Онлайн чтение книги Европейское воспитание
18

Вслед за первым снегом пришли сильные морозы. Янек и Зося почти не выходили из землянки. Отныне их жизнь сводилась к немногому: дрова, огонь, кипяток, пара картофелин, сон. Янек заявил Черву:

— Зося больше не пойдет в Вильно.

Черв как раз чинил сапог. Он сказал, не поднимая головы:

— Я знаю.

— Она живет со мной.

— Хорошо.

Вот и все. Ни удивления, ни досады. Добранский дал Янеку несколько книг: Гоголя, Сельму Лагерлёф.[46]Сельма Оттилиана Ловиза Лагерлёф (1858–1940) — шведская писательница, лауреат Нобелевской премии. — Прим. пер. Янек часто читал Зосе вслух. Потом спрашивал:

— Тебе нравится?

— Мне нравится твой голос.

Ложились они рано. Иногда, запасшись дровами на несколько дней, вставали только затем, чтобы подбросить их в огонь. День был похож на ночь, и время перестало для них существовать. Бывало, проснувшись и выглянув наружу, они обнаруживали, что на дворе ночь.

— Сколько сейчас времени?

— Не знаю. Иди сюда. Давай ляжем.

Оставалось еще четыре больших мешка картошки: на зиму должно было хватить. Беспокоил их только огонь. Обернув руки тряпьем, они ходили за хворостом, приносили его в землянку и уходили снова. По девственному снегу ползали взад-вперед два черных муравья, волоча свои смешные веточки… Потом они возвращались в нору, разжигали огонь и грелись. Говорили мало. Их тела, укутанные в груду одеял, прижимались друг к дружке и выражали чувства красноречивее слов. Иногда Зося спрашивала:

— Ты думаешь, это когда-нибудь кончится?

— Не знаю. Отец говорил, все зависит от исхода битвы.

— Какой битвы?

— Сталинградской.

— О ней все говорят. Даже немцы в Вильно.

— Да, все.

— Она все еще продолжается?

— Днем и ночью.

— А что сделают наши друзья, когда выиграют эту битву?

— Построят новый мир.

— Мы не сможем им помочь. Мы еще маленькие. А жаль.

— Дело не в возрасте, а в мужестве.

— Каким он будет, этот новый мир?

— Это будет мир без ненависти.

— Тогда нужно будет убить много людей…

— Да, нужно будет убить много людей.

— А ненависть все равно останется… Ее станет даже больше, чем раньше…

— Тогда их не будут убивать. Их будут лечить. И кормить. Для них построят дома. Им подарят музыку и книги. Их научат доброте. Если они научились ненависти, их можно будет научить доброте.

— Ненависти не разучиваются. Это как любовь.

— Я знаю, что такое ненависть. Меня научили немцы. Я научился ей, когда потерял родителей, когда мерз и голодал, жил в землянке и знал, что, если меня встретит немец, он не предложит мне своего котелка, не уступит мне места возле костра и угостить меня сможет только пулей. Ведь у немцев есть пули для всего. Для груди и для надежды, для красоты и для любви… Я ненавижу их!

— Не надо. Когда у нас будут дети, мы научим их любить, а не ненавидеть.

— Мы научим их и ненавидеть тоже. Мы научим их ненавидеть низость, зависть, насилие, фашизм…

— Что такое фашизм?

— Я точно не знаю. Это особый вид ненависти.

— Наши дети никогда не будут голодать. Они никогда не будут замерзать.

— Никогда.

— Обещай мне.

— Обещаю тебе. Я сделаю все, что смогу.

По ночам они часто просыпались от неумолчного воя: по лесу рыскали голодные волки, и утром Янек находил их следы возле землянки. Лес обнажился и побелел. По снегу блуждали вороны и подолгу каркали. Снег полностью завладел лесом, и на его белизне люди все больше походили на черных муравьев, волочащих в свои норы смешные веточки, — настойчивых, шатающихся, измученных холодом. Отныне вся их жизнь была направлена к единственной цели: поддержать огонь. В городах захватчики ждали лета, чтобы отправиться на новые завоевания, а в лесах человеческая надежда слабее луча зимнего солнца упорно не хотела умирать. Люди больше не интересовались городскими новостями и не разговаривали, их лица морщились от холода и становились такими же заскорузлыми, как старые деревья. Только изредка из деревни возвращались братья Зборовские, подносили к огню свои руки с задубевшими от холода пальцами и говорили кратко:

— Они еще держатся.