Онлайн чтение книги Палач. Да прольется кровь En ce sang versé
3

Окрестности Ножан-ле-Ротру, ноябрь 1305 года

Всю ночь баронесса-мать Беатрис де Вигонрен не смогла сомкнуть глаз. Она ходила из угла в угол своей комнаты, время от времени сама подбрасывая поленья в камин, чтобы не звать слугу. Ведь тогда он, чего доброго, решит, будто она нездорова, раз ее мучит бессонница. Затем Беатрис мысленно обратилась к Франсуа, своему нежному покойному супругу, умоляя поддержать ее в этой жизненной буре. Мужу, который называл ее «моя перепелка» или «моя храбрая девочка», когда она обвивалась вокруг него, вздыхая в ожидании ночных ласк, или когда капризничала, упрямо морща свой очаровательный носик.

Беатрис сознавала, что получила множество подарков судьбы. Она вышла замуж за того, к кому лежало сердце: неслыханная удача для женщины. Она с улыбкой вспоминала о том ужасе, с которым ожидала своей первой брачной ночи. Впрочем, старая кормилица много раз объясняла ей, чего супруг будет ждать от нее. Не особенно заманчивое описание, которое заставило ее страшиться этого момента, в то время как Франсуа за время помолвки сумел завоевать ее любовь. Она дрожала от страха, когда он принялся расшнуровывать ее ночную сорочку, богато отделанную кружевами. Тогда ей едва исполнилось шестнадцать. Беатрис лихорадочно перебирала в памяти неясные намеки матери, рассказы кормилицы и увиденные сцены совокупления собак. «Это твой главный супружеский долг, и ты должна покорно его исполнить, дочь моя. Впрочем, лишиться девственности – это немного болезненно, и у тебя, конечно, будет кровотечение. Но утешься, остальное будет не настолько неприятно. Просто думай о чем-нибудь другом».

Когда ночная сорочка упала к ее ногам, Беатрис почувствовала, как тошнота поднимается у нее к горлу. Франсуа, который лишил невинности множество девиц, тотчас же понял, что она сейчас чувствует. Фыркнув от смеха, он прошептал ей на ухо:

– Душенька моя, мы никуда не торопимся. Ночь еще только начинается. Давай будем наслаждаться, моя перепелочка. Я знаю множество разных вещей, которые непременно доставят тебе удовольствие.

Господи, как же они смеялись наутро, когда, совершенно обессиленная, Беатрис пересказала ему все, что ей говорили мать и кормилица…

Теперь же отсутствие Франсуа стало для нее источником жестоких страданий, таких сильных, что она даже задыхалась от них. Впрочем, баронесса достаточно хорошо знала жизнь, чтобы отдавать себе отчет: как жена и как мать, она была настолько счастлива, как очень немногие из ей подобных. Но, несмотря на это, теперь Беатрис была одинока, ужасно одинока, и единственным оружием и защитой для нее была тень супруга. Все еще раз взвесив, она окончательно уверилась, что Маот, ее невестка, отправила его на тот свет и мечтала о смерти самой Беатрис. Она очень хотела увидеть, как невестку, воющую от страха, поволокут на площадь и возведут на костер правосудия. Она предвкушала картину нечеловеческого ужаса, который появится на лице Маот, когда ее лизнут языки костра. Они станут для нее преддверием адского пламени.

Но один и тот же вопрос назойливо крутился у нее в голове, оставаясь ужасной загадкой: почему, в самом-то деле, почему Маот отравила своего свекра, мужа и едва не прикончила своего сына, маленького Гийома, которому всего пять лет? В чем причина? Деньги, титул, владения? Нет, все это не так важно. Франсуа-отец и так мог скончаться со дня на день, Франсуа-сын, супруг Маот, прямой наследник по мужской линии, унаследовал бы почти все, за исключением вдовьей доли его матери и суммы ежегодного дохода его сестры Агнес, супруги Эсташа де Маленье, который и сам был богат, что являлось в глазах Беатрис его единственным достоинством. Но, может быть, Маот нужны были и деньги, и свобода, которую давало бы ей положение вдовы с ребенком… Ведь именно поэтому многие дамы из дворянства и буржуазии избегают вторично вступать в брак. Сердце же самой баронессы-матери целиком и полностью принадлежало Франсуа с той самой первой брачной ночи.

Одна лишь мысль, что все эти годы она жила рядом с самой ядовитой из змей, вызывала у нее желание извергнуть наружу содержимое желудка. Ее ненависть к Маот невозможно было выразить никакими словами. Как бы ей хотелось собственноручно задушить эту дрянь! Самые ужасающие из пыток, какие только имеются в арсенале палача, казались ей слишком мягкими для такой гнусной злодейки.

– Франсуа, милый мой, дорогой Франсуа, эта гадюка, которую вы любили, которую почтили своими милостями и великодушием, тайком хладнокровно лишила вас жизни. Я ненавижу ее, как же я ее ненавижу! Пусть она будет проклята, пусть она вечно горит в аду!

С этими словами Беатрис подошла к кабинету[31]Кабинет – бюро на четырех ножках, которое закрывалось двухстворчатой дверцей. Внутри было оборудовано множеством ящичков, среди которых, как правило, было несколько потайных. из розового дерева с опаловыми, бирюзовыми и аметистовыми инкрустациями и вынула из верхнего ящичка написанную на перламутре миниатюру с портретом ее мужа. Она принялась с безумной страстью целовать этот портрет, а затем, содрогаясь от рыданий, повалилась на мягкий ковер, устилавший пол в ее прихожей.

* * *

Мартина, войдя ранним утром в комнату своей хозяйки, огорченно заметила:

– О, мадам, у меня просто сердце кровью обливается, когда я на вас смотрю. Господи милостивый, как же это несправедливо к вам! Эта негодяйка, эта… мерзость, умереть ей без покаяния, и пусть она тысячу смертей переживет, прежде чем сдохнет.

Мартина действительно обожала баронессу-мать, которой служила с ее пятилетнего возраста. К тому же она знала, что в ее возрасте и с ее неловкими от старости руками она не сможет найти себе другое место. Прекрасно понимая, что ее помощь хозяйке с туалетом и прической не так хороша, как надо, она старалась развлекать баронессу, искусно смешивая советы, полные здравого смысла, забавные истории и немного тонкой лести. Баронесса благоволила ей, предоставляя жилье в дополнение к скромному жалованью. Кроме того, мадам Беатрис была благодарна и признательна ей. Мартина знала, что в завещании баронессы значится и ежегодная сумма для нее – скромная, но вполне достаточная. Будучи хитрой исключительно в силу необходимости и лишенной какой-либо злости, Мартина все же вела себя с неизменной живостью и резвостью, иногда задевая тех и других своим резковатым, но довольно забавным язычком, а иногда умело используя доверительный тон. Но тем не менее она очень разволновалась, увидев заплаканные глаза своей хозяйки.

– О, мадам, что я могу сделать, чтобы поднять вам настроение?

– Ничего, моя хорошая; невозможно вернуть назад то, что уже прошло. Мне показалось, что я в плену ужасного ночного кошмара, из которого неизвестно как выбраться. Но это уже прошло. Что говорят о маленьком Гийоме?

– Он настойчиво просил позвать маму. Мадам Агнес объяснила ему, что та очень утомилась, ухаживая за ним во время болезни, и теперь отдыхает у одной из своих подруг, где проведет довольно долгое время. Мадам Агнес проявляет к своему племяннику столько нежности и деликатности.

– А что Эсташ?

Зная, что баронесса-мать не особенно благоволит к своему зятю, Мартина постаралась, чтобы в ее ответе звучало плохо скрытое раздражение. Она надеялась, что это понравится ее хозяйке.

– Ну… Монсеньор Эсташ… остается монсеньором Эсташем!

В самом деле, на губах баронессы де Вигонрен появилась тонкая улыбка. Затем мадам Беатрис вспомнила о другом деле, требующем немедленного решения:

– Мартина, ты помнишь этого отъявленного плута – фермера Фирмена Гуарда? Того, который попытался меня надуть, без сомнения приняв за глупую гусыню, которую можно безнаказанно общипать?

– А как же! По его словам, град, который выпал в марте, побил вашу пшеницу, и поэтому он не может выплатить вам денег. Вы ловко тогда срезали этого негодяя! Этот еще хуже своего отца, который теперь удалился от дел… Подать вашу голубую котту[32]Котта – нижнее платье., мадам? А какую верхнюю одежду[33]Имеется в виду нечто вроде длинного пальто без рукавов, которое носили как в помещении, так и на улице.?

– Выбери сама, моя хорошая, мне сейчас совершенно не до этого.

Ласково взяв хозяйку за руку, Мартина повела ее к одному из стульев, стоящих вокруг столика в прихожей, посоветовав:

– Присядьте, милая мадам, я сейчас всем займусь.

Она подошла к камину и, скрыв гримасу боли, наклонилась и подложила в очаг два больших полена, заявив:

– Ох и отругаю я этих слуг! Дров меньше некуда. Им надо как следует растолковать, как относиться к своим обязанностям. Лентяи до мозга костей. Ворон считать, набивать себе брюхо или забавляться – это они великие мастера!

– Не надо их ругать, это я ночью замерзла до костей.

– Неужели вы переживали из-за этого мерзкого прохвоста Гуарда?

– Кстати, несмотря на постоянную ложь и увертки, он проговорился об одной важной вещи. Это были единственные слова правды, которые он произнес. У Эсташа есть некое пристанище в Ножан-ле-Ротру, так сказать, «чтобы заниматься делами»; оно находится в самом конце улицы Роны.

– Неужели он никогда об этом не упоминал? К примеру, в разговоре с мадам Агнес?

– Не думаю. Готова спорить, что моей дочери ничего об этом не известно. К тому же я не желаю с ней об этом говорить.

– Ооооооох!

Баронесса тут же уловила намек Мартины:

– Да, мы думаем об этом одно и то же, так как дела моего зятя совершаются в Париже, иногда в Ле-Мане или в Ренне.

– Неужели он содержит какую-то мерзавку? Или у него там случайные интрижки?

– Признаться, мне самой очень хотелось бы это знать. Ты только представь себе… Вдруг какая-то девка родит от него ребенка! Такой простоватый сеньор, как Эсташ, может оказаться лакомой добычей для искательницы покровителей… Ну уж нет! Его деньги перейдут по наследству или к его сыну, или к моей дочери. И ни к кому больше.

– Этим, пожалуй, объясняются и его частые посещения Ножана. Он находит удовольствие в том, чтобы проводить время в тавернах, щедро одаривая веселых девиц. Со всем моим почтением, мадам.

– Ты вовсе не оскорбила меня этими словами, так как я пришла к тем же самым выводам. Если б я не опасалась быть узнанной или столкнуться с ним нос к носу…

– О, ради бога, мадам! Нет-нет! Вам – и вдруг шпионить… никогда! Я сама отправлюсь туда: погляжу, что да как, поболтаю с разными людьми… Это же подумать только: наставить рога мадам Агнес!.. Жирный боров, который умеет поддержать беседу, не лучше вьючного мула. Это грубое животное просто не понимает, какое счастье ему выпало, – продолжала браниться Мартина, к полнейшему удовлетворению баронессы. Мадам Беатрис благодарно взяла ее за руку.

– Мартина, ты для меня так драгоценна… Что бы я делала без тебя?

– Вы для меня, конечно, еще более драгоценны, мадам. Что бы со мной без вас стало? Мне страшно даже думать о таком.

И она шепотом добавила, причем совершенно искренне:

– Мадам, я старуха, у которой нет ни единого су и нет другой семьи, кроме вас. О, я знаю, что скверно служу вам. Вы такая прекрасная, такая благородная дама… Другие бы меня давно уже прогнали – и не испытывали бы никаких угрызений совести, не подумав о том, что мне осталось только побираться на паперти. Вы не думайте, мне самой все это прекрасно известно.

– Ну что ты, моя хорошая… Кроме моей дочери, ты единственная, на кого я могу рассчитывать. И ты тоже не думай, будто я об этом не знаю. Распорядись, чтобы приготовили легкую повозку, Ножан находится в добром лье отсюда. Ты отправишься туда под предлогом, будто я послала тебя за покупками. Впрочем, чтобы не возбуждать чужого любопытства, купи там каких-нибудь безделушек, что сама выберешь. Возьми дюжину серебряных денье из коробки, там, на столе. Угости стаканчиком вина кого-нибудь в тавернах, которые посещает этот глупец Эсташ. Мне этот тупой хлыщ всегда был решительно невыносим! Ах, если бы у него не было столько денег… Бедная моя Агнес вынуждена терпеть рядом это ничтожество. Он даже в постели ни на что толком не способен!

– Я помогу вам одеться и поспешу в Ножан.

Неожиданно баронесса-мать забеспокоилась:

– А что, если Эсташ увидит тебя там, если вы с ним случайно столкнетесь?

– Месье Эсташ? – переспросила служанка, хитро улыбаясь. – Вы оказываете слишком много чести его уму, если думаете, что он на такое способен. Я для него не более чем мебель.

Баронессе-матери даже не пришло в голову посоветовать Мартине держать язык за зубами. Она была уверена, что та не проговорится даже под пыткой.