Онлайн чтение книги Эксцессия
Пролог

В начале второй сотни дней сорокового года уединения Даджейль Гэлиан к ней, в одинокую башню с видом на море, явился аватар огромного корабля – ее дома.

Вдали, среди тяжелых серых волн, под медленно плывущими туманными пеленами, величественно и неторопливо скользили горбатые туши крупных обитателей небольшого моря. Из дыхательных отверстий животных извергались струи пара, призрачными бесплотными гейзерами взлетали к птицам, кружившим над косяком, и те, крича и хлопая крыльями, взмывали в холодную высь. А в верхних слоях атмосферы, среди розоватых слоистых туч, плыли медлительными облачками другие создания, похожие на воздушных змеев и дирижабли с распростертыми крыльями и куполами, греясь в водянистом свете нового дня.

Свет шел не из точки в небе, а из полосы, поскольку Даджейль Гэлиан жила в необычном мире. Расплывчатая световая черта, нечеткая и словно раскаленная добела, начиналась вдали над морем, у горизонта, тянулась через все небо и исчезала за увитым растительностью выступом двухкилометровой скалы, в километре от пляжа и одинокой башни. На рассвете солнечная полоса словно бы возникала по правому борту, в полдень зависала прямо над башней, а на закате исчезала, проваливаясь в море по левому борту. Сейчас, в середине утра, полоса поднялась в небо примерно на половину предельной высоты, образовав над гаванью полыхающую арку – гигантская скакалка, медленно крутящаяся над днем.

По обе стороны бело-золотистой световой черты виднелось настоящее небо – небо над облаками: плотное на вид коричневато-черное сверхприсутствие, указывавшее на экстремальные давления и температуры, – иные формы жизни перемещались в этой облачной среде, смертельно ядовитой для жизни внизу, но по очертаниям и плотности совпадавшей со встопорщенным ветром серым морем.

Ровные волны накатывали на серый каменистый пляж, бились в расколотые ракушки, взметали куски пустых панцирей, выбеленные солнцеполосой хрупкие ленты водорослей, отполированные водой щепки, дырчатые пенокамешки, похожие на крохотные шарики из пористой кости, – и вся эта коллекция выплеснутых морем обломков происходила с сотни планет, разбросанных по всей Галактике. Волны ударяли о берег и разбивались в пену, брызги которой разносили соленый запах моря по всему пляжу, вплоть до кучки чахлых кустов на его краю, проникали за низкую каменную ограду, в сад между морем и башней, и дальше, обволакивая неказистое сооружение и перебираясь через другую, высокую стену во дворик башни, придавали йодистый привкус воздуху над внутренним садиком, с его коврами ярких цветов, шелестящими кронами низкорослых колючих деревьев и тенелюбивых кустарников, за которыми ухаживала Даджейль Гэлиан.

У наружных ворот башни зазвенел колокольчик, но о приходе гостя еще раньше предупредила черная птица Грависойка, которая за несколько минут до этого спикировала с туманного неба и заверещала:

– К нам гости!

Едва не выронив из клюва извивающихся червячков, птица снова улетела на поиски очередных крылатых насекомых для создания зимних припасов. Глядя вслед удаляющейся птице, женщина кивнула и выпрямилась, взявшись рукой за поясницу, чтобы сохранить равновесие, а затем с отсутствующим видом погладила раздутый живот, скрытый богато расшитой тканью тяжелого платья.

Птице ничего не надо было уточнять: за четыре десятилетия, проведенные в одиночестве, Даджейль принимала только одного гостя – аватара корабля, предоставлявшего ей кров и защиту. Сейчас именно он, быстро и ловко отводя в сторону колючие ветви, пробирался по тропинке от ворот к башне. Странным было только время посещения: аватар ненадолго наведывался к Даджейль каждые восемь дней – так, словно решил заглянуть в башню, прогуливаясь по берегу, – а более официальные визиты, с завтраком, обедом или ужином, смотря по обстоятельствам, наносил каждые тридцать два дня. Исходя из этого, она ожидала, что представитель корабля явится не ранее чем через пять суток.

Даджейль аккуратно подоткнула под скромную ленту прядь, выбившуюся из длинных, черных как ночь волос, и кивком приветствовала высокое существо, шествовавшее между искривленными стволами деревьев.

– Доброе утро, – проговорила она.

Аватара корабля звали Аморфия: вероятно, это имя было полно глубокого смысла на некоем языке, которого Даджейль не знала и никогда не думала изучать. Аморфия был бледным, тощим – почти скелетическим – андрогинным созданием, выше Даджейль на целую голову, хотя она и сама была высокой и стройной. Последние лет десять аватар одевался во все черное; сейчас на нем были черные панталоны, черная блуза и короткий черный камзол, а светлые, коротко постриженные волосы покрывала шапочка, тоже черная. Сняв шапочку, аватар с нерешительной улыбкой поклонился Даджейль:

– Доброе утро. Как вы себя чувствуете?

– Спасибо, у меня все в порядке, – сказала Даджейль, которая давно перестала протестовать против этих бессмысленных формальностей и даже задумываться над ними. Она все еще полагала, что корабль внимательно следит за тем, все ли у нее в порядке – а у нее всегда и все было превосходно, – но тем не менее с готовностью подыгрывала ему, притворяясь, будто он следит за ней не так уж пристально и поэтому осведомляется о ее состоянии. Впрочем, она не задавала ответного вопроса об эквиваленте самочувствия у этого существа – человекоподобного, но полностью контролируемого кораблем, предназначенного (насколько она знала) только для связи между нею и кораблем, или же у самого корабля.

– Пройдем внутрь? – предложила она.

– Да, спасибо.

* * *

С неба, постепенно затягиваемого серыми тучами, на верхний этаж башни струился свет через прозрачный стеклянный купол, а по краям помещения мягко сияли голографические экраны. На трети экранов показывали синевато-зеленый подводный мир, обычно населенный крупными млекопитающими или рыбами из моря, плескавшегося неподалеку, на другой трети – яркие изображения пышных облаков водяного пара и величественных воздухоплавающих животных, а на последней трети – на частотах, не воспринимаемых напрямую человеческим зрением, – темный хаос плотной атмосферы газового гиганта, зависшего под давлением в искусственных небесах, обитатели которого выглядели совсем уж причудливо.

Даджейль устроилась на ложе среди роскошных покрывал, подушек и настенных гобеленов, потянулась к низкому костяному столику, украшенному завитками замысловатой резьбы, и налила горячий, заваренный на травах напиток из стеклянного кувшина в хрустальный кубок с накладной серебряной филигранью, после чего откинулась обратно. Ее гость, неловко сидевший на краешке хрупкого деревянного кресла, взял наполненный до краев сосуд, оглядел помещение, поднес кубок к губам и отпил. Даджейль улыбнулась.

Аватар Аморфия, намеренно созданный так, чтобы не выглядеть ни мужчиной, ни женщиной, являл собой неестественную, но совершенную смесь мужских и женских черт в максимально равных пропорциях. Корабль никогда не делал вида, будто его представитель является чем-то иным, кроме подчиненного ему создания, почти без намека на собственную личность. Однако Даджейли до сих пор нравилось отыскивать новые способы доказать себе самой, что это существо, по виду неотличимое от человека, не имеет с ним ничего общего.

Даджейль постоянно устраивала мелкие безобидные розыгрыши мертвенно-тощему бесполому созданию: она до краев наполняла бокал, чашку или кубок соответствующим случаю напитком, порой всклянь, так что жидкость удерживалась лишь за счет поверхностного натяжения, – а потом смотрела, как Аморфия подносит сосуд к губам и пьет, никогда не проливая ни капли и не уделяя этому особого внимания; она в жизни не встречала человека, способного на такой фокус.

Она отхлебнула из кубка, чувствуя, как тепло распространяется по горлу. В утробе шевельнулось дитя, и Даджейль машинально погладила живот.

Взгляд аватара был прикован к одному из голографических экранов. Даджейль обернулась и посмотрела в ту сторону. Два экрана с видами атмосферы газового гиганта заполнились яростным мельтешением: изображенная в различных ракурсах стая хищников, занимавших вершину местной пищевой цепи, – стреловидные тела, снабженные чем-то вроде ракетных стабилизаторов и для смены курса выбрасывающие газ из череды отверстий, – вынырнула из столпа туч и обрушилась на стадо птицеобразных существ, снующих у края мощного кучевого облака. Птицеобразные всполошились и прыснули во все стороны; одни смятыми комками рухнули вниз, другие отчаянно заметались, норовя умчаться прочь, третьи, сжавшись от страха, исчезли в тучах. Хищники беспорядочно гонялись за вспугнутой добычей и раздирали в клочья схваченные жертвы.

Даджейль кивнула:

– Там, наверху, перелетный сезон. Скоро настанет брачный.

На экране два хищника с телами-ракетами набросились на птицеобразное существо и терзали его плоть, отрывая и жадно глотая куски.

– Придется молодняк кормить, – тихо добавила она, отвернулась и пожала плечами.

Многих хищников Даджейль помнила и даже дала им прозвища, хотя ее подлинный интерес вызывали более крупные, медлительные создания, которые отдаленно напоминали невезучих птицеобразных, только разросшихся до невероятных размеров; хищники на них обычно не нападали.

Даджейль иногда обсуждала с Аморфией экосистемы различных корабельных обиталищ; аватар проявлял вежливый интерес, но при этом не скрывал своей неосведомленности, хотя в распоряжении корабля была полнейшая информация об экологии – ведь все живые существа, независимо от того, считались они пассажирами или домашними любимцами, были частью корабля. «Вот и я тоже», – иногда думала Даджейль.

Аморфия не отводил глаз от экранов – от бойни в небесах по ту сторону неба.

– Красиво, – произнес аватар, снова пригубил из кубка и, взглянув на удивленную Даджейль, быстро добавил: – В некотором смысле.

– Да, в некотором смысле, – кивнула Даджейль и, склонившись к резному столику, поставила кубок. – Аморфия, а почему ты сегодня пришел?

Представитель корабля в замешательстве посмотрел на нее. Даджейль показалось, что аватар чуть не пролил напиток.

– Осведомиться о твоем самочувствии, – быстро ответил аватар.

– Ну, мы уже выяснили, что со мной все в порядке, – вздохнула она. – И…

– А с ребенком? – Аморфия покосился на живот собеседницы.

– С ним… все как обычно, – тихо произнесла Даджейль, положив ладонь на живот. – Ребенок здоров.

– Хорошо. – Аморфия сложил длинные руки на груди, скрестил ноги и снова уставился на голоэкраны.

– Аморфия, ответь за корабль! – нетерпеливо воскликнула она. – Что происходит?

Аватар со странной, исступленной рассеянностью взглянул на Даджейль. Она на миг встревожилась: вдруг с кораблем случилось что-то ужасное – непоправимая поломка или расстройство, а может, приступ безумия (в конце концов, другие корабли уже считали его как минимум тронутым) – и теперь Аморфии придется полагаться лишь на скромные возможности своих устройств. Аватар неловко поднялся с кресла, прошел к единственному окошку с видом на море, отодвинул штору и поглядел вдаль, после чего обхватил себя руками за плечи.

– Все может измениться, Даджейль, – произнес он равнодушно, словно говорил с окном, и, на миг оглянувшись, сцепил руки за спиной. – Море может обратиться в камень или сталь, и небо тоже. Возможно, нам придется распрощаться.

Аватар снова обернулся, потом подошел и сел в изножье ложа; тощее тело едва оставляло след на подушках. Аватар посмотрел женщине в глаза.

– В камень? – переспросила Даджейль, по-прежнему не понимая, в своем ли уме аватар, управляющий им корабль или они оба. – О чем ты?

– Мы – корабль… – начал Аморфия, положив руку на грудь, – мы наконец… нашли… чем заняться.

– Заняться? – спросила Даджейль. – И чем же?

– Тем, что потребует перемен в этом мире, – сказал аватар. – Тем, что потребует по меньшей мере переместить на Хранение души наших разумных гостей и всех остальных… ну, кроме тебя… а потом, возможно, придется оставить наших гостей – всех до одного – в обиталищах, соответствующих привычному для них образу жизни.

– Включая меня?

– Включая тебя, Даджейль.

– Ясно. – Она кивнула. Покинуть башню; покинуть корабль. «Что ж, вот он, неожиданный финал моего охраняемого заточения», – подумала она и спросила аватара: – А ты? А ты отправишься… куда и зачем?

– Есть одно дело, – сказал Аморфия без тени иронии.

– О котором ты мне не расскажешь, – едва заметно усмехнулась Даджейль.

– О котором я не могу тебе рассказать.

– Потому что…

– Потому что пока и сам не знаю, – закончил Аморфия.

– А-а.

Даджейль подумала с минуту, потом поднялась и подошла к одному из голоэкранов, где шла трансляция с камерадрона: на мелководье плыла стая треугольных пурпурных скатов, усеянных пятнами света. На глазах Даджейль рождались, жили и умирали вот уже три поколения этих грациозных безобидных исполинов; она наблюдала за ними, плавала с ними, а однажды помогла одному из них явиться на свет.

Пурпурные плавники медленно колыхались, взвихряя золотистый песок.

– И вправду перемены, – произнесла Даджейль.

– Именно так, – подтвердил аватар и после паузы добавил: – И они могут привести к переменам в твоем положении.

Даджейль обернулась и поглядела на аватара, который, широко раскрыв немигающие глаза, смотрел на нее.

– В моем положении? – предательски дрогнувшим голосом переспросила Даджейль, вновь коснулась живота, моргнула и уставилась на свою руку, словно та ее тоже предала.

– Я не могу сказать наверняка, – признался Аморфия. – Но это возможно.

Даджейль, взволнованно расхаживая по комнате, распустила ленту, удерживающую волосы, тряхнула головой, и длинные темные пряди наполовину закрыли лицо.

– Понятно, – сказала она, взглянув на купол, забрызганный каплями легкого дождя, и прислонилась к стене с голоэкранами, не сводя глаз с аватара. – И когда все это начнется?

– Кое-какие небольшие изменения – несущественные, но способные в будущем сэкономить нам много времени – уже происходят, – пояснил аватар. – Остальные, главные… свершатся позже. Через пару дней, быть может, через пару недель… Если ты согласишься.

Даджейль мгновение размышляла, меняясь в лице, потом улыбнулась:

– Ты просишь моего разрешения?

– В некотором роде, – пробормотал представитель корабля, потупившись и разглядывая свои ногти.

Помолчав, Даджейль ответила:

– Корабль, ты заботился обо мне, холил и лелеял… – Она заставила себя улыбнуться существу в темных одеждах, которое продолжало внимательно изучать свои ногти, – развлекал меня все это время, а я никогда не смогу сполна выразить тебе свою признательность или отплатить тем же. Свои решения ты должен принимать сам. Поступай, как считаешь нужным.

Аватар тут же поднял взгляд и сказал:

– Тогда приступим к учету всей фауны. Это поможет быстрее собрать всех животных, когда настанет время. А уж потом, через несколько дней, запустим и сам процесс трансформации. Ну и после этого… – Он очень по-человечески пожал плечами – такого Даджейль за ним прежде не замечала. – Наверное, понадобится еще двадцать или тридцать дней, прежде чем… прежде чем наступит какая-то ясность. И опять же трудно сказать наверняка.

Даджейль сплела руки на животе, раздутом от сорокалетней, добровольно растянутой беременности, и медленно кивнула:

– Спасибо, что сообщил. – Она натянуто улыбнулась, а потом вдруг разрыдалась и сквозь слезы и спутанные черные кудри взглянула на долговязое существо, сидевшее в изножье ложа. – А что, других дел у тебя нет?

* * *

С вершины исхлестанной дождем башни женщина следила за аватаром, который шел по узкой тропе среди редких деревьев и заливных лугов к двухкилометровой скале, окаймленной крутой каменистой насыпью. Худая фигура в темных одеждах при таком увеличении заполняла половину поля зрения Даджейль. Аватар обогнул последний валун у подножья скалы и пропал из виду. Даджейль расслабила глазные мышцы; комплекс полуинстинктивных процессов в мозгу снова отключился. Ландшафт принял обычный вид.

Она подняла взгляд к облакам. Под нависшими облаками парила стая коробчатых змеев; темные прямоугольные тела мрачными надзирателями застыли в серой вышине над башней.

Даджейль попыталась представить себе их мысли и чувства. Существовали способы проникнуть в их сознание напрямую: с людьми так не поступали никогда, а с животными – лишь с тщательной оглядкой на уровень интеллекта, но все же это было возможно, и корабль удовлетворил бы такую просьбу. Имелись также способы с высокой точностью симулировать чувства этих существ, и Даджейль часто ими пользовалась – ее разум приспособился к доступным человеку методам воспроизведения таких подражательных процессов. Сейчас она к ним и обратилась, но, как выяснилось, безуспешно; она была слишком взбудоражена, слишком возбуждена разговором с Аморфией и не могла должным образом сосредоточиться.

Тогда она попыталась представить себе корабль как единое целое, окинуть мысленным взглядом всю его структуру, припоминая случаи, когда ей доводилось оглядывать судно через его дистанционно управляемые аппараты или облетать его кругом; ей хотелось понять, какие изменения запускает корабль. Но вероятно, их нельзя было уловить с такого расстояния.

Она оглядела высокую отвесную скалу, облака и море, черноту в небесах. Ее взор скользил по волнам, по прибрежным топям, по заливным лугам между скалой и насыпью. Она машинально погладила живот, как делала уже почти сорок лет, и подивилась непостоянству вещей и быстроте перемен даже там, где все кажется неизменным и вечным.

Увы, она слишком хорошо знала, что чем больше мы убеждены в постоянстве, тем эфемерней оно оказывается.

Она вдруг с необычайной остротой ощутила свое место, свое положение здесь, увидела себя и башню – часть корабля и одновременно вовне; вне главного корпуса – четко очерченного, с ясными границами, прямоугольного, протянувшегося на километры, – но все еще окруженного громадной оболочкой из воды, воздуха и газов, среди многослойных полей (силовые поля иногда представлялись ей пышными кринолинами и фижмами старомодного бального платья, складчатыми нижними юбками с оборками, рюшами и кружевами). Сгусток вещества и энергии посреди гигантского ковша морской воды, большей частью открытый воздуху и облакам срединного яруса, по которому ежедневно перемещалась солнцеполоса, и над всем, внутри поля, – протяженный величественный купол, под которым царствуют яростный жар, сверхвысокое давление и всесокрушающая гравитация, имитирующие условия на газовом гиганте. Чертог, пещера, полость, стокилометровый пустотелый сосуд, летящий в космосе и несущий в себе огромное сплющенное ядро – корабль. В это ядро, в герметичный мир внутри мира, Даджейль не ступала вот уже тридцать девять из сорока одинаковых лет и не испытывала ни малейшего желания снова узреть бесконечные катакомбы, населенные молчаливыми немертвыми.

Все изменится, подумала Даджейль Гэлиан; все это изменится, море и небо обратятся в камень или сталь…

У ее ладони на каменном парапете башни села черная птица Грависойка.

– Что творится? – каркнула она. – Что-то происходит. Я же чувствую. Что такое? Что все это значит?

– У корабля спроси, – сказала Даджейль.

– Уже спрашивала. Он только и твердит, что перемены очень вероятны. – Птица тряхнула головой, словно пыталась стряхнуть какую-то гадость с клюва. – Не люблю перемен. – Изогнув шею, Грависойка уставилась на женщину глазками-бусинками. – Что за перемены? Чего ожидать? К чему готовиться? Он тебе не сказал?

Даджейль покачала головой и, не глядя на птицу, ответила:

– Нет. Толком ничего не сказал.

– Ага. – Птица еще мгновение смотрела на нее, потом повернула голову, окинула взглядом солончаки, взъерошила перья и приподнялась на тонких черных лапках. – Ну ладно, – сказала она. – Зима близко. Время не ждет. Надо подготовиться как следует. – Она вспорхнула, недовольно вереща: – Да уж, много от тебя толку…

Птица расправила крылья и зигзагами улетела прочь.

Даджейль Гэлиан снова подняла взгляд к облакам и небу за ними. Все это изменится, море и небо обратятся в камень или сталь… Она опять покачала головой, размышляя, что за исключительные обстоятельства взбудоражили огромный корабль, так долго служивший ей домом и убежищем.

После четырех десятилетий добровольного изгнания и прихотливых странствий по пустынным задворкам цивилизации всесистемник «Спальный состав», известный как хранитель упокоенных душ и очень крупных животных, очевидно, снова преисполнился желания мыслить и действовать так, как подобает кораблю Культуры.