Онлайн чтение книги Фауст, его жизнь, деяния и низвержение в ад
Фридрих Максимилиан Клингер и его роман «Фауст»

I

Судьба Фридриха Максимилиана Клингера была необычна: большую часть своей жизни, свыше полувека, он прожил в России. Оставаясь немецким писателем, он в то же время прочно связал себя с культурной и политической жизнью России, ставшей его второй родиной.

Клингер родился в 1752 году во Франкфурте-на-Майне, вольном имперском городе, сыгравшем большую роль в истории немецкой литературы. Отец, служивший канониром крепостных укреплений города, умер рано (будущему писателю было тогда восемь лет), и тяжесть воспитания троих детей легла на плечи матери, которой пришлось добывать себе пропитание стиркой и мелкой поденной работой.

Много лет спустя, уже старым человеком, Клингер писал в своей «Авторской исповеди»: «Благодаря условиям, в которых я родился и вырос, я узнал жизнь низших и средних слоев общества, их нужду, их радости и печали».

В 1772 году Клингер окончил гимназию. В последующие два года он пытался скопить деньги, чтобы поступить в университет. Эти годы имели решающее значение для формирования его творческих принципов и общего мировоззрения.

Маленькая квартирка семьи Клингера в одном из тесных переулков Франкфурта была местом встречи поэтической молодежи. В субботние вечера сюда заглядывали молодой Гете, композитор Кристоф Кайзер, драматурги Якоб Михаэль Ленц, Генрих Леопольд Вагнер и другие. Поэты, приезжавшие во Франкфурт, приходили сюда, чтобы увидеться с Гете, который к тому времени уже успел прославиться своими первыми произведениями, особенно драмой «Гец фон Берлихшнген». Здесь жарко спорили, возмущались и негодовали, читали Гердера, бунтовали против эстетических принципов классицизма, преклонялись перед Шекспиром и, вдохновленные им, создавали основы новой эстетики. Здесь Клингер впервые познакомился с сочинениями Руссо, идеям которого он остался верен навсегда. В эти годы между Клингером и Гете завязалась дружба, продолжавшаяся, правда с перерывом, всю их долгую жизнь.

В апреле 1774 года Клингер уехал из Франкфурта в Гисен и поступил на юридический факультет университета. В Гисене началась его литературная деятельность: за два года (1774–1776) он написал пять пьес и, продолжая увлекаться литературной борьбой, стал одним из самых страстных участников движения, названного позже «буря и натиск». Именно Клингеру, автору пьесы «Буря и натиск» («Sturm und Drang»), и было обязано своим названием это движение.

Политическая и экономическая жизнь Германии второй половины XVIII века представляла собой безрадостную картину. Германия была одной из самых отсталых стран Европы, глухой европейской провинцией, далекой от основных путей политического, экономического и культурного развития. Против этой унылой действительности первыми подняли голос протеста немецкие писатели. «И только отечественная литература, — говорит Энгельс, — подавала надежду на лучшее будущее. Эта позорная в политическом и социальном отношении эпоха была в то же время великой Эпохой немецкой литературы»[1]К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, изд. 2-е, т. 2, стр. 562..

Период «бури и натиска», длившийся одно десятилетие (семидесятые годы XVIII столетия), и был одним из этапов этого взлета в литературной жизни Германии, о котором пишет Энгельс. «Гец фон Берлихинген» Гете был первым произведением, начавшим движение «бури и натиска», его завершением были ранние пьесы Шиллера. В это десятилетие выступили на новой литературной арене Клингер, Ленц, Вагнер, Лейзевиц и другие.

Основной пафос литературы «бури и натиска» был направлен на раскрепощение человеческой индивидуальности. Деятелям этого движения, или, как их называют, штюрмерам, было ненавистно любое угнетение человеческой личности, будь то гнет разума или бюргерской морали над чувствами человека, будь то политическая тирания феодального государства или тирания золота, будь то гнет церковной идеологии. Демократический, гуманистический характер движения определяется тем, что его приверженцы утверждали достоинство человека независимо от знатности и богатства и отстаивали право каждого на свободное проявление своей личной индивидуальности. Их героем становится сильная личность. «Долой систему! Прочь разум!» — провозглашали они, бунтуя против казавшейся им слишком рациональной философии Просвещения и следуя заветам Руссо. Вдохновение, чувство, душевная жизнь человека, сам человек — вот что должно было быть отныне в центре внимания литературы.

Эти новые принципы штюрмеры старались воплотить в своем творчестве, и Клингер делал это со всей присущей ему особой страстностью и эмоциональностью.

Поэтика классицизма с ее правилами и предписаниями, выполнение которых считалось совершенно обязательным для художника, в корне противоречила принципам нового движения, связывала писателя. Штюрмеры резко отвергают канонические требования классицизма, они стремятся создать шекспировскую драму.

Первая трагедия Клингера «Отто» («Otto»), в подражание гетевскому «Гецу», изображает рыцарскую средневековую Германию. Благородный рыцарь Отто, герой трагедии, являет собою воплощение штюрмерских идеалов. Он погибает, преследуемый жестоким феодалом-епископом. Клингер раскрывает жестокость и лицемерие католической инквизиции, из корыстных целей преследующей семью честного и благородного рыцаря Хунгена.

В следующей пьесе — «Страждущей женщине» («Das leidende Weib») — Клингер обращается уже к современности. Это дает ему возможность показать картину нравов типичного для тогдашней Германии карликового государства с присущим ему произволом князя, с придворными интригами и стяжательством.

Особый успех выпал на долю третьей драмы Клингера — «Близнецы» («Die Zwillinge»), премированной на конкурсе, объявленном Людвигом Шредером, руководителем странствующей актерской труппы «Аккерманше Гезельшафт». Коллизия этой драмы — вражда двух братьев-близнецов. Старший брат, или, вернее, тот, который считается старшим, изнежен, слаб, но хитер и коварен. Старшинство, согласно закону майората, дает ему преимущества перед младшим, обездоленным братом Гвельфо, который, с точки зрения автора, гораздо более достоин богатства и счастья. Образ Гвельфо — одно из наиболее ярких воплощений штюрмерских представлений о сильной человеческой индивидуальности. Коллизия кончается трагической гибелью обоих братьев.

Весной 1776 года нищенское студенческое существование стало Клингеру невмоготу. К тому же юридические науки его не интересовали. Бросив университет, он отправился в Веймар, который стал к тому времени центром литературной жизни Германии. В Веймар переехал Гете. Там жили Ленц, Виланд, Гердер.

Гете тепло и по-дружески встретил Клингера, но довольно скоро начал тяготиться им, ибо юношеская пылкость и непримиримость движения «бури и натиска», которому еще не изменил Клингер, стала вызывать в нем раздражение. Встреча кончилась разрывом, длившимся очень долго. Отношения между обоими писателями были восстановлены лишь много лет спустя, по инициативе Гете, когда Клингер уже давно жил в России.

Когда до Веймара дошли вести о войне, которую Америка вела за свою независимость, Клингер сразу же загорелся желанием сражаться в рядах армии Вашингтона, на стороне восставших колоний. Однако, несмотря на настойчивые и многократные попытки, ему не удалось ни в эту пору, ни позже осуществить Это намерение, не покидавшее писателя все время, пока шла война.

Результатом недолгого пребывания Клингера в Веймаре была самая известная из его драм, наиболее полно и ярко воплощавшая идеи движения. Она была названа им сначала «Сумятица» («Der Wirrwarr»), а позже переименована в «Бурю и натиск». В ней отразились не только личные переживания самого писателя, но и важнейшие общественные события того времени. Самому Клингеру не удалось поехать в Америку, чтобы воевать против английских колонизаторов, и вместо себя он посылает туда героя этой пьесы Вильда. В отличие от всей ранней драматургии Клингера, пьеса «Буря и натиск» завершается счастливым концом.

Осенью 1776 года Клингер, глубоко оскорбленный холодностью Гете, покинул Веймар. Действительность ничем не радовала его. Талантливый писатель, успевший снискать себе к этому времени широкую известность, не имел никаких средств к существованию. В те времена в Германии литературный труд не мог обеспечить писателя, если у него не было влиятельного покровителя. Но в личности Клингера было много общего с героями его произведений: выше всего он ценил независимость духа. Он ощущал свои незаурядные силы и в то же время был нищ, одинок и бесприютен. Он примкнул к странствующей труппе Абеля Зайлера и в течение двух лет скитался с театром в качестве драматурга и составителя репертуара. К этому времени относится создание пьесы «Стильпо и его сыновья» («Slilpo und seine Kinder»). В этой пьесе Клингер уже прямо обращается к политической теме. Здесь впервые в творчестве писателя идет борьба не за свободу вообще, а за свободу политическую, здесь Клингер впервые ставит вопрос о праве народа на насильственное ниспровержение власти. В борьбе против тирана принимает участие народ, который поддержал заговор Стильпо и добился победы.

За годами работы Клингера в труппе Зайлера последовали еще два года скитаний, недолгая служба в австрийской армии и снова прозябание в нищете. Письма этих лет, написанные из Лейпцига, Дрездена, Вольфенбюттеля, Франкфурта, Майнца, из Швейцарии, полны забот и сетований на недостаток денег. Тем не менее Клингер упорно продолжает писать.

Теперь, к концу штюрмерского десятилетия, характер его творчества начинает меняться. Отрицание действительности становится более зрелым, более продуманным и спокойным, бурные страсти успокаиваются. Клингер пробует новое оружие: он обращается к сатире. На свет являются фрагмент «Сын богов в изгнании» («Der verbannte Göttersohn»), комедии «Принц Зайденвурм» («Prinz Seidenwurm») и «Дервиш» («Der Derwisch»), сатирические романы-сказки «Новый Орфей» («Der neue Orpheus»), «Смычок принца Формозо» («Prinz Formosos Fiedelbogen») и сатирический роман «Плимплампласко» («Plimplamplasko»). Последний был написал в соавторстве с Лафатером и Саразином. Но и эти произведения, в которых Клингер едко высмеивает уродливые черты современного ему общества, являются только подготовкой к последнему периоду его творчества, начавшемуся в 1890 году, когда писатель приступил к осуществлению большого замысла — создать цикл социально-философских романов, обобщающий весь его жизненный опыт и плоды многолетних размышлений.

Осенью 1780 года Клингеру, благодаря стараниям его друзей, представилась возможность уехать в Россию. Герцог Вюртембергский дал ему рекомендательное письмо к своей дочери, ставшей женой престолонаследника Павла Петровича, и по просьбе Шлоссера, мужа сестры Гете, снабдил его суммой в сто дукатов, чтобы Клингер смог добраться до Петербурга.

Далекая, неведомая Россия казалась немецкому писателю обетованной землей. В Германии он чувствовал себя лишним, в России надеялся найти обеспеченность, свободу и независимость.

В России Клингер был зачислен сначала лейтенантом в Морской батальон, а с 1785 года служил в Сухопутном шляхетском (кадетском) корпусе.

За ничем не примечательной службой корпусного офицера-воспитателя скрывалась напряженная литературная деятельность. Это был период наивысшего творческого расцвета писателя. За десять лет он написал одиннадцать пьес и два романа: «История золотого петуха» («Geschichte vom goldenen Hahn») и «Бамбино» («Bambino»). За второе десятилетие был написан тот цикл социально-философских романов, о котором говорилось выше. Первым из них был созданный в 1790 году роман «Фауст, его жизнь, деяния и низвержение в ад» («Fausts Leben, Taten und Höllenfahrt»).

Свои произведения, написанные в России, Клингер печатал у себя на родине, но при этом ему приходилось скрывать свое авторство, — сочинение обличительных пьес и романов, в которых громко звучала нота социального и религиозно-философского протеста, было несовместимо с его положением офицера русской службы и воспитателя дворянской молодежи. Начиная с 1791 года его книги издаются в Германии анонимно, а на титульном листе указывается имя вымышленного издателя и ложное место издания. Тем не менее авторство Клингера, конечно, не было тайной, и это обстоятельство создало ему в России репутацию вольнодумца и безбожника.

После дворцового переворота, во время которого был убит Павел и на русский престол вступил Александр I, служебная карьера Клингера круто пошла вверх.

В первые годы своего царствования Александр I заигрывал с либеральными кругами. Делая вид, что подготовляет реформы, он привлек к государственной деятельности лиц, известных своими передовыми взглядами: Сперанского, Новосильцева и даже Радищева.

К этой категории лиц с полным основанием можно было причислить и Клингера. Знаменитый писатель, независимый в своих суждениях, известный свободомыслием и прогрессивными взглядами, вполне отвечал политическому курсу «дней Александровых прекрасного начала». С 1801 года Клингер становится директором 1-го кадетского корпуса, главноначальствующим Пажеского корпуса, попечителем Дерптского учебного округа, членом главного правления училищ при министерстве просвещения и занимает ряд других официальных должностей.

Для характеристики той роли, которую должен был, по мысли Александра, играть Клингер, представляет интерес известная записка царя, в которой он отвечает своему учителю Лагарпу на упреки по поводу назначения графа Завадовского министром просвещения: «Всем управляет совет, состоящий из Муравьева, Клингера, Чарторыжского и других… Частые сношения мои, в особенности с двумя последними, мешают министру ставить какие-либо преграды добру, которое мы стараемся делать». Ответ был, конечно, демагогическим, но он свидетельствует о том, что, по мнению Александра, для республиканца Лагарпа активная деятельность Клингера в министерстве должна была служить достаточной гарантией от засилия реакции в учреждениях, ведающих народным просвещением.

Обширная и многообразная деятельность Клингера на поприще народного просвещения протекала в весьма сложных условиях. Профессора Дерптского университета, почти исключительно немцы, обвиняли его в том, что он «ставленник русских» и что «немец в нем совершенно обрусел». Они бурно негодовали, когда Клингер замещал в университете профессорские должности русскими учеными (Глинкой, Кайсаровым и др.) и когда он решительно отвергал нежелательные кандидатуры, как было, например, с историком Фесслером, религиозно-мистическое мировоззрение которого было для Клингера неприемлемо.

В России было известно, что Клингер — писатель «бурных стремлений», и уже одного этого было достаточно, чтобы вызвать недоверие к нему со стороны представителей реакционной общественности. Его независимое поведение и активный протест против крепостничества и власти церкви, содержавшиеся в его произведениях, создали ему много врагов среди русских реакционеров.

Интересен разговор, характеризующий отношение к Клингеру в кругах придворного общества, который приводит в своей книге о России немецкая писательница Фанни Тарнов, два года прожившая в Петербурге. Тарнов пишет: «Одна светская петербургская дама с благонравным ужасом заявила мне, что она не прочла ни одной строчки, написанной Клингером. Его произведения считаются богохульными и пользуются слишком дурной славой, чтобы она отважилась их прочитать».

Не удивительно, что Клингеру приходилось постоянно сталкиваться с сопротивлением и происками врагов, не останавливавшихся в ряде случаев перед прямыми доносами царю. Так, в 1811 году министр просвещения граф Разумовский получил от попечителя Московского учебного округа П. И. Голенищева-Кутузова донесение о том, что лифляндские дворяне очень недовольны Дерптским университетом, потому что попечитель его — «человек дурных правил, злобный и безбожный», по указанию которого профессора стремятся «религию, яко предрассудок, истребить».

Клингер отлично понимал, какая обстановка его окружает, и был полон решимости ни в чем не отступать От своих принципов. Об этом свидетельствуют его «Наблюдения и размышления над различными явлениями жизни и литературы» («Betrachtungen und Gedanken über verschiedene Gegenstände der Welt und Literatur»). «Слуге государства, стоящему на ответственном посту и строго выполняющему свой долг, надобно больше мужества, чем великим героям древности и современности, — пишет он. — Стоя во главе войска, они воочию видели (или видят) своих врагов, — он же борется против армии, которая нападает из темноты, пользуясь хитростью и происками. Каждая победа, которую одерживает такой человек, умножает число его врагов, в то время как каждая победа героя уменьшает их число».

В архиве министерства просвещения хранится несколько дел, в которых Клингеру указывалось на неуместность его ходатайства об издании той или иной книги. Так, например, одно из них содержит документы, касающиеся жалобы Дерптского университета на запрещение Лифлялдским губернским правлением книги «О положении крестьян в Лифляндии и Эстляндии» («Yon dem Zustande der Bauern in Liv-und Estland»). Автор этой книги Густав Эверс, описывая бедственное положение крепостного крестьянства в Прибалтике, резко обличал крепостное право и требовал его отмены. Совершенно понятно поэтому, что министр просвещения Завадовский ответил Клингеру, что «губернское правление благоразумно поступило», поскольку «университетская цензура сама должна была бы не выпускать в печать такого сочинения, в коем ощутительно кинуты семена к народному вознегодованию о своем состоянии». Министр указал Клингеру на «неуместность его ходатайства об издании, противном уставу цензуры».

Итак, александровский вельможа, генерал-майор (а с 1811 года — генерал-лейтенант) Федор Иванович Клингер в своей служебной деятельности продолжал руководствоваться принципами безбожного, вольнодумного писателя Фридриха Максимилиана Клингера, прозванного у себя на родине «немецким Вольтером».

В 1798 году вышел последний законченный Клингером роман «Светский человек и поэт» («Der Weltmann und der Dichter»). В 1803, 1804 и 1805 годах были опубликованы три тома его «Наблюдений и размышлений». После этого Клипгер умолкает.

Сейчас уже не представляется возможным выяснить, продолжал ли Клингер писать и в последующие двадцать семь лет своей жизни. Трудно предположить, чтобы писатель, для которого художественное творчество так много значило, находясь в зените своей творческой зрелости, отложил в сторону перо. Но Клингер никогда уже больше ничего не печатал. В письмах к друзьям он говорил, что навсегда порвал с читающей публикой.

Он принял меры к тому, чтобы этот разрыв был окончательным. Выполняя последнюю волю писателя, его вдова Елизавета Александровна Алексеева-Клингер предала огню весь личный архив мужа, в том числе и всю его обширную переписку.

Все более настойчивыми становились сомнения Клингера в искренности политики Александра. Уже в «Наблюдениях и размышлениях» есть запись, свидетельствующая о том, что к писателю пришло ясное понимание политической обстановки:

«Все для глаза, все для уха! Для первого — роскошные церемонии, для второго — звучные слова без политического смысла. А для языка — решетка, для ума — грозный, страшный надсмотрщик».

С годами реакционная сущность политики Александра, которую он в начале своего царствования прикрывал либеральными жестами, становилась все более явной. В 1814–1815 годах Александр перешел к открытой реакции и провел ряд мероприятий, одним из которых было слияние в 1816 году двух министерств: министерства духовных дел и министерства просвещения, что, по существу, означало полное подчинение второго первому. Во главе объединенного министерства был поставлен мистик и пиетист князь Голицын, личный друг Александра. Клингер был отстранен от должности. По этому поводу Карамзин писал И. И. Дмитриеву:

«Объединение двух министерств последовало с тем намерением, чтобы мирское просвещение сделать христианским. Отныне кураторами будут люди известного благочестия. Клингер уволен, мне сказывали, что он считается вольномыслящим».

За отстранением от кураторства последовало освобождение Клингера и от всех остальных должностей. В 1820 году он был окончательно уволен в отставку.

С этих пор писатель уже нигде не бывает и долгие годы живет очень замкнуто, встречаясь лишь с немногими друзьями. Ближайшим из них был скромный пастор Муральт, оставивший интересные воспоминания о Клингере, в которых он с глубоким уважением отзывается о высоких нравственных достоинствах писателя, хотя и сетует на свободомыслие своего друга в вопросах веры и религии.

Но не один только пастор Муральт оставил воспоминания о Клингере. Его имя вспоминают и враги. Среди мемуаров такого рода особое место занимают воспоминания Фаддея Булгарина, изданные в 1846 году. Булгарин обвиняет писателя в нелюбви к России, ко всему русскому.

Совершенно понятно, что смелый мыслитель и вольнодумный писатель не мог пользоваться симпатией со стороны реакционного, (николаевского литератора Булгарина. Что же касается версии о нелюбви Клингера к России, пущенной в ход Булгариным и повторенной в дальнейшем многими историками литературы, то она ни на чем не основана. Больше того, в «Наблюдениях и размышлениях», как и в письмах, Клингер высказывает чрезвычайно высокое мнение о достоинствах русского народа и говорит о нем с настоящим уважением. Будучи куратором Дерптского университета, Клингер приложил много усилий к тому, чтобы воспитанники университета хорошо знали русский язык; он знал его и сам, хотя до конца жизни говорил как по-русски, так и по-французски с сильным немецким акцентом. Интерес Клингера к прошлому России подтверждают его драмы, посвященные русской истории: «Фаворит» («Der Günstling») и «Ориантес» («Oriantes»).

Но для Клингера Россия не была однородна: с уважением относился писатель к народу страны, в которой жил и работал, и с презрением — к придворной среде, в которой ему приходилось вращаться. Вот это последнее обстоятельство, в сочетании с широко известным вольнодумством Клингера, с независимостью его суждений, и явилось причиной отрицательного отзыва Булгарина.

Самыми близкими друзьями Клингера в эти годы были книги. Он собирал свою библиотеку много лет и, умирая, завещал ее Дерптскому (ныне Тартускому) университету. Она и сейчас хранится там, в университетской библиотеке, в качестве специального клингеровского фонда. В библиотеке есть книги о России. Пометки писателя на полях этих книг — свидетельство его живого интереса к России, к ее прошлому, к ее природе и ее языку.

В 1831 году в возрасте 79 лет Клингер умер. С полным правом писатель мог сказать о себе в своей «Авторской исповеди»: «Тем, что я стал таким, каков я есть, и всем, чего я достиг, я обязан только самому себе. По мере сил и способностей, я развивал свой характер и ум, и, так как я делал это столь же серьезно, сколь и честно, то все, что в жизни зовут счастьем и успехом, пришло само. Никто не наблюдал за мной пристальнее и не относился ко мне беспощаднее, чем я сам».

II

На рубеже средневековья жил в Германии ученый шарлатан, алхимик и астролог Георг Фауст. Около 1540 года он умер, но память о нем сохранилась в народе. Вокруг имени доктора Фауста выросла народная легенда, в которой повествовалось о том, как Фауст, маг и чернокнижник, потерпев неудачу в своих попытках проникнуть в сущность вещей и овладеть тайнами волшебства, продал свою душу дьяволу. Легенда эта сперва жила в устных преданиях, а в 1587 году франкфуртский типограф Шпис впервые издал народную книгу о докторе Фаусте. Она быстро разошлась. В течение пяти лет Шпис выпустил четырнадцать изданий. Вслед за шписовской обработкой появилось еще три других, из которых более известны обработки Видмана (1598) и Пфицера (1674).

В угоду господствовавшим религиозным взглядам того времени, легенде о Фаусте придавался в этих обработках некий душеспасительный смысл: смельчак, дерзнувший преступить охраняемые церковью пределы познания, был осужден на вечные муки в преисподней. Эту особенность первых обработок легенды отметил Энгельс. В статье «Немецкие народные книги», указывая на глубину и неисчерпаемость фаустовской темы, Энгельс говорит, что в народных книгах она представлена отнюдь не как произведение свободной фантазии, а как творение рабского суеверия: «сказание о Фаусте низведено до уровня банальной истории о ведьмах, прикрашенной обычными анекдотами о волшебстве»[2]К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений, М., 1956, стр. 348..

О неисчерпаемости фаустовской темы свидетельствуют произведения огромного числа писателей, поэтов и драматургов, которых вдохновляла народная легенда.

В XVIII веке легенда о Фаусте стала одной из излюбленных тем новой немецкой литературы. Сюжет легенды, в которой идет речь о границах человеческого познания, о дерзких порывах человеческого духа, открывал перед писателем громадные возможности. Фауст стал любимым героем штюрмеров; он был близок им как мятежник, который восстал против божественной власти, чтобы разорвать оковы разума, как литературное воплощение тех проблем, религиозное решение которых уже не удовлетворяло, а научное — еще не созрело.

Конечно, народная легенда давала писателям лишь сюжетную канву, которую каждый из них заполнял по-своему, соответственно своему мировоззрению, своим убеждениям, своему жизненному опыту. Первым, кто указал на возможности, открываемые легендой о Фаусте, был Лессинг, который уже в 1759 году пропагандировал ее в «Письмах о новейшей литературе». Сам Лессинг много лет работал над трагедией о Фаусте, которая, однако, до нас не дошла. Сила замысла Лессинга в том, что он решился на спасение Фауста, на оправдание его дерзновенных попыток погнать неведомое.

В середине штюрмерского десятилетия начал свое гениальное творение Гете. Первый фрагмент гетевского «Фауста» был опубликован лишь в 1790 году. Всю последующую жизнь Гете продолжает свой великий труд (он был завершен в 1831 году), в котором фаустовская тема нашла свое величайшее воплощение.

В длинном списке различных произведений о Фаусте роман Клингера занимает особое место. Клингер, в отличие от многих других авторов, которые обращались к народной драме, использовал сюжетную канву народной книги. К образу клингеровского Фауста примешались некоторые черты, заимствованные из биографии немецкого первопечатника, компаньона Гутенберга, Иоганнеса Фуста.

Эта версия отвечала плану задуманного Клингером произведения. Книгопечатание означало для Клингера демократизацию царства науки, отважный шаг в стремлении человека к познанию. Алхимик и астролог Фауст был только шарлатаном и мошенником; Фауст-первопечатник — это ученый, воплощающий в себе самые лучшие и прогрессивные стороны человеческой деятельности. В том, что ему приходится вести тяжелую борьбу за свое изобретение, в том, что у сильных мира сего он встречает непонимание и равнодушие, заключено первое обвинение, которое Клингер бросает обществу.

Фауст жаждал знаний, но убедился, что ни один ученый не разбирается в хаосе мироздания и не понимает законов, управляющих миром. Он жаждал радости и свободы, но жизнь его горестна: он нищ, ему не на что кормить семью. Фауст, истинный герой новой немецкой литературы, сильный и смелый человек, не может смириться, отступить и обречь себя на жалкое прозябание, не хочет отказаться от гордых надежд и честолюбивых мечтаний, от жажды знания и свободы. Не находя ни в ком поддержки на земле, не получая помощи свыше, он обращается к силам ада.

Сцены романа, рисующие ад в тот момент, когда туда долетает весть об открытии Фауста, отличаются огромной сатирической силой. Сонм дьяволов с самим сатаною во главе восторженно приветствует книгопечатание. «Торжествуйте же! — провозглашает сатана. — Скоро опасный яд знаний и поисков истины отравит все сословия». Вкладывая в уста сатаны слова, которые можно было в средние века найти в проповеди любого католического, да и не только католического, священника, Клингер наносит прямой удар церкви. Итак, учение церкви угодно дьяволу. Но Клингер на этом не останавливается. Продолжая свой панегирик Фаусту, сатана произносит похвальное слово Реформации, религиозному фанатизму и религиозным войнам, порокам и сластолюбию духовенства. Далее сатана рисует жуткую, гротескную картину цивилизации и прогресса человеческого общества, составленную в самых черных тонах.

Мрачный пессимизм, которым дышат слова сатаны, едкая насмешка и ненависть к общественным порокам, высказанные им, во многом сближают автора романа с Вольтером. Действительно, Клингер был горячим почитателем Вольтера, которого называл «великим и единственным гением древнего и нового времени».

Вторым примечательным эпизодом сцены в аду является речь, произнесенная тенью немецкого доктора юриспруденции, иронический дифирамб германской конституции. Восторгаясь государственным устройством Германии, немецкий юрист с полной серьезностью восхваляет все, что есть в ней косного, реакционного, отсталого. Самые пламенные слова прямого обличения не звучали бы так уничтожающе, как восхваление этой конституции, в которой все сводится к тому, что на одной стороне — «права государя и господина», а на другой — «повиновение и покорность, как тому и следует быть». Оратор согласен превратиться в горящий факел, если дьяволам удастся найти в кодексах хоть одно слово о правах «сволочи, именуемой народом».

В этой речи столько же цинизма, сколько и рабского, униженного подобострастия. Но Клингер издевается над раболепием немцев не как сторонний наблюдатель, а как настоящий патриот. Голос его звучит болью и стыдом, которые продиктованы горячей любовью к своему народу, к своей стране. Клингер понимал, что покорность немцев их феодальным властителям мешает его родине идти в ногу с передовыми странами Европы. Застой в Германии был настолько разителен, что почти не чувствуется различия между XV веком, к которому отнесено действие романа, и концом XVIII века, когда роман был написан. Клингер писал как будто о прошлом Германии, но все, о чем он пишет, можно отнести и к Германии, современной ему. Не случайно он делает в первом издании «Фауста» следующее примечание: «Прошу не выпускать из виду, что действие этой драмы происходит в конце XV века и поэтому не может и не должно оскорблять никого из наших современников. Впрочем, едва ли возможны более лестные комплименты, чем те, которые дьявол делает гражданам имперских городов и немцам вообще».

Сцена в аду представляет собой своего рода проспект романа: Клингер предъявляет в ней счет уродливому и нелепому феодальному строю. Он не подкрепляет своих взглядов фактами, не приводит примеров, — он только перечисляет уродства феодального строя и гневно их обличает.

Но вот дьявол Левиафан, посланный сатаной, прибыл в Германию и заключает договор с Фаустом.

Во имя чего идет Фауст на эту сделку? Клингер отказывается от всякой идеализации Фауста и представляет его человеком очень сложным и противоречивым. Столь же противоречивы и мотивы, которые толкают его на гибель. Измученный тяжелой борьбой, истративший все свои средства на изобретение книгопечатания, которое не только не оправдало его радужных надежд, но привело его и его семью на грань голодной смерти, Фауст полон горьких раздумий о несправедливости общественного устройства и страстно желает узнать причину нравственного зла в мире. Но, с другой стороны, постоянная бедность и унижения разожгли в нем страсть к богатству, славе, почету и чувственным наслаждениям. Союз с дьяволом обещает и то и другое.

Итак, союз заключен. Дьявол полон решимости доказать Фаусту ничтожность и суетность рода людского. Фауст, в свою очередь, намерен заставить дьявола уверовать в нравственное достоинство человека. Дьявол убежден, что Фауст, при его уме, энергии и бесстрашии, наделает множество ошибок и только увеличит зло в мире. Фауст, напротив, надеется использовать всемогущество дьявола, чтобы творить добро и насаждать справедливость.

Дальше роман принимает вид слабо связанных эпизодов. В странствиях Фауста и дьявола почти нет ни действия в обычном смысле этого слова, ни стройного развития сюжета. Перед нами калейдоскоп ужасов: преступлений и предательств, обманов и бесстыдств, жестокостей и пороков. Значительная часть этих эпизодов рисует политические события описываемой эпохи. Клингер широко использует исторические сочинения Вольтера и Гордона, мемуары церемониймейстера двора папы Александра VI Буркарда, труды французского историка Комина. Не только история, но и живая немецкая действительность Германии отражена в романе. Писатель обращается к помощи современной ему немецкой периодики. Так, например, Клингер использует материал, опубликованный в «Немецкой хронике» замечательного немецкого писателя-демократа К. Ф. Д. Шубарта. Клингер, впрочем, не очень заботится об исторической достоверности повествования: в книге встречаются анахронизмы, гротескные преувеличения и просто неверные сведения, почерпнутые из непроверенных источников. Однако это нисколько не умаляет ее художественной и познавательной ценности, ее страстной обличительной силы и ее пафоса.

Все эпизоды романа могут быть разбиты на три основные группы, призванные иллюстрировать и внедрить в сознание читателя главные положения философии и мироощущения автора, среди которых первое место по своей силе и общественной значимости занимают мысли о несправедливом и жестоком социальном устройстве мира.

Мы видим нищету и бесправие крестьян, тупость, алчность и подлость германских феодалов, бессмысленную тиранию и жестокость французского абсолютизма, отвратительные интриги и преступления членов английской правящей династии, бесстыдное стяжательство и разврат в резиденции «…наместника бога на земле», папы римского Александра VI. Клингер делает Фауста свидетелем самых ужасных эпизодов истории феодального общества: жестоких кровопролитий, политических убийств, страшных пыток и надругательств над человеческими чувствами. На глазах Фауста гибнут французский принц и его возлюбленная, отравленные по приказу «христианнейшего» короля Людовика XI. Дьявол знакомит Фауста с методами, которыми пользовался этот монарх для осуществления своих замыслов: с тайными заговорами, с игрой на честолюбии придворных, с казнями без суда и следствия. На страницах, посвященных пребыванию во Франции, содержится описание того, как слуги короля тайно скупают младенцев у доведенных до отчаяния бедняков, чтобы король кровью малюток мог лечить свое изнуренное болезнью тело. Все дворы мира сходны между собой; повсюду знатные и богатые приобретают милости и получают награды за труды и заслуги малых и незаметных, — вот вывод, к которому приводят Фауста его наблюдения.

Страницы, на которых описывается жизнь крестьян, свидетельствуют о зрелости демократического, гуманистического мировоззрения писателя. Для того чтобы описать расправу графа с населением деревни, один из жителей которой убил оленя в графском лесу, для того чтобы написать историю Ганса Рупрехта, писателю XVIII века нужно было обладать большой смелостью и самостоятельностью. В «Фаусте» Клингер создает потрясающие по своей реалистической силе картины страданий немецкого народа.

Особое место занимает в романе эпизод с доктором Робертусом, поборником свободы. В его уста писатель вкладывает свои собственные мысли. В страстном рассказе Робертуса о том, как зрело в нем возмущение общественной несправедливостью, слышится негодование самого писателя, его страдания и порывы. Клингер формулирует здесь свое понимание свободы. И это Уже не штюрмерское, бунтарское требование свободы от каких бы то ни было ограничений, от каких бы то ни было обязанностей, — это Зрелое требование свободы от тирании и деспотизма. Здесь сатира уступает место высокому гражданскому пафосу.

Параллельно с разоблачением жестокой сущности феодализма в романе развертывается уничтожающая критика церкви. Традиция просветительского антиклерикализма, достигшая наивысшего развития во Франции, была присуща всей литературе Просвещения. Но ни у кого из немецких писателей-просветителей она не была выражена с такой силой, так последовательно и непримиримо, как у Клингера.

Антиклерикальные высказывания имеются уже в самом первом произведении Клингера, в его юношеской трагедии «Отто»; антиклерикализм сопутствует всему творчеству писателя, но в «Фаусте» нападки Клингера на церковь принимают особенно ожесточенный характер. Роман содержит множество эпизодов, обличающих корыстолюбие служителей церкви, лицемерие и ханжество монахов, разврат, царящий при дворе папы, и «коммерцию католицизма» — торговлю индульгенциями.

Клингер разоблачает корыстное вмешательство папы в политические дела Европы, вмешательство на стороне самых темных сил, приносящее народам кровопролитные войны и другие бедствия.

Но если антиклерикальные взгляды Клингера последовательны и непримиримы, как последовательны и непримиримы его антикрепостнические убеждения, то в иных вопросах его философские позиции во многом противоречивы. В них сталкиваются противоречия, существовавшие между взглядами французских просветителей Руссо и Вольтера, влияние которых отразилось на всем творчестве немецкого писателя. Эта непоследовательность и противоречивость Клингера сказались и в его романе о Фаусте.

В упоминавшемся выше эпизоде с доктором Робертусом это ощущается особенно сильно. Фауст спасает доктора Робертуса из темницы и дает этому поборнику свободы возможность продолжать свою деятельность. Но в конце романа мы узнаем, что он был только себялюбцем и карьеристом, а крестьянское восстание, которое он возглавил, привело лишь к ужасным бедствиям и опустошению страны.

Только один эпизод, в самом конце путешествия Фауста, когда герой видит во сне идиллическую картину дружного созидательного труда всех народов, которым руководит Гений Человечества, нарушает мрачный, глубоко пессимистический тон романа. В этом эпизоде Клингер пытается раскрыть перед читателем положительные, утверждающие стороны своего мировоззрения.

Но в этой картине все условно, аллегорично, нежизненно. Она свидетельствует о том, что Клингер не мог даже в мечтах представить себе мир таким, каким он хотел бы его видеть. Он знал, чего не должно быть в мире, негодовал, обличал, боролся, но ничего не мог противопоставить существующему мировому порядку и не дал ясного ответа ни на один из вопросов, с такой силой поставленных им в романе. Он не мог указать пути к победе.

Все попытки Фауста восстановить справедливость дают обратные результаты. Пытаясь творить добро, он лишь умножает зло. Однако Клингер прямо указывает, что Фауст потерпел поражение, потому что он узнал только извращенного человека, осужденного на гибель в силу своего общественного положения, богатства, власти и знаний, и прошел мимо хижины бедняка, который в поте лица добывает свой хлеб и, вздыхая под тяжким ярмом, терпеливо переносит тяготы жизни.

Фауст погибает. Но он продолжает борьбу до конца. Даже дьявол признает, что он «недурно вел себя в последние минуты своей жизни».

Итак, борьба — вот единственное, к чему Клингер призывает своим романом человечество. Неустанная борьба! И если эта борьба будет вестись непримиримо и самоотверженно во имя высоких и чистых целей, человечество найдет в глубинах своего духа решение всех вопросов.

Титульный лист первого издания романа «Фауст, его жизнь, деяния и низвержение в ад», которое вышло анонимно, указывает, что книга была выпущена в 1791 году в Петербурге издателем Ф. И. Криле (F. J. Kriele). Однако в Петербурге такого издателя не было. Из писем Клингера явствует, что на самом деле книга была напечатана в Лейпциге книгоиздателем Якобеером. Издание сразу же разошлось, и через год в Карлсруэ появилась первая незаконная перепечатка, а за ней последовало еще несколько других. Клингер пишет, что его издатель по этому поводу очень «расстраивался», а сам он «сердился», так как не мог внести в роман уже подготовленные изменения.

Через три года, в 1794 году, Якобеер вторично издал «Фауста». На титульном листе второго, «дополненного и улучшенного» издания имя автора по-прежнему не было названо, а в качестве места издания снова был указан Петербург. И в первом и во втором случае это было сделано по желанию Клингера, который свое авторство в России скрывал, а указывая местом издания Петербург, пытался обойти цензуру: если уж русские цензоры, не без основания считавшиеся самыми строгими в Европе, книгу разрешили, то немецкая цензура, наверно, сочтет книгу дозволенной и не будет препятствовать ее распространению в Германии; в Россию же книгу можно будет ввозить на том основании, что она якобы отсюда и вывезена.

До 1796 года эта хитрость удавалась. Но после введения портовой цензуры уловка стала бесполезной. Весной 1799 года «Фауст» оказался в руках рижского цензора Туманского, который книгу запретил, сопроводив свой отзыв развернутой мотивировкой. Цензору не нравился пародийный характер, который, по его мнению, носит заглавие романа: «Жизнь, деяния…», напоминающее обычные названия жизнеописаний святых. Он возражал против сатиры на «монастырь и власть духовную», против упоминания французской революции.

В 1799 году Якобеер в третий раз издает роман Клингера, и опять анонимно, но на этот раз титульный лист сообщает, что книга вышла в Лейпциге, и называет фамилию издателя.

Не только русская царская цензура считала социально-философские романы Клингера опасными. Когда в 1810 году его романы были изданы в Вене, в цензурном распоряжении среди книг, которые «в будущем переизданию не подлежат» и которые «не должны быть рекламируемы», назван и роман Клингера «Фауст».

Много лет Клингер продолжал работать над «Фаустом» и в каждое последующее издание вносил изменения. Особенно тщательно был переработан текст романа для второго издания (1794). В это издание автор внес очень существенные изменения. Он, правда, сделал некоторые уступки цензуре, смягчив отдельные формулировки и устранив кое-какие конкретные детали (в частности, он убрал названия немецких городов, где действуют его герои). Но в целом критический пафос книги был усилен. Сцену в аду Клингер дополнил речью немецкого юриста, слова которого остаются самым сильным и прямым обличением немецких порядков. Решительнее и смелее зазвучали богоборческие тирады Фауста и дьявола. Еще более беспощадным стало обвинение, которое Клингер бросает в лицо монархам, угнетающим народ и ссылающимся на божественное происхождение своей власти. Таким образом, переработка для второго издания сделала книгу еще более непримиримой. Она усилила содержащиеся в романе социальную критику и религиозно-философские сомнения.

Изменения, внесенные в более поздние издания, уже менее значительны. Эпилог, написанный в форме сатирического памфлета, был значительно расширен. Гневно и страстно звучат теперь горькие, саркастические слова, которыми Клингер заканчивает книгу. В них слышатся боль и мука писателя, страдающего за свой покорный и безвольный народ. В этом памфлете, высмеивающем общественную жизнь Германии конца XVIII века, звучит голос настоящего патриота, который ненавидит всех властителей, притесняющих немецкий народ.

«Фаустом», как уже было сказано, открывается многотомная серия романов, в которых Клингер стремился воплотить в художественной форме свое миропонимание и свой жизненный опыт. В этих книгах писатель, продолжая критику существующего социального строя, рассматривает возможные варианты решения кардинальных проблем современности. Так, в романе «История Рафаэля д’Аквиласа («Geschichte Raphaels d'Aquilas») он противопоставляет доброту и чистосердечие своего героя царящему в мире злу. В «Истории Джафара Бармекида» («Geschichte Giafars des Barmeciden») зло отождествляется с неразумием. Однако в обоих Этих романах героям не удается одержать победу, как не одержал ее и Фауст.

Пережив эпоху Великой французской революции, Клингер не мог обойти в своих произведениях тему революционной борьбы. И действительно, он посвятил ей два романа: «Историю немца, нашего современника» («Geschichte eines Teutschen der neuesten Zeit») и «Слишком раннее пробуждение Гения Человечества» («Das zu frühe Erwachen des Genius der Menschheit»). Но революционный путь социальных преобразований был чужд писателю. Клингер преклонялся перед идеями, которые вдохновляли революционеров. В «Наблюдениях и размышлениях» он даже писал, что всем государям следует учиться и воспитываться у республиканцев. Но средства, к которым должна была прибегать революция в борьбе с имущими классами, противоречили морально-этическим взглядам Клингера. Он не сочувствовал якобинцам, не одобрял террора и диктатуры.

Написанные после «Фауста» произведения, стоившие писателю десяти лет напряженного труда, уже не были отмечены той печатью искренней взволнованности, которая лежит на каждой странице его знаменитого романа. Клингер, как это видно из его письма к Гете, и сам чувствовал, что его последние произведения не произвели того впечатления, на какое он рассчитывал.

Что же касается «Фауста», то это произведение продолжало оставаться популярным. Об этом свидетельствует не только множество изданий и перепечаток, но и то, что детали из клингеровского «Фауста» перешли в народную кукольную комедию. Еще при жизни писателя его роман несколько раз подвергался переработкам для театра. Первая драматическая переработка принадлежит Кристиану Шене (1809). Вторая была сделана несколько лет спустя Августом Клингеманом, писателем и директором театра в Брауншвейге, на сцене которого эта пьеса о Фаусте была поставлена. И, наконец, третью пьесу по клингеровскому «Фаусту» написал в 1823 году берлинский драматург Юлиус Фосс.

Вскоре после опубликования роман Клингера был переведен на английский, французский, шведский и голландский языки. На русском языке роман был издан в 1913 году в Москве приват-доцентом Московского университета Артуром Лютером и с тех пор в нашей стране не переиздавался. В настоящем издании воспроизводится в новой редакции перевод 1913 года.

О. Смолян