Онлайн чтение книги Ева
3

И тогда я впервые увидел эту женщину. Худенькая и темноволосая, она сидела на корточках перед камином. На ней был голубой халат с короткими рукавами, который до этого валялся у меня в спальне на стуле. Несмотря на то, что она слышала, как я вошел, она не обернулась. Когда она протянула руки к огню, на ее пальце сверкнуло обручальное кольцо. Кроме того, я успел заметить, что ее плечи были немного шире бедер. Мне всегда нравились женщины с такими фигурами. Я не возражал против того, что гостья не обернулась на мое появление, и против ее обручального кольца. Меня возмутило только то, что она в халате. Халат – самая не выигрышная одежда для женщины. Даже если незнакомке невдомек, кто я такой, она все равно могла бы поприличнее одеться. Мне и в голову тогда не пришло, что ей абсолютно безразлично, как она выглядит. Я подходил к ней с теми же стандартами, что и ко всем остальным моим знакомым женщинам. Все они предпочли бы, чтобы я скорее увидел их обнаженными, чем в халате. С моей репутацией, деньгами и внешностью я привык к тому, что женщины баловали меня. Вначале их внимание льстило мне, потом я понял, что большинство из них относится ко мне, как к любому другому холостяку в Голливуде: ты холост, значит, тебя можно заполучить. Им нужны были мои деньги, мое имя, вечеринки, которые я устраивал – все что угодно, только не я. Большинство женщин, если в них была какая-то изюминка, интересовали меня. Хорошенькие, со вкусом одетые женщины были неотделимой частью моего существования, стимулом жизни и средством оставаться молодым. Я любил, чтобы меня окружали женщины, как некоторые люди любят, чтобы их окружали хорошие картины. Но в последнее время женщины стали мне надоедать. Я обнаружил, что мои отношения с ними сводятся к серии стратегических маневров, при которых дамы стараются получить максимальное удовольствие, подарки, знаки внимания, а я получаю только несколько часов восторга, лишенного всяких иллюзий.

Кэрол была исключением. Только к ней я относился иначе, чем к другим. Мы познакомились с ней в Нью-Йорке, когда я ожидал постановки пьесы «Остановка во время дождя». В это время девушка была личной секретаршей Роберта Ровена. Я понравился ей, и – что действительно странно – мне понравилась она. Именно она посоветовала мне переехать в Голливуд, где работала в фирме «Интернэшнл Пикчез» в должности секретарши и надеялась получить еще должность сценаристки. Я не способен долго любить одну и ту же женщину. Мне кажется, что в этом отношении меня можно даже пожалеть. У тех мужчин, которые, придерживаясь старомодных традиций, до конца своих дней живут с одной и той же женщиной, вероятно, есть много преимуществ перед такими, как я. Ведь если бы в этом не было преимуществ, то вряд ли большинство мужчин стремились бы к тому, чтобы обзавестись женами. Когда я задумываюсь на этот счет, у меня появляется чувство, что судьба в чем-то обошла меня, и мне становится жаль себя оттого, что я не похож на всех мужчин, с которыми мне доводилось встречаться. До приезда в Голливуд было время, когда я серьезно подумывал о женитьбе на Кэрол. Я с удовольствием проводил с ней время и считал, что она гораздо умнее всех моих приятельниц. Но Кэрол была слишком занята на киностудии, и виделись мы урывками. У меня было множество других женщин, которые отнимали время не только днем, но и ночью. Кэрол часто подшучивала надо мной из-за них, и я стал считать, что ей безразличны мои похождения с другими. И только однажды вечером, когда я выпил и сказал ей, что люблю ее, девушка выдала свои истинные чувства ко мне. Возможно, она это сделала потому, что тоже была пьяна. Недели две все во мне переворачивалось, когда я встречался с другими женщинами. Потом угрызения совести стали тревожить меня все меньше и меньше, я привык к мысли, что Кэрол любит меня так же легко, как и я ее. Так я относился ко всему, что длилось достаточно долго. Даже если мои приятельницы надоедали мне, я никогда не давал им это почувствовать, придерживаясь в этом отношении самых высоких моральных правил. Я считал себя обязанным радушно принять каждую из навещавших меня и окружить ее всевозможной роскошью и знаками внимания. Я никогда не скупился на приемы и подарки. Все мои приятельницы одевались по последней моде и со вкусом. Явившись передо мной в халате, Ева как бы нанесла мне личное оскорбление.

Пока я разглядывал ее, мужчина, который смешивал виски с содовой, стоя у буфета, подошел ко мне и подал полный стакан. Гость был немного пьян, и теперь, когда я посмотрел на него при ярком электрическом свете, я заметил, что мужчина не брит.

– Я – Бероу, – сказал он, выдыхая пары виски мне прямо в лицо, – Херви Бероу. Я неловко себя чувствую и приношу извинения, что ворвался к вам в дом, но иного выхода у меня не было.

Он стоял вплотную ко мне, втиснув свое толстое тело между мной и женщиной у камина. Этот Херви нисколько не интересовал меня. Даже если бы он замертво свалился у моих ног, я не заметил бы этого. Я сделал несколько шагов назад, чтобы видеть женщину. Она продолжала неподвижно сидеть у камина, словно не зная, что я нахожусь в комнате, и, как ни странно, ее полное и намеренное безразличие вызвало у меня какое-то приятное волнение. Бероу постучал пальцами по моему рукаву. Я отвернулся от женщины и внимательно посмотрел на мужчину. Он снова начал извиняться, что ворвался ко мне самым бесцеремонным образом, но я оборвал извинения Херви, сказав, что он поступил совершенно правильно и что, будь я на его месте, я поступил бы точно так же. Затем, словно невзначай, я шепотом представился ему, стараясь, чтобы женщина не расслышала моих слов. Если она все же захочет произвести на меня впечатление, я буду скрывать свое имя до самого последнего момента, а назвав его, я буду полностью удовлетворен, увидев в ее глазах замешательство и испуг, который она наверняка почувствует, осознав, кем она пренебрегла. Я повторил свое имя дважды, прежде чем мужчина разобрал его, но и расслышанное, оно было для него пустым звуком. Фактически я даже помог ему понять, кто я, добавив слово «писатель». Но я обнаружил, что мое имя ему неизвестно. Он был самым обыкновенным невеждой, который не разбирается ни в литературе, ни в искусстве. С той же минуты, как я это понял, гость перестал для меня существовать.

– Рад познакомиться с вами, – торжественно сказал Бероу, пожимая мою руку. – Хорошо, что вы не сердитесь на меня. Другой бы дал мне пинок в мягкое место и вышвырнул бы меня вон.

Я поступил бы так с величайшим удовольствием, но я солгал, сказав:

– Все в порядке! – И оглянулся на женщину. – А что с вашей женой? Она приросла к полу? Она глухонемая или просто стесняется?

Херви проследил за моим взглядом, его грубое, красное лицо вытянулось.

– Я влип, словно муха в варенье, старик, – прошептал мне доверительно на ухо мужчина. – Во-первых, она мне не жена, а во-вторых, она просто сумасшедшая. Она промокла, а дамочки, подобные ей, не любят мокнуть под дождем. От этого у них портится настроение, и они капризничают.

– Понятно, – сказал я и внезапно почувствовал отвращение. – Не обращайте внимания на капризы. Я хочу познакомиться с ней.

Я подошел к камину и остановился рядом с гостьей. Она повернула голову, посмотрела на мои ноги и тут же взглянула мне прямо в лицо. Я улыбнулся и сказал:

– Привет!

– Привет, – ответила она и, отвернувшись, снова уставилась на огонь.

Я бросил только один мимолетный взгляд на ее лицо, отметил тонкие, плотно сжатые губы, острый, упрямый подбородок, беспокойные глаза, но этого было достаточно. Внезапно у меня перехватило дух. Такое чувство появляется, когда, добравшись до вершины горы, внезапно посмотришь вниз, в пропасть под ногами. Я хорошо знал, что обозначает это чувство. Незнакомку нельзя было назвать хорошенькой. Лицо ее было довольно простым, но присутствовал в нем какой-то магнетизм, который вызывал во мне необъяснимое волнение. Может быть, магнетизм не то слово. Инстинкт говорил мне, что за ее маской было что-то примитивное, порочное, животное, и вместе с тем достаточно было одного взгляда на нее, чтобы по телу прошел электрический ток. Я решил, что вечер может неожиданно оказаться удачным. Скорее всего, он будет чрезвычайно интересным.

– Не хотите ли вы выпить? – спросил я, надеясь, что женщина снова посмотрит на меня. Но этого не случилось. Она нагнулась к ковру и села, поджав под себя ноги.

– Спасибо, мне уже налили, – она махнула рукой в сторону стоящего на камине стакана.

Подошел Бероу.

– Это – Ева. Ева… – он смутился, лицо его покраснело.

– Марлоу, – подсказала женщина, опустив на колени сжатые в кулаки руки.

– Именно так, – проговорил Бероу. – Я совсем не запоминаю фамилий.

Он посмотрел на меня, и я понял, что и мое имя он уже успел позабыть. У меня не было ни малейшего желания вторично представляться ему. Если этот подонок не помнит имени своей любовницы, пусть он идет ко всем чертям.

– Значит, вы промокли? – обратился я к гостье и рассмеялся.

Она посмотрела на меня. Я не верю первым впечатлениям, но на этот раз я не сомневался в их правильности. Я определил, что по натуре Ева – мятежница и что у нее отвратительный характер: вспыльчивый, бешеный, своенравный. Несмотря на то, что она была изящной и хрупкой, выражение ее глаз, манера держать себя создавали впечатление силы. На переносице у женщины были две глубокие морщинки. Они-то и придавали характерное выражение ее лицу, свидетельствуя о том, что их появление – результат перенесенных жизненных невзгод и неприятностей. У меня появилось огромное желание разузнать о ней как можно больше.

– Я действительно промокла, – сказала она и тоже засмеялась.

Ее смех поразил меня. Он был мелодичным и заразительным. Когда она засмеялась и посмотрела на меня, выражение ее лица совершенно переменилось. Женщина сразу помолодела. Жесткие линии ее лица смягчились. Трудно было определить ее возраст: около тридцати, возможно, 28, возможно, 33. Но когда она смеялась, ей можно было дать 25 лет.

Бероу занервничал и подозрительно посмотрел на нас. У него была причина на это. Если бы он слушал внимательно и имел способность наблюдать, то понял бы, что Ева волнует меня.

– Я тоже промок, – сказал я и, придвинув к ней кресло, сел. – Если бы я знал, что разразится торнадо, я бы провел ночь в Сан-Бернардино. Теперь я рад, что вернулся сюда.

Они оба посмотрели на меня: мужчина с нарастающей тревогой, женщина, как мне показалось, – оценивающе.

– Вы издалека приехали? – спросил я на правах хозяина и с целью втянуть в разговор гостью.

Наступило молчание. Ева смотрела на огонь. Бероу вертел стакан толстыми пальцами, и я почувствовал, что у Херви нет желания отвечать на мой вопрос.

– Из Лос-Анджелеса, – наконец выдавил он.

– Я довольно часто бываю в Лос-Анджелесе, – сказал я Еве. – Почему же я никогда не встречал вас раньше?

Она холодно и безучастно посмотрела на меня и тут же отвернулась, ответив с недовольством:

– Не знаю.

Обычно, когда я имею дело с женщинами, я нахожу в их глазах немедленный отклик. На этот раз все было иначе. Но это меня не остановило. Я решил продолжать расспросы, отметив про себя, что, если бы женщина узнала, кто я такой, она, наверное, отнеслась бы ко мне с большим интересом. Я подумал, что следует назвать себя, что настало время представиться, чтоб увеличить свои шансы в начавшемся поединке по завоеванию расположения женщины. Но на этот раз меня совсем непредвиденно опередил Бероу. Он, видно, почувствовал или разгадал мои намерения, потому что в следующий момент Херви уже осушал свой стакан и очень решительно и откровенно заявлял свои права на Еву, похлопывая ее по плечу.

– Ложитесь спать, – повелительным тоном сказал он женщине.

«Если я правильно разгадал ее характер, – подумал я, – она пошлет его к черту». Но Ева против ожидания этого не сделала.

– Хорошо, – ответила она безразлично и встала на колени.

– Не уходите, – попросил я. – Вы, наверное, оба проголодались. У меня кое-что есть в холодильнике. Может быть, поужинаем?

– Мы пообедали в Глендоре, по пути сюда. Пусть идет спать, она устала.

Я посмотрел на Херви и рассмеялся, но он промолчал, тупо уставясь на свой пустой стакан. Только на лбу у него вздулись вены, что выдавало сдерживаемое напряжение Бероу. Ева встала. Она была меньше ростом и изящнее, чем я предположил вначале. Ее голова не доставала мне до плеча.

– Где я буду спать? – спросила женщина, гладя куда-то поверх моего плеча.

– Вы можете занять спальню, а я устроюсь в комнате для гостей. Но если все же не хотите спать, буду рад продолжить с вами разговор.

– Я хочу спать, – сказала Ева, направляясь к двери.

Когда женщина ушла, я сказал:

– Пойду взгляну, есть ли у нее все необходимое. – Я вышел вслед за ней прежде, чем Бероу сделал хотя бы шаг.

Ева стояла в спальне у камина, заложив руки за голову. Потянулась, зевнула, не замечая меня, но когда увидела стоящего в дверях, ее губы сжались и в глазах появилось уже однажды отмеченное мною оценивающее выражение.

– Есть ли у вас все необходимое? – улыбнувшись, спросил я. – Вы уверены, что не хотите есть?

Она рассмеялась. Я решил, что она издевается надо мной, так как прекрасно понимает, чем продиктована моя забота о ее комфорте. Такое понимание женщины меня устраивало: не надо было тратить лишнее время на предварительное ухаживание.

– Мне ничего не нужно… Благодарю вас.

– Если вы так уверены… Я хочу, чтобы вы чувствовали себя как дома. У меня сегодня праздник: впервые в мой дом вошла женщина.

Как только я произнес эти слова, я сразу понял, что совершил ошибку. Улыбка в глазах женщины тут же сменилась холодным недоверием.

– Да? – спросила она и, подойдя к кровати, вынула из сумки розовый шелковый пеньюар и небрежно бросила его на стул.

Ева знала, что я соврал, и изменившееся выражение ее лица не скрывало того, что она считает меня лжецом. Я разозлился.

– Этому трудно поверить? – спросил я, делая шаг вперед.

Она собрала разбросанное по кровати белье, засунула его в сумку и поставила ее на пол.

– Чему трудно поверить? – спросила Ева, подойдя к трюмо.

– А тому, что у меня не бывает женщин.

– А мне-то какое дело до того, бывают они здесь или нет?

Она, безусловно, была права, но меня задело ее безразличие.

– Да, безусловно, это должно быть вам безразлично, – сказал я, чувствуя себя униженным.

Женщина сосредоточенно занялась собой: она стала причесывать волосы, внимательно глядя на себя в зеркало. Уход в себя произошел у Евы мгновенно. Я почувствовал, что она забыла о моем присутствии в комнате.

– Дайте мне вашу промокшую одежду, – предложил я, напомнив о себе, – ее следует повесить в кухне просушить.

– Я сама могу позаботиться об этом, – слова прозвучали резко и даже надменно. При этом Ева повернулась ко мне и плотнее запахнула халат. Две морщинки на переносице обозначились отчетливее и придали лицу хмурое выражение, которое совершенно опростило женщину. Но, несмотря на такое невыгодное для нее преображение – а женщина выглядела совсем простушкой, когда на ее лице появлялась зачастую странная, делающая лицо деревянным, маска – гостья по-прежнему продолжала меня интересовать. Ева посмотрела на дверь, потом на меня, еще раз повторила это движение глаз, и я понял, что мне отдается приказ уходить. Для меня это было в новинку и пришлось мне не по вкусу.

– Я хочу лечь спать… если вы не возражаете, – сказала женщина и отвернулась от меня.

Ни благодарности, ни единого доброго слова, ни извинения, что она выгнала меня из моей собственной комнаты, только холодность и упрямое желание остаться одной.

– Доброй ночи! – сказал я, удивляясь тому, что чувствую себя как-то смущенно и неуверенно. Я колебался, не зная, уходить мне или подождать, но Ева снова ушла в себя и забыла обо мне, как и прежде. Ее больше волновало, как уложить волосы для сна, чем я. Мне оставалось только одно: выйти из комнаты.

Когда я вернулся в гостиную, Бероу приготавливал себе виски с содовой. Он, шатаясь, подошел к креслу, сел и уставился на меня тяжелым взглядом. Словно для того, чтобы лучше разглядеть, протер глаза, не спуская их с меня. А начатый им разговор выдал те мысли, что не давали мужчине покоя в мое отсутствие.

– Выбросьте все мыслишки на этот счет, – сказал Херви, ударяя кулаком по ручке кресла, – держитесь от нее подальше. Ясно?

Я в упор посмотрел на порядком надоевшего мне гостя.

– Как вы смеете так со мной разговаривать? – спросил я, взбешенный его наглостью.

Красное лицо Херви вытянулось.

– Оставьте ее в покое, – пробормотал он. – Сегодня она моя. Я знаю, что вы затеяли, но хочу сказать вам пару слов. – Он наклонился вперед и наставил толстый палец в мою сторону. Его рот кривился. – Я купил ее. Она стоила мне сотню баксов! Вы слышите? Я купил ее! Она моя! Прочь руки.

Я не поверил ему.

– Вы не могли купить ее. Кто угодно, но только не такая трухлявая гнилушка, как вы.

Он расплескал виски на ковер.

– Что вы сказали? – слезящиеся злые глаза Херви уперлись мне в переносицу.

– Я сказал, что вы не могли купить эту женщину, потому что вы – трухлявая гнилушка.

– Вы еще пожалеете, что оскорбили меня, – заявил мужчина, не скрывая кипевшей в нем злости. – Как только я увидел вас, я сразу понял, что вы заварите кашу. Вы хотите отнять ее у меня.

Я усмехнулся:

– А почему бы и нет? Чем вы можете мне помешать, хотел бы я знать?

– Но я же купил ее, черт вас побери! – воскликнул он, колотя кулаком по ручке кресла. – Вы что, не понимаете, что это значит? Сегодня она моя! Неужели вы не можете вести себя как джентльмен?!

Я все еще не верил пьяному бреду Херви.

– Позовите ее сюда, – смеясь ему в лицо, сказал я. – В конце концов сотня долларов не такая уж большая сумма. Я готов предложить больше.

Бероу пытался встать с кресла. Он был пьян, но у него были мощные плечи. Если он набросится на меня и застанет врасплох, он сможет изувечить меня. Я отскочил назад.

– Не волнуйтесь, – сказал я, продолжая отступать. Он надвигался на меня. – Можно решить этот вопрос без драки. Позовите ее.

– Она получила от меня сотню баксов, – прохрипел он яростным голосом. – Восемь недель я ждал этого дня. Я просил Еву уехать со мной, и она соглашалась. Но когда я приезжал за ней, проклятая служанка заявляла, что хозяйки нет дома. Четыре раза сыграли со мной такую шутку, и каждый раз я знал, что Ева дома, что она смотрит на меня из окна и смеется надо мной. Но я хотел ее, я, простачок, понимаете? Я набавлял цену всякий раз, как приходил. И женщина поехала со мной, когда я сказал, что дам ей сотню баксов. Все было хорошо, пока не появились вы. Теперь ни вы, ни какая-нибудь человекообразная обезьяна не остановит меня.

Меня тошнило от этого типа. Я не вполне еще поверил ему, но определенно знал, что не потерплю его больше в своем доме. Он должен уйти. Я вытащил бумажник и бросил к ногам Бероу стодолларовый билет. Туда же полетело еще десять долларов.

– Убирайся! – сказал я. – Вот твои деньги с процентами. Убирайся из моего дома.

Бероу уставился на деньги. Кровь отлила от его лица. Из горла у него вырывались какие-то странные, квакающие звуки. Потом он поднял голову, и я понял, что придется применить силу. Я не хотел драться, но если он предпочитает пустить в ход кулаки, пусть пеняет на себя. Херви бросился на меня, вытянув свои длинные руки, словно собирался самым решительным образом разделаться со мной, и схватил меня за лацканы пиджака. Я не отстранился, я даже шагнул навстречу и, опередив его, с размаху ударил своего гостя кулаком по лицу. Большое кольцо-печатка, которое я носил на мизинце, врезалось ему в щеку, оставив глубокую кровоточащую царапину. И тут же второй рукой я нанес Херви сильнейший удар по голове. Бероу качнулся, хватая воздух ртом. Мой следующий удар пришелся мужчине в переносицу, от него Херви упал на четвереньки. Тогда я подошел к нему и, тщательно прицелясь, стукнул его ногой в подбородок. От удара голова Бероу запрокинулась, и он растянулся на ковре. С Бероу было покончено, причем он даже пальцем не прикоснулся ко мне. Ева стояла в дверях и наблюдала за дракой. Ее глаза были широко открыты от удивления. Я улыбнулся ей.

– Все в порядке, – сказал я и подул на кулаки. – Ложитесь в кровать. Он сейчас уйдет.

– Вы не имели права бить его ногами, – холодно сказала женщина.

– Правильно. – Мне понравилось, что глаза ее горели гневом. – Я не должен был делать этого. Я, наверное, сошел с ума. А теперь я хочу, чтобы вы ушли.

Ева ушла, и я услышал, как закрылась дверь спальни. Бероу, сломленный и неприятно дрожащий, приподнялся и приложил руки к лицу. Кровь стекала между пальцами и заливала манжеты рубашки. Он удивленно посмотрел на кровь и дотронулся до горла. Присев на край стола, я наблюдал за Херви.

– До Биг-Биэ-Лейка две мили хода. С дорога вы не собьетесь. Идите прямо по направлению к горе. Недалеко от озера имеется отель. Они пустят вас. А теперь убирайтесь!

Внезапно Херви закрыл лицо руками и заплакал. Да, с ним действительно было покончено.

– Вставайте и уходите, – с отвращением сказал я. – Меня тошнит от одного вашего вида.

Бероу встал, подошел к двери, закрыл глаза ладонью и снова заплакал, как обиженный ребенок. Я поднял деньги и сунул их в карман его пиджака. При этом он даже поблагодарил меня. Этот тип оказался еще и трусом. Я подвел его к двери, подал ему чемодан, который стоял в прихожей, и выпихнул его за дверь, в непогодь, из которой Бероу и появился у меня в доме.

– Я не люблю таких слюнтяев, как вы, – сказал я. – Держитесь от меня подальше.

Он спустился по ступенькам – и тут же ветер, дождь и темнота поглотили его. Я запер дверь и постоял в прихожей. Мне ужасно хотелось выпить, но прежде всего следовало кое-что выяснить. Выпивка подождет. Я подошел к спальне и открыл дверь. Ева стояла у трюмо, сложив руки на груди. Мой приход не удивил женщину. Она спокойно смотрела на меня.

– Он ушел, – сказал я, останавливаясь в дверях, – я отдал ему сто долларов, которые вы от него получили, и он горячо поблагодарил меня.

Выражение ее лица не изменилось. Ева молчала и была похожа на опасное, готовое наброситься на свою жертву животное. Я посмотрел на нее и спросил:

– Вам не жаль его?

Ее губы презрительно сжались.

– С какой стати я буду жалеть мужчину? – прозвучало в ответ.

Когда были произнесены эти слова, я понял, кто она. Сомнений не осталось. Значит, Бероу не лгал. Слишком гладко он рассказал, как купил ее, и слишком точно назвал цену. Если раньше я и надеялся, что Херви наговаривает на Еву, чтоб быть с ней и обезопасить таким образом меня как соперника, то теперь знал, что он говорил правду. Да, Ева была одной из тех, кто принадлежит всем, кому это захочется. Никто не подумал бы этого при взгляде на нее. И она, эта женщина, на которую в обществе смотрели, как на отброс, смела игнорировать меня, она имела наглость пренебрегать мною. Внезапно у меня появилось желание унизить ее, причинить ей боль. Раньше я никогда не испытывал такого желания ни к одной из женщин.

– Он сказал мне, что купил вас, – сказал я, закрыв за собой дверь и пройдя в глубь комнаты. – Ваша внешность обманчива. Знаете, а мне и в голову не приходило, что вы – продажная женщина. Ваша такса сто долларов, не так ли? Я перекупил вас у изгнанного мной из дома Бероу. Только не воображайте, что я заплачу больше. Я не добавлю ни цента. На мой взгляд, ваша красная цена – сто долларов.

Ева не сделала ни единого движения. Лицо ее хранило знакомое уже мне деревянное выражение, только потемнели глаза и побелели ноздри. Она наклонилась над трюмо. Ее маленькая, белая рука поглаживала тяжелую медную пепельницу. Я подошел к Еве.

– Незачем бросать на меня такие свирепые взгляды. Я не из трусливого десятка. Пойдем, покажи мне, на что ты способна.

Когда я протянул к ней руку, женщина внезапно схватила пепельницу и ударила меня по голове.