Онлайн чтение книги Фактор фуры
6

Греческие странности начались для меня еще до того, как наш «Боинг-737» приземлился в Греции. На рейсе авиакомпании Olimpic к завтраку подали два комплекта столовых приборов: пластмассовый и металлический. Это при том, что на борт - в соответствии с нынешними, после 11 сентября, антитеррористическими мерами - запрещено проносить даже маникюрные ножницы и пивные открывашки… Так что большую часть недолгого, пятьдесят минут ровно, перелета я брюзгливо думал на тему несовместимых со здравым смыслом коллективных психозов, свойственных благополучным, зажорным и толерантным обществам ничуть не в меньшей степени, чем всем остальным.

В Афинах, в аэропортовской кафешке, куда я устремился за пивом (вчерашняя ракия давала о себе знать), я чуть было не усомнился, в том ли направлении летел, не в прямо ли противоположном: барменша (первый человек в этой стране, с которым я осуществил хоть какой-то вербальный контакт) ответила мне на чистейшем русском, пусть и с анекдотическим южным прононсом. Тетка оказалась из Симферополя. Говорит, наших тут мимо нее шляется предостаточно, и идентифицировать соотечественника для нее не бином Ньютона.

Рожа моя и впрямь, видимо, отмечена национальным колоритом - всю жизнь получаю подтверждения (типичный диалог с новым знакомым: «Касимов? Ты что - чеченец? А репа - типично русская…» - «Во-первых, фамилия у меня, если уж на то пошло, не чеченская, а татарская. Во-вторых, сам знаешь, кого обнаружишь, ежели любого типично русского поскрести…»). И вот странно (хотя, видимо, характерно) - нет чтоб сейчас родному языку порадоваться: я, оттого что нацпринадлежность мою опознали, почувствовал себя скорее неприятно. Чувство было спонтанное и малообъяснимое - но отчетливое. Что-то сродни неловкости. Недаром ведь говорят, что за границей русские на своих обычно реагируют плохо… За границей, блин, - а дома что, хорошо?..

Перед подписанием контрактика доцент Латышев долго стращал меня на тему недопустимости перерасхода казенных средств. Слушать это было довольно унизительно, но я его понимал: в режиме предельно вольного плавания, с кредиткой, дающей доступ к счету богатого и безликого европейского фонда, кто угодно поддастся на соблазны. В общем, согласно доцентовым указаниям, летать мне следовало исключительно эконом-классом (а где возможно, перемещаться по земле), селиться только в самых недорогих отелях и прилежно сохранять чеки-билеты - ежели я рассчитываю еще и на две премиальные штуки. Самолет в Афины стоил экспериментаторам сто тридцать шесть евро в эквиваленте, а поиск дешевой гостиницы закончился на улице Фламарион в отеле «Эрехтион» - действительно недорогом, зато с честным названием: шагнув на крохотный балкончик своего номера, справа я увидел на подпертой кипарисами столовой горе столь знакомый заочно Акрополь, как раз развалинами Эрехтиона ко мне и повернутый.

Слева поднимался чуть асимметричный конус горы Ликабет с белым навершием храма Святого Георгия, белые спутниковые тарелки расселись на крышах, белел между ними Парфенон, и висел вдали, в блекло-голубом, абсолютно безоблачном небе маленький белый овал не похожего на «Гинденбург» дирижаблика.

Виктор позвонил утром следующего дня - я пил, что твой Плейшнер, кофе (как почти везде здесь, отменный) вперемежку с холодной водой за уличным столиком при пустом по раннему времени кафеюшнике на променаде неподалеку от своего отеля. Когда засигналила казенная «Сонька», я долго не мог сообразить, что это по мою душу. И звонок у моей собственной (оставшейся дома) трубы другой, да и просто который уже день мне в голову не приходило, что кто-то может хотеть здесь по телефону - меня… И кто знает номер этого, Латышевым выданного под расписку мобильника - если я сам его никому не говорил? Определитель бездействовал.

- Алё.

- Юра?

- А ты кому звонишь?

- Ты где? - и тут же поспешно: - Можешь не говорить.

- В Афинах. - Я ничего не понимал. - Откуда у тебя мой телефон?

- Паша дал. Латышев.

- Что-то случилось? - Я знал, что по их правилам координат моих доцент с компанией никому сообщать не должны. Впрочем, с Виктором они же друзья.

- Вчера к нему какие-то товарищи приходили. Про тебя спрашивали - где ты.

Так… Что это за товарищи и откуда, я догадался моментально. И не ошибся.

- … В универ пришли. В костюмах, говорит, здоровые лбы. Представились сотрудниками какого-то ЧОПа. Мол, мы знаем, что он, ты в смысле, сотрудничает с вами, не поможете ли его найти.

- И что доцент?

- Паша им, естественно, объяcнил, что, где ты, он не знает - условия эксперимента такие, - а номера твоего давать никому права не имеет. Сам тебе он звонить не стал - какое его дело, - но мне рассказал. Ну, я-то более-менее в курсе, какие у тебя проблемы были, ну, со студией, с кредитом этим… попросил у него твой телефон.

- Спасибо, - говорю, - что позвонил.

Я все-таки ни черта не понимал. Что произошло? Выходит, я рано успокоился?.. Может, хорошо, что сейчас я далеко от дома? Или наоборот - это-то как раз и плохо?..

Глебову не позвонишь. Ага - Славке… Костик?..

Начальствовавший над нашими художниками Костик (креативный директор это именовалось) был лицом материально безответственным, к бухгалтерии вовсе уж непричастным - с него, слава богу, никто ничего не спрашивал. Но из тех, кто так или иначе рулил студией, он сейчас, видимо, один остался в городе.

Правда, звонить Костику мне не очень хотелось. Все равно ведь я выходил отчасти виноватым - перед ним и всеми ребятами. Пусть невольно. Но это я организовывал дело и подписывал их - и если не обещания раздавал, то надежды внушал как мог убедительно… Вряд ли, конечно, кто-нибудь из них думает, что я был со Славкой заодно - коль уж сам господин первый вице-мэр так не считает… Но все-таки Славка был именно моим другом…

Да, но попытаться прояснить ситуацию надо.

Какой у России код? Ноль ноль семь? Тоже мне джеймс-бондовщина… А у города нашего? Черт… А!

Костин мобильник был вне зоны.

Я, конечно, побродил по Акрополю, честно пытаясь ощутить причастность к истории… ничего особенного не ощутил, взобрался на маленькую скалу неподалеку от входа, что-то вроде импровизированной смотровой площадки, куда карабкались всепроникающие туристы, скользя на гладких, будто полированных, мраморных глыбах; уселся прямо на камень. Город сплошь заполнял пространство - во все стороны, до далекого задника послойно тянущихся гор (последний слой терялся в дымке), и прямо из его бело-бежевой массы выпирали несколько гор ближних, крутых, каменистых, двуцветных: темная древесная зелень (внизу) и светло-коричневые скалы (выше). Парфенон нависал сзади, а прямо внизу лежала агора: деревья, обломки, дорожки, камни, слева - устоявший храм Гефеста c характерной колоннадой по периметру, справа - византийская церквушка цвета кофе с молоком.

«Вы действительно никогда не были за пределами бывшего СССР?» - сильно удивился доцент Латышев, прочтя мою анкету. «В более-менее зрелом возрасте - даже за пределами России». - «Не было возможности или желания?» - «Скорее второе». - «Вам совсем не интересно?»

Что я ему сказал? Что-то насчет того, что по-настоящему меня всегда интересовали не здания и ландшафты (музеи и картины), а люди; интересных же людей вокруг всегда было достаточно, чтоб не чувствовать необходимости ехать за тридевять земель… На самом деле я просто никогда об этом не задумывался - ну не турист и не турист.

…Ну а Вовку, например, - насколько бы его тут прикололо: такая наглядность и концентрированность истории?..

Вовка был связан с тем этапом моей противоречивой карьеры, когда мы со Славиком затеяли издавать еженедельник, - Володя писал в «Информатор» исторические очерки. Команду мы тогда вообще подобрали классную - и Вован был одним из ценнейших кадров. Писал он блестяще, причем на тему, которую великолепно знал и до дрожи любил. Специального исторического образования (как и журналистcкого) не имея - какой у него диплом? экономиста, что ли… - на историю Вовка был, что называется, «плотно подсажен». На исторические парадоксы, загадки, неявные закономерности, альтернативные общепринятым версии. Он мог распространяться об этом в любое время суток, под любым градусом, в любой, устной или письменной, форме - но с неизменным эффектом: оторваться было трудно…

Я вдруг испытал неожиданно острую ностальгию - вспомнил, как начинался «Информатор», вспомнил редакционные лихие пьянки, вспомнил, как, листая свежий номер, цепляюсь взглядом за фотку к чьей-то - чьей?.. - байке: «А это кто - дизайнерша?» - «Да, вот это она, Варя». - «Ничего себе такая Варя»; я представил здесь, на соседнем камне, Вовку - что он, тыча бутылочкой минералки в направлении агоры, жестикулируя в своей манере пятью, голову включая, конечностями, задвигает про древних греков, с которых все началось, вся Европа: европейский рационализм, стремление к ясности, внятной последовательности, которое в итоге завело человечество так далеко…

Была у него одна из любимых «телег» - про Европу. Про то, что европейская цивилизация - выродок мировой истории. Про то, что нет и не было в этой истории никогда ни логики, ни поступательности, и зря мы переносим на нее задним числом наши представления и принципы. И уж тем более зря считаем единственно правильной и неизменной свою картину мира… У Вовки это выходило увлекательно, как триллер.

Кстати, о родине. Костик!

На этот раз он ответил почти сразу. Опять, естественно:

- Ты где?

Я поколебался:

- В Афинах. Что у вас там творится?

- У нас? ТЕПЕРЬ, - он выделил голосом, - ничего. Я почувствовал некоторую заминку.

- … Тебя тут спрашивали. О!

- Кто?

- Не знаю. Пришли двое, домой. Юру, говорят, ищем, по срочному делу, найти не можем.

- Давно?

- Дня два назад.

- Не представлялись?

- Типа партнеры деловые. Ну, я документов не спрашивал.

- И как они выглядели, эти партнеры?

- Да никак, обыкновенно.

- Здоровые-спортивные?

- Ну, в общем да.

- И что ты им сказал?

- Да что я им мог сказать? Честно сказал, что Юру не видел больше месяца. Слышал, уехал он куда-то. Вроде за границу, но не точно… А что, Юрген, что - действительно проблемы? Я думал, ты отмазался.

- Да вот сам не пойму. Я тоже думал, что отмазался. Ладно, не бери в голову. Но если еще будут спрашивать, не говори, что я звонил. И откуда.

Некоторое время я глубокомысленно включал-выключал блокировку «Соньки». Кругом жужжали «мыльницами», хихикали, болботали по-вавилонски. Когда мы устраивали экстрим-туры по области (для заезжих западников и местной скучающей молоди), байдарочник Яша - коричневый, костлявый, дубленый - помнится, цедил в адрес такой вот клиентуры с непередаваемым выражением: «Пингвины…»

…В конце концов - какого хрена? Что я, собственно, теряю? Если уж я с самого начала решил не прятаться - то стоит, по крайней мере, быть последовательным…

Я набрал номер. Г-н первый вице-мэр помолчал, шелестя электростатикой. «… в данный момент не могу ответить. Оставьте сообщение после звукового сигнала».

Хорошо. Тогда так.

В приемной откликнулись - секретарша.

- Лена? Лен, это Юра Касимов беспокоит. С Валентином Борисычем можно поговорить?

- Его сейчас нету. - Леночка, вялая наглая шалава, теперича суха и деловита.

Что-то у них все-таки происходит…

- Ты передай ему, что я его искал… И пускай он перезвонит мне, если сможет… - Я продиктовал тринадцать цифр.

- Я передам, - неуступчиво. Ну-ну.

Степлившаяся минералка закончилась. Давно пора было дезертировать в тень.