Онлайн чтение книги Европейское воспитание
30

Аббата Бурака схватили, когда он молился в небольшой часовенке Святого Франциска в Верках, и на месте расстреляли. Отряд Пуцяты потерял пять человек во время стычки с бронемашинами на подбродзевской дороге, а сам Пуцята был тяжело ранен и отлеживался на одном из хуторов. Кублай был убит в ожесточенном бою, совершая диверсию на молодеченской железной дороге. Два радиста, выданные женой одного хуторянина, были окружены на гумне, и все подпольные лесные радиостанции получили их последнее сообщение: «Прощайте, желаем удачи, еще двух нет».

Но Партизан Надежда оставался все так же неуловим. Поговаривали, что его штаб-квартира теперь — в самой Варшаве; что он готовит восстание в еврейском гетто столицы; предатели и шпионы докладывали, что видели его в нескольких местах одновременно; каждое утро люди встречали карательные отряды вызывающими улыбками — их словно бы воодушевляла тайная уверенность в том, что с ними не может случиться ничего плохого. В деревнях ходили самые фантастические и невероятные слухи:

— Он встречался с Рузвельтом и Черчиллем и предложил им свои условия. Сталин наконец-то нашел человека, с которым можно вести переговоры.

— У него есть потрясающее тайное оружие — луч смерти. Радиус действия: десять километров.

— Вчера он приходил в сухарковскую школу поговорить с детьми; у ребятишек до сих пор глаза горят.

Такой холодной зимы люди не помнили давно. В некоторых местах толщина снега достигала четырех метров, и «зеленым» пришлось покинуть свои берлоги. Отряды Крыленко, Добранского и Громады укрывались в охотничьем домике, затаившемся в глубине замерзших вилейковских болот на крошечном островке, затерянном среди окаменевших камышей. Как-то раз, 3 февраля 1943 года, в их убежище вбежал такой возбужденный Пех, что они схватились за оружие, решив, что настал последний момент. Но он просто хотел поговорить с Крыленко о его сыне. Ходили слухи, что сын Крыленко — генерал Красной Армии, но упоминать его имя в присутствии старого украинца не разрешалось. Если же кто-нибудь случайно или назло затрагивал эту щекотливую тему, Крыленко становился угрюмым и цедил сквозь зубы по-русски: «Сволочь!»

— Ну, что вы, Савелий Львович! — удивлялся его собеседник. — Раз уж народ счел вашего сына достойным столь высокого звания, значит, он человек стоящий.

—  Сволочь! — твердил старик, слегка повышая голос в виде последнего предупреждения, и пристально смотрел на собеседника, словно бы приглашая его разделить честь этого оскорбления.

— Но почему, Савелий Львович?

— А какого еще имени заслуживает человек, предавший своего отца врагу?

— Но он же никогда не предавал вас врагу, Савелий Львович!

— Предавал. Я сказал: «Сволочь!»

— Не сердитесь так, Савелий Львович!

— Я не сержусь, холера ему в бок!

— Ну хорошо, Савелий Львович, раз уж вы так настаиваете…

— Какого еще имени заслуживает человек, отдавший врагу деревню своего отца?

— Может, он просто не мог поступить иначе?

После этого старик выходил из себя, подносил волосатый кулак к носу собеседника и спрашивал его, медленно и грозно шевеля торчащими усами:

— Что это, по-твоему?

— Кулак, Савелий Львович!

— Ты бы отдал врагу деревню своего отца, если бы остался в живых?

— Н-н-нет, Савелий Львович, нет… Только…

— Только что?

— Н-н-ничего, Савелий Львович!

— Ты бы не сделал этого, а?

— Н-н-нет.

— Точно?

— Точно.

— Ты поклянешься в этом на могиле своего отца?

— Мой отец, Савелий Львович, находится в добром здравии, благодарю вас.

— Все равно поклянись.

— Клянусь!

— Хорошо. Вспомни об этом, если вдруг станешь генералом.

— Обязательно вспомню, Савелий Львович… Разрешите идти?

— В наше время никогда не знаешь, какой еще мудак станет генералом. Это ж надо — произвести Митьку в генералы!

— М-м-митьку?

— Сына моего, холера ему в бок!  — орал Крыленко, и его усы тотчас вставали торчком. — Я же тебе двадцать раз повторял. В следующий раз, если забудешь…

Но после такого разговора «следующего раза» обычно не бывало. Первое время партизаны относились к истории Крыленко весьма недоверчиво. За его спиной ее называли просто budja — budja na resorach ^{[71]Турусы на колесах, бабушкины сказки (польск.).} . Но как-то раз старик с чрезвычайно брезгливым видом вытащил из кармана скомканную фотографию, вырезанную из «Правды». Знавшие русский язык ветераны двух войн прочитали подзаголовок: «Самый молодой генерал Красной Армии Дмитрий Крыленко». Украинец был сапожником из крохотной деревушки Рябинниково. В двенадцать лет сын сбежал из дому после бурной сцены, дав понять отцу, что хочет «учиться и кем-нибудь стать». Семнадцать лет старик ничего о нем не слышал, но в самом начале фашистского нашествия жители Рябинникова сообщили ему, что Митька получил звание генерала Красной Армии и его фото напечатали на первой странице «Правды». Старик отнесся к этому крайне скептично. «Учиться и кем-нибудь стать, — проворчал он. — Ге-не-рал!» И с отвращением влепил своему другу козаку Богородице, имевшему несчастие улыбнуться, пару затрещин, мигом согнавших улыбку с лица бедняги. Не удовлетворившись этим, старик вспомнил, что во время революции дослужился до капрала, и решил пойти добровольцем на фронт. В деревню Рябинниково пришло несколько писем, в которых говорилось, что «он чувствует себя хорошо», и одновременно известие о награждении генерала Крыленко орденом Ленина за защиту Смоленска. Первая встреча отца и сына после семнадцати лет разлуки была на редкость драматичной. В тот день сын сапожника сидел за сосновой доской, служившей ему рабочим столом, и изучал карту. «Так… двадцатая дивизия. Рябинниково!» До этого момента Рябинниково было для него всего лишь одним из населенных пунктов русской земли, ничем не отличавшимся от прочих, которые он обязан был защищать. Но сейчас… «Старик!» Он пожал плечами. «Рябинниково, равнинная местность. На юге — сосновый бор… танки пройдут легко. У двадцатой дивизии мало противотанковых установок. Это означает: оставить Рябинниково и отступить на восток». Он взял карандаш и старательно нарисовал три стрелки, обращенные к реке, и полукруг в двадцати километрах к востоку от Рябинникова.

Он взял лист бумаги, составил приказ об отступлении и внезапно с подлинным ужасом подумал: «Старик будет рвать и метать!» Он вздохнул, зашел в кабинет своего заместителя и друга капитана Лукина, передал ему приказ об отступлении и снова уселся за сосновой доской. В комнату вошел дневальный, щелкнул каблуками и отдал честь. Не успел он открыть рот, как послышался чей-то громкий голос, целый град ругательств, и в комнату, пятясь, ввалился старик Крыленко, за которым с выставленным штыком гнался раздраженный часовой.

— Отец! — воскликнул генерал.

Но старик не обращал внимания на сына и полностью сосредоточился на часовом.

— Ты что, не видишь нашивок, а? — горланил он. Он поднес свой рукав под нос часовому. — Чем пахнет, а? У тебя таких никогда не будет!

Он высморкался в кулак и повернулся к сыну. К молодому Крыленко вернулось самообладание. Он жестом выпроводил часового и дневального. Старик подбоченился, наклонился вперед и с недоверчивым отвращением осмотрел свое создание с головы до ног.

— Значит, это правда, Митька? Они произвели тебя в генералы?

Митька опустил глаза и молчал с виноватым видом.

— Да что ж это такое! — заорал вдруг старик. — Разве так встречают отца, сукин ты сын? Задница на стуле, а рот на замке? Я мало тебя лупил, а? Или ты считаешь, что уже поздно? — Огромный, волосатый кулак оказался под носом у генерала Крыленко. — А?

Отворилась дверь соседней комнаты, и с опешившим видом вошел капитан Лукин.

— Это мой отец! — поспешно объяснил ему молодой Крыленко.

Дверь вежливо затворилась. Молодой Крыленко повернулся к отцу и начал примирительным тоном:

— Да не орите вы так! А то сейчас все сбегутся. Понятное дело, я очень рад вас видеть…

Капрал Крыленко удобно устроился в кресле за генеральским письменным столом.

—  Ну то-то! — проворчал он. Он подозрительно посмотрел на грудь сына. — А это что такое? — строго спросил он, ткнув пальцем в орден Ленина.

Молодой Крыленко покраснел от смущения. Он чувствовал себя несчастным и раздавленным. Он смотрел исподлобья с виноватым видом. «Честное слово, можно подумать, будто я его украл».

— Это так, — попробовал он оправдаться. — За Смоленск, помнишь, прошлым летом… Штуковина такая!

— Штуковина! — передразнил его старик Крыленко, хрипя от злости. — И правда, почему бы не нацепить орден Ленина, коли есть куда? А? Прохвост!

— Но…

— Молчать. — Над сосновой доской снова протянулся мохнатый кулак. — Сыми сейчас же!

Молодой Крыленко быстро отцепил медаль и спрятал ее в карман.

— Не нервничайте… В вашем возрасте…

— В своем возрасте я еще сражаюсь на фронте, а ты в свои двадцать девять превратился в тыловую крысу. А? — Он презрительно сплюнул и вытянул ногу. — Сними с меня сапоги!

Молодой Крыленко подошел к отцу, повернулся к нему спиной, ухватился за один сапог и начал тянуть, а старик уперся вторым ему в зад.

— Чаю хочу, — заявил он. — Скажи, чтобы принесли самовар.

Генерал позвал дневального. Дневальный вошел, щелкнул каблуками, отдал честь и с разинутым ртом уставился на разутого капрала, удобно разместившегося за генеральским столом.

— Принесите чаю!

Дневальный щелкнул каблуками и вышел, пошатываясь. Старик Крыленко потер руки и посмотрел на карту.

— Рябинниково! — внезапно обнаружил он с детской радостью и поставил на карту свой толстый грязный палец. — А это что за подкова?

— Это наши новые позиции. Я отдал приказ эвакуировать Рябинниково и занять…

Молодой Крыленко с тревогой остановился. Усы старика мгновенно встали торчком и затрепетали, как листва на ветру. Глаза злобно сощурились, а из носа послышался прерывистый, злобный свист. Он медленно встал и наклонился вперед…

— Это как же понимать?

— Не стоит смотреть на эти вещи с сугубо личной точки зрения, отец!

— Ты не будешь защищать Рябинниково? Наше Рябинниково?

— Ну перестаньте, отец… Будьте благоразумны. У врага совершенно свежая бронетанковая дивизия, а у меня нет противотанковых установок…

— Нет противотанковых установок? Что же ты сделал с теми, которые доверил тебе народ? Пропил их, что ли? Или в карты продул?

— Да что вы такое говорите, отец…

—  Сволочь!  — завопил вдруг старик сорвавшимся голосом. — Ко мне, товарищи! К стенке его! Расстрелять! Погоди, погоди у меня!

Он подпрыгнул с поразительным проворством, схватил сына за ухо и оттаскал его…

— Ай! — бесстыдно закричал генерал Крыленко. — Отпустите меня!

— Он оставил Рябинниково! — причитал старик. — Пятнадцать лет я там жил, работал и трудился… Нет такой ноги, которой бы я не обул! Наша деревня, без единого выстрела отданная врагу! Что скажет Степка Богородица? А Ватрушкин? А Анна Ивановна? Митька Крыленко отдал врагу родное село! Мой сын!

Встревоженный криками часовой ворвался в комнату с выставленным штыком, убежденный, что его генерала убивают. Он увидел расхристанного и босого старого капрала, с плачем таскавшего за ухо генерала, который — о, ужас! — даже не пытался защищаться. Для часового это было уже слишком. Он протер глаза и вылетел из комнаты с таким видом, будто все бесы восстали из ада и несутся за ним по пятам… В конце концов молодому Крыленко удалось освободить свое измятое ухо и спрятаться за столом.

— Мне дают приказы! — пытался он объясниться. — Нельзя вести войну, как вздумается… И я же сказал вам, у меня нет противотанковых установок!

— Противотанковые установки, противотанковые установки! А штыки что, для собак придуманы?

— Отец!

— Холера тебя побери! — попросту ответил ему старик Крыленко. — Рябинниково, оставленное без единого выстрела, без единого погибшего на его улицах солдата!

Он резко замолчал и встал.

— Ну что ж, я, Савелий Крыленко, сам покажу тебе, как должен драться настоящий гражданин! Я сам пойду в Рябинниково! Я один буду защищать его! Своей грудью! Своими руками! Обойдусь без тебя… Скотина.

Он засучил рукава и торжествующе направился к двери.

— Отец, а чай? — робко промямлил Митька.

Старик Крыленко обернулся и спокойно плюнул себе под ноги.

— Вот тебе твой чай! Не хватало, чтобы меня еще отравили! Человек, способный отдать врагу свою деревню, вполне может отравить собственного отца!

Он вышел, и за дверью еще некоторое время слышался его голос, изрыгавший проклятия. Молодой Крыленко остался один в комнате. Он вынул носовой платок и вытер лоб. «Мне что, все это приснилось?» Он обвел робким взглядом кабинет и вскочил. Посреди комнаты важно возвышалась пара почти новых, до блеска начищенных сапог… «Он ушел босиком!» Он схватил сапоги и бросился на улицу. Галопом, с сапогами в руках, пробежал по снегу сотню метров и окликнул какого-то солдата.

— Вы не видели разгневанного капрала с большими усами и босиком? — строго, скороговоркой спросил он.

Несчастный солдат посмотрел на генерала Крыленко, прославленного генерала Крыленко, который, запыхавшись, стоял перед ним с сапогами в руках, и его рот широко раскрылся, издав слабый вскрик… Но Митьки уже и след простыл. С сапогами в руках он быстро бежал в сторону размахивавшей руками фигуры, что удалялась по снегу вдоль замерзшей реки… Старик прибыл в Рябинниково как раз в тот момент, когда немцы, вошедшие в деревню с противоположной стороны, въехали на рыночную площадь. Крыленко побледнел, взглянул на толстого немецкого майора, высунувшегося из танка, и подошел к нему:

— Именем Союза Советских Социалистических Республик…

—  Was? Was ?[72]Что-что? (нем.) — встревожился майор.

— Он поздравляет вас с прибытием, — объяснил лейтенант.

—  Ach, с прибытием, gut, gut ![73]Хорошо, хорошо! (нем.). — обрадовался майор.

Старый сапожник перевел дыхание и плюнул немцу под ноги.

— Именем Союза Советских Социалистических Республик! — повторил он.

—  Abfuhren ! ^{[74]Увести! (нем.)} — пролаял майор, побелев от ярости.

Старика отправили в польский лагерь для военнопленных со всеми почестями, приличествующими его званию, иными словами — в вагоне для скота. В Молодечно ему удалось бежать, он шел двое суток, потом потерял сознание, а наутро его разбудил младший Зборовский, подобравший его и выходивший.

Когда в землянку вошел Пех, Крыленко как раз вычесывал вшей.

— Удачной охоты! — пожелал Пех.

— Спасибо.

— Савелий Львович, — робко начал Пех.

Он запнулся.

— А?

— Так, ничего, — вздохнул Пех.

— Что ж, тогда молчи.

Он продолжал старательно рыться в своем тулупе, сидя на груде поленьев.

— Савелий Львович! — снова начал Пех.

— А?

— Не сердитесь…

Крыленко не спеша отложил свой тулуп в сторону и посмотрел на Пеха:

— Послушай, сынок, ежели у тебя есть что сказать, скажи. А когда скажешь, не забудь уйти.

У Пеха нервно заходил кадык, и он начал:

— Ваш сын, Савелий Львович…

—  Сволочь! — тут же оборвал его старый украинец.

Но Пеху все же показалось, что в его взгляде мелькнул огонек заинтересованности. Он быстро продолжал:

— Вчера Болек Зборовский слушал новости из Москвы. Ваш сын, Дмитрий Крыленко, получил звание Героя Советского Союза за участие в освобождении Сталинграда.

Лицо старика стало белее его усов.

— Не сердитесь! — быстро сказал Пех.

— Ты уверен? — спросил Крыленко.

— Уверен, Савелий Львович, Болек Зборовский сам слышал, в Вильно…

— Где он?

— На улице… Он сам не осмелился вам сказать, но если вы хотите…

— Приведи его.

Пех выскочил наружу, как заяц, и тотчас вернулся с младшим Зборовским. У последнего вид был очень напуганный.

— Говори! — закричал Крыленко. — Чего ждешь?

— …Герой Советского Союза! — выпалил Болек. — За участие в освобождении Сталинграда.

— Ты уверен?

— Уверен, Савелий Львович! Так и сказали: «генерал Дмитрий Крыленко».

— Да я не об этом спрашиваю, олух! Так и сказали: «освобождение Сталинграда»? Так и сказали: «освобождение»?

— Освобождение, Савелий Львович! И добавили: «генерал Дми…»

—  Сволочь!  — холодно оборвал его старик Крыленко. — Остальное меня не интересует.

— Как это не интересует? — возмутился в конце концов Пех. — Разрешите удивиться, товарищ! Разрешите мне удивиться!

— Что ж, — сказал Крыленко ободряюще, — валяй, дружище, удивляйся на всю катушку!

Он отступил на шаг и склонил голову набок, словно бы для того, чтобы лучше видеть, как Пех будет удивляться.

— Савелий Львович! — закричал Пех. — Ведь ваш сын освободил Сталинград.

— Н-нет. Это не мой сын. Народ освободил Сталинград. Народ, понимаешь? Народ надо благодарить! Мой сын отступал месяц за месяцем. Он чертил на карте стрелочки да кружки: это все, чем он занимался. Потом он сказал себе: «Этот кружок будет последним». «Понятно?» — спросил он у народа. И народ ответил: «Понятно». Так кого же нужно благодарить? Того, кто нарисовал на карте маленький значок, или того, кто оросил землю своей кровью? А?

Воцарилось молчание. Потом Пех шумно выдохнул.

— Как бы то ни было, я пришел сюда не для того, чтобы дискутировать, а чтобы вас поздравить. А товарищ Добранский сегодня вечером приглашает вас к нам. Мы будем отмечать освобождение Сталинграда. У нас будет картошка!

— Поесть приду, — холодно пообещал старик.

Выйдя из землянки, младший Зборовский мрачно заявил:

— Какой стыд… Что толку от этих родителей? Даже благодарности от них не дождешься.

И с отвращением сплюнул.