшие в пьяных драках моряки. Такого количества изувеченных, ободранных, изуродованных трупов, как тут, конечно, не было. И почти никогда не попадались дети. А здесь… я столько насмотрелся! В этом месте, как я слышал, существует какая-то аномалия, и поэтому именно здесь чаще всего появляются сексуальные маньяки. Между прочим, я местная знаменитость. Несколько жертв этого ублюдка Чикатило привозили именно ко мне. Можете представить, чего я нагляделся? Я бы его лично положил живым к себе на стол и устроил бы ему такую экзекуцию…

Санаев тяжело вздохнул, но пить не стал, лишь посмотрел на свой пустой стакан.

– Мы переехали сюда из-за жены. У нее астма, и врачи рекомендовали уехать на юг. Вот я и приехал к родственникам. Сейчас я заведующий лабораторией, доктор наук. Как вы думаете, я могу считать, что моя жизнь удалась?

– Думаю, да, – осторожно заметил Дронго.

– А я вот так не думаю, – признался Санаев. – Впрочем, какая разница.

Шалва говорил очередной тост – за всех детей, и гости его охотно поддержали. Санаев налил себе немного, поднял стаканчик и взглянул на Дронго:

– У вас есть дети?

Дронго подумал, что вовсе не обязательно говорить Санаеву о Джил и своем сыне. Но врать не хотелось.

– Есть, – сказал он.

– А у нас нет, – с некоторым вызовом сообщил его сосед по столу и выпил.

Дронго подумал, что супруга Санаева больна не только астмой, но тот словно понял, что нужны пояснения:

– У нас мальчик погиб в Мурманске. Утонул, – сказал Санаев. – Мы с женой решили переехать, чтобы там не оставаться. И придумали в качестве причины астму. Вот с тех пор я и не могу смотреть на детей… Я ведь сына своего тоже видел… Как заведующий лабораторией, я обязан присутствовать при таких вскрытиях.

Он замолчал. Дронго нахмурился. Да, иногда можно общаться, только основательно нагрузившись. Он посмотрел на свой стакан вина и выпил его до дна. Затем спросил:

– Извините, что спрашиваю, но экспертизу погибшей дочери Ковальчука тоже вы проводили?

– Ковальчук? – переспросил Санаев. Потом мрачно кивнул: – Тоже я. Этот сукин сын убил и ребенка.

– Как она погибла?

– Вам так интересно знать подробности? – Санаев громко хмыкнул, и все посмотрели на него. Жена даже незаметно толкнула его локтем в бок. – Извините, – прошептал патологоанатом, – я не хотел кричать. Этот убийца сначала душил девочку, а затем еще живой размозжил ей голову.

– Она умерла не от удушья?

– Нет. Мы точно установили, что от удара по голове. А на шее были такие следы, словно убийца хотел лишь испугать девочку, а не задушить ее.

– Но в обвинительном заключении написано, что он ее задушил, – не унимался Дронго, – и лишь затем проломил голову.

– Хотите статью написать об этом деле, – превратно истолковал его интерес Санаев, – ну давайте, пишите. Дело громкое. Только это следователь все так написал. Я говорил Митрохину, что все наоборот было, но он ко мне не прислушался. И наши врачи подписали акт, который был нужен следователю. По большому счету, какая разница, что он с девочкой сначала сделал, а что потом. Главное, убил. На ее пуговицах нашли отпечатки пальцев этого мерзавца. Я бы его самого удушил. – У Санаева непроизвольно сжались кулаки.

Дронго взглянул на свой пустой стакан, взял бутылку вина и наполнил его. Он поднял стакан, посмотрел на хозяина дома, встретившись с его внимательным взглядом.

– За ваш дом, Константин, – сказал Дронго. – За всех твоих родственников и друзей. – Он поднялся и выпил вино под аплодисменты присутствующих.

– Настоящий кавказец, – одобрительно сказал Шалва.

Федяков смотрел на Дронго, ничего не говоря.

– Да, – громко согласился Дронго, не отводя глаз от хозяина дома, – я настоящий кавказец.