Онлайн чтение книги Хозяин музея Прадо и пророческие картины El maestro del Prado
Глава 3. «Apocalipsis nova»

На следующий день, в понедельник, я открыл глаза чуть позже обычного. Пробудился с тяжелой головой и с ощущением, будто всю ночь проблуждал между старых масляных досок. Также я кое-что вспомнил, и меня осенила блестящая идея, не дававшая мне покоя. Разве не говорил доктор Фовел, что в Эскориале хранится список книги, которая послужила источником вдохновения шедевров Рафаэля и Леонардо? Взглянув в зеркало, я потер лицо. Почему бы мне не предпринять попытку получить ее в руки? В конце концов, книга находилась менее чем в пятидесяти километрах от Мадрида. Естественно, существовала вероятность, что мне ее просто не выдадут, но в любом случае я ничего не терял.

Я поспешно оделся, положил в холщовую сумку блокнот и верную фотокамеру и, перескакивая через ступеньки, спустился по лестнице общежития. Обстоятельства благоприятствовали мне. Своевременное знакомство с доктором Фовелом подарило идею потрясающей статьи – именно такого материала, который приняли бы с распростертыми объятиями в журнале, где я начал работать по вечерам. Кроме того, экзамены первого триместра остались позади, приближались рождественские каникулы, и перспектива прошвырнуться в Сьерру-де-Гуадарраму показалась мне в миллион раз соблазнительнее, чем отправиться на занятия в последнюю лекционную неделю года, торчать на факультете и думать исключительно о том, что скажет мне маэстро из Прадо на следующем свидании.

Помимо всех перечисленных условий, в задаче имелся дополнительный параметр – на заднем дворе общежития стояла моя новенькая машина, красный сверкающий трехдверный «Сеат-ибица», за последние недели почти не имевший возможности проветриться. Факт, что именно в тот момент в моем распоряжении в Мадриде оказалась машина, можно считать чудом. Я получил водительские права летом, но до начала зимы считал разумным держать автомобиль у родителей. И в декабре оказался у меня под рукой исключительно из практических соображений: в ближайшие дни я намеревался загрузить в салон одежду, книги и компьютер и отправиться домой на Рождество. Машина пыхтела, как паровоз. Всякий раз, когда я прогревал ее после ночных заморозков, она дымила, как теплостанции. Так что пробег, несомненно, пошел бы ей на пользу.

Итак, в понедельник все сложилось один к одному, чтобы я отправился на поиски «Apocalipsis nova». Однако мне следовало догадаться, что Марина тоже захочет поучаствовать в приключении. Да, ее звали Марина, и, откровенно говоря, я не посмел бы утверждать, что мы встречались. Но она мне очень нравилась!

Марина была чудесной девушкой. Двадцатилетняя зеленоглазая блондинка, нежная и очень милая. Она похитила мое сердце в тот знаменательный день в середине первого курса, когда я увидел, как она вела круглый стол по проблемам моды в актовом зале моего факультета. Конечно, я пришел на мероприятие по обязанности и стал слушать, как председательница с воодушевлением рассуждает о гламуре. Она рассказывала, что это слово имеет ирландское происхождение, именно так феи называли чары, преображавшие восприятие реальности. Я сразу понял, что нам есть о чем поговорить. И не ошибся.

Марина оказалась умной, бойкой на язык и очень кокетливой. Вскоре я узнал, что она была обладательницей самой обширной коллекции джинсов в Мадридском университете, а также готовилась стать членом олимпийской команды по плаванию. Но больше всего меня в ней подкупал бесконечный интерес ко всему, что так нравилось мне – от научной фантастики и космических исследований до истории Египта и тайн человеческого разума. Но я был лишь бледной тенью мужчины ее мечты, и несмотря на мои периодические робкие попытки продвинуться немного дальше в наших отношениях, она деликатно удерживала между нами дистанцию. Нежности – сколько угодно. Любовь – еще посмотрим. Причем у меня не имелось ни малейших оснований упрекать ее. И если в последние недели я пренебрегал машиной, поскольку был занят – сдавал экзамены и выполнял мелкие поручения редакции, – то к Марине тем более проявлял удручающее невнимание. Будучи студенткой второго курса фармацевтического отделения, она занималась в аудитории, находившейся в трехстах метрах от факультета информационных технологий, где учился я. Тем не менее в последнее время мы разговаривали только по телефону.

– Едешь в Эскориал? Сегодня?

От ее возгласа трубка завибрировала. У Марины вошло в привычку звонить мне до начала занятий. Она бралась за телефон, как только родители уходили на работу и Марина оставалась дома одна. «Мне нравится разговаривать с тобой», – часто признавалась она. Я это чувствовал, и был в восторге, и после завтрака нетерпеливо ждал ее звонка около будки, находившейся в холле общежития.

В понедельник утром, загрузив в сумку фотокамеры и приготовившись к отъезду, я поделился с Мариной своими планами.

– Да… Я так и сказал. Эскориал. Я надеялся встретиться с тобой сегодня, но кое-что случилось, – смущенно пробормотал я.

– Но это же превосходная мысль! Я поеду с тобой!

До сих пор Марине удавалось успешно маскировать свои истинные эмоции. Я всегда терялся в сомнениях, что именно вызывало у нее бурный всплеск чувств – моя скромная персона или то, о чем я ей рассказывал. Но в ту минуту мне хотелось поверить, что первый вариант – правильный. Может, мне изменил здравый смысл, но поскольку мы не виделись почти две недели, перспектива провести с Мариной весь день представилась мне приятным дополнением к повестке дня.

– Правда, я еду по делу, и оно может оказаться довольно скучным, – предупредил я. – Мне нужно посмотреть одну книгу в библиотеке монастыря для статьи…

– Что? В библиотеке Эскориала? Ты собрался в библиотеку монастыря? И ничего мне не сказал?

– А что?

– Видишь ли… Я там никогда не была, но на занятиях мы часто о ней говорим.

– Серьезно?

– Конечно! – воскликнула она, посмеиваясь. – По словам профессора истории фармакологии, там хранится самая ценная в мире коллекция книг по медицине – арабских, еврейских и американских индейцев. Наверное, это собрание покруче, чем библиотека из «Имени Розы». И я хочу ее увидеть!

Я заехал за Мариной к ней домой около одиннадцати часов. Выглядела она изумительно, выбрав для путешествия кремовое пальто, высокие сапоги, шляпу и шерстяные перчатки в тон. Надушилась и пахла розами. Создавалось впечатление, будто Марина приготовилась посетить воскресную мессу. «Совершенство», – подумал я. Таким образом, под плотным пологом туч, угрожавших снегопадом, мы выехали на автостраду, взяв курс на северо-запад столицы. Наметили по дороге пообедать в ресторане отеля «Суисо» в Сан-Лоренсо, после чего сразу отправиться в монастырь и поискать пресловутую книгу блаженного Амадея. Ну и тексты по медицине, конечно.

Все получилось как нельзя лучше. Марина не стала упрекать меня за то, что бросил ее на период сессии, и я использовал время в пути для объяснений, что именно надеюсь найти. Осторожно, опасаясь испугать ее, я описал обстоятельства своей встречи с маэстро Фовелом. Мое признание, наполовину шутливое, наполовину серьезное, что странный доктор, вероятно, был призраком, вызвало у нее жгучий интерес.

– И ты не испугался? – спросила Марина.

– Нет, что ты, – улыбнулся я. – Остроумный призрак. Прекрасный собеседник.

Нам невероятно повезло: в монастыре, как и в музее Прадо, по понедельникам не принимали посетителей везде, кроме коллегии августинцев, административных контор, а также учебной территории и читального зала. Цели и состав гостей, пересекавших вымощенный гранитными плитами внутренний дворик перед входом в монастырь, существенно разнились в зависимости от конкретного дня недели. Понедельник был зарезервирован за профессионалами. Мы с Мариной не относились в полной мере к данной группе, однако наши университетские студенческие билеты и мое журналистское удостоверение помогли нам уладить формальности. Пока Марина расписывалась и указывала свой адрес и домашний телефон в регистрационном журнале, я обозначил в другом формуляре цель нашего посещения: «Знакомство с «Apocalipsis nova».

– Хорошо, молодые люди. Прошу в эту дверь, идите до конца и увидите указатели в библиотеку. Пожалуйста, не заблудитесь, – напутствовал нас охранник.

Библиотека находилась на втором этаже, нависая над холлом парадного входа, и мы ступили на широкие каменные ступени лестницы, обрамленной шнурами вместо перил. Каблуки Марины выстукивали дробь, разносившуюся гулким эхом, пока мы поднимались. Вскарабкавшись наверх, мы очутились перед стойкой, украшенной рождественскими гирляндами и открытками. За стойкой нас встречал человек в черной рясе, со строгим выражением лица.

– Здравствуйте. – Монах, мужчина лет сорока, с гладко выбритыми щеками и красивой черной эспаньолкой, обвел нас внимательным взглядом. – Чем могу помочь?

К разочарованию моей спутницы, мы не попали в знаменитый парадный книжный зал, представлявший Эскориал на сувенирных открытках: пятидесяти четырех метров в длину с семью соборными окнами, расписными сводами, армиллярными сферами и стеллажами, с фолиантами, которые специально ставили корешками внутрь. Помещение, куда нас провели, имело вид современный и функциональный. Там были представлены подборка актуальной периодики и новейшие энциклопедии, а также стояли индивидуальные пюпитры с настольными лампами, предназначенные для читателей.

– «Apocalipsis nova»? – Августинец с бородкой вскинул брови, прочитав название на бланке, куда я еще раз вписал название нужной книги. – Это манускрипт?

– Начала XVI века, кажется, – прошептал я.

– Хорошо. Манускрипты и инкунабулы хранятся в другом отделе. Вам придется пойти со мной и передать требование отцу Хуану Луису.

Добросовестный библиотекарь увел нас от регистрационной стойки и проводил по бесконечному коридору в ту часть здания, где располагались кабинеты с видом на Королевский дворик. Там за компьютерами работали мужчины и женщины, облаченные в рясы или белые халаты и хлопчатобумажные перчатки. Центральную контору занимал монах лет семидесяти. Вооружившись карандашом и лупой, он изучал древний требник гигантского формата. Его крошечный кабинет являлся зоной, свободной от новейших технологий.

– Хмм… – недовольно проворчал он.

Не вызывало сомнений, что наше вторжение отвлекло его от дела. Отец Хуан Луис взял в руки мой формуляр и внимательно прочитал его. Монах с бородкой, впервые позволив себе улыбнуться, ушел.

– Все понятно. Я хорошо знаю эту книгу.

– Правда? – обрадовался я.

– Да. Разрешите полюбопытствовать, для чего она вам?

– Мы в университете готовим доклад на тему о редких книгах, – ответил я, протянув ему по ошибке пропуск в общежитие.

– Ты ученик марианистов? – Он расплылся в улыбке, не дав мне возможности поменять пропуск на студенческий билет. – Я тоже живу в студенческом общежитии. Тут, неподалеку. Студенческая жизнь сказочная, тебе не кажется?

– А вы… студент?

Августинца рассмешила моя догадка.

– Все мы здесь вечные студенты. Я доктор истории искусств и по-прежнему сижу за книгами, учусь непрестанно. И конца не предвидится.

– Потрясающе.

– Нет, – легкомысленно возразил он. – В такой холод сосредоточиться на кабинетной работе рядом с печкой – самое милое дело. Но что вам объяснять! Если вас интересуют редкие книги, вы приехали по адресу. У нас самое лучшее собрание в мире. То, что вам требуется, тоже есть. Более того, это часть наследия дона Диего!

– Кого?

– Дона Диего Уртадо де Мендоса, – пояснил он и жестом велел следовать за собой. Старец, худой и немощный, так что казалось, будто сутана лежит непомерным бременем на согбенных плечах, неожиданно проявил завидную прыть. – Вы не знаете, кто он? Как вам преподают в институте историю? Дон Диего был старшим сыном капитан-генерала, бравшего Гранаду при католических королях, а также владельцем одной из самых ценных библиотек в Испании. Воспитывался он в Альгамбре. Это вам наверняка известно, так ведь? – Он поглядел на нас. – Ну, да ладно. Когда в 1575 году этот вельможа скончался, его книги, кодексы и манускрипты перешли в руки короля Филиппа II. А тот, естественно, направил их на хранение в «Либрерия рика». То есть сюда.

Отец Хуан Луис привел нас в комнату, запиравшуюся на ключ и удивлявшую отсутствием окон. Зажигая свет, он предложил нам пройти внутрь. В хранилище пахло затхлостью. Одна за другой загорелись флуоресцентные лампы, и мы увидели, что очутились в сорокаметровом зале, заставленном вдоль и поперек деревянными стеллажами. Полки были плотно утрамбованы книгами, переплетенными в кожу, и связками бумаг – пронумерованными и снабженными табличками.

– Текст, который вас интересует, является одним из самых любопытных в коллекции. А это значит немало, если речь заходит о Королевской библиотеке Эскориала.

– Неужели? – воскликнула Марина. Она не могла опомниться от изумления, увидев такое количество старинных книг, собранных в одном месте.

– Трудно поверить, что Филипп II все это читал, – пробормотал я.

– Вот как? – Старец покачал головой, умиляясь нашему потрясению. – Наверняка на ваше представление о Филиппе II повлияли образы, созданные Тицианом: измученный болезнью человек, всегда в черном, опечаленный превратностями политической жизни, фанатичный католик. Вам рассказывали на занятиях об его участии в протестантских войнах, а также кампаниях против турок.

Мы закивали.

– Но в университете никогда не говорят о том, что король был еще и гуманистом, имел разнообразные интересы, и в результате у него сформировалось своеобразное мировоззрение.

– Что вы имеете в виду?

– Насколько же у нас искаженное представление об истории Испании, – проворчал он. – На обратном пути просто взгляните из любопытства на мемориальные медальоны у врат базилики. И вы убедитесь, что великий монарх представлен как король всех Испаний, двух Сицилий и… Иерусалима. Наш суровый Филипп был одержим последним титулом. Именно этим объясняется факт, что он велел построить монастырь по образу храма Соломона. Об этом вы тоже не знаете?

Мы с Мариной покачали головой.

– Помимо прочего, – продолжил монах, – Филипп пополнил свою личную библиотеку всеми трактатами, какие удалось найти, посвященными библейскому правителю. Большинство из них необычные. Например, книга толкований видений пророка Иезекииля касательно нового Храма. Или учебники по архитектуре и даже магии, алхимии и астрологии вроде трудов Раймунда Луллия или святого Льва III. И все они хранятся тут. Что касается сведений, связанных с самым мудрым правителем в истории, Филипп изучал досконально каждую мелочь. Наш король стремился подражать ему во всем. И даже назвал Соломоном любимую собаку! – добавил он, улыбнувшись. – И потому соломоново знание должно храниться здесь.

– И по этой же причине он проявил интерес к «Apocalipsis nova»? – спросил я.

– Дон Диего приобрел книгу в Италии, когда выполнял обязанности посланника Его Величества в Риме. Диего Уртадо был человеком не менее просвещенным, чем его сюзерен. Существует гипотеза, будто именно он являлся автором плутовского романа «Ласарильо с Тормеса». Кроме того, говорили, что дон Диего интересовался тайными пророчествами, как и сам король… А! Вот она! – воскликнул монах, протянув руку к книжной полке.

Отец Хуан Луис уверенно снял со стеллажа фолиант с пергаментными листами и вручил его Марине. Размером том не превосходил современные романы, но весил больше, чем можно было предположить. Переплет книги по первым ощущениям напоминал шелковый: роскошная ткань, темная, с зеленоватым отливом, без единой надписи.

– А как вы определили, что это именно тот труд, какой мы искали? Тут нет названия, – произнесла Марина, прикинув вес тома на руке.

– Это очень занятная история. После стольких лет забвения книгу в прошлую пятницу попросил другой исследователь, – пояснил монах. – Вы тоже с ним работаете?

Мы растерянно переглянулись с Мариной.

– Не важно, не имеет значения. – Монах направился к большому письменному столу в центре зала. – Я знаю, как работают историки. Каждый тянет одеяло на себя…

– Да, вы правы, святой отец, – кивнула Марина.

Но я, не сумев побороть любопытство, воскликнул:

– Удивительное совпадение! Вы, случайно, не помните фамилию ученого?

– Нет! – Он указал пальцем на свой висок. – Если имени не триста лет, и я не выучил его в юности, мне трудно его вспомнить. Но я могу справиться с регистрационной карточкой, если нужно.

Монах взял у Марины фолиант, положил на пюпитр и выдал нам перчатки, чтобы мы могли листать страницы.

– Вам повезло, книга больше не засекречена, – заметил он. – Можно свободно читать ее.

– А раньше было нельзя, святой отец?

Вопрос, который Марина задала невинным тоном, не вызвал подозрений и растрогал августинца.

– Нет, конечно, – улыбнулся он. – Сей труд – книга пророчеств, что представляло собой болезненную тему в эпоху, когда он создавался. Я бы даже сказал, болезненную с политической точки зрения. Взгляни сюда, читай. – Монах указал на пепельно-серый лист бумаги, прикрепленный к обложке с внутренней стороны. – Это собственноручный комментарий прежнего приора нашего монастыря, насчитывает чуть менее двух столетий. Добродетельный святой отец сделал запись, ознакомившись с содержанием книги.

Мы с Мариной с любопытством склонились над бумагой и прочитали:

– Теперь понятно, почему книгу запрятали подальше, – промолвила Марина, широко распахнув зеленые глаза.

– Держали за семью печатями, – подтвердил старый августинец. – Как и многие другие в зале. На самом деле наша библиотека стала первой в христианском мире, создавшей секретный архив. И основания для этого были серьезными.

– А как долго никто не мог прочитать ее, святой отец?

– Чтобы ответить точно, нужно посмотреть формуляры. Хотя могу сказать, что я почти двадцать лет занимаю нынешнюю должность, и за эти годы, до прошлой недели, никто не спрашивал труд.

– Правда?

– Да. Даже я сам ни разу манускрипт не открывал.

– Святой отец, пожалуйста, когда представится случай, не сочтите за труд поднять архивные записи и проверить, кто заказывал эту книгу. Сможете?

– Разумеется, – кивнул он, удивленный моей настойчивостью, пряча под сутану тетрадный листок, на котором я написал свое имя и номер телефона. – Не беспокойся.

– Мы можем почитать книгу или нет? – спросила нас Марина.

– Естественно, приступайте. Вы знаете латынь?

– Латынь? – встревожился я.

– Единственный пассаж на испанском в «Apocalipsis nova» – аннотация, с которой вы только что познакомились. Основной текст написан на латинском языке. Тот единственный читатель, ваш предшественник, сообщил мне, что в Испании существует всего три экземпляра труда в публичном доступе, два хранятся в Национальной библиотеке, а один у нас. И все три написаны на языке Вергилия. Наш список самый ранний. – Монах улыбнулся, не скрывая гордости. – Вы обратили внимание на заглавие на титульном листе? «Апокалипсис Святого Амадея, написанный собственной рукой».

Я несколько раз прочитал предложение, выведенное аккуратным почерком, на которое библиотекарь указывал пальцем, чтобы я ничего не перепутал.

– Это… оригинал? – с недоверием уточнил я.

– Нет, я так не считаю. – Старый августинец прищелкнул языком. – Надпись добавили, чтобы увеличить ценность копии. К тому же титульный лист, похоже, является позднейшей вставкой, которая не соответствует по времени основной части книги. На ее страницах вы встретите множество типов письма, причем каллиграфия соответствует разным эпохам. Некоторые образцы настолько затейливы, что их невозможно расшифровать.

– Святой отец, вы могли бы помочь нам прочитать текст? – Марина откинула с лица прядь волос и поглядела на старца.

Ее искренность выглядела неподдельной, во всяком случае, у старого августинца сомнений не возникло. Подвинув к столу стулья, чтобы мы могли сесть рядом с ним, он надел очки, приготовившись листать страницы маленькой пластмассовой лупой.

Отец Хуан Луис оказался подарком провидения. Он читал на латыни лучше, нежели на родном языке, а кроме того, знал немало интересных подробностей о блаженном Амадее. Благодаря ему в тот вечер в затененном зале редких рукописей монастыря в Эскориале я проникся восхищением к Жуану Менесесу или Мендесу да Сильва; Амадею Испанскому; Амадею Португальскому; Амадею де Сильва, или блаженному Амадею. Под такими именами был известен этот человек, португалец по происхождению, родившийся в 1420 году в Сеуте и умерший в возрасте шестидесяти двух лет в Милане.

Из рассказа отца Хуана Луиса следовало, что мистик Амадей появился на свет в семье, подверженной мистицизму. Его родной сестрой была не кто иная, как Беатрис да Сильва, основательница женской монашеской общины «Голубые дамы», почитавшей и защищавшей доктрину о непорочном зачатии Девы Марии, которая позднее получила закрепление в качестве догмата католической веры. Мы также узнали, что блаженный Амадей начинал свое религиозное служение в монастыре иеронимитов в Гуадалупе в провинции Касерес. Далее под влиянием идеи мученичества отправился в мусульманскую Гранаду обращать неверных в христианство. Амадею повезло, его не убили. Несомненно, Амадея спасло убеждение, распространенное в исламе, что сумасшедшие – божьи люди. Но это, разумеется, не только не разубедило его, а укрепило в нем дух миссионерства. Вернувшись в христианские земли, он сменил монашеское облачение иеронимитов на рясу францисканцев из Убеды, а затем совершил паломничество в Ассизи в Италии. Там он ступил на новый славный путь, приведший его к основанию нескольких монастырей, а также учреждению реформированного францисканского ордена амадеитов. Позднее Амадей сделался личным секретарем генерала францисканского ордена, ставшего потом понтификом Сикстом IV, и, главное, пророком, возвестившим о пришествии ангельского папы.

Отец Хуан Луис оказался превосходным чтецом и толкователем. Блаженный Амадей был одержим предчувствием, что грядет Страшный суд. Он предсказывал наступление конца света через несколько лет и предупреждал читателей своей книги, что необходимо внимательно следить за появлением его предвестников. Из перечисленных автором знаков один особенно привлек мое внимание: по мнению Амадея, когда Судный день неминуемо приблизится, Мадонна явит себя во всей славе через художественные образы – по аналогии с таинством пресуществления Христа в евхаристии. И еще он написал, что эти особые изображения станут чудотворными повсеместно.

Упоминание о живописи послужило мне удобным поводом ненавязчиво задать свой главный вопрос отцу Хуану Луису:

– Скажите, святой отец, могла ли идея о присутствии Девы Марии в искусстве воодушевить художников, таких, как Рафаэль и Леонардо, многократно повторять ее образ в картинах?

– Рафаэля? Божественного Рафаэля Урбинского? – Старец поднял голову от книги. – И Леонардо… да Винчи?

Я кивнул.

– А вы знаете, что итальянское Возрождение было темой моей диссертации?

– Неужели? – Я не мог поверить в свою удачу.

– Да. На самом деле существуют кое-какие детали, дающие основание полагать, что эти великие художники внимательно изучили сие произведение.

– Например, святой отец? – спросила Марина.

– История «Мадонны в скалах». Факты наводят на мысль, что Леонардо написал свою знаменитую анкону[5]Образ с полукруглой верхней частью., вдохновившись уроками блаженного, – продолжил он, стукнув по обложке «Apocalipsis nova», словно желая подчеркнуть весомость своего вывода. – Вам известно, кто заказал ему картину и с какой целью? Возьмите любую книгу по истории искусства, и вы увидите, что везде на все лады склоняют одно и то же: будто бы Леонардо и братья Амброджо и Эванджелиста де Предис получили заказ написать три картины для часовни Непорочного Зачатия в церкви Святого Франциска в Милане. Вам скажут, что в контракте специально оговаривалось содержание композиции: центральный образ должен был представлять Мадонну с младенцем в окружении ангелов, с двумя пророками. Другие части триптиха надлежало заполнить сонмом небесных созданий, поющих гимны и играющих на музыкальных инструментах. Однако по причинам, которые авторы книг вам не объяснят, Леонардо не выполнил условия договора и представил самостоятельную работу, придумав композицию. Я же, достаточно глубоко изучив проблему, в последнем не уверен.

– Почему, святой отец? Пожалуйста, продолжайте, – попросил я.

– Вам никто не расскажет, что «Мадонна в скалах» написана всего через год после смерти блаженного Амадея. Равно как и то, что он не только умер в Милане, но также несколько последних лет жил и описывал свои апокалиптические видения в двух шагах от упомянутой церкви. – Августинец произнес конец фразы по слогам, усиливая ее значение. – И если угодно, еще важнее, что его отпевание состоялось в стенах церкви, в той самой часовне. Я считаю, молодые люди, что Леонардо поручили написать картину, чтобы увековечить идеи покойного создателя «Apocalipsis nova». А заказ на создание образа Мадонны с двумя пророками – не более чем выдумки искусствоведов.

– О каких конкретно идеях идет речь?

– Что ж… – Отец Хуан Луис знал, что завладел нашим вниманием, а потому неторопливо снял очки и потер подбородок, прежде чем продолжить лекцию. – Был один момент, о котором блаженный упоминал, когда говорил о Крестителе. Амадей верил, будто Иисус по рождению уступал как наставник Иоанну, ведь именно Иоанн крестил Спасителя в реке Иордан, а не наоборот. Полагаю, это была фигура речи. Метафора. Способ скрытой критики римской церкви, церкви Иисуса и Петра, которая в те годы переживала тяжелый период, погрязнув в интригах и коррупции. Францисканцы, как блаженный Амадей, выступали за возращение к бедности по примеру Иоанна, отшельника, и к его нравственным истинам мечтателя пустыни. Картина подчеркивает значимость подобного выбора.

«Опасная идея», – подумал я, вспомнив о том, что рассказывал мне доктор Фовел в музее.

– Неужели все это передает живопись? – удивилась Марина.

– Но отец Хуан Луис прав, это очевидно! – воскликнул я. – На картине Леонардо изображен ангел. Его взгляд обращен к зрителю, а пальцем он указывает на того младенца, которым нужно восхищаться. И указывает он на Иоанна.

– И не только это, – добавил августинец. – Леонардо, объясняя смысл своей картины, утверждал, что на ней представлена сцена встречи двух младенцев, о чьем рождении возвестил Гавриил. Встреча состоялась в момент бегства святого семейства в Египет. Эпизод не описан евангелистами, но о нем упоминает блаженный Амадей и апокрифическое евангелие псевдо-Матфея.

– Значит, не остается сомнений, что Леонардо имел доступ к «Apocalipsis nova», – пробормотал я.

– Никаких. И доказательство этого факта, как ни странно, находится в Мадриде, – закончил он и встал со стула, зажав под мышкой старый фолиант, собираясь вернуть его на полку.

– Правда?

– Да. И оно содержится в одной из двух уникальных рукописей Леонардо, они хранятся в Национальной библиотеке. Никто не подозревал, что в Испании могут оказаться столь ценные манускрипты, но в 1965 году обнаружились две тетради подлинных записей Леонардо, пролежавшие десятилетия среди неразобранных документов в фондах хранилища. Любопытно, что в одном из журналов имеется полный перечень книг, которые маэстро держал у себя в мастерской. Этот своеобразный каталог, написанный собственноручно Леонардо, включает «Libro dell’Amadio». Несомненно, речь идет о книге блаженного Амадея, хотя ее местонахождение, к сожалению, неизвестно.

– А вдруг это то самое издание? – улыбнулась Марина, указывая на «Апокалипсис», занявший свое место в шкафу.

– Вы представляете? – Августинец лукаво посмотрел на нас. – Настоящая фантастика. Мы, возможно, держали в руках книгу из личной библиотеки великого Леонардо.

– А Рафаэль? – прервал я мечтательный ход его мыслей. – Вы не знаете, имел ли он тоже возможность познакомиться с «Apocalipsis nova»?

Старый августинец вновь сделался серьезным.

– Рафаэль? Не знаю, сын мой. Кстати, его работы, которые ныне хранятся в Мадриде и уже много лет составляют славу экспозиции музея Прадо, раньше находились у нас, в монастыре Эскориал. Впрочем, меня бы не удивило, что божественный Урбинец хорошо ориентировался в пророческих видениях нашего блаженного.

– Напрашивается вопрос: не писал ли он картины со Святым Семейством специально, чтобы открыть путь Мадонне в дни перед концом света? Разве нет?

И монах, и я не знали, что сказать в ответ на новое озарение Марины, и рассмеялись. Но, чем черт не шутит, это мог быть тот ключ к пониманию живописи, о каком мне намекал маэстро из Прадо.

Я надеялся вскоре узнать все точно.