Онлайн чтение книги Эмма Браун
Глава 10

Направляясь в спальню, я решила посмотреть, как там моя гостья. Она спала, но сон у нее был каким-то беспокойным. Казалось, ее что-то мучило. Ее лицо было бледным и напряженным. Временами она издавала тихие стоны. Я поправила одеяло и положила руку ей на лоб. На какое-то мгновение она открыла глаза и испуганно посмотрела на меня, потом снова закрыла глаза и заснула. Теперь сон ее стал более спокойным. Уже лежа в постели, я подумала о том, что по странному стечению обстоятельств нам обеим, двум беззащитным женщинам, пришлось подвергнуться унижениям. Каждую из нас против воли хотели превратить в красивую и ненужную вещь. Наверное, Провидение Господне послало ее мне. Во всяком случае, мне очень хотелось верить в это, но, будучи женщиной практичной, я понимала, что этому есть довольно простое объяснение. Дело в том, что подобная участь уготована почти всем представительницам женского пола.

На следующий день я проснулась рано и сразу же с усердием принялась за работу. Сегодня у моей гостьи будет новое платье. Я так увлеклась, что не замечала ничего вокруг. Неудивительно, что я не услышала, как девочка легко и бесшумно, словно эльф, спустилась по лестнице. И только когда я почувствовала на шее ее теплое дыхание, то поняла, что я в комнате не одна. Матильда стояла рядом и с интересом наблюдала за моей работой. Я оставила свое шитье, чтобы позавтракать вместе с ней. Я попросила мою служанку Мэри, чтобы она постелила на стол самую лучшую скатерть, принесла фарфоровую посуду и столовое серебро, сорвала несколько еще свежих цветов из сада, поставила на стол варенье и сладкие булочки. Мне хотелось, чтобы жизнь в моем доме для этой маленькой несчастной девочки началась с чего-нибудь радостного.

Моя столовая казалась ярким пятном на фоне зимней природы. Эта была единственная комната в доме, которую я, ослушавшись мужа, не отделала его любимыми деревянными панелями. Стены в этой комнате были окрашены в ярко-голубой цвет – цвет летнего неба. На окнах висели короткие занавески из французского кружева. Эта комната напоминала маленький плывущий по морю корабль. Прежде чем сесть за стол, Матильда внимательно осмотрела комнату своим серьезным и немного печальным взглядом. Она почти ничего не ела, но с нескрываемым интересом рассматривала окружающую обстановку. Мы не спеша пили чай и вели разговоры о погоде, словно две старые матроны. Мне было хорошо и уютно, да и она тоже, похоже, немного успокоилась.

– Не кажется ли тебе, что скоро начнется дождь? – спросила я.

– Не сейчас, немного позже, – задумчиво сказала она, – но мне очень хочется, чтобы сегодня ярко светило солнце.

– Почему? Ты хочешь пойти на прогулку?

– Нет, благодарю вас. Просто мне кажется, что в моей жизни было так мало солнечного света, – несколько странно ответила она. – К тому же в лучах солнца столовое серебро будет светиться.

– Я уверена, что ты не в первый раз пользуешься серебряными столовыми приборами.

Она с упреком посмотрела на меня, и я поняла, что, задав этот провокационный вопрос, нарушила некий этикет. Я тут же пожалела об этом и быстро исправила свою ошибку.

– Каждое время года имеет свою прелесть. Представь себе, что это не скатерть, а белая снежная равнина. Посмотри, как зимнее солнце смягчает ее яркость, добавляя мягкие

оттенки серого цвета, как бы готовя нас к этому спокойному и дремотному времени года. Рассказывая о нашем с Матильдой совместном завтраке, я не упомянула об одном важном обстоятельстве. Когда я описывала прелести зимней природы, глаза Матильды сияли ярко-серым огнем, словно бурное море.

Я подумала, что она все-таки по-своему красива, только эта ее красота не имеет ничего общего с броской внешней красотой.

Я снова вернулась к работе и предложила ей самостоятельно осмотреть дом. С особым интересом она рассматривала вещи, которые я сделала своими руками. Они располагались по всему дому. Это и цветы из перьев, и восковые фрукты, и вышитые подушечки, и картины, собранные из разнообразных семян и ракушек. Все эти забавные вещицы напоминали мне дни моей далекой юности. Они были похожи на сувениры, которые путешественники обычно привозят из далеких стран на память о своих странствиях.

– Тебе они нравятся? – спросила я.

– Очень тонкая работа, – тактично ответила она.

– Это занятие для праздных рук, – ответила я. – Возьми то, что тебе нравится, и отнеси в свою комнату.

– Это не моя комната, – возразила она и осторожно поставила вещицу, которую держала в руках. – Я скоро уеду.

Я не знала, что ответить на это грустное напоминание. Я уже решила попросить мистера Эллина, чтобы он разрешил мне оставить у себя девочку до тех пор, пока все до конца не выяснится. И все же в этот момент я почувствовала, что не имею права вводить ее в заблуждение ложными обещаниями.

– Отныне, Матильда, – пообещала я, – можешь считать эту комнату своей. И она останется твоей несмотря на то, будешь ты в ней жить или нет. Если ты выберешь какую-нибудь вещицу и отнесешь ее в свою комнату, то там она и будет стоять. И где бы ты ни была, помни, что эта комната твоя и все в ней остается по-прежнему.

Хотя она и не улыбнулась, но мне показалось, что ей понравилось мое предложение, и я была рада, что эти символы моего вынужденного безделья все-таки хоть для чего-то сгодились. Она выбрала картину из перламутровых ракушек. Все знают, что каждая картина имеет свою историю. Матильда спросила у меня, связана ли какая-нибудь история с картиной, которую она выбрала. Я сказала, что такая грустная история есть, и она уселась рядом со мной, чтобы ее послушать. Нам было так уютно и тепло вместе, и мы даже забыли о том, что на улице стоит холодная зима и дует сильный ветер.

Мистер Челфонт остался непреклонным и не изменил своего мнения насчет того, чем должна заниматься жена. Я должна была стать чем-то вроде экзотического павлина, некой приманкой, так сказать, символом нашего мнимого благополучия. Моей единственной задачей было изображать праздность и безделье, для того чтобы на нас обратили внимание влиятельные люди. Это оскорбляло меня до глубины души. Я упрашивала мужа, чтобы он разрешил мне найти себе какое-нибудь пристойное занятие.

– У меня ведь тоже есть голова на плечах, – сказала я.

– Тогда мне бы хотелось, чтобы ты ею пользовалась, – грубо ответил он. Это было странно, потому что он никогда до этого не грубил мне.

– Просто я придумала, как улучшить работу в лавке, – ответила я и рассказала мужу о своих планах, о том, как можно устроить витрины для фруктов и овощей, как расположить полки с домашними вареньями и соленьями.

– То, что надо! – обрадовался он. – Это вполне достойное занятие! Ты будешь дома варить варенье, а я буду продавать его в своей лавке. Что же касается других твоих предложений, то я с радостью сделаю все, о чем ты мне рассказала. Именно для этого я и женился на девушке, обладающей вкусом.

Теперь мне предстояло выбрать домашнюю прислугу. Для этом цели в наш дом пригласили целую толпу людей. Сначала я всех отослала обратно и попыталась урезонить моего не в меру щедрого мужа.

– Но, мистер Челфонт, ведь совершенно ясно, что для того, чтобы мы могли позволить себе содержать одного слугу, наш доход должен составлять сто пятьдесят фунтов в год, а чтобы содержать троих слуг – пятьсот фунтов. У нас есть такие деньги?

– Я в этом не уверен, – признался он. – Дело в том, что, вкладывая деньги в дело, да еще в развивающееся дело, трудно точно определить размер годовой прибыли. В то же время наличие слуг в доме упрочит нашу репутацию. Когда наш домовладелец поймет это, он обязательно расскажет об этом владельцу другого дома, и количество наших покупателей увеличится. И не стоит волноваться, моя маленькая принцесса. Лучше займитесь тем, чем обычно занимаются другие жены. Не хотите ли вы купить новые ткани для дома?

– А как же деньги, сэр? Чем я заплачу за них? – взмолилась я.

Альберт засмеялся и поздравил себя с тем, что он, должно быть, обладает отличной интуицией, если смог выбрать себе такую супругу.

– Если бы ты, Бель, была такой же, как я, дело закончилось бы тем, что мы с тобой оказались в долговой яме. Если бы я был похож на тебя, то мы кое-как сводили бы концы с концами и всю жизнь прожили бы в бедности. Но так как я авантюрист по натуре, а ты человек расчетливый, то я могу себе позволить мчаться, как скаковая лошадь, ничего не опасаясь при этом. Ведь ты надежно держишь в своих руках поводья. Мы с тобой вдвоем сможем горы свернуть. О мадам,

мы с вами просто идеальные партнеры!

У меня не было сил, чтобы сдержать этого горячего скакуна, и я в конце концов согласилась, чтобы у нас была одна служанка. Я понятия не имела, как нужно выбирать домашнюю прислугу, и поэтому решила, что главным качеством любого слуги должна быть честность. Именно поэтому я и выбрала Мэри Олдройд. В газете она поместила скромное объявление следующего содержания: «Простая девушка ищет работу домашней прислуги». Итак, в свои семнадцать лет я была уже хозяйкой дома (который, правда, напоминал мне карточный домик), мужем моим был простой человек, у меня была служанка и мне нечем было себя занять. Я попросила мистера Челфонта, чтобы он разрешил мне в выходные посещать своих родителей. К моему удивлению, он согласился.

Он считал, что дочь, которая любит и уважает своих родителей, будет так же относиться и к своему супругу. Для меня же эти визиты стали глотком свежего воздуха. Когда я приходила, маме сразу становилось легче, а отец так светился от радости, что даже глубокие морщины, покрывавшие все его лицо, были не так заметны. Дети все время крутились возле меня и радостно щебетали, словно стайка неугомонных птиц. Что же касается меня, то, приходя в родительский дом, я чувствовала невероятное облегчение. В этом доме жили простые люди, которым было чуждо тщеславие. Здесь я могла заниматься привычными делами и вести беседы на привычные темы.

Отцу казалось вполне естественным то, что я работаю с ним бок о бок. Он спросил меня, как протекает моя семейная жизнь.

– Мистер Челфонт хороший человек, – откровенно ответила я.

– Но счастлива ли ты? – настаивал он.

– Я счастлива, что сейчас здесь, с тобой, – сказала я, сосредоточившись на своей работе. Я как раз занималась тем, что вдевала нитки в иголки.

Он внимательно посмотрел на меня. Глаза его были грустными. Ты недовольна своим замужеством? Все не совсем так, как я себе представляла, – очень осторожно ответила я. Веселая улыбка появилась на его уставшем лице.

– И что же, скажи мне на милость, юная семнадцатилетняя девушка ожидает от замужества? Мне не хотелось обременять его своими тревогами, но он посмотрел на меня так, как обычно умудренные жизнью родители смотрят на своих неразумных детей. И эта снисходительность разозлила меня. Я ожидала, что наша жизнь будет честной и открытой, – сказала я. – Я думала, что мы оба будем много и усердно работать, чтобы со временем обустроить свой дом.

– Он не любит трудиться? – испуганно спросил отец. – Он играет в карты? А может быть, он пьяница?

– Нет, отец. Он очень много работает. Но он не хочет, чтобы я работала.

Отец пристально посмотрел на меня. Казалось, что он взглядом хотел донести до меня какие-то свои потаенные мысли.

– Я знаю, что ты прилежная и старательная девушка. Такой мы и хотели тебя воспитать. Но вот что я тебе скажу: я рад, что твой муж считает, что тебя нужно оберегать от тяжелого труда. Мне было бы больно осознавать, что тебе, как и твоей матери, приходится изнурять себя непосильной работой. Со временем ты найдешь достойное применение своим силам и природным способностям. Ты должна быть терпеливой и довериться своему мужу.

– Я не могу ему довериться, – запротестовала я. – Он женился на мне обманным путем. Я вышла за него замуж только для того, чтобы он помогал моей горячо любимой семье, а он открыто признался мне в том, что у него нет ни гроша.

Отец был потрясен:

– Не возводи напраслину на мистера Челфонта. Ведь он – образец порядочности. Он на самом деле оплачивает все наши счета, да и не только счета.

Это признание отца умерило мое негодование. Откуда же мистер Челфонт берет деньги? Похоже, я так и не смогла справиться со своим удивлением и выглядела несколько озадаченной, потому что позже, когда я сидела рядом с матерью, она взяла мою руку и сказала проникновенным голосом:

– Молодым девушкам поначалу трудно привыкнуть к семейной жизни. Но когда появляются дети, все становится на свои места.

Я была такой наивной, так страдала оттого, что мне пришлось выйти замуж за человека, которого я не люблю и который мне совершенно не подходит, что напрочь забыла о том, что этот противоестественный союз может иметь такие вполне естественные последствия.

– Дети? – переспросила я. – Я не думала об этом.

– Ну так подумай, – сказала мама, – и молись, чтобы Бог послал тебе детей. Но при этом ты должна оставаться самой собою. Будь счастлива и открой свою душу. Старшие дочери всегда очень ответственные, но ты, дорогое дитя, кажется, считаешь себя в ответе за весь окружающий мир. Принимай своего мужа таким, какой он есть, и не пытайся ничего изменить.

Как же это похоже на мою маму! Она никогда ни о чем не выспрашивала, но всегда давала мудрые советы. Я пообещала последовать ее совету. Настала Пасха, и мистер Челфонт предложил совершить поездку к морю. Я с готовностью приняла его предложение. Мне всегда хотелось увидеть море. Мне казалось, что пронизывающий до костей соленый морской ветер унесет далеко-далеко все мои тревоги и печали. Я спросила, могу ли я взять с собой двух своих младших сестер, и он, как всегда, с легкостью согласился. Мы отправились в Барлингтон. Сначала мы ехали на поезде, а потом в маленькой открытой пролетке, вдыхая бодрящий, пропитанный солью воздух.

Похоже, природа создала высокие и скалистые утесы, чтобы сдержать мощь морских волн, готовых обрушиться на город. Меня поразила сила и нежность моря, а также то, как быстро оно меняет свой цвет. Оно могло быть темно-зеленым, голубым и даже белым. Бременами в морскую гладь вплетались яркие солнечные нити, образуя причудливое кружево, и этим кружевом был покрыт весь прибрежный песок. Меня переполняло волнение, и я вынуждена была попросить мужа, чтобы он погулял с детьми. Меня душили слезы, и нужно было успокоиться. Наплакавшись вволю, я ощутила невероятное облегчение. У меня даже улучшилось настроение.

Я шла по берегу, вступив в нереальный и зыбкий мир, простиравшийся на много миль над земной твердью. Под ногами хрустел мягкий песок. Могучие волны с шумом разбивались о берег. На смену им поднимались новые волны. Над головой раздавались пронзительно-радостные крики птиц. Даже воздух казался каким-то изысканным деликатесом, таким он был необыкновенно чистым и нежным. Мне казалось, что я сейчас взлечу в небо, как воздушный змей. Дети же бегали возле самой воды и громко кричали от восторга. Я догнала Альберта, и мы пошли в более спокойное место.

Пройдя по длинной прибрежной полосе, мы присели на камень, а дети принялись строить город из песка. Они украшали свои сооружения ракушками и камнями, а Альберт все время давал им полезные советы по части архитектуры. Наконец он не выдержал, закатал рукава рубашки и начал сооружать какой-то громадный монумент. Я крайне удивилась, увидев, каким по-детски веселым и искренним был мой муж. Я была тронута тем, с какой готовностью дети приняли его в свою компанию, и даже подумала о том, что, наверное, смогу полюбить маленького ангелочка, как две капли воды похожего на моего простодушного мужа. Мы все станем детьми, крепко-накрепко закроем дверь, чтобы тревоги и волнения не проникли в наш дом, где поселятся наивность и простодушие. Хотя мое пребывание в мире взрослых людей было недолгим, но я успела познать все его искушения и ловушки. Сейчас я могу вернуться в прекрасный мир детства, который покинула совсем недавно.

Спустившись с камня, я начала собирать перламутровые ракушки и набрала их столько, сколько смогла унести. Я все могу в этой жизни – быть хорошей дочерью для своих родителей, опекуном и защитником для своих младших сестер, послушной женой для своего мужа и любящей матерью для своих детей. Я подумала, что вот сейчас, в этот день, в этот самый миг поняла, в чем состоит смысл жизни, и что обязательно воспользуюсь этим своим знанием. Господь так и не дал нам детей. Мы прогнали боль и разочарование и молча вдвоем, как и полагается супругам, несли эту тяжелую ношу. Альберт продолжал жить ожиданиями и прославлял свое будущее с невероятным, даже порой пугающим энтузиазмом. Мою маму, которая долго и упорна боролась со своей болезнью, все-таки призвал к себе Господь. Я лишилась своей самой главной поддержки и опоры в жизни. Она подарила мне жизнь и понимала меня как никто другой. Как часто я облегчала душу, рассказывая ей о своих печалях и горестях, ведь мы с ней обе знали, как трудна женская доля. Она терпеливо сносила мой своенравный характер. И вот однажды она вздохнула и отвернулась.

– Отпусти мою руку, дочь, – пробормотала она.

– Зачем? – спросила я и, поцеловав эту слабую руку, еще крепче сжала ее.

– Я должна уйти, – нетерпеливо сказала она.

– Куда уйти, мама? – испугалась я. – Ты ведь больна и должна лежать в постели.

Она снова повернулась и посмотрела на меня. Я ужаснулась, увидев ее лицо. Это было лицо смертельно уставшего человека. Оно выражало полное бессилие.

– Туда, куда нам всем предстоит уйти, моя неугомонная девочка, – сказала она. – Я должна уйти домой. Господь призывает меня. Меня накажут за то, что меня не отпускают те, кого я люблю здесь, в своей земной жизни. А сейчас отпусти меня, пожалуйста. Я отпустила ее руку и накрыла одеялом.

– Ты у меня умница, – сказала она и закрыла глаза. – Пообещай мне, что будешь заботиться об отце и о своем муже.

– Я обещаю, мама. – Я не могла поцеловать измученное лицо моей бедной мамы так, чтобы она не заметила моих слез.

Мама сразу успокоилась, и на ее лице даже появилось некое подобие улыбки. Она тихо вздохнула, так обычно вздыхают люди, которым снятся тревожные сны, и заснула навечно. Отлетели прочь все мирские заботы, и на нее снизошла тихая благодать. Теперь я осталась одна, и мне предстояло взвалить на свои плечи все ее земные обязанности.

Хотя я и пообещала принять все ее заботы на себя, но эта утрата была слишком тяжела для меня. Если бы мне удалось спасти ее жизнь, то этим я смогла бы оправдать свое собственное существование. Сейчас же моя жизнь напоминала мне воздушный шар, который рвется в небеса, но прочная нить удерживает его на земле.

Мистер Челфонт считал, что от всех бед и несчастий существует одно очень действенное лекарство. Когда он увидел, в каком унылом и подавленном состоянии я пребывала, то тут же назначил мне это лечение – организовал званый ужин.

– Я познакомился с несколькими важными людьми нашего города. Было бы очень полезно для нашего дела, чтобы они увидели, как мы хорошо живем.

Он самостоятельно составил меню, скопировав его из раздела светской хроники. Для человека, которому каждый день на ужин подают только баранину, хлеб с маслом и чай, это было значительным событием. В начале ужина планировалось подавать бульон и камбалу под соусом из омаров. Затем следовали пирожки с мясом, баранина с артишоками и, наконец, десерт из карамели со взбитыми сливками. И в дополнение к этому – виноград, грецкие орехи и груши. Мистер Челфонт был в восторге от своего меню, но в еще больший восторг его приводил список приглашенных на ужин особ. Ему удалось заманить в гости адвоката, члена городского совета, владельца одной фабрики, какого-то священника и одного дальнего родственника, герцога. Все эти господа со своими супругами и составили нам компанию за столом.

На этот вечер мы наняли повара и лакея. Моя же собственная прислуга, состоящая из одной горничной, искренне удивлялась количеству еды, которой уважаемые люди нашего города собирались наполнить свои желудки. Я же опасалась, что некоторым из наших гостей это пиршество может показаться не столь уж обильным. Но несмотря ни на что, все выражали восторг по поводу ужина, а также по поводу нашего жилища и далее меня. Отдав должное гостеприимству хозяев дома, общество перешло к обсуждению тем, которые, по всей вероятности, принято было обсуждать в кругу таких уважаемых людей. Миссис Вейнрайт, жена владельца фабрики, позволила себе сделать несколько замечаний по поводу поношенного костюма молоденького викария. Она выразила надежду на то, что он будет лучше одеваться, когда женится. И тут в разговор вступила миссис Харгрейв, жена приходского священника. Она сказала, что у него есть сестра и это ее обязанность – следить за его гардеробом.

– О да, ведь он же священник, – согласился мистер Харгрейв.

– Дело не в этом. Просто она женщина, а он мужчина, – возмутилась миссис Харгрейв. – Женщина не должна позволять брату надевать поношенное белье. И никакая уважающая себя женщина не позволит брату заниматься женской работой.

Тут некоторые из гостей тоже высказали свое мнение по поводу того, чем следует заниматься женщине. Мистер Рюбен Гринвуд, адвокат, поведал ужасные новости о том, что есть женщины, которые хотят овладеть профессией юриста.

Я сказала, что не вижу в этом ничего предосудительного, если, конечно, у них есть способности к юриспруденции и они обладают достаточными средствами для того, чтобы изучать право. Однако впоследствии они могут претендовать на должности, которые могли бы занять мужчины, имеющие семьи.

– Совершенно верно, – сказала миссис Вейнрайт. – Подобное потворство своим капризам обычно характерно для одиноких женщин, которым нечем заняться, кроме самих себя.

– Да, но одинокие женщины тоже должны иметь возможность зарабатывать себе на жизнь, – возразила я. – Должности, которые сейчас для них доступны, приносят такой скудный доход, что они едва могут сводить концы с концами.

– Мужчина – добытчик, женщина – хранительница домашнего очага. Оружие мужчины – меч, оружие женщины – швейная игла, а все остальное от лукавого, – с пафосом процитировал мистер Харгрейв и, смущаясь, добавил, что эти мудрые слова принадлежат не ему, а известному поэту – лорду Теннисону.

И этим раз и навсегда эти уважаемые люди определили место женщины в обществе. Однако моя ближайшая соседка, миссис Шофилд, тут же призналась, что она много путешествовала и ей довелось побывать в лучших дома Европы. Ее рассказ состоял из длинного списка стран и их столиц. Она трещала без умолку, но мне нравилось ее общество. И тут она вдруг упомянула Хеппен Хис. Я промолчала, но чуткое ухо мистера Челфонта уловило знакомое название. Еще бы, это же место прежней, весьма престижной работы его жены, и он не смог сдержаться, чтобы не упомянуть об этом.

– Хеппен Хис? Бель там жила, – сказал он.

Рассказчица была явно заинтригована, но ни о чем не стала расспрашивать и только удивленно вскинула брови.

– Значит, вы знакомы со старшим сыном этого семейства? – спросила она.

Бесполезно закрывать перед любовью двери дома, если она уже поселилась в нем. Упоминание о Финче привело меня в полное замешательство. Я не могла говорить и просто кивнула в ответ.

– И вы, наверное, знаете последние новости о нем? – спросила миссис Шофилд. Не знаю, что в этот момент выражало мое лицо, но она продолжала с интересом на меня смотреть.

– Нет. Расскажите, пожалуйста, – сказала я как можно спокойнее, хотя мои нервы были взвинчены до предела.

Мне казалось, что моя собеседница говорила очень медленно, и мне хотелось взять и встряхнуть ее.

– Все это так ужасно, – сказала она и отвернулась, как будто больше не могла выдерживать мой пристальный взгляд. – Лихорадка. Вся семья просто обезумела от горя.

– Что? Он болен? – прошептала я.

– Моя дорогая миссис Челфонт, его больше нет с нами, – сказала любительница путешествий.

Теперь она смотрела прямо на меня. Я почувствовала, что все взоры обращены ко мне. Как можно реагировать на известие о смерти? Что сказать, когда в тот момент, когда твоя страдающая душа лишилась последней надежды, на тебя смотрит множество горящих любопытством глаз в предвкушении драматической развязки? Разве что какую-нибудь банальность.

– В какой части света он умер? – спросила я.

– Конечно же в Англии, – ответила миссис Шофилд. Ее явно разочаровала моя реакция.

Как долго он находился в Англии? Я была замужем немногим более года и уже достигла, как я считала, довольно зрелого возраста. Мне было восемнадцать лет. Смирение и покорность, выработанные за это время, теперь казались мне обычным самоуспокоением. Если бы я по-настоящему любила его, то прошла бы через огонь и воду для того, чтобы найти его, и моя любовь спасла бы ему жизнь.

Я просидела до самого конца этого званого ужина, наблюдая за переменами блюд, потом простилась с нашими гостями, затем еще полчаса терпеливо выслушивала радостные вопли Альберта по поводу того, что наш обман удался на славу.

– Ты демонстрировала такую аристократическую скуку, – торжествующе воскликнул он, – что они поверили тому, что ты привыкла к более изысканному обществу. Да так оно и есть. Достаточно вспомнить Хеппен Хис. – Он схватил меня за талию и начал радостно вальсировать со мной по комнате. Мне показалось, что прошла целая вечность до того счастливого момента, когда я наконец осталась одна. Той ночью я не ложилась спать. Я дождалась, когда в темноте раздался громкий храп Альберта, и предалась своему горю. Когда же наступило утро, я почувствовала себя вконец обессиленной. Я была такой бледной, что Альберт, посмотрев на меня, пришел к выводу, что я склонна к умственному перенапряжению. Он попросил меня беречь себя и выразил надежду на то, что я смогу продемонстрировать свои изысканные манеры дамам, с которыми мне еще предстоит познакомиться.

В то утро я достала морские раковины, которые собирала в Барлингтоне. Потом долго выкладывала из них узоры. Закончив свою работу, я приклеила все это к деревянной картинной раме. Затем я подумала о том, что могла бы поместить в эту рамку какую-нибудь дорогую моему сердцу безделицу. У меня не было ни портрета матери, ни портрета Финча, поэтому я решила, что у меня должен быть портрет человека, которого я потеряла навсегда. Сидя возле того самого зеркала, возле которого я провела бессонную ночь, я нарисовала свой собственный портрет. Тем самым я сказала последнее прости своей юности. Полужена, полуневеста, эта девочка исчезла навсегда. Она уступила место замужней женщине.