Глава 18. Отец Кассиди

Онлайн чтение книги Эмили из Молодого Месяца Emily of New Moon
Глава 18. Отец Кассиди

Ужас царил в Молодом Месяце. Все чувствовали себя совершенно несчастными. Тетя Лора плакала. Тетя Элизабет была так раздражительна, что жить с ней казалось невозможным. Кузен Джимми бродил повсюду как безумный, а Эмили больше не думала ни о тайне матери Илзи, ни о полном угрызений совести призраке Сайласа Ли и, ложась в постель, с горечью размышляла лишь о новой беде. Ведь причиной этой беды стало то, что она, не соблюдая традиций Молодого Месяца, посещала Надменного Джона — о чем без церемоний говорила ей тетя Элизабет. Если бы она, Эмили Берд Старр, никогда не ходила бы к Надменному Джону, она никогда не съела бы большое зеленое сладкое яблоко, а если бы она не съела большое зеленое сладкое яблоко, Надменный Джон никогда не сыграл бы с ней той ужасной шутки, а если бы он не сыграл с ней той шутки, тетя Элизабет никогда не пошла бы и не сказала ему резкие слова в духе гордых Марри, а если бы тетя Элизабет никогда не сказала ему резкие слова в духе гордых Марри, Надменный Джон не обиделся бы и не возжаждал бы мщения, а если бы он не обиделся и не возжаждал мщения, ему никогда не пришло бы в его надменную голову вырубить прекрасную рощу с северной стороны от Молодого Месяца… поскольку именно к этой беде привела вся цепь причин и следствий, как в стишке про дом, который построил Джек. Надменный Джон объявил публично в кузне Блэр-Уотер, что собирается вырубить рощу, как только уберет урожай: все до последнего дерева и побега пойдет под топор. Новость быстро дошла до Молодого Месяца и расстроила его обитателей так, как они уже много лет не бывали расстроены. В их глазах предстоящая вырубка рощи была настоящей катастрофой.

Элизабет и Лора едва могли поверить, что Надменный Джон не шутит. Вырубить рощу! Такое казалось невероятным. Этот большой, густой лесок из елей и кленов, всегда закрывал Молодой Месяц со стороны моря; он принадлежал Молодому Месяцу по всем законам морали. Вырубить его не осмелится даже Надменный Джон Салливан! Но Надменный Джон был печально знаменит тем, что всегда держал слово; это было неотъемлемой частью его надменности, а если он претворит в жизнь и это свое намерение… если он это сделает…

— Молодой Месяц погибнет, — плакала бедная тетя Лора. — Он будет выглядеть ужасно… вся его красота пропадет… и мы будем открыты северному ветру и морским штормам… а прежде нам всегда было здесь так тепло и уютно. И сад Джимми тоже погибнет.

— Вот что вышло из того, что мы взяли сюда Эмили, — сказала тетя Элизабет.

Это заявление было жестоким, даже принимая в расчет все обстоятельства дела, — жестоким и несправедливым, поскольку ее собственный острый язык и характерная для Марри язвительность сыграли не меньшую роль в произошедшем, чем присутствие Эмили в Молодом Месяце. Но она сказала то, что сказала, и эти ее слова пронзили самую душу Эмили, оставив в ней шрам на много лет. А бедняжке и без того было тяжело. Она так горевала, что не могла ни есть, ни спать. Как ни была сердита и несчастна Элизабет Марри, она все же крепко спала по ночам, но рядом с ней в темноте, боясь двинуться или повернуться, лежало тоненькое, маленькое существо, чьи слезы, безмолвно, украдкой бегущие по щекам, не могли принести облегчения разрывающемуся от горя сердцу. Эмили действительно считала, что ее сердце разрывается от горя; она не могла продолжать жить в таких мучениях. Никто не смог бы.

Эмили прожила в Молодом Месяце достаточно времени, чтобы полюбить его всем сердцем. Возможно, эта любовь даже была врожденной. Во всяком случае, приехав туда, где провела детство ее мать, она легко и естественно приспособилась к новой обстановке. Она любила Молодой Месяц так, как если бы в нем прошла вся ее короткая жизнь… любила каждую палочку и камешек, каждое дерево и травинку вокруг него… каждый сучок в истертом кухонном полу, каждую подушку зеленого мха на крыше молочни, каждый куст розовых и белых водосборов в старом саду, каждую его «традицию». Сама мысль о том, что он в значительной мере лишится своей красоты, была мучительна для Эмили. И сад кузена Джимми погибнет! Эмили любила этот сад почти так же глубоко, как сам кузен Джимми. Кузен Джимми больше всего гордился тем, что выращивал у себя те цветы и кустарники, которые не могли пережить зиму ни в одном другом уголке острова Принца Эдуарда, а если роща, закрывающая сад с севера, исчезнет, все эти растения погибнут. И подумать только, что этот прекрасный лесок будет вырублен… и Сегодняшняя дорога, и Вчерашняя, и Завтрашняя будут полностью уничтожены… и величественный Монарх Леса лишится короны… и маленький домик для игр, где они с Илзи проводили столько восхитительных часов, будет разрушен… и весь этот очаровательный, заросший пахучими папоротниками, уютный уголок сразу и навсегда исчезнет из ее жизни.

О, Надменный Джон отлично выбрал способ и время для своей мести!

Когда будет нанесен роковой удар? Каждое утро Эмили стояла со страдальческим видом на каменном пороге кухни и прислушивалась, ожидая, что в прозрачном сентябрьском воздухе раздастся стук топоров.

И каждый вечер, возвращаясь домой из школы, она боялась, что перед ней предстанет зрелище начавшейся работы по уничтожению рощи. Она томилась тоской и нигде не находила себе места. Бывали моменты, когда ей казалось, что жизнь стала невыносима. Каждый день тетя Элизабет заявляла, что вина за предстоящее бедствие лежит на Эмили, и девочка становилась болезненно чувствительной к этим заявлениям. Ей уже чуть ли не хотелось, чтобы Надменный Джон начал свое роковое дело и покончил с ним. Доведись Эмили услышать древнюю историю о дамокловом мече [44]Дамоклов меч — острый меч, который, согласно древнегреческому преданию, был подвешен сиракузским тираном Дионисием на конском волосе над головой завидовавшего ему Дамокла, которого во время пира он посадил на свое место., она от души посочувствовала бы Дамоклу. Если бы у нее была хоть какая-то надежда, что мольбы помогут, она спрятала бы в карман гордость Марри и гордость Старров, и всякую прочую гордость и опустилась бы на колени перед Надменным Джоном, чтобы отвратить от рощи его мстительную руку. Но она не верила, что мольбы помогут. Надменный Джон не оставил никому никаких сомнений относительно своей ожесточенной решимости осуществить задуманное. В Блэр-Уотер много говорили об этом деле. Некоторые были очень довольны тем, что гордости и престижу обитателей Молодого Месяца будет нанесен такой удар; другие считали, что Надменный Джон ведет себя подло и бесчестно, но все сходились в одном: они всегда предсказывали, что именно это случится, когда вражда уже третьего поколения Марри и Салливанов дойдет до неизбежной кульминации. Удивлялись лишь, что Надменный Джон не вырубил рощу давным-давно. Он всегда терпеть не мог Элизабет Марри — с тех самых времен, когда они вместе ходили в школу и ему не было пощады от ее ядовитого языка.

Однажды прямо на берегу озера Блэр-Уотер Эмили села и заплакала. Ее послали срёзать увядшие цветы с розовых кустов на могиле бабушки Марри, но, кончив работу, она почувствовала, что у нее не хватает духу вернуться в дом, где тетя Элизабет делала всех несчастными, так как сама была несчастна. Перри уже принес в Молодой Месяц ужасное известие: накануне в кузне Надменный Джон заявил, что собирается начать вырубку рощи в понедельник утром.

— Я не вынесу этого, — всхлипнула Эмили, обращаясь к розовым кустам.

Несколько поздних роз сочувственно кивали ей; Женщина-ветер перебирала и качала стебли высоких зеленых трав на могилах, в которых гордые Марри, мужчины и женщины, спали спокойно, ничуть не волнуемые старой враждой и страстями; лучи сентябрьского солнца, ласкового, яркого и безмятежного, ложились на урожайные поля, а у зеленого берега под свисающими к воде кустами плескали и напевали без слов голубые воды озера Блэр-Уотер.

— Не понимаю, почему Бог не остановит Надменного Джона, — гневно воскликнула Эмили. Несомненно, Марри из Молодого Месяца имели полное право ожидать этого от Провидения.

Через пастбище к ней, насвистывая, приблизился Тедди — нотки его привычной мелодии летели над Блэр-Уотер как волшебные звонкие капельки. Он перепрыгнул через изгородь кладбища и расположился, худенький и грациозный, весьма непочтительно, прямо на плоской могильной плите прабабушки Марри со знаменитой надписью: «Здесь я и останусь».

— В чем дело? — спросил он.

— Во всем, — отозвалась Эмили немного сердито. Тедди не имел права ходить с таким веселым видом. Она привыкла встречать больше сочувствия с его стороны, и ее огорчило, что на этот раз она этого сочувствия не нашла. — Разве ты не слышал, что Надменный Джон собирается начать рубить рощу уже в понедельник?

Тедди кивнул.

— Слышал. Мне Илзи сказала. Но знаешь, Эмили, я кое-что придумал. Надменный Джон не посмел бы вырубить эту рощу, если бы священник запретил ему это делать, ведь правда?

— Почему?

— Потому что католикам всегда приходится делать именно то, что им велят их священники, разве не так?

— Не знаю… я ничего о них не знаю. Мы пресвитериане.

Эмили слегка вскинула голову. Миссис Кент, как было известно, принадлежала к англиканской церкви, и, хотя Тедди посещал пресвитерианскую воскресную школу, это обстоятельство не обеспечивало ему достаточного веса в кругах потомственных пресвитериан.

— Если бы твоя тетя Элизабет сходила к отцу Кассиди в Уайт-Кросс и попросила его остановить Надменного Джона, может быть, он пошел бы ей навстречу, — настаивал Тедди.

— Тетя Элизабет никогда не попросит ни о чем католического священника, — сказала Эмили категорично. — Я в этом уверена. Она слишком гордая.

— Даже ради того, чтобы спасти рощу?

— Даже ради этого.

— Ну-у, думаю, тогда ничего нельзя сделать, — удрученно протянул Тедди. — Вот, взгляни… видишь, что я нарисовал? Это Надменный Джон в чистилище, и три маленьких дьяволенка тычут в него раскаленными докрасна вилами. Я срисовал это из одной маминой книжки… кажется, это был «Ад» Данте… только вместо лица мужчины, который изображен в книжке, я нарисовал лицо Надменного Джона. Можешь взять себе.

— Не хочу. — Эмили вытянула поджатые под себя ноги и встала. Время, когда она могла утешиться, подвергая Надменного Джона воображаемым пыткам, миновало. Она уже успела казнить его несколькими мучительными способами за время своих ночных бдений. Но неожиданно ей в голову пришла идея… дерзкая идея, от которой захватывало дух. — Мне пора домой, Тедди… скоро ужин.

Тедди сунул в карман отвергнутый рисунок… который был действительно великолепен, хотя ни Эмили, ни сам Тедди не могли оценить его по достоинству: такое выражение страдания на лице Надменного Джона, в которого тыкал вилами веселый маленький дьявол, было бы не под силу изобразить даже многим из художников, получивших специальное образование. Тедди отправился домой, сожалея, что ничем не может помочь Эмили; было совершенно ужасно, что такое существо, как Эмили — с ее нежными лилово-серыми глазами и улыбкой, навевающей разные чудесные мысли, которые невозможно выразить словами, — несчастно. Тедди был так огорчен, что изобразил еще несколько дьяволят на своем рисунке и заметно удлинил концы их вил.

Эмили вернулась домой с решительно сжатыми губами. За ужином она съела столько, сколько смогла — то есть совсем чуть-чуть: выражение лица тети Элизабет лишило бы ее аппетита, даже если бы он у нее был, — а затем тихонько выскользнула из дома через парадную дверь. Кузен Джимми работал в саду, но не окликнул ее. Кузен Джимми теперь всегда был очень печален. Эмили на мгновение замерла у колонн парадного крыльца, глядя на рощу Надменного Джона — зеленую, волнуемую ветром, совершенно очаровательную. Неужели эта роща к вечеру понедельника будет осквернена и превращена в жалкую пустошь, где нет ничего, кроме пеньков? Эта мысль заставила Эмили отбросить весь страх и колебания. Она проворно шагнула на ведущую к калитке дорожку.

За калиткой она повернула налево и вышла на длинную и таинственную красную дорогу, поднимавшуюся на Отрадную Гору. Эмили никогда прежде не ходила по этой дороге, ведущей прямо в Уайт-Кросс, но на этот раз она шла именно туда — в дом священника, чтобы поговорить с отцом Кассиди. До поселка Уайт-Кросс было две мили, и Эмили показалось, что она преодолела их слишком быстро — не потому, что это была красивая дорога, где гулял ветер, а на обочине росли дикие папоротники, среди которых прыгали маленькие кролики, но потому, что бедная Эмили страшилась ожидающего ее в конце этой дороги испытания. Она старалась придумать, что ей следует сказать… как она должна это сказать, но ее изобретательность отказала ей. Она не была знакома ни с одним католическим священником и не могла вообразить, как вообще с ними разговаривают. Католические священники представлялись ей даже еще более таинственными и непонятными людьми, чем протестантские пасторы. Что, если отец Кассиди ужасно рассердится на нее за то, что она осмелилась прийти к нему и обратиться с просьбой о помощи? Возможно, то, что она собиралась сделать, было ужасно со всех точек зрения. И, весьма вероятно, ничего хорошего из этого не выйдет. Скорее всего отец Кассиди откажется вмешаться и поговорить с Надменным Джоном, который был добрым католиком, в то время как она являлась, на взгляд католиков, еретичкой. Но любая надежда, даже самая слабая, что удастся отвратить беду, нависшую над Молодым Месяцем, заставила бы Эмили встать лицом к лицу со всей Священной коллегией кардиналов [45]Коллегиальный орган, в который входят все кардиналы римско-католической церкви.. Она была ужасно испугана и отчаянно нервничала, но мысль о том, чтобы повернуть назад, ни на миг не пришла ей в голову. Она лишь жалела, что не надела свои стеклянные бусы. Они могли произвести благоприятное впечатление на отца Кассиди.

Эмили никогда прежде не была в Уайт-Кросс, но узнала дом священника, как только увидела его: прекрасный, окруженный деревьями жилой дом возле большой белой часовни, на крыше которой сверкали золоченый крест и золоченые ангелы — на центральном шпиле крест, а на каждом из четырех маленьких шпилей по углам по одному ангелу. Эмили подумала, что они очень красивы, когда блестят в лучах опускающегося к горизонту солнца, и пожалела, что таких нет на простом белом здании пресвитерианской церкви в Блэр-Уотер. Она никак не могла понять, почему католикам достались все ангелы. Но времени размышлять об этом не было: дверь уже открылась, и на Эмили смотрела аккуратная маленькая служанка.

— Отец Кассиди… дома? — спросила Эмили, довольно отрывисто.

— Да.

— Могу я… его… видеть?

— Входите, — сказала маленькая служанка. Очевидно, никаких препятствий к тому, чтобы увидеть отца Кассиди, не существовало — никаких таинственных церемоний, чего она отчасти ожидала… в том случае, если ей вообще будет позволено его увидеть. Проведя Эмили в комнату, где вдоль всех стен стояли шкафы с книгами, горничная оставила ее там, а сама ушла, чтобы позвать отца Кассиди, который, как она сказала, работал в саду. Это прозвучало вполне естественно и ободряюще. Если отец Кассиди работал в саду, он не мог быть таким уж страшным.

Эмили с любопытством огляделась. Она находилась в очень красивой комнате: удобные кресла, картины, цветы. Вокруг не было ничего пугающего или зловещего — кроме громадного черного кота, который сидел на самом верху одного из книжных шкафов. Это было поистине громадное существо. Эмили обожала кошек и всегда была с ними на короткой ноге. Но такого кота она еще никогда не видела. При своих размерах и дерзких, золотистых глазах, выглядевших на его черной бархатной мордочке как живые драгоценности, он казался существом совершенно иного вида, чем обычные славные, милые, почтенные кошки. Мистер Дэр никогда не стал бы держать в своем доме такого зверя. Весь страх, который Эмили испытывала перед отцом Кассиди, мгновенно вернулся к ней.

И тут в комнату с самой дружеской на свете улыбкой вошел отец Кассиди. Эмили, окинув его прямым, открытым взглядом, сразу (что было ее привычкой — или талантом) составила о нем свое мнение и больше не испытывала никакого страха. Он был крупным широкоплечим мужчиной, с темными глазами и темными волосами, и лицо его так сильно загорело по причине глубоко укоренившейся привычки ходить с непокрытой головой под самым безжалостным солнцем, что тоже было темным. Эмили подумала, что он выглядит точь-в-точь как большой орех… большой, крепкий бурый орех.

Обмениваясь с ней рукопожатием, отец Кассиди внимательно посмотрел ей в лицо. Эмили в ту минуту была, что случалось с ней порой, особенно красива. Волнение окрасило ее лицо румянцем цвета дикой розы, солнечный свет придал черным волосам блеск влажного шелка, глаза были нежными, темными и ясными; но особое внимание отца Кассиди привлекли ее ушки: он неожиданно нагнулся, чтобы получше рассмотреть их. На миг Эмили охватил ужас: чистые ли они?

— У нее острые ушки, — сказал отец Кассиди пронзительным шепотом. — Остренькие ушки! Как только я увидел ее, я понял , что она пришла прямо из страны фей. Садись, эльф… если эльфы сидят… садись и сообщи мне последние новости двора королевы Титании.

Эмили почувствовала себя в родных просторах. Отец Кассиди говорил ее языком и произносил слова таким приятным, гортанным голосом, с мягким акцентом, как пристало настоящему ирландцу. Но Эмили тут же покачала головой — немного печально. С тяготящим душу сознанием цели ее визита было невозможно играть роль посланника из страны эльфов.

— Я всего лишь Эмили из Молодого Месяца, — сказала она, а затем поспешно выдохнула, так как не должно было быть никакого обмана… никакого плавания под чужим флагом… — и я протестантка.

— Очень милая маленькая протестантка, — сказал отец Кассиди. — Но я действительно немного разочарован. Я привык к протестантам — здешние леса кишат ими, — однако прошла уже добрая сотня лет, с тех пор как ко мне в последний раз заглядывал эльф.

Эмили растерянно уставилась на него. Отцу Кассиди никак не могло быть сто лет. На вид ему можно было дать не больше пятидесяти. Впрочем, возможно, католические священники живут дольше, чем прочие люди. Она не знала, что сказать, а потому произнесла, немного запинаясь:

— Я вижу, у вас есть кот.

— Ошибаешься. — Отец Кассиди покачал головой и тяжко застонал. — Это я есть у кота.

Эмили оставила все попытки понять отца Кассиди. Он был очень мил, но непостижим. Что ж, пусть будет так, решила она. Ей нужно приступить к тому, для чего она пришла в его дом.

— Вы ведь вроде как пастор, да? — спросила она робко. Она не знала, отнесется ли отец Кассиди благосклонно к тому, что его назовут пастором.

— Вроде как, — любезно согласился он. — Видишь ли, пасторы и священники не могут сами произносить ругательств. Им приходится держать котов, чтобы они делали это за них. У меня еще не было ни одного кота, который ругался бы так благородно и проникновенно, как Бой.

— Это так вы его называете? — спросила Эмили, глядя не без благоговейного страха на черного кота. Казалось не совсем безопасным беседовать о нем в его присутствии.

— Так он сам себя называет. Моя мать не любит его, потому что он крадет сливки. Ну, а я не имею ничего против того, что он их крадет, но вот чего я не могу вынести, так это того, как он, выпив их, облизывается. Ах, Бой, к нам пришел эльф. Взволнуйся же хоть на этот раз, умоляю тебя… голубчик.

Бой отказался взволноваться. Он нахально подмигнул Эмили золотистым глазом.

— Эльф, у тебя есть какое-нибудь представление о том, что происходит в голове у кота?

До чего странные вопросы задавал отец Кассиди! Однако Эмили подумала, что ей, пожалуй, понравились бы его вопросы, если бы она не была так озабочена. Неожиданно отец Кассиди склонился к ней через стол и спросил:

— Ну, так что же тебя тревожит?

— Я так несчастна, — сказала Эмили жалобно.

— Многие несчастны. Каждый человек порой несчастен. Но существа с остренькими ушками не могут быть несчастны. Это удел одних смертных.

— Ох, пожалуйста… пожалуйста… — Эмили не знала, как ей его называть. Обидится ли он, если протестантка назовет его «отцом»? Но ей пришлось рискнуть… — Отец Кассиди, я в ужасном горе и пришла попросить вас об огромном одолжении.

И Эмили рассказала ему всё, от начала до конца… о давней вражде Марри и Салливанов, о своей былой дружбе с Надменным Джоном, о большом сладком яблоке, о роковых последствиях и об угрозе мести Надменного Джона. Бой и отец Кассиди слушали с равной серьезностью, пока она не кончила. Затем Бой подмигнул ей, а отец Кассиди соединил вместе кончики своих длинных смуглых пальцев.

— Хм, — сказал он.

(«Впервые я слышу, как кто-то говорит „хм“ в жизни, а не в книжке», — мелькнуло в голове у Эмили.)

— Хм, — повторил отец Кассиди. — И ты хочешь, чтобы я предотвратил это гнусное деяние?

— Если можете, — сказала Эмили. — Ах, было бы совершенно замечательно, если бы вы смогли его предотвратить. Вы… вы это сделаете?

Отец Кассиди еще плотнее стиснул кончики пальцев.

— Боюсь, эльф, я вряд ли могу использовать ключи святого Петра [46]В переносном смысле, «власть папского престола», «право отпущения грехов»., чтобы помешать Надменному Джону распорядиться его законной собственностью в соответствии с его желанием.

При чем тут ключи святого Петра, Эмили было невдомек, но она поняла, что отец Кассиди отказывается использовать власть церкви для воздействия на Надменного Джона. Значит, нет никакой надежды. Она не смогла сдержать слез разочарования.

— Ну-ну, дорогая, не плачь, — умоляюще сказал отец Кассиди. — Эльфы никогда не плачут… они не умеют плакать. Мое сердце разобьется, если обнаружится, что ты не имеешь отношения к зеленому народцу [47]Феи, эльфы, гномы.. Ты можешь уверять, что ты из Молодого Месяца и исповедуешь какую угодно религию, но факт остается фактом: ты принадлежишь Золотому Веку и старым богам. Вот почему я должен спасти для тебя твой драгоценный клочок леса.

Эмили удивленно уставилась на него.

— Мне кажется, это осуществимо, — продолжил отец Кассиди. — Думаю, что, если я пойду к Надменному Джону и поговорю с ним по душам, мне удастся его образумить. Мы с Надменным Джоном очень близкие друзья. Он вполне здравомыслящее существо, если только знать, как к нему подойти… то есть, как благоразумно польстить его самомнению. Я скажу ему — не как священник прихожанину, но как мужчина мужчине, — что ни один порядочный ирландец не ведет войну с женщинами и что ни один разумный человек не уничтожает во имя одной лишь неприязни к другому человеку прекрасные старые деревья, которым требуется добрых полвека, чтобы вырасти, и которые невозможно заменить. Право же, того, кто без крайней необходимости рубит такое дерево, следовало бы повесить, как Амана, на виселице вышиной в пятьдесят локтей, сделанной из этого самого дерева [48]См. Библия, Книга Есфирь, гл. 7, стихи 9 и 10..

(Эмили подумала, что, когда вернется домой, непременно запишет последнюю фразу отца Кассиди в подаренную ей кузеном Джимми книжку с чистыми страницами.)

— Но этого я Надменному Джону не скажу, — заключил отец Кассиди. — Да, Эмили из Молодого Месяца, думаю, мы можем считать дело решенным: твой лесок не будет вырублен.

Эмили вдруг почувствовала себя очень счастливой. Почему-то она целиком и полностью верила в отца Кассиди. Она не сомневалась, что он заставит Надменного Джона плясать под свою дудку.

— Ах, мне никогда не удастся отблагодарить вас за это! — сказала она с глубоким чувством.

— Это правда, так что не трать зря слов. Лучше расскажи мне что-нибудь. Сколько вас таких? И как давно ты — это ты?

— Мне двенадцать… ни братьев, ни сестер у меня нет. И я думаю , мне теперь лучше вернуться домой.

— Но не прежде, чем ты перекусишь.

— О, спасибо, я ужинала.

— Два часа назад, а потом еще прошла пешком две мили. Не говори глупостей.

Жаль, что я не располагаю нектаром и амброзией… той едой, какую едят эльфы… и не имею даже блюдечка лунного света, но на острове Принца Эдуарда ни одна женщина не печет более вкусного кекса с изюмом, чем моя мать. А еще мы держим корову, которая дает жирнейшие сливки. Подожди здесь немного. Пусть Бой тебя не пугает. Он иногда ест нежных маленьких протестанток, но никогда не связывается с лепреканами [49]Лепрекан — в ирландском фольклоре, озорной эльф..

Когда отец Кассиди вернулся, вместе с ним в комнату с подносом в руках вошла его мать. Эмили ожидала увидеть миссис Кассиди такой же крупной и смуглой, как ее сын, но та оказалась самой миниатюрной женщиной, какую только можно вообразить, с шелковистыми снежно-белыми волосами, ласковыми голубыми глазами и розовыми щеками.

— Разве она не очаровательнейшая из матерей? — спросил отец Кассиди. — Она у меня для того, чтобы на нее смотреть. Конечно, — отец Кассиди понизил голос до театрального шепота, — есть в ней что-то странное. Я замечал, как иногда эта женщина бросала все в самый разгар уборки дома и уходила, чтобы провести остаток дня в лесах. Думаю, она, как и ты, имеет какие-то связи с феями.

Миссис Кассиди улыбнулась, поцеловала Эмили, а потом сказала, что должна пойти в кухню, где у нее варится варенье, и торопливо удалилась.

— А теперь, эльф, садись здесь, стань минут на десять человеком, и мы славно перекусим.

Эмили в самом деле была голодна — приятное чувство, которого она не испытывала уже недели две. Кекс миссис Кассиди вполне оправдывал выраженные ее сыном-священником претензии на превосходство над другими кексами, и корова, дающая жирнейшие сливки, похоже, отнюдь не была вымыслом.

— Что ты сейчас думаешь обо мне? — неожиданно спросил отец Кассиди, заметив, что глаза Эмили задумчиво устремлены на него.

Эмили покраснела. Она думала о том, удастся ли ей набраться смелости, чтобы обратиться к отцу Кассиди с еще одной просьбой.

— Я думаю, вы ужасно хороший, — сказала она.

— Я действительно ужасно хороший, — согласился отец Кассиди. — Я такой хороший, что исполню любое твое желание… так как чувствую, что ты хочешь, чтобы я сделал для тебя что-то еще.

— Я в затруднительном положении с самого начала этого лета. Понимаете, — Эмили была очень серьезна… — я поэтесса.

— Святые угодники! Это в самом деле очень серьезно. Не знаю, смогу ли я существенно помочь тебе. И как давно это с тобой?

— Вы смеетесь надо мной? — спросила Эмили печально.

Отец Кассиди проглотил что-то еще, кроме кусочка кекса с изюмом.

— Упасите меня святые угодники! Просто я несколько ошеломлен. Принимать в гостях леди из Молодого Месяца… и эльфа… и поэтессу в одном лице — это, пожалуй, слишком большая честь для скромного священника вроде меня. Возьми еще кусочек кекса и расскажи мне все подробно.

— Дело вот в чем… Я пишу эпическую поэму.

Отец Кассиди вдруг подался вперед и слегка ущипнул Эмили за запястье.

— Я только хотел убедиться, что ты настоящая, — объяснил он. — Да-да, я понял, ты пишешь эпическую поэму… продолжай. Думаю, я уже обрел второе дыхание.

— Я начала ее прошлой весной. Сначала я назвала ее «Белая леди», но теперь изменила это название на «Дочь моря». Вам не кажется, что это лучше звучит?

— Гораздо лучше.

— У меня готовы три первых песни, но продвинуться дальше я не могу, так как есть кое-что, чего я не знаю и никак не могу выяснить. Меня это так огорчает.

— Что же это такое?

— В моей поэме, — сообщила Эмили, прилежно поедая кекс с изюмом, — рассказывается об одной очень красивой девушке знатного происхождения, которую в младенчестве украли у ее настоящих родителей и воспитали в избушке дровосека.

— Один из семи оригинальных сюжетов в мире, — пробормотал отец Кассиди.

— Что?

— Ничего. Всего лишь дурная привычка думать вслух. Продолжай.

— У нее был высокородный возлюбленный, но его родственники не пожелали, чтобы он женился на ней, так как в их глазах она была всего лишь дочерью лесника…

— Второй из семи сюжетов… извини.

— …так что они отправили его в Святую Землю, в Крестовый поход, а оттуда пришло известие, что он убит, и Эдита — ее звали Эдита — удалилась в монастырь.

Эмили сделала паузу, чтобы откусить кусочек кекса, а отец Кассиди подхватил, подражая ее тону:

— Но теперь ее возлюбленный возвращается, очень даже живой, хоть и в шрамах от мечей язычников, и секрет ее рождения раскрыт благодаря предсмертному признанию старой няньки и родимому пятну на руке.

— Откуда вы узнали? — изумленно ахнула Эмили.

— О, я догадался… я очень догадлив. Но в чем же причина твоих затруднений?

— Я не знаю, как вернуть ее из монастыря, — призналась Эмили. — Я подумала, что, может быть, вы знаете, как это сделать.

И снова отец Кассиди соединил кончики пальцев.

— Что ж, давай подумаем. Вы взялись за непростую задачу, юная леди. Итак, как же обстоит дело? Эдита приняла монашество не потому, что чувствовала призвание свыше, но потому, что воображала, будто ее сердце разбито. Католическая церковь не освобождает своих монахинь от принесенных ими обетов только потому, что они случайно совершили такого рода маленькую ошибку. Нет, нет… мы должны иметь более существенные основания для такого освобождения. Эта Эдита — единственный ребенок своих настоящих родителей?

— Да.

— О, тогда путь открыт. Если бы у нее были братья или сестры, тебе — чтобы обойти это препятствие — пришлось бы убить их, что само по себе весьма аморально. Ну, а так… она единственная дочь и наследница благородного семейства, которое много лет было в смертельной вражде с другим благородным семейством… семейством ее возлюбленного. Ты знаешь, что такое междоусобная вражда?

— Разумеется, — сказала Эмили презрительно. — И у меня все это уже есть в поэме.

— Тем лучше. Эта вражда раскалывает все королевство на две части, и спасение может принести только союз между Монтекки и Капулетти [50]Враждующие семейства в трагедии Шекспира «Ромео и Джульетта» (1591)..

— Их зовут по-другому.

— Неважно. В таком случае это государственный вопрос с далеко идущими последствиями, а потому обращение к верховному понтифику вполне оправдано. Тебе требуется, — отец Кассиди серьезно покивал, — освобождение от монашеского обета, полученное из Рима.

— «Освобождение от обета»… трудно вставить такое выражение в поэму, — сказала Эмили.

— Несомненно. Но юные леди, которые полны решимости писать эпические поэмы, помещая своих героинь в обстановку, существовавшую сотни лет назад, и выбирая для них религию, о которой ничего не знают, должны предполагать, что столкнутся с определенными трудностями.

— О, думаю, я сумею вставить это выражение в поэму, — сказала Эмили бодро. — И я вам весьма признательна. Вы представить не можете, какое это для меня облегчение. Я теперь кончу мою поэму за несколько недель. А то этим летом я совсем над ней не работала. Впрочем, я все равно была занята. Мы с Илзи Бернли создавали новый язык.

— Создавали… новый… прости… Ты сказала язык?

— Да.

— А в чем дело с английским? Неужели он не достаточно хорош для тебя, непостижимое маленькое существо?

— О, вполне хорош. Мы не по этой причине создаем новый. Понимаете, весной кузен Джимми нанял кучу французских мальчиков, чтобы они помогли ему сажать картошку. Мне тоже пришлось помогать, а Илзи пришла, чтобы составить мне компанию. И было так досадно, когда эти мальчики говорили между собой по-французски, а мы не могли понять ни слова из их разговоров. Они это делали просто для того, чтобы нас позлить. Такая тарабарщина! Так что мы с Илзи решили, что изобретем новый язык, который они не смогут понять. Дело у нас продвигается отлично. Когда придет время убирать картошку, мы будем говорить друг с другом, а эти мальчишки не поймут ни слова. Ах, отличная будет забава!

— Не сомневаюсь. Но две девочки, которые берут на себя труд изобрести новый язык только для того, чтобы расквитаться с несколькими бедными французскими мальчиками… Нет, вы для меня непостижимы, — сказал отец Кассиди беспомощно. — И чем вы только займетесь, когда вырастете? Станете красными революционерками. Я трепещу за будущее Канады.

— О, создавать язык — это не труд, а удовольствие. И все девочки в школе просто с ума сходят от досады, когда слышат, как мы говорим на нем, и не могут ничего понять из наших разговоров. Мы можем говорить друг другу наши секреты прямо в их присутствии.

— Зная человеческую природу, я прекрасно понимаю, в чем заключается удовольствие. Давай послушаем несколько фраз на вашем языке.

—  Наш миллан оу сти долман боут тей Шрузбури фернас та пу литанос , — сказала Эмили бойко. — Это значит: следующим летом я собираюсь в леса под Шрузбури собирать землянику. На днях во время перемены я прокричала это Илзи через весь школьный двор. Все даже глаза вытаращили!

— Вытаращили, вот как? Еще бы. Мои собственные бедные старые глаза чуть не вылезли на лоб. Ну, давай послушаем еще что-нибудь.

—  Моу трэл лай умер себ ад лай моу трин; моу бертрал себ моу бертрин дас стен умерли э тинг сетра. А это значит: мой отец умер и моя мать тоже, мои дедушка и бабушка умерли очень давно. Мы еще не придумали слово для «умер». Думаю, скоро я смогу записывать мои стихи на нашем языке, и тогда тетя Элизабет не сможет их прочесть, даже если найдет.

— Ты написала еще какие-то стихи, кроме твоей эпической поэмы?

— О да, много… только короткие… десятки стихотворений.

— Хм. Не будешь ли ты так добра и не позволишь ли мне послушать какое-нибудь из них?

Эмили была весьма польщена. Она не имела ничего против того, чтобы прочесть отцу Кассиди свои драгоценные произведения.

— Я прочту вам мое последнее стихотворение, — сказала она, с важностью прочистив горло. — Оно называется «Вечерние мечты».

Отец Кассиди слушал внимательно. После первой строфы выражение его крупного загорелого лица изменилось, и он начал складывать вместе кончики пальцев. Закончив, Эмили опустила ресницы и, дрожа, ждала его слов. Что, если отец Кассиди скажет, что стихотворение никуда не годится? Нет, он не будет так невежлив… но, если он высмеет стихотворение, как высмеял ее эпическую поэму… она будет знать, что это означает.

Отец Кассиди заговорил не сразу. Напряженное ожидание было мучительным для Эмили. Она опасалась, что он не может похвалить ее стихи и в то же время не желает обидеть ее порицанием. Ее «Вечерние мечты» вдруг показались ей чепухой. Как она могла оказаться настолько глупа, чтобы прочесть их отцу Кассиди!

Разумеется, «Вечерние мечты» были чепухой. Отец Кассиди знал это достаточно хорошо. И все же… для маленькой девочки, совсем еще ребенка… и рифма, и ритм могли считаться безупречными… и была одна строка… только одна… «мерцанье золотистых звезд»… из-за этой строки отец Кассиди неожиданно сказал:

— Продолжай… продолжай писать стихи.

— Вы хотите сказать… — У Эмили перехватило дыхание.

— Я хочу сказать, что со временем ты сможешь чего-нибудь добиться. Чего-нибудь… не знаю, многого ли… но продолжай… продолжай.

Эмили была так счастлива, что ей захотелось заплакать. Это было первое слово похвалы, которое она услышала в жизни… если не считать похвал отца… а отец может быть чересчур высокого мнения о своем ребенке. Эта похвала была иной. И впоследствии, на протяжении всей своей долгой борьбы за признание, Эмили никогда не забывала это «продолжай» отца Кассиди и его тон.

— Тетя Элизабет ругает меня за то, что я пишу стихи, — заметила она печально. — Тетя говорит, что люди будут считать меня такой же глуповатой, каким считают кузена Джимми.

— Путь гения никогда не был гладок. Но возьми еще кусочек кекса… пожалуйста, только для того, чтобы доказать, что в тебе есть нечто от простой смертной.

—  Ви, мерри тай, оу дел ри долман коузи аман рай сен риттер. Это переводится так: нет, спасибо, я должна вернуться домой, прежде чем стемнеет.

— Я отвезу тебя.

— О, нет-нет. Вы очень добры… — На этот раз английский вполне устроил Эмили. — Но я лучше пройдусь пешком. Мне… мне… будет приятно прогуляться.

— А это переводится так: мы должны скрыть все от старой леди? — сказал отец Кассиди с лукавой искоркой в глазах. — До свидания, и желаю тебе всегда видеть в зеркале радостное лицо!

Эмили была слишком счастлива, чтобы чувствовать усталость на пути домой. Казалось, радость в ее сердце била ключом — игристым и радужным. Когда она добралась до вершины большого холма и окинула взглядом Молодой Месяц, ее глаза наполнились любовью и удовлетворением. Как прекрасен он был в вечерней тени старых деревьев!

Верхушки самых высоких елей лиловели на фоне северо-западного неба, окрашенного в цвета роз и янтаря; внизу за ним дремало в серебре озеро Блэр-Уотер; Женщина-ветер сложила в окрашенной закатом долине свои призрачные крылья, похожие на крылья летучей мыши; и покой опустился на мир как благословение. Эмили испытывала абсолютную уверенность, что все будет хорошо. Отец Кассиди это как-нибудь устроит.

И он велел ей «продолжать»!


Читать далее

Люси Мод Монтгомери. Истории про девочку Эмили
Глава 1. Дом в низине 20.01.15
Глава 2. Ночной разговор 20.01.15
Глава 3. Белый вороненок 20.01.15
Глава 4. Тайный семейный совет 20.01.15
Глава 5. Коса на камень 20.01.15
Глава 6. В молодом месяце 20.01.15
Глава 7. Книга прошлого 20.01.15
Глава 8. Испытание огнем 20.01.15
Глава 9. Подарок судьбы 20.01.15
Глава 10. Новые огорчения 20.01.15
Глава 11. Илзи 20.01.15
Глава 12. Пижмовый холм 20.01.15
Глава 13. Дщерь Евы 20.01.15
Глава 14. Вскормленные фантазией 20.01.15
Глава 15. Разнообразные трагедии 20.01.15
Глава 16. Мисс Браунелл получает отпор 20.01.15
Глава 17. «Живые послания» 20.01.15
Глава 18. Отец Кассиди 20.01.15
Глава 19. Возобновленная дружба 20.01.15
Глава 20. Эфирной почтой 20.01.15
Глава 21. «Романтично, но неприятно» 20.01.15
Глава 22. Старая мыза 20.01.15
Глава 23. Привидения 20.01.15
Глава 24. Счастлива по-другому 20.01.15
Глава 25. «Она не могла так поступить» 20.01.15
Глава 26. На берегу залива 20.01.15
Глава 27. Клятва Эмили 20.01.15
Глава 28. Ткущая мечты 20.01.15
Глава 29. Святотатство 20.01.15
Глава 30. Когда завеса поднялась 20.01.15
Глава 31. Великая минута в жизни Эмили 20.01.15
Глава 18. Отец Кассиди

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть