Онлайн чтение книги Фактор фуры
24

Пароход был как пароход: мачты, дымящая труба, палуба с матросами - только на мачтах вместо рей торчали широколопастные винты, долженствующие держать аппарат в воздухе; плюс толкающие винты, они же рули, - на носу и корме. Рисунок изначально был воспроизведен на титульном листе книги Лаланделя «Авиация, или Воздушная навигация без аэростатов» (1863 года) - так, по представлениям автора, одного из основателей созданного в том же году Общества сторонников летательных аппаратов тяжелее воздуха, будущее авиации и выглядело. В смысле, настоящее.

Членом и даже «инспектором» Общества был сам Жюль Верн: изображение Робурова «Альбатроса» (сделанное по указаниям писателя художником Беннетом) висело над его же, «Альбатроса», моделью - последняя была выполнена с тщательностью и достоверностью копии «в масштабе» реально существовавшего технического объекта. В соседних стеклянных ящиках стояли аналогичные модели «Наутилуса», трансформера «Урагана» и «колумбиады», пальнувшей в Луну Мишелем Арданом.

- Технический утопизм во второй половине позапрошлого века шел рука об руку с социальным, - разглагольствовал Дани. - Их вряд ли имеет смысл вообще особо разграничивать: тот же Робур, если вы помните, рассуждает о создании «воздушной Икарии» с населением из «икарийцев»: тех, кто лишен был свободы и справедливости на земле, но найдет их в стратосфере… Технический прогресс не мыслился в отрыве от общественного: стремительное развитие научной мысли, технологий (каковые уже наглядно и ощутимо - впервые в человеческой практике! - меняли картину мира) воспринималось подтверждением и результатом поступательного движения истории, о котором гуманистическая мысль твердила с Возрождения. А направление этого движения, согласно гуманистической мысли, могло быть единственным: всеобщая свобода-равенство-братство-сытость эт сетера. В конце концов, в пароход, паровоз, телеграф и прочее воплощался торжествующий (как начинало казаться) разум, а торжество его в социальной и политической сфере ожидалось в самом непосредственном будущем…

По-английски Дани чесал прекрасно и вообще рассказывал здорово - как человек, всерьез увлеченный предметом (увлеченностью - да и предметом - он мне сразу напомнил Володьку). Думаю, и нас с Серегой он сюда зазвал - в нарушение правил - не рекламы ради (какую мы ему сделаем рекламу) и даже не нашей русской экзотики из-за, а просто в силу нетерпеливого желания поделиться и похвалиться. Я сначала все гадал: а что Дани думает о причине нашего появления? - но потом понял, что его это не особо и колышет. Раз уж свалились ни с того ни с сего на голову два русских журналиста - то пусть будут первыми посетителями. Музей - он на то и музей, чтоб людей по нему водить.

Музей, правда, официально еще не открылся - на следующей неделе только собирался. Но экспозиция была уже смонтирована - лишь местами попадались остаточные следы монтажа и ремонта, вроде недоубранных ящиков, полиэтиленовых ворохов и стремянок.

- … Вы знаете, что в начале двадцатого века совершенно всерьез шли разговоры о скором и окончательном прекращении войн? Книга знаменитого пацифиста и нобелевского лаурета Нормана Энджелла «Великая иллюзия» 1910 года стала бестселлером. Энджелл писал, что экономические интересы великих держав становятся настолько взаимозависимы, что стимул воевать, по сути, пропал. Это за четыре года до Первой мировой! Символично тут все почти до неприличия. В апреле 1912 года известный британский журналист Уильям Стэд ехал в Америку делать на конференции доклад о том, что войн скоро не будет. В смысле, плыл. На самом большом, технически оснащенном и безопасном судне того времени. Называлось оно?.. Правильно. Стэд утонул, а через два года началась не просто война, а война невиданного раньше типа и масштаба, перемоловшая девять миллионов человек - при посредстве разнообразных плодов научного и технического прогресса…

Тут я вспомнил папочку из стамбульского отеля. «Титаник», катастрофы… И мораль, которая в том, что не стоит зарываться. Фактор фуры, в общем.

- … А ведь эти ребята отнюдь не были благонамеренными дураками. - Дани подвел нас к здоровенной карте. - Свои выводы они делали на основе наблюдений над современными им политическими тенденциями. А что они видели? Вот - 1900 год. Континенты поделены между европейскими империями и Штатами (отстраивающими потихоньку свою). Между прочим, всемирный характер тогдашних имперских экономик и золотой стандарт имели результатом даже большую «глобализацию», чем нынешняя. Так что постулат о взаимосвязанности интереcов Энджелл не выдумал… Идеологические течения, которые через несколько десятилетий не оставят ничего от «старого мира», в 1900-м либо вообще не существовали, либо не имели влияния. Марксизм серьезной политической силой еще не был, тридцатилетний Ленин сидел в Сибири. Муссолини - семнадцать, он пацифист и социалист. Гитлеру вообще одиннадцать… Естественно, никто не предполагал, что все так повернется…

Кем он у них значится, Даниэль? - как-то пропустил… Вид глубоко несерьезный: «вечный студент», «молодой человек неопределенного возраста» - но точно не простой экскурсовод, как бы вообще не начальник всей лавочки… Странненькой такой лавочки.

Хотя - интересно. Это точно был самый необычный музей, по которому мне доводилось бродить. МУЗЕЙ НЕСОСТОЯВШЕГОСЯ БУДУЩЕГО.

Они тут попытались собрать наглядные модели будущего, каким оно виделось в разные времена - и каким не стало. Социальные прогнозы. Утопические и антиутопические картины. Проекты архитектурные и технические. Все то, что не осуществилось.

Кадры из «Метрополиса». Дворец Советов в Москве. Шпееровский Берлин - в виде громадного макета (геометрическая угрюмая гигантомания). Рисунки из «Эмей-зинг Сториз» - первого в мире научно-фантастического «палпового» журнала Хьюго Гернсбека (аэродинамическая бравурная гигантомания). Модели несусветных и несообразных судов, автомобилей, летательных аппаратов, космических кораблей.

- …То, что Уильям Гибсон, папа киберпанка, назвал «Континуум Гернсбека», футуристические представления тридцатых, дожившие почти до конца прошлого века, - все эти хрустальные, хромированные, белоснежные, обтекаемые, каплевидные штампы массового сознания и низкопробной sci-fi… во многом - непосредственное эхо технократических утопий девятнадцатого века… Хотя Вторая мировая, закончившаяся Хиросимой, должна вроде бы была окончательно добить веру в благость научного прогресса - промышленный, скажем, дизайн в пятидесятых сильно «заражен» футуристическими ожиданиями, причем позитивными. Это же время - пятидесятые - шестидесятые - «золотое» для фантастической литературы. Холодная война стимулировала развитие науки, человечество вышло в космос, освоило управляемую ядерную реакцию - будущее, так сказать, приблизилось, оно было «актуальным»… Никто тогда не сомневался, что к концу двадцатого века мы колонизируем как минимум часть Солнечной системы. Герои кубриковской «Космической одиссеи 2001 года» (снятой в 1968-м) летят к Юпитеру…

Мы шли мимо планетарных станций и орбитальных баз; за стеклом аквариума, соединяющим пол и потолок одного из залов, свет пока не горел, и подводную экономику «Большой глубины» Артура Кларка с субмаринами, пасущими кашалотов, мы не разглядели. Азимовские роботы выстроились пародийной эволюционной шеренгой - заканчиваясь «сапиенсом» в галстуке, начиналась она не волосатым приматом, а железной квадратноголовой куклой (производства 1996-го, согласно книге «Я, робот»). Продолжалась - аналогичным трех-с-половиной-метрового роста обалдуем (один из первых говорящих роботов, произведенных в 2002-м, использовавшийся, согласно закону от 2003-го, исключительно на других планетах).

- Идея более живуча, чем вы, вероятно, думаете, - хмыкнул Дани. - Еще недавно американский футуролог Маршалл Брейн утверждал, что к 2030-му роботы с человеческой внешностью вытеснят большинство людей с их рабочих мест…

Если в предыдущих залах решительно преобладал белый цвет, то в том, где мы оказались далее, стоял расцвеченный неоном полумрак, а потолок заслонила жестяная щелястая полусфера («Оттуда будет еще вода капать», - заверил Дани), изображающая «геодезический купол» Ричарда Б. Фуллера, каковыми Уильям Гибсон накрыл все крупные города в своей «киберпространственной» трилогии.

- В конце концов будущее приблизилось настолько, - продолжил Дани прежнюю мысль, - что многие испугались. Перелом в настроениях можно датировать 1970 годом, когда вышел «Шок будущего» Элвина Тоффлера, название которого сделалось идиомой. Если раньше скорость, с какой менялся мир, обнадеживала, то теперь стала вызывать растерянность, грозящую (как предсказывали) перейти в ступор и психический коллапс. Заговорили о «третьей волне», информационной революции, меняющей современный Тоффлеру и единомышленникам мир столь же радикально, как изменило его появление сельского хозяйства около десяти тысяч лет назад и промышленная революция трехсотлетней давности. Краеугольным камнем наступающей эры объявили информационные технологии (компьютеры как раз внедрялись во все сферы жизни), большое будущее предрекали биоиндустрии - хотя еще уповали на космическую промышленность и использование ресурсов Мирового океана. В начале восьмидесятых появился киберпанк - мрачноватая литература о мире, который вместо национальных государств поделили транснациональные корпорации, где биоинженерия кроит людей как хочет, а те не вылезают из «киберпространства», вторичной, виртуальной, компьютерной реальности, равноправной с первой. В опоздавшем на добрые два десятка лет Голливуде все это икнулось «Матрицей» и К о - уже тогда, когда стало ясно, что ни страхи перед Интернетом, ни надежды на него не оправдались…

- A dozen knives in a back of sci-fi… - пробормотал Серега.

- Не только, - отозвался услышавший, хотя вряд ли распознавший намек на Аверченко Дани. - Социальные и политические прогнозисты обмишурились еще куда радикальнее. Ведь футурология как направление вошла в моду как раз в шестидесятых - семидесятых. Збигнев Бжезинский тогда констатировал некое взаимоуподобление США и СССР, ведущее к наступлению технотронной эры, в которой повсеместно воцарится технологическая «суперкультура», а править будут прагматики-интеллектуалы. Герман Канн и Энтони Вайнер написали знаменитую книгу «Год 2000-й», начинающуюся c тезиса о продолжении холодной войны и в третьем тысячелетии. На рубеже восьмидесятых и девяностых Фукуяма расценил открытие в Москве «Макдоналдса» как сигнал к остановке истории…

- То есть ошиблись все, кто вообще предсказывал? - спросил я.

- В итоге - да. Так что понятно, почему нынче футурологи присмирели. Мало кто берется теперь прогнозировать что-то даже на близкое будущее, а самые честные открыто признаются в собственном бессилии. Активно в свое время поработавший предсказателем Станислав Лем недавно признался в интервью: «То, что произошло с моими футурологическими построениями при встрече с действительностью, немного напоминает автомобильную катастрофу». И даже больше: «Я много раз подчеркивал, что не верю в возможность категоричных предсказаний. Наши попытки предсказать будущее напоминают попытки предвидеть развитие сложных шахматных партий. Причем шахматы, с которыми мы имеем дело, таковы, что игрок в любой момент может - вместо того, чтобы сделать следующий ход, - выхватить из кармана нож, палку или разбить доску о голову партнера…»

- Ошибочны - не конкретные прогнозы, а сами подобные попытки?

- Просто регулярные провалы вскрыли порочность метода. Ведь очень легко заметить, в чем принципиальная ошибка и тех, кто воображал летательные аппараты тяжелее воздуха плавающими по воздуху пароходами, и тех, кто в начале прошлого века обещал скорое прекращение войн, и тех, кто во второй его половине не предполагал возможности окончания холодной войны. Все они развивали и экстраполировали уже существующие представления и тенденции. На это обречены любые прогностические потуги - поскольку спрогнозировать появление принципиально новых факторов невозможно по определению (на эту тему можно только фантазировать). Равно как любые такие потуги обречены на крах при столкновении именно с этими факторами. Карл Поппер еще давно сформулировал: «По сугубо логическим причинам нам не дано предвосхитить будущий ход истории». По его словам, мы не можем сегодня предвидеть то, о чем узнаем только завтра. Обозреватель «Интернешнл геральд трибьюн» Уильям Пафф писал как раз по этому поводу: «Строго говоря, вполне определенно можно сказать о будущем только то, что оно непредсказуемо». - Аmen, - подытожил Серега.

Они были просто компанией энтузиастов - интернациональной, хотя и преимущественно франкофонной. Перезнакомились вообще в Интернете, общаясь на разных околонаучных, футурологических, фантастике посвященных сайтах-форумах. Многие увлекались социальной и технической прогностикой, все запоем читали и смотрели sci-fi. Поначалу коллекционирование несбывшихся прогнозов было виртуальным, а сетевой прообраз показанного нам музея женевец Дани сперва обустроил на собственной домашней страничке. Потом организовали клуб - встречались (нерегулярно) то в Швейцарии, то во Франции, то вообще в Монреале.

Имя Ларри Эджа они и тогда поминали всуе бесперечь - ведь увлечения научной фантастикой суперстар не скрывал еще во времена своего голливудского сверкания. Известно, что Эдж пытался заинтересовать жанровыми проектами ведущие студии в годы, когда НФ в Голливуде была в глухом загоне, оставаясь уделом разнообразных Эдов Вудов, в лучшем случае - телевизионщиков. Один из разделов «Эджевой» мифологии повествует о том, как Ларри, уже будучи актером первого ряда, тайком - дабы не повредить имиджу - снимался в забубенном «мусоре»: вплоть, вестимо, до антишедевров самого «худшего режиссера всех времен и народов», Дон-Кихота трэш-фантастики (фанаты «Z-movies» уверенно числят сие олицетворение гламура среди своих и до мордобоя спорят, кто же именно Ларри в эд-вудовском «Плане-69 из дальнего космоса»). Хотя факт когдатошней дружбы Эджа с Роджером Корманом вполне документален - и почти никто не оспаривает версию о том, что постоянный участник «оскаровской» интриги тех лет сыграл под псевдонимом в знаменитом фантастическом телесериале конца пятидесятых - начала шестидесятых «Сумеречная зона»…

«Вы помните классические киберпанковские рассказы и романную трилогию Уильяма Гибсона? - спросил Дани. - Помните кочующее из вещи в вещь ключевое понятие Грань? „… Грань, - бойко процитировал он по памяти, - чаша Грааля, необходимая составляющая выдающегося человеческого таланта, не подлежащая передаче, запертая в мозгу самых крутых ученых мира…“ Гибсон сам признавался, что апеллировал к псевдониму, культовому для фантастов нескольких поколений…»

Так что с Хартмутом Шнайдером, председателем мюнхенского, одного из крупнейших и авторитетнейших европейских фан-клубов Ларри Эджа, Дани и компания познакомились вполне естественным образом. Оказалось, что Шнайдер поддерживает контакт с самим миллиардером-«пустынником». «Так тот же сорок лет ни с кем не общается?» - удивился я. «С чего вы взяли? Еще как общается. С кем не лично - с теми через личного секретаря».

Дани рассказал Шнайдеру об идее своего музея без всякой задней мысли - и, естественно, изрядно прибалдел, когда на его электронный адрес пришло письмо от Рональда Хендри, секретаря великого затворника. Хендри сообщил, что м-р Эдж остался верен своему интересу к науке, фантастике и прогностике и крайне заинтересовался идеей мсье Даниэля (от которой узнал от Хартмута). Более того - он сам предлагает воплотить музей «в натуре». Причем готов взять на себя спонсорские обязанности! Когда же всемогущий и всемилостивый Ларри предоставил ребятам собственную недавно купленную виллу, те впали в охренение, от которого до сих пор толком не оправились. На Эджевы деньги приобретались экспонаты, Эдж оплачивает работу техперсонала и т. д. Непосредственно финансовые вопросы они решают с представляющей интересы Ларри бернской адвокатской конторой. Координаты Хендри? Почему секрет? Просто напоминаю, что с журналистами и им подобными Эдж как раз и не общается…

На улице бесшумно сыпал мелкий частый дождь, видимый лишь под фонарями: когда мы с Серегой вышли из «Эмилии», давно уже стемнело. За калиткой было тихо и абсолютно безлюдно - Серега достал мобилу и принялся вызванивать такси.

В ожидании машины мы, нахохлившись под моросью, слонялись туда-сюда по улочке. Под ноги попадались редкие листья, желудь весело поскакал под горку. Мы дошли до угла. Темная «рено» (или «пежо»?) торчала тут по-прежнему. С погашенными фарами. Серега остановился, глядя на машину. Есть ли кто внутри, я не разобрал.

Рыжий вдруг ни слова не говоря быстрым шагом направился к этой тачке - та мгновенно, словно только этого и ждала, чирикнула стартером, врубила огни. Мирский по-хозяйски постучал в водительское стекло. Машина яростно газанула вхолостую, потом резко сдала кормой, становясь поперек переулка, вспрыгивая задними колесами на бордюр, упершись красными отсветами в стену. Серега выбросил перед собой параллельно обе руки с оттопыренными средними пальцами. «Четыреста шестая» «пежо», уже не торопясь, как бы даже недоуменно-брезгливо передергивая плечами, развернулась и благопристойно покатила вниз.